Иногда просто диву даёшься, сколько сил и времени требуется на то, чтобы просто поддержать в надлежащем виде налаженные быт и хозяйство, которое вроде бы и не очень большое, но... То прохудившуюся кровлю надо подлатать, то тын поправить, то перегородки в хлеву починить... А с учётом того, что уже без малого четыре года я вдова... Конечно, можно было бы позвать кого-то из деревенских, но я стараюсь общаться с соседями пореже, да и на мужскую помощь не полагаюсь, уже давно привыкнув всё делать сама. А потому, захватив топор, я с утра отправилась к примеченным мною ранее двум тонким сосенкам.
Угостив лесовика лепёшкой с мёдом, дабы не сердился за причинённый ущерб, я принялась за дело, но вскоре решила передохнуть. Вытерев со лба пот (с самого утра парило немилосердно) я только и успела, что выпить пару глотков воды из фляги, как сзади раздалось:
-И что же ты это одна по лесу бродишь? Никак мужика ищешь?
Я обернулась на голос. На краю полянки стоял не кто иной, как Ласло Гордек - толстые, короткие пальцы засунуты за узкий пояс, над которым нависает объёмистое брюшко, кривые ноги широко расставлены, по лицу гуляет масленая, похабная улыбка... Гордеки - первые на всю округу задиры и потаскуны, а их до невозможности затюканные жёны пребывают лишь в двух состояниях - либо избиты, либо беременны...
- Шёл бы ты своей дорогой, Ласло... - Проследив, куда направлен взгляд Гордека, я потуже стянула на груди шнуровку рубахи и, в свою очередь, покосилась на лежащий у ног топор...
-Так я и шёл, а тут ты...- теперь Ласло усмехался во весь рот.- Вся такая запыхавшаяся, зарумянившаяся... Может, отдохнём на травке, а я тебя приголублю - чай соскучилась без мужика то!
Произнеся последнюю тираду, Ласло стал вразвалочку подходить ко мне, а я споро нагнулась за своим немудреным оружием и, ухватив его, распрямилась и произнесла.
- Только подойди, и я сама тебя приголублю... Топором по темечку!
Ласло остановился и снова усмехнулся.
- А медведем уже не пугаешь, ведьма, или косолапые тебе больше не подчиняются...
-Подчиняются, да только на тебя и топора хватит...- мне при таких раскладах, наверное, стоило бы волком завыть, но я, вспомнив, как в прошлом году драпал с почти вот такой же лесной полянки старший брат Ласло, не выдержала и улыбнулась. Жаждущий немедленных любовных утех Берко подловил меня возле малинника, но его пьяный крик: "Попалась, вдовушка!", потревожил лакомящегося спелыми ягодами медведя. Лесной хозяин встал на задние лапы и громко рыкнул, выражая своё недовольство - этого хватило, чтобы Берко, придерживая уже наполовину ( нетерпелось ему!!!) спущенные штаны, пустился наутёк... А меня с той поры в деревне стали именовать не только травницей или бэрской жёнкой, но и ведьмой - две дурочки даже за приворотным зельем приходили, и очень обиделись, когда я их с такой просьбой послала, куда подальше...
Увы, скользнувшую по моим губам улыбку Ласло истолковал по - своему и снова двинулся вперёд, приговаривая.
- Ну, что же ты кочевряжишься!.. Бабы для того и созданы, чтоб ноги раздвигать!
И тут из-за деревьев раздалось грозное:
-Гр-р-р-р!!!
Ласло, мгновенно изменившись в лице, застыл на месте столбом, а справа от меня заколыхались сосновые лапы и раздалось повторное - ещё более сердитое и раскатистое.
-Гр-р-р-р!!! Р-р-р-р!!!
Ласло как-то нехорошо позеленел и, что было мочи, бросился наутёк, а я, перехватив топор поудобнее, развернулась навстречу рассерженному зверю. Всё равно бежать от косолапого - последнее дело: при желании медведь человека в два счёта догонит...
- Ишь ты, смелая... - вдруг произнёс за деревьями низкий, хрипловатый голос, ветки раздвинулись, и на полянку вместо медведя вышел высокий воин в полных амэнских латах... А он-то откуда здесь взялся!!! Наш князь их войско под Эрглем ждёт!!!
Солнечные лучи заиграли на массивном нагруднике латника и я, рассмотрев украшающую его эмблему, помертвела, а внезапно ставший неподъёмно тяжёлым топор едва не выскользнул у меня из рук... "Карающий!!!"... Мой детский кошмар, моя несостоявшаяся когда-то смерть всё-таки нагнали меня... Предки-заступники, пусть это надо мною за срубленные сосенки леший изгаляется!.. Пусть...
Увы, моим чаяниям не суждено было сбыться: из-за деревьев появилось ещё с десяток воинов - их арбалеты были нацелены на меня, а первый подошёл ко мне и сказал.
- Отдай топор, лесовичка... Не дури...
Я послушно разжала пальцы: даже если и ударю, то в следующее мгновенье стрелы остальных меня догонят... Амэнец, перехватив топор одной рукою, другой коснулся моей щеки, заглянул в глаза...
- Умница... Не бойся, не обидим... В деревне живёшь?
Я отрицательно качнула головой. У моего воплощённого кошмара одно плечо было явно выше другого, а ещё он был смугл и полностью сед, несмотря на то, что исполнилось ему никак не больше тридцати семи - тридцати восьми. Ну, а такого выразительного лица с по-мальчишески ехидной и лукавой улыбкой я никогда в жизни не видела... Впрочем, как и настолько чёрных, бездонных глаз... А ведь "карающий" колдун, и не из слабых - такое я сразу отличу...
Амэнец тоже словно бы что-то почуял - отвёл взгляд, отстранился...
- Что ж, так даже лучше. Проводи нас к своему дому - только без выкрутасов!.. Эй, свяжи ей руки... - это уже подоспевшему к нему ратнику. Тот со знанием дела принялся выкручивать мне локти. Я по-прежнему не сопротивлялась - смысл!... К деревне эту саранчу я хоть так, хоть иначе не провела бы, а на заимке они никому кроме кур да коз не навредят, да и я получу хоть немного времени... И, кажется, я знаю, откуда они здесь взялись...
-Правильно ты этому красномордому не дала ,- амэнец стянул последний узел, усмехнулся.- Все деревенские рохли - трусы, не то что мы...- и тут "карающий" неожиданно нагнулся вперёд, и я почувствовала, как его губы коснулись моих... Вот только пылкого поцелуя не получилось - сковавший меня первый, почти животный страх схлынул, так что через миг не в меру ретивый амэнец отскочил от меня, как ошпаренный, а по его подбородку потекла тонкая струйка крови.
-Что ж ты кусаешься, кошка дикая!.. Я же шутя!!!
Остальные воины, увидев такой поворот дела, просто зашлись оглушительным хохотом, который лесное эхо тут же переиначило на все голоса, а я досадливо поморщилась - ничего весёлого или приятного я в ухаживаниях амэнца не видела... Ратник между тем вытер с подбородка кровь и усмехнулся.
- Знаешь, а мне нравятся такие норовистые - в них огня много... Может, попробуем ещё раз?- он уже сделал шаг ко мне, когда кривоплечий, явно бывший среди этих амэнцев старшим, решил вмешаться.
- Не распускай свой фазаний хвост, Ильмарк! Не видишь, что ли - госпожа дикарка не в настроении, с самого утра ухажёров топором гоняет... Притомилась... - яда в голосе седого хватило бы на десяток гадюк, так что неудивительно, что смех ратников мгновенно стих, да и Ильмарк, услышав такие слова, сник, сразу же растеряв всю свою наглую уверенность. Кривоплечий же подошёл ко мне и ледяным тоном сказал.- Ну, что ж, веди...
Дорогу к своему лесному жилью я нашла бы и с закрытыми глазами, так что пока я медленно вела амэнцев сквозь чащу, ничто не мешало мне думать... Вряд ли "карающие", если б их был всего десяток, вели себя во вражеском лесу так нагло и по хозяйски, а, значит, я столкнулась с авангардом. Разведчиками, долженствующими разведать дорогу для остальных, вооружённых до зубов воинов, которые наверняка притаились где-то неподалёку... Большой отряд никак не мог попасть к нам посуху, минуя княжеские заставы, но вот по реке... Протекающая неподалёку Лерия на землях астарцев впадает аккурат во Внутреннее море, а поскольку их владыка в союзе со всеми и, одновременно, ни с кем, он вполне мог пропустить корабли амэнцев вверх по течению. Ну, а густые леса, покрывающее берега Лерии, послужили отрядам "Карающих" надёжным укрытием... Я тяжело вздохнула - в пользу моей догадки говорило и то, что вчера я тщетно дожидалась на берегу для привычной мены старого Корно из Выселок - их деревенька стоит как раз на берегу Лерии, немного ниже по течению. Вначале я решила, что его задержали какие-то дела, но теперь мне было ясно, что безобидный, обожающий мёд старик, уже сутки мёртв. Так же, как и другие обитатели Выселок - "Карающие" хуже чумы, они никого и никогда не щадят... Уж я то знаю...
Мой горький вздох не остался незамеченным - тяжёлая рука тут же опустилась мне на плечо и кривоплечий шепнул.
-Если почувствую, что хитришь, лесовичка, то рассержусь. Усекла?
Вместо ответа я лишь мотнула головой в сторону образовавшегося просвета между деревьями - в нём как раз виднелся угол больше чем наполовину вкопанного в землю большого дома и колодец с журавлём. Кривоплечий, предостерегающе поднял руку и воины позади нас замерли как вкопанные, а ещё через пару мгновений четверо ратников, повинуясь его короткому приказу, осторожно двинулись в обход дома, держа оружие наготове. Я же, видя их осторожную и вместе с тем - хищную повадку впервые порадовалась тому, что все, дорогие мне люди уже спят в сырой земле - мёртвым уже всё равно и даже амэнцы не смогут им навредить...
А ведь если б Ирко был бы жив, он бы наверняка бросился мне на помощь, да только чтобы он мог противопоставить вооружённым до зубов амэнцам кроме своей действительно медвежьей силы и рогатины?! .. Нет, "Карающие" не убили бы его сразу - за непокорство быстрой смертью от них не отделаешься!!! Они бы ранили его, скрутили по рукам и ногам, а потом заставили бы смотреть, как их товарищи по-очереди насилуют меня.... Именно так амэнцы поступили с моим братом, которого отец, уходя защищать стены города, оставил с семьёй. Один из "карающих" держал связанного Мику за волосы, а остальные изгалялись над матерью и старшей сестрой...
А если бы от лесной лихорадки год назад не умерла Мали - моя единственная отрада, моя кровиночка!- кривоплечий, заполучив в свои лапы кроху, мог бы из меня верёвки вить!.. Из-за страха за жизнь дочки я бы пошла на всё, что угодно: на животе перед ним ползала бы, сапоги бы ему выцеловывала... Так уж получается, что больше всего бояться те, кому есть, что терять, но мне, по воле предков, терять уже нечего... Я свободна как в своём выборе, так и в своей смерти...
- Что же ты сама в такой глухомани живёшь?.. - выслушавший доклад вернувшихся разведчиков глава отряда опять повернулся ко мне.- А если помощь понадобиться или звери дикие?
В его хрипловатом голосе сквозь привычную иронию проступило что-то, похожее на сочувствие, но на меня внезапная жалость амэнского душегуба подействовала точно шпоры, загнанные в бока породистой лошади. Убаюканная было память, уже напомнила мне, чего стоят как улыбки, так и любые слова "карающих"!
- Помощи не жду, а что до диких зверей, так от них я зла не видела. Разве что от людей...
Услышав такую дерзость, кривоплечий наградил меня новым, уже совсем не по хорошему пристальным взглядом и медленно произнёс.
- Человек человеку - волк, это правда, вот только как до этой истины додумалась лесная дикарка?
Бездонная глубина глаз поседевшего до времени амэнца стала действительно страшной и я поспешила отвести взгляд. Нечего ему до поры, до времени знать, что творится у меня в душе.
- У меня мужа разбойники изранили. Прямо на тракте...- это была правда, далеко не вся, конечно, но кривоплечему, на моё счастье, хватило и этого. Задумчиво кивнув головой, он тут же потерял ко мне интерес, переключив своё начальственное внимание на рассыпавшихся по моему подворью подчинённых.
Следующий час я, сидя на завалинке, с полнейшим безразличием наблюдала, как амэнцы в пух и прах разносят моё хозяйство. Они умудрились утопить в колодце ведро, ради супа свернули головы моим лучшим несушкам, окончательно повалили тын, и, в поисках укропа и лука вытоптали сапогами весь огород. Даже из сарая доносилось возмущённое меканье коз напополам с печальным коровьим мычанием, и лишь стоящие на отшибе стройные ряды ульев не пострадали - то ли амэнцы не любили мёд, то ли опасались пчелиных жал...
Не успела я как следует задуматься над этим вопросом, как из открытого окошка, под которым я сидела, раздался жалобный звяк разбитой миски , и я наконец то ощутила... Нет, не возмущение, а обычное удивление: ну как ратники могут быть такими криволапыми?..Хотя, в общем то, к чему амэнцам осторожничать - не своё, не жалко, но вот я... Я ведь и на огород и на кур, и на дом столько сил положила - работала, не разгибаясь, а теперь мне всё равно. Наверное, это потому, что вечными хлопотами я старалась отгородиться от собственной памяти, а теперь это не нужно, да и ничего действительно ценного в доме нет, а по-настоящему дорогие для меня вещи я храню в тайнике среди разросшихся за банькой лопухов. Обретённая в результате пожара и побега из Реймета привычка, долгие годы даже мне самой казалась совершенно дурацкой, а теперь получается, что я всё это время подспудно ожидала чего-то подобного...
И теперь пришёл час напомнить самой себе, что на самом деле меня зовут не Эрка, а Энейра - я знаю историю и географию, умею правильно говорить, бегло читаю и пишу, а заодно, легко могу пояснить значения гербов знатных Крейговских семейств. Эти навыки и имя совершенно не вяжутся с засевшей в лесной глуши, одевающейся по-мужски дикаркой с кое-как заплетённой, растрёпанной косой, но я была такой не всегда.
Мой отец, Мартиар Ирташ происходил из рода, пусть и небогатого, но древнего. Тем не менее, на нашем гербе красовались не мифические чудовища или хищные птицы, а вставал на дыбы разорвавший узду конь. Мой отец, так же, как его деды и прадеды, всем занятиям предпочитал воинское, а ещё, раз в год, он брал всю семью в княжеский замок - там главы благородных родов, целуя руку сидящему на троне Крейговскому Владыке, вновь повторяли свою клятву верности. От домашних же требовалось не ударить в грязь лицом, а потому я с малолетства была приучена носить длинные юбки и тугие, тяжёлые платья, а ещё - держаться с достоинством, невзирая на окружающий и удивляющий тебя шум, блеск и гам... И это у меня очень неплохо получалось, но ровно до тех пор, пока в материнское воспитание не вмешивалась прабабка - она сама воспитала отца, потерявшего родителей ещё в малолетстве, и теперь жила с нами. Несмотря на почтенный возраст и покрытое морщинами лицо, она оставалась сухой и подвижной, точно ртуть, а её интересы простирались далеко за пределы дома. Нарсия Ирташ смыслила в колдовстве и хорошо разбиралась в травах, а потому каждый день ходила в больницу для бедных, находившуюся на попечении жриц Малики. Там она вскрывала язвы и учила молоденьких жриц готовить мази и накладывать компрессы, а потом, так и не растратив всех жизненных сил, возвращалась домой и, увидев, как мать учит нас вышивать бисером, не выдерживала:
- Эльмина, ну зачем ты растишь из девочек садовые цветы. Они ведь совершенно бесполезны!!!
Мать на эту гневную тираду лишь вежливо улыбалась.
- Я так не думаю, матушка. Красота умягчает сердце и радует душу.
-Угу.- услышав такую сентенцию, прабабка распалялась ещё больше. - Вот только много ли останется от такой красоты, когда придут ненастье и град?! А?
Вид, рассыпающей громы и молнии, крошечной прабабки был грозен и смешон одновременно и мы с Элгеей, не выдержав, начинали хихикать, прячась за пяльцами. Мать бросала на нас осуждающий взгляд, а Нарсия между тем продолжала.
- Если уж решила растить из детей цветы, то воспитывай не розы и лилии, а чертополох! Этому колючему сорняку ни град, ни засуха нипочём, и даже если конь его затопчет, он найдёт в себе силы распрямится!
Произнеся оду живучести сорняков, прабабка величественно удалялась из комнаты, а мать, возведя очи горе, только и могла произнести.
- О, боги...
Вечный спор матери и прабабки разрешила сам жизнь - отец получил назначение в находящийся на границе с Амэном Реймет, и, конечно же, забрал нас всех с собой. Прячущийся за стенами столетней крепости городок оказался маленьким, почти игрушечным, особенно, если сравнивать его с тем же Ильйо, но я полюбила его сразу и всей душой. Прихотливо извивающиеся улочки Реймета отличались какой-то уютной чистотой, а обитатели городка были намного приветливей жителей столицы. Они никогда не суетились, не толкались впопыхах, а неожиданный вопрос сопливой девчонки вызывал у них не глухое раздражение, а улыбку и желание помочь. А ещё они оказались удивительными мастерами - не только возле крошечных лавочек, но и подле обычной входной двери можно было простоять по часу, любуясь резьбой, в которой причудливо переплетались древесные ветви, цветы и птицы...
Вобщем, если в Ильйо я ещё смирно сидела дома, то теперь пристрастилась к длительным прогулкам, ну а члены моей семьи, между тем, тоже сживались с Рейметом, но каждый по-своему. Пока отец укреплял стены и углублял колодцы, а мать обустраивала дом, прабабка самолично отправилась в казармы "Лис" и выяснила причину снедающей гарнизон города дизентерии. Сотников, кормящих солдат тухлятиной, вкупе со вступившими с ними в сговор купцами, отец, согласуясь с лендовским обычаем, вначале прогнал сквозь строй, а лишь за тем, уже по крейговскому закону, забил в колодки и отправил в Ильйо для суда. За этот поступок "Лисы" прониклись к моему отцу настоящим уважением, а прабабка в их глазах стала подлинной героиней, но Нарсия Ирташ не собиралась бездумно купаться в лучах славы, а продолжала заниматься делом. Городской лекарь, который согласно договору, должен был лечить гарнизонных ратников, был неплохим врачом, но, в силу возраста, уже не справлялся со всеми своими обязанностями. Прабабка, недолго думая, предложила ему содействие, а потом ещё и пообещала воспитать толковых помощников. Себе же в подмогу она взяла меня. Так я стала знакомиться с тайнами трав и мазей, льняными бинтами и нарывами. Не всё в таком обучении было приятно, да и уставала я сильно, но от прабабкиной юбки меня теперь не оторвали бы никакие силы. Тогда мне уже исполнилось одиннадцать, я видела, что поглощённого делами отца снедает тревога и понимала, что хлопоты прабабки помогают ему гораздо больше, чем новая, расшитая матерью скатерть на столе...
Впрочем, некоторые почерпнутые из общения с "Лисами " знания были тогда явно лишними. Когда я, нечаянно обжёгшись за обедом, повторила то, что услышала от одного из ратников, у матери из рук выпала ложка, а Мика, пытаясь сдержать душащий его смех, громко зафыркал. Отец же серьёзно посмотрел на меня и спросил.
-Малышка, ты понимаешь, что сейчас сказала?
Я ответила, что нет, но это словосочетание мне кажется очень подходящим для такого случая. Отец улыбнулся.
- Подходит то оно подходит, но...Пообещай мне, что больше никогда не будешь произносить вслух непонятных слов, а я после обеда поясню тебе значения этой фразы.
Я согласно кивнула головой и обед продолжился, как ни в чём не бывало, зато после трапезы у меня едва уши от стыда не сгорели, когда я узнала, что ляпнула. К счастью, больше никаких последствий этот случай не имел - отец не отстранил меня ни от прабабки, ни, соответственно, от казарм, несмотря на то, что мать пыталась настоять на прекращении такого времяпровождения... Ну, а потом наступила зима, а вместе с ней пришли амэнцы...
Появлениие амэнской армии было внезапным, но отца уже давно тревожило странное затишье на границе и он, то и дело, высылал по округе дозорных. Теперь же, благодаря предупреждению разъезда, он успел послать к князю и сопредельным старейшинам зов о помощи, да только мы её так и не получили. Старейшины намертво засели в своих вотчинах,- они ( совершенно напрасно, как выяснилось в последствии) рассчитывли на то, что амэнцы, удолетворившись Рейметом, не станут по такому морозу рыскать в соседние поселения, а от князя через несколько дней прилетел сизый почтовый голубь с письмом, в котором было лишь одно слово: "Ждите"... И мы ждали княжеских войск с отчаянной надеждой. Ждал их мой отец, с завидным упорством отбивая участившиеся атаки амэнцев. Ждал простой люд, вышедший на стены родного города, чтобы защищать его вместе с "Лисами". Ждали женщины, готовящие укрощающее боль питьё для раненных, ждали дети и старики. .. Ждали все...
В назначенный день подмога не пришла, как не пришла она и в последующие дни. Еды и воды у нас было довольно, но ряды "Лисов" редели на глазах, и когда прошла ещё одна неделя, отец решился на переговоры о сдаче. Он выехал за стены Реймета в полдень, а вернулся, когда уже стемнело.
Я как раз аккуратно складывала предназначающееся для перевязок полотно, когда в комнату вошёл отец и, склонив голову, опустился на колени перед сидящей в кресле прабабкой. Нарсия наклонилась и ласково огладила рукою темно-русые волосы отца:
- Что случилось?
- Матушка...- голос отца был полон болью и горечью.- Подмоги нет и, верно, уже не будет. Я пошёл на переговоры с амэнцами. Они обещали отпустить женщин, детей и стариков, но остальные мужчины города, "Лисы", и я сам станут их пленниками...
Рука прабабки замерла на склонённой голове отца.
- Ты им веришь?
Отец вздохнул.
- Лишь командующему авангардом, но он не главный, а остальные... - отец замолчал, словно бы подбирая то слово, которое лучше всего объяснит его боль и тревогу, и после недолгого колебания произнёс.- Остальные улыбались...
Прабабка распрямилась в своём кресле и тихо произнесла.
-Улыбкам амэнцев доверять нельзя...
Отец тяжело вздохнул и встал с колен. За эти минуты он словно бы постарел на пять лет, но голос его был уже твёрдым и спокойным.
- Я тоже так чувствую, но тешил себя надеждой... Спасибо, матушка. Теперь я знаю.
Прабабка поднялась из кресла, и, шагнув к отцу, положила руки ему на грудь.
- Делай что должно, Мартиар Ирташ, и будь, что будет, а я сделаю то же самое...
Вместо ответа отец поцеловал руки прабабки и вышел из комнаты. Больше я его не видела - ни живым, ни мёртвым.
На следующее утро начался штурм, бабка ушла к раненным, не взяв в этот раз меня с собой, и из старших в доме остались лишь мать, сестра и шестнадцатилетний Мика. Он с самого начала осады рвался на стены, но отец велел ему оставаться дома и защищать нас. Мика в ответ кричал, что он - Ирташ; что его место рядом с "Лисами"; что сидеть возле печки для него, когда даже домашняя прислуга воюет,- трусость и позор, но отец оставался непреклонен, а брат не мог пойти против его воли...
Теперь стремительный, гибкий, как ветка, Мика мерил шагами обеденную залу и то и дело оглаживал рукоять висящего у пояса тонкого меча; мать и сестра были заняты привычным вышиванием, а я пыталась то читать, то играть с недавно подаренной куклой, но слова никак не хотели обретать смысл, а роскошная, одетая в парчу красавица с лукавой улыбкой (она, по замыслу матери, должна была немного отвлечь меня от сидения подле прабабки) казалась яркой и неуклюжей. Время было уже обеденное - на столе остывала еда, но к ней так никто и не прикоснулся, ну, а когда с улицы донёсся усиливающийся шум, мы все одновременно вздрогнули. И замерли, точно не веря...
Мика опомнился первым - он подбежал ко мне и, снова сунув в руки опостылевшую куклу, потащил меня в сторону огромной печки, обогревающей сразу несколько комнат. Дом в котором мы жили, перестраивался и переделывался не один раз и, в результате, между печкой и стеной образовался крошечный закуток, в который можно было попасть, отодвинув одну из досок обшивки. Этот тайник обнаружила я, когда несколько месяцев назад играла с Микой в прядтки, но с тех пор никогда не пользовалась этой находкой, потому что брат, когда ему снова выпадало водить, проверял печной закуток в первую очередь. Теперь же Мика отодвинул доски и быстро втолкнул меня в тайник, прошептал: "Чтобы не происходило - молчи!" Затем он аккуратно приладил доску на место и крикнул матери с сестрою: "Идите к себе и запритесь!"
Оказавшись в закутке, я немедля приникла к щели, находившейся в опасной близости от чугунной, встроенной в бок печи дверцы. Больше не нужная, она была наглухо закрыта, но это не мешало раскалиться ей до предела и источать жар. Но сейчас мне было не до таких мелочей - я видела, как побледневшая мать увела внезапно расплакавшуюся Элгею на верхний этаж, а Мика, задвинув засов ведущей на кухню и "чёрный" ход двери, сам встал на страже центральной лестницы. Ждать ему пришлось недолго: шум нарастал и теперь даже сквозь плотно закрытые ставни были слышны яростные выкрики, конское ржание и звон оружия, а потом снизу стали доноситься тяжёлые и ритмичные удары - это ломали дверь. Железо и дуб не поддавались, но удары становились всё сильнее, и вскоре громкий треск и грохот упавшей двери оповестили о том, что захватчики уже в доме.
Мика метнулся на лестничную площадку - я увидела как мелькннула его спина в дверном проёме, услышала звон стали и грубые голоса... Ещё через пару минут Мика снова появился в комнате - он отступал, с трудом сдерживая натиск высокого воина в заляпанном кровью нагруднике с вычеканенным всадником, поднявшим вверх плётку... В какой-то момент брат вроде бы оступился - я едва не закричала от ужаса, а воин, шагнув вперёд, широко взмахнул мечом, но Мика, распрямившись, словно пружина, внезапно повернулся, буд-то танцуя, и его меч описал широкую дугу. Амэнец засипел и рухнул на пол лицом вниз, но эта победа не дала брату даже минутной отсрочки - теперь в комнату вломились уже трое амэнцев, на нагрудниках которых была всё та же эмблема. Мика сделал шаг назад и чуть согнув левую ногу, снова взял меч на изготовку, а один из захватчиков - худой, словно жердь, с изуродованным шрамом лицом, произнёс:
- Прекращай чудить и умрёшь быстро. Обещаю.
Вместо ответа Мика ринулся вперёд в каком то совершенно безумном выпаде и стоящий рядом с ним амэнец схватился руками за разрубленное ударом лицо... Мика очень гордился тем, что впервые сел на коня в три года, а уже с семи отец стал учить его владению мечом, так что в шестнадцать мой брат уже многое знал и умел... Но, к сожалению, его знания касались только учебных поединков на плацу. Пока Мика отбивался от подоспевшего на помощь раненому приятелю амэнца, худой, быстро оглядев комнату, бросился к ведущей на кухню двери и, сдвинув засов, громко крикнул: "Сюда!!!" Ещё через минуту в комнате было уже никак не меньше восьмерых амэнцев - они быстро оттеснили брата в угол, выбили у него из рук меч...
И вот уже израненный, с разбитым лицом Мика лежит на полу, а один из амэнцев вяжет ему руки за спиной. Другие же рассыпались по всему дому - я слышала, как они перекликаются с другом, как выбивают двери... В комнате остался лишь связанный Мика и худой воин со шрамом. Он сел прямо на стол и, взяв кувшин со слабым вином, отпил из него, но тут же сплюнул на пол.
- Тьфу, кислятина!.. И вино у вас, крейговцев, негодное, и кровь жидкая...
- Ты, тварь...- Мика с ненавистью взглянул на амэнца.- Трусливый ублюдок!
Худой усмехнулся...
-Не, малыш... Я - "Карающий"! Я здесь и князь, и бог!- а потом он встал и, подошедши к Мике, вылил содержимое кувшина ему на голову.- Потерпи ещё немного, щенок - сейчас мы узнаем, кого ты так отчаянно защищал!
И тут уже обшарившие весь дом амэнцы втолкнули в комнату мать и сестру. Элгея плакала и что-то бессвязно лепетала, но мать- до странности бледная и омертвевшая, не произносила ни слова и двигалась, точно во сне. Худой же, увидев их, просто расплылся в улыбке.
- О-о-о, какие свежие розы!.. Какие нежные голубки!- он подошёл к сестре и взял её за подбородок.- Ну, куколка, признайся дяде Лемейру, ты уже с кем-нибудь целовалась?
Элгея пролепетала едва слышное: "Не надо" и "Карающий" тут же отвесил ей пощёчину.
-Дура! - а потом он повернулся к остальным, сгрудившимся в комнате амэнцам.- Ну, кто желает вкусить нектар этого цветочка, становись в очередь!
В рядах воинов началось какое-то движение, ратники загудели словно стая шершней, и кто-то крикнул:
- У старшей грудь больше и зад круглее!
Худой взмахнул рукой.
- Да тише вы! Мамашу тоже не обидим - приласкаем, как следует... Я даже не буду возражать, если ты, Ромжи, оприходуешь сразу двух. По крайней мере, все увидят, что ты не врёшь о своей мужской силе. ..
-Не смейте!!! - Мика с силой рванулся из пут, но добился лишь того, что шрамованый зло посмотрел в его сторону и сказал...
- А этого щенка заставьте смотреть. Пусть знает, что бывает за непокорство!
Я и так уже была напугана до смерти, но то, что началось теперь, было настоящим кошмаром... Словно чудовищный сон, который длится и длится, а ты не в силах ни пошевельнутся, ни хоть на волосок сдвинуть веки, чтобы отгородится от этого ужаса... Искажённое, исступлённое лицо Мики, распластанные на полу тела, мольбы и слёзы Элгеи и глухие, страшные стоны матери... Но ещё чудовищней сальные шуточки ратников, нетерпеливое притопывание, возбуждённое, животное сопение насильников и ритмичное движение их бедёр, которым словно бы командует опять взгромоздившийся на стол худой Лемейр:
- А ну, лентяи, веселее! Покажите этим шлюхам, что такое настоящие мужчины! Раз!- и бёдра тиранящих мать и сестру ратников опускаются вниз вместе с полуобглоданным телячьим рёбрышком, которое сжимает в руке Лемейр.
- Два! - теперь бёдра судорожно дёргаются вверх, повинуясь руке худого.- Ну же, больше огня! Не спите на ходу!.. Другим тоже не терпится!.. И раз!..
Ну, а когда чудовищный хоровод сменяющих друг-друга "карающих" всё же закончился, Лемейр слез со стола и направился к пытающейся отползти к стенке Элгее, приговаривая на ходу.
- Вот, а теперь и моя очередь. Сейчас, крейговская птичка, я объясню тебе, для чего женщинам нужны рот и язык. - Ты как следует приласкаешь меня там...- при этих словах худой выразительно огладил себя между ног
- Мра-а-зь.!!!- Мика просто зашёлся криком, рванувшись из рук нависшего над ним амэнца под ноги Лемейру, но караулящий брата "карающий", вонзил ему меч прямо между лопаток. С коротким всхлипом Мика навеки застыл на полу, а худой, даже не глянув в его сторону, подошёл к вжавшейся в угол сестре:
- Ну что, радость моя, ты готова?
-Не надо ... Пожалуйста... - в глазах сестры плескался настоящий ужас, а Лемейр встал перед ней на одно колено и издевательски ласково произнёс.
-Неправильно, куколка. Ты должна сказать: "сделаю всё, что ты прикажешь, господин Лемейр!"- и тут худой схватил сестру за подбородок и приподнял ей голову.- Ну, повтори то, что я сказал, сучка...
Из глаз сестры ручьём потекли слёзы.
- Пожалуйста... Нет...
Лемейр притворно вздохнул.
-Ну что ж, на нет и суда нет! - и он, схватив сестру за голову двумя руками с силой провернул её в сторону. Раздался оглушительный хруст. Элгея осела на пол, словно тряпичная кукла, а худой поднялся с колен.
- Зря ты это, Лемейр. Теперь тебе только старшая осталась, - заметил кто-то из ратников, но Лемейр только фыркнул.
-Что мне с этой дохлой рыбы - она лишь глазами лупает!- а потом он подошёл к печи и начал выгребать из неё раскалённые уголья прямо на пол. Остальные же стали спускаться вниз, а когда спина последнего из "карающих" исчезла в дверном проёме, Лемейр отбросил кочергу и ушёл вслед за ними.
... Хотя опасность вроде бы миновала, я по-прежнему сидела на своём месте, словно окаменевшая - я не чувствовала ни рук ни ног, зато на полу зашевелилась мать. Она медленно, с видимым трудом встала на колени, и, обведя комнату пустым, невидящим взглядом, со всего маху ударилась головой об пол... Потом снова приподнялась...И снова ударилась... А потом ещё... И ещё...
-Предки-заступники!..- завороженная до странности ритмичными движениями матери, я не заметила, что в комнату снова зашли. Теперь на пороге стоял Стемба - ещё совсем недавно этот действительно рыжий "Лис" был моим проводником как по Реймету, так и по казармам. Он, тайком от хоть и справедливой, но строгой Нарсии, в изобилии снабжал меня пряниками и леденцами, а ещё учил правильно держаться в седле, показывал, как стрелять из лука и арбалета... Но теперь я с трудом узнала своего взрослого приятеля. Вместо правой щеки у Стембы была одна кровавая ссадина, под левым глазом виднелся порез, всегда опрятная куртка превратилась в изодранные и измаранные лохмотья, а из-под наскоро наложенной на левую ногу повязки сочилась кровь. Тем не менее, меч он держал в руках крепко.
- Госпожа Нарсия, вам лучше не входить. Я сам...- твёрдо произнёс Стемба, но едва он сделал шаг вперёд, как прабабка обошла его сбоку и решительно вошла в комнату, огляделась...
Её лицо исказилось от боли, но Нарсия быстро совладала с собой и шагнула к продолжающей свое безумное занятие матери. Присела перед ней на корточки и, поймав за подбородок, посмотрела в глаза:
-Эльмина!.. Эльмина, сейчас не время предаваться горю!.. Ты слышишь меня?!..
Вместо ответа мать лишь издала короткое и бессмысленное мычание, и тут снова подал голос Стемба.
- Госпожа Нарсия, я не вижу здесь Энейру... Попытайтесь спросить о ней... - но прабабка, оставив мать, поднялась и отрицательно качнула головой.
-Бессмысленно спрашивать - Эльмина не в себе... Как думаешь, "Карающие" могли забрать малютку с собой?
Стемба нахмурился.
- Вряд ли... Если они положили здесь всю семью...- А потом в его голосе послышалась отчаянная надежда.- Малышка могла спрятаться... Она всегда была такой смышленой...
- Не говори "была"!- сурово осадила его прабабка, и тут же громко крикнула.- Внученька! Энейра!
А Стемба подхватил.
- Энейра!.. Отзовись, малявка!..
Звали они совершенно зря - моё странное оцепенение никак не проходило: я не то, что одеревеневшей челюстью двинуть - я даже глаз закрыть не могла... Я просто сидела и смотрела на них...Смотрела...
Но тут дым, от начавших тлеть досок пола, попал мне в рот и нос, из-за этого что-то внутри меня сжалось, и я закашлялась...
Каким- то чудом различив моё почти не слышное "кхе", прабабка сразу угадала, откуда идёт звук, подскочила к печи настоящей пантерой и с какой-то нечеловеческой силой рванула обшивку. Доска выпала, Нарсия, увидев меня, охнула, а ещё через несколько мгновений я, обёрнутая в тёплую, мягкую шаль, уже была у неё на руках.
- Уберегли Предки...- прабабка бережно поцеловала меня в макушку и повернулась к Стембе.- Возьми Эльмину и уходим. Времени нет.
Улица встретила нас колючим морозом, дымом, и заляпанным кровью снегом, неясные шум и выкрики переместились куда - то в сторону, а привязанные у крыльца кони беспокойно перебирали ногами и испуганно всхрапывали. Стемба попытался устроить мать в седле, но она, оказавшись на лошади, тут же начинала с неё сползать, мотая головой из стороны в сторону, и в конечном итоге "Лис", наплевав на все условности, просто перевалил её через переднюю луку. Мать повисла мешком, а оседлавший коня Стемба, хлестнул поводьями.
- Ну, пусть теперь Мечник поможет!..
Уже давно устроившая меня в седле перед собою Нарсия согласно кивнула головой, но тут из-за угла дома появился очередной амэнец и, увидев нас, вскинул арбалет.
-Стоять!!!
-И-я-я!- вместо ответа прабабка с силой ткнула пятками в бока лошади, посылая её вперёд. Конь отчаянно рванулся с места и сшиб грудью так и не нажавшего спусковой рычаг "карающего". Раздался короткий вскрик, хруст ломаемых копытами костей и в следующий миг конь прабабки уже во весь опор нёс нас по узкой улочке, а Стемба неотступно следовал за нами ...
Между тем Реймет умирал... Чёрный дым всё гуще стелился по улочкам, некоторые дома уже пылали, словно факелы, а повсюду виднелись тела - одни скорчились на снегу, другие застыли у выбитых дверей, третьи и вовсе свешивались из окон. Это были женщины, дети и старики, но иногда грудь убитого прикрывал доспех с пресловутой эмблемой...
Вырвавшийся вперёд Стемба увёл нас в запутанную сеть переулков и улочек, уверенно направляя коня прочь от всё ещё доносящегося откуда-то шума, но полностью избежать встреч с амэнцами нам не удалось. Несколько раз мимо нас свистели стрелы, но бег наших коней не смог замедлить даже перегородивший улицу конник, которого Стемба, увернувшись от удара, со всего маху рубанул мечом, и я до сих пор помню удивление, застывшее в глазах мелькнувшего мимо меня трупа...
Наконец, извивы улиц вывели нас прямо к превратившимся в развалины Купеческим воротам. Копыта коней в последний раз громко процокали по заледенелым булыжникам, и мы оказались за стенами Реймета. Ни прабабка, ни Стемба не стали оглядываться назад, тут же направив коней по серебрящимся снегом полям на север - к чернеющему на горизонте лесу...
Вечером укрывший нас лес подарил нам не только свою защиту, но и убежище - в скованной морозом пуще мы нашли охотничий сруб с пристройкой. Заметённое снегом едва ли не по самую крышу жилище с крошечными чёрными оконцами казалось мрачным и покинутым, но внутри нас ожидало совсем иное. По негласному охотничьемум закону, каждый обитатель сруба, покидая его, должен был позаботиться о тех, кто придёт после него, а потому лесное убежище встретило нас толстой вязанкой хвороста у очага, чисто выскобленным столом, на котором красовалась деревянная солонка, и холщовым, полным сухарей мешком на стене.
Едва осмотревшись, уже с трудом держащийся на ногах Стемба тут же ушёл к усталым лошадям, а прабабка растопила печь и, устроив меня поближе к огню, начала хлопотать над по-прежнему ничего не осознающей матерью. Я молча наблюдала за нею и чувствовала, как тепло постепенно растапливает застывший где-то глубоко внутри комок льда, покалывает кожу занемевших рук и ног... Вместе с покалыванием пришло и осознание того, что я что-то судорожно сжимаю в руках, а потом на меня внезапно накатила боль такой силы, что я со стоном согнулась на лавке. Прабабка тревожно взглянула на меня.
-Что с тобой, внученька?
-Болит... очень ... - с трудом выдавила я из себя, а прабабка подошла ко мне и распахнула шаль, которая укутывала меня от колен до самого подбородка... И я с удивлением увидела , что до сих пор судорожно прижимаю к себе данную мне Микой куклу - даже скачка на лошади не заставила меня выпустить её из рук!. Но причина охватившей меня боли была не в ней - рукав платья на моей правой руке от локтя до кисти почернел и обуглился, а из образовавшихся на нём дыр просвечило багровое, пузырчатое мясо...
- Как же ты это терпела?! - изумлённо спросила Нарсия, но я при в сём желании не могла ей ответить. Я догадывалась, что ожог получился из-за того, что когда началось самое страшное, я, очевидно, прижалась к чугунной дверце печи, но почему-то не почувствовала боли от прикосновения к раскалённому металлу и руку не отдёрнула... Боль пришла только теперь...
На следующее утро, не смотря на начавшийся снегопад, мы покинули приютивший нас сруб. И Стемба, и прабабка считали, что разорившие Реймет амэнцы уже сегодня начнут рыскать по всей округе - как в поисках новой добычи, так и выслеживая чудом вырвавшихся их города беглецов. А чернеющий среди сплошных полей лес без сомнений привлечёт их внимание. К тому же, в срубе нам удалось разжиться несколькими одеялами и даже старым овчинным кожухом, так что мы могли продолжить дорогу, не рискуя в первый же час пути замёрзнуть насмерть. Путь наш по-прежнему лежал на север: прабабка решила ехать в Делькону - в тамошнем храме Малики верховодили сразу несколько дружественых ей жриц, и Нарсия расчитывала не только обрести в святилище надёжное убежище, но и узнать о том, что всё-таки происходит в княжестве...
Но до Дельконы мы так и не доехали - через несколько дней у Стембы из-за воспалившейся раны на ноге начался страшный жар, да и я простыла во время последнего перехода, так что мы остановились в хоть и небольшом, но достаточно хорошо укреплённом Крожбо. Продав одного из коней, Нарсия сняла просторную мансарду в одном из окружающих рыночную площадь домов и, достав необходимые припасы у местных травников, стала терпеливо выхаживать всех нас...
Наше житьё в Крожбо было на диво монотонным и серым - перевязки, лекарства, настои, однообразня еда... Впрочем, дело было не только в них - от одного взгляда на целый день проводящую в кресле, монотонно покачивающую головой мать, тускнели даже освещающие мансарду солнечные лучи. Хотя прабабка ничего мне не говорила, я каким-то образом понимала, что прежней мать не будет уже никогда, но даже это горькое знание не поколебало охватившей меня апатии. Я всё ясно осознавала, отвечала на заданные вопросы, терпеливо сносила перевязки медленно заживающей руки и ежедневное втирание в голову смешанной с яичным желтком крапивовой настойки (у меня ни с того ни с сего начали сыпаться волосы и Нарсия отчаянно боролась с этим моим новым недугом), но всё вокруг представлялось мне страннно выцветшим и безразличным. Теперь большую часть дня я проводила у окна, равнодушно наблюдая за суетящимися внизу горожанами, но предпраздничная суета одетых в яркие платья людей казалась мне чем-то сродни муравьиному мельтешению - я не видела в этом ни смысла, ни цели...
Между тем непрестанно бегущее вперёд время приносило свои плоды - от ран потихоньку начал оправляться Стемба. Сильно похудевший, с коричневой коркой на изуродованной щеке, он встретил собственное выздоровление с таким воодушевлением, что Нарсия с трудом загнала его обратно в постель, но вылёживаться без дела "Лис" смог от силы ещё три дня, а потом решительно потребовал для себя работы по дому. Вначале Нарсия сгрузила на него растопку печи и готовку, решив, что этого вполне хватит, чтобы успокоить только-только вставшего с кровати "Лиса", но не тут то было. Уже вскоре всё ещё хромающий Стемба таскал воду из колодца и помогал прабабке ухаживать за матерью.
Между тем Нарсию беспокоили не только неуёмность Стембы и моя молчаливость: блуждающие по Крожбо слухи были странными и более чем противоречивыми - в них не возможно было выловить даже крупицу истины. А поэтому прабабка, оценив расторопность с каждым днём набирающегося сил "Лиса", всё же решилась сама съездить в Делькону, чтобы узнать правду. Она, снабдив Стембу подробнейшими руководствами по поводу остающихся у него на попечении матери и меня, уехала из Крожбо ранним и ясным утром сразу же после праздника Свечей.
Стемба же, ухаживая за матерью в точности так, как велела ему прабабка, в отношении меня умудрился нарушить почти все строжайшие предписания. Он уже несколько раз пытался разговорить меня или заставить улыбнуться, но все его шутки оставались без отклика и теперь "Лис", не имея над собою надзирающего ока, пошёл в атаку.
Уже на следующий день после отъезда Нарсии ненадолго выбравшийся в город Стемба разложил передо мною целых три пряника:
- Посмотри, что я тебе принёс! Вот у этого, в виде бельчонка - начинка с орехами, заяц - мятный, а медведь, соответственно, медовый... Ну, какой ты хочешь?
Я послушно посмотрела на покрытое глазурью, похожее на игрушку лакомство - раньше я безумно его любила, а теперь мне почему-то было всё равно...
- Мне не хочется есть, Стемба... Совсем...
"Лис" ошарашено посмотрел на меня, перевёл взгляд на пряники...
- Малявка, давай я их на стол положу, а ты возьмёшь, когда захочешь, хорошо?
Вместо ответа я кивнула головой и отвернулась к окну...
Пряники сиротливо лежали на столе до самого вечера - Стемба хмурился, но больше не упрашивал меня их взять- лишь после ужина со вздохом убрал на кухонную полку... Впрочем, сдаваться он не собирался. Вечером, уложив мать в постель, он согласно указаниям Нарсии, принялся за мои косы, но посмотрев на всего за пару движений забившийся волосом гребень, вздохнул...
- Эх, малышка, твоя прабабка - очень мудрая женщина, но в этот раз её мудрость что-то не помогает... Может, острижём твои косы - так они и сыпаться не будут, и новый волос быстрее в рост пойдёт...
На это, более чем смелое предложение (можно было только представить, как разгневается прабабка, увидев свою внучку без главного девичьего украшения), я ответила уже начавшим входить у меня в привычку "как знаешь...", и Стемба не выдержал.
-Как знаю, как знаю... Да ничего я не знаю, но и видеть тебя такой больше не могу!- "Лис" отложил гребень и, встав со своего места, начал развивать план действий. - Значит, вначале мёртвый волос срежем, затем я как следует тебя пропарю, а потом дам лекарство, которое матёрых вояк пронимает, а, значит, и тебе помочь должно...
Если энергично щёлкающие вокруг головы ножницы так и не нарушили моего безразличного спокойствия, то купание поневоле заставило оживиться. Вода в лохани была такой горячей, что я едва не выпрыгнула из неё рыбкой, но Стемба, ничтоже сумняшеся, опять впихнул меня в исходящую паром воду и тёр жёсткой рукавицей до тех пор, пока с меня чуть кожа не слезла. Когда же меня полностью распарило и разморило, "Лис" выудил меня из лохани и, укутав в тёплое одеяло, усадил к себе на колени.
- Ну, а теперь самое главное, - он подхватил со стола небольшую чашку и протянул мне.- Пей.
У налитого в кружку лекарства был очень странный и довольно резкий запах, показавшийся мне смутно знакомым... Кажется, так иногда пахло от отца... И от других "Лис" тоже... Я заглянула внутрь чашки - на дне плескалась бледно- золотистая жидкость...
- Что это, Стемба?
"Лис" усмехнулся.
- Незаменимая вещь, малышка - лекарство от душевных ран и телесных хворей... Лендовцы васкан из ячменя делают и о-о-очень уважают, да и мы признаём, когда его нам купцы привозят...
К концу монолога "Лиса", я поняла, что мне предлагают и недоумённо воззрилась на Стембу.
- Это выпивка?.. Но разве можно...
-Нужно...- разрешил мои сомнения Стемба. -Пей...
На вкус хваленое лекарство мне совсем не понравилось - оно было резким и сильно обжигало рот и горло, но, тем не менее, "Лис", дождавшись, когда я прокашляюсь, тут же поднёс мне очередную порцию.
- Надо ещё немного... Вот ... Умница...
После второго захода огненный напиток не только опалил мне горло, но и потёк по жилам - мне стало невыносимо жарко, а голова пошла кругом. Закрыв глаза, я прижалась к Стембе.
- Мне плохо...
А "Лис" огладил меня по стриженой голове и тихо сказал.
- Это пройдёт...
Между тем голова кружилась всё сильнее - теперь крутящуюся вокруг меня комнату заполнял туман, и я, уже не совсем понимая, что со мною, и где я нахожусь, пробормотала.
-Нет, Стемба... Мне теперь всегда будет плохо... Потому что мама никого не узнаёт, а папы нет, и Мики тоже нет... А ещё...- и тут жар неожиданно подкатил к моим глазам и из них градом покатились слёзы... Я смутно помню, что отчаянно плакала, дрожала, прижимаясь к "Лису" и непослушным языком пыталась пересказать ему пережитый мною ужас... Что именно я смогла ему рассказать, я не знаю, но одно помню чётко. Когда мои отчаянные всхлипы начали потихоньку стихать, Стемба взъерошил мне волосы и прошептал.
- Люди, малявка, они разные бывают - и хорошие, и не очень, но те, кто приходили к вам - не люди, а твари! Они людьми лишь прикидываются - не суди по ним других...
А потом была густая, непроницаемая чернота...
На следующее утро мне опять было плохо- нестерпимо болела голова, а при одном только взгляде на еду ещё и начинало тошнить, но Стемба отпоил меня кислым молоком, а потом ещё и вытащил на прогулку, и на улице меня как то незаметно отпустило... С этого дня и началось моё настоящее выздоровление - наконец то пролившееся слёзы облегчили лежащий на сердце камень, и в окружающий меня мир снова стали возвращаться краски и движение. Лавка у окна была покинута мною без всякого сожаления, ведь теперь каждый день заполняла множество занятий - я помогала Стембе перебирать крупу и чистить коренья для супа накрывала на стол, мела пол, чистила вместе с "Лисом" половики на снегу... А потом добралась до куклы, и, переплетши ей волосы и содрав с неё парчу, соорудила ей другой наряд из остатков своего пропаленного платья - лишившаяся мишуры красавица получилась какой-то более домашней и доброй, став для меня напоминанием о Мике...
Прабабки не было долго, и вернулась она совершенно неожиданно. Стемба как раз латал прохудившийся сапог, а я, расставив еду на столе, вернулась к своей кукле, когда дверь отворилась и в комнату вошла прабабка в запорошенном снегом плаще.
-Здравствуй, бабушка...- Нарсия повернулась ко мне и, откинув капюшон, молча воззрилась на мою по мальчишески остриженную голову. Брови её грозно нахмурились, лицо потемнело...
-Стемба!..- прабабка развернулась к "Лису", уперев руки в бока.- А ну подь сюды, мерзавец!..
-Госпожа Нарсия! - "Лис" подскочил со своего места, так и не надев сапог.- Я всё объясню!
- Объяснит он!..- прабабка медленно двинулась вперёд и Стемба, прихрамывая, поспешно ретировался от неё за массивный стол.- Я тебе что, паршивцу, наказывала - расчёсывать и настойку втирать, а ты что сделал, чудище рыжее?!!
- Так ведь не помогала эта настойка... Ой!..- прабабка уже достигла стола, и "Лис" с трудом увернулся от запущенной в него деревянной миски.
- Да если б просто остриг, а то ведь обкорнал вкривь и вкось, поганец криволапый! Ну, я тебе покажу, цирюльник самозваный!.. - теперь в поспешно отступающего Стембу один за другим полетели подхваченные с блюда сырники, а он, безуспешно прикрываясь от метко пущенных снарядов, отчаянно вопил.
-Да вы хоть выслушайте сперва!.. Да что ж вы едой то!..
Я, конечно, знала, как моя прабабка умеет браниться, но вид крошечной Нарсии, коршуном преследующей вокруг стола довольно таки рослого и плечистого Стембу, всё же на несколько минут поверг меня в замешательство... К счастью, недолгое, - я поняла, что "Лиса" надо спасать, и срочно - пока прабабка не добралась до более тяжёлой утвари!..
-Бабушка! Не смейте!- громкий окрик заставил Нарсию развернуться ко мне.
- Что ты сказала, Энейра?!!- перекатам, прозвучавшим в голосе прабабки, позавидовал бы и сам Хозяин Грома, но я, выпрямившись и замирая внутри от собственной дезости, что было силы сжала кулаки.
- Не трогайте Стембу, бабушка, а не то...- я на мгновение запнулась в поисках подходящей угрозы.- Я тоже рассержусь!
Несколько мгновений прабабка ещё грозно смотрела на меня, но потом, повернувшись к Стембе, махнула рукой.
- Прощаю... Вот за этот её взгляд, за слова - прощаю!..
"Лис" же, поняв что, гроза миновала, выбрался из-за стола и мстительно сообщил.
- Сырники, между прочим, Энейра впервые сама испекла, а вы их теперь не попробуете!!!
Нарсия сбросила с плеч плащ, устало села на лавку.
-Значит, попробую следующие... Ну, давайте поужинаем тем, что от нашего сражения осталось, а потом я вам новости расскажу...
До Дэльконы прабабка добралась быстро и без помех, но знакомые жрицы из храма вначале воззрились на неё, как на поднятый из могилы труп, а потом сходу стали утешать и уверять, что всё когда- нибудь непременно образуется. Нарсия после такого приёма заподозрила самое худшее, и не ошиблась. Всего день назад жрицы получили из столицы известие о том, что наш Владыка лишил Мартиара Ирташа родового имени за то, что тот без боя сдал Реймет амэнцам. На главной площади Ильйо, при скоплении народа и в присутствии служителей всей Семерых Богов, герб Ирташей был вначале перевёрнут вниз головой и замазан чёрной краской, а потом глашатай объявил о том, что Мартиар Ирташ и все его потомки отныне лишены своего звания и привелегий, а их имущество полностью переходит к ближайшим родственникам. Кроме того, по главе рода Ирташей запрещены любые заупокойные службы в храмах - за проявленное малодушие от него отрекается не только земной Владыка, но и небесные Заступники...
- Но ведь это же всё неправда!- отстранившись от прабабки, я возмущённо тряхнула головой, а Стемба ударил кулаком по столу.
- Мы продержались дольше, чем это вообще было возможно!.. Главу оклеветали - надо идти князю и рассказать ему правду!..
Нарсия тяжело вздохнула.
- Не так всё просто, Стемба: моего внука действительно оклеветали, но сделал это сам Владыка Лезмет, чтобы прикрыть чужим позором свой собственный... Когда я рассказала Солане о княжеском письме с обещанием помощи, и о том, что на самом деле произошло в Реймете, она списалась с некоторыми своими знакомыми из Ильйо - одна из её подруг является наставницей младших дочерей князя... Наш Владыка уже давно засватал свою старшую дочь за одного из сыновей Триполемского Владыки, и теперь приспело время свадьбы. Гулять решили в замке средь Гройденской пущи - Владыка Дормар известен своей любовью к охоте на туров, а в Гройдене дичи не счесть - недаром он заповедным лесом считается.
Но Владыки Триполема не только охотники - из века в век гуляет по Ирию поговорка, что Триполемских Василисков нельзя ни победить, ни перепить!. Ну, а поскольку наш Владыка в ратных делах не особо удачлив и сам это знает, он решил превзойти Триполемского Князя в количестве выпитого, и, набравшись по самые венца в первый же день гуляний, уже не трезвел... Привезённое из Ильйо письмо Лезмет получил будучи если и не мертвецки, то очень сильно пьянным - его хватило ровно на то, чтобы самолично прочёвши письмо Мартиара, в ярости швырнуть его в огонь, написать ответ и запечатать послание, а потом он забыл обо всём, как и всякий, хвативший лишку, человек...- прабабка снова вздохнула и скорбно покачала головой.- В это трудно поверить, но это так. Владыка отличается невоздержанностью с юных лет, а выпив, всегда либо гневается, либо осыпает находящихся вокруг него милостями... За сломанную на послании печать тем, кто принёс такое, у нас режут пальцы и рвут язык, так что не удивительно, что и содержание письма моего внука, и ответ Владыки для всех остался тайной. Поскольку уже через несколько часов Лезмет больше не упоминал о письме, не менее пьяные чем сам Владыка, царедворцы сочли полученные известия не особо важными, а неожиданную вспышку гнева князя приняли за его обычное пьяное желание всех карать и миловать... Гулянья продолжались, как ни в чём не бывало - охоты чередовались с пирами до тех пор, пока приехавшие уже из Мероя вестники, увидев, что от Лезмета им ничего не добиться, пали в ноги к Триполемскому Владыке. Дормар же протрезвел при одном упоминании об амэнцах - у триполемцев с южанами тоже своя старая свара есть...
Именно Владыка Триполема вытащил нашего князя из-за пиршественного стола и пояснил ему, что в горящем доме свадьбы не гуляют!.. Вот только время уже было безнадёжно упущено - после падения Реймета амэнцы не только быстро подгребли под себя соседние вотчины, но и, получив немалое подкрепление, закрепились на новых рубежах.
Южане в который раз показали всем свой волчий оскал, а наш Владыка теперь мог им только кулаком грозить - ты, Стемба, и так знаешь, что постоянное войско у князя небольшое. Разве что "Нетопыри" всегда при нём, а большая часть "Лис" по гарнизонам в разных городах расквартирована: пока всех соберёшь, пока владетели из вотчин со своими дружинами подойдут, немало времени пройдёт. Поэтому Лезмет, несмотря на то, что Владыка Триполема обещал ему свою помощь, всё же пошёл на переговоры и заключил перемирие, а свою досаду и вину за произошедшие возложил на Мартиара, и теперь имя моего внука дворцовые прихвостни на каждом углу поносят...
Больше мне добавить нечего, кроме одного - Дельконские жрицы, несмотря на княжеский запрет, справили службу как по Мартиару, так и по всем защитникам Реймета и обещают повторять её каждый год, в день падения города. Лейтена же, наставница княжон, написала мне, что Дормар на прощание при всех сказал нашему Владыке, что по части выпивки считает себя проигравшим. Дескать, во хмелю он тоже умом не блещет, но одним махом пропить четверть собственного княжества даже у него не получалось...
Прабабка замолчала, опустив голову - я снова прижалась к ней, а Стемба растеряно спросил.
- Так что же теперь делать то?
Нарсия погладила меня по голове, тяжело вздохнула.
-Жить, Стемба... Боги нашу обиду видят, но их суд хоть и верный, да не скорый - я его уже не увижу, а вот ты и Энейра - вполне. Что же до всего остального... Ни к родственникам Эльмины, ни тем более, к князю, я на поклон не пойду - незачем мне на старости лет такой позор!.. Жрицы из Дельконы звали меня к себе, уверяли, что мне и малышке за толстыми стенами обители будет хорошо и покойно. В их словах я уверена...
При последних словах Нарсии я приподняла голову:
- Я не хочу в Делькону, бабушка...
А Стемба тихо заметил:
- Стоит ли малышку теперь прятать от неба да солнца, если жизнь её и так опалила?
Прабабка усмехнулась.
-Вы, как я погляжу, без меня тут совсем спелись!.. Впрочем, так даже лучше - я и сама в обители, несмотря на преклонные годы, вряд ли усижу. Конь на гербе Ирташей не зря узду рвёт - ему воля да простор нужны, а не тёплое стойло... Так что переберёмся куда- нибудь, где нас никто не знает, да начнём жить, как обычные поселяне - немного денег на обзаведенье я раздобыла.
Ошёломлённый таким решением прабабки, "Лис" вначале изумлённо уставился на неё, а потом даже открыл рот, намереваяь возразить, но Нарсия остановила его взмахом руки.
- Не смотри на меня такими глазами, Стемба - ни мои предки, ни я, показную роскошь не жаловали и никогда не стыдились мозолей на руках, будь они от меча или от другой работы, а парчу лишь по праздникам да на княжеские приёмы одевали - когда по-другому уже никак нельзя.!.. И ещё, переставай звать меня госпожой - отныне для тебя я Нарса, а внучка моя - Эрка, нечего людям думать, как у простых благородные имена могли появиться...
Стемба уважительно склонил голову.
- Как скажете...- и добавил вопросительно .- Матушка?..
Прабабка на это одобрительно улыбнулась...
Вот так мы ранней весной и оказались в деревушке, гордо именуемой её обитателями Большая Поляна. Она располагалась всего в половине одного дня пути от Эргля, но окружающие поселение леса и болота сделали его глухим - даже собиратель податей да переписчики появлялся в Большой Поляне в лучшем случае один раз за два года. Возможно именно это и стало основным аргументом для прабабки в пользу того, чтобы закрепиться именно на этом месте, ну а дополнительными были богатый ягодами лес да маленькая - в одну горенку, пустующая после того, как хозяева перебрались в Эргль на заработки, хата с уже заросшим сорняками огородом и забитым мусором сараем. Хотя полянцы знали, что их бывшие земляки не вернуться в родимую глушь, хату никто не стремился занять, так что беженцам из занятых амэнцами вотчин её уступили в прямом смысле слова, за медяки...
Впрочем, на этом дружелюбие наших новых соседей и закончилось - тихое помешательство матери сельчан откровенно пугало - они считали её одержимой и старались держаться от неё на почтительном расстоянии. Лишь Чернявая Кветка - ещё не старая и острая на язык вдова, зналась с нами без всякого опасения. Благодаря пусть хоть и не близкой, но многочисленной родне она удачно пристроила дочек замуж за мастеровых из города, часто и подолгу их навещала, а потому считала большинство своих односельчан недалёкими увальнями. Кроме того, прабабка как то сразу завоевала её уважение, и Кветка помогла нам с обзаведеньем, отдав в нарождающееся хозяйство нескольких несушек, козу и часть необходимых в быту вещей. Денег за это она не взяла, заявив, что помогает нам от чистого сердца, а не для наживы, а потом ещё и частенько захаживала в гости - то с медком, то с творогом, и, помогая прабабке готовить обед, обстоятельно посвящала нас во все сельские дела.
Между тем, мы потихоньку справлялись с казавшимся поначалу необоримым запустением - домик и сарай были ещё крепкими и не трухлявыми, а после того, как со двора и пристроек был убран весь сор, а Стемба поправил крыльцо и перестелил крышу, наше обиталище стало смотреться гораздо веселее. Пока "Лис" занимался мужской работой, мы с прабабкой гнули спины на огороде - рыхлящая землю Нарсия ( про себя я продолжала называть прабабку подлинным именем) детально объясняла мне, что и как мы будем сажать, и что из этого должно будет получиться, а я внимательно её слушала... Кроме обычных для сельских грядок лука, капусты, репы, да моркови с фасолью, на нашем огороде пошли в рост семена, привезённые прабабкой из Дельконы - мята, чабрец, снимающий воспаления и останавливающий кровь тысячелистник, сращивающий переломы окопник и снимающий зубную боль шалфей, мать-и- мачеха и незаменимая при болезнях живота кровохлёбка, снимающие сердечную боль пустырник и мяун-трава... Нашлось на огороде место и тому, что сельчане именовали сорняками - оказалось, что бабка благосклонно относилась не только к репейнику, но и к крапиве, подорожнику и чистотелу - сажать их, правда, было как раз и не надо, разве что заросли проредить. Ну , а перед окнами и у крыльца прабабка высадила фиалки и ноготки, которые тоже имели целебные свойства...
Так и прошли весенние месяцы - под стук топора и кудахтанье кур, под наши с прабабкой перекрикивания на огороде... Мать, правда, это не затронуло, скорее, даже, наоборот - получив во владение застеленное одеялами кресло у окна, она умудрилась ещё больше уйти в себя, превратившись в живой, мерно покачивающий головой памятник, но мы всё равно опасались оставлять её одну надолго и, то и дело забегали в горницу - проведать...
Летом в наших делах наступил если не перерыв, то затишье - быт наладился и теперь его надо было просто поддерживать, а наши каждодневные хлопоты приобрели мерный и спокойный ритм; с утра - к колодцу, за водой, потом - на огород и к живности, дальше завтрак и снова огород... Стемба же, обнаружив, что ему, по-большому счёту заняться уже нечем, неожиданно загрустил. И прабабка, и я заметили это сразу, но если я просто ластилась к "Лису" или показывала, как продвинулась в умении стрелять из изготовленного им для меня лука , то Нарсия вызвала "Лиса" на разговор. Стемба долго отпирался от её расспросов, но потом всё же сказал.
- Я ведь с прадеда горожанин - мне сельская глушь никогда по душе не была - тесно здесь и скучно... Пока работы было валом - ещё терпел, а теперь...- "Лис" досадливо махнул рукой и замолчал, а прабабка покачала головой.
-Ну, это не удивительно... Только зря ты молчал - ни я, ни Эрка не будем в обиде, если ты теперь пойдёшь по своей дороге...
Стемба изумлённо взглянул на неё.
-А как же вы?
Нарсия улыбнулась.
- Справимся, не бойся. Помощь, тобою оказанная, нам с внучкой всегда будет душу греть, но теперь у тебя начнётся свой путь - хромота твоя уже месяц, как окончательно прошла. Самое время вспомнить, что ты всё - таки воин, а не козопас.
Стемба горько усмехнулся.
- Воин... Вряд ли я снова "Лисью" куртку надену - под княжеский штандарт мне теперь становиться тошно... Разве что к кому из северных владетелей пойти, да только где я найду такого главу, как Мартиар Ирташ...
Взгляд прабабки при этих его словах внезапно стал очень серьезным, и она твёрдо произнесла.
-Ты найдёшь, то, что ищешь, Стемба... Слушай своё сердце - оно тебя не обманет...
На том это разговор и закончился - "Лис" промаялся ещё неделю, но потом всё же решился проститься с нами. Я проводила его до самой околицы, а потом ещё стояла и смотрела, как его спина мелькает между деревьев. Расставаться со ставшим родным человеком мне не хотелось, но и остановить его я не имела права...
Впрочем, самой грустить мне долго не пришлось - этим же летом у меня открылись лунные кровотечения и прабабка, дождавшись их окончания, достала свои обёрнутые кожей тетради, с которыми была неразлучна. Когда-то, ещё будучи совсем маленькой, я , улучив таки момент, попыталась заглянуть в них одним глазком, но Нарсия, застав меня на горячем, устроила мне такую выволочку, что с тех пор я предпочитала держаться подальше от таинственных тетрадей. Теперь же прабабка сама положила их передо мной и, открыв первую страницу на заглавном рисунке, изображающем защитный символ Малики, произнесла. "Вот теперь и приспело время..."
Оказалось, что во мне прабабка уже давно рассмотрела колдовской дар - спящий, правда, но это не беда. Если у мужчин способности либо разовьются лет до двадцати - двадцати трёх, либо нет, то у женщин всё по-другому. Традиционно, учиться колдовству начинают после первого лунного кровотечения, которое отмечает окончание детства, но сам дар обычно просыпается либо после окончания девичества, либо после рождения первого ребёнка. Впрочем, случается и так, что ведьмой женщина становится лишь после того, как у неё навсегда прекращаются лунные кровотечения, а то и другое странное событие пробудит дремавшую внутри силу...
-Только к тому времени, внучка, ты уже знать должна, что с этой силой делать, и как её под уздцы взять, так что традиций нарушать мы не будем, да и спящий дар вовсе не бесполезен, и вскоре ты это узнаешь... - закончила первоначальные наставления Нарсия, а потом начала рассказывать мне старое предание о том, как разошлись дороги бывших когда-то братьями эмпатов-чующих и колдунов-знающих... Знающие, чаще всего, либо презирали Чующих, либо пытались подчинить их себе, вызывая тем самым вполне понятную ненависть и недоверие, но сама прабабка не считала себя выше Чующих и относилась к ним с уважением, искренне считая, что у них можно многому научиться, ведь там, где колдун берёт своё силой, ломая и подчиняя себе живое, эмпат добьётся того же терпеливой и осторожной работой с переплетшимися жизненными токами, и не оставит после себя искорёженное да порушенное...
Этот первый урок запомнился мне сразу и на всю жизнь - исковерканного, пусть и не колдунами, я уже повидала достаточно, и не хотела, идя по жизни, оставлять за собою такой же выжженный след... Между тем уроки прабабки продолжались - я узнавала о годовом приливе и отливе сил, о лунных циклах и влиянии их на природу, училась нехитрому вороженью и заговорам... Травничество же и вовсе стояло у прабабки на первом месте- свойства трав и способы вытяжки я должна была выучивать на зубок, а потом мы с прабабкой, оставив мать на попечение Кветки, уходили в лес и там искали редкие и целебные растения, многие из которых, непременно оставив дань Лешему, осторожно выкапывали и переносили на свой огород - так у нас вдоль ограды появились кустики дикого перца и можжевельника, возле бани стал разрастаться очиток, а возле крыльца пошла в рост крошечная облепиха - саженец мы с прабабкой добыли в одном из оврагов...
Так прошли лето и осень, наступила зима, и тут выяснилось что Кветка, которой бабка помогла справиться с тревожащим её нарывом на ноге, расхвалила наши таланты всему селу. В итоге, когда пришло время холодов и простуд, к прабабке за советом прибежали сразу ещё из двух или трёх семей, но остальные отдалились окончательно - травничество Нарсии пугали селян так же, как и помешательство матери...
Впрочем, мне не было дела ни до соседей, ни до настороженного внимания ровесниц- говорить с ними мне было всё равно не о чем, а все местные новости и сплетни узнавались у неуёмной Кветки. Годы между тем шли своим чередом- я, привыкнув к сельскому труду, потихоньку росла и училась, Нарсия ещё пару раз съездила в Делькону- за необходимыми для моего обучения книгами, но когда мне исполнилось пятнадцать, я осталась без прабабки.
Ещё с утра она вовсю ругала посмевших залезть в огород кур, но уже в обед вдруг прилегла на кровать и укрылась одеялом до самого подбородка. Поскольку раньше такого с моей прабабкой никогда не было, я встревожилась не на шутку, но Нарсия, сделав всего пару глотков укрепляющего питья, отстранила чашку.
- Устала я, внученька, сильно устала... Хотелось бы побыть с тобой ещё немного, да уже не судьба...