Поводом к прелюдии послужила её собственная неосторожность. Она ждала, что приедет отец. Сырым зимним вечером, в ненастной мгле. Свет из комнаты падал на решетку за окном. Стояла глухая тишина. Толстые каменные стены и третий двор-колодец опускали тебя в КОЛОДЕЦ ТИШИНЫ, хотя совсем рядом шумел и суетился Невский проспект. В первом дворе еще было слышно, как гудят машины, шаркают и разговаривают люди; во второй двор шум доносился едва-едва; в третьем стояла глухая тишина. В шестом, вглубь квартала, дворе находилась школа. Дома были кофейно-серые, все однотипные, с гладкими, незатейливыми стенами; окна первых этажей зарешечены.
Она обедала всегда в институте, и дома только кипятила чайник, чтобы не нервировать соседку, высокую, поджарую даму, вечно наполнявшую квартиру громким, будто деревянным голосом и сердитым стуком каблуков. Ужин получался всегда неплохой: холодец из домовой кухни, винегрет из домовой кухни... Ах, эти советские, милые домовые кухни!!! И на десерт - восточные сладости, из знаменитых "Восточных сладостей", что на Невском...
Наконец, задребезжал старый звонок; Юля, соседка по комнате, пугливая кудрявая блондинка, замерла, как замирала она обычно, когда в дверь кто-то звонил. Разволновавшись и обрадовавшись, Лена поспешила к входной двери; теперь надо было ее поскорее распечатать. О, что это была за дверь! Настоящий портал! Точнее сказать, это были две двери, более чем в полуметре друг от друга, почти до самого потолка; каждая разделялась на две половины; причем обе левые створки были недвижно укреплены при помощи стальных больших крючьев; на правой стороне были такие же крючья, но один из них снимался, и тогда только дверь можно было открыть, предварительно отодвинув большой засов. Гремя крючьями, Лена открыла, послышалось невнятное мычание... "Да как же это я не спросила, кто!..", - мельком подумала она. В квартиру, потеснив Лену, ввалился пожилой, толстый, небритый незнакомый мужчина. Очевидно под хмельком, ушанка набекрень...
--
Вам кого? - запоздало спросила Лена.
Он глядел на нее мутным, оценивающим взглядом. Юная девушка в пестром фланелевом халатике, длинные волосы распущены, очевидно, одна... В глазах его промелькнул похотливый огонек.
- Я жду отца! - испугавшись, сказала Лена.
- Я отец! - промычал непрошеный гость.
В комнате у соседки верещал телевизор, из стекла над дверью падал свет.
Непрошеный гость, не желая связываться с носительницей столь громкого имени, что-то невнятно промычав, развернулся и вывалился из распахнутой двери во тьму подъезда.
С лязгом, в лихорадочной спешке захлопнула Лена за ним обе двери.
В тот вечер отец не приехал.
Наутро Лена проснулась довольно поздно; по договоренности, на работу ей нужно было к одиннадцати. Она вскипятила чайник; вытерла с плиты набежавшую воду. Юля оставила ей на столе несколько кусков сухого, с белой помадкой, торта; на завтрак этого было достаточно.
За окном тихо падал снег, покрывая тонкой, рыхлой пеленой серые от копоти вчерашние сугробы. Лена сидела за столом, спиной к окну, и пила крепкий чай без сахара со сладким тортом. Пальцы были уже липкими от помадки. Стол, небольшой, но прочный, правильной квадратной формы, стоял почти у самого окна; у противоположной стены, через узкий проход - комната была очень узкой и длинной - стояла невысокая этажерка с книгами и учебниками; далее, почти как полки в купе поезда, две узкие металлические кровати, ее и Юлина. Шкафа в комнате не было; Лена, едва сняв комнату, прибила в углу наискосок, за своей кроватью, перекладину, на которую приладила занавеску; теперь там висела одежда обеих девочек. Занавеска была красная, и клеенка на столе полупрозрачно-голубая, в красных розах, и хороший паркетный пол вымыт и выскоблен почти добела; Лена сама шпарила его кипятком и скоблила большим ножом, когда поначалу он был почти черен от грязи. Да, пол в комнате был хороший - настоящий, прочный паркет, и потолок высокий, с лепниной.
Через открытую форточку доносились смех и крики школьников, играющих в снежки. Вдруг раздался громкий, резкий шорох. Лена обернулась, ожидая увидеть размазанный по стеклу снежок. Но это был не снежок. За окном, цепляясь за решетку, висел молодой мужчина лет тридцати, с безумными глазами, в серой заячьей ушанке, и смотрел в комнату. Встретившись взглядом с Леной, он спрыгнул и убежал.
Пора было идти на работу, но Лена медлила. Не поджидает ли ее этот тип в подъезде? От ужаса похолодели ноги, похолодело сердце; ужас был как ледяная вода, поднимавшаяся все выше и выше и готовая ее поглотить. "Да нет же, он не знает, в каком подъезде я живу, и не сможет догадаться... А вдруг все-таки? Но у меня в руках большой, тяжелый ключ".
Готовая бороться, внутренне съежившись, она выбралась из дверей... Никого. Запирая, поглядывала на дверь подъезда; выскочила поскорее во двор - никого. Какая-то бабуся ковыляла в подворотню за хлебом. Поскрипывая снежком, Лена поспешила за ней. Воздух был приятен и свеж, легкий морозец сквозь капрон покалывал кожу... Троллейбус уже подходил к остановке.
Вечером отец опять не приехал. Юли тоже не было дома, иногда она ночевала у подруги, с которой вместе училась в техникуме. Лена раздумывала, не пойти ли ей позвонить. Девять часов, время еще детское. Правда, в одном из параллельных дворов находился кинотеатр "Колизей", считавшийся "злачным местом", где скапливался неприятный народ; но время было все же раннее, много пешеходов. На Невском, сразу у "их" подворотни, находился ближайший телефон-автомат. Зажав в кулаке две имевшихся в наличии "двушки", Лена отправилась звонить.
Во дворе не было фонарей, но светились почти все окна. Первую подворотню она миновала без приключений. Подходя ко второй подворотне, Лена услышала за собой шаги. Почему-то она безошибочно почувствовала, что идут за ней. Но торопиться не стала, чтобы не выдать испуг. Она уже успела пройти подворотню, как ОН оказался почти вплотную за ее спиной. Уверенно сунув руку под короткое платье, он сразу наткнулся на то, что искал. Мир исчез, осталась только тьма. Холодная тьма исчезнувшего во тьме дикого леса. Раздался басовитый, ужасающе громкий, нечеловеческий вопль жертвы, которой угрожает смертельная опасность. Это кричала не она; но вопль вырвался из ее глотки, из ее утробы. С удивлением промелькнуло в мозгу, что это кричит все же она. (Потом она кричала так или почти так только однажды, рожая, когда слишком крупный плод продирался на свет Божий, безжалостно раздвигая неподатливые кости.)
Все длилось менее доли секунды. Опомнившись от удивления, Лена заметила только мелькнувшую в подворотне спину; на мужчине была, очевидно, серая заячья ушанка.
Автомат оказался неисправен и сожрал обе монетки зря. Но Лена думала только о том, что так кричала она... наверное, ей следовало тогда ускорить шаг - возможно, он принял ее за проститутку? Юля, которая успела уже вернуться, согласилась с ней: да, надо было ускорить шаг.
На следующий день, возвращаясь с работы, Лена обнаружила между дверьми огромный, высокий мешок с дровами. (Дрова нужны были, чтобы топить "титан" в ванной - круглую, обитую железным листом печь, внутри которой помещался бак с водой.) Лена заторопилась в комнату. На ее кровати, заложив руки за голову, лежал отец.
- А я тут покемарил немножко, - сказал он, глядя на нее запрокинув голову, снизу вверх, как младенец на вошедшую только что мать. Одна щека у него была примята подушкой. - Дровишек привез. А это тебе мама передала.
На столе стояла двухлитровая, только что открытая банка с черничным вареньем, ложка лежала тут же на клеенке. Отец был большой любитель сладкого.