Аннотация: Когда люди доберутся до богов, пощады ждать не придется.
Солнце стояло в зените, и впереди был долгий жаркий день. Воздух начинал подрагивать, а песок - нагреваться.
Она порадовалась, что темницы здесь в подвалах, а там всегда прохладно, и что наручники у нее деревянные, а не металлические, как у большинства узников. Да и вообще, свободные руки - это очень, очень удобно. Даже если из одежды на тебе только коротко остриженные волосы и обрывки холстины.
Она вздохнула и сощурилась на высокое - под самым потолком - окно, через которое в камеру пробивался свет. Мысль, что это, вполне возможно, ее последний полдень и даже последний взгляд на окно ни капельки не портил настроение - это было даже интересно. О возвращении на родину не могло быть и речи (о, она умела быть реалисткой - кто ж ее спасет?), а сидеть тут уже надоело. Одна и та же ледяная, обжигающая зубы и не приносящая облегчения вода, одна и та же невнятная безвкусная баланда. От постоянного ничегонеделания она даже есть не хотела.
Что забавно, та часть камеры, где располагалась дверь, была целиком забрана решеткой, и можно было целыми днями таращиться на пустой коридор с каменным полом. Правда, в камере напротив все было устроено совершенно аналогично, что вызывало некоторый дискомфорт - там досиживал последние дни не старый еще мужчина, который заметно оживился при виде молодой красивой девушки.
Она смеялась над собой. В ее стране никто бы даже предположить не мог, что таких как она можно арестовать и где-то удерживать силой. Или вообще поднять глаза, не склонив головы и не вознеся благословение. Вот уж ирония судьбы.
Она как-то пришла к смертнику - ничего интересного, только отвращение от человеческого страха смерти. Это был ее государственный долг - и полезный жизненный опыт. "Спустись со своих небес к ним на землю" - сказал тогда Олевер. Гнусный занудный старикашка, она и сейчас вспоминала о нем с раздражением и не чувствовала ни капли умиления.
Она вообще странно чувствовала - не умела.
Шаркающие шаги, которые для ее абсолютного слуха разложились на миллионы подробностей: вот тут по полу тащится грубая ткань одеяния, шаркают сандалии, причем больше веса приходится на правую ногу, с трудом и легким хрипом вырывается дыхание из груди, пощелкивают четки на поясе... Ну конечно, они не могли не соблюсти формальности, и пригласили к ней жреца. Смешно.
Повернулся ключ в смазанном замке, распахнулась дверь, и на порог ступил грузный мужчина с тяжелым лицом. У него был взгляд человека, уставшего от борьбы со своим телом.
Они оба оказались в тени, и она знала, что он сейчас пытается разглядеть ее - слухов про пленницу ходило много, и жрец старался быть подготовленным - но ее не видно. А вот она видела его прекрасно. Черная до полу ряса, коса, по обычаю местной церкви выкрашенная белой краской, Первозданная Сфера на конце четок. Водянистые глаза когда-то были умными, но сейчас в них виднелась только постоянная усталость, и даже кончики тонких губ клонились вниз.
- Я - благочестивый Анджус, - представился жрец, ступая внутрь камеры и не сводя с нее взгляда, - я пришел сюда, чтобы очистить твою душу от скверны и избавить от сегодняшнего дня, если ты покоришься нашей вере.
Она подняла на него большие цвета изумруда глаза - темные и совершенно прозрачные. Благочестивый Анджус вздрогнул - у людей таких не бывает.
- Благочестивый, вы не хуже меня знаете, что этого не произойдет. Но я понимаю, что вы сами невольник ситуации, и выслушаю все, что вам необходимо мне сказать.
Анджус быстро взял себя в руки, склонил белую голову в знак благодарности, и грузно опустился рядом с ней, приготавливаясь к Последней Проведи, которую обязан был проводить среди смертников. Обычно его "клиенты" были совсем другими. Кто-то кричал и плакал, цепляясь за рясу и умоляя спасти, когда это было не в его силах. Кто-то упорствовал в заблуждениях с истовостью фанатика - когда он мог спасти. И никто не понимал его самого.
- Назови свое имя, дочь моя, - начал он.
- Летрикс, - произнесла она, и благочестивому показалось, что воздух на мгновение заискрился.
- Летрикс, выслушай же Последнюю Исповедь, прими покаяние, открой свое сердце и да поможет тебе Единый Бог, - в привычные слова невольно влилось немного чувства.
Она склонила голову, сощурив глаза, и улыбнулась.
- Благоч Анджус, хотите я вам расскажу, как там все на самом деле устроено?
Жрец вздрогнул. Вот уже 40 лет он учил как там все на самом деле устроено, и эти истины никогда не подвергались сомнению. А тут какая-то девица, да и вообще женщина, собирается ему что-то рассказать! Старый священнослужитель в нем рассвирепел, но юный любопытный послушник нетерпеливо приподнял голову.
- Я могу рассказать тебе, дочь моя, - жестко произнес он, борясь с искушением, - и может быть мои рассказы развеют темноту в твоей душе, и она обратится к свету.
- Моя душа светла как никогда, благоч Анджус, - снова улыбнулась Летрикс, - ее вообще ничто не может затемнить. Однако, мы отвлеклись. Проводите тот ритуал, который обязаны, и покончим с этим. Я просто хотела сделать вам... подарок.
Пару секунд Анджус тяжело смотрел на нее, разглядывая летящие черты лица - будто ветер рисовал по песку, - а потом опустил взгляд и начал шептать положенные слова. Они никогда не менялись, кто бы ни был перед ним, упорствующий еретик или оступившийся учащийся, и уже успели набить оскомину. Но сейчас благочестивый Анджус как-то особенно четко их проговаривал, будто цепляясь за соломинку.
- ... и в бесконечной доброте своей Единый Бог простит тебе, если ты покаешься в грехах своих, отречешься от прежних слов и примешь истинную веру. - Наконец закончил он и нетерпеливо поднял на нее глаза.
Она смотрела вверх, туда где под потолком светилось окошко и чему-то мягко улыбалась. Криво обрезанные стражниками волосы спадали на глаза, руки уперлись в деревянную койку. Прошла минута, вторая.
- Дочь моя, ты отречешься от заблуждений и примешь истинную веру? - с нажимом произнес благочестивый, сверля ее взглядом.
- Ах, благоч Анджус! - она снова улыбнулась, не отводя взгляда от окна, - Как вы мне предлагаете отречься от заблуждений? Перестать верить в себя?
Анджус покраснел лицом, голова его мелко затряслась - такой ереси не мог вынести никто!
- Ты не можешь быть богом! Ты человек!
Она перевела взгляд на него - вдруг ставший холодным, тяжелым, густым. - Наш спор бессмысленен, благоч. Я благодарна вам, что вы пришли и исполнили свой долг. Не смею вас задерживать.
Жрец вскочил со своего места, неожиданно легко для отягощающего его тела. Сделал несколько широких шагов к двери, нервно перебирая руками четки у пояса. Творится не разбери что! Какая-то девица, явно скорбная на голову, уверена, что она богиня, да еще и ему что-то рассказать пытается! Правильно ее отправляют на Круг, от таких могут быть большие проблемы!
Благочестивый несколько раз стукнул серебряной Сферой, висящей на тяжелой шее на длинной цепочке о решетку камеры, подзывая стражника. Сейчас откроется дверь, он выйдет, пробормочет по обряду последнее благословение заблудшей душе, и забудет про нее. Дел еще много, и больная девушка быстро уйдет из мыслей.
Анджус оглянулся. Она сидела в тени, все так же замерев на койке и подняв голову к окну. Тонкое тело почти терялось на фоне каменных серых стен, кое-как спрятанное в бесцветной мешковине.
- Первой они открывают правую, - вдруг прошептал он неожиданно для себя, и замер, пораженный.
Летрикс повернула к нему голову, серьезно посмотрела и прошептала одними губами: "Благодарю".
Через два часа ее вывели на Круг - широкий, засыпанный нагревшимся песком амфитеатр, где одну за другой открывали восемь решеток с дикими зверьми. Такова была казнь для еретиков. Первой и правда открыли правую.