Однажды, летом, в полдень, злое солнце плескалось о цветные витражи,
За величавым шагом госпожи неслись вдогонку радужные блики,
Почтительно отстав - всего на шаг;

А в хижины единственном оконце застыли тени, яростно шипя:
Бьет солнца жар, лучи его слепят; и юный лорд в немом зайдется крике,
И за спиной метнется липкий страх.

Надгробный камень треснул на погосте, раздался звук, глухой тоскливый стон,
Ты словно спишь, но знаешь - что не сон, ты просто мертв: смотри, сын, я вернулся,
Ужель не поприветствуешь отца?!

И скрипнут залежавшиеся кости... Как сложно удержаться на ногах!
Но мальчик ждет; как смертного врага, он ждет тебя... Будь губы - улыбнулся б.
Страшнее нет улыбки мертвеца.

Там, в замке, на холме, меж витражами, под сводом белых плит - ты чуешь смех?
Идет все без запинки, без помех, как надо, все - по дьявольскому плану,
Будь губы - закричал бы, но - увы!

Секунды осыпались лепестками диковинного, страшного цветка,
И мальчик жив - но это лишь пока, но ты идешь, и сумрачным туманом
Следы осели меж густой травы.

Кинжалом вспорот воздух ритуальным, блестят глаза - блеск адского огня,
Заклятья звуки в воздухе звенят, колышутся без ветра змеи прядей,
И догорает черная свеча.

Скрипит сустав, как воротник крахмальный, пусть нехотя - но рвешься вниз к реке,
Где хижина тоскует на песке, и травы реку вышивают гладью,
И все - молчат, проклятые, молчат!

Как ты ее любил! Как ненавидел! Как плакал, покидая этот свет;
Искал в глазах наследника ответ; ее ладонь, слабея, сжали пальцы,
А мальчик отводил усталый взгляд.

Ты помнишь, ты ведь так и не увидел покорности пред собственной судьбой...
Теперь ты заберешь его с собой, послушный слову златокудрой ведьмы,
Туда, откуда нет пути назад.


Со смертною, безвыходной тоской
Ты выл и рвал остатки жизни в клочья.
Сдавался полдень нерожденной ночи
И щупальцам туманов над рекой...