Рукоять кнута резала натертую руку, жгла стертую до крови кожу кислой солью пота, кончики пальцев зудели плотью, выдавленной из-под ногтей.
Он отбросил кнут, влажно грохнувший металлом оплетки по сырому, многократно залитому мочой и кровью бетону, брезгливо потер кончиками пальцев друг о друга, стряхнул кровавый леп на пол.
Повернулся и поглядел на распятого на пыточном столе демона.
- Когда ты уже сдохнешь, падаль?
Голос был усталый и грубый. Он отхаркнулся, брезгливо сплюнул.
Демон молчал.
Кожу в гниющих от сырости наростах пересекали свежие раны. В некоторых виднелись серые грани кости.
Каратель посмотрел на него, передернулся, взял с пыточного верстака калильные клещи...
Поглядел на свои руки, передернулся снова.
Словно мороз по спине.
Он повертел клещи в руке, подбросил на ладони и с грохотом уронил на верстак обратно.
Повернулся и пошел в темноту.
На боку демона дернулась кожа, и сдавленный низкий рык вырвался из его горла. Капля черной крови вытекла из раны между ребер и упала на изъеденную столешницу.
Взвился смрадный, но быстро развеявшийся дымок.
Демон сомкнул веки и замолчал, погружаясь в забытье.
Маленький мальчик вприпрыжку бегал по лугу, почти невидимый из-за высокой травы, подпрыгивал и счастливо кричал:
- У нас сегодня развлеченье, мы кормим с ложки упыря! Пищит и кашляет, солянкой блюя!
- Фу, Никитка, - сказала Мария Семеновна, - кто тебя научил этой гадости?!
- Так, - сказала Мария Семеновна строго, - Никитка, послушай меня. Не вертись. Слушай. Ты ведь взрослый? Постой и послушай, потерпи немного.
Добившись внимания воспитанника, гувернантка продолжила:
- Пожалуйста, не повторяй больше эту... дразнилку. Это нехорошо.
- А почему? - спросил Никитка, - почему нехорошо?
- Помнишь, как вы с дядей Кириллом принесли щенка? Да? Помнишь?
- Помню, - кивнул Никитка, - он сейчас в будке живет, его Ефросинья кормит. Она говорит, его Полкан зовут.
- Правильно, - кивнула Мария Семеновна, - а помнишь, как вы его нашли?
- Помню, - ответил Никитка, - его деревенские мальчишки мучили. Он скулил, а они его грязью кормили.
- Тебе его жалко стало, помнишь?
- Да, - кивнул русоволосой головой мальчик, - было. Он плакал, а они смеялись.
- Ну так вот, - Мария Семеновна чуть наклонила голову набок, - а кормить упыря солянкой все равно что щенка песком. То есть мучить. Понимаешь?
Никитка засопел, чуть помедлил и кивнул.
- Ага.
- Не будешь больше?
Никитка шмыгнул носом.
- Не буду.
Мария Семеновна улыбнулась.
- Ну тогда беги играй.
Мальчик облегченно вздохнул и сорвался с места, торопясь скрыться с глаз гувернантки.
Мария Семеновна проследила взглядом русую головку.
- А вы все также высокоморальны, мон ами, - прозвучал из-за спины голос, - и все также восхитительны.
- А вы так и не побороли эту гадкую привычку подкрадываться исподтишка, - ответила девушка, не поворачивая головы. - И опять же, чему вы учите племянника? Где вы подцепили эту стихотворную мерзость?
- Сочинил, как же еще, - ответил Кирилл Островский, - вы позволите, я присяду? Так проще вами любоваться.
- Позволю, если вы оставите свои безвкусные попытки флирта, - ответила Мария.
- Вы жестоки, - заметил Кирилл, садясь на скамейку.
- Жестоки вы, - ответила девушка, - чему вы учите ребенка? Тому, что можно мучить живое существо?
- Почему мучить? - спросил Кирилл. - Где там про мучение?
- Не лукавьте, господин сталкер, - ответила Мария, - кормить кровососущее существо вареной пищей с ложки можно только если оно обездвижено. Спеленуто. Это издевательство. Ваш стишок жесток.
- Хорошо, - Кирилл вынул из кармана портсигар, достал папиросу.
Чиркнув спичкой, он прикурил, затянулся, выпустил дым.
- Хорошо, - продолжил он, - а вас как, не смущает, что упырь - самая отвратная тварь? Самый страшный убийца?
- Отвратная, - голос гувернантки был строг, - но кто страшнее - убийца, убивающий по своей природе или мучитель, истязающий самого страшного и отвратительного убийцу без толку, только ради утоления своей собственной жажды? Чем он лучше?
Кирилл помолчал.
- Раунд за вами, мадемаузель Мари, - сказал он, - я был неправ.
Он снова затянулся и выпустил дым.
- Хорошо, - сказал он. - Давайте поговорим о другом. Вы хотя бы рады, что я приехал, моя милая?
- Что ты видел, брат?
Голос инквизитора был устал и хрипл.
- Все то же, мастер, - голос сталкера был таким же. - Тварь в пыточной.
- Убить не смог, - инквизитор констатировал.
- Не знаю как, мастер, - Кирилл откашлялся. - Там нет ничего, кроме пыточных инструментов. А ими убить нельзя. Можно только мучить.
Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.
- Я пытался отрезать голову, - сказал он, - но сломал нож. Пытался расколоть череп, но там всего-то кнут, пара коротких ножей, шила, иглы да калильные клещи. И жаровня.
Он поморщился.
- Все приковано к полу, тварь привязана цепями. От бессилия начать бить его кнутом, как в прошлый раз.
Инквизитор вздохнул. Поинтересовался:
- И что, помогло?
- Эффект заметнее, чем от всего прочего. Местами пробило до кости.
Инквизитор скривил задумчиво губы.
- И что дальше думаешь?
- Не знаю, - Кирилл открыл глаза, - я прошу вашего совета, мистик.
Инквизитор помолчал. Прикрыл глаза.
- Какой это уже раз, брат?
Кирилл сглотнул.
- Четвёртая ночь, мастер.
Инквизитор вздохнул.
- Значит, тебя не будет с нами, брат. Нам придётся идти без тебя. Ты не успеешь набраться опыта.
Инквизитор открыл красные от усталости глаза.
- Тогда проведи этот месяц с большей пользой, брат Кирилл. Отдохни. Съезди домой. Развейся. Когда мы вернёмся, будем разбираться с твоим демоном сообща.
Кирилл Островский чуть дёрнулся, встал, выпрямил спину.
- Да, мастер мистик.
Он повернулся и пошёл к двери.
- Постой, брат, - раздался голос мистика, - послушай меня перед тем как уйдёшь.
Кирилл остановился, повернулся.
- Никто из нас не проходил через своего демона просто, - сказал инквизитор.
Он поднял вверх лицо, тяжело вздохнул, встал из кресла.
Подошёл к камину, взял щипцами полешко и сунул его в огонь.
- Никто, - повторил он, стоя спиной к Кириллу, - не платил за него дёшево. Ты видел шрамы на лице братьев, Кирилл? Если бы сходил с кем-нибудь из нас в баню, увидел бы, что наши тела тоже исполосованы. Потому мы делаем всё вдали от других, тех, кто не понимает тайны и цели нашей ложи. Никому мы не открываемся, потому что это не для их глаз. Не для их душ. Не для их мозгов, в конце концов.
Он оперся рукой на каминную доску.
- Мы - изорванные, израненные пастыри, брат Кирилл, - продолжил он, глядя на портрет над камином. - Изуродованные волками пастухи, ограждающие жующих травы агнцев.
Он повернулся лицом к внимательно слушающему брату.
- Они резвятся в травах мира, нежатся под солнцем, кричат друг другу что-то вроде “Христос воскресе”, а сами и не знают, что волки, которые уносят самых беспечных из них, приходят не откуда-то из тёмного леса, а просто всплывают изнутри, прорываются сквозь кровь и плоть, разрывают белую шкуру с наивными кудряшками. Они носят волков внутри, и не знают о том, распевая “Богородице, Дево, радуйся”.
Инквизитор усмехнулся криво.
- А когда зверь прорывается на волю и клыки влажно блестят под полной луной, они с криком убегают прочь.
Он поглядел в сторону, снова усмехнулся в боли.
- И только мы, те, что убили своего волка внутри себя, можем их спасти. Глупых, восторженных, неразумных. Только мы. Но чтобы убить своего волка, своего монстра внутри, мы должны приложить все возможные усилия, принять все доступные нам меры. И эти раны и трудности - самое тяжёлое, что у нас есть. Нет большего труда, чем изменить себя, убить монстра в себе.
Он подошёл к Кириллу вплотную.
- И то, что ты не можешь сделать это легко, говорит только о том, что тебе положено большое испытание, брат мой. Не стыдись его. И не страшись. Просто сделай перерыв, развейся, а когда мы вернёмся, мы поможем тебе.
Он обнял Кирилла, похлопал по спине.
- Я знаю, ты будешь долго думать и искать путь, - сказал он негромко в ухо брата, - но не усердствуй слишком. Лучший путь всегда приходит сам, после того, как ты прошёл все другие пути и нашёл их неудобными и ведущими не туда. Просто жди, брат мой. Всё будет.
Он отстранился, отвернулся к камину.
- А теперь иди, брат-сталкер, - сказал он.
Кирилл кивнул, и слезы прочертили холодные дорожки на его лице.
Он повернулся, потянул на себя дверь и вышел.
Мастер-инквизитор стоял и смотрел в огонь.
Пламя металось в глубине его зрачков, и во тьме их поднималась тёмно-алая ревущая мгла.
Он протянул руку, взял со стола графин с коньяком, вынул пробку и сделал несколько глотков из горлышка.
- Что вы вышиваете, мадемуазель Мари?
Кирилл лежал на покрывале, накрыв лицо соломенной шляпой, жевал травинку и искоса поглядывал на сидящую в раскладном стуле девушку.
- Бабочек, - ответила та, - небо, цветы и солнце.
- Мария Семеновна, Мария Семеновна! - раздался звонкий крик Никитки, - смотрите что я нашёл! Мария Семеновна, смотрите!
Мария отвела взгляд от пяльцев и поглядела на бегущего к ней со всех ног мальчика.
- Да, Никитка? Не спеши так, ты ведь уже прибежал. Что ты нашёл?
- Мария Семеновна, - выдохнул Никитка, - я бабочку нашёл. Которая ещё не бабочка.
- О, - наклонила голову юная гувернантка, - это редкость. Покажи мне, пожалуйста.
Никитка разжал кулачок.
- Вот! - выдохнул он.
На ладони его лежала куколка, приклеившаяся к обломку ветки.
- Очень интересно, - сказала Мария, - смотрите, Кирилл Владимирович.
Кирилл опёрся локтем, приподнимаясь.
- Ну-ка, покажи.
Никитка протянул ему куколку.
- Хм, - сказал Кирилл, - здорово, братец. Давай положим её в банку под марлю дома и поглядим, кто вылупится.
- Давай! - в восторге выдохнул Никитка.
Он повернулся к гувернантке.
- Мария Семеновна, давайте возьмём её домой!
- Хорошо, Никитка, - сказала Мария, - давай положим её пока в коробку из под монпансье. Тогда не повредим. А дома, как и говорит Кирилл Владимирович, вы посадите её в стеклянную банку под марлю и будете смотреть каждый день, что происходит.
Он открыла корзинку от полдника, вынула из неё круглую жестяную коробку, перевернула пяльцы и высыпала в них конфеты.
Положив на дно банки салфетку, она протянула её мальчику:
- Вот, клади. Так она не пострадает.
Никитка трепетно положил веточку с прикленной куколкой в коробку и смотрел, как гувернантка закрыла крышку.
Потом она положила коробку в корзинку.
- Ну вот и всё. Куколка в безопасности. Дома мы найдём для неё банку, хорошо?
Никитка кивнул.
- Ну а пока беги играй. У нас ещё час.
Никитка снова кивнул и сорвался с места.
Мария взяла ещё одну салфетку, пересыпала в неё монпансье из пяльцев.
Завязала салфетку узлом и положила в корзинку.
Дунув в пяльцы, чтобы стряхнуть прозрачные сахарные крошки, она вернулась к вышивке.
Кирилл снова лёг и смотрел на неё из-под шляпы.
- Вы же знаете, что бабочка скорее всего мертва, мон ами? - спросил он.
- Откуда вам знать, Кирилл? - спросила Мария, вытягивая нить. - Вы что, бабочка?
- Сезон бабочек уже почти прошёл, - ответил Кирилл, - так что куколка, раз она не раскрылась, мертва.
- Ну, - чуть наклонила голову девушка, - даже если и так, неужели бы мы сказали об этом ребенку? Он в таком восторге.
- Вы правы, - сказал Кирилл. - Это было бы жестоко.
Он поглядел на неё, помолчал и спросил:
- Скажите, Мария, почему вы так прекрасны?
- Вам просто так кажется, - ответила девушка, не отрывая взгляда от вышивания.
На щёки её ляг румянец.
- Нет, милая моя, - ответил ей Кирилл, - я так не думаю. Вы волшебны. Очаровательны.
Он поднялся и сел.
- Лучше бы вам оставить всё как есть, господин Островский, - ответила Мария, - хотя бы потому, что я слабо верю вашим словам. Они мне приятны, спору нет, но верить человеку, слава которого утверждает, что он не пропускает ни одной юбки, было бы как минимум безрассудно.
Кирилл побледнел.
- Я не лгу вам, - сказал он хрипло.
- Я верю, - ответила Мария, не поднимая взгляда от вышивки, - но вы можете лгать не мне.
- Кому же? - спросил Кирилл.
- Себе, господин сталкер, - ответила девушка.
Он посмотрела на него.
- Вы - член мистической ложи, сталкер. Почему я ни разу не видела вас в церкви? Вы говорили, что ваш орден занят борьбой со злом, но сами не творите никакого добра. Максимум, на что вы способны - это сочинить пошлое по форме и жестокое в сути своей стихотворение и научить ему ребенка. Вы признаётесь мне в любви и симпатии, а сами ходите к блудным женщинам. Чему мне верить, господин Островский?
Кирилл замолчал.
Помолчав несколько секунд, он поднялся, поправил шляпу, подобрал из травы трость.
- Всего доброго, мадемуазель Мари, - сказал он, приложив палец к шляпе.
Потом повернулся и пошёл прочь.
Мария смотрела ему вслед.
Потом закрыла глаза, и слёзы скатились по её щекам.
Солнце палило вовсю, и одуряюще скрипели кузнечики.
- Обедать не буду, Никола, - сказал Кирилл, вкладывая трость и шляпу в руки дворецкого. - Устал что-то, пойду вздремну.
Седовласый Никола степенно кивнул.
- Хорошо, Кирилл Владимирович. Не изволите ли квасу с жары-с?
- Нет, Никола, не нужно, спасибо. Меня не будить.
- Будет исполнено, ваше степенство. Если опять плохие сны беспокоить будут-с, у нас недавно новый лекарь появились, если угодно.
- Хорошо, Никола, спасибо, - ответил Кирилл, - я подумаю.
- Приятного сна-с, - сказал Никола в закрывшуюся дверь.
Кирилл сбросил на стул пиджак, развязал рывком галстук, швырнул скомканный на кресло.
Остановился, глядя на трясущиеся пальцы.
“Вы не творите никакого добра” - прозвучал голос Марии в его голове.
Кирилл закрыл глаза и увидел перед собой рукоять кнута.
Воздух со свистом вырвался меж ощерившихся зубов.
Он подошёл к столу, достал из него круглую металлическую коробку.
На потёртой верхней крышке коробки ещё виднелась полустёртая бордовая надпись “Montpensier”.
Сталкер холодно усмехнулся.
Открыв коробку, он вынул из неё восково блестящий белесый шарик, сжал в пальцах.
Острый запах опиумной пасты вошёл в ноздри и лёгкие, и, выдохнув, Кирилл бросил его в рот и проглотил, запив тёплой водой из горлышка графина.
Сбросил туфли и упал на кровать.
Потом свет померк.
Демон посмотрел на сталкера и не издал ни звука.
- Ну что ж, болезный, - сказал сталкер, разворачивая кнут, - пора сделать с тобой хоть что-то полезное и доброе. И личная моя к тебе просьба - избавь и себя и меня от страданий. Просто умри.
- Ну что же, дружок, - проскрипел он перехваченным от злобы горлом, - посмотрим, когда ты заплачешь.
Демон зашёлся хохотом пуще прежнего.
Залязгали цепи, которыми он был прикручен к столу.
А потом кнут обрушился на него, срывая плоть с живота и боков.
И снова взвился.
Демон хохотал в во тьме, где-то в заброшенной и никому не известной комнате без входа и выхода, наспех построенной в самой промозглой бездне сознания Кирилла.
Острый запах нашатыря.
Свет лампы.
- Вы слышите меня, господин Островский? Кирилл Владимирович?
Круглые блестящие очки нависали над ним.
Сквозь них смотрели серо-голубые, гротескно увеличенные линзами глаза.
- Вы видите меня, Кирилл? Скажите что-нибудь.
- Я вижу вас, - тихо проскрипел Кирилл.
Связки были сорваны.
- Вы слишком забаловались опиумом, молодой человек, - сказал человек в очках. - Ваша психика явно не для таких игр. Будете принимать и дальше - закончите нервной горячкой и лечебницей. Поэтому я велел выбросить в отхожее всё, что у вас было. Не возьмётесь за ум - никто вам не поможет. Вы меня слышите?
- Слышу, - тихо просипел Кирилл.
- Тогда выпейте вот этого, это настойка, чтобы успокоить ваши нервы, - рука лекаря приложила к губам Кирилла пузырёк, - глотайте. Давайте.
Кирилл послушно проглотил горькую жидкость с привкусом спирта.
- Вот так, - сказал лекарь, - теперь вам нужен покой, но пока не сон. Я распоряжусь, чтобы рядом с вами кто-то посидел час-другой. Потом, надеюсь, вы уснёте спокойно. Ясно?
- Да.
Лекарь кивнул.
- Очень хорошо.
Он повернулся куда-то вправо и спросил в полумрак:
- Кто мог бы посидеть с ним пару часов? Спать прямо сейчас ему нежелательно, боюсь, его нервы ещё слишком напряжены, ему будут сниться кошмары. Через пару часов настойка должна оказать своё действие, и тогда он уснёт спокойно.
- Я посижу с ним, - раздался голос Марии, - не беспокойтесь.
- Очень хорошо, - ответил лекарь, - поговорите с ним о чём-нибудь отвлечённом. Таком, что не слишком бы возбуждало бы его психику. Найдёте такую тему?
- Я постараюсь, - ответила девушка.
- Ну, тогда я оставлю вас, госпожа..?
- Просто - Мария Семёновна.
- Хорошо, Мария Семеновна, - лекарь чуть улыбнулся и встал. - Тогда откланиваюсь.
- Доброго вечера, господин лекарь.
Хлопнула дверь.
- Хотите чего-нибудь, Кирилл?
Он посмотрел в лицо Марии.
- Хочу. Боюсь только, что обращаться к вам за этим не по адресу.
Голос хрипел.
- Вам больно говорить? Хотите чаю?
Он кивнул.
- Сейчас велю, - она встала и пошла к двери.
Он улыбнулся, слушая, как она отдаёт указания дворецкому.