Мастер-полковник посмотрел на поникшего головой грамматикуса.
Пауза повисла в кабинете.
Коста хотел одного - умереть и разложиться на атомы, в электронный газ. В протокванты.
- Вы оставили своего напарника в пустыне уровня пакета три. Как вы можете это объяснить?
Коста закрыл глаза.
В нейтринный дым.
- Смотреть на меня! Смирно! - голос полковника хлестнул наотмашь. Коста рефлекторно выпрямился и открыл глаза.
- Я слушаю вас, - голос полковника был холоден.
Коста молчал.
- Докладывайте!
Внутри Косты что-то лопнуло, и он услышал собственный голос. Металлический, уставно чёткий:
- По получении директивы "1-А-43" я совершил экстренный прокол на базовую станцию. Стрелок Свальре Брагсон остался у поискового краулера вместе с его экипажем.
Полковник, казалось, несколько опешил от тона Косты.
- Что он делал на краулере?
Голос продолжал в том же духе:
- Осуществлял ремонт энергогенератора. Краулер был обесточен.
Полковник поглядел на Косту.
- Почему вы не вызвали стрелка по внутренней связи и не приняли его на борт?
Голос молчал. Косте казалось, что он крутится в одной норе с равнодушным червём, который только что выжимал металлический голос из его связок. На секунду он пожелал, чтобы червь вновь взял верх и сказал хоть что-нибудь.
Соврал, отбрехался.
Выкрутился.
Но червь молчал, и только обвивал рассудок Косты горячим, жилистым, отвратным и скользким телом.
Полковник встал.
Повернулся к окну.
Прикоснулся к цветку в горшке. Провёл кончиком пальца по синему лепестку лилейника.
- Вы были пьяны, Коста Киррин. Вы проспали сигнал прокола, проспали аварийный сигнал краулера, проспали выход стрелка. Проспали всё, кроме аварийного сигнала возврата. Это был, как вы уже знаете, учебный сигнал.
Коста молчал.
- Вы увидели в системе цепочку аварийных сообщений, поняли, что всё пропустили в пьяном угаре, запаниковали и, даже не пытаясь разобраться в ситуации, отдали первую пришедшую на язык команду, совершенно не думая, что делаете. То, что вы мне тут докладываете, вы прочли в логауте системы, пока совершался обратный прокол. До этого вы даже не знали, что стрелка нет на борту.
Косте вдруг полегчало. Просто стало наплевать на всё.
Всё кончилось.
Полковник отвернулся от окна, подошёл к столу, сел.
Повёл пальцем по панели.
Над столом развернулась тактическая карта.
Мастер-полковник начал изучать её.
Прошла минута.
Коста пошевелил челюстью, поёжился.
Лёгкость начала испаряться.
Вторая.
Лёгкость пропала совсем. Коста почувствовал, как в голове начала проявляться бесформенная тень боли.
Полковник смотрел на карту, расставлял маркеры.
Третья.
Коста почувствовал, как его пронизывает напряжение. Боль стала явной. Заломило висок.
Четвёртая.
Нервы Косты зазвенели. Голова начала раскалываться.
Пятая.
Коста не выдержал и кашлянул.
Полковник поднял взгляд.
- Вы свободны, господин Киррин.
- Что?!
Косте показалось, что пол покачнулся. Боль чуть отошла и вдруг с размаху впилась в мозг.
- Выйдите. Вон отсюда.
- Есть.
Коста развернулся и пошёл вон из кабинета.
В коридоре он встретил Свальре.
Стрелок был весь в песчаной грязи.
На груди грязь смешалась с каплями крови. На лице наливался синим синяк.
Увидев Косту, он сделал шаг навстречу и ударил затянутым в скафандровую перчатку кулаком.
- Присаживайтесь, сержант-стрелок.
Свальре, уже освободившийся от скафандра, молча присел на стул.
Полковник молча смотрел на него несколько мгновений. Потом спросил:
- Почему вы не выяснили, что происходит с вахтенным навигатором?
Свальре молчал.
- Потрудитесь доложить.
Сержант поднял глаза от пола.
- Если бы с навигатором было что-то серьёзное, станция оповестила бы меня об этом в первую очередь. Раз она начала с сообщения об аварии на поисковом краулере, я занялся ей.
Полковник посмотрел на стрелка.
- Вы прочли формуляр достаточно полно, чтобы понять, что ситуация не критична. Вместо того, чтобы потратить полминуты, выяснить что с навигатором и разрешить потенциально опасную ситуацию внутри станции, вы проигнорировали молчание грамматикуса и полезли наружу.
Полковник замолчал.
Свальре выждал пару секунд и угрюмо подтвердил:
- Так точно.
Полковник продолжил:
- Вы отправились чинить краулер согласно уставной инструкции - обездвижили туземный экипаж, зафиксировали его наручниками, перенесли в относительно безопасное место, отправились монтировать генератор. Всё согласно правил.
Стрелок чувствовал, что сейчас от него подтверждения не ждут.
- Только один вопрос.
Свальре ждал.
- Почему вы выбрали только ту часть правил, которая вас устроила? А, сержант? В инструкции чётко сказано - патрульный стрелок покидает станцию только в условиях полного владения ситуацией. Исключения вы знаете, и знаете то, что ни одно из них не имело места. Вы просто отправились корчить из себя героя по сценарию, отдалённо похожему на устав.
- Я.. - начал Свальре.
- Молчать! - в голосе полковника проявились тяжёлые ноты. - Я не разрешал вам говорить, сержант.
Свальре захлопнул рот.
Полковник подошел к окну. Провёл пальцем по синему лепестку.
- Вы поссорились с грамматикусом накануне. И вместо того, чтобы выполнять инструкцию согласно устава, предпочли разыграть из себя обиженную институтку. Чем и обусловили свои приключения.
Свальре хотел было возразить, но сдержался.
Полковник повернулся и смотрел на него.
- Ну хорошо, сержант, - голос полковника вдруг стал усталым. - Ну поссорились вы с ним, Бог с вами, идиотов он насоздавал вдоволь. Но нахрена было его бить?
Свальре опустил голову.
- В итоге ему сейчас чинят челюсть и носовую перегородку. Тяжкие телесные. Молчите, Брагсон.
Свальре прикусил язык.
Полковник вновь повернулся к окну. Погладил цветок.
- В общем, так. Оба в лазарет. По выходу обоим месяц гауптвахты. После - на квартал в глубокое сканирование.
- Вот бл... - вырвалось у Свальре.
- Повторите, сержант, - полковник развернулся.
- Так точно, господин полковник! - отчеканил Свальре.
- Можете идти, стрелок.
Свальре встал.
- И вот что, - голос полковника вновь стал бесстрастным.
Свальре застыл.
- Да, господин полковник?
- Не убейте его там.
Свальре выдохнул.
- Есть.
- Идите.
Свальре вышел.
Свеча мягко стукнула о столешницу, втискиваясь в остатки прошлых потёков. Старческая ладонь чуть задержалась у столбика стеарина, страхуя, но свеча стояла устойчиво. Тонкая нитка расплава побежала по оплывшему боку и начала застывать, заполнив щель в бугристой горке прошлого.
Фольга освободила устье чернильницы.
Перо опустилась в гильзу, вынырнуло, прикоснулось к краю, оставляя излишек чернил, и опустилось на бумагу.
- На прошлой странице я говорил о разуме, законах, Порядках и движении. Забудьте это, ибо это ложь. Ложь не в том смысле, что оно неверно, а в том, что в этой горке песка истины нет никакого смысла. Это не то, что нужно человеку.
Вы думаете, что есть человек? Скорее всего, нет.
Обычному человеку нет нужды знать, что он такое есть. Он есть и этого вполне достаточно. Он погружается в это знание только частно, только тогда, когда всё остальное так или иначе вынуждает его познать. Знание - это инструмент хирурга, и нужно только тогда, когда нужда в операции неотложна. Когда цена боли приемлема. Когда рукотворное уродство лучше природного. Когда человек не хочет иначе.
Во всех прочих случаях скальпель не нужен. А когда нужда возникает - значит, что-то во врачуемом необратимо больно.
Сейчас я беру скальпель. Я необратимо болен, но не в этом причина. Я очень скоро лягу на свой затянутый мешковиной лежак, закрою глаза и загляну в самую глубокую тьму, какая только возможна на этом свете - внутрь себя. Единственный здесь, кого стоит и необходимо лечить, даже путём отрезания части плоти, это тот, кто читает эту книгу. Ты.
Я наношу тебе удар своими опутанными пылью, изъеденными временем и неверием словами, и порезы ложатся - навсегда или ненадолго. Если ты ещё читаешь, значит, так тебе нужно.
Итак, что есть человек...
Христианская доктрина делит нас на три части - тело, душа и дух. Среди этих трёх сутей бродит разум. Я оставлю от этой модели разум, душу и дух. Тело оставим в стороне, как биологическое шасси. Эта цепочка законов в текущем Порядке мне сейчас не интересна. Также мне не интересна любая другая модель, философская, религиозная, научная - если тебе нужно, возьми её сам.
Дух - это направленная сила, которая меняет мир. Именно дух заставляет мир двигаться. Формы, которые дух принимает, есть истинная часть Порядка. Формы, которые дух покидает, становятся ложной частью.
Дух, проявляющийся в человеке, проходит форму, которая определяет его течение - душу. Именно душа определяет человека, его мысли, его поступки, его действия, его жизнь. Он есть то, что связывает дух и мир. Эмоции - это прибой на краю души и мира. Эфемерная форма, сглаживающая их борьбу и передающая их движение.
Стакан издал гулкий звук в такт падающему спирту. Водка окончилась вчера. До капли.
Кромка со скрипом прижалась к жёсткой щетине. Обжигающая и дарящая немоту жидкость ушла в короткую цепочку глотков.
Перо зачерпнуло чёрной крови и вернулось к листу.
Дрогнуло и упустило среди него неловкую чёрную кляксу.
- Разум, рассудок, ум - не более чем цепочка законов, несуществующее лассо, которым душа притягивает на свою сторону ту часть Порядка, к которой хочет двигаться. Ум выстраивает тропу, по которой должен идти дух. Но сам ум не имеет ни силы, ни самостоятельности. Это не более чем инструмент, скальпель, дорожная техника души. Он прекрасен тем, что может сделать что угодно, выстроить любую цепочку, превратить чёрное в белое, а белое - в инфракрасно-голубое. Он может всё. Он универсален.
Но горе тому, чья душа слепа и бессильна, тому, чья душа не может пропускать сквозь себя, оформлять и направлять дух.
Тогда этот нож убьёт его. Это скальпель в слабых и неловких пальчиках ребенка.
Ребенка, который не удержал свой великолепный инструмент и нанёс себе рану. Ребёнка, по неведению отсекшего и убившего часть себя. Ребенка, смотрящегося на себя в окровавленное лезвие.
Ибо лезвие всегда причиняет боль, и ты знаешь это.
Ибо мое лезвие сейчас движется в тебе.
И ты испытаешь боль.
Потому что без боли твоя душа спит.
И раз ты ещё здесь, тебе это надо.
Старик вернул чернильнице покров фольги, вытер перо испачканным клочком.
Выдернул из только затвердевших потёков свечу и покинул комнату.