Очки. Тяжелые, роговые, цвета запекшейся крови... Только сангина, благородная итальянская сангина и верже... а на остальное хватит карандаша. Простецкого "Школьника", привычным огрызком валяющегося на столе. Без очков нельзя. Без очков вокруг - перламутрово сияющая дымка, где живет неизвестность. Привычная, как в комнате или чужая - там, за окном. Очки ее прячут. В очках старый комод никогда не станет драконом, не заскрипит чешуей об стену. Из него можно спокойно доставать груду вязаной шерсти - и очки покажут: это свитер, ангорка, а не оборотневый мех. И в чашке никогда не будет темного зелья , тягуче пахнущего чужеземным лесом...
В очках не получается хорошо рисовать. Четко, выверено, правильно - пожалуйста. Но не хорошо. Кажется, рисунки просто боятся очков. Прячутся в путанице штрихов, осыпаются резиновой крошкой... они еще застенчивей дракона.
Зато Пуша не боится ничего. Пуша - секретоноситель. Всегда придирчиво обнюхает пальцы - допуск есть? а уж потом идет гладиться. У меня допуск высшей категории - я всех кормлю. Но она все равно проверяет. Ответственная.
С драконом она дружит: спит на драконьей спине, дерет когтями драконий бок... иногда. Очки ей тоже нравятся. Очки делают для нее солнечных зайчиков.
- Ба, ты хошь иногда двери закладаешь? - звонко-привычно, чтоб слышно везде. Внук. Тошка. - Туто ж элемента сколько шляется, зайдут - и читай отходную!
- Добро тебе, Тошко, тёть Симу пужать! - а это Фимка. Гудит соборным колоколом, внушает. - Тя папка в мамку не совал, как она нам, малым, сопли утирала.
Чтобы нарисовать его, мне не нужны очки. Он конкретен. Темная, выдубленная кожа, "рояльные" руки и неожиданно светлые, почти прозрачные глаза. Тошка дразнит его чухонцем. Тяжеловатые надбровья, белольняная прядь у виска - здесь нужен уголь. Или чернедь с каплей сиены - и чуть сероватый лист. Штрихи резкие, короткие, почти грубые - как фразы. Онфим медлит в словах - и невероятно, нереально быстр во всем остальном. В драке. В решениях. В жизни.