Вождь русской революции, не дождавшись ординарца, стремительным шагом рассекает прокуренный коридор Смольного с пятилитровым медным чайником наперевес.
- Где тут у вас кипяточку набрать, господин попутчик? - спрашивает на повороте лысоватого интеллигента крепкого вида, прущего на животе барского вида кривоногий столик вкупе с тяжёлой пишущей машинкой.
Господин ставит столик на пол, смахивает пот и машет свободной от машинки рукой куда-то налево, и вдруг изрекает:
- Однако, книги ваши говно, Владимир Ильич, а ещё вы террористов поддерживаете!
- С последним не спорю! Но позвольте узнать, господин попутчик, отчего вы моим книгам такую дефиницию золотарную дали?!
Оглядывась на усатых матросов с винтовками, подошедших издалека послушать, о чем спорит вождь с интеллигентом, Пелевин морщит лоб, напускает серьезный вид торговца керосином, и молвит:
- А как же иначе, Владимир Ильич! Вот у Плеханова книги на вощеной бумаге, а ваши чуть ли не на оберточной. Зачитывают их быстро.
- Товарищу Плеханову мы ещё зададим вопрос, отчего его книги на вощёной бумаге, когда на фронте портянок не хватает? Но ваши сочинения, господин попутчик, тоже не европейских кондиций, скажем честно.
- Читать изволили, Владимир Ильич? - расцвёл Пелевин.
- В Лозанне под капучино недурно шло. Но говно! Куда вы поперед Луначарского бежите? Партия ещё реформу грамматики не приняла, а вы все яти выкинули? Где это видано?! Опять же, ваша книга, если её под шинелью носить, кайзеровскую пулю не останавливает: листов мало, и бумага квёлая. А это, прямо скажем, к борьбе не мотивирует. Срам один, а не литература! Велю товарищу Плеханову с вами бумагой поделиться. Хотя нет....
Ленин осмотрел начишенные сажей американские ботинки, небритые щёки писателя, жестом подозвал матросов.
- А суйте его обратно в машину времени, ту самую, в цокольном этаже, у товарища Кренкеля. Да стол-то отберите уже! Что у них, в будущем, своей мебели нет, что ли?