Гипермаркет, внезапно выросший на окраине Мидлворта, больше всех приглянулся Кевину. "Когда, когда в "Милмарт" поедем?" - без дела теребил он Джессику каждый день. Видно, были у него там свои маленькие радости.
Пока мама носилась с тележкой, мальчишка уединялся где-то в нарядном детском зале, обычно полупустом в этой гигантской серой коробке, жившей своей жизнью и днём, и ночью. Иногда мальчик брал с собой карандаши, пластилин, сухие орешки. Ещё в те дни он говорил про какой-то цукуру и самураев, но Джессика не придавала значения его болтовне.
Оставшись один, Кевин огляделся. Было ещё двое мелких детей, но они сидели в игрушечном автомобиле, и делали вид, что катаются. Шумели и орали.
Кевин, как всегда, прошел в угол зала, где в полумраке за декоративной зеленью притаился домик Цукуру, такой маленький японский домик с загнутой крышей и картонными дверками.
Пригнувшись, Кевин вошел внутрь, и пару разу свернув, оказался в последней, шестой комнате, украшенной свитками и рисунками странных деревьев, тушью и золотом искусно выписанных на кремовой бумаге. Пахло кладовкой и старыми фотографиями.
Кевин был совсем взрослый, один раз даже катался на велосипеде, но не мог понять, как в такой домик, чуть больше дивана, помещаются шесть комнат? Именно столько их должно быть в доме Цукуру.
Войдя, Кевин поклонился невозмутимому толстощекому старичку, и молча вынул бумажный сверток. Цукуру научил его такому, что все треснули бы от зависти. Цукуру знал всё: и где у мамы лежат всякие ножнички и таблетки, и что Лера прячет в сумочке.
"Мне нравится твое лицо." - сказал в прошлый раз Цукуру, и предложил кое-чем обменяться на время. Это будет ужас как интересно! Тогда Кевин сможет превратиться в бабочку, залететь в окно Лере, и показать ей язык. "А ещё можно будет не ходить в школу! Вот будет здорово!" - думал Кевин.
В эту среду, осенним вечером, Джессика дольше обычного пробродила по магазину, выбирая новую мультиварку, а ещё кое-что, нужное для Хеллоуина.
Вернувшись в пустой детский зал, она громко позвала Кевина, но никто не вышел, кроме сонного охранника.
Опытным взглядом окинув зал, он укоризненно поглядел на Джессику и прошел в заросли искусственных цветов, где притаился домик.
Едва глянув внутрь, охранник дёрнулся, как от удара током и медленно попятился до сверкающей мрамором колонны в центре зала, возле которой переминалась Джессика.
"Собачья мама! - выдохнул охранник, - нет, не ходите туда!" - и вспотевшей рукой нащупал и нажал большую красную кнопку.
В бледном свете ламп над ним кружилась дивной красоты перламутровая бабочка, - последнее, что запомнила Джессика.
Быстро подъехавшая полиция тоже, не сказать, что была в восторге. В маленьком фанерном домике, метров двух от силы, обвешанном изнутри детскими рисунками, в луже крови у порога лежал мёртвый мальчик с коротким, острым ножом в руке. Ещё были разбросаны какие-то таблетки, плошки, свечи и пучки перьев.
На мальчике не было лица. Сморщенное и потемневшее его лицо было натянуто на пухлую рожицу небольшого деревянного истукана с мечом, похожего на статуэтку самурая. Сквозь окровавленные глазницы светились восточной улыбкой тёмные пустые глаза.
Не найдя чужих следов, полиция закрыла дело, решив, что мальчик "потерял лицо" под действием ударной дозы лекарственных средств, хотя инспектор до конца и не поверил железной логике фактов. Мерзкого же, окровавленного болванчика, купленного за двадцать долларов в Индонезии, забросили на дальнюю полку отдела криминалистики, где ему самое место.
А Джессика? Что Джессика? Она в психушке делает красивых ватных зверюшек, а Лару воспитывает брат.