Аннотация: Пацифистами не рождаются - ими умирают.
Б А Й К А N 15.
"Миротворец".
(Абхазона).
Г Л А В А 1.
"Небольшая победоносная война полирует кровь, сплачивает население, укрепляет финансы" - это из аналитической статьи референта главы государства. Мы воевали победоносно, но слишком долго. Долго по меркам нашего бюджета, и сплочённое, поначалу, население стало глухо роптать. В очередях за хлебом, у колонок с водой, на автобусных остановках люди обсуждали текущий момент. Среди них ещё встречались те, кто патриотическим энтузиазмом отзывался на вести с фронта, но большинство теперь интересовали цены на муку и сахар, которые росли еженедельно. А так же - будут ли выдавать зарплату на местной фабрике и чем - обесценивающимися деньгами или продуктами, и надолго ли отключат сегодня электроэнергии.
Как-то очень быстро становится понятно, что война хороша в газетных сводках и по телевидению, причём идущая в другой стране. Чужая война. А своя лезет в осиротевший дом, в холодную постель, в пустой холодильник. Когда-то были похоронки, страшные бумажки, уведомления о смерти близких. Их боялись, но всё-таки это был документ, удостоверяющий смерть. Теперь похоронок не было, только слухи или устные весточки с фронта, приносимые ранеными, которые уцелели и что-то видели своими глазами. Это был, конечно, не надёжный источник, но чуть ли, не единственный.
А война перекраивала жизнь под свои правила. Ещё работал кое-где водопровод, но почти нигде не было газа. Погасли уличные фонари и вечерами посёлки и даже города освещались только голубым светом экранов телевизоров, передающих в это время новости и в первую очередь с фронта. Только свет этот не выходил наружу, надёжно укрытый подручными средствами для светомаскировки.
Куда-то пропал детский смех и яркие одежды, единственный цвет на всех - чёрный, как будто готовились загодя к войне и заранее приобретали траурную одежду. Зато много стало бездомных собак, за счёт тех, от которых из-за нужды избавились хозяева. Странно было наблюдать среди привычных дворняг чистопородных доберманов и пуделей (левреток, скорее всего, сразу поели). Они, как опустившиеся господа среди нищих, выглядели ещё более убого, чем привычные к бездомному образу жизни дворовые собаки. Стаи бродили пока по самым окрестностям городов, не рискуя заходить далеко вглубь. Зато в небольших поселениях они терроризировали местное население, создавая ощутимую угрозу. Ходили слухи, что всё чаще имеют место нападения на людей и уже есть жертвы.
И огромное количество военных с техникой, от которой хорошие дороги превращались в плохие, а плохие переставали быть дорогами. Тракт, отсюда и на войну.
Конечно, противнику тоже бывало не сладко, тем более, что наши доблестные войска теснили его по всему фронту и загнали в несколько узких долин, где надеялись просто уморить голодом. Так думали военные, и так нам говорили с экранов. А на рынках рассказывали другое. Что противник, хитрец, отошёл туда умышленно, что там у него подготовленные базы, битком набитые продовольствием и боеприпасами. А ещё есть у него тайные тропы через перевалы, по которым снабжаются сидящие в осаде. Кроме того, рассуждали на тех же базарных площадях, холодная, снежная зима миновала, впереди долгая весна, потом лето и тёплая осень, от которых противнику никакого вреда, кроме пользы. И стрелять ему с высоких скал по нашим позициям удобнее, чем нашим бойцам по этим самым скалам.
А, главное, противник защищал свою землю, мы же были захватчиками, чтобы не говорили местные политики, включая главу государства. Там, в горах была чужая земля, не наша. И никто с цветами и песнями наши танки не встречал. Наоборот, одиночные выстрелы из-за камня или из заброшенного сарая, или откуда-то из чащи леса уносили больше солдатских жизней, чем любое наступление наших войск. Партизаном там стал каждый второй, а каждый первый ему помогал.
Ну и, конечно, заложники. Категории пленных на этой войне не существовало. В традиционном понимании этого термина. В плен брали, чтобы обменять на своих же, или на продовольствие, или, банально, на деньги. Михаил Прохоров тоже угодил в плен. Его взяли во время эвакуации научной базы. Как только сошёл снег в горах. База обладала определённым иммунитетом, можно сказать, негласной экстерриториальностью, хотя и без поддержки "голубых касок". Кроме того, свободная экономическая зона открывала дорогу к нормальному снабжению всем необходимым, от бытовых товаров до научного оборудования.
База находилась в стороне от основных боевых действий, на отшибе в горах, доступная для гусеничной техники только в тёплое время года. В планах войны эти территории не рассматривались, как стратегические, поэтому эвакуация базы началась, когда противник пошёл здесь неожиданно на прорыв. Это был его единственный успех за всю компанию. Поскольку в оккупированном районе никаких стратегических, да и вообще военных объектов не имелось, на прорыв плюнули. Противника обстреляли и заблокировали, здесь война, раньше чем где бы то ни было, перешла в позиционную.
Солдаты с обеих сторон окапывались в расчёте на долгое пребывание и иногда постреливали для порядка. Периодически брали заложников (больше от скуки, чем по делу), чтобы обменять на таких же с той стороны.
Михаила на рядовых менять не предполагалось, для этой цели в бараке сидели несколько человек из хозяйственной обслуги базы, все из местных. Держали их весьма вольно, позволяя свободно перемещаться по лагерю, в который превратилась база. А никто и не торопился бежать, до начала сельхозработ всех обещали отпустить в обмен на своих пленных. Воюющие стороны только что в гости друг к другу не ходили, хотя и за это Михаил поручиться бы не смог.
Его держали отдельно, на улицу выпускали под конвоем, общаться с местными не разрешалось. Местом заточения Михаила обозначили жилой коттедж со всеми удобствами и собственной библиотекой, имелось так же электричество. На момент эвакуации базы и её последующего захвата, Михаил оказался единственным научным сотрудником. У остальных (надо же так повезти) случилась пересмена - все уехали, а никто не прибыл. После зимы, в течение которой база была неделями отрезана от внешнего мира, сотрудники скорее имели желание пораньше, под любым предлогом съехать, следующая смена находила свои причины не торопиться сменить коллег. Да и погода в те дни была не лётная. Зато для прорыва войск противника - в самый раз. Они так и рассчитали попасть встык смен, может к неразберихе и руку приложили.
Необременённость семьёй позволяла Михаилу проводить на базе и два и три срока подряд, из-за чего, собственно, и угодил в плен.
Но это было уже не важно. Главное, что международная база оказалась у них в руках, а это политический козырь. Михаил, получается, козырь экономический. Вполне возможно, и не безосновательно, противник полагал, что за него отвалят столько продовольствия, что удастся на нём продержаться целый год. Конечно, когда по дипломатическим каналам, эдак неспешно, информация о захвате базы дойдёт до международной организации, которая курирует объект, включатся соответствующие силы. Они начнут переговорный процесс, делегации, заседания. Ничего нового, обычный торг, только на международном уровне. И, конечный результат его известен - базу закроют, попросту бросят, когда до донышка выгребут все политические выгоды от этого захвата. А мёртвая база вообще никому не нужна. Её быстро растащат на полезные в сельском хозяйстве элементы.
Зря её вообще тут открыли. Но Михаил не тот человек, к мнению которого могли бы прислушаться организаторы проекта. Он исполнитель, технарь, исследователь, а не администратор от науки. А решают, как всегда те, кто платят. Все эти фонды "Форда" и "Сороса" просто так ни цента не выделят, да ещё и место укажут, где их тратить.
Так и появился международный научный проект в горячей точке. С позиции отдельных чиновников, выбранное место добавляет пикантности и остроты ощущений, что, по их мнению, должно было повлиять на сроки и качество выполняемого заказа. Это уже был проект над проектом. Для Михаила проект представлял живую настоящую работу, интересную и по специальности. В стране немного осталось мест для занятий прикладной физикой. Ну и престижная, само собой, и деньги хорошие.
Г Л А В А 2.
Пленением Михаил не тяготился. Вынужденное безделье тут же было заполнено составлением отчётов, перепроверкой полученных результатов, всем тем, до чего в пылу реальных экспериментов руки не доходили. А сейчас можно было спокойно поразмышлять, оценить эти самые первые результаты. На полученном материале уже можно подготовить минимум две статьи в толстые журналы и три-четыре сообщения в издания пожиже. Чем Михаил и занялся.
Жаль, конечно, что нельзя запустить и поработать на аппаратуре, продолжить начатые эксперименты, но и полученные данные давали обильную пищу.
Две недели промелькнули как один день. Хозяйственный персонал отпустили домой сажать помидоры и картошку. В обмен на базу прибыла группа бойцов. Теперь из пленных Михаил остался один. Для внесения разнообразия в свою жизнь, Михаил затребовал от охранников права осмотра оборудования базы. Он ещё надеялся, что военный конфликт продлится недолго и база вернётся к привычной деятельности.
Но дни шли, а ничего не менялось. Бойцы-охранники играли в карты, покуривали гашиш, откуда-то добывали местное вино, которое классно разлагало дисциплину вкупе с бездельем. Дети гор могут эффективно воевать не больше недели, всё дальнейшее зависит от частоты употребления плётки командиром. Плётки не было. И вольница ширилась.
Одна из функций любых охранников не зависимо от национальной и религиозной принадлежности - это кормление охраняемого. В гашишно-винном дурмане об этом стали забывать. Пару раз, оставшись таким образом, без еды, Михаил поставил вопрос ребром - либо его содержат в соответствии с Гаагской конвенцией, либо он отсюда дематериализуется. Командир группы со всем возможным вниманием обкурившегося и намеревающегося это дело продолжить его выслушал. Глубокомысленно кивнул, хотя о Гаагской конвенции имел весьма смутное представление, как и о дематериализации. Вывод получился у него краткий - "Вари себе сам".
Сам, так сам. Михаил изъял у горе-вояк продукты из расчёта на неделю (на базе в период смены вахт почему-то оставался только стратегический запас соли, перца и лаврового листа). Однако, даже картошку сварить на базовой кухне ему не удалось - газ кончился. Волей-неволей, чтобы воспользоваться электроплитой, Михаилу пришлось запустить основное электропитание от солнечных батарей, через аккумуляторную, с подключением всей базы.
Охрана никак не отреагировала на электрическое сияние окон. Сняв с себя ответственность за пищевое довольствие единственного пленника, бойцы вообще перестали в тёмное время суток появляться снаружи. Каждый жил своей жизнью.
Халатное отношение оккупационного гарнизона к своим прямым обязанностям оказалось Михаилу весьма кстати. Он мог теперь пользоваться всем оборудованием базы за исключением радиостанции, которую разбили в первый же день.
За стенами сборных домиков базы поливал весенний дождь, стояли туманы. Природа, как всегда, несколько дней раздумывала, а стоит ли в этом году просыпаться, набухать почками, источая дурманящий аромат первых весенних листьев, ведь потом надо делать следующий шаг - цвести, а дальше плодоносить. Может обойтись тем, что уже есть - куртинами рододендронов, зарослями плюща и тисами. В запасе имелись ещё самшит, вечнозелёный и дурно пахнущий и черемша, которая никого никогда не спрашивает, расти ей или нет, а пробивается через остатки снега с первыми лучами весеннего солнца.
Природа Михаила не интересовала. Не интересовала, как объект исследования. Он придерживался того философического взгляда, что изучать можно только неживую материю, раскладывая её по полочкам и описуя законами. В отношении всего живого, в его понимании, любые действия были бы сродни препарированию друга или родной матери. Природу должно любить, восторгаясь разнообразием, красотой, целесообразностью, изобретательностью, а вовсе не пытаться заглянуть за кулисы. Как говаривал один из классиков, - "Природа за это мстит". И правильно делает. Нечего подглядывать в замочную скважину и резать всех подряд на кусочки. Не нашего ума это дело.
Зато с неживыми объектами Михаил вёл себя безжалостно. Установка по модулированию профильных полей (вокруг чего и была создана база) выдавала совершенно неожиданные результаты, в зависимости от того, какой материал подвергали исследованию. Объектами становилось всё - сплавы, химические соединения, кристаллы, продукты полимерной химии. Под воздействием слабых и очень слабых профильных полей химические структуры приобретали новую упорядоченность. Менялись пока по непредсказуемой зависимости, каковую и надеялись установить учёные так не вовремя захваченной базы.
Огромным преимуществом и одновременно ахиллесовой пятой темы оказалась её невысокая энергоёмкость. Электроэнергии требовалось при самых широкомасштабных экспериментах не больше, чем для снабжения среднеквартирного дома типовой застройки. Низкая электрическая прожорливость решила окончательно судьбу базы в плане её местопребывания.
Сейчас все были при деле - дождик поливал возрождающуюся землю, надеясь на буйные всходы, а фанатик от науки в полном одиночестве творил магистерскую диссертацию, запуская в камеру образец за образцом. Охрана базы тоже не сидела без работы, пересчитывая стада розовых слонов, а маленькая победоносная война всё глубже увязала в финансовой трясине. Войска не наступали по причине хронического бездорожья при плохой погоде, но пайки потребляли исправно и подарки противнику, в виде снарядов и мин, отправляли регулярно.
Слушая свежие новости с фронтов по радио из своего маленького "бумбокса" и пережёвывая чёрствую лепёшку, размоченную в кипятке (чая нет), Михаил прикидывал, сколько ещё просидят войска в болотистой пойме главной реки, двух смежных, и когда-то дружественных, а теперь воюющих государств.
Всё сходилось на том, что процесс получения свободы надо ускорять. Для чего Михаил написал письмо в штаб-квартиру фонда с кратким, но достаточно доходчивым изложением сложившейся ситуации. В качестве гонцов использовались ребятишки из долины, которые снабжали вольных или невольных узников базы нехитрым продовольствием. Михаил, не надеясь на своих охранников, давно наладил с деревней собственный товарообмен (на базе хватало того, от чего можно было с пользой избавиться).
Письмо ушло. Наступили дни ожидания, проводимые в неустанной бумажной работе. Каждый образец материала подвергался строго расписанной процедуре обработки на различных режимах. Упаковка, маркировка, занесение параметров в многочисленные журналы (за каждый потраченный цент нужно было отчитаться) - всё, чем в мирное время, при полном штате, занималось трое, теперь уверенно справлялся один Михаил. Правда, по двенадцать часов и более в сутки с коротким перерывом на обед.
Рутинная работа в науке составляет львиную долю всей деятельности. Для чего и существуют младшие научные сотрудники - перелопачивать и просеивать в поисках мельчайших зёрен истины кубометры пустой породы. Ведь академик (и не только он) может указать только на дорогу к конкретной горе, где в тайной пещере хранится ответ на вопрос. А уж пройти, найти, снести, просеять, то есть всё остальное - это они, незаметные труженики науки, чьё имя идёт в списках награждаемых всегда последним, да и то если уместится на странице, а то ведь отсекут, как лишнее.
Но на то и молодость дана, чтобы засучив рукава не считаясь с затратами сил и времени, искать и находить.
Идиллия продолжалась недолго. На базу ранним утром прибыл десант. Четыре транспортных вертолёта высадили полсотни хорошо экипированных бойцов и группу полувоенных с каменными лицами, которые первым делом ввалились в лабораторию. Михаил последнее время жил тут же, не отходя от рабочего места. На верёвке сушились носки и рубашка, на плите посвистывал чайник, а сам Михаил делал зарядку, отжимаясь на полу.
-- Кто старший?! Доложите обстановку! - это подал голос, пытаясь перекричать чайник, краснорожий майор, составлявший задний план процессии. На него шикнули и, не вполне трезвый майор убрался помогать десантникам.
-- Что у вас тут происходит? Почему бардак в помещении? - это ещё один из сопровождающих офицеров решил обозначиться. Они явно не владели ситуацией.
Михаил закончил отжимания и, не глядя на столпившихся в маленьком тамбуре пахнущих кирзой людей в защитной одежде, отправился снимать с плиты чайник. Когда громкий свист пара сошёл на нет, стало слышно, как спецназ своими методами наводит на объекте порядок.
-- Так, - это был видимо старший, хотя и без погон, - попрошу посторонних покинуть помещение.
Посторонние точно знали кто они такие, потому что тихо и безропотно удалились, скрипя сапогами. А снаружи вовсю орудовали бойцы свежего пополнения. Среди укуренных, теперь уже бывших охранников, шла воспитательная работа, включающая преодоление водных преград - это болотина в распадке и соревнование "кто быстрее доползёт по-пластунски "до обеда". Чувствовался серьёзный настрой.
--В кратчайшие сроки база должна быть подготовлена к выполнению задачи и запущена, - отдавал приказ старший без погон, он так и не представился. Причём приказ не конкретизировал исполнителей, он осенял всех. Но оказалось, что уточнять и не нужно - все всё и так знали.
Обойдя периметр, старший без погон убыл с половиной десанта и извазюканной в грязи командой бывшей охраны.
Руководство базой перешло к подполковнику Блинову, высокому плечистому красавцу с замашками генерала. Он и был им, как сразу сообщили Михаилу по секрету из его свиты, был до последнего времени. Разжаловали, ещё хорошо, что не посадили. Ретивый генерал на происки противника раньше положенного времени ответил миномётно-пулемётным огнём и перешёл границу силами двух полков, чем сильно подпортил политическую игру, причём, обеих враждующих сторон. Слишком боевые генералы тоже бывают вредны.
Бывший генерал Блинов произвёл скоротечную ревизию базы, и оставил надзирать своего заместителя майора Чугушкина, для которого под словом "база" мерещилось что-то из разряда овощехранилищ. Михаил быстро осознал, что майором он ещё хлебнёт горя, и вообще лучше сразу обозначить границу между наукой и армией.
Тоном лектора по высшей математике (светлой памяти доцента Дебердеева) Михаил объявил территорию непосредственно лаборатории запретной, секретной, опасной (в первую очередь для мужских организмов) и открытой для посещения только под его Михаила присмотром. Как и предполагалось, среди всех перечисленных неприятностей, именно опасность для мужского организма произвела на Чугушкина наибольшее впечатление. Михаил ещё надеялся здесь поработать.
С опаской косясь на стеклянные и металлические цилиндры и россыпи мигающих светодиодов, майор прошёл вслед за Михаилом по корпусу и обосновался в самом дальнем помещении базы, именуемом на жаргоне персонала - "красным уголком". Остальные, включая радиста, который развернул новейшую спутниковую систему связи, опутав всё кругом проводами, антеннами и тарелками, разместились в жилых помещениях. Михаил решил гостиную (она же кабинет руководителя) не покидать.
Отстаивая своё место под солнцем, Михаил действительно рассчитывал продолжить работу даже в условиях оккупации. Причём продолжать без контроля военных. Ни тому, ни другому не суждено было сбыться. На следующий день прибыла очередная партия вертолётов, которые помимо довольствия доставили и новых специалистов.
Какие "Сорбонны" заканчивали эти научные сотрудники определить затруднительно, но вид имели скорее одичавших и оголодавших абреков с многодневной щетиной и нездоровым блеском в глазах. Одеждой "сотрудники" больше походили на партизан из многодневной отсидки в горах. Попав в лабораторию "специалисты" мгновенно рассредоточились и принялись щёлкать тумблерами и давить на кнопки. Если и была в их действиях система, то Михаил её не улавливал. Этим странным ребятам, похоже, так же привычно было управляться с компьютером, как и перезаряжать автомат.
При всей хаотичности действий нового персонала, больше напоминавших налёт на продовольственный магазин, сожгли они всего два не основных блока и разбили эритемную лампу. В остальном, научные десантники явно знали, что творили. И они очень торопились.
На завтра стало известно, куда они спешили. Маленькое хриплое радио, жившее совместно с таким же хриплым проигрывателем в старом "бумбоксе", сообщило о наступлении противника по всем фронтам. А хребет, на котором размещалась база, входил в зону боевых действий Северного фронта противника - наименее успешного.
Попытка отбить базу силами десанта с двух вертолётов окончилась неудачей - один вертолёт был сбит, десантников разогнали по весеннему лесу. Противник, видимо, располагал устаревшими сведениями о том, кто оседлал хребет. Но быстро перестроился и наладил миномётный обстрел по площадям, не жалея боеприпасов. Мины были весьма и весьма устаревшие, да ещё и с подмокшего арсенала, летели они, куда бог на душу положит, и не всегда взрывались. Но для стрелявших важно было - лишь бы не в своих.
На том Северный фронт, судя по сводкам, в основном и успокоился. Зато Восточный теснил врага и добился немалых успехов. Видимо эти успехи и заставляли спешить "лесных учёных братьев" (так Михаил прозвал научный десант). Вертолётами доставили ящики с оборудованием и целую бригаду техников. Трудолюбивые ребята в спецовках за сутки всё поставили и подключили. Под новые приборы у Михаила отобрали "жилплощадь" и без обсуждения выселили в сторожку. Туда же спровадили и отчёты с образцами. Прежние исследования новых хозяев совершенно не интересовали.
А потом появилась огромная хромированная труба, которую пришлось доставлять специальным транспортным вертолётом. Сей блестящий элемент, опутанный толстыми кабелями, по всей видимости, являлся главным в новой конструкции. С ним возились долго и тщательно. Наконец работы по монтажу завершились, лишнюю публику вывезли, а оставшиеся "лесные учёные братья" круглосуточно что-то настраивали и помещений не покидали.
Зато Михаил теперь был совершенно свободен и никому не нужен, даже как заложник. Смутно беспокоила мысль - почему его не вывезли вместе с остальным техническим персоналом, но Михаил её отбрасывал, как вредную. Одно время он подумывал удрать с базы, лес одевался листвой, в нём уже можно было прятаться, да и не следил за ним никто. Но ноги не пошли. Михаил решил остаться и последить за развитием событий, тем более, что бежать ему особенно было и некуда и не к кому. Сидел в своей сторожке, пил чай (снабдили новые хозяева), писал отчёты, вечерами смотрел на звёзды - военные строго блюли светомаскировку, и кроме звёзд и майского месяца территорию ничто не освещало.
Г Л А В А 3.
И вот, в то время, когда Михаил ранними весенними цветами и полётом первых пчёл над ними, а заодно восходами и закатами (на что у него теперь было вдоволь времени), "лесные учёные братья" вышли наконец из своего добровольного заточения и провели пробные пуски собранной установки. Аллах ведает, какая часть из штатного оборудования базы оказалась вовлечённой в новый проект, и что такое к нему прибавлено. Михаила теперь в лабораторию на порог не пускали, еле свои личные вещи успел забрать. Видимо опасались "братья", что догадается, вникнет в тайну, но строгих мер к Михаилу всё равно не предпринимали.
Вновь рождённая конструкция, как и положено солидному изделию, басовито гудела, металлические части слегка вибрировали, индикаторы неожиданно вспыхивали загадочным светом. Каков при этом результирующий эффект - оставалось военной тайной, но птицы с ближайших деревьев снялись и с шумом покинули насиженное место. Побочное действие с птицами военных не интересовало, похоже на это обратил внимание один Михаил. Руководство, в лице бывшего генерала Блинова, осталось испытаниями довольно. По такому случаю вместо поднадоевшей перловки (и откуда они её только берут?) повара варили настоящий плов из баранины.
Ну а на следующий день установку запустили на полную мощность (с солнечными батареями "братья" тоже что-то сделали). Весь персонал, учёные, десантники, бывшие генералы заблаговременно укрылись в блиндажах, а забытый всеми Михаил, никем не предупреждённый, так и продолжал сидеть в своей сторожке и пить утренний чай с чёрствым хлебом.
Что-то установка по плану должна была нехорошее с врагом делать - истреблять или с ума сводить. Только подобное действие ожидалось с рабочего конца блестящей трубы, о противоположном конце никто и не задумывался. Оказалось иначе. Врубленная на всю катушку, труба основные и визуальные эффекты проявила почему-то сзади. Траву пожгло, кустарник разметало, да ещё и сторожку, которая на пути оказалась, сложило в плоский блин. А ведь где-то там погожим весенним утром сидел и попивал чай бывший младший научный сотрудник бывшей базы Михаил Прохоров.
Сторожку разобрали, точнее то, что от неё оставалось, но Михаила под ней не нашли, и даже частей его. Не мудрствуя лукаво, его списали на неизбежные потери среди мирного населения и забыли. Шла война, небольшая и победоносная, но от этого не менее кровавая и смертоубийственная. И пули свистели очень свинцовые, и бомбы разрывались нечета китайским петардам.
Любопытно, что на вопрос, - "А зачем эта бойня вообще нужна?", ответ, лет через пять, да даже через три года по окончании её будет прямо противоположным сегодняшнему. А через десять лет, пожав плечами, эту войну обозначат как мимолётное событие в череде таких же эпизодов борьбы за чью-то независимость и некую, неведомую демократию.
И две вооружённые до зубов армии, двух соседних, в целом родственных и дружественных народов, продолжали упорно колошматить друг друга.
Г Л А В А 4.
Передо мной снова и снова прокручивалась одна и та же картинка. Вот быстрым шагом лабораторию покидает подполковник Блинов, за ним косолапо семенит Чугушкин и ещё пара вояк с автоматами. Все скрываются в новом блиндаже, который успели поставить за последнюю неделю, как защиту от миномётного огня противника. А вот следом за ними из той же двери выскакивает один из небритых "лесных учёных братьев" и пытается набросить ответную часть силового разъёма с толстым кабелем к блестящей трубе. Кабель короткий и жёсткий, сопротивляется, как ужаленная анаконда. Однако "учёный" не зря проходил часть обучения в лесах, он справляется с "анакондой". Хоп, кабель на месте.
Во всех повторах звука нет, зато изображение отчётливое, только очень маленькое. И участники микроскопические, как муравьи. Запуск определяется по переливчатому сиянию, как будто крылья гигантской стрекозы на солнце затрепетали. И сиреневый луч - не много луча от блестящей трубы вперёд и, побольше сиреневого мерцания назад, через сторожку, в лес.
Дальше картину заволакивает дымкой и всё начинается сначала. Время как будто заело на этом эпизоде, точнее, кто-то ему помог. Я просмотрел эпизод раз двадцать, хочу смотреть дальше и не могу. Это как заевшая пластинка, всё время возвращается на прежнее место. Очень хочется запустить пластинку, но иголка на диске продолжает скакать, несмотря на мои усилия. Я стараюсь, что-то в себе напрягаю, но из лаборатории снова выходит бывший генерал Блинов с майором Чугушкиным.
Из "Основ" известно, что прилагаемая сила отнюдь не тождественна совершаемой работе, которая может не совершиться. Она и не совершается.
Ну, хорошо (вернее плохо), на физическом уровне со мной что-то случилось. Пока я тихо пил чай с остатками мёда и на чёрством хлебе, вояки провели утренние испытания установки. Вообще, подобный ход событий можно было легко предвидеть и переселиться от греха в более безопасное место, в тот же блиндаж, или совсем уйти в деревню. Я просто не ожидал такой прыти от военных, что всё произойдёт так быстро. Насмехался в глубине души над "лесными учёными братьями", не верил, более того, не хотел, чтобы у них что-то получилось. А эти дети гор, впитавшие фундаментальную науку пополам с устройством гранатомёта, были озабочены одним - скорейшим результатом. Усилия и жертвы не важны. Важна совершённая работа.
Надо подумать о себе. Допустим тела я не чувствую, звуки не воспринимаю, но картинка в режиме "многократный повтор" крутится, и мысли (я же мыслю), они же есть, плавают туда-сюда, жирные и медленные как столетние карпы.
Мысли надо отпустить, отпустить на волю и оставить пустое сознание. Как много у меня оказывается чего есть, даже без тела. Опустошённое сознание очень важная процедура во всех методиках общения с астральным миром. Надо сделать так, чтобы внешние и внутренние раздражители отключились. Их, правда, и так кто-то обесточил, по крайней мере, внешние.
На маленьком экранчике внутреннего монитора сцена испытаний установки начинает прокручиваться уже в сотый раз. Как при любом многократном повторе, помимо основного действия, начинаешь замечать второстепенные детали. Вот на дульном срезе (если допустить, что блестящая труба это некий пушечный ствол) перед самым появлением сиреневого луча образуется корона статических разрядов и не исчезает до самого конца (это важно?). Вот в поле зрения попадает сойка, на беду свою залетевшая в опасную зону, в самом конце ролика она валится с ветки и исчезает из кадра. А тут какая-то бледная субстанция, еле видная на фоне сиреневых мерцаний и сполохов. Клубится в районе сторожки. Она становится более заметной, когда сторожка складывается. А ну как это я сам или мой дух, отделённое сознание, эго, душа, эфирное тело. Хотя, вполне возможно, что это просто пыль от рухнувшей конструкции.
Удалить картинку из сознания насовсем никак не удавалось, максимум чего удалось добиться - это загнать её куда-то вверх и вбок. Но у меня был свой метод. Я отделял сознание от тела, прямо-таки отрывал их друг от друга, создавая нечто вроде маленького беспилотного самолёта-шпиона. У такого "беспилотника" звук почти не воспринимался, а видеокамера, если позволено будет такое сравнение, направлена была только вперёд. Для того чтобы посмотреть вбок или заглянуть назад, нужно разворачивать всю конструкцию целиком. Кроме того, для пущей надёжности и солидной опоры. Моё летучее сознание имело под собой лист из бронзы (сознание восседало на нём, скрестив ноги), размером с приличный ковёр. По-другому оно отказывалось перемещаться на сколь-нибудь существенное расстояние. Получался эдакий металлический ковёр-самолёт для моего астрального тела. На нём я мог удаляться от физического тела на несколько километров (для дальних путешествий нужны были серьёзные тренировки, а на них времени хронически не хватало). Наилучшие результаты в моих экзерсисах получались почему-то в метро. Может стук колёс поезда подземки ближе всего соответствовал настройке на отделение и полёт. Не знаю. Не успел разобраться.
Но иногда получалось очень даже неплохо. Я знал, что в данный момент стою в вагоне, держась за поручень, и потухшим взором таращусь в мелькающие за окном огни туннеля. И в то же время летел на своём блестящем бронзовом листе, вначале по туннелю впереди поезда, затем через толщу земли, где мелькали в полумраке какие-то её слои, пустоту, каменные валуны. Потом выскакивал на поверхность. Тут астральное тело охватывал непрошеный восторг, и трудно было удержаться от того, чтобы просто не кружиться над деревьями, радуясь солнечному дню.
Изредка удавалось посетить знакомых, если я их успевал разыскать, они почему-то постоянно оказывались не в месте моих поисков. Чаще всего сеанс на этом заканчивался, ввиду ограниченности времени поездки. При этом моё астральное тело - "беспилотник" быстро-быстро возвращалось назад к физической оболочке. Как наставлял меня главный мой гуру - Юрий - насколько бы интересным и увлекательным не было астральное путешествие, необходимо вовремя вернуться назад и соединить оба тела. Я не смог уловить негативных последствий от чрезмерного разлучения материального и тонкого тел, скорее всего, для этого надо иметь гораздо большие способности и подготовку и разлучить на больший срок. Я не пытался злоупотреблять.
Воспоминания освежили память, что позволило приступить к запуску астрального тела - "беспилотника". Оно сегодня совершенно не сопротивлялось, то есть благосклонно относилось к предстоящим полётам.
Отделение от бесчувственного тела прошло успешно, причём настолько, что у меня возникло подозрение в его полном отсутствии. А вот движения не получалось - усилия есть, а перемещения нет. Щёлкаешь вот так без пользы выключателем, а прибор (например, электромясорубка) и не думает включаться. Напряжение-то в сети нет.
Неудача меня сильно расстроила. Почему-то я надеялся через этот канал обрести и свою физическую составляющую. Пусть даже я раненый, контуженный, без сознания, истекая кровью, лежу в канаве (почему именно в канаве?), весь израненный. Но мне нужно было моё тело. Я о нём беспокоился. Как справедливо говаривал мой учитель Юрий - их нельзя надолго разлучать, могут привыкнуть жить по отдельности.
Я предпринял своеобычный для современного пользователя любой современной техники способ привести её в чувство в случае "зависания" - начал давить на все кнопки подряд. Строго говоря, я начал хаотично вибрировать во все стороны. Ну и что, никакого сдвига, "висит" мой дух, и ни с места. Попробовал усилием воли погасить экранчик с надоевшим эпизодом - ничего, пытался гонять его на разных скоростях вверх-вниз, вправо-влево - бегает, и на этом всё. Тюрьма какая-то. Пробовал более сложные интегрированные манипуляции - с тем же успехом. Оставался только сон. Но засыпать было страшно, а вдруг уже не проснусь, вдруг плавненько так стеку в покойники. Хотя, ходит мнение, что смерть во сне самая счастливая.
Это не был сон. Сон - весьма сложный процесс отдыха всего организма. А я, пока что, был представлен только частично, исключительно своим сознанием. Вот оно и пребывало вместо сна в сумеречном состоянии перехода от непонятной яви к несуществующему сну. Некая прострация. При отсутствии чувства времени, не могу сказать, как долго это продолжалось.
Но, вдруг, что-то изменилось. Появилось что-то такое, чего до сих пор не было. Оно клубилось в сереньком тумане, окружавшем картинку, образуя волосатые глобулы и нити, тут же распадавшиеся. И в картинке шло другое кино.
Во-первых, там уже вечерело, солнце садилось за дальние холмы, освещая лежащую перед ним и основным хребтом долину густо розовым светом. Такой же краской оно красило здания базы и главный элемент установки - блестящую трубу. Труба сияла и не только от заходящего солнца, на выступающих частях переливались огни статических зарядов, а вся картинка подёрнута мельтешением "стрекозиных крылышек", как будто движение струй перегретого воздуха.
Сомнений быть не могло - установка опять работала. Меня не покидало тягостное, как зубная боль предчувствие, что меня - Михаила Прохорова просто-напросто забыли во всей этой кутерьме, и я, действительно, раненый рухнул, как та сойка, и теперь лежу где-то в ложбинке. Моё тело где-то там, рядом с чёртовой машиной смерти, которую продолжают испытывать самым срочным порядком.
Надо ползти отсюда, хоть тушкой, хоть чучелом, но убраться из зоны вредоносного действия нового оружия. И, вдруг, я полетел. Экранчик перед этим поморгал, покрылся рябью и показал местность рядом с базой - тропинка, ручей в балке, каменная осыпь. Судя по экрану, я на хорошей скорости удалялся от базы.
Меня это почти устраивало, за исключением того момента, что двигался я на высоте тридцати - сорока метров и, естественно, в своём теле делать этого не мог. Просто замечательно, что моя астральная часть получила свободу передвижения, вполне возможно, и, скорее всего, благодаря очередному запуску установки. Но всё-таки, где же моё тело?
Я повернул назад. Оказалось, управлять астральным полётом сущее наслаждение и никаких сложностей, как планером. И тут меня неудержимо понесло вниз, вдоль склона, над самыми верхушками елей, да ещё и с огромной скоростью. Лихорадочные попытки выправить полёт ни к чему не привели. В результате какая-то мощная внешняя сила припечатала меня астрального к земной поверхности.
Вот так, не говори "Гоп!", пока не перепрыгнешь. Никаких физических ощущений по-прежнему не было, но, тем не менее, силу, давившую меня к земле, я чувствовал всем своим астральным организмом. Странно, конечно, что моё тело не провалилось под землю, а лежит сейчас распластанное на прошлогодней траве среди зарослей ежевики.
Придать себе вертикальное положение и выбраться на поляну оказалось так же непросто, как и нормальному пьяному гражданину, оказавшемуся в подобной ситуации. У меня не было физического тела, но моё астральное вело себя во многом очень схоже с ним. Я сам себе напоминал младенца, который учится ходить.
Обучение пришлось прервать по причине резко наступившей темноты. Я оставил тело в вертикальном положении и стал ждать утра.
Г Л А В А 5.
Сон не сон, а какой-то ступор, "зависание". Можно бесконечно долго так "висеть", растворяясь в окружающем мире. Моё время, наконец, пошло. Секундная стрелка сорвалась со своего места и активно, как застоявшаяся лань, принялась отсчитывать новое время. Не смотря на то, что визуальный контакт с миром всё так же шёл через маленький экран у меня перед носом, как через зауженную маску для подводного плавания, когда хронически не хватает обзора, мне каким-то образом удавалось воспринимать окружающее и помимо этого окошечка. Может быть, я общался с душами деревьев или молодой травы, а может тут вертелись сущности другого порядка, заполняющие ночное пространство.
Моё астральное тело потихоньку с ними переговаривалось на своём астральном языке. Что-то такое эти неведомые сущности ему поведали, отчего и меня вслед за телом охватило умиротворение и покой, продолжавшиеся до самого утра.
Там и солнце взошло. Мне в долине его долго пришлось ждать, пока, вначале облака, а затем вершины порозовеют, пожелтеют и, наконец примут свой естественный цвет. И тогда жизненные токи, которое принесло солнце, я ощутил всей своей бестелесной сущностью. Поток силы неспешно зародился там, на вершинах, и покатился по склонам, как селевый поток, мощный, неудержимый и, в то же время живительный. Глаз человека этого не видит, не способен. Только душа может почувствовать и откликнуться. Таинство природы воочию - превращение неживого в жизнь. А может, и нет, на самом деле, ничего неживого. Всё кругом и вокруг одна сплошная жизнь, перетекающая из одной формы в другую. И мой философический взгляд на Природу устарел и требует переосмысления.
Так, спокойствие. На меня падет первый солнечный луч. Как дневная бабочка после холодной ночёвки, прятавшаяся в листве, стряхивает капли росы (хотя на мне какая роса?). Судорога пробегает по её тельцу, и насекомое оживает. Поворачивается под нужным углом к светилу, чтобы максимально ловить тепло. Надо торопиться, впереди трудный день (в данном случае и у бабочки и у меня).
Вот тут веточка какого-то горного кустарника, его почки уже раскрылись, хотя листочки ещё совсем мелкие, клейкие. Кустарник изо всех сил пытается поставить ветку так, чтобы все листочки попали под солнечные лучи. Ветка не настолько гибкая, и ей приходится ждать, когда дойдёт очередь, и её детки-листочки получат свою порцию жизни.
На астральную сущность солнце тоже действовало. С первыми лучами, как испаряющаяся роса, я отделился от земли и взлетел, точнее воспарил. Так поднимается счастливый воздушный шарик. До возвращения ему ещё далеко, это будет ох, как не скоро, и ним придёт разочарование. А сейчас - восторженный подъём. Так не хочется прерывать этот такой естественный процесс. Те, с кем я провёл сегодняшнюю ночь - ветки деревьев и кустарников, молодая трава, зверушки и многочисленные насекомые - все желают мне добра и удачного дня. Я им тоже.
И ту перед астральным взором всплывает поляна, затоптанная сапогами и десантными ботинками. Белеют свежие пни. Окопы, блиндажи и база, рядом с которой, как "царь-пушка", уставившись в небо, стоит блестящая труба - основной элемент новой боевой установки.
На ней тоже бликуют солнечные лучи, но не оживляют. Труба мертва, хотя и выглядит очень солидно. Вокруг, несмотря на раннее утро, копошатся десантники и "лесные учёные братья". Задачи у них разные. "Учёные братья" - это те, кто в белых халатах. Они ремонтируют установку, заменяют порванные кабеля и повреждённые блоки. Десантники - пятнисто-зелёные ребята - хоронят погибших. Таких трое, попавших под ночной минный обстрел. Кругом вывороченная земля, свежие воронки - не много, но им хватило. А как я-то спал, ничего не заметил.
База цела, даже стёкла не выбиты. Я - воздушный шарик с экраном, почти метеозонд, проплываю совсем низко над поляной, зданиями на ней. Оказалось, что в этот раз противник поработал гораздо более качественно, чем обычно. Не исключено, что войска, окопавшиеся в долине, получили новые миномёты и свежие боеприпасы к ним. Били удивительно кучно. Пострадал блиндаж для рядовых, одна из мин угодила в остатки сторожки. Мне это совсем не понравилось. Если моё бесчувственное тело до сих пор пребывало там, среди обломков, то теперь это уже фарш с начинкой из чернозёма.
Я решил прервать свободный полёт и включить управление духом. Получилось легко. Сделал красивый вираж и ещё раз облетел поляну. Моё тело нигде не наблюдалось, даже его части отсутствовали. Какое-то неожиданное воздействие прервало мой благостный полёт и закрутило штопором. Рядом мелькнули тени вертолётов.
Само по себе их появление меня нисколько не удивило. Поразительным казался другой факт, что ветер, создаваемый лопастями, мог воздействовать на мою неприкосновенную астральную сущность. Видимо не вполне я астрален. И, кроме того, неколебимые во всех мирах основы физики гласят - действие равно противодействию. Ну, это мы быстро проверим. Выровняв полёт, я устремился за вертолётами.
Три штурмовые машины последнего поколения, имени древнего земноводного, заходили в атаку на позиции противника. Противник, как водится, был не готов, ему оставалось только разбегаться, что он и делал. Сверху, среди птиц, побег наблюдать было очень интересно и поучительно. Бравые вояки, побросав оружие и имущество, неслись, как олимпийские чемпионы. Никто даже не пытался оказывать сопротивление. Конечно, вертолёты, оправдывая своё звучное имя, выглядели более чем устрашающе. А уж когда произвели ракетный залп, на место дислокации противника просто жутко было смотреть - красный огонь, чёрный дым и ничего живого. Под светом ласкового весеннего солнышка, на фоне нарождающейся зелени, пляска смерти совсем не гармонировала.
Земля пылала, горели упавшие деревья, от лагеря остались одни развалины. Воздушным хищникам показалось, что всё произошло слишком быстро, и они не сполна насытились смертью. Вертолёты, завивая чёрную гарь дымными смерчами, ловко маневрируя над верхушками деревьев, принялись поливать пулемётным огнём лес. Редкий и прозрачный он не предоставлял надёжного укрытия беглецам, это уже была настоящая бойня.
Глядя, как расстреливают из крупнокалиберных пулемётов по сути безоружных людей, я не сдержался. Для меня жителя другой страны (далёкой северной державы) эта война была, по большому счёту, фиолетово. Я не принимал ни какую сторону, считая, что оба государства попросту тешат свои амбиции, воюя за каменистый клочок спорной земли, и собираются обновить свой парк вооружений за счёт, как всегда, гуманитарной помощи могущественных мировых держав. Но, то правители. А вот людей было жаль. Молодых ребят, гибнущих в угоду чьим-то безумным планам, мне было жаль.
Тогда я проник в вертолёт, прямо в кабину. Там царил азарт боя. Я ничего не слышал, звуки продолжали оставаться для меня недоступными, однако мимика и жесты экипажа настолько красноречиво свидетельствовали о том, чем они тут заняты, что и комментарий не требовался. Лично мне эти орлы не мешали, а вот я очень хотел им помешать.
Попытка щёлкнуть первым попавшимся тумблером успеха не принесла - рук у меня как не было, так и не прибавилось, ног тоже не хватало, чтобы пнуть какую-нибудь педаль. Однако оставалось понимание, что если воздушный поток воздействовал на мою не вполне астральную сущность, то и я должен как-то взаимодействовать с ним. Контакт состоялся, только совсем не там, где я предполагал, хотя мог бы и догадаться. Слишком много в этих винтокрылых чудовищах электронных мозгов, думают о себе направо и налево, а вот если сосредоточится на той большой микросхеме, причём только на единственном её важном элементе, то думать она перестанет. Порвалась электронная связь, цепь засбоила, пошёл ложный сигнал, отозвались индикаторы на панели управления - замигали красным.
У пилотов реакция отменная, не просто так, за красивые ноги, отбирают и не зря учат. Рванули машину вверх, да поздно. Слишком низко шёл вертолёт, чуть качнул клювом - и сразу удар лопастями по деревьям. Мне пришлось срочно осваивать методику отступления. Тут повезло - вылетел, как пробка из бутылки с полусладким шампанским, а вот геликоптеру не очень свезло (что и требовалось доказать). Он не взорвался и не загорелся, но так смачно покрошил винты о горные сосенки, что сразу стало понятно - летать этот зубастик больше не будет. А собратья по крылу (пардон, по винту) уже спешили на выручку экипажу, который быстро и благополучно выбрался из упавшей машины.
У меня от сердца отлегло, когда я разглядел живых лётчиков. Хоть они и подло воевали, но я-то вообще не участвую, ни на чьей стороне. Ну и совсем успокоился, когда проследил за удаляющимися машинами (как там дополнительные люди только поместились?).
Рухнувший среди елей и каштанов вертолёт всё-таки загорелся, может с горя, что бросили его бескрылого, беспомощного, лежащего, как раненый мамонт, на боку, усыпанного срубленными ветками. Бойцы-миномётчики с противной стороны покидали свои временные убежища и, поначалу, потянулись было к упавшему вертолёту. Но когда из него повалил чёрный маслянистый дым, а затем и огонь появился, они снова побежали (судьба такая). И не зря - начали рваться неизрасходованные боеприпасы. Мне здесь делать было больше нечего.
Г Л А В А 6.
Спрятавшись в кроне уцелевшей сосны, я очень сильно ругал себя за то, что ввязался в чужой бой. Хотя, с другой стороны, не по своей воле меня насильно уже втянули в боевые действия. Одно дело военнопленный, тут всё как по прописи - раз попал, и тебе присвоен статус - сиди и жди, когда Красный Крест с Полумесяцем тебя приголубят. И совсем другое - стелиться по окрестностям нетленным духом в поисках утраченного тела. Утраченное, кстати, по вине воюющих сторон.
Сознаюсь, мёртвым я себя не чувствовал, но и вполне живым, согласитесь, назвать меня было нельзя, если только с большой натяжкой и вопреки всем религиозным канонам.
Неоспоримым достоинством моего положения являлось отсутствие голода. Трудно представить себе, как бы я справлялся с этой проблемой, возникни она. Если только не подзаряжаться солнечным светом.
А, что, это интересная мысль. Ведь какая-то физическая составляющая во мне присутствует, и её непременно надо проверить на взаимодействие с солнечной радиацией.
Покидать базу далеко и надолго было не рационально, и тому причиной веские мотивы - в первую голову меня держало пропавшее и не найденное тело. Я расположился в некоторой равномерной близости от земли, блиндажей, корпуса базы и главной блестящей трубы. Отсюда просматривался каждый шаг обитателей объекта, и я мог в любой момент предпринять оперативные меры по передислокации.
На сегодняшний день, с учётом бомбардировки, "лесные учёные братья" испытаний больше проводить не собирались. Видать их серьёзно зацепило, вон как суетятся. Зато мне передышка давала возможность насладиться солнечным светом без помех. К сожалению, первые опыты с дневным светилом заметного позитивного воздействия не выявили. Но всё равно это было лучше, чем отсиживаться где-нибудь в кустах.
Я мог бы заглянуть внутрь базы или в блиндаж, посмотреть, что там делается, а не хотелось, любопытство дремало. Я мог бы полетать по окрестностям, разведывая, как ведут себя войска обеих противоборствующих сторон - почему-то так же актуальность была снижена. Я просто висел над хребтом, над всеми постройками и наслаждался через свой персональный монитор восхитительным закатом.
Можно считать это беспечностью, а не вкушением новых впечатлений. Может и стоило заглянуть хоть одним глазком и хотя бы только к учёным (что у вояк, в самом деле, может быть интересного), и поинтересоваться ходом работ. Не сделал. А они под самый занавес, молча, без всякого внешнего движения, взяли и снова включили установку.
И пошла карусель. Искры сыпались отовсюду, даже с ближайших деревьев. От блестящей трубы пошёл белый дым, и учёная братия в полном составе высыпала наружу. Похоже, что этим конкретным испытанием они были весьма довольны, по крайней мере, паники не наблюдалось, да и взоры свои учёный контингент направлял не на трубу, а куда-то вверх, в мою сторону. От этих откровенных взглядов мне стало как-то не по себе, и я решил сместиться в сторону. Моё действие вызвало бурную реакцию "лесных учёных братьев". Они принялись вполне радостно делиться впечатлениями, жестикулировать и указывать на меня пальцами. Вне всяких сомнений, они отслеживали мои эволюции в небе. Я стал видимым. Вот незадача! Не та часть меня проявилась в материальном мире, которой следовало.
Самое лучшее было убраться с глаз долой, и я поспешно нырнул в долину. А там противник восстанавливал лагерь, без особого успеха надо сказать. Ракеты "воздух-поверхность" поработали, как положено - сплошные ямы и чёрная обгорелая земля. Эти вояки тоже меня видели, вот беда-то, только не прыгали от восторга, а испуганно жались к развалинам и так же показывали грязными пальцами. Может я совсем страшный в новом обличье. А, кстати, каково оно, моё новое обличье?
От потрёпанного долинного войска я тоже бежал (летел?) в направлении ближайшей реки. Долго парил над ней в поисках стоячей воды. Нашёл и посмотрелся.
Страшного, на мой взгляд, там ничего не было - чистые камушки на дне, мелкие голавлики снуют над ними, а среди рыбок серая клякса, размером с голову Медузы-Горгоны, да и формой весьма сходная. Шевелится вся, колышется, протуберанцы астральных сгущений извиваются, как щупальца или те же мифологические змеи.
Мысль в целом абсолютно хулиганская и оправданием мне служит только то положение, в которое я попал ненароком. Надумал проверить - а не каменеют ли сторонние наблюдатели моей новой внешности. Напугал двух солдатиков, выскочив у них прямо перед носом, да так сильно, что даже устыдился своей выходке. Никто не окаменел, конечно, но бежать они не могли, как вцепились в бревно, так и остались на нём упавшем в болотину.
Я ретировался от противника и надумал проверить свойства нового обличья на своих благодетелях. В конце концов, это им я обязан последним метаморфозам своего невинного организма. Подкараулил одного из "лесных учёных братьев" (по нужде он отлучился) и предстал. Ах, как работает моя новая личина. Прожженный боевик остолбенел, рот у него открылся, как при заглатывании большого помидора, глаза сошлись к переносице, а густая накожная растительность, похоже, шевелилась в такт моим астральным щупальцам. Слышать его восторженные речи я не мог, но вполне догадался, что звучало сакраментальное: "У-у-у, шайтан проклятый! Изыди!". А дальше только громкий лязг зубов.
Ладно, этот тоже остался жив и через минуту, вполне гибко помчался менять памперс. Меня посетила довольно естественная, но такая дурная мысль - направиться на передовую и перепугать обе воюющие армии так, чтобы побросали оружие и разошлись по домам. Но это всего лишь благие намерения и наивный взгляд на положение вещей. Даже если обработать таким образом хотя бы генералов с той и другой стороны, то их скорее инфаркт хватит, чем рука поднимется подписать приказ покинуть позиции. А на место давших дуба краснолампасников выскочат молодые алчущие подполковники, и всё закрутится ещё быстрее и кровавее.
Нет, страхом войну не перешибёшь. Там страха и так с лихвой хватает. Думы о войне и мире одолевали меня в густой чаще леса, куда я откочевал с базы. Я по-прежнему считал, что мне не следует покидать этот уголок прикладной науки, где меня так сильно изменили. Теперь я сильно подозреваю, что делалось это вполне сознательно, хотя и не до конца представляя последствия.
"Лесные учёные братья" толпой высыпали на поляну и очень живо обсуждали происшествие с перепуганным собратом - он находился в центре внимания. Его допрашивали, пытаясь выяснить, где и что он такое ужасное увидел - тот крутил руками, как ветряная мельница и всё таращил глаза, повторяя - "Шайтан! Точно вам говорю, шайтан был!". А ещё он икал, и ему подносили воду, а его всё спрашивали. Что там выспрашивать, если у парня до сего момента не проходило косоглазие и он никак ухватить стакан, всё промахивался. Короче, сильно парня зацепил "шайтан пархатый"
Как много событий уместилось в короткий предвечерний час. Наконец стало совсем темно, и обитатели базы постепенно угомонились.
Г Л А В А 7.
Спать в новом обличье мне совсем не хотелось, хотя определённый психологический отдых всё-таки требовался - слишком много свалилось на мою бедную голову. Маленькое приключение "кавказского пленника" с незначительной потерей сознания, начало превращаться в серьёзную проблему. Тело моё, как ни крути, пропало, и даже следов его не обнаруживается. Сам я, правда, не умер, но и не жив, в традиционном смысле этого слова. Со мной ежечасно продолжают происходить какие-то изменения, и связаны они с работой установки, усилиями "лесных учёных братьев" собранной из мирной базы и чего-то дополнительно завезённого. А главное, не смотря на свой богатый теоретический и практический опыт научного преобразования материи, я не представлял, что мне дальше делать. Единственное, что мне подсказывал внутренний голос - это держаться поблизости со злополучной блестящей трубой, ожидая очередных испытаний в надежде на некую обратимость процесса.
Я удобно зарылся в колючки и остолбенел до утра, лениво перебирая неспешные мысли, погружаясь в воспоминания разной степени удалённости от сегодняшнего дня. Тому способствовала тишина. Не обычная ночная, когда вместе с дневным зверьём и птицами затихает ветер, играющий молодой листвой и пучками шуршащей прошлогодней травы. Ночь всё равно полна своих звуков - жизнь продолжается и в темноте при свете луны и звёзд. Этих простых звуков я был лишён, но, как ни странно, в полной тишине я не находился.
Оказалось, что мои воспоминания тоже звучат, причём у каждого эпизода, каждой картинки своя звуковая дорожка. Звуковые треки наполнены голосами участников, шумами, музыкой, только воспринимались они иначе. Моя астральная сущность как бы купалась в них, но не смешивалась. Я извлекал из памяти самым бессистемным образом разнообразные фрагменты и прослушивал их звуковое сопровождение. И эпизодов как-то стало в памяти больше и столько всего нового в своём прошлом открылось. Персонажам так много чего было сказать (а я в своё время не придал этому значения), что мои воспоминания приобретали новый смысл.
Увлёкся. Ночь пролетела незаметно. Новое утро принесло свежую активность. Не иначе, как из чувства мести противник применил тактическую авиацию. Два звена штурмовиков "А-10" зашли с юга для атаки. У меня ёкнуло несуществующее сердце - ну всё, хана базе, сейчас разбомбят. Но всё получилось иначе. Для персонала базы налёт неожиданностью не стал - зашевелилась припрятанная зенитная установка, нацелившись четырьмя скорострельными стволами в сторону атакующих. И броневичок с комплектом управляемых ракет "земля-воздух" переполз на более удобную позицию. Но все пока молчали, и штурмовики, заходящие для атаки и средства противовоздушной обороны.
Всё прояснилось буквально через три секунды - "лесные учёные братья" запустили-таки установку. Как и прошлые разы, ничего грозного в её работе не наблюдалось, скорее наоборот - мягкое сияние и мерцание новогодних гирлянд, не страшнее. Но это внешнее. Эдакое полное отсутствие внушительного демонстрационного эффекта (вояки такого не любят, им подавай огонь и грохот). Всё как будто продолжало оставаться по-прежнему - пушки молчали, самолёты летели. И летели, и летели. Всё дальше, мимо базы, по каким-то своим самолётным делам, не выпустив ни одной ракеты, ни одного снаряда.
Я не мог упустить такое зрелище и взмыл над соснами. Крашеные в защитный цвет машины, едва видимые на фоне леса, продолжали двигаться одним курсом. И когда на их пути встал дальний хребет, они не свернули, не взмыли в небо свечками, уходя от столкновения. Шесть ярких вспышек обозначили места их последней встречи с землёй.
Вот так. Надо признать честно - неплохо работает установка - одним махом шесть самолётов, без единого выстрела. Элегантно. Интересно, во что превратились пилоты самолётов после запуска установки? В такие же бестелесные сущности, как я? Не праздный вопрос - ситуация со мной - это побочный эффект работы установки или же всё-таки конечная цель всей затеи?
А на базе разгоралось веселье. Неведомо откуда появились во множестве национальные флаги с прозеленью и неполной луной. Вокруг блестящей трубы, как вокруг священного камня образовался пляшущий круг. Без звука танец напоминал гибрид гопака и сиртаки. Им было что праздновать - шесть разбившихся самолётов составляли добрую пятую часть ВВС противника и основной лётный состав. Прямо скажем, катастрофическая потеря для не слишком богатого государства.
В свою очередь "лесные учёные братья" и их покровители, по всей видимости, стали обладателями нового весьма эффективного оружия. Пока, на данный момент оно не очень мобильное и с меткостью не всё в порядке, но ведь работает.
Гулянка на базе продолжалась до позднего вечера. Разнородный по должности, званию, происхождению, вероисповеданию контингент пел, пил и плясал. А ведь их успех - это ещё одна разновидность смерти для людей. Пройдёт не так уж много времени, противник разгадает секрет, создаст свой вариант, возможно более изощрённый, и смерть вернётся, только с противоположной стороны. И придётся снова тужиться, изобретать от неё защиту, а потом новое средство нападения, и так без конца, виток за витком. И как будто, так и надо.
Какая-то чёрная мысль крутилась в моей несуществующей голове и никак не могла сформулироваться. Что-то было в ней такое, от чего такое же отсутствующее сердце начинало ныть, как перед визитом к стоматологу. Ведь где-то тут зарыта и доля моей вины.
Чтобы успокоиться я бродил, если можно так рассматривать моё перемещение по базе, совершенно неприкаянно. Везде шла грандиозная попойка (и откуда столько выпивки нашлось, если только не из фальшивых снарядных ящиков) со стрельбой в небо. Меня уже никто не видел или не различал. Только перепившийся майор Чугушкин, встретившись с моим астральным телом около туалета, плюнул, перекрестился и пополз в блиндаж дальними кустами.
Я таки нашёл среди всеобщего вертепа достойное занятие - устроившись в аккумуляторной, взялся за фазово-частотный преобразователь. "Мозгов" в нём было не много, но их, всё же хватило, чтобы агрегат перестал вырабатывать электроэнергию стандартных параметров, и на базе осталось только дежурное освещение.
Остановить гонку вооружений, а тем более уже запущенную военную машину - всё равно, что идти с веником против танка, но я решил хоть что-то совершить полезное, раз уж влип в эту историю. На обесточивание базы никто внимания не обратил, большая часть гуляк просто уснула, где их застала темнота. Осталось только несколько часовых наиболее устойчивых к алкоголю выходцев с Украины.
Где-то там, в долине поминали экипажи разбившихся самолётов.
Г Л А В А 8.
Белые вертолёты с красными крестами и полумесяцами разгоняли прошлогоднюю листву и пепел от недавних миномётных обстрелов. Горохом сыпались десантники, за ними, согнувшись в три погибели, семенили гражданские лица, для маскировки переодетые в защитную форму.
Бывший генерал Блинов браво, несмотря на вчерашний сабантуй, отдавал рапорт прибывшему настоящему генералу, за спиной которого накапливалась стайка военспецов. Из вертолётов выгрузили ящики и несколько коробок, подозрительно смахивающие на упаковку шампанского и коньяка.
Я расположился на солнечной батарее, которая в автоматическом режиме пыталась ловить первое утреннее солнечное излучение. Для того чтобы вырабатывать столь необходимое для новых пусков электричество. И вырабатывала, только дальше преобразователя дело не шло, не получался сегодня переменный ток, а без него редкий прибор решит функционировать.
Распластавшись на фотопластинах, я лениво наблюдал, как среди "лесных учёных братьев" нарастает паника. Запасной преобразователь был заказан мной ещё три месяца назад, для подстраховки, так сказать, системы энергоснабжения, но так и не прибыл. Сэкономили господа из "Сороса и Рокфеллера" на копеечном агрегате. Что-то у них будет теперь.
Бывший генерал Блинов опытный подковёрный боец, невпервой ему сталкиваться с неожиданными накладками на виду нагрянувшего начальства (эх, погорячились доложить об успехах, как всегда), самообладания не потерял. Ловко и незаметно лягнув старшего "лесного учёного брата", кстати, самого заросшего из них, мол, в лепёшку разбейся, а электричество добудь, повёл новоприбывших в блиндаж. На ходу подполковник успевал подавать знаки майору Чугушкину, тащившему следом подозрительные коробки.
В жидкой толпе прилетевших военспецов я неожиданно для себя узрел двоих кураторов, опекавших проводимые на базе ещё тогда вполне мирные научные работы. Причём на имя одного из этих господ, мистера Мозеса из фонда Сороса, я не так давно отправлял из плена письмо с описанием сложившейся ситуации и просьбой о помощи. Ситуация с того дня далеко ушла куда-то вперёд, и расклад был теперь совсем не в мою пользу. Скорее всего, комиссарам от фонда будет доложено, что аспирант-соискатель Михаил Прохоров убит при обстреле шальной миной. Разорван на мелкие кусочки так, что даже хоронить было нечего.
Но это в плане больного самолюбия (не обо мне же они прилетели посудачить), а вот о чём пойдёт разговор на самом деле, мне крайне необходимо было узнать, и я юркнул следом за группой в блиндаж. Тесное помещение освещалось светодиодным фонарём, прикреплённым к потолку. Фонарь давал холодный голубоватый свет, отчего лица собравшихся имели синюшно-мертвецкий оттенок. От предложенного радушным бывшим генералом Блиновым коньяка, действующий генерал отказался, следом отказались и другие, хотя кто-то был и не против тяпнуть рюмашку-другую после полёта над горами. Настоящий генерал не стал долго рассусоливать, а сразу взял быка за рога. Со всей суровостью он потребовал детального отчёта. Я висел под потолком, как летучая мышь, никем не видимый в полумраке и осваивал военную артикуляцию бравого генерала. Удивительное дело, но почти всё было понятно, за исключением отдельных, видимо сугубо военных терминов. Общий смысл угадывался и с выключенной громкостью.
А вот когда заговорили мои научные кураторы, стало гораздо сложнее. Проклятые америкашки изъяснялись с таким акцентом, что их и ушами-то понять было не просто, а уж визуально я разобрал только то, что им куда-то очень надо.
В блиндаж вкатился главный "лесной учёный", докладывал быстро и сумбурно. Но Блинов оживился. Велел убрать со стола бутылки и широким жестом пригласил всех наружу. Неугомонные исследователи физики профильных полей, сменившие меня на этом посту, запустили не работавший с прошлого лета дизель-генератор.
Ситуация быстро осложнялась - в помещении стало заметно светлее, и мою флюидную сущность пришлось срочно прятать. Я прикинулся паутиной в самом пыльном углу. Благо ещё, вся компания напряжённо обсуждала технические тонкости, ворошила груды распечаток и тыкала пальцами в мониторы.
Оба господина Мозес из "Сороса" и Бручинелли от "Рокфеллера" (я, наконец, вспомнил имя второго спеца) очень активно принимали участие в обсуждении результатов работы установки. Причастность их к "лесным учёным братьям" стала вдруг так очевидна, что я тут же принялся ругать себя за слепоту и глухоту, но не сегодняшнюю, а гораздо более раннюю.
Когда вербовался на базу, многочисленные шероховатости и нестыковки либо были мало заметны и не бросались в глаза, либо сознательно не замечались. Важно было получить долгожданную работу, а остальное - ботва и чешуя. Теперь, вспоминая период подготовки и начальный этап работы базы, стали видны несоответствия, которые полезли, как иголки из подушки.
Под эгидой фондов велась вполне мирная работа исследовательски-прикладного характера. Ловкость состояла в том, что работы эти являлись даже не прикрытием, а составной частью военной разработки. Эдакая бинарная тема, где две отдельные её части сами по себе вполне гражданские и к военным никакого отношения не имеют. Но соедини их - получится убойное оружие. В то же время, Соросы и Рокфеллеры тут ни при чём, они ведь финансировали самую мирную в мире тематику. Попортили же всё неведомые звери в человеческом обличье, вроде "лесных учёных братьев". Чёрт его знает, откуда они такие взялись.
Такую песню они споют перед журналистами там, в Брюсселе или Лондоне, пылая благородным гневом. А здесь идёт вполне конструктивная дискуссия по поводу первых испытаний, намечается программа последующих. И никаких разногласий.
Противоречивые чувства раздирают не тело - душу, в данном случае - мою астральную сущность. Как же им не быть противоречивыми. Редко история фиксирует имена первых жертв новых видов вооружения. Я имел все шансы попасть в анналы, в качестве той самой первой жертвы. Чахлые ростки гордости быть удостоенным подобной сомнительной чести захлестнула элементарная ненависть к заговорщикам. Не только меня, весь бывший персонал базы обвели вокруг пальца, сделав невольными соучастниками преступления.
Возмущение моё было так велико, что даже из астрального эфирного тела эмоции, что называется, хлестали через край. Наверное, в результате переживаний, я в своём пыльном углу зашевелился или начал пульсировать, хотя могла быть и другая эманация. Короче, меня разглядели, заприметили. Для всех флуктуирующий объект - редкий научный артефакт, что на оконном карнизе пристроился, а Чугушкину - цель для стрельбы. В реакции майору не откажешь - пальнул из пистолета не глядя. И ведь попал, животное. Мой маленький экранчик зарябил, стал чёрно-белым, и тут же толчком ощущение, как при падении, короткое, неожиданное. В меня и телесного не стреляли ни разу. А что астральному делать?
Сбежал я от туда от греха, незачем подставляться. И опять неожиданность - Чугушкин выскочил следом и погнался за мной, стреляя на бегу. Меткий, гадёныш - ещё один выстрел я пропустил без особых последствий, а дальше проявил свойственную моей теперешней сущности изворотливость. Заодно майора в чащу заманил. Не буду спорить, не главная фигура во всём проекте майор Чугушкин, а весьма второстепенная. Но ведь достал, придурок. Уже среди деревьев, когда он решил поменять обойму, вцепился я в его дурную голову всеми своими щупальцами. И так яростно стиснул майорскую черепушку, что даже померещилось, что она затрещала.
Звуковая галлюцинация, не иначе. Зато Чугушкин пистолет бросил и ухватился обеими руками за голову. Злость быстро прошла, всё-таки не профессиональный я убийца, чтобы копить её впрок. Отпустил я майора, стал искать новые пути проникновения на базу, главное было разыскать укромный уголок, где можно следить за событиями не выдавая себя.
Пока я метался в поисках нового наблюдательного пункта, научно-военный симпозиум закончился. Установку готовили к очередному пуску. Блестящую трубу (можно сказать пушечный ствол, а можно употребить и термин - излучатель) развернули влево и приподняли. Теперь жерло смотрело куда-то в небо под углом сорок пять градусов. Странно, целей я не видел. Где-то в отдалении группа чаек искала поживу, да коршун барражировал над хребтом, нарезая широкие круги.
Тем не менее, подготовка к пуску шла полным ходом. Проверялись кабели, разъёмы, кто-то суетился с тестером, сверяя показания с таблицей. Новое нехорошее предчувствие овладело мной - готовилась большая пакость. А я тут весь из себя аморфный и полупрозрачный, ни помочь, ни помешать никому не могу. Плюнул на маскировку, рванулся внутрь. Оставшаяся группа сгрудилась вокруг единственного прибора и напряжённо всматривалась в экран.
Не надо было рождаться семи пяток во лбу, чтобы догадаться о его назначении. На экране локационного устройства слабо мерцала весьма условная карта местности. В нижней части экрана, на вполне узнаваемом хребте виднелись зелёные точки строений базы и яркий красный сигнал боевой установки. Выше располагалась долина с хаотичными точками остатков строений противника. Дальше - ещё хребет, а за ним посёлок, домов на сотню, уже заключённый на экране в перекрестье прицела. Техники подгоняли трубу под максимальный охват поражения.
"Ведь по мирным жителям сейчас врежут", - что там, в астральном теле может от такой мысли похолодеть, то и похолодело, хотя, скорее в жар бросило, трудно судить о состоянии эфирного тела в отсутствии физических рецепторов. Наверное, ближе всего ситуация описывается, как шок. Вся команда деловито суетилась, настраивая установку, как будто речь шла о рутинном эксперименте по испытанию образцов бетона.
Ментальный адреналин забурлил в моих астральных жилах турбулентным вихрем. Надо было что-то делать и делать быстро. Я пулей метнулся из помещения к блестящей трубе (я продолжал считать её главным техническим виновником, по сути, основным элементом). Цинично и вызывающе сияло главное устройство на солнце. Зверь. Железный бездушный зверь. Ненависть хлестала фонтаном. Где-то у него должен быть жизненно важный орган (я быстро одушевил своего врага), без которого смертоносная труба превратилась бы в простую железяку. Я метался по поверхности, уже не задумываясь, видят меня или нет. Попадались всё какие-то мелкие несерьёзные блоки и большие, но мало полезные в моём деле разъёмы. И тут на глаза (правильнее говорить в просвет моего экрана) попался небольшой тумблер под стеклянным защитным экраном, с маркировкой - "РЕВЕРС". Некогда было раздумывать то или не то устройство, для того чтобы помешать смертоубийству. Всю ярость я вложил в безобидный перекидной микротумблер. Устройство его просто, как яйцо. Для смены положения надо всего лишь приложить усилие к покрытому для надежности палладием замыкателю. Легко произвести такое, владея физическим телом, я мог левым мизинчиком его переключить. А теперь напрягал все свои хоботы, ложноножки и щупальца, а проклятая деталь, на которой стоял год изготовления "1987", и который маячил теперь во всю ширь моего экрана, не поддавалась.
И тут бойцы военно-научного фронта подали электропитание на потребу блестящей трубе. То ли от отчаяния, что не смогу помешать запуску, то ли искра где проскочила, но взвыл я нечеловеческим астральным голосом и замкнул-таки палладиевый контакт. Взмыленный (я всё в терминах физических, привычных для совершаемых действий описываю происходящее, хотя и отдаю себе отчёт, что никакого "мыла" на мне не имелось) отлетел я куда-то вглубь чащи. Там запутался, а может, притормозил отдышаться и собраться с эфирным духом. Соответственно, момент непосредственного залпа блестящего молоха пропустил и наблюдал только последствия.
Там тоже было на что посмотреть. Труба оставалась на месте. База, блиндажи, кухня, туалет и прочие постройки, неизбежно сопровождающие быт военного человека, всё находилось на своих местах. Изменилась земля между ними, она густо дымилась, редкая трава из зелёной стала белой, а деревья в радиусе броска гранаты от ранее блестящего пушечного жерла облезли целиком и стояли чёрные и не живые. Какая-то застывшая картина, но движение всё-таки имело место быть.
Сгустки серовато-бежевых субстанций колобродили в дыму, хаотично перемещаясь во всех направлениях. Броуновское движение полупрозрачных глобул приобрело упорядоченность, только когда дым отнесло в сторону. Эти грязные кляксы сгрудились вокруг некогда сиявшей на солнце, а теперь почерневшей трубы.
Людей на базе не наблюдалось вообще, мёртвая сцена. Только на трубе колыхался грязный студень. Слизняки на насесте. Среди переливающейся полупрозрачной массы я примечал знакомые астральные черты и бывшего генерала Блинова и его подручного - майора Чугушкина, и Мозеса от Сороса, и Бручинелли от Рокфеллера, и даже отдельных "лесных учёных братьев".
Масса дрогнула и начала перестраиваться по какой-то своей внутренней логике. Это была реакция на моё плавное появление на горелой лужайке. Эфирные сущности закопошились быстрее, занимая места согласно ранжиру. Суета затягивалась, настоящий генерал в облике эфирной дымки никак не мог найти своё теперешнее место в строю, пришлось цыкнуть зычным астральным голосом. Амёбная клякса бывшего генерала Блинова быстро навела порядок, упорядочив шеренгу. Все замерли по стойке "смирно", по-моему, они даже выпячивали грудь колесом, если в данной ситуации возможен такой термин. Перекличка удалась с третьего раза. Ничего, лиха беда начало.
Г Л А В А 9.
Моя эфирная команда в боевом строю уже больше месяца. Дисциплина в отряде железная, взыскания почти не применяются. Так, слегка пришлось повоспитывать господ Мозеса и Бручинелли - пытались покинуть поле боя. Но после соответствующей астрально-энергетической взбучки ведут себя как примерные бойцы.
Мы воюем на два фронта. Для нас нет своих и чужих - все наши, все родные. Задача - прекратить, ну или, как минимум помешать боевым действиям. Уменьшить кровопролитие, сократить число жертв. Надо сказать без ложной скромности - неплохо получается.
На нашем счету двадцать два выведенных полностью из строя танка, девятнадцать самолётов и вертолётов, около двухсот орудий разных калибров. Причём всё это без человеческих жертв и насилия, как вы понимаете. Мы просто выводим из строя технику, не даём ей летать, ездить, а, главное - стрелять. Боевые действия двух соседей практически прекратились.
Сейчас осваиваем выведение из строя стрелкового оружия и ручных гранат. На очереди мины разных конструкций и ракеты. А в планах - другие горячие точки. Их много, и работы у нас впереди не початый край.
Думаю - это не худший способ делом замаливать свои грехи.
"Всему своё время и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить;..., время войне, и время миру". (Еккл.). Аллилуйя!