Ширяев Сергей Павлович. Такой длинный путь. Часть вторая. Дорога

Б А Й К А N 25.

"Такой длинный путь".

Часть вторая. Дорога.

Просыпался я очень тяжело, как после наркоза, когда долго не можешь понять, где ты находишься, как тут очутился. Требуются усилия и время, чтобы вспомнить, как тебя зовут. Моё имя - это, пожалуй, наиболее беспокойный момент. Во мне боролись комплекс неприятных послеоперационных ощущений и следовые количества затуманенного сознания, которое наперекор всему утверждало, что все операции мне давно поделаны, кости слеплены, штифты вставлены.

Органы чувств врали безбожно. То мне казалось, что лежу я в палате на больничной койке, холодная клеёнка липнет к телу, тупая боль в ногах и голове. То, вдруг, жёсткая койка исчезает и появляется огромный мягкий матрас. Как-то довелось спать на водяном матрасе, когда под тобой гуляют волны, поверхность колышется даже от дыхания. Так вот очень было похоже.

Ни то ни другое, ни все прочие ощущения мне не понравились. Зрение ничем не могло помочь. Перед глазами стояла сплошная мутно-серая пелена. Глаза как-будто разучились фокусироваться.

Богатый больничный опыт подсказывал, что пока из организма не выйдет вся наркотическая гадость, бороться с ней усилием воли бесполезно. И это всего лишь вопрос времени, которое лучше всего употребить на сон.

Второе пробуждение получилось более успешным с точки зрения восприятия окружающего мира. Кровати и матрасы отсутствовали, я лежал на голой земле. Точнее, на асфальте. Подо мной имелась лишь убогая подстилка типа туристического коврика. Вокруг простирался бетонный каземат.

Голова ясная, желудок пустой, по остальному организму разливается горечь от совершённой мной глупости. Контора под звучным именем "ЭУЛИССА" оказалась обычным прикрытием для шайки бандитов, грабящих бедных и убогих и оставляющих всё себе. Надо было умудриться впасть в такую глубокую детскую наивность, чтобы попасться на удочку мошенников.

Что характерно, меня-то, в отличие от остальных, никто не заманивал, не агитировал, не охмурял сладкими посулами предстоящего возможного счастья. Сам. Сам!!! Сам влез в эту задницу по доброй воле. Вот прозорливый Сивцов мудро отказался и предпочёл умереть, но не сдаться врагам. То есть теперь у его наследников есть чем поживиться. А моя квартирка и всё, что в ней нажито непосильным трудом, уже в липких лапах бандитов.

От очевидной собственной глупости и бессилия я застонал. Несколько утешало, что грабить там после моего отъезда было особенно нечего, а квадратные метры записаны за мной пожизненно.

Так. Стоп! Я же живой. Следовательно, воспользоваться ситуацией бандиты из "ЭУЛИССА" не смогут. Как-то тут они не доработали. Просто накачали наркотиками, завезли в глухое место и цинично бросили. Может надеялись, что я сам от холода окочурюсь, или дозу не учли. Вот я и выжил. Какой я молодец. Теперь надо встать и пойти заявить на них в полицию.

Подъём прошёл гораздо легче, чем я ожидал. Только мышцы спины болели от непривычно жёсткого ложа. В бетонном каземате без окон имелась дверь, через многочисленные щели которой пробивался солнечный свет. Рядом вдоль стеночки обнаружились и мои вещи. Это меня несколько озадачило. Получается, что бандиты побрезговали моими скромными пожитками. Значит, их точно интересует только моя квартира.

А за бетонными стенами разливалось прямо-таки летнее солнце. Природа как бы извинялась за причинённые мне не по её вине, а разными проходимцами неприятности и одаривала теплом и светом. После тёмного помещения я долго щурился на солнце, часто моргал заслезившимися глазами. Местность была не знакомая. Оно и не удивительно. Не могли же меня оставить на заднем дворе собственного дома.

Поначалу мне показалось, что кроме обширной зелёной лужайки с серой бетонной коробкой, из которой я вышел, вокруг больше ничего нет. Детали проявлялись постепенно. Вначале дала о себе знать полуденным зноем площадь, покрытая свежим асфальтом. Ветерок хоть и присутствовал, но не освежал. Жар от асфальта исходил нешуточный. Получалось марево, в котором даже не очень удалённые предметы колыхались, как под водой. Разглядел я и лес и холмы на горизонте и отдельные валуны, живописно раскатившиеся по лужайке.

Вдоль солнечной стороны бетонной коробки стояли аккуратные зелёные фургончики. На каждом из них и по бокам и впереди между фарами красовалась оранжевая надпись: "ЭУЛИССА".

Озадаченный надписью, я торчал на солнцепёке, не решаясь предпринять какие-то конкретные действия. А время шло. И вокруг разливалась тишина, нарушаемая только стрёкотом невидимых кузнечиков. Люди отсутствовали. Даже отдалённой электрички не было слышно.

Я поковылял к зелёным фургончикам. Их оказалось с десяток, все сияли новизной и блеском свежей краски. Несомненно, машины только что с конвейера и ещё ни километра пробега не имеют. Фирма производитель нигде не значилась.

Мне показалось странным многое, в том числе то, что машины хранились без должной охраны. Может, конечно, на подъездной дороге и стоит пост со шлагбаумом, но как-то логичнее иметь его здесь и напрямую доглядывать за имуществом.

Но больше всего смущала надпись, такая яркая, оранжевая. Какие-то странные получались разбойники. Усыпили и вместо места на дне водоёма с лягушками или, на худой конец, дома инвалидов, приволокли в укромный гараж. Вещи не взяли, документы (я похлопал себя по карманам тёплой куртки) тоже на месте. И никого вокруг.

Я решил проверить на слух наличие представителей местного населения и заорал: "Эге-ге-гей!!!", так, что самому уши заложило. Какие-то птички опасливо перескочили с одного валуна на другой, что-то недовольно чирикнув, и опять тишина.

Обход здания ничего не дал. Оно было пустынно и представляло собой то ли заброшенный гараж, то ли не состоявшийся склад. Зато я обнаружил дорогу. Хорошее асфальтовое полотно уходило в две противоположные от площадки стороны. Как водится, дорожными знаками-указателями оно отягощено не было. С этой стороны мне не удалось определить своё местонахождение.

Поскольку люди всё так и не шли, я заглянул в ближайший зелёный фургончик. Заглянул через окно. Машина и внутри производила впечатление девственной новизны и аккуратности. Собственно говоря, это был жилой дом на колёсах. Внутри виднелась койка, шкафы, кухня с мойкой и плитой, какое-то подобие туалета с душем. Для одного человека как раз то, что нужно.

Я ещё походил среди фургончиков, позаглядывал в окна, убедившись, что и внутри они похожи как две капли перцовки, зачем-то поскрёб ногтем оранжевые буквы. Они не отлипали. Это меня удовлетворило в какой-то мысли. Стало совсем жарко. Солнце стояло в зените и пекло немилосердно. Я перебрался в бетонный каземат, расположившись под навесом перед дверью, чтобы иметь хороший обзор. Постелил коврик, свою уже не нужную куртку и, пристроив в изголовье рюкзак, принялся ждать прихода хоть кого-нибудь.

Время тянулось медленно, тягучее, как зной разливавшийся вокруг. Меня клонило в сон, куда я периодически и проваливался, наблюдая фантастические полусны. Несмотря на странность ситуации, место мне всё больше нравилось. Казалось (а может, так оно на самом деле и было), что покой и умиротворение присущи не только ближайшим окрестностям, а разливаются далеко за горизонт. Мне в полуснах мерещилось, что я один на всём белом свете, и никто тут никогда не появится. Странно, но такая перспектива меня отнюдь не пугала.

А ведь вблизи, по крайней мере, нет следов человека разумного. Нет мусора, обломков старой техники, пятен пролитого масла и прочих нефтепродуктов (ведь стоянка всё-таки), стопок изношенных покрышек. Что если до ночи никто не явится, и мне придётся тут заночевать? Солнце хоть и печёт днём, но ночи-то в марте ой, какие холодные.

В предчувствии предстоящей некомфортной ночёвки, я зябко заворочался на своём импровизированном матрасе. Что-то больно впилось в бок. Я принялся наводить порядок и извлёк из кармана куртки предмет. Внешне пластиковая коробочка напоминала пульт, умещалась в ладони и мне не принадлежала. Вещь мне явно подбросили. Для того, чтобы я не сомневался в происхождении коробка, на нём стояла надпись: "ЭУЛИССА".

Первое, что делает отечественный потребитель бытовой техники перед тем, как прочитать инструкцию по эксплуатации - он давит на все кнопки. Причём, начинает с большой красной, если таковая имеется. В пульте что-то пискнуло. Почти сразу отозвался кто-то из фургончиков на стоянке.

-- Чудеса, да и только!

Мне не следовало этого говорить вслух. Ближайший ко мне фургончик ожил. Заморгали фары, заурчали какие-то внутренние механизмы, зашевелилась крыша. Солнечные панели, занимающие всю площадь крыши, повертелись в разные стороны и заняли наиболее благоприятное положение к солнцу.

Я, не меняя положения, возлежал на своих вещах в ожидании продолжения представления. В течение четверти часа ничего не происходило, если не считать того, что солнечные панели чуть-чуть отработали, догоняя заходящее светило. Последовательное нажимание на остальные кнопки не внесло оживления в состояние механизмов фургончика. Тем не менее, между мной, пультом и фургончиком прослеживалась какая-то тайная связь. Меня как-будто куда-то приглашали. И я поднялся и пошёл проверить, куда.

Мир жил разнообразной насыщенной жизнью. Если где-то на бескрайних просторах планеты и случалось затишье, то в другом месте в это же время бушевали такие ураганы, что с лихвой компенсировали локальный штиль. Из новостных каналов беспрерывным круглосуточным потоком сыпались известия то о массовых убийствах различными способами, то о катастрофах, то о других напастях. Неудачные свадьбы кинозвёзд и их удачные разводы, сексуально-политические скандалы и политико-сексуальные кризисы заслоняли всё.

Но жили на свете и отрешённые от мирской суеты. Такие всегда есть. Прячутся до поры в тени лесов, в пустошах, горах, пещерах и пустынях. Молятся там общеизвестным и малознакомым богам. Могут окопаться и в городах. В лабораториях могут, в башнях из слоновой кости, в дальних экспедициях, обсерваториях. Годами могут такие люди не давать о себе знать остальному человечеству. А потом, как выйдут из леса, пещеры, лаборатории-обсерватории. Как принесут ВЕСТЬ. Так МIР и переворачивается.

Их считают пророками, но им не верят. Им поклоняются, но их же и проклинают. Их осыпают при жизни оскорблениями и гнилыми овощами, а после смерти, чаще насильственной, кладут в золотые саркофаги и ставят гранитные памятники.

И ещё замечено, что наибольшая концентрация пророков наблюдается в смутные времена. Ну, так, как сейчас. Оно и неудивительно. От окружающей смутности в последнее время пророков расплодилось так много, что они составили серьёзную конкуренцию друг другу.

Поэтому, когда появились в широкой печати отчёты одной из заштатных обсерваторий, который год сидящей на голодном финансовом пайке, их не восприняли всерьёз. Вполне тривиальным объяснением, выдвигаемых авторами новых угроз для человечества, посчитали их желание пропиарить себя и добиться увеличения финансирования. Да и вообще, солидные (читай: богатые и оснащенные) обсерватории, которым по статусу положено быть основными стращателями населения, ничего не находят, а у этих, безродных, понимаешь, новый солнечный цикл открылся. Причём особый, иррегулярный, с неизвестной мощностью корональных выбросов массы. Авторы осторожно указывали на превышение уровня энергии в период выброса над обычным циклическим на три порядка, то есть минимум в тысячу раз. И предлагали перепроверить их данные.

Кто-то из конкурентов-собратьев по астрономическому цеху взялся поносить выскочек в той же открытой печати, кто-то сел считать-проверять. А пока суд да дело, подрастерявшие клиентуру апологеты грядущего Апокалипсиса, взяли сообщение на вооружение. И не важно, что материал был сырой, не проверенный, они сами сделали из него полезные для себя выводы. Спрос на современные бомбоубежища опять пошёл вверх.

К тому времени первоначальные данные проверили в нескольких крупнейших научных центрах. Результаты получились противоречивые, выводы спорные. Что не удивительно. Одно и то же явление изучают разные люди, у которых как ни старайся, но разная мотивация, в том числе финансовая. А ещё политическая и религиозная и межнациональная, и кто его знает какая ещё. Они смотрят на явление разными глазами, делают разные выводы, в том числе прямо противоположные. Трудно быть научно-человечески-гражданско объективным, когда тебе платят за конкретный конечный результат.

Так и получилось, что катаклизм, состоящий, предположительно, из серии вспышек на Солнце и последовательных корональных выбросов его массы грянет либо завтра, либо через два года, либо не грянет совсем. Его мощность превысит пиковую за всю историю наблюдений либо в сотни раз, либо в миллиарды, либо не превысит вовсе.

Таким образом, научная дискуссия шла своим чередом, всё более углубляясь в дебри мало понятной для непосвящённых терминологии и всё дальше отрываясь от прикладного значения дискутируемого предмета. А остальное население Земли довольствовалось скоропалительными выводами апологетов Апокалипсиса. У тех и без дискуссий всё было разложено по полочкам. И очередной год был известен и месяц и, даже день, когда могучий солнечный ветер сметёт с лица Земли никчемную людскую цивилизацию.

Как всегда имелись и заповедные уголки на Земле, причём весьма многочисленные, где о грядущем Апокалипсисе рассуждали на уровне очередного повышения цен на городской транспорт. Где отключения электроэнергии, воды и тепла, регулярно повторяющиеся уже больше двадцати лет, представляли более насущную проблему, чем какой-то там "Конец Света". Тем более, что сроки его не соблюдались, как сроки ввода в строй новой котельной или детского сада и постоянно переносились.

Когда два, обозначенных известнейшими прорицателями срока не принесли ожидаемого стирания с лица Земли, интерес к проблеме резко пошёл на убыль. Научный мир ещё продолжал бушевать в спорах, переходя на личности и обвиняя друг друга во всех смертных грехах, но их уже никто не слушал.

А зря.

Беда подкрадывалась незаметно, но неотвратимо.

-- Я думаю, рассвет наступит,

Взойдёт светило над Землёй,

И мрак ночной пред ним отступит,

Так сутки мчатся чередой.

Удар короткий в цент шара -

Земная ось наклонена,

И Антарктида и Сахара -

Большая чёрная дыра.

Я ехал. Ехал второй день. Ехал по дороге на юг. Путём не очень длительных и сложных логических умопостроений, я пришёл к выводу, что юг лучше севера. А дороги на запад или на восток не было. И лучше плохо ехать, чем хорошо сидеть в каменном каземате. Этот альтернативный вариант ожидания людей на месте и спасения от неизвестно чего, я просто похоронил. Собственно меня прельстила поездка на замечательном фургончике, который, к тому же откликался на призывы с пульта, оказавшегося неведомым образом у меня в кармане.

С управлением фургончика я освоился быстро, тем более, что к нему прилагалась подробная инструкция с картинками. Местами в ней сбивал с толку язык, как-будто с английского перевели на вьетнамский, потом на хинди, а затем сразу без словаря на русский. "Крепкоустроенная левозагнутая припружиненная ручная рукоятка". Или что-то типа того. Зато с картинками было всё в порядке. По ним я в основном и ориентировался.

Фургончик оказался на электрическом ходу, с солнечными панелями на крыше и аккумуляторами под полом. Две педали - газ и тормоз, две скорости - вперёд и назад, да ещё нейтралка. В фургончике наличествовали минимально необходимые в дороге удобства - туалет, душ, электропечки и запас продовольствия на несколько месяцев скромной жизни.

Имелись и неудобства. Крейсерская скорость у фургончика оказалась около тридцати километров в час. И это по ровной прямой дороге. То есть, полихачить на пустынной трассе при всём желании не получалось. За аккумуляторами необходимо было постоянно следить и регулярно подзаряжать. Грубо говоря, что бы проехать десять-пятнадцать километров, надо было два часа стоять на подзарядке.

Но печальнее всего оказалось другое. Впереди и сзади уходила за горизонт прекрасная дорога. Справа и слева стоял замечательный хвойный лес. И никаких следов человеческого пребывания.

Это смущало, вызывало в мыслях разброд и шатание, не давало возможности за что-то зацепиться, сосредоточится. Кто-то заволок меня насильно в неведомое сильно удалённое место с загадочной целью. Но при этом не ограбил до конца, наоборот, снабдил красивым фургоном с запасом для многомесячного путешествия. Кстати, обнаружилась и обещанная пара кроссовок и перочинный нож. Меня как бы выталкивали на дорогу, предлагая следовать по ней и не задавать никаких вопросов. Но я не понимал, для чего оно мне нужно. В кабине фургончика никаких пояснений не обнаружилось. Видимо предполагалось, что миссия "ЭУЛИССА" на этом заканчивается, и дальше я должен решать шараду самостоятельно.

Первоначальный вывод напрашивался простой и элегантный, как рояль. Мне нужно добраться до ближайшего поселения и оттуда искать пути переправки моего ещё живого тела домой. Однако, беспокоило не только отсутствие людей. В конце концов, найдутся. Больше всего смущал очень конкретный запас консервов и бытовых принадлежностей в фургончике. Всё было чётко посчитано и аккуратно разложено по местам. Мне как бы намекали, что путешествие будет долгим. Но не несколько же месяцев! За такое время, даже с черепашьей скоростью зелёного фургона с оранжевой надписью "ЭУЛИССА" можно отмахать не одну тысячу километров. Так не бывает.

Вот это своё "так не бывает" мне не понравилось больше всего. Подобные выводы, как показывает общечеловеческая практика, заканчивались всякими глобальными открытиями. Зачастую весьма неприятными. С каждым километром, оставленным за кормой фургончика, "так не бывает" сгущалось, обретало плоть и, как бы даже насмехалось надо мной. Мол, не верь, не верь, а я вот возьму и гряну громом, так, что придётся тебе "пилить" пять тыщ километров, не встретив ни одного гастронома.

Как бы мне этого не хотелось, и как бы не выглядело фантастично, но следовало на всякий случай подготовить альтернативную парадигму.

На третий день я выехал к морю. Одновременно с этим событием пошёл дождь. Я решил пару дней провести без движения. Осмотреть окрестности, зарядить аккумуляторы (тучи на небе не способствовали накоплению энергии), разобраться-таки с альтернативной парадигмой. Словечко мне нравилось, катал его во рту туда-сюда. Оно как-то подходило к ситуации, придавало солидности.

Дул холодный ветер, море штормило, низкие тучи сеяли неприятным дождём. А я по мере сил бродил вдоль берега в поисках следов, подсказок, ну хоть чего-нибудь, что могло бы наполнить парадигму смыслом. Дорога приходила к морю прямая, как стрела, под небольшим углом к побережью и дальше, не разветвляясь, петляла, повторяя изгибы пологого берега. Пляжная полоса чёрной гальки просматривалась далеко в обе стороны. Мой глаз искал и не находил ни рыбацких приспособлений на берегу, ни кусков пенопласта от поплавков, ни пластиковых бутылок от всевозможных напитков. Море выбрасывало на берег только стволы павших деревьев, ветки и водоросли.

Вконец промокнув и окоченев, я забрался в фургончик и, испив горячего чаю, приступил к составлению перечня непонятных для меня явлений и разумных объяснений к ним, с оценкой полезности. За стеной фургончика расходился шторм, ветер всё сильнее стучал каплями по стёклам, а внутри было вполне тепло и уютно. Изготовители фургончика постарались, чтобы из щелей не дуло и в туалет не надо было выбегать на улицу, особенно в такую погоду. То есть, в моём списке этот факт, к примеру, отражался, как положительный.

Зато номер с карточки Сивцова - "10021", обнаруженный на пульте к фургончику и на его штурвале, на который весьма смахивал руль машины, хоть и имел простое объяснение, но уводил мысль дальше. А где остальные десять тысяч двадцать фургончиков? И, соответственно, их водители? По каким они колесят дорогам?

Мобильный телефон можно было зарядить внутри фургона, только он молчал, демонстрируя своё положение вне зоны обслуживания. Как минимум, это означало, что ретрансляторы от меня далеко. В наше просвещённое телефонизацией время это может быть только девственная тайга или дальняя безжизненная тундра.

На моём самочувствии весьма благотворно сказывались физические упражнения по управлению фургончиком и чистый свежий воздух. Уставал, конечно, но не так как в городе. И это был неоспоримо положительный фактор. Размышляя на тему собственного здоровья, я чуть не пришёл к выводу, что это и есть то самое оздоровление, ради которого меня сюда и направили. На самом деле, я просто ступил на тропу борьбы за собственную жизнь, а там не место сантиментам и розовым соплям.

Шторм бушевал и весь следующий день. Правда рассеянного солнечного света хватило, чтобы хоть немного зарядить батареи и начать двигаться. К концу четвёртого дня моей новой жизни я решил проехать дальше вперёд и поискать какое-нибудь укрытие от непрекращающегося урагана. Найти такое надёжное место мне не удалось, поэтому я, в уже опускающейся ночи, просто пристроился в низинке за холмом, тут меньше бушевал ветер. Поставил фургончик передней частью по ветру, дувшему с моря и залёг спать.

За ночь шторм ещё окреп, превратившись в настоящий ураган. Ветер резкими толчками налетал на беззащитный фургончик, раскачивая его в разные стороны. Но не звук порывов ветра насторожил меня. Совершенно отчётливо в днище фургона плескала вода. Утро ещё только собиралось наступить, через мутные от дождя окна ничего нельзя было разглядеть. Я включил фары и дворники. Лучше бы я этого не делал. Даже сквозь ночную пелену дождя хорошо просматривалось, как на меня надвигается морской вал. По всему своему виду он должен был накрыть фургончик вместе с солнечными батареями. Я мгновенно прирос к полу и попрощался с жизнью. Ужас перед вспухающей волной был таков, что я даже пальцем не мог пошевелить. А волна росла с каждым взмахом щеток на стекле. По-моему она совсем закрыла небо где-то там в вышине.

Но случилось чудо. Волна обрушилась в десяти шагах от фургона, проскочила между колес и звучно хлюпнула в днище, тряхнув утлый фургончик. Следом нарастал новый вал. Не вовремя вспомнился старик Айвазовский с его "Девятым валом". Я принялся считать волны. Ледяная рука ужаса слегка ослабила свою железную хватку, ведь я ещё не утонул. Я споро завёл двигатель. Низина оказалась не защитой от ураганного ветра, а смертельной ловушкой. Маневрирование по колено в воде обернулось полной потерей ориентации. Волны мне уже мерещились со всех сторон. Одна особо мощная, но по счёту седьмая, так хлопнула в борт фургончика, что он опасно накренился. И если бы я стремглав не бросился восстанавливать равновесие, неизбежно бы перевернулся.

В тот момент я не задумывался, что в воде могут намокнуть и закоротить аккумуляторы, да и двигатель могло залить морской водой. Мне хватало очевидных ужасов. В какой-то момент очередная отхлынувшая волна освободила дорогу. Хрустя галькой, скользя и буксуя, фургончик вскарабкался на тот самый холм. Здесь раздольно гулял ветер, но волны не доставали. Зато брызгами от каждого наката обдавало, как из душа. Тем не менее, это уже был настоящий островок безопасности, на вершине которого я занялся встречей хмурого рассвета и приведением в порядок растрёпанных чувств.

Человек удивительное существо. Впрочем, не он один. Только что я дрожал от ужаса перед смертельной опасностью быть заживо утопленным. Эта опасность никуда не делась, волны по-прежнему хлестали пологий берег. А я уже пил горячий чай, уютно устроившись на штурманском кресле. Рассвет из-за моря не спешил разгореться. Пелена низких туч всё так же скрывала горизонт. Оттуда, из тумана, из сырого и серого небытия прибегали свинцовые волны. Ветер рвал с них верхушки, сбивая пену. Недоброе сегодня было море.

В ожидании конца шторма я просидел на холме весь день и всю ночь. К утру пятого дня моего путешествия в зелёном фургончике буря стихла. Дорогу местами завалило галькой, приходилось часто объезжать наносы. Но машина справлялась, и откапывать её пока надобность не возникала. Фургончик вообще оказался достаточно надёжным и выносливым средством передвижения. Волнам, в частности, не удалось пробраться в жизненно важные отсеки или утащить меня в море. Однако угроза такой опасности существовала, и мне следовало более тщательно выбирать место для ночлега.

Буря не позволила хорошо зарядить аккумуляторы. Поэтому, проехав около тридцати километров, я стал искать место для днёвки и, возможно, ночлега. В общей сложности с момента старта я преодолел чуть больше ста пятидесяти километров. Следить было легко - фургон не был в эксплуатации, его спидометр на начало движения показывал "0".

Место для не столько отдыха, сколько для подзарядки я нашёл на каменистой площадке, широким уступом уходящей в море. Дорога срезала уступ, проходя в нескольких километрах от скалистого берега по живописному хвойному лесу. Деревья вокруг, в основном сосны, стояли мощные, высокие. Среди них попадались чахлые берёзы и осины.

Я не сразу сообразил, что же в них такое неправильное. А когда разглядел очевидное, новый сонм вопросов зажужжал в голове. На дворе, по моим понятиям, стоял март месяц, а деревья сплошь были покрыты листвой, причём отнюдь не молодой, а скорее матёрой. Где-то даже попадался желтеющий лист. Такого быть не могло, если только меня с неведомой целью предварительно не продержали где-то несколько месяцев. Я срывал листву, разминал, щупал, даже пытался жевать листья. Они оказались все настоящие, как и должно быть с листьями.

Тогда получается, что по фенологическим признакам сейчас то ли конец июля, то ли начало августа. Вон, и грибы попадаются и черника созрела. Загадки вызывали томление в груди. Хотелось набрать какой-нибудь номер телефона и спросить, что всё это значит. Типа, звонок другу. Некому, да и телефон не работает.

Несмотря на многочисленные загадки, места вокруг располагались просто замечательные. Особенно здесь на каменистой площадке, среди гранитных валунов и скал. Они очень напоминали Карелию, где довелось побывать не так давно. Я так и решил держаться этой версии. Меня украли, держали взаперти на наркотиках, а когда всё свершилось (с квартирой) выбросили, чтобы не брать грех на душу. Теперь я еду по Северной (или Южной) Карелии, подо мной особая объездная дорога. Море слева - Баренцево. Людей нет - так Карелия вообще малонаселённый край. Конечно, в таких рассуждениях имелись сплошные натяжки, но лучшей версии у меня пока не созрело.

По случаю хорошей погоды, а солнце после бури выкатилось яркое и горячее, я устроил себе пикник. Что-то вроде праздника по случаю своего спасения от лап бандитов из "ЭУЛИССА". Пошлялся по чистому хвойному лесу, насколько позволяли мои ноги. Набрал ягод и грибов, благо и того и другого имелось в изобилии. Надышался до одури сосновым ароматом разгорячённой хвои и ближе к вечеру устроил костёр.

Среди инвентаря фургончика нашлась и пара туристических алюминиевых котелков и тренога к ним. Грибной кандёр и компот из ягод получились на славу. Развалясь у костра и созерцая между толстенными стволами сосен вечернюю зорю, я гораздо веселее смотрел на жизнь, чем в начале путешествия. В самом деле, у меня хороший запас продовольствия и всякого инвентаря, который я даже не весь изучил. Имеется надёжная машина и прямая без выкрутасов дорога. Подзарядиться при ясной солнечной погоде, и за неделю я всяко доберусь до хоть какого-то жилья. Даже если это окажутся военные, с ними можно будет договориться попасть на ближайшую железнодорожную станцию. Деньги есть, документы, слава Богу, при мне. А всё остальное - мои комплексы инвалида. От них надо избавляться постепенно, а сейчас лучше забыть и наслаждаться неожиданным путешествием по заповедным местам.

Кстати, я себя здесь на природе неплохо чувствую. Обычные боли в руке и ногах, вроде даже уменьшились. Хотя, скорее всего, это психологический эффект, но и он положительный.

Шестой день принёс открытие. Я стартовал ранним утром, ещё до восхода солнца в расчёте проделать максимальный путь на имеющемся заряде. Вчера солнца было много, по моим расчётам заряда должно было хватить километров на семьдесят-восемьдесят, в зависимости от пересечённости местности. Проехав среди мрачных Карельских валунов всего несколько километров, я наткнулся на сгоревший фургон.

Снаружи следов пожара почти не наблюдалось, зато внутри всё выгорело до железок и выпавших и лопнувших аккумуляторов. Я с опаской заглядывал в салон, где мог оказаться обгоревший труп. Но трупа не было, точнее, отсутствовали обгорелые кости. Зато имелись следы того, что после пожара из машины пытались что-то вынимать. Видимо не всё сгорело дотла. Закопчённые поверхности носили следы взломов, отпечатков рук и ног. Погорельцы спасали имущество.

Штурвал почему-то не сгорел. Протерев то место, где должен был находиться номер фургона, я там его и обнаружил. На металлической пластине значилось - "9175". Похоже, что нас, путешествующих действительно больше десяти тысяч. Только где они? Приходится признавать, что я иду в самых последних рядах. Все давно уже преодолели промежуточные финиши, набрали контрольные очки, получили первые бонусы.

Впервые мне пришлось задуматься, что очень вероятно, хотя и не понятно пока как, но путешествие может изрядно затянуться. Не зря же в фургончике многомесячный запас. То-то его так рьяно спасали после пожара. Да, задачка. А я, тем временем, в Карелии. Может быть даже в Северной. В августе месяце, в лучшем случае, в конце июля. Тут через пару недель могут начаться ночные заморозки, а там и до белых мух не далеко.

Петляя среди скал, я крепко задумался на тему, как можно было бы ускорить движение. Во-первых, и это, очевидно, не ездить днём. Солнечные панели не успевают крутиться во время движения и следить за постоянно меняющимся положением солнца. В путь надо отправляться или рано-рано утром, до восхода солнца, либо трогаться уже после его захода.

Во-вторых, на подзарядку надо становиться так, чтобы ловить каждый животворный лучик в течение дня. Лес в качестве стоянки отменяется, если только там нет широкой поляны, затенённые места под скалами - тоже. Использовать открытые пространства - лужайки, пляжи, вырубки (хотя ни одной мне пока не попалось, но всё же). Либо становиться прямо на дороге. В конце концов, эта дорога не отягощена интенсивным движением.

Отчасти путешествие в фургончике постепенно оказывалось некоей ролевой игрой, в которую я всё глубже втягивался. И игра эта мне нравилась. Жаль будет, когда она закончится. Немного грела мысль о том, что, если я поеду достаточно быстро, то смогу вскорости догнать весь пелетон. Ну а компанией ехать всегда веселее. И безопаснее.

Начал измышлять новые планы. Пусть даже будут не самыми лучшими. Подправим. Лучше плохой план, чем никакого. Вот еду себе и еду. Оптимизировал режим движения. Путь дневной заметно удлинился. Время, свободное от верчения штурвала, провожу в интенсивных и полезных физических упражнениях на свежем воздухе. Организм укрепляется, и это тоже заметно. Созерцаю попутно дикую, но такую живописную природу. Чуть не сказал, что духовно расту. Это уже где-то было, причём в прямо противоположном смысле. То есть, жизнь налаживается.

Единственно, чего не оказалось в фургончике - это книг. Ни одной. Если не считать инструкции к машине. Прихваченный мной впопыхах Малый Энциклопедический словарь не мог полностью решить проблему. Уж больно специфическое чтиво. Тем не менее, чтобы скоротать время на стоянках в перерывах между изнурением себя физкультурой, я принялся его читать. Читать не больше десяти страниц в день, растягивая удовольствие. Обогащался попутно совершенно не нужными мне сведениями о различных удалённых местностях, абстрактных физических терминах и биографиях граждан, большей частью давно усопших. Даже с целью местоопределения меня в пространстве словарь оказался не лучше поваренной книги.

За три дня после памятной бури я одолел больше двухсот километров. Погода стояла замечательная, и меня почти не смущало то, что следы человеческой деятельности до сих пор так и отсутствовали. Должен же среди всего этого великолепия обнаружиться хоть один маленький дефект. Вот это он и есть.

На девятый день путешествия пошёл дождь, и я встретил табор. Можно ещё назвать открывшуюся стоянку диким стойбищем. Удивительно, как много места могут занимать всего лишь три человека, прибывшие на трёх машинах. Большая, и когда-то чистая, поросшая белым пушистым мхом поляна среди чёрных мокрых гранитных валунов оказалась угажена кострищами, порушенными или брошенными шалашами, грудами мусора, изрубленными и сломанными деревьями, тряпьём на ветках.

Одинокий гражданин сидел у еле тлеющего под дождём костра под грубым навесом из еловых веток и не шевелился. Остальные, видимо, пребывали в фургонах. Ожидаемой торжественной встречи с братьями по разуму не получалось. При ближайшем рассмотрении (я решил проверить, не помер ли гражданин) одинокий сиделец оказался элементарно спящим непробудным сном совершенно пьяным инвалидом. Его насквозь мокрое, хоть и тепло одетое тело, оказалось надёжно заклиненным на стульчике между двух брёвен от случайного падения. Человек мирно храпел, источая мощный перегарный дух.

Для меня это оказалось настолько неожиданным, что я просто стоял и смотрел, как по слипшимся волосам спящего стекает вода, как шипят капли на углях костра, как мокнут под дождём самые неожиданные предметы.

Удивителен русский человек, даже в безлюдном лесу найдёт, что употребить за воротник. Картина удручала. Я потряс спящего. От прикосновения к его промокшей одежде, у меня из-под пальцев брызнули фонтанчики холодной воды. Гражданин не сразу, но замычал, потом хрюкнул и, откинувшись головой назад к брёвнам, снова звучно захрапел. Из пустого левого рукава куртки сонно выполз какой-то грызун и принялся искаться в поисках крошек.

Созерцать дальнейший сон калеки было выше моих сил. Я отъехал от стойбища сотню метров вперёд и здесь решил дожидаться пробуждения компании. У меня имелась к ним масса вопросов, однако, сидя за чаем, я приходил к неутешительному выводу, что в качестве полезных информаторов эти люди, скорее всего, окажутся мало полезными.

Мои сомнения подтвердились к вечеру, когда захлопали дверцы фургонов и из них вывалились-выползли участники ралли "ОТСЕЛЬ - В НЕВЕДОМОЕ". Их стоянка оказалась затянувшимся промежуточным финишем, причина которого крылась в солидном запасе спирта, хранившемся среди прочих запасов, в каждом фургоне. По своей малопьющей наивности я расценил встроенную пластиковую канистру эдак литров на десять, за неприкосновенный запас питьевой воды. И даже не пытался проверить, так ли это. А ушлые матёрые путешественники мимо не прошли. На троих спиртного получалось столько, что они скорее тут на поляне и погибнут, чем доберутся до дна канистр. Впрочем, человек бывает очень талантлив, когда ему не мешают условности.

Разговора у нас не получилось. Вначале троица (остальные двое тоже оказались инвалидами, на троих пять рук и четыре ноги) опохмелялась после ночной (вечерней?) очередной попойки. Звуки издавались настолько непотребные и малопонятные, что речью назвать их нельзя. Опохмеление плавно, без видимой границы перешло в новое опьянение, где участники всё-таки заговорили, но, в основном, пытались под различными предлогами заполучить запас спирта из моего фургончика.

Однорукий, хитро щуря разбегающиеся мутные глазки, предлагал за три литра "горючего" рассказать всё, что он знает и обо всём ещё. Но реально вытянуть из него удалось только то, что мимо табора проехало какое-то им неведомое количество (показания жителей стойбища тут сильно расходились) фургончиков с надписью "ЭУЛИССА". Других машин они не видели и людей тоже. В процессе злоупотребления фантазия разыгрывалась и в ход пошли явные россказни. О населённых пунктах, например, мне было заявлено так. Что если проехать чуть-чуть направо и повернуть налево, то рукой подать до круглосуточного магазина, где всегда продадут.

Я понял, что с этого момента начинается горячечный бред и предпочёл на ночёвку отъехать ещё пару километров. Для подстраховки, от особо талантливых. Ибо это они только с виду все из себя инвалиды, но в пьяном угаре способны на удивительные поступки.

Целую неделю моросил дождь. Над побережьем висел, не удаляясь, плотный туман. Я продвинулся всего на сто восемьдесят километров, не встретив больше никого по дороге. Пустынность такая редкостная, удивительная. Стало одолевать одиночество. Не сильно, но заметно. Оказалось, что я не могу без людей. В обычной жизни они неизбежный атрибут города. Без них и города-то не было. Люди присутствуют везде. Мельтешат, чем-то постоянно заняты, ведут разговоры, дают советы, ругаются, смеются и плачут. Много ещё чего они делают в городской жизни. Привык, не замечал почти, а оказалось, что я глубоко городской житель.

Я обратил внимание, что скатился до разговоров с автомобилем. И это за две недели одиночества. Правда я смутно догадывался, что от фургончика жизнь моя зависит гораздо больше, чем просто поездка по дороге. Поэтому с ним и общался. Не попадались мне даже животные. Шуршит, правда, ночью кто-то в кустах, но на глаза не попадается.

Пару раз я проехал мимо явных придорожных стоянок. Кострища, останки шалашей, пустые банки и бутылки. Следопыт из меня никудышный, тем не менее, я оценил стоянки человек на десять-пятнадцать и более. Вполне возможно, впереди и в самом деле идёт колонна, и здесь она стояла больше месяца назад. Гонки среди инвалидов? Подготовка к очередным Параолимпийским играм? Эдакий новый вид спорта - ралли по не очень пересечённой местности с применением алкоголя в качестве основного препятствия.

Скорость моего перемещения в пространстве очень сильно зависела от солнца. Сейчас оно светило вовсю, и я проезжал до восьмидесяти километров в день и даже больше. Точнее проезжал за утро. Подъём задолго до рассвета. Короткий завтрак. И по холодку - марш-бросок на весь вчерашний заряд, оставляя только незначительную его часть на непредвиденные манёвры. Затем длительная дневная стоянка, с приготовлением пищи, ночёвка. Если погода позволяла, то прогулки, зарядка на природе, костёр. Спал я всегда в фургоне.

Я был очень горд собой, что так всё рационально придумал и устроил, и в таком ритме могу проехать полстраны. В подобном сомнамбулически-эйфорическом состоянии перестаёшь предполагать наличие опасности. Она не проявляется, но она есть. Совсем рядом.

Потянулись низинные болотистые земли. Кривые низкорослые сосенки, круглые, как воронки от бомб, озёра тёмной воды и кочковатые мхи до самого горизонта. Море тоже обмелело. Песчаные отмели заросли тростником настолько далеко, что чистой воды зачастую вообще не было видно. Сказывался невысокий, но заметный прилив. На стоянках одолевали комары и какие-то совсем уж дикие мухи. Наверное, там, в болотах росла и наливалась витаминами знатная клюква и морошка, голубика и костяника. Проверять я не рисковал, боялся даже на шаг покидать плотную обочину из какого-то паталогического страха перед трясиной.

Опять пошёл дождь. Вначале, как обычно, мелкий, нудный. Дальше всё сильнее и гуще. Низкие, стремительно летящие по небу рваные тёмные облака, дополняли угрюмую картину непогоды. Болота переполнялись водой, местами заливая дорогу. Впереди показалась сплошная водная гладь безо всяких разрывов переходящая в море. Там плескалась, набирая силу, разбухшая от дождей река в преступном сговоре против меня с, поднявшимся на несколько метров выше ординара, таким же вспухшим от волн морем.

Дорога ныряла в мутную воду. При ближайшем рассмотрении сквозь дождевую пелену обнаруживался мост. Он должен был представлять собой внушительное по длине инженерное сооружение. Только вот с высотой его безответственные, халатные строители не угадали. Может, экономили на материалах, или ещё на чём. Пунктирной линией сооружение угадывалось по застрявшим в опорах стволам деревьев, кроны которых мотало течением и высоким пенистым бурунам.

Как проморгал, недосмотрел? Ехал вроде по дороге, а куда делась в одночасье? Первое моё желание после прозрения - развернуться и дать дёру. Однако, сзади расстилалась точно такая же тёмно коричневая вода, покрытая плавучим древесным материалом. И я со своим весёленьким ярко зелёным фургончиком посередине обширного наводнения, как беспечный верблюд, забредший из родной пустыни в море. При попытке дать задний ход, я неизбежно потеряю дорогу, которая всё-таки возвышается над местностью, и въеду либо в болото, либо в море. А впереди, клокочущая через затопленный мост вода. Оставалось ждать внеплановой проверки фургончика на плавучесть. Видимо на такой случай в машине спереди и сзади имелись небольшие лебёдки. Я покинул пока ещё сухое убежище, сиганул в прибывающую воду и с рвением взялся за устройство якоря. Вбил металлические стержни и закрепил на них тросы. Вода прибывала на глазах, поток нёсся такой, что к окончанию спасательного манёвра, я еле удерживался на ногах. В довершение всего, простой дождь перешёл в грозу. Стало темно и совсем страшно.

Вода грозно шумела вокруг колёс, меня же норовила просто затянуть под машину. Чудо, что я ещё не там. В фургоне, несмотря на включённые печки, меня трясло, как в настоящей лихорадке. Вполне возможно, что это она и была, по крайней мере, психосоматического происхождения. Аптечка первой дорожной помощи ничем от лихорадки полезным со мной не поделилась, сплошные градусники и жгуты с зелёнкой. Если меня не унесёт и не утопит в море, я погибну от элементарной простуды. Пришлось воспользоваться содержимым пресловутой канистры со спиртом.

Что к нему примешали я не смог разобрать, не знаток, но оно было весьма пахучим. Жидкость огненной струёй рухнула в организм и разлилась по ничего не подозревавшим внутренностям. На минуту показалось, что лекарство может стать смертельнее болезни, и что мой час пробил.

Ан, нет. Влитая вдогонку вода, смягчила удар, внутри пошёл химико-физико-биологический разогрев, дыхание, прерванное оглушающей дозой алкоголя, восстановилось. И лихорадка, скрипя жёлтыми зубами, отступила. Теперь я мог завершить фиксацию фургончика, развернув его по течению, путём медленного стравливания кормового троса. Теперь бывший автомобиль, а нынче плавсредство, грамотно расположилось относительно водяного потока. Его слегка покачивали наиболее рьяные волны, но мы не тонули. Я стал практически капитаном корабля, несущегося сквозь бурю, и в то же время, заякоренного на надёжной стоянке. Не успел я насладиться достигнутым успехом, разглядывая, как дворники справляются с потоками дождя.

Неожиданно из мрака стихии, разрываемого частыми молниями, прямо на фургон вода вынесла целое дерево. Всё произошло так быстро, что я даже не успел толком испугаться, а может уже сказалось действие спиртовой анестезии. Зато зачем-то, как примечательный факт, отметил, что принесло осину. Дерево осина в свете молний в три скачка добралось до дороги прямо передо мной, и там застряло.

Переодевшись, наконец, в сухое и сидя на штурманском кресле, я таращился совершенно нетрезвым взором в то, что делается за окном. По моим наблюдениям, застрявшее дерево даже немного отсекало поток в сторону от фургончика. Но если уровень воды повысится, и оно снова всплывёт, нам предстоит совместное морское путешествие.

В фургончике было тепло, внутри меня тоже. Потом деревьев стало двое, молнии тоже удвоились, веки резко потяжелели, и я отключился.

Очнулся в полной темноте и долго пытался понять, что же со мной произошло. На ощупь включил дальний свет и обнаружил уткнувшиеся прямо в стекло ветки. Дерево всё-таки пыталось уплыть в дальнее синее море, однако, мой доморощенный якорь выдержал двоих. Вода больше не журчала утробно под днищем. Тихо и темно. Огляделся - в фургончике сухо. Удивительная конструкция попалась. И кто, интересно было бы знать, такие замечательные фургончики производит? Можно сказать - мечта всей жизни - приобрести дом на колёсах и отправиться в кругосветное путешествие. Вот мечта и сбылась. Только уж больно грязно кругом.

При свете наступившего дня наводнение уже не казалось таким страшным. Вода, правда, ещё переливалась через мост, но уровень её неуклонно снижался с каждым часом. К вечеру мост стал вполне проезжим, но я не рискнул преодолевать его в темноте. Зато утром, при сияющем довольном собой солнце, в клубах испарений от его же лучей, я быстро миновал бурную реку. Пришлось, конечно, постараться, сбрасывая и разрубая стволы и сучья, но это, как говориться уже ботва и чешуя.

Низина, попавшая в зону затопления, тянулась километров на двадцать. Да и сама река оказалась достаточно широкой. Сколько я ни тужился вспомнить и не заглядывал в энциклопедический словарь, не приходила на память ни одна большая карельская река, кроме Вуоксы. Но там совершенно другой масштаб. Что-то тут не то с географией.

Местность хоть и стала выше, оставалась болотистой, комариной и унылой. Радовало только солнце, под лучами которого я преодолел за пять дней после моста ещё триста двадцать километров. Даже если я стартовал откуда-то из-под Кандалакши, то скоро должно объявиться Ладожское озеро.

Не было ни озера, ничего другого. Люди ни на фургонах, ни без таковых не попадались. Это было всё так странно, что я начал подозревать не Карелию вокруг, а нечто другое. Но что?

Новый экскурс в школьную память, подкреплённую картами из словаря, дал чудовищную картину. Соотнося природу, её полную безлюдность, климат и возможности государственный структур к переброске инвалидного контингента в любую точку Земного шара, выявил нескольких кандидатов. Вокруг: а - Аляска; б - Чукотка; с - Патагония. Ни в одном из перечисленных районов побывать мне пока не довелось, однако здравого смысла хватило определить, что это всё-таки не они. Да и не Гудзон, заодно.

Впереди виднелся мост, низкий, как и все мосты через здешние реки. А река опять широкая и снова в болотистых берегах. Я инстинктивно вдавил в пол педаль газа, выжимая из фургончика все его лошадиные силы. Пережитый потоп ещё был очень свеж в памяти. Мне совсем не хотелось очередной раз застрять среди камышей, болот и комаров. Не хотелось снова тонуть.

Противоположный берег оказался относительно высоким, даже местами скалистым. Живописный водопад небольшого притока звал под свои прозрачные струи. Я рискнул запарковаться на очередную днёвку здесь, хотя заряд аккумуляторов позволял ехать ещё не меньше часа.

Свернув с дороги и осторожно пробираясь ближе к водопаду, я не сразу заметил, что место занято. Тут и там на поляне среди валунов притулились такие же, как у меня, зелёные фургончики с надписью "ЭУЛИССА". На верёвках сушилось разноцветное бельё, горел костёр, людей не наблюдалось. Ещё один табор. Правда, более цивилизованный. Мусор по поляне не разбросан, машины ухоженные, помытые. Надо полагать, и люди в них едут чистые, побритые, ухоженные и положительные.

Притормозив на въезде в лагерь, я безбоязненно вышел из машины. На посторонний звук из ближайшего фургончика вышел только один человек. Это оказалась полная женщина лет около пятидесяти. Как-то сразу и по цвету усталого лица и той тяжести, с которой она покидала фургон, было видно, что она очень больна. Страдание так въелось во все черты её немолодого лица, что не оставалось места ни для чего другого. Мы проковыляли навстречу друг другу, и сошлись у костра.

Женщина оказалась одновременно больной, гостеприимной и словоохотливой. Так бывает. Угощала меня чаем с земляничным и брусничным листом. Рассказывала, что в лагере она за старшего, поскольку дальние походы ей не показаны, а все остальные ушли на массовую речную рыбалку. Узнал я и том, что стоят они тут почти две недели, ехать дальше не торопятся ввиду живописности и изобильности окружающих мест.

А вот каких мест, женщина просветить меня не смогла:

-- Мы здесь в общей сложности уже два месяца. За это время головы себе сломали, пытаясь определить, где находимся. У одного из наших атлас есть, до дыр засмотрели - ничего не выяснили. Остаётся верить тому, что сказали в офисе - мы на другой планете.

-- Ах, на другой. То есть, на совсем другой, - я даже не удивился, так равнодушно-легко женщина об этом поведала. Видимо вопрос, ввиду неразрешимости, всем давно наскучил, набил оскомину и не стоил потраченного времени.

-- Никто из наших в это не верит, но есть люди, которые принимают всё за чистую монету. Они уже далеко уехали к югу. Говорили, что придёт суровая зима, и нам не поздоровится, - добрая женщина всё подливала мне ароматный чай, а я пытался до конца прояснить, что ей ещё известно.

-- Так, значит, там, в офисе с нами разговаривали инопланетяне? Тётки с чёрными магическими глазами и сержантскими замашками.

-- Да я толком и не знаю. Кто-то считает, что да, они самые и есть, а я полагаю ерунда всё это. Бабы - ефрейторы. Подумаешь, эка невидаль. У нас в цеху начальница участка было в пять раз страшнее, взрослые солидные мужики её как огня боялись. А голос, что Иерихонская труба, шум станков перекрывал. Померла от цирроза. Царствие ей небесное, - женщина мелко несколько раз перекрестилась.

Возвращение всей честной компании с рыбалки ясности к моим вопросам не добавило. Постояльцев больше занимала предстоящая уха и живые воспоминания об удачной ловле. Пойманные рыбины действительно внушали уважение. Целая корзина, где ещё трепыхались и жирная плотва и тёмные матёрые окуни, и судаки, могла прокормить лагерь и больших размеров.

Появление нового лица на стоянке дало повод мужской части компании к распитию какой-то настойки, приготовленной из растений местного сбора и всё того же спирта. Было весело и непринуждённо, чувствовалось, что случайные поначалу попутчики, нашли друг друга, стянулись в устойчивый коллектив. Мне никак не удавалось повернуть разговор в нужное русло, заставить рассказать, кто, что знает о месте, куда забросили нас чиновники из "ЭУЛИССА". Не актуальная тема, вопрос, погрузившийся в далёкое теперь для них прошлое. Единственное, что удалось прояснить, это то, что сбившиеся из каких-то взаимных симпатий в группу калеки, а у всех имелись те или иные изъяны в целостности организмов, никуда особенно не спешили и подолгу застревали вот в таких приглянувшихся им местах.

Предстоящей зимы они принципиально не опасались. Причём, в один голос меня уверяли, что сейчас на дворе не начало апреля, а абсолютно точное 29 августа, поскольку с самого начала они ведут здесь календарь. Количество и качество домыслов, услышанных сегодня, перевешивало здравый смысл. А с каждой новой порцией настойки, которую все называли "несмеяновкой", хотя хохотали по поводу и без такового до упаду, весёлые подобрались собутыльники. Так вот домыслов становилось всё больше, и выглядели они всё фантастичнее. Я посчитал, что меня потчуют не только веселящей настойкой, но и разновидностью местного фольклора, а местами и беззастенчиво разыгрывают. Я перестал пить "несмеяновку", мне от неё становилось грустно. Несколько разобидевшись на веселящуюся компанию инвалидов, я ушёл спать.

Ворочаясь в своём фургончике, я ещё долго слышал, как мне и какому-то Вилли со смехом мыли кости, прохаживаясь безо всякого стеснения. Снился родной город, его пыльные улицы, старинные деревянные дома, покойник отец. Во сне отец всё пытался вручить мне огромную книгу - Библию в тёмном кожаном переплёте с золотым обрезом. Для него, почему-то, было чрезвычайно важно, чтобы я её взял, даже не с целью читать, а просто иметь при себе. Я нехотя соглашался, несмотря на то, что мне некуда было деть тяжеленный и объёмный том. Снилась любимая тётушка, которая с ног сбилась, разыскивая, куда я мог пропасть. Поднятая на ноги вся полиция нашего небольшого городка, под активным руководством тётки, так и не смогла найти ни меня, ни офиса псевдомарсиан из "ЭУЛИССА".

Я проспал время своего обычного утреннего старта. Солнце уже вовсю припекало. У пылающего костра кашеварила всё та же бессменная пожилая дежурная.

-- Садись, сынок, чаю попьёшь. Все давно ушли на рыбалку. Любят они это дело. Пока не натешатся, мы отсюда не уедем. А ты поезжай, может и в самом деле, тут зима морозная, да долгая. Нам-то не страшно, мы может, и не доживём до неё. Все, кто тут остановился, не только инвалиды, но ещё и с диагнозом - рак. И у всех врачи, ещё там, дома сроку по полгода и меньше отмерили. Так что нам спешить некуда. Ты, сынок на них за вчерашнее не обижайся. Это они не со зла над тобой посмеивались. Когда смеёшься, о болезни ненадолго забываешь.

Безнадёжные. Они воспринимали мои увечья, как временное состояние. Считали, что у меня есть шанс, по крайней мере, не умереть через несколько месяцев, поражённым метастазами неизлечимых болезней. Может, завидовали. Лишнее напоминание о разнице в судьбе.

Я ехал дальше. Пищи для размышлений оказалось и много и мало одновременно. Последняя встреча показала, что тут нет единого для всех плана, каждый выбирает свой путь, несмотря на то, что дорога одна. И я тоже, хочу этого или нет, стою перед выбором. Каким? Встать лагерем с безнадёжно больной компанией, коротающей время до близкого конца в доступных для них маленьких радостях и удовольствиях. Или окопаться в одиночку на берегу тихой реки. Потом дождаться зимы, когда бы и какая бы не наступила. Попытаться пережить зиму, если это удастся. А дальше?

Может это большой пустынный остров, вдоль побережья, которого проложена дорога, и мы все катаемся по кругу?

Нет.

Море, хоть и наличествует всегда слева, но оно не единственный ориентир. Солнце вообще восходит только из-за него, а садится за лесом. И дорога идёт почти прямо на юг.

Инопланетянцы? Хрен его знает. Последнее время досужие передачи, где обещают раскрыть все тайны мира, когда я на них натыкался по телевидению, утверждали, что инопланетянцы давно и успешно обретаются среди нас и безнаказанно творят свои чёрные дела. Фактов никаких, одна умело поданная болтовня. Кто же в такое верит?

Но оставался очевидный факт - счётчик спидометра вплотную подобрался к цифре "1000" километров, а жилья человеческого всё нет. Вообще следов человека, кроме дороги и участников гонки на зелёных фургончиках "ЭУЛИССА" - никаких.

Оставалось очень так разумно предположить, что раз разгадки нет здесь, то следует поискать её где-нибудь впереди. Так появлялся серьёзный мотив продолжить путь. Нога сама давила на педаль газа, и фургончик натужно карабкался на очередной подъём. Местность становилась всё белее неровной. Береговая линия извивалась, образуя многочисленные бухты, холмы переходили в скалы. На горизонте, в глубине суши в сизой дымке маячили невысокие округлые горы. Сопки покрывал густой лес. Он же неизменной стеной стоял справа от дороги.

2 сентября я застрял. Теперь, после встречи с весёлыми безнадёжными инвалидами, я придерживался нового календаря, каким бы странным его появление мне не казалось. Застрял плотно, по самое брюхо. Дорога вывела после всех болотин на каменистое плато, заросшее вереском и кривыми берёзами, которые, кстати, уже надумали желтеть. Среди камней попадались участки соблазнительного жёлто-розового песочка. Я прельстился не выламывать колёса на булыжниках, а встать на ровной мягкой поверхности. Всё накануне выглядело просто замечательно: сияло солнце, пели птички, а утром фургон лежал брюхом на песке. Тихая такая "комариная плешь" сработала, пока я мирно почивал. Надо было срочно выбираться, чтобы не оказаться на следующее утро погребённым по самую крышу.

С моими увечьями махать сапёрной лопаткой - это не на педали давить. Тут я впервые за время поездки почувствовал, как тяжело одному. Не зря водители зелёных фургонов, изначально стартовавшие по отдельности, норовили сбиться в любого формата коллектив.

С последними лучами солнца, измотанный до предела, я (точнее, фургончик) выбрался на твёрдое покрытие и тут же зарёкся ночевать на любом песке. Однако, по трезвому размышлению, ловушки могли подстерегать такого одинокого путника, как я, в любом месте.

Я твёрдо решил догнать какой-нибудь ближайший пелетон и пристать к нему, если позволят, конечно. Такая возможность представилась мне буквально на следующий день.

С хорошо заряженными аккумуляторами я летел, если можно назвать полётом скорость тридцать три километра в час, по трассе через всё то же каменистое плато, и сходу въехал в предгорье или изрезанные оврагами холмы. На втором же повороте дорогу мне преградил стоящий поперёк фургон. Конечно, он был зелёный, и объехать его никакой возможности не было. Пришлось идти выяснять причину, по которой меня не пускают дальше.

Очередной лагерь, очередных инвалидов-путешественников спал мирным сном. Солнце ещё только собиралось вынырнуть из-за моря. Этот лагерь отличался от двух предыдущих, прежде всего, наличием сгоревших машин. Вдоль обочины выстроились четыре закопчённые фургона. Выбитые стёкла, оторванные дверцы, какие-то обгоревшие вещи, разбросанные вокруг. Что-то зловещее сразу почудилось мне в сгоревших машинах. Смертью запахло.

Пройдя немного дальше, я обнаружил и целые фургоны. Они стояли в прямую линию, плотно сомкнувшись бамперами. Оставшиеся возможные промежутки между машинами заполняли ветки, и даже целые стволы, срубленных деревьев. Баррикада. Слово само всплыло, без подсказки. Над сооружением не хватало только какого-нибудь плаката или красного знамени и ещё моложавой белой женщины с оголённой грудью. Где-то я всё это уже видел.

Пространство между поверхностью земли и днищем машин плотно заполняли булыжники, ими засыпали и колёса. Так что разглядеть, что делается за стеной из машин, я не мог. Борта фургонов носили следы весьма активной, я бы даже назвал бешеной атаки оружием пролетариата - булыжниками.

Стоя на дороге, я ощутил себя, как в детстве, маленькой мышкой, выбежавшей сдуру на середину обширной залы. Страшные когтистые коты могли таиться везде.

Тупик, западня, ловушка. Банка с ещё не проснувшимися скорпионами. С каждым днём всё обостряющееся чувство близкой опасности заставило вернуться назад, к стоящему поперёк дороги фургончику. Нет, объехать не удастся - справа скала, слева - близкий обрыв. Что делается внутри фургончика не видно - на стёклах, даже на лобовом - плотные шторы.

Не смотря на удивительно тёплое утро, по спине пробрал мороз от одной лишь мысли, что за мной из-за этих штор кто-то может следить. Я тихо вернулся в свою машину, так же тихо прикрыл дверцу и попытался успокоить расшалившиеся нервы. Но воображение угомоняться не собиралось. Мне уже представлялось, что тёмные пятна на дороге возле сгоревших фургонов - это кровь невинных жертв, что я явственно ощущал запах горелой плоти, только не сразу придал этому значение, и так далее.

Зачем-то. Ну вот, действительно, зачем, подсознание вытолкнуло наружу другое крайне неприятное словечко - каннибалы. Вспомнился тут же и опять не к месту полудокументальный фильм из жизни этих представителей рода человеческого. Вспомнилось, как каннибал говорит людоеду за завтраком: "Не хочешь, не ешь".

Срочно требовалось взять себя, пока не поздно, в руки и искать способ прорваться через неожиданное препятствие. На тот момент мысль прибегнуть к испытанному веками народному средству - принять внутрь для храбрости, не показалась мне такой уж неуместной. Тем более, что после того, как у меня перестали лить слёзы, и вернулось дыхание, я действительно ощутил прилив позитивной энергии. Не разбавленный спирт творил с моим, в общем-то, непьющим организмом чудеса. Хлоп, и план спасения себя любимого во всех подробностях предстал перед глазами. Я тут же принялся рьяно его осуществлять.

Привычным движением, разматывая трос передней лебёдки, я прикидывал углы и радиусы, скорости и усилия. Всего должно было хватить. Спирт, разливаясь внутри калеченого организма природным анестетиком, добавил не только храбрости, но и заставил на время забыть о больных ногах и малоподвижной руке. Я действовал бесшумно, как матёрый спецназовец. Последней каплей, придавшей решительности моим действиям, стало солнце, ярким лучом полоснувшее по притихшей природе и странному лагерю.

Тихо заурчал двигатель, медленно скатывая фургон с крутого склона. Натянулся и зазвенел трос. А дальше - рывок. Скрежет песка и гальки под колёсами, мерзкий визг резины по асфальту, ползущего боком фургона, двухсекундное колебание и, фургон, перегораживавший движение, с неожиданно сильным грохотом рухнул на дорогу. Всё остальное, как говаривал чемпион мира Писториус - давай Бог ноги.

Образовавшегося пространства оказалось более чем достаточно, чтобы беспрепятственно выехать на свободное пространство. Только я всё равно умудрился не вписаться и звучно процарапал бортом по павшему фургону. Да и пространство, которое я посчитал свободным, не долго таковым оставалось. Как черти из коробки с мармеладом, из припаркованных фургончиков посыпались обезьяны очень похожие на людей. Или наоборот, люди очень похожие на обезьян. Короче говоря, что-то лохматое и волосатое выскакивало из-под колёс, между камней, валилось с крыш, просачивалось среди веток.

Как в фильме ужасов, я видел их звериные, искажённые злобой грязные лица (и почему все монстры так негативно относятся к гигиене?). Существа держали в руках (или в лапах) дубинки, обломки веток, ножи, сверкал на солнце даже гаечный ключ. Какими-то несуразными толчками стая ковыляла к дороге. Они старались снова преградить мне путь. Ощущение колючей удавки на шее - непередаваемое, весьма яркое и почти реальное. Такого множества то ли карликов, то ли гномов никак нельзя было предположить. А они всё лезли и лезли откуда-то из щелей. И визжали и что-то выкрикивали.

Я разглядел всю чудовищную панораму за считанные секунды, пока огибал лежащий на боку фургон. Дальше простирался прямой и пока ещё свободный участок. Если я его проскочу, то смогу скрыться за поворотом, за нависающей над шоссе скалой. Но до неё метров двести, а существа уже на обочине. Грозят палицами, крючьями, ножами. Кто-то первый метнул в меня булыжник. За первым полетел второй, третий. И тут град камней обрушился на мою машину.

Действуя скорее по неведомому наитию, чем по холодному расчёту, я резко взял штурвал вправо, в сторону нападавших. Они шарахнулись от фургона, на секунду ослабив бомбардировку. Хрустя гравием по обочине, я проскочил в сантиметрах от передовой волны разбойников. И дальше завилял по дороге по синусоиде, затрудняя прицельный обстрел, хотя и теряя в скорости.

Заветный поворот приближался, но так медленно, что казалось, я его никогда не достигну. Удивительно, но борта, а самое главное - стёкла держали удар. Неоднократно попадавшие в них внушительные булыжники, отскакивали безо всяких последствий. Основная толпа злобно вопила где-то сзади, несколько колченогих фигур по курсу я посчитал недостойными внимания. Выровняв машину, погнал её вперёд, к свободе.

Я поторопился. Меткая рука швырнула в лобовое стекло бутылку. Обычную стеклянную бутылку, наполненную чем-то горючим. Хотя, собственно говоря, известно с чем. "Коктейль Молотова" на основе всё того же спирта полыхнул не хуже оригинального керосина. А может даже и лучше, только без дыма. Синее пламя заволокло обзор и сразу загудело на ветру.

У меня упало сердце. Благородная жидкость, которая так вовремя добавила адреналина в кровь и помогла совершить рывок к свободе, сейчас обернулась против меня. Машина горела синим пламенем. Скоро я стану одной из тех обугленных, что приткнулись у обочины. Видимо это те смельчаки, которые так же, как и я рискнули прорваться через засаду. И не смогли. Они либо сгорели, либо попали в плен, который, возможно, хуже смерти.

Как искры по ветру пронеслись жуткие видения моей страшной неминуемой гибели. Мне захотелось броситься с дороги в море и там разбиться и утонуть, но не быть пленённым сворой этих страшных дикарей. Одно плохо - я впереди ничего не видел.

Пришлось включить дворники и омыть стёкла.

Какие странные повороты совершает иногда Судьба. Самое простое и логическое действие, а в нём спасение. Начни я суетиться и спасать себя по какой бы то ни было инструкции или плану, неминуемо поджарился на радость дикарей. А тут два щелчка тумблерами и - ву а ля! Струя воды загасила пламя на стекле, дворники смахнули разбавленную жижу в сторону и вот я уже вижу дорогу. Ещё пара взмахов, и обзор чист. Пламя ещё пытается зацепиться за что-то на корпусе фургончика, но его сбивает встречный ветер и струя воды из омывателя. И огонь гаснет.

Мне не довелось разглядеть неистовство недовольной толпы, зеркало заднего вида всё-таки успело подкоптиться, но вой их я слышал. Не дай бог ещё раз услышать. Он ещё долго звучал, а потом мерещился пока я, выжимая из фургончика все его лошадиные силы, удирал от возможной погони.

Я гнал до тех пор, пока взмыленный фургончик не встал, как вкопанный - у него закончился заряд в аккумуляторных батареях.

Руки от штурвала пришлось отдирать, что называется, зубами. Меня била дрожь. Я боялся выйти и оглянуться назад, всё казалось, что ретивые уродцы вот-вот настигнут.

Днёвка прошла очень беспокойно, я ежеминутно оглядывался на дорогу, пока к концу дня не сообразил, что если они не догнали меня сразу, то вряд ли вообще будут преследовать. Тем не менее, на закате я собрался и проехал ещё тридцать километров, остановившись на ночлег в густом кустарнике.

Восход солнца застал меня в дороге. На остатках заряда я вкатился в настоящие горы. Местность менялась, приобретала новый характер. Горы вставали у меня на пути. Снежные вершины их плыли где-то далеко в глубине континента, но и то, что выходило к побережью не оставляло сомнений - мне придётся теперь не столько ехать, сколько карабкаться по дороге.

Весь день палило солнце, благодать разливалась теплом и покоем. Я хорошо отдохнул, аккумулятору приняли максимальную дневную дозу энергии. Мы с фургончиком готовы были брать новые препятствия. Почему-то представлялось, что все неприятности исчезнут, как только я преодолею горный хребет. Вот уж там, за ним простирается если не сама Земля Обетованное, то уж непременно её ближайший аналог, где, помимо вкушения материальных благ, найдутся разгадки и ответы, и наступит полная ясность.

Наверное, так и должно быть, вполне резонно ставить задачи и их последовательно преодолевать. С помощью даже и выдуманной морковки.

Утром упал туман, густой и очень холодный. Скорее всего, днём ожидалась ясная погода, что было на руку для успешного преодоления горных перевалов. Туман не позволял в полной мере оценить окружающий пейзаж, я определялся по косвенным признакам. Похоже, что дорога пришла в глубокое ущелье, обиталище вековых деревьев. Свет фар выхватывал толстенные стволы и низкие ветви то ли дубов, то ли клёнов, то ли буков. Рядом слышался шум горной реки. Приходилось внимательно следить за петляющей дорогой, чтобы не съехать в речку. Я готов был к неожиданностям. Ко всяким, но не к такой. На середину дороги из пелены тумана выбежал зверь. Если бы мне надо было быстро ответить, кто это, я, не задумываясь, сказал бы - бегемот. Но зверь, топая массивными ногами, так быстро растворился на другой стороне дороги, что я тут же начал сомневаться в изначальном определении.

Какие в этих северных краях могут водиться бегемоты? Только северные, то есть белые, полярные. А это ересь чистой воды. Сознательно-скептическая часть меня, как водится, отвергала очевидное и по принципу Козьмы Пруткова заявляла: не верь глазам своим. Нашлось другое, с точки зрения здравого смысла более правдоподобное объяснение. А именно - пробежал большой кабан. Ну, очень большой, заповедный. А туман и свет фар его так исказили в ещё тёмном почти ночном ущелье, что превратили тривиального жителя средней полосы в экзотическое животное. Однако рассудок, опасаясь за свою целостность, неожиданно заспорил. Пусть это всего лишь большой кабан, тогда надо глянуть на его следы.

"Да зачем ещё это надо, - возражала другая часть меня, - и опасно это. Вдруг кабану не понравится, что кто-то с неизвестной целью разглядывает его следы. И кабан возьмёт, да набросится. Ехать надо, а не по сторонам глазеть".

Преодолевая сопротивление, я вышел из машины. На сырой от тумана дороге чётко отпечатались вовсе не кабаньи копытца. То были почти округлые следы, диаметром сантиметров тридцать, прибрежный ил, прихваченный мощными ступнями, ещё пузырился. А где-то в кустах ещё явственно слышался треск продирающейся туши.

Бегемот. На Ладоге. Может он шерстистый какой-нибудь. И очень северной породы. Чушь, таких же не бывает. А какие бывают? Особая Невская разновидность?

Вместе с туманом лучи солнечной зари развеяли и мистический ореол загадочного зверя. Надо было внимательно следить за дорогой, на полотне попадались упавшие со скал камни. Пока фургончик благополучно справлялся с подъёмами. Однако ему было тяжело, двигатель надсадно визжал и, наверное, перегревался, да и аккумуляторы разряжались гораздо быстрее. Мне следовало учитывать горную специфику и загодя выбирать места для стоянок, не заслонённые ближайшими кручами.

За первым перевалом обнаружилась широкая лесистая долина, спуск в которую позволял немного сэкономить на энергии. С последнего крутого поворота над пропастью я разглядел, что дорога вплотную подходит к реке, где имеется лужайка, а значит и незатенённое пространство.

Всей душой устремившись к заслуженному отдыху, я снова пропустил подстерегающую путника опасность. И опять это была засада. Теперь более грамотная и надёжная, проскочить которую элементарной хитростью и везением не представлялось возможным.

Три последовательные каменные баррикады с узкими проездами, устроенными не по одной оси и перегороженными здоровенными брёвнами в качестве шлагбаумов. Инерции движения фургончика как раз хватило, что бы тормозя изо всех сил, замереть у первого бруствера.

Если здесь меня ждут те же карликовые гномы, то я пропал. Деваться отсюда совсем некуда: пропасть и для здорового тренированного человека имела смертельный вид, а нависшую над дорогой скалу и профессиональный альпинист с хорошим снаряжением не сразу одолел бы. А тут я, калека, убогий и больной. Мне стало так жаль себя, что я обречённо поковылял навстречу Судьбе. Она тут же познакомила меня со своими гонцами. Трое крепких с виду мужчин при головах и ногах с руками поднялись из-за камней. Лица их загорелые и суровые в другое время и в другом месте вызвали бы симпатию. Но ребята целились мне прямо в грудь из самодельных луков, что не соответствовало дружеской атмосфере.

Не знаю, что такое смотреть в чёрный зрачок ствола огнестрельного оружия. Не доводилось. Зато вид зазубренного наконечника, готового рвать плоть, впечатлял не меньше. Скорее смотрелся более наглядно. Впечатлительные натуры могли бы и пасть в обморок. Сегодня был не мой день для падений. Я предъявил мозоли на руках, меня обыскали и завели за первую баррикаду. Внутреннее обустройство позволяло вести настоящий бой, пусть даже и стрелами. У охранников имелись ещё и длинные копья, а так же укороченный вариант - дротики. Аккуратные кучки удобных под руку камней наверняка так же представляли собой оружие обороны.

Ребята не по-детски озабочены своей безопасностью. Неужели шайка карликов, гостеприимства которой я так счастливо избежал, может представлять такую серьёзную опасность. Или это не единственный враг, который заставил воздвигнуть блокпост.

Серьёзность и нешуточность обстановки слегка смазывались пёстрой боевой раскраской всех трёх лучников. Но я не обманывался. За чёрно-жёлто-красной краской полуобнажённых тел не пряталась игра в войнушку. Если ребята и играли, то на всю катушку, со смертельными исходами.

Про себя я окрестил новую группу "индейцами". Предыдущая проходила, как "злобные карлики". Остальных я как-то не успел поименовать, они значились просто "те, кто в начале". Оказывается дорога - весьма населённое место, причём весьма разнообразной публикой. Эти мне нравились больше всех остальных, не смотря на суровый приём. Проникся симпатией без особых причин.

Двое вернулись на пост, один проводил к костру. Обыденная вещь, но какая показательная. Даже костёр у "индейцев" отличался аккуратностью, не дымил. По сути это был стационарный очаг, где можно и пищу приготовить в котле и ведро воды согреть и барашка зажарить. Я даже не оглянулся, когда хлопнула дверца в моём фургончике. Пусть проверяют, мне скрывать нечего, а в их состоянии лишняя предосторожность вовсе не лишняя.

У очага орудовали две симпатичные улыбчивые девушки без видимых повреждений конечностей. Меня усадили за самодельный столик и угостили чаем. Я перемигивался и обменивался улыбками с кухарками и с удовольствием оглядывал очень рационально устроенный лагерь. Девять фургонов расположились по периметру поляны, между ними "индейцы" устроили плотный плетёный забор на всю высоту машин и даже выше. Поляну они перекрыли большим шатром из парусины и веток. Очаг располагался на выходе из импровизированной залы, в которую выходили двери всех фургончиков.

Причём строительство продолжалось, в углу лежали приготовленные жерди и ветки. Никаких посторонних вещей или разбросанного мусора не наблюдалось. Чистота и порядок, как в воинской части. Не иначе, как отставной майор в командирах здешней команды.

Между тем пауза затягивалась. Мы кого-то ждали. И этот кто-то, наконец, появился. Тот самый "майор", такой же раскрашенный "индеец" только шумный и многословный.

Он сразу ликвидировал паузу, заполнив объём и между фургончиками и между людьми:

-- А-а-а! Привет, привет! Одинокий путник с большой дороги! Мы рады! Мы всегда рады хорошему человеку!

Шумный "майор-индеец" сходу признался, что зовут его Слава, что он тут действительно главный, несмотря на отсутствие у него одного глаза. Он дважды повторил, видимо неоднократно используемую шутку насчёт кривого короля в царстве глухих.

Ларчик открывался просто - меня принимала колония глухонемых, а Славик носил один стеклянный глаз. Зато язык у него работал за всё немое племя. Подтянулись остальные жители посёлка. С охоты они принесли уже освежёванные тушки каких-то животных не крупнее зайцев. Но мне показалось, что то были вовсе не зайцы.

Славик знакомил меня с поселянами, продолжая громко разглагольствовать и размахивать длинными руками, как ветряная мельница. Речь его долго не задерживалась на одном предмете, металась с одного на другое так, что я с трудом успевал следить. Природная говорливость, помноженная на необходимость жить среди неговорящих. В племени (я так именовал команду, в которой гостил) сложилось разделение труда. Славик - вождь говорил и махал руками, остальные работали. Я попытался задать какие-то вопросы, волновавшие меня, но быстро понял, что ответов на сложно отвлечённые темы, типа, где и почему мы находимся, и куда ведёт единственная дорога, я не получу. Спрашивать надо было о чём-то простом, конкретном с односложным и однозначным ответом.

-- Я тут утром по дороге бегемота встретил, - мне удалось вклиниться в монолог вождя, - здесь что, бегемоты водятся?

Славик залился громким заразительным смехом. Призывая в свидетели всё племя, он изобразил кого-то неуклюжего с одышкой и тяжёлой поступью. Все заулыбались.

-- Нет, что ты. Здесь бегемоты не водятся. Это же горы, хоть и не очень высокие. Какие в горах могут быть бегемоты. Ты, наверное, встретил безрогого широкомордого носорога. Они очень на бегемотов похожи. А сами бегемоты дальше живут, на реке, отсюда километров двести будет. Там, да, им хорошо. В воде плещутся. А здесь, нет, только носороги. Но они пугливые. На свет идут и боятся. Боятся и идут.

Во мне всё сильнее что-то двоилось. Одна часть понимала всё верней и верней, что вокруг что-то не так. Другая же сопротивлялась изо всех сил, утверждая, что меня просто водят за нос. Славик производил впечатление откровенного болтуна, которому в другое время и в другой обстановке веры ни на грош. Но тут предводитель "индейцев", если и приукрашивал, то совершенно не значительно. Скорее он хвастался. Бахвалился успехами на охоте, своими организаторскими способностями, правильным устройством лагеря. Как же, из команды глухонемых умудрился в короткий срок сколотить дееспособную охотничью бригаду. Пожалуй, тут он был к себе вполне справедлив. Хотя большая часть команды оказалась бывшими спортсменами-разрядниками, и в основном по стрельбе из лука.

Зато в россказни про охоту на крокодилов, которые обитают в широких и глубоких горных озёрах и большой реке через них протекающей, я так и не поверил. Меру надо знать.

В целом "индейцев" мало беспокоило, как они здесь очутились. Главное - им тут нравилось. Зимовать они готовились со всей серьёзностью. А ехать дальше не возжелали, посчитав, что от добра добра не ищут. Здешние места изобиловали дарами леса, дичью и рыбой, а в свою охотничью удачу они верили. Ну и так далее.

Злобных северных карликов опасались, называли их "мерзкими гномами" и оборону держали в первую очередь против них. На мой вопрос, что находится южнее, Славик как-то замялся и свернул разговор на приготовление жаркого из дичи.

Поскольку мне не было предложено остаться в "индейском" племени, я решил, что вождь-Славик опасается за свой "трон" и хотел бы в рамках приличий побыстрее отправить меня дальше. Обстановку южнее племени прояснить так и не удалось.

В качестве претендента на "трон" я себя не рассматривал, поэтому не загостился у "индейцев". Следующим же утром, радушно провожаемый, покинул я стоянку. Одноглазый вождь Славик щедро отвалил на дорогу полтуши печёного местного грызуна. Крупнее зайца и вкуснее курицы. Наступило шестое сентября по местному календарю.

День ничем особенным не примечательный, кроме того, что минул месяц, как я в пути. И уже отмотал тысячу двести тридцать километров. Дорога, несомненно, обязывала не отвлекаться ни на что постороннее, хотя я и двигался со скоростью, не превышающей двадцать километров в час. Но голова оставалась свободной, и я загрузил её путевыми расчётами.

Получалось, что если ехать, преодолевая все препятствия и делая вынужденные остановки в среднем по сорок-пятьдесят километров в день, то в течение оставшегося сентября проеду не более тысячи километров. Накладывая маршрут на карту условной Карелии, я к октябрю не доеду и до условного Бологое. Надо считать, что реально пройденный путь будет в два-два с половиной раза длиннее прямой линии на карте. А поскольку карты у меня нет, да и у всех мною встреченных и намёка на неё не оказалось, то положение может сложиться ещё плачевнее.

Свои расчёты я делал исходя из того, что впереди всё отчётливее замаячила перспектива вынужденной зимовки, как бы я скептически к ней не относился. Все попадавшиеся на дороге существа упоминали о ней и как-то готовились. Не встретившиеся, по всей видимости, торопились откочевать как можно дальше к югу и там встречать приход зимы. Сколько их всего таких набиралось, я не знал, можно было только ориентироваться на номер "10021" и считать его моим номером в общем заезде, цель которого так до сих пор и не прояснилась.

Долина, которую усердно нахваливал Славик, и в самом деле производила впечатление благодатной. Там-сям с возвышенностей я наблюдал дымки костров, соответствующие укромным стоянкам. Я не останавливался и не тревожил этих людей. Раз прячутся, значит, не желают, чтобы их беспокоили.

Река так же впечатлила могучим полноводным потоком. Здешний мост через достаточно бурную реку был выполнен по всем правилам мостостроения - высоко зависал над водой на массивных опорах. Я постоял на мосту, оглядел реку и берега в бинокль и, не обнаружив ни одного гиппопотама или самого завалящего крокодила, в сердцах обругал болтуна Славика за его никчемные байки, а себя за доверчивость.

Здесь на память мне пришёл один старый знакомый, который совершенно серьёзно утверждал, что ему довелось попасть в небезызвестную по голливудскому фильму "временную карусель" под названием "день сурка". Причём дважды. И пробыл он в этих "каруселях" не один год, где выучил пять языков и научился играть на баяне. Правда, почему-то наотрез отказывался демонстрировать на публике свои приобретённые навыки, уверяя, что может загреметь туда снова. Умеют же люди врать.

За долиной опять пошли горы. На этот раз они были ещё круче и протяжённее. На первом же перевале меня встретил снег. Фургончик не справился со скользким подъёмом. Маневрируя на склоне, я чуть не слетел в пропасть. Пришлось встать на вынужденную стоянку. До вершины перевала я не дотянул всего сотню метров, поэтому, чтобы не бездельничать, взял лопату и принялся чистить дорогу. Одна только мысль, что придётся застрять на продуваемой сильнейшими ветрами седловине, приводила меня в неописуемый ужас. Несколько утешало то, что ужас смешивался с восторгом от наблюдаемых бесподобных горных пейзажей, открывающихся с перевала. С него хорошо просматривалось, что горы тянутся ещё очень далеко и многие покрыты снегом. Море пропало за хребтами совсем, оно только угадывалось по тому, куда устремлялась пересечённая мной большая река без крокодилов.

Отсюда и покинутая благодатная долина смотрелась очень заманчиво, так, что я даже подумывал, а не погорячился ли я, не вернуться ли мне пока не поздно обратно и поискать в ней свой укромный закуток на зиму. Но внутренний голос (будь он неладен) был категорически против, он гнал меня вперёд.

На следующий день со стороны спрятавшегося моря пришли тучи, подул тёплый ветер и пошёл дождь. Снег смыло, и я покинул перевал.

Люди в горах не встречались, хотя однажды ночью мне показалось, что на противоположном склоне очередного ущелья и вижу свет фар. Но свет однажды мелькнул и больше не проявлялся. Зато произошла встреча с зелёным фургончиком, рухнувшим со склона на очень опасном повороте. Мне зачем-то загорелось проверить его. Людей ни живых, ни мёртвых в машине и рядом не оказалось, а вот припасы сохранились. Я решил, что имеет смысл не оставлять их на месте аварии и целый день перетаскивал консервы, инструменты, одежду и всё что мог унести в одиночку.

Обратил я внимание и на номер на штурвале. Там значилось - "9871". Больше никаких упоминаний о владельце обнаружить не удалось, я даже не мог сказать мужчина это был или женщина. Одежда - унисекс, ботинки сорок первого размера, документы и личные вещи отсутствуют. Хотелось верить, что водителя кто-то подобрал, и он не валяется где-то в глубине простирающегося дальше каньона.

Тронувшись осторожно в дальнейший путь, я примерял ситуацию на себя. Такая авария, даже если не увенчается гибелью или новым увечьем, чревата довольно быстрым концом в негостеприимных горах. Пешком отсюда я никуда не уйду. Вся моя надежда на мой зелёный фургончик. И он меня ни разу не подводил, если не считать того, что мы застряли на перевале. Тут уж его возможности исчерпывались. Зато сколько раз он спасал мне жизнь. Я нежно погладил штурвал моего железного коня и промурлыкал в адрес авто что-то нежное и задушевно-лирическое.

При подъёме на очередной перевал, произошла ещё одна странная встреча. Огромная тень вдруг накрыла фургончик. Громадная туша кого-то крылатого мелькнула и сразу скрылась за скалой. Я успел разглядеть только широкие крылья и длинный чешуйчатый хвост. Но я был целиком занят дорогой, а видение таким коротким, что уже через пару часов я считал, что хвост мне привиделся от переутомления, и следует остановиться на отдых.

Я уже неделю путешествовал в горах. На солнце загорел и обветрился, привык к высокогорному воздуху. За это время трижды шёл дождь со снегом, солнце, хоть и яркое, светило всё реже, как бы угасало. Погода явно портилась, приближалась осень. В горах это ощущалось особенно наглядно. Листва на глазах желтела, краснела, опадала. Зелёная граница с каждым днём понижалась, увеличивая ширину жёлто-красной растительности. Только могучие сосны и кедры не менялись, готовясь во всей красе встретить суровое время зимы. А мне следовало как можно скорее отсюда из этой суровой красоты убираться.

10.

Суеверностью я страдал всю сознательную жизнь в умеренных количествах, на большую часть примет просто не обращал внимания. Но пришло 13 сентября, и я застрял плотно. Причём обидно-то как - на очередном перевале снега практически не было, а его опасался. Снег сдувало прямо-таки ураганным ветром, а вот в укромном затенённом ущельеце его оказалось - мне по грудь. Учитывая плотность, мне даже показалось, что он тут с прошлой зимы лежит. Но такого быть не могло, потому что через ущелье передо мной проследовал не один десяток и даже сотня машин. Им просто повезло. Мне - нет. Другого выхода, как рыть в плотном снегу туннель, я не видел. Но, странное дело, я уже не страшился препятствий, верил в свою звезду. Я могу, я должен, я преодолею. Даже моё хлипкое здоровье не помеха. Кстати, за месяц с небольшим, что я стал водителем фургончика (дай Бог ему машинного здоровья), состояние моё существенно улучшилось. Виной ли тому постоянная и разнообразная физическая нагрузка, свежий здоровый воздух, частая видимая безвыходность ситуаций, или что-то ещё, мне было не ведомо. Но сейчас я мог, хоть и не так ловко, справляться с тем, что раньше было совершенно не под силу. Поэтому, беря в руки лопату, я точно знал, что вспотею, но справлюсь и на этот раз.

Я отвёл фургончик в глубокую нишу под скалой, подальше от падающих сверху камней и пластов снега в виде маленьких лавин, и приступил к работе. За остаток дня снег поддался в длину примерно на десять шагов - широкий красивый туннель. Оставалось пройти ещё почти десять раз по столько и, как говориться - "золотой ключик" - наш. Ободрённый успехом и дав себе задание на завтра удвоить производительность, я отужинал и лёг спать пораньше. Утро преподнесло сюрприз. Выпал свежий, молодой, рыхлый снег. Нельзя сказать, что от моей траншеи ничего не осталось, что-то там проглядывало. Но работу надо было начинать заново.

И я уже взялся за неё. Не с таким пылом, как вчера, да и свежие мозоли давали о себе знать. Тем не менее, до полудня я вычистил вчерашний забой и существенно заглубился в девственный снег. От работы меня оторвал отдалённый шум. Это было сродни то ли шуму водопада, то ли грохоту камнепада. Узкое ущелье резонировало и сбивало с толку. Не разобрать даже с какой стороны идёт шум. А он всё нарастал. Похоже было, что что-то ко мне приближается. Что-то большое, опасное и нехорошее. Мне захотелось укрыться в фургончике. Пока я бочком подтягивался к машине, озираясь в поисках грозящей опасности, гул стал настолько громким, что я заподозрил большой обвал, который сейчас накроет и меня и фургончик, и дорогу со злополучным снегом, так некстати задержавшим меня.

Обвал тут оказался ни при чём. Из-за поворота, пытаясь удержать равновесие на скользком от снега асфальте, выскочило крупное парнокопытное. Я посчитал, что это зубр, таких вот красавцев я видел на этикетках с "Зубровкой". Могучий зверь выровнял бег и на всех парах ринулся в узкое ущелье, навстречу снежному заносу. Отставая от вожака на три корпуса из соображений субординации, за ним следовало стадо. Плотной массой, плечо к плечу (или что там у них взамен плеч) зубры неслись по дороге.

Я успел только мышкой юркнуть в машину и захлопнуть дверь, как передовые животные поравнялись с фургончиком. На снег они не обратили никакого внимания, только белое облако взметнулось ввысь и вширь и заполнило ущелье. В нём, в облаке исчезали всё новые волны бегущих зверей. Грохот теперь стоял просто чудовищный, ущелье гудело и стонало, снежная пурга расползлась до самого фургона и накрыла его. Стало темно, как ночью. Я перестал видеть, что твориться на дороге. Однако фургон трясло так, что сомнений не оставалось - гон продолжается.

Больше всего я опасался, что звери раздавят меня прямо в фургончике, но, по счастью, в нишу они не заглядывали. Только изредка кто-то отбившийся от стада чиркал могучей спиной о борт, отчего фургон вздрагивал и ударялся о стену.

Безумство жизни продолжалось больше часа. Наконец шум начал стихать, поток зубров, а может и бизонов, поди, разбери, чем они отличаются, стал редеть. По дороге в рассеянном снежном тумане разрозненно бежали отставшие. Надо думать, чахоточные или просто ленивые, такие всегда найдутся, даже среди зубров. Медленно оседала снежная пыль. В конце концов, всё кончилось, и я рискнул покинуть убежище.

Первым делом я осмотрел снаружи фургончик. Мои опасения оказались напрасными. Всего несколько неглубоких вмятин и царапин от рогов да снесённое левое зеркало составляли весь ущерб. Зато снежный занос превратился в плотно утоптанную дорогу, в середине которой лежала туша забитого стадом насмерть соплеменника. Путь был свободен. Мне опять крупно повезло. Во-первых, что так ловко избавился от снежной ловушки. Во-вторых, и это главное, я не оказался на пути мигрирующего стада. Тут бы нас с фургончиком уже никто бы не спас. Размазали бы по дороге или столкнули в пропасть. Ну и в третьих - мне на халяву перепала целая гора свежего мяса. Везёт утопленнику.

11.

Горы кончились неожиданно. 17-го сентября. Накрутив на спидометре полторы тысячи километров, я въехал на очередной перевал. С него открылась великолепная картина южных предгорий. Бескрайняя лесистая местность ещё слабо тронутая жёлтым дыханием осени. Сверху хорошо просматривался шрам от прохождения по лесу мигрирующего стада бизонов. Как только местность позволила, животные оставили дорогу и продолжили путь по внутреннему компасу прямо через лес, строго на юг. Я в душе пожелал им удачи, но и порадовался, что наши пути разошлись. В памяти осталось выметенное от снега ущелье и вкус жаркого из нежной мякоти павшего быка. Слева вдали заблестело море. Оказалось, что я по нему соскучился. Воодушевлённый победой над горами, начал я спуск. Но оказалось, что не один я спускаюсь с гор. На очередном повороте догнал медленно ползущий караван зелёных фургончиков с неизменной надписью "ЭУЛИССА". Беспрепятственно пристроившись в хвосте, я с надеждой глянул на икону (с самого начала она располагалась среди кнопок и рукояток на торпеде). Недремлющий святой оберегал, так мне хотелось верить, одинокого странника, и вот довёл его до большого человеческого коллектива. Украдкой перекрестился.

Так мы и катились, пока не достигли места стоянки. Тут открылся масштаб группы. Не меньше пятидесяти машин хаотично расползлись по поляне, стараясь занимать места ближе к деревьям.

На меня никто не обращал внимания, из чего я сделал вывод об отсутствии в группе железной военной дисциплины. Таковой мне подтвердили и в штабном вагончике. Найти его было проще простого: фургон стоял на виду и обвешан был со всех сторон многочисленными флагами, транспарантами и надписью для бестолковых - "ШТАБ". При мне хозяева фургона вынесли и укрепили доску, на которой сразу пришпилили пару свежих объявлений из отрядной жизни. Судя по всему, общественная жизнь била здесь ключом, для неё откуда-то даже в самых глухих местах всегда находились активисты-добровольцы. Завидовал я им иногда. Вот откуда им известно, что надо сейчас делать, кроме приготовления пищи и отхода ко сну? А они знали. В объявлениях значились графики дежурств, новые нормы расхода общественного сахара, ответственные на сегодня и на завтра за выпечку хлеба (в скобках - лепёшек), очередное китайское триста сорок восьмое предупреждение о запрете на употреблении алкоголя в пути и на стоянках и о его добровольной сдаче, выговора троим не прошедшим первичный медосмотр. И много чего ещё было в объявлениях писаных ровным школьным почерком на листах в клеточку.

Озабоченные своими неотложными делами активисты, на мои вопросы отвечали невпопад, лишь бы отвязался. Я повернулся лицом к простому народу из каравана. Оставил фургончик на обочине, тщательно запер дверцы (на Аллаха надейся, а верблюда привязывай - бдительность никто не отменял) и пошёл прогуляться по обустраивавшемуся лагерю. Принимали меня в основном радушно, но прояснить картину бытия не могли. Люди просто с самого начала ехали большой группой, поскольку так надёжнее и безопаснее, а всё остальное, включая местную космогонию, переложили на тех, кто в голове колонны, в штабном фургончике. Ну, этих я уже видел. Был, конечно, шанс, что к вечеру, когда всё успокоится, попробовать переговорить ещё раз с кем-то из добровольных начальников колонны. И я подождал до вечера.

Глядя из своего укрытия в тени фургончика на весёлые, жизнерадостные лица, слыша заразительный смех у костров, я понимал, что было бы неплохо, может быть даже целесообразно пристать к такому каравану. Но то ли уже укоренившаяся с момента увечья привычка к одиночеству, то ли смутное, невыразимое в чёткую мысль желание пройти путь до конца самому и одержать не коллективную, а личную победу, в том числе над собой, останавливало. Обойдя весь лагерь и перезнакомившись почти со всеми, я оставил принятие окончательного решения на утро. Всегда полезно с проблемой переспать.

У двери моего фургона меня поджидала девушка, в белой косынке, такая бойкая вся из себя, из активисток. Она нетерпеливо прохаживалась по дороге и когда узрела меня и узнала, тут же ринулась в атаку:

-- Я вас уже два часа ловлю (откровенное преувеличение, если не сказать больше). Где вы бродите? (а где я брожу?). Мне нужно вас зарегистрировать и поставить на учёт. Вы имеете какую-нибудь профессию? Тут сплошные инвалиды, а у нас не хватает врачей, и нет картографа. А ещё нужен плотник и автомеханик. Есть и другие общественные обязанности. Я вижу, вы парень крепкий, руки-ноги на месте, вы могли бы заняться заготовкой воды, носить вёдра. Поскольку вы едете один, мы к вам подселим соседа. В некоторых фургонах едут по трое, это тяжело.

Вот тебе бабушка и Рабиндранат Тагор! Водонос! Ё-ка-лэ-мэ-но! Несмотря на опускающуюся ночь, мне как-то сразу захотелось тут же стартовать, и ехать, ехать и ехать. Подальше от этой комсомольской ячейки на колёсах.

-- Вы знаете что, драгоценная, не знаю, как вас зовут. Я подумаю над вашим соблазнительным предложением, а утром сообщу, и мы с вами обязательно поженимся.

-- Жениться пока не обязательно, мы вам выделим соседа мужского пола. А браками у нас ведает бюро (Господи, твоя воля. У них ещё и браками заведуют активисты).

-- Очень мило с вашей стороны, что сосед окажется мужчиной. Но, во-первых, ночью я громко храплю, а кроме того, в фургоне надо всё переоборудовать, а заниматься этим на ночь глядя, не самое лучшее решение.

-- Тогда сдайте добровольно сахар и спирт, а так же муку для выпечки хлеба и излишки одежды.

Если речь зашла о добровольности, значит, могут изъять и силой. Мне окончательно расхотелось ночевать вблизи лагеря с его активистами и бюро во главе. В это время над лесом разлился и повис морозящий кожу низкий звук.

-- Так, - деловито заявила девушка-активистка, - это сигнал отбоя. Всем спать, завтра продолжим.

Я остался один. Дождавшись, когда затихнут шаги моего агитатора и экспроприатора, я забрался в машину и тихо тронулся по шоссе. Конечно, вряд ли в этом случае следует ожидать погони, но лучше не привлекать и дальше к моей персоне излишнего внимания. Они ещё только формируются, как структура с жёсткой вертикалью власти, до прямой конфискации дело ещё не дошло, но на верном, как говорили, пути стоят товарищи.

В дороге мне светила половинка луны, дорога просматривалась, поэтому фары я включил, когда достаточно углубился в густой лес. Здесь тоже бурлила лесная общественная жизнь, только ночная, почти бесшумная. На дорогу в свет фар выскакивали то лиса, то заяц, то ежи скопом среди ночи удумывали пересекать шоссе. Надо мной несколько раз пролетел-пробарражировал филин, не филин, сова, не сова, с размахом крыльев во всю ширину дороги.

Я посчитал, что двадцать километров достаточное расстояние, чтобы не участвовать в утренней лагерной обязательной линейке с последующей физзарядкой, и остановился на ночлег.

12.

Дорога снова вышла к морю. Оно сильно изменилось. Виной ли тому более позднее время года, или какая другая причина, я не мог судить. Оно стало злее. Беспрерывно штормило, с моря дул сильный порывистый холодный ветер. Побережье состояло из бесконечных утёсов, о которые разбивались очень большие волны. Стоянки приходилось устраивать в поймах небольших рек и ручьёв, заглубляясь в лес, чтобы спрятаться от ветра. Зато в лесу я чувствовал себя замечательно. Ветер шумел где-то далеко верхушками крон, на поверхности же царили покой и тишина.

Лес изобиловал ягодами и грибами. Вообще, такого количества и разнообразия грибов я не встречал ни разу, хотя по грибы до злополучной аварии был охочь, да и места наши славились, как грибные. Я наедался грибным кондёром, но не забывал и сушить, отбирая только самых крепеньких боровичков. Времени у меня было для такого занятия вдосталь. Ритм движения около семидесяти километров в день, препятствий ни каких.

Там же в лесах я догнал ещё один караван. Поскольку никакого желания участвовать в инвалидной общественной жизни я не имел, то предпринял попытку сходу прорваться мимо колонны. Пошёл на обгон ещё более длинной, чем предыдущая, зелёной гусеницы. Эти оказались хитрее и алчнее, а может просто среди них затесалось больше чиновников. Мне удалось отбиться только ценой потери половины наличного сахара и чая, который молодцы всё порывались перевзвесить и пересчитать, а так же дежурного набора инструментов. Как у запасливого хозяина, у меня имелся кое какой двойной запас, образовавшийся после зачистки упавшего в ущелье фургона. Но всё равно было обидно просто так расставаться с припасами. Кто знает, что ещё ждёт впереди, а продукты уже превратились в местную валюту. Тешил себя надеждой, что хоть здесь удастся просветиться, в столь многочисленном караване могли бы и поделиться полезной информацией. Тщетно, ничего они не знали, либо умалчивали.

Кто-то снова в разговоре сослался на мифическую особую программу поддержки земных инвалидов инопланетянами. Якобы, в рамках этой пресловутой программы и проводится марафон. Много чего ещё рассказывали противоречивого и сказочного. Рождались караванные мифы, которыми они сами себя поддерживали. Единственное, в чём в этом караване все были единодушны - это в конечной цели. С мечтательным выражением на лицах, хозяева каравана утверждали, что где-то там, ближе к линии тропиков, на берегу тёплого моря расположены ожидающие победителей посёлки, где у каждого будет своё дом и участок. К этому я добавлял про, себя конечно - а ещё молочные реки и кисельные берега. С их слов именно там располагается рай, где они излечатся от своих многочисленных и разнообразных болезней и увечий.

Ну что же, лучше такая цель, чем никакой. Я хоть и критиковал в душе рассказчиков и мечтателей, но другой пока не нарисовалось. Примем эту цель за ближайшую рабочую гипотезу и поедем дальше, тем более, что проверить её можно только достигнув. Меня же беспокоило другое - ещё две-три такие встречи и я останусь без продуктов. И тогда уж точно придётся вступать в караванное сообщество. Пока же я решил экономить. И стал учиться охотиться.

Самым простым, как мне показалось вначале, было изготовить лук и стрелы. Воодушевлял пример племени глухонемых "индейцев". Трижды приступал я к изготовлению стреляющего оружия. Извёл несколько кустов орешника, ивняка и прочей невинной растительности. Сгубил целый моток толстой лески, но положительного результата так и не достиг. Я успевал выпустить из своего детища пять-шесть стрел, как лук мой терял упругость, ломался, и я оставил затею, опасаясь, что у меня и рыболовная леска кончится.

С рыбалкой получалось гораздо лучше. Во-первых, навыки рыбака-любителя у меня уже кое-какие имелись изначально. Во-вторых, в каждом ручье, а в реке и подавно, водилась рыба. Большая и маленькая. Рыбное меню я установил четыре дня в неделю, грибное - два. А в праздничный день - воскресенье мог позволить себе мясную тушёнку с макаронами.

27 сентября я достиг места побоища. Вначале дорогу перегородил лежащий на боку фургон. Я подумал, что опять приехал к очередной засаде и долго с предосторожностями обходил лесом лежащую машину. Но людей тут не было. По крайней мере, живых. Мёртвые были. Много. На самой дороге, на обочине, в лесу стояли обгоревшие и разбитые машины. Внутри и снаружи лежали убитые.

После неизбежного после просмотра подобной картины шокового состояния, в котором я пребывал несколько часов, наступила вначале истерика, потом депрессия. Ну а уж затем - желание побыстрее покинуть это "Куликово поле".

Картина получалась на поле такой хаотичной, что нельзя было говорить наверняка - напали злые люди на очередной караван, и он яростно отбивался, или же караванщики сами передрались между собой. Судя по тому, как над трупами поработала природа во главе с животными-падальщиками, от битвы меня отделяла неделя или около того. Но я мог и ошибаться. Как ни печально и жутко видеть смерть в таком изобилии, но мне предстояла тяжёлая, грязная и вонючая работа - убрать с дороги перевёрнутую и сгоревшую технику.

С помощью лебёдки я справился с задачей удивительно быстро. Оставалась вторая - похороны павших в неведомой битве. Я выбрал один фургон, стоявший примерно в середине гиблого места, и перетащил в него всех покойников. Завалив фургон ветками и горючим материалом из фургонов, я устроил погребальный костёр.

Кровавый получался марафон. Не на жизнь, а на смерть боролись инвалиды. Смертельно опасной оказывалась такая с виду прямая и удобная дорога. Что делать, она была одна единственная. Ни свернуть, ни, теперь уже, повернуть. Часть фургонов оказались разграбленными, из чего я сделал вывод, что имелась победившая сторона, которая воспользовалась плодами победы. Но и мне кое-что досталось кроме покойников. Тем более, учитывая предстоящие возможные встречи с соплеменниками, надо было иметь какую-то валюту, чтобы откупаться в экстремальных ситуациях. Война в любых масштабах была не для меня. Так что я сжал свою природную брезгливость в кулачок и сгрёб всё, что не попортили и не растащили животные, огонь и победители.

Отсюда надолго зарядили дожди.

Скорость передвижения моя упала. Иногда за день удавалось проехать не более двадцати километров, хотя препятствий в виде подъёмов и объездов не встречалось. Мои, ничем не подкреплённые расчёты показывали, что если бы я ехал строго по прямой, то сейчас миновал бы Москву. А вот со всеми извивами получалось, что я вряд ли ушёл от широты Санкт-Петербурга. И до мифической страны обетованной мне колесить ещё не меньше пяти тысяч километров. Если не сгину раньше, то Новый Год и Рождество буду встречать ещё в дороге. Несмотря на то, что я на словах не поверил и раскритиковал рассказы о райских посёлках на берегу лазурного моря, мысленно я часто к этой теме возвращался. И не верилось, и хотелось бы. Даже иногда рисовал в своём воображении, как могла бы выглядеть жизнь подобного посёлка. Само собой, она и была райской. Вечное лето, круглогодичная зелень, экзотические фрукты, только руку протяни, купание в чистейшей морской воде и валяние на белом песочке. За жизнь бороться не надо, поэтому всех вокруг распирает от доброты и желания чем-нибудь да осчастливить ближнего.

Идиллия.

Даже не надо ходить для этого к гадалке - такого в реальной жизни не бывает. Зло гнездится и под пальмами. От того, что оно не в валенках, а в набедренной повязке, сути дела не меняет.

День заметно укоротился. Листва с деревьев под холодным дождём осыпалась потоком. Меня давно и безнадёжно мучил вопрос - кто здесь чистит дорогу? Ведь она производит впечатление ухоженности, несмотря на отсутствие знаков. Покрытие свежее без повреждений и павших стволов поперёк трассы. Может ночами специальные подземные команды гномиков орудуют на шоссе. Чистят, моют, убирают.

5 октября я достиг берегов ещё одной большой реки, которая от дождей разлилась и затопила низинную местность и уже знакомой мне конструкции низкий мост. На возвышенности перед рекой раскинулся огромный лагерь. Точнее, несколько лагерей. Видимо сюда и подтянулись все караваны в ожидании окончания дождей и спада воды.

Судя по всему, стояли они тут уже давно. Костры, навесы, неизменное бельё на верёвках, пни от порубленных деревьев, мусорные кучи. Все признаки пребывания человека не слишком разумного. Мне, как путнику-одиночке, следовало опасаться ту всего. И скрытой конкуренции, перерастающей во враждебность между караванами и откровенных бандитов. В одиночку меня тут быстро разденут и разуют. Приходилось идти на риск.

Выбрав, как мне показалось, самый большой караван, я подрулил к стоянке и припарковался возле крайнего фургона. Операция моя не прошла незамеченной. Из фургончика выскочила всклокоченная дама с бородавкой в углу носа и увесистой палкой, на которую она то опиралась, то принималась грозить. И ещё дама тут же начала орать (и почему они всегда такие скандальные?), что место занято, что она не потерпит, что у неё уже три пары носок украли и что-то ещё в том же духе.

Обидно, сходу налететь на скандальную фурию. Не повезло. Скрытый манёвр, незаметно раствориться среди себе подобных, не прошёл. Надо было срочно менять место парковки, пока на крики не собрался весь лагерь. А куда ехать? На вопли все сильнее расходившейся дамы из соседних фургончиков стали выглядывать не менее колоритные головы. Караван готовился на меня ополчиться, как на чужака. Позорно бросил я поле боя, оставив его за фурией.

Чуть дальше располагался лагерь заметно отличающийся от первого. Машины стояли плотным кольцом, только со стороны дороги имелся не закрытый промежуток. Так в нём маячила фигура настоящего часового. Крепкого вида гражданин, но с лицом дауна, прохаживался, несмотря на моросящий дождь взад вперёд перед въездом в лагерь и поигрывал увесистой дубинкой. Здесь я тоже был встречен крайне враждебно. Часовой дал мне понять, что настроен к чужакам весьма агрессивно - пару ударов по борту фургончика он произвёл в качестве превентивной меры. А когда я попытался с ним заговорить, забарабанил по ближайшему из своих. На шум из него высыпала целая ватага с аналогичными лицами и дубинами той же модели.

Эти тоже не дали мне рта раскрыть. Положение получалось почти безнадёжное. Лучшим выходом было вернуться назад на несколько километров и спрятаться в лесу. Хороший план, но запоздалый. На меня уже обратили внимание. Как раз те, на глаза которых мне совсем не хотелось попадаться.

Их выдавал коллективизм, крадущаяся походка и чёткая согласованность действий. Так волчья стая загоняет благородного оленя. Я ничего не имею против волков, им тоже надо выживать, каким-то способом охотиться, чем-то питаться. Не имею, пока меня не коснулось, а я в качестве загоняемого оленя. Драпать надо было срочно.

Пока я разворачивался на ставшей вдруг тесной дороге, буксуя в песке обочины, наслоилось ещё одно событие. Из ближайшего фургончика с криками: "Спасите! Помогите!", выскочила женщина и ринулась мне наперерез. За ней, кроме тех, что уже подбирались ко мне, из того же фургончика выскочили ещё трое-четверо молодчиков и погнались за женщиной. Поначалу мне показалось, что это часть плана захвата моей машины, с целью притормозить, не дать уехать. Преследователи высокими скоростями бега не отличались, ковыляли, кто во что горазд. Но женщина орала так натурально и мчалась напролом, не разбирая дороги, в мою сторону, что решил рискнуть и дать ей возможность меня догнать. Что она и сделала, на ходу ввалившись в фургончик.

-- Быстрее! Уезжайте! Ради Бога, быстрее! Они меня убьют, меня не надо было просить дважды, тут наши желания совпадали.

Как только я дал газу, преследователи сразу прекратили погоню. Зато на дорогу уже выруливал фургон, в котором компания намеревалась не дать нам уйти.

Как быстро начинает в минуты опасности работать мысль. Я сразу просчитал наши шансы в случае погони. Оторваться нам вряд ли удастся, скорости практически равные, значит, не получится и спрятаться в полупрозрачном лесу. Гонка на дальность тоже не в наших интересах. У меня заряда в аккумуляторах от силы на десять километров, а фургон преследователей стоял на приколе может целую неделю и заряжен под самую завязку.

Оставалось одно - принимать неравный бой. Я более внимательно оглядел попутчицу. Она на удивление быстро отдышалась и теперь с напряжённым вниманием следила в оставшемся в живых правом зеркале за преследователями. Те не отставали. Я, как мог, поднажал, срезая повороты. Женщина с сомнением покачала головой, наблюдая мои "шумахерские" потуги. Очень трезво она поинтересовалась:

-- Сколько у вас заряда?

-- Мало. Догонят.

Вместо апатии, мной вдруг овладела молодецкая бесшабашность. Присутствие женщины сказалось, что ли. Если моя счастливая звезда выручала меня раньше и до сих пор не закатилась, значит, поможет и сегодня. А мы ей подсобим:

-- Вы умеете готовить коктейли?

-- Что?

-- Коктейли.

-- Мне кажется, что сейчас это несколько не ко времени. Их фургон ещё не валяется на камнях, свалившись с обрыва в море, чтобы праздновать победу.

-- Да, пожалуй, для праздника рановато. Но я имею ввиду "Коктейль Молотова".

-- ??? - Женщина задумалась, в глазах недоумение сменилось здоровым блеском понимания. Она тоже почувствовала, что у нас есть шанс.

-- Внизу в шкафчике пустые бутылки. Штук пять должно быть. Наполняйте спиртом, затыкайте тряпками. А я пока поколдую на дороге.

Женщина со всем рвением приговорённой к смерти, у которой появилась надежда спастись, принялась за дело. Через четверть часа пять самодельных зажигательных гранат выстроились у борта. Теперь нам следовало действовать особенно чётко и слаженно. Мы оба молчаливо понимали, что у нас будет только одна попытка, и она не может, не должна провалиться.

Я предварительно несколько минут повилял по дороге, то ли имитируя наше желание уйти в лес, то ли потерю ориентации. Преследователи шли ровно, они тоже просчитали шансы и готовились брать нас измором. А, значит, успокоились и потеряли бдительность. Мы уговорились с напарницей, как будем действовать и разделили бутылки. Дальше следовало дождаться удобного места. И оно не заставило себя долго ждать.

Ещё издали я углядел закрытый крутой поворот. Валуны и деревья скрывали дорогу. Мы переглянулись с напарницей: "Сейчас". Не сбавляя скорости, машина ушла в поворот, и я резко дал по тормозам. Преследователи постоянно держались метрах в тридцати от нас, следовательно, у нас в распоряжении имелось всего несколько секунд, чтобы занять исходную позицию. Фитили горели синим загадочным огнём. В нём, в огне было теперь наше спасение. Держа в каждой руке по бутылке, мы выскочили на дорогу и помчались назад к повороту.

Электродвигатель фургона на ровной дороге работает тихо, почти бесшумно, тем не менее, мы услышали шум приближающейся машины. Прижавшись к валуну, мы ждали. Фургон выскочил на поворот на полной скорости. Дружно, как на занятиях по боевой подготовке, мы метнули по первой бутылке. Обе смачно хлопнули и растеклись по лобовому стеклу бледно-синим пламенем. У водителя оказалась отменная реакция, он резко дал по тормозам, фургончик слегка занесло, и он встал. А вот догадаться, как мне, в своё время, включить омыватель и дворники, ему не довелось. Преследователи повели себя иначе - они повалили наружу. И тут под ноги им полетели ещё две бутылки. Спирт не самая лучшая начинка для "Коктейля Молотова", даже приправленная растительным маслом для вязкости, но сработала на совесть. Горящие фигуры разбежались по лесу, а фургон вспыхнул, как целлулоидный шарик.

Мы не стали задерживаться, дальнейшее нас не интересовало. Надо было реализовывать вторую часть нашего импровизированного плана спасения. Отъехав для страховки, сколько позволял заряд, я забрался как можно глубже в лес, чтобы с дороги не видно было ни света фар, ни костра. Хотя ни тем, ни другим мы пользоваться не собирались. Пока.

13.

На следующий день, как будто дожидалось сигнала, выглянуло солнце. Но разбудило нас не оно. В дверь скрёбся весьма добродушного вида медведь. Весь чёрный, а уши, концы лап, манишка, круги вокруг глаз - белые. Чем-то на панду смахивал. Мы хорошо рассмотрели косолапого, пока он не разочаровался в своих способностях взломщика дверей и не потрусил вглубь леса. После встречи с теми, кто нас вчера преследовал, любые лесные звери казались лапочками.

Ну а когда Ольга, так звали мою теперешнюю напарницу, поделилась некоторыми подробностями своего плена, я перестал считать их людьми. Причём я чувствовал, что Ольга ещё и не всё мне рассказывает, наиболее жуткие моменты она не стала озвучивать. Но и того, что она решила открыть, было достаточно, что бы осознать - нам придётся теперь соблюдать тройную осторожность. Компания характеризовалась, как весьма злопамятная. Ни сожжённого фургона, ни подпаленных собратьев, ни улизнувшей беглянки нам не простят.

Только дорога у всех у нас была одна. И, рано или поздно, придётся нам выйти из леса и пересечь мост. Тем более, что дождь перестал, а вода в реке спадает быстро. Мы выждали с Ольгой два дня, после чего осторожно выбрались на дорогу. Сгоревший фургон - памятник нашей победе - кто-то уже отодвинул, видимо прошла та самая дальняя колонна. Если так, это было нам на руку.

У моста же творилось нечто невообразимое. Вода в реке действительно спала, но произошло это совсем недавно, и большинство путников опасались ступать на мост даже четырьмя колёсами. Местами река ещё текла через верх, всюду лежали стволы деревьев, принесённые водой, илистые наносы так же создавали препятствия для движения.

Но никто не хотел ждать, когда вода окончательно вернётся к безопасному уровню. Люди устали ждать у реки погоды и рвались продолжить путь. В результате дорога оказалась забитой самыми нетерпеливыми. Десятки, даже сотни машин сгрудились на небольшом участке перед мостом и беспрерывно подавали сигналы. Несколько машин продвинулись на мост, там шла зачистка проезда от деревьев. Некие активные товарищи взяли на себя роль добровольных регулировщиков, и пытались упорядочить толпу, не допустить давки. На них больше всего срывали недовольство водители фургонов. В общем, достаточно внушительный стоял бедлам.

Мы пристроились среди выползающих из леса грязных и мятых машин. Наш фургон, побывавший уже в переделках, ничем не выделялся среди прочих - грязь, боевые вмятины и царапины. Если за нами и охотились, то отличить в толпе зелёных близнецов нашу машину вряд ли было возможно.

На расчистку моста ушёл почти весь день. Колонны двинулись через реку уже в сумерках. Мы оказались где-то в середине общей массы. Часть машин, перейдя по мосту на ближайшее сухое место, тут же становились на ночлег. Большинство продолжило путь ночью. Мы с Ольгой порешили, что будем ехать, пока хватит заряда, благо за время простоя удалось его поднакопить. Так мы смогли обогнать значительную часть караванщиков. Однако, отрываться от коллектива пока не следовало.

Суперкараван с разрывами и уплотнениями растянулся километров на десять. Кто-то торопился оторваться и уйти в лидеры движения, надеясь первыми попасть на райские пастбища, но таких было не много. Основная масса продолжала кочевать в привычном для себя ритме. Мы пока держались золотой середины ближе к голове.

Ольга оказалась достаточно удобным попутчиком. Она не увиливала от тяжёлой и грязной работы, умела готовить. Фургончик при ней, по крайней мере, изнутри, приобрёл более ухоженный вид. Моя попутчица с расспросами не лезла, вообще оказалась не многословна. О себе тоже не распространялась, а я не позволял себе лишних вопросов. Для меня, например, так и осталось загадкой на долгое время, с каким недугом она попала в "ЭУЛИССА". На вид симпатичная шатенка среднего роста и веса, лет двадцати семи-двадцати восьми, без особых примет. Ольга в минуты задумчивости становилась печальна и могла надолго погрузиться в себя. Однако в экстремальных ситуациях соображала быстро и конструктивно. В общем, не терялась.

Это она предложила ускориться и постепенно выходить из пелетона. Где бы не находились наши враги, их необходимо было обогнать. Я придерживался более осторожной тактики, но в данном случае согласился с напарницей.

13 октября мы снова пошли на подъём. Это не было входом в очередную горную систему. Перед нами лежало плато. Высокое, но относительно ровное. Море всё время находилось где-то рядом, мы чувствовали его дыхание, даже иногда шум. Только с высоты нескольких сотен метров оно оказывалось недоступным. Поражали неизменные в своей великолепной фантастичности восходы над морской гладью, которые до сих пор оставались с нами.

Плато безжизненной каменистой равниной, почти без растительности, уходило вдаль за горизонт. Шоссе ровной стрелой резало плато. Удивительное дело, но всё время пока мы ехали через нагорье, погода стояла великолепная. Солнце сияло так ярко, что приходилось принимать защитные меры с самого утра. Мы загорели сильнее, чем на пляже. При таком солнце аккумуляторы фургончика получали за световой день чуть ли не двукратный заряд от обычного. Если бы не жуткий ветер нагорья, ехать было бы одно удовольствие.

На пересечение плато ушло ещё четыре дня. Счётчик пройденного пути вплотную приблизился к заветной цифре "3000". Когда-то кто-то из встреченных мною участников автопробега вскользь бросил, что, мол, за трёхтысячным километром и начинается настоящая земля. Наверное, так оно и было. Нагорье закончилось, резко обрываясь к подножию чуть ли не километровой отвесной кручей. А дальше простиралась великолепная местность, почти не тронутая дыханием осени. Холмы и перелески, блеск чистых озёр, змейки, кажущихся не широкими отсюда, речек - вот что увидели с высоты нагорья. Склон узкими террасами спускался на равнину. Серпантин дороги просматривался отсюда очень хорошо. По дороге, среди рыжих скал медленно ползли две зелёные гусеницы из фургончиков "ЭУЛИССА".

Мы с Ольгой не смогли просто миновать природную смотровую площадку, и до самого вечера просидели на краю, любуясь сказочными видами, которые менялись с течением дня. Тут было всё: и море на востоке, золотящееся мелкой рябью волн и зелёные ещё, но уже с рыжинкой холмы на юге, там же река, большая, с многочисленными притоками, и еле видные горы на западе. В чистейшем воздухе мир открывался на десятки километров во все стороны. И этот мир был прекрасен. В нём хотелось жить.

14.

Спуск с плато оказался гораздо труднее, чем нам представлялось сверху. Мы почти не тратили энергии, машина медленно сползала по крутым уклонам сама. Но приходилось быть настолько внимательными, сосредотачиваясь на поворотах, что вождение отнимало массу сил. Мы с Ольгой менялись каждые полчаса и к концу спуска еле держались в креслах. Не смотря на то, что день был ещё в самом разгаре, мы кое-как поели, остановившись в тенистой рощице, и завалились отдыхать. Два, идущих впереди каравана, встали лагерем, где-то чуть впереди нас.

Если бы случилось такое, что мне предложено было выбрать место, где поставить свой дом, где, обзаведясь семьёй и хозяйством, встретить неизбежную старость, то поляна под ногами на берегу очень тихой реки, шла бы в тройке лидеров. Проблема состояла только в том, что никто пока ничего не предлагал. Ольга задумчивой тихой кошкой вышла из фургончика и остановилась рядом:

-- Я бы не отказалась здесь жить. Тут так тихо, покойно. Умиротворение сочится из каждого дерева, камня, кочки. Я давно так сладко не спала, - она трогала еле текущую воду в заводи, перебирала растения в ней. Всё это как бы случайно, но я видел, как она пробует этот мир руками, на ощупь, при этом глаза её, широко открытые ничего не видели. И тут до меня дошло, что она и в самом деле почти ничего не видит. Я невольно замычал, собираясь с духом задать ей неприятный вопрос. Ольга меня опередила:

-- Да, я плохо вижу. Сразу после болезни только свет от тьмы отличала. Теперь лучше. Вот тебя вижу.

-- Но как же ты за рулём? Я даже не подозревал, что с тобой такое.

-- Ну, на это есть и другие виды зрения, - загадочно ответила моя попутчица и обворожительно улыбнулась, как умеют делать только красивые женщины.

Судя по суматохе в караванных лагерях, наши соседи снимались с места и делали это вдумчиво, с расстановкой. Мы решили стартовать следом через полчаса и сегодня постараться произвести запланированный обгон лидирующей группы.

В то же время, нам обоим не хотелось покидать это место. Мы всё бродили вокруг, изображая сборы, но совершенно очевидно для нас, что тянем время. Желание бросить последний взгляд на великаны деревья, вдохнуть ароматный не по сезону воздух с запахами трав, хвои, даже цветов, ещё раз умыться чистейшей водой из очень тихой реки. Все эти желания пришлось пресечь и отставить в приказном порядке. Мы выехали на трассу.

Караваны сегодня двигались удивительно медленно, поджидая отставших, тех, кто так же не мог надышаться здешним воздухом и напиться местной водой. Мы держались в ста метрах у них на хвосте, тщетно ожидая ускорения. Нас посетила мысль, что караванщики настолько прельстились красотой и благодатью проезжаемой местности, что решили приглядеть место для стационарного лагеря.

Конечно, равнина велика, места всем хватит, так же как и ресурсов, однако, неосознанная ревность всё-таки кольнула сердце. Если наша догадка верна, то удивления не вызвала и очень ранняя остановка каравана в безумно живописном месте. Тут имелась и река с притоком, да такая, что можно на большой лодке ходить, и обширные луга и холмы и лес. Мы даже встали посмотреть, как счастливые обладатели райского участка скатываются с дороги в ещё вполне зелёную траву.

Это был хороший караван. И люди в нём подобрались не плохие. Нас звали к себе. Их парк составлял больше двадцати пяти машин, как раз подходящий размер для поселения. Мы бы, скорее всего, вписались в команду.

Но дорога звала дальше и меня и Ольгу. Не знаю, что видела своим внутренним оком она. Не поделилась. Да если бы и меня кто спросил: зачем еду дальше, навстречу неведомым опасностям, когда тут и место замечательное, просто волшебное, и защита, и компания. Не смог бы ответить вразумительно. Манит что-то, да и всё тут.

В этот раз мы самый передовой караван так и не догнали. Думаю, что и они осели, не доехав до намеченной на сегодня точки. Удар землетрясения порушил все наши планы. Райское место обладало характером. Сила землетрясения оказалась настолько значительной, что фургончик потерял управление (машину вёл я) и соскочил в кювет.

Земля ходила ходуном, деревья мотались в разные стороны, брызжа красно-жёлтой листвой, дорога извивалась гигантской анакондой. Нас обоих охватил ужас, такой, что когда тряска закончилась, мы долго не могли прийти в себя.

Медленно-медленно, как парализованные, мы выползли из фургончика. Ольгу тошнило, сам я чувствовал себя не лучшим образом. Тело продолжало дрожать, в ожидании новых ударов. Со стороны ещё вполне видимого плато, там, где дорога по великанскому склону спускалась на равнину, вздымалось облако рыжей пыли. Если обвал случился в районе дороги, то она наверняка уже похоронена.

Мы не способны были сейчас оценить последствия катастрофы ни для себя, ни для застрявших на плато. О тех, кто в это время мог спускаться по, и без того опасной дороге, думать вообще не хотелось.

Кое-как приведя себя в порядок, мы взялись за извлечение фургончика из канавы. Кроме разбитой фары, машина повреждений больше не имела. Зато дорога покрылась трещинами, и как-то горбато изогнулась. Даже если бы всё было цело, ехать всё равно мы не могли. Теперь-то благодаря телевидению, просвещающему нас о природных и прочих катастрофах, всякий знал, что за первым толчком идёт второй и третий, причём даже большей силы. Трясти может не один день.

Так и просидели до вечера рядом с машиной. Из всей пользы - я только фару подлечил. Ночью последовал второй толчок. Слабее первого, но гораздо страшнее. Потому, что ночью. Всё время казалось, что под нами земля разверзнется. Или воды какой-нибудь реки, изменившей привычное русло, хлынут прямо на нас. Смоют в разверзнутую пропасть, где мы и сгинем.

Рассвет принёс мелкий дождь и тишину. Природа взялась зализывать раны. А нам ничего не оставалось другого, как тронуться в путь. Сейчас мы оба подумали о том, что ведь это считанные часы отделяют нас от обвала. Мы вполне могли оказаться теми самыми спускающимися с обрыва по серпантину дороги, а теперь, возможно, погребёнными обвалом. Смерть ещё раз прошла мимо, на этот раз даже не опалив роковым огнём.

Встреча с караванщиками прошла бурно. Они искренне радовались, что мы избежали обвала, горевали вместе с нами о погибших, сетовали, что хотели подыскать себе место здесь на равнине, но теперь опасаются оставаться. Вскользь упоминали о передовом отряде, который ушёл ещё дальше. На их взгляд эта команда настолько торопилась, как-будто знала о предстоящем землетрясении. За ними было уже не угнаться, пришлось встать лагерем здесь.

Со слов караванщиков, люди в передовом отряде подобрались не самые приятные. То ли бывшие уголовники, то ли кто-то ещё в том же роде, повадки какие-то криминальные. И ещё раз подчеркнули, что те сильно торопились.

Не надо было иметь семь пяток во лбу, чтобы определить, что за неприятные люди опередили всех.

-- Я даже догадываюсь, зачем они торопятся, - мы сидели у костра, ужинали в компании караванщиков и пытались наметить план дальнейших действий.

-- Они перегородят дорогу, как это сделали "дикие гномы" или "индейцы".

-- Ты имеешь в виду этих маленьких и грязных?

-- При этом они ещё и злобные.

Скорее всего, так и есть. Сбор дани с проезжающих - выгодное занятие, другой дороги здесь нет. Все попадут в лапы бандитов.

-- Скажи, Оля, как ты думаешь, способны эти люди на убийство? - я готовил себя к самому худшему.

Ольга на минуту задумалась, а потом твёрдо ответила:

-- Да. Что-то есть в них такое. Они не выставляют напоказ. Скрытные. Таятся. Но когда приходит время, становятся очень агрессивными и безжалостными.

-- У меня такое же впечатление сложилось. А что думаешь насчёт дальнейшего.

-- Мне кажется, что нам надо ехать именно сейчас, пока они не закрепились на местности. Потом, когда настроят баррикад, будет уже не прорваться.

-- Мы могли бы присоединиться к каравану и поехать со всеми. Если конечно караван пойдёт дальше.

-- Сам знаешь, для каравана встреча с бандитами - это риск расстаться с частью запасов в качестве платы за проезд, и они, скорее всего, на это пойдут. Для нас с тобой так просто дело не закончится. Они весьма злопамятны.

Я верил Ольге, во всём, что касалось характеристики наших противников. Она провела в плену не один день. И, хотя, подробностями не делилась, впечатление о банде составила адекватное. Да я и сам наблюдал бандитов в действии. Надо признаться, что ушли мы от них просто чудом. Теперь эти люди второй ошибки не допустят.

Мы выехали ночью, точнее, очень ранним утром, рассчитывая в предрассветном тумане проскочить смертельно опасный лагерь. С Ольгой мы больше ничего не обсуждали. Решение принято - надо действовать. Приготовили оружие - "коктейли Молотова", большой тесак и несколько дубинок - это всё чем мы располагали. Работали молча, сосредоточенно.

Мне импонировал такой подход моей напарницы. И ещё, из положительных моментов я отмечал существенную сходимость взглядов на различные ситуации. Не прощаясь, не включая фар, почти на ощупь повёл я фургончик навстречу, пожалуй, самому опасному из мероприятий за последнее время.

Ехали медленно, чрезвычайно осторожно, напряжённо вглядываясь в предрассветный туманный сумрак. Позади каждого из нас тихо позвякивали по пять бутылок "коктейля". Трюк с ними уже применявшийся, но, во-первых, сработавший, во-вторых, другого эффективного оружия у нас всё равно не было.

Мы проехали уже больше тридцати километров, а следов лагеря противника так и не наблюдалось. Рассчитывать, что мы могли их счастливо и незаметно проскочить, не приходилось. Но начинало светать, и риск быть обнаруженными на дальних подступах многократно возрастал. Весь наш план сводился к одному фактору - эффекту неожиданности. Мы же его катастрофически теряли.

-- Там что-то было, - Ольга произнесла это ровным тихим голосом, но я чувствовал, как она напряжена.

Я сам судорожно сжимал штурвал, отчего руки стали ныть, особенно повреждённая правая.

-- Это они? - вопрос прозвучал так же тихо, однако голос мой предательски дрогнул.

-- Нет, что-то другое.

-- Посмотрим? - я медленно остановил машину.

Как можно бесшумнее выбрались мы на мокрую от тумана дорогу и крадучись двинулись назад. Я сжимал в руке тесак, Ольга - дубинку. Славно смотрелись мы со стороны, наверное. Заря занималась ещё далеко, где-то там над морем. В самой лесной чаще было ещё темно, только стволы берёз у обочины, как верстовые столбы, просвечивали в тумане.

-- Здесь, - Ольга остановилась возле какого-то бурелома рядом с дорогой. Я не понимал, чего такого необычного может быть в хаосе веток среди кустов у дороги. Но Ольга уверенно шагнула в чащу, обходя бурелом. И даже включила фонарик. Я уже открыл было рот высказать, что думаю о подобной беспечности. Но тут яркий луч вырвал из мрака дорогу. Не Бог весть какую. В лес уходила обычная грунтовка. Но это была первая развилка за всё время пути.

15.

Машина, квартира и дача.

Прибавились вилла и яхта.

И карточка в банке престижном,

Костюм от Кардена, брильянты,

Банкеты, тусовки, приёмы,

Жена с разворота журнала.

Разросся набор джентльменский,

Из сотен страниц состоящий.

А нет в нём ни слова о Боге,

О Совести, о Состраданье.

Последний рубеж преступая,

Он спорил, что всё это вместе с собою,

Включая жену и костюмы,

Он хочет забрать в новой жизни.

Босого и голого гостя Харон через Стикс отправляет.

Оставить комментарий © Copyright Ширяев Сергей Павлович (shiryaev-1956@mail.ru) Размещен: 30/03/2013, изменен: 30/03/2013. 134k. Статистика. Повесть: Приключения, Фантастика		Ваша оценка:

Ширяев Сергей Павлович : другие произведения.

Такой длинный путь. Часть вторая. Дорога