Жить в пустоте
Трудно.
Не знаешь, кто ты.
Живёшь как-то. Где-то.
Вдруг прозреваешь от старых японских стихов.
Потом - надолго слепнешь
И в сером тумане
Монотонно двигаешь твёрдые вещи, -
Чтобы внезапно, повернув на углу,
Увидеть в кустарнике
Шеренгу овечек с зелёной шерстью.
Ты не виден - себе.
Нет зеркала, сопровождающего тебя всюду.
Все зеркала снаружи - мертвы,
А внутри - показывают лишь плетёное марево.
Когда хо́чется высказаться - немеет рука.
А если наоборот: хочется вы́сказаться
(Пока неизвестно, о чём) -
Если жаждешь сло́ва, пусть бессмысленного,
То вдруг отыскивается и смысл,
Словно бы плотник
Услышал в только что сделанной колыбели
Писк ребёнка.
Или этот смысл иллюзорен? а?
Но ответить некому.
Некому удостоверить моё присутствие.
Живые зеркала,
Чаще всего блестят о своём
И не даются
Уволочь прижатыми близко-близко.
Странное время...
Чьи-то строки говорят мне: "Просто
Ты вырастаешь из детства, как из старой одежды."
Но это не так.
Детство всегда здесь. Оно не уходит,
Не исчезает даже после
Ежедневных бытовых лоботомий:
Конфликтов,
Разбитых банок,
Забот, цепляющихся одна за другую.
Детство не согласно ещё
С сопротивлением сред.
...Недавно я вдруг почувствовал,
Что живу в коридорах из страхов:
Не шагай в сторону, не нюхай тут,
Туда - не смотри,
Там - молчи, самоуверенный невежда.
Смешно, да?
Но вырваться крайне непросто,
Ведь киркой придётся крушить
Живое тело -
Своё!
И опаснейший страх -
Страх мыслить: вдруг горячо кажется,
Что мыслишь не так,
Льёшь не в те формы, и отливка -
С пузырями и трещиной.
Раздаётся давно забытый
(Вспоминаемый каждый день)
Окрик:
"Брось бяку! Кому сказала?!..." -
- В нём миру приписывается зло, и тотчас
Отрицается (хотя бы ставится под сомнение)
Твоё присутствие. Окрик,
Подобный удару - разрывается нерв,
Прервав блаженство ещё одного способа созерцания.
Ребёнок отвёрнут в угол,
Теперь мир стал,
Тем, от чего сто́ит отвернуться.
И долгие годы
Маленький бездельник отворачивается рефлекторно,
Будто бы по собственному желанию.
Запретили играть
В кошек, греющихся на балконе,
В сантехников и наполеонов
(Последние всё-таки продолжают,
Но в других заведениях!), -
Заставляя становиться не этим.
А выпадает - никем:
В мире не появилось,
Ни лишнего сантехника,
Ни Наполеона,
Ни кошки сверх приподъездных.
Сплошь никчёмные плачущие бездельники.
- Разве я один из них?
Наверное.
Потому что трижды на дню
Страх удерживает меня от реального шага.
Шаги пишущей руки чуть более свободны,
Но сбиваются из-за многозначности результата:
Сказанное твердеет, будь оно даже ложью,
Его нелегко забыть,
Мысль шагает дальше,
Переставляя словесный костыль. (Тук. Тук.)
И у дороги прорастают указатели,
Куда́ идти.
Кроме того, высказывание есть истечение,
Расход энергии: посвятив кого-либо,
Труднее сделать - тайна поделена надвое,
Как вкусный фрукт, -
И "кто-либо", сожрав подарок, первым поставит тебе подножку
Или высмеет.
Сказанное проще забыть внутри:
Зачем помнить, если оно есть снаружи? -
- При этом забывается,
Что высказано не всё,
И остаток, уже приготовившийся познаться,
Брошен в мусор - обратно во тьму.
Наконец, слова чересчур плодовиты.
Сегодня дописав лишнее слово,
Завтра - сделаешь лишний шаг
В сторону.
Высказываясь, мы идём вперёд,
Но словно сносимые ветром.
Этот покосившийся вектор
Считается "жизнью", - так нужно ли
Раскладывать его по ортонормированному базису,
Очищать от повторов
И, выбрав самое оттопыренное, называть "добром",
Как о том балаболят всякие проповедники?
...Для этой кривой дорожки
Можно сшить идеологию строго себе по росту,
Никого не предупредив,
Без оглядки на окрик.
Взять в голову полководца, которому следует подражать.
Стоп.
Поправлюсь:
"Которому следует" - или ещё короче:
"Следует" - отбросив
Все расшаркивания возле смысла,
Сказать " -- !"
Без "можно" и "следует",
Без знаковой шелухи.
Заткнуться.
Тогда плоть, оставленная в покое,
В тишине
Сама вспомнит, как это:
Играть.