Нужно восемь часов в день говорить про себя и изредка вслух: "Ну когда же?..." - и недели полетят со скоростью автоматически пересчитываемых купюр.
Если не любишь время - оно уходит. Как знакомо торопливое соскальзывание времени, которого не хочешь! Не хочешь, чтобы длилось. Вытесняешь из сознания сопротивление сред, тянешься к горячему "завтра". И вековечное "сегодня" обиженно выскальзывает из комнаты.
202
Ждать Премудрую Принцессу на вороной швабре? Но Премудрая мышка, глупенькая Принцесса и нагая Ведьма при швабре - не сойдутся в одном лице.
203
Что за шум в голове?! Шум, олицетворение заскорузлости, шум, убивающий детство. Скольжение к маразму, к мыслям, замурованным в кольцевые каналы, но не плазмо-, скорее, нечистотоподобным. Шум, делающий невосприимчивым, равнодушным к небесам, деревьям, кошкам, и наоборот, прививающий интерес ко всему, что замуровывает: стройматериалам и крепежу, автомобилям, закрытым от сквозняка форточкам, бронированным шкафам. Шум, под который так гладенько действуется: влюбляется в когопопало, работается без дискомфорта, пьётся с начальством и в одиночку, смотрятся детективы-боевики-сериалы, читаются книги упаси-бог-беспокойно-крамольного - возвращающего к тоске, взламывающего "сложившуюся жизнь", - читается только успокаивающее, забивающее мозг цветным шумом, после последней страницы превращающимся в шум чёрно-белый. Шум длится. Шум мягок, как вата, тонок, как лучшая вата, тёпел. А был ли ты когда-нибудь битником?
204
Хожу в кино. Осязаю трепещущие образы. Восторженный потребитель. Не ищу рассказ, хочу рассматривать. Музыка движения не совпадает для меня с саундтреком, не совпадает со слышимым - как видимый и ультрафиолетовый свет. Зримое в цвете движение отображается в звук - так ребёнок, если падает коробка, говорит "бух".
205
Книжное причастие разрывает приговор, размыкает одиночество. Сознание накрывает одним из лепестков - звёзды, другим - далёкие острова, третьим - тайны трав и камней, четвёртым - глубочайшие тайны сло́ва, которым говорю и пишу. Теперь я дружен с миллиардом вещей и, пусть не принятый в людскую стаю, пляшу с каменными и металлическими гоблинами.
206
"Многие знания умножают скорбь"? Но скорбь мельчает на просторе мира, её серый цвет опровергнут красками заката, горестные жалобы - оркестром лесных птиц, а согбенные плечи - осанкой гор над водами. Познающий сопереживает величию познаваемого, поэтому лучше причащаться ветром, а не пресной коркой.
207
Каждая дрожь сердца наделена каким-то значением, она говорит, что ты чего-то ждёшь - и лучше не знать, чего. Потому что узна́ешь - и поймёшь, что всё пропустил!
208
Кто в любви стремится к безоблачности - добивается засухи.
209
Почему слова так блеклы рядом с памятью о мыслях? Почему те яркие мысли с сильными хвостами не приплывают на зов?
210
Идеализированная "любовь" - это злая химера, смеющаяся в лучшие часы нашей жизни. Кто-то спросит: ты любишь меня? - но нечего будет ей ответить. Конечно же не люблю - но этот ответ дан Разумом, держащим на столе линейку "идеальная любовь". Люблю - говорит усталое Чувство: погоня за "идеальной любовью" невыносимо затянулась. Люблю безусловно - отвечает Тело, хитро улыбаясь: оно обнимет любым способом всё, что тёплое и шевелится, даже "идеальную любовь".
...Всё-таки есть неброский критерий: достаточно почувствовать я-не-могу-без-тебя - но не в этих грубых словах.
211
Молва сначала свяжет, потом поженит, потом поссорит, потом разведёт. Чужие глаза и слова, а особенно попытки предсказать чужие слова и показаться чужим глазам, рождают самые худшие поступки, неорганичные внутреннему потоку.
212
Миловидному, но взыскующему личику мысленно отвечать так: "Пока я остаюсь неподвижным, тебе будет скучно со мной. А если я вдруг начну двигаться, тогда со мной будешь уже не ты."
213
Перестал объяснять себе происходящее, перестал укладывать разноцветные пятна событий в линейки языка - и получаешь разноцветный беспорядок в голове, неразлинованность листа, в которой плещутся одичалые поллоковские штрихи.
214
Если убедить себя, что внешнее не значимо, то потеряют цвет пейзажи и звуки, я перестану, как кажется, наслаждаться воспринимаемым, погрязну в прагматическом расчёте быта. Неужели художническое ви́дение строится на завышенной значимости объекта восприятия?... А как художник выбирает, что ему нарисовать? как фотограф ищет кадр? как поэт цепляется за свои призраки вновь и вновь отрастающими присосками-словами? наконец, что говорит философу, что его абстрактные схемы нужны?
215
Чтобы преобразовать печаль или напряжение, не стоит прибегать к услужливости весёлой и бодрой музыки. Нужно попробовать прозвучать рядом с музыкой-тоской, с музыкой, таящей дыхание хаоса.
Мне непонятны те места в пьесах Шнитке, где нет мелодии, повторения, исконного для мелодии, - они не столько нечитаемы для всегда символизирующего "под"-сознания, сколько неэнергетичны, неспособны cтронуть моё чувство. Искажённый ритм Hypnoskull бесчеловечен, находится вне смыслов, но от него колбасит - от него по-особому пляшет нутро.
216
Тропа текста заводит в лабиринт. Старый лабиринт всевозможности. Разнородных, противонаправленных мыслей, для которых не могу расставить приоритеты. Из туннелей доктрин и этосов я вылетел в пустоту. Возможность любой мысли порождает отсутствие мыслей. Полная свобода подобна каменной толще. Лучше не видеть такой свободы, не оценивать её. Принимаясь рассуждать, я прозреваю к пустоте. Её не стало меньше. Она заматерела, её шкура стала шершавой. Но это - та же пустота, что и много лет назад.
217
Кошка, которая не хочет, чтобы её гладили. Разок она стерпит, лишь подрагивая кончиком хвоста. Может, именно и хотела, чтобы погладили один раз, не больше. Но во второй - она прогибает спинку, отстраняясь от ладони, алчной до мягкой шерсти.
218
Учёный исследует вещь, быть может, разрушая её, но не ассимилируя. Он пытается говорить с вещами на языке вещей, избегая эго- и антропоцентризма.
Потребитель же ассимилирует познаваемое, навязывает вещам свой язык. Обладай он нестирающейся памятью, тексты теряли бы значимость, "исчезали", соприкоснувшись с ним. Он живёт и процветает эгоцентризмом и антропоцентризмом, попирает copyright, раздёргивая сущее на цитаты и собирая из них свой универсум. Даже ошибочное и поверхностное знание посредством действий потребителя порождает новые феномены.
219
Обдумывая впечатление от современного искусства, в том числе, анимации, не могу увязать его с "катарсисом", как "очищением". Да, освежение - но иным, не позитивным методом! Искусство, вызывающее срыв, разрушающее косные связи в картине мира, выводящее рассудок из равновесия!... Меткое сленговое выражение на этот счёт: "сносит крышу" - но снести крышу должно́ у каждой твоей мысли, чтобы мысли снова стали бездомными... Как минимум, бродяжьими, а не сидящими под пледиком.
220
Нужно ли составлять высказывания из цитат? использовать цитаты, как материал для повседневности? Цитируя, мы бросаем в собеседника кусочки не нами обожжённой мозаики... Неужели мы прочитали книгу, чтобы раздёргать на десяток-другой фраз? увидели скульптуру, чтобы упомянуть о ней в эстетской болтовне? Нет: продлившись в течении минут или часов в нашем внимании, артефакт оставил след, изменил нечто во внутренней идеологии, но не передал нам часть себя. Этим искусство отличается от пищеварения.
221
Шаг на подножку вагона - как переход в параллельное пространство. Теперь я один в канале со стальными стенами. Да свершится совершающееся. Теперь моё дело - опираясь на оптимальность предыдущих шагов, двигаться вперёд.
222
Для текстов Набокова настоятельно необходимо пренебречь одним из правил "быстрого чтения", не подавлять внутреннюю артикуляцию, наоборот, следует прошевеливать гортанью каждое слово - и тогда книга превратится в сладчайшую аудиопостановку на порядок качественнее студийной. Будто говорит, теперь не картавя, сам Набоков, его мифический образ, единственно соразмерный читателю...
223
Неинтересна "Джоконда" при толпе. Набоков приводил деньги, как пример "пошлости": они побывали во многих руках.
Гид заметил, что до Леонардо живописцы не умели писать младенцев. Я стал всматриваться - и тут же на старой итальянской картине нашёл младенца-Элвиса!
Кроме Джоконды, да ещё без технического описания, показалась неинтересной Венера Милосская, - но чуть по-другому. В этой скульптуре недостаёт драматизма, может привлечь только элемент спирали. Если Венеру сопоставить с Моцартом, то Ника Самофракийская - это Бах! - возле неё я и задержался.
224
К чему разговоры о судьбе?! Неужели для атеиста "судьба" становится заменой "Бога"? Оба символа слегка параноидальны: вместо того чтобы "просто жить", высматриваешь под собой кремниевую подложку, над собой - фотолитографа в белом халате.
225
С краю последних августовских дней смотрим в глубины осени.
Ещё вчера я купался в озере в предместьях, наслаждаясь немногоцветием дымчатого утра, симметрией стеблей и их отражений в тихой воде, - и обсыхал на крепнущем к полудню солнце. А нынче - резкость ветра с дождём.
226
Мысли движутся вслед за вещами. Мысли играют - а вещи танцуют, и наоборот.
Моешь тарелки - а во внутреннем тумане кувыркаются астероиды, и рука в движении повторяет абрис колец Сатурна.
227
Что такое "взрослый"? Неужели, чтобы стать взрослым, нужно пережить предательство... и безысходную не-любовь, сначала чужую, потом свою?... А потом и чужую любовь. Пронзительную, как электроды на языке.
228
С людьми, чьи эмоции прошиты в "местном", "национальном" говоре, так приятно быть столь же эмоциональным!
229
И утром - на берег. Этому надо причаститься. Долгие поперечные линии - горизонт, следы снегоходов и лыжников, ледовые рубцы вдоль пляжа - разглаживают движениями женских рук, вправо и влево, про́стыни моей души.
230
Язык, как посредник, должен подчиняться, с одной стороны, в описании, динамике воспринимаемого, с другой стороны, в рассуждении, кинематике смысла. В первом случае подобно музыке, движущей нашими эмоциями, хоть результат и неосмыслен. Во втором - подобно мазкам картины или штрихам иероглифа, тогда "кинематика" определит "стиль" создаваемого
"Должен" не значит "станет"! И длится вековая борьба - музыки и иероглифа.
231
Чета воронов перекликается удивительным коротким звуком, чем-то вроде стона.
Если постоять тихо, можно услышать, как звери и птицы перестают кричать "Осторожно, идёт ОН" или "Дай пожрать", - и начинают изъясняться для своих и о своём. Кошка едва слышно зовёт котёнка. Во́роны утробно, кажется, даже любовно переговариваются на закате...
Так и с вещами. Стоя над обрывом, услышал, как пал и покатился вниз комок песчаного грунта: берег осыпается. Утром, катаясь по льду водохранилища, встал передохнуть - и спустя пару минут в распростёртом белоснежном молчании коротко тукнула трещина, родившись или подрастая: весна.
232
На рубчатой тропе, проложенной снегоходами в выходные, - только мои следы. Значит никто больше не бродит через три горки и овражка к полю и соснам на осыпающемся берегу. Нет среди местных обитателей мне подобных.
...Всё ищем в рассыпчатой человеческой каше изюмины подобия: в одежде, пристрастиях, образе мыслей - и не обязательно подобия себе, быть может, сравниваем с химерическим узором, и совпадение что-то нам обещает.
233
Утром над водохранилищем стоял лёгкий туман - он стёр контрастные пятна, исчезли колеи снегоходов, рыбацкие следы, неравномерности снежного покрова: порошок ли снега, близкий лёд ли, крупитчатый наст. Я бежал коньком будто в чистом белом свечении, неведомо на что опираясь...
234
Послушав с плеера какой-то atmospheric-doom-альбом, вышел на ночной берег - и захотелось улыбаться, бодро вспорхнула душа. - После музыки, перепечаленной человеком, естественная темнота и неуютные пустоши природы оказываются полны радостью и чистотой.
235
Снег на краю обрыва, где я часто смотрел на закат, за сегодняшний день заметно подтаял. Может, этому помогли частицы глины, которые ветер - когда-то же он был, наверное, - выдувал из-под кромки дёрна. Снежное одеяло отсырело, потемнело и отползло от пропасти, открыв старую траву, и хвою, и скорлупку фисташки - а я так старался сбросить вниз все до одной...
Когда песок и глина в толще обрыва совсем оттают, влага исчезающего снега и весенние дожди начнут понемногу обгрызать берег, обрекая пару-другую сосен на полёт вниз головой. А если паводок выдастся высоким, рухнут хвоей в грязь и те две большие сосны, меж которых я так полюбил стоять - в этом белом марте, на самой кромке зимы.
236
Есть люди, которые будто вытравили из себя "живое". Или же заключили в капсулу, обратили вовнутрь, выставив наружу лишь глянец - общепринятой или оригинальной выделки. Что же "живое"? - например, необязательные, непрактичные всплески эмоций в изломах фраз.
237
Слежу за призраками. Всматриваюсь в видения. Сижу перед колоссом мира и слежу за неясными отблесками, соскальзывающими сочетаниями. Что это? - неведомо, ещё неведомо, может обрывки нити, позабытой Тесеем. Это внутри или вовне меня? - никто не подскажет, но если я постараюсь, то вынесу это к свету, вовне. Это может пригодиться? - нет, как бесполезна и незначаща музыка, набор звуков, один звук.
238
Спорт - мощнейший заземлитель внимания. Монстр-глазоед.
Потому так раздражает, когда некоторые новостные ленты неожиданно оказываются перегруженными спортивными новостями. С чего бы это? Нечем наполнить? Обязательно надо отвлечь?
Но и спортивное действие - даже на любительском уровне, хотя бы дворовый футбол, - тоже слив невостребованного внимания, причём в чрезвычайно зауженный канал, этакую форсунку. Обострение и оформление внимания, которое иначе стояло бы жижей под бытовым кочкарником.
239
Лёжа, слушаю мерные, долгие выдохи ветра. Пока шёл посёлком, на северо-западе набухала гроза, но невеликая, в осьмушку окоёма... сизость её была осветлена предвечерним солнцем и мнилась перегретой, как подушка - не засыпающему ребёнку.
240
Недосыпание и сонливость влияют на восприятие времени, на распределение восприятия во времени. Становлюсь неспособен оценить пережитое на месте, сделать выводы сразу, усвоить, как "увязать" с картиной мира. Нужно, чтобы настоящее сделалось прошлым. "Чтобы любить тебя, я должен закрыть глаза и вспомнить тебя." Иначе говоря, чтобы воспринимаемое погрузилось в представляемое, в котором оно только и способно стало перевариться.
...Но трагедия в том, что нет места для вспоминания, нет времени на обдумывание. Пережитое набрасывается лопата за лопатой, как уголь - в вагонетку, а не в печь... и вагонетки - куда ж уходят по неровным рельсам? не в окончательное забвение ли?... В обличье шахтёра-добытчика впечатлений я бесстрастен поначалу - чтобы шагнуть вперёд, в забой, не пугаясь теней, бесстрастен промеж дела - чтобы успевать дробить, чтобы выполнить планы и сроки отъездов и пересадок, и бесстрастен в итоге - потому что драгоценный газ эмоций выветрился из добытой породы, она лежит невзрачным сырьём для неизвестного пока техпроцесса.
241
Не вижу в женщинах знания, куда им идти. Шовинизм мне чужд, но всё же, всё же... Женщина как будто набирается некоторой целеустремлённости у череды своих мужчин. - Есть и обратное следствие: нецелеустремлённый мужчина женоподобен.
242
Говоришь ли ты, словно сплёвываешь на землю, чтобы уйти, не оглянувшись. Или бьёшь с размаху, раздеваешь, осмеиваешь и распинаешь, подавая уксус. Или ткёшь ковёр, вышивая золотом и красками лета, но оставишь собеседнику решать, нужен ли он ему. Или вопросами добиваешься, чтобы собеседник сплёл свой ковёр. - Сидя на вершине эгоцентризма, ты должен понять, чего же ищешь внизу, в толпе, и на каких ногах сможешь пойти там.
243
Глядя на окна девятиэтажек, в которых блестит желтеющее небо запада, подумал: неплохо бы вернуть зрение детства, когда не знал тысячи подобных домов и не забросил на задворки внимания. Тогда значения вещей ещё не устоялись, выпадали им случайно, зависели более от настроения и конкретных ракурсов, цветов и полутонов, чем от реальных свойств. Что же в веянии мига, если не подлинность? - и что же в затёртом убеждении, если не слепота предрассудка?... Здесь, конечно, встаёт стародавний выбор: смотреть или действовать предстоит... Но те перво-значения, подобные цветным вспышкам, были как минимум неожиданностью, как максимум - прозрениями к неизвестным сторонам вещей, кои позже затерялись, отстранены опытом, каноном ли.
244
Источник поэзии - музыкальный микроклимат в душе. Источник философствования - искусственное (игрово́е) или традиционное наделение значимостью тех или иных представлений, усмотрение драмы идей или вещей. Может быть, и поэтическое чувство - это сложное переплетение разно значимых образов, узор из множества драм среди них.
245
Я ценю высокомерие и стараюсь его оправдывать - потому что оно привносит драму в вещи. Без предпочтения одного другому стало бы меньше актов выбора, мир превратился бы в серый поток равнозначных стимулов и стандартных реакций. Тот, кто иррационально высокомерен, генерирует различия, создаёт разнообразие.
246
Как приятно действовать, не размышляя. Но так - время скользит быстрее. А не так - многое из случившегося не случилось бы. Можно позабыть все многомудрые слова, что плясали со мной раньше. Можно заменить перепрядание слов - движением. Скольжением по узкой колее среди искристого снега. Скольжением в утреннем ветре, с обочины посмеиваясь над мнимым торжеством машин, и ритмом уже привыкших к нагрузке ног набавляя вращение колёс. Сделать движение - пу́стынью. И сказать: я больше не с книжниками и не с фарисеями.
247
Компьютер наполняет делом - концентрирует действия, приковывает внимание настолько, что больше не оглядываешься на себя... и я стал клавиатурой, которую взъерошенный программист всё забывает и забывает протереть от пыли.
248
Люблю патетически-тревожно-горестную музыку - но подобное и так постоянно звучит внутри. И до, и согласно, и после музыки внешней. Драматические всплески тональности. Не обязательно жалобы, нет... я ещё не научился молиться, да и некому. И именно эта музыка... этот непрерывный аккомпанемент... делает мои движения резкими. "Снова! - всё тщетно!" кричат органные трубы (Бах). "Скольжу, скольжу в темноту" перебирает пульсации секвенсор (berlin school). "А, суки-падлы, бей их, толкай!" визжит лид-гитара (The Exploited). "О-о-о, непроглядна серость гниющего мира, о-о-о, как марево старых болот" бормочет бас-гитара (sludge).
"Музыку для размышления" я искал в прогрессив-электронике и эмбиенте. Я обрёл - музыку вместо размышления. И это чужая музыка. Не осталось своих мыслей.
249
У каждого агорафоба есть другая площадь, там он гуляет один.
В том и ценность. Распростёртый ад агорафоба когда-то Кем-то создан и Кем-то заселён. Излечиться - найти распростёртый рай, который никем не тронут.
250
Когда-то я боялся потерять в себе собеседника, это прежде всего казалось неосуществимым и лишь во вторую очередь чем-то, превосходящим интенсивностью одиночество.
251
Нормальный туповатый сумасшедший не обзывает себя вслед за доктором, на имена болезни наложено табу: "Нет, я не сумасшедший - сумасшедшие они". Нормальные сумасшедшие под завязку полны своим безумием, им нет времени и места осознавать себя, как безумца, и каяться-терзаться перед судилищем собственной "совести". Господин доктор, это правда, что сумасшествие - всегда зашифровка? - что ж, значит я ещё здоров, раз вокруг меня так пусто, отсутствуют истолкования, никто не подаёт тайных знаков, никто не преследует в тёмном проулке, и предметы-ежи не разворачиваются и не являют мне остроносых морд.
252
Стезёй самопознания добираешься до краёв, где узнанное бесполезно. Всё равно никуда не деться. Не выбраться из себя.
Но всё-таки - в начале и на каждом повороте - поражаешься тому, что открылось, и уверен, что шагаешь не зря. Только не вырвать бы нужных жил, которые ещё дёргают твои кости... не найти бы яда в закусываемом подчас воротнике.
253
С давних пор я почему-то уверен, что действие - не главное. Я ищу, что́ может быть "главным". Не-ет, все действия: ремонт квартиры, семейные хлопоты, даже конструирование мостов и ракет, не говоря уж о балете, - как-то мелки! Есть что-то, что важнее. Когда человек отрывается от этого невидимого Важного, "теряет" - то бишь "оно" гаснет в нём, - он начинает подыскивать себе занятие, например, постройку дачи, накопление капитала, "хобби", могущее заполнить целиком - то есть не такое уж "хобби". Человек хочет потеряться в действии, что-то заглушить - что гложет его изнутри. Да, если он прекратит кропотливый труд, свою самоналоженную епитимью, он разорвётся - от боли, поджидающей его в тени тишины.
254
Способность к самоубийству максимальна при приближении к помешательству: до́ того ещё не потеряна ориентация, некий род "надежды", по́сле того наступает ослепление, ты уже в ином мире, где всё происходит, как тебе хочется. При приближении к чему-то, - что может и не быть безумием. Но если ты погибнешь, не смея приблизиться, то так и не узнаешь, что ждало тебя.
255
"Будь честным с самим собой" - говорит Другой, это ему не нравится что-то твоё, он хочет изменить тебя по своему шаблону - и требует, чтобы ты предстал как будто бы перед собственным судом!
256
"Мелодия" всюду. Это нечто, с чем движешься вместе, чему сопереживаешь, что происходит необратимо, может быть, независимо от тебя, что кончается или начинается, что неосязаемо, иррационально, само себе знаковая система, - но главное здесь: движение, которое мелодия вызывает в тебе. Течение мелодии неотрывно от течения времени. Пока я не могу быть мелодией - меня не существует, пока я не услышан - меня не существовало.
Но по мере того как символ достигает полноты описания мира, он становится ненужным, как тавтология, вредоносным, как упрощение, сведение многого к немногому
257
Косность, словесная немощь поэта рядом с распирающим его, невыносимо ярким образом, и навязчивое поведение безумца, внутри которого запретная мысль неструганым колом вдавлена в мозг, - явления одной природы. Их объединяет невысказываемость. Радостно встречаемое останавливает. Нежеланное заставляет совершать.
258
Как мучительны простые (бывает, весьма психоделичные) мелодии популярных песен! Они навязывают себя, моё горло пульсирует ими по два часа кряду, они всплывают по утрам, они присутствуют постоянным фоном, паразитами рассудка, мусором на внутренних улицах. Я вынужден ограничивать радио - дома беспощадно удушая, на службе - придушив несмертельно, безмолвно злобствуя.
Могу слушать песню невнимательно, когда она доносится из радиоприёмника, могу обдумывать в это время что-то своё, но если песня приходит изнутри, поётся гортанью и словозачинающей частью сознания, я поглощён этим целиком, возникает пауза в мыслях, скотома существования.
259
К грамматическим и стилистическим ошибкам других людей, людей-текстов, отношусь, как к ошибкам в программе: логический анализ позволяет точно определить место, где нужно исправить. Чуть меньше деликатности - и я высказывал бы замечания с той же настойчивостью, с какой мне сообщает компилятор: пока ошибки не исправлены, он не закончит компиляцию, программу будет невозможно запустить. Это значит, что я буду неизменно отказывать в каком-либо достоинстве людям с ошибками, игнорировать их действия, высокомерно отворачиваясь, отстранять, если они встают на пути моих дел.
260
Одно из детских, запылившихся, право, развлечений: "завертеть" пространство, вообразить, что шоссе, по которому еду в троллейбусе, ведёт не на запад, а на восток. И если это удаётся, то солнце оказывается вдруг на севере, я прозреваю к расположению зданий, каждое следующее становится неожиданностью, здесь должно быть другое, другая река, в другую сторону наклонённый мост, - перемешанное пространство кажется новым!
261
Происходящее не требует описания, ему достаточно своих извивов, восторгов и препятствий. Так же, как развитие программы совершенно не предполагает её записи на бумаге - может быть, лишь предисловий, заметок, черновиков, устаревающих после первых шагов отладки. И всё-таки программа - это текст, эпический, потому что линейный и отсылающий к непосредственным событиям, физическому результату, и поэтический, ибо строгий формализм языка не диктует структуру, с ростом её протяжённости увеличивается люфт, число возможных вариаций, так что программист подобен хореографу, решающему художественную задачу бо́льшим или меньшим числом танцоров, в классическом или авангардном стиле, выстраивающему последовательность па и выбирающему их с точки зрения своей эстетики.
262
Структуру, управляющую потоком речи, невозможно взломать, стремясь быть не там, где есть и не тогда, когда есть. Пути высказываний - пути воды, протоки меж ледниковыми валунами, выходами скальных пород, аллювиальными наносами былых эпох, - и мешающий камень скорее сдвинут мостостроители, но не сама вода. Иногда пред словом, не древом, подступает квази-рокантеновская тошнота: ненависть потока к постоянству своего русла, координат истока, к непредметности, распахнутости горизонта своего устья, ведь только на заре тектонической истории реки по-настоящему начинались и заканчивались. Заканчивались?... Но мы, люди, пока что не перестаём говорить, не перестаём писать.
263
Синдром архивариуса: история состоит из хлама, всякий хлам - история.
264
Видеть новые лица, обонять новые души. Находить новые грани ландшафтов за окном автобуса, выйти не на своей остановке и просто брести по заиндевелому парку, вдыхая ночной запах, который всегда кажется таким осмысленным. В целлюлозной толще, в штреках строк вгрызаться в драгоценную руду новых слов и сочетаний слов, вспыхивать мыслью, а потом - на следующую ночь - кропотливо сплетать собственные тексты, грозно перетряхивая творимое, как придирчивый Яхве. Вот, кажется, "смысл жизни" или - сценарий, схема, миф.
...И что такое самая наполненная жизнь без некоторого отображения, право, нужно зеркало, хоть какое-нибудь! Для женщины отображением может стать ребёнок. Отображением становится тонкая россыпь власти: круг друзей, влиятельные связи, машина и дача, излюбленные и изобильные грибные или рыбные места, а может - проверенные отели на тропических островах. И отображение - цепочка любимых, анфилада спален, оттенки прикосновений. Наша память прилежно копит золотой запас, и всё-таки... всё-таки события так соскальзывают, так непрочны, если не процитировать их, если не состроить аллюзию. Текст - искажённое, но существенно более устойчивое отображение памяти, - и пускай память зашифрована в иносказаниях, понятных только автору. И наконец, в который раз: что же делать, если зеркала разбиваются одно за другим?...
265
Вот свойство всех фантазёров: думаем, что мы - актёры, но хотим оставаться зрителями, всего лишь зрителями. Наши души танцуют там, на сцене, среди строчек книги, в мерцании холщового или электронного экрана - а мы сидим в зале и не хотим, чтобы утихала феерия и загорался свет.
266
Не многое ли из того, что мы ценим, попросту хранит отблеск чужой оценки? - и что-то ценим ей согласно, а что-то - вопреки. И кто же там, впереди, запускает эту эстафету оценивания, имея смелость и самость оценивать "просто так"?
267
В растерянности перед твёрдым миром, перед непреклонностью "сейчас" - невозможно размышлять. Растерянность делает зверем: тебе хочется бежать оттуда, где больно, рвать зубами то, что мешает, захватывать то, чего хочется. Забывать. Отказываться запоминать - руководствуясь теперь лишь ниточкой запаха, который есть настоящее. Прошлое мертво. Будущее смертоносно. Настоящее бессмертно.
268
Цивилизация требует выполнения технологических нормативов, верности делу, заданию, строгого отчёта об итогах - но я лишь играю в эту игру. Экзистенциальная мотивация делает моё движение метафизическим, я испытываю собственное существование, это проверка, исследование, переживание и поиск одновременно. Итогом станут несколько слов. Или я ничего не скажу.
269
Свойственное детской душе сопереживание добавляет слишком много лёгкости в видимое. Мир, быть может, сложен, но двигаться в этом мерцающем разноцветными огнями лабиринте, кажется, так легко! Кажется таким лёгким узнавать. Разыскивать. Запоминать. Понимать.
Кажется - пока "познание" наполняет твою жизнь, пока твоя жизнь служит ему. Но что-то останавливается - и "познавать" становится бессмысленным, действие, так ярко рисующееся в воображении, так просто планируемое, такое рефлекторное - теряет цвет ли, запах ли, ради которого ему стоило совершаться. И другие рефлексы заступают на место познавательного, жевательный, например. Можно зарабатывать деньги. Можно строить дом, сажать дерево, растить сына - но всё это умеют и звери...
Самонадеянно отождествив движение мысли с движением материи, узнаёшь, что материя инертна, - и пытаешься приказать мысли остановиться тож. Но воспалённому непониманию в душе - жить недолго. Усталость готовит ему саван. Дни, чьи движения стали ритмичными, его погребают. Теперь ты понимаешь, что ничего не хочешь понимать.
270
Схема и картинка многое значат. Это опора. Перелистывать фотографии - вспоминая бо́льшее, выращивая объёмное над плоскостью. Вспоминать синеву сумерек и свет фонарей в конкретном месте конкретного города - и находить мысли, отзвучавшие там и тогда.
271
Текст иногда непроизволен, как порывы ветра. И оставляет следы то́, чему назначено быть бесследным
272
Зависть к одним, презрение к другим - довольно бессильные чувства. Или всё-таки меняющие тебя: чего-то сторонясь, к чему-то приближаясь, идёшь каким-то путём, точнее, ищешь путь. Кажется, что "верный путь" - это химера, пустая грёза о нескончаемом оргазме. Но ценно само аппроксимирование - и нужно жить, не рассуждая о правильном и неправильном, прислушиваясь только к всплескам интуитивно-эмоциональных оценок.
Что же делать тогда рассудку, непонятно зачем тычущемуся во все вещи и спрашивающему бессловесно, одним мычанием? А если это безумие, то что делать с тычущимся во все вещи безумием?
...И вот хочется смотреть в точку. Точка может описывать спирали, если крутишь головой. Смотреть, видя не точку, а смотрение. Так становишься деловитым бездельником, ищущим действие, способное заслонить зияние безделья. Тщета всюду. Тщетно само уныние. Мысли о другом пути, о свободном полёте в светящейся ясности, оставляют в рассудке новые червоточины, зияющие темнотой.
...И придётся подскакивать на марионеточных нитях событий - от отчаяния к эйфории, от самооптимизации к разгильдяйству, от богатства к бедности, от ясности рассудка к ясности безумия, к воспалённо солнечной погоде. Больше не говорить ни слова.
273
Высматриваю в людях эстетическую, прежде всего непрагматическую заинтересованность, любопытство, жгущее сердце и мне. Во мне-то любопытство может быть сдавлено, связано, а в нём, неведомом друге, оно ярче и свободнее, а если нет, жжение в голове подтолкнёт нас освободиться - или выжечь друг другу мозги.
274
Мозгу свойственны шаблонные приёмы рассуждения, шаблонные жесты - вроде как задирать извилину в канканном ритме.
275
Мир - как кроссворд на вычёркивание, только сложнее, имеет не один набор ответов. В мешанине ты находишь слова "вера", "любовь", "мудрость" - но там же скрываются "смерть", "хаос", "распад", - и не можешь противопоставлять эти группы, потому что не знаешь, есть ли "добро" - добро и служит ли "зло" только злу.
276
У каждого - свой слух и свой взгляд, то есть неповторимый след медведя и индивидуальная кривизна видимого пространства, а ещё - мнение-слух, где-то здесь же подхваченное, и мнение-взгляд, слух следующего порядка.
И всё больше подозреваешь, что предрассудки твоей жены оборачиваются развевающимися змеюками, а эту причёску лучше бы наблюдать в боковое зеркало.
277
Смотреть вокруг и размышление отныне отождествлять со всматриванием, - это будет мышлением, оставляющим вещь самой себе, самой в себе.
278
Казаться хорошим - непосильное двуличие. Но можно пытаться блеснуть - без слов подсказывая собеседнику, что среди бутылочных стёкол есть друза редкого минерала.
279
Судорожно читаешь, всасываясь в калейдоскоп инородного движения.
280
С самого детства прокуроры-прохожие, отговорив, исчезают - и суд не продолжается, и есть только этот заострённый дождь.
Приходили и адвокаты - но почему-то молча...
281
Мысли спешат к выходу почти в панике, а там кто-то уже пылко рвётся назад, в сумерки подсознания, и толпа застревает в дверях, топчет детей, отрывает рукава и головы, и наружу, если испуганный швейцар не захлопнет двери, вываливается ком калек и трупов.
282
Музыка не позволяет рассудку коллапсировать. Упереться в самое себя. Пожрать самое себя. Внутренний цензор дезориентируется звуковым узором и не успевает действовать.
Музыка лечит все раны... странная музыка, говорящая о моих снах, жёсткая музыка, говорящая о моей силе, да, лгущая о чём угодно, нет, говорящая правду, сущая правдой, потому что она длится, она звучит, и вне меня нет никакой лжи, есть музыка, я не сплю, есть отрывистые электронные звуки, царапающие мне сердце, и только.
На рояле фирмы Genius я играю сейчас свою музыку, которая тоже не лжёт, лгут лишь значения слов. Будучи одновременно автором, исполнителем и слушателем, я распираем противоречием значений. Моя музыка не имеет среды, кроме трёхгранного межзеркалья сознания, и вырваться она не может. Никто не скажет мне, где ложь, а где правда... никто не научит меня не гнаться за Правдой...
283
В автобусах уплотняются защитные оболочки душ.
...И бывают изумительные, сияющие или тронутые тенью женские лица... мой огонь колеблется, исходит искрами, внесловесно спрашивая кто ты кто такая почему ты такая что за тоска в глазах что за блеск за твоей головой под твоим рассудком металл какого мира в твоих артериях -
...Закрываются дверцы. Снова снег или дождь.
284
То, что говорю - высказывание секунды, так считает эта секунда, это звучание, этот оттенок тоски. И я не могу ничего проверить, не могу назвать ложным, не могу признать, что бормочу правду, правду собственной жизни. Потому что сам текст, его присутствие, и только это - моя правда. Текст - но не то, о чём он.
285
Иронизирую над собой средствами языка. Как бы глубокомысленно дракон ни вздыхал, хвост его, мерцающий хлёсткой чешуёю, смеётся над головой...
286
Среди фильмов я ищу шок - дезориентирующее средство, выталкивающее мысли за околицу обжитого мира. И в музыке. Но вот сбывается - и парю́ в неопределённом, я лишён здесь всех навыков, не знаю, что мне делать, кричать? рвать пальцами бетонную бумагу фусума? глотать осколки люминесцентных ламп? Искусство режиссёра или композитора трогает меня, я в резонансе - но зачем? Вопросы прагматичны. Есть другой модус существования, modus "carpe diem". Я уже заглядываю в этот параллельный мир. И остаюсь полупогружённым - на разделе сред, между пространствами, не будучи ни прагматиком, ни гедонистом.
287
Пришёл в театр - и не оставляет ощущение своего и чужого жеманства. Купив билет, я слукавил, что действительно хочу оказаться в театре. Смотрю на оформление холла, на декорации спектакля с притворным пиететом... словом, в театре кажусь себе дурным актёришкой, лицедеем пуще актёров.
288
Красота и трепет кода - так далеко! Я перестал верить, что когда-то был сопричастен этому симметричному трепету, этим искристым потокам. Программа для чего-то. Я написал такие программы. Во мне тихо умирает мечта о программе ни для чего, о жизни низачем. О размеренном полёте среди свечения и темноты.
289
Вопреки переориентации на аудиовизуальное потребление мы нуждаемся в тексте, в его одномерном ритме. В том числе, в цитатах. В выводах, отряхнувшихся от слов, вставших опорами под расшатанным настилом быта.
Сознание почти тождественно познанию, облик, habitus сознания определяется балансом между формами познания. Так, потребляя музыку и фильмы, можно не иметь методов упорядочения познанного и тем более - методов высказывания в створе этого информационного потока. Текстовый же контент усвоить гораздо проще, равно как и отреагировать на него собственным текстом.
290
Для зрителя стала важной дисциплина внимания: ни копейки ненужному, ни гроша попрошайкам. Научиться с первого блика/звука оценивать, стоит ли замечать это... этот товар, эту музыку, этот текст.
291
За что я ценю "Улисса"? За полифонию. За море и берег в "Протее". За мелодию в "Сиренах". За крысу на кладбище. За ночную попойку. За мужскую и женскую телесность в двух финальных главах. За задор и иронию в каждой детали. А честно говоря... я лишь принуждённо высматриваю всё перечисляемое, я извлекаю, тогда как оригинал - оригинальное впечатление - целостен, восхитительно целостен! Вместо анализа следовало бы - погрузиться!
...Но такой подход оставляет меня внутри себя и только для себя, отрицает возможность поделиться пережитым. То есть: не мыслить - но переживать, не говорить - но визжать от ненависти или наслаждения. Возращение к целостности переживания - это отказ от высказывания.
292
Сижу в тишине. Как ценна тишь субботней ночи... пусть из окна пахнет гарью, может быть, горит чья-то квартира... час назад с балкона я высматривал с фонариком, откуда же идёт дым - но вернее всего это тлеют мусорные контейнеры за углом... Сижу в тишине, вдумываясь: как это - замедлить время? Побыть подольше в тихом моменте. Покачаться в его гамаке.
После путешествия на теплоходе внутри моей головы течёт тишина. После шумных будней нужно найти дверь и выйти к этому потоку. Остров неподвижности в моей голове делает кретином... могу забыть что-то важное, не расслышать чужих слов, просто засмотреться на внутреннюю воду, выпав из мира людей.
293
Хожу по магазинам, ничего не покупая. Определённого сорта икры нет. Торт, купленный не там, где привык, будет невкусным или несвежим. То же самое с сыром. Изобилие, которое грезилось социуму в 80-90-е годы, достигнуто - но из его широкого спектра поглощается лишь несколько тонких линий-позиций.
294
Больше нет глобальной драмы идей. На каждый вопрос находятся гладенькие ответы, подводящие к итогу: всё так и должно быть, вмешательство экспериментатора разрушает эксперимент, либо экспериментатор - это и есть эксперимент.
295
Почему же те, с кем беседуешь ровно, достойно, с хорошим балансом юмора и серьёзности, оказываются пустотелыми и заземлёнными дураками ("порожними и приземлёнными" - было бы не так индустриально), а с единственным смятенно-смиренным существом, могущим тебя понять, ничего не ладится, и твой собственный рассудок, спотыкаясь, летит кубарем словно бы по кривым и тёмным лестницам?!...
296
Знаю: одиночество любит рядить тоску и пустоту в виссон и пурпур. Иногда некуда деться от пустоты. Рассказать о ней значит заполнить её - и вот вывод противоречит посылке. Даже имя - "пустота" - лжёт, искажает, меняет... Высказывание бесполезно, достаточно нейрохимии - но не в виде формул, а на языке самих молекул, в самих молекулах: достаточно происходящего, исконного и единственно подлинного языка, который не язык вовсе... Бессловесное созерцание, как результат (предельный цикл) последовательного стремления к Истине. Влитость в события, слитность.
Может спасти от остановки на этом ходе раздумья только воля ко лжи. И, кстати, самоостановка в созерцании не означает ещё остановки, ведь созерцаемое движется, переливается цветами, умирает и рождается, я, созерцающий, претерпеваю всё это вместе с ним, вдобавок претерпевая самого себя. Эта контрбуддийская воля к слому созерцания, к движению против потока, против законов, вернее, против отбрасывающих сил, воля к гордыне - вроде бы тщетна, абсурдна, но присутствует, вновь просыпается, не стихает. А поток Истины журчаще шепчет: "И это плоть моя также."
297
Не сбывается то, что запланировал за три месяца или за три дня, о чём растрезвонил на двух-трёх крепкоалкогольных вечеринках. Зажимаешь в кулаке монетки - и автобус не приходит. Звонишь девушке, в которую влюблён, - а у неё болит голова или живот, и она знать не знает о твоей любви и не узнает больше. Праздник, который ты две недели подряд заряжал икрой, колбасой, дорогим вином, чихает и шипит, никакого фейерверка, тебя ждёт всё та же белая постель в чёрной комнате и будничный огонёк-standby стереосистемы. Машина настоящего времени сворачивает на развилке - мимо будущего, которое раскрасило воображение. И женишься на буфетчице с малолитражным рассудком, объезжающим стороной твоё на весь свет распахнутое любопытство. В какое вино ты будешь макать старческую тоску?... Был ли ты когда-то битником?
298
В созерцательной тишине растворяются все прочитанные книги. Стирается память, и так чрезвычайно непрочная. Память о смыслах. Даже память об образах. ...Всё же могу восстановить интонацию книги, настрой, сопутствующую ей мелодию, состоящую не из звуков, но из... перепадов напряжения мышц меня-читателя - и мышц гортани, и мышц рук (психологическая архаика в духе Уильяма Джемса) - например, впечатление от цикла о Смоке Беллью. Могу вспомнить этот кинестетический запах...
Само по себе чтение - сколь бы ни сопереживал ты описываемому (или описанию, как в случае Набокова) - довольно бесплодно. Запах прочитанного, единственный чёткий след похож на бензиновые переливы на воде. Я говорю о чтении-сопереживании, но не о чтении-размышлении. Только размышление - и не столько в словах, сколько в вещах, на вещах, вещами, среди вещей/событий - станет мостиком между чтением и действием.
Помню, как брал у приятеля второсортные фэнтезийные романы, глотал их за два вечера и брезгливо морщился: "Нет, это увлекательно, но слишком просто. Я ничего не вынес из книги, она не помогла мне думать." Настоящая книга меняет тебя. Перенаправляет внимание, показывает новые ракурсы: в меблировке сознания что-то оказалось сдвинутым. Живя словами этой книги, ты на час, на месяц ли делаешь их своей любимой мерой. И поддаёшься искушению: выкладываешь себе тропку цитатами, драматизируешь по образу и подобию сюжета, запутываешь вещи и события в рассуждения о прочитанном, так что отрезок жизни превращается в критический отзыв, этакое эссе-реминисценцию.
299
Завтра будет завтра. Как скользило вчера - так и ещё одно сегодня соскользнёт, ничего не обещая, но всё содержа в себе!... все выигрыши и проигрыши, новые знакомства и старые ссоры. Пока я движусь, течёт и мир. Дорога не прерывается, скуп ландшафт, по которому мчится мой поезд. И существуют станции, на которых выхожу из душного вагона, чтобы постоять, глядя в полуденные или темнеющие небеса транзитных миров, пожевать пирожки или копчёную рыбью спинку, и снова и снова принюхиваться: вот они, свежие запахи, они подбивают соскочить с платформы и зарыться в зелень и синь неизвестного... Но угольный дымок, смешанный с дёгтем от шпал, зовёт ещё пронзительнее - в путь, по прямым, как яшмовое копьё, или сворачивающим в сумерки рельсам.
Итак, нужно быть стойким. И следить за мерцанием вокруг, от отчаяния не прикрывая глаз. Пусть всё скользит. Пусть сменяются друзья. Пусть проходят матовые и глянцевые, оловянные и деревянные, корпускулярные и волновые, тихие и цимбалами звенящие женщины, пусть проходят те, что любимы мгновенно, любимы бесследно и не любимы... Пусть всё скользит. Нужно не бояться принимать и отпускать то, что скользит - неважно, раны оно оставляет или сладкий привкус во рту. Принимать и отпускать. Пусть скользит.
300
В конце октября - весеннее тепло! Облетели листья, но трава нимало не пожухла, пережив недолгие морозные ночи. Даже в ясной погоде нет северной пронзительности.... Вот только ветер из ночи в ночь рвётся тревожно, словно холода́ тайной разведкой ищут дороги - хлынуть и выбелить всё.