Буря началась на севере - пятого октября 1940 года, - там, где угрюмые тучи нависли над горными деревнями на границе Болгарии и Греции. К полудню он переместился на юг, теперь сильнее, катясь по долине реки Вардар, пока в сумерках не достиг высот города Салоники, и к тому времени, когда зажглись уличные фонари, дождь стекал с черепичных крыш в старинных переулках порта и покрывал пятнами поверхность плоского темного моря.
Сразу после шести вечера Коста Заннис, известный в городе как высокопоставленный полицейский чин - что бы это ни значило, возможно, не более чем костюм вместо униформы, - покинул свой офис на верхнем этаже безымянного здания на Виа Эгнатия, спустился на пять пролетов по скрипучей деревянной лестнице, вышел на улицу и взмахнул зонтиком. Ранее в тот же день ему позвонил капитан порта, что-то связанное с прибытием турецкого сухогруза tramp Bakir - капитан использовал фразу “нарушение правил”, добавив, что он предпочитает разобраться с этим вопросом лично. “Ты понимаешь меня, Коста”, - сказал он. О да, Заннис все понимал слишком хорошо. В тот момент Грецией с 1936 года правила диктатура Метаксаса - длина женских юбок регулировалась; было запрещено читать вслух надгробную речь Перикла - и люди с осторожностью относились к тому, что они говорили по телефону. И поскольку большая часть Европы была оккупирована нацистской Германией, а армии Муссолини находились в Албании, на границе с Грецией, никто не был уверен, что будет дальше. Так что не доверяйте телефону . Или в газетах. Или по радио. Или завтра.
Войдя на огромный уличный рынок на площади Аристотеля, Заннис сложил зонтик и стал прокладывать себе путь по узким проходам. Дождь барабанил по жестяной крыше над прилавками, торговцы рыбой перекрикивали толпу, и, когда Заннис проходил мимо, торговцы улыбались, кивали или избегали смотреть ему в глаза, в зависимости от того, где, по их мнению, они находились с полицией Салоник в тот вечер. Похожая на скелет старуха из сельской местности, в черном платье и черном платке на голове, предложила ему сушеный инжир. Он вежливо улыбнулся и отказался, но она протянула ему чашку, и притворная свирепость на ее лице означала, что у него не было выбора. Он оторвал плодоножку, выбросил ее в канаву, затем съел инжир, который был жирным и сладким, одобрительно поднял брови, сказал: “Это очень вкусно, спасибо”, - и пошел своей дорогой. В дальнем конце рынка торговец губкой с огромным мешком, перекинутым через плечо, с тревогой вглядывался в дождь. Брошенный на произвол судьбы, он мог только ждать, потому что, если бы его губки намокли, ему пришлось бы нести этот груз до конца ночи.
Таможня располагалась в центре двух главных причалов города, ее назначение было указано на широкой вывеске над главным входом, сначала на греческом, а затем со словом Douane . На верхнем этаже капитан порта занимал угловой кабинет, который с годами превратился в домашний очаг; тепло в холодную погоду, неподвижный воздух пропитан запахом древесного дыма и сигарет, один из портовых котов спит у дровяной печи. На стене за письменным столом висела ярко раскрашенная олеография архиепископа Александра с длинной черной бородой и волосами, ниспадающими на плечи, руки благочестиво сложены на пышном животе. Рядом с ним официальные фотографии сурового генерала Метаксаса и череды портовых чиновников прошлого, двое из них в выцветших гравюрах сепией и турецких фесках. На соседней стене в красивых рамах были изображены жена и дети нынешнего жильца, хорошо накормленные, одетые с иголочки и выглядевшие очень достойно.
Нынешний хозяин никуда не спешил; короткий телефонный звонок через несколько минут вызвал официанта из соседней кафенейон -кофейни - с двумя крошечными чашечками турецкого кофе на медном подносе. Сделав глоток, капитан закурил сигарету и сказал: “Надеюсь, я не зря затащил тебя сюда, Коста. В такую отвратительную погоду”.
Заннис не возражал. “Всегда рад вас видеть”, - сказал он. “По-моему, вы сказали "Бакир". Где он пришвартован?”
“Номер восемь, с левой стороны. Сразу за голландским зерновозом - теперь, я полагаю, немецким зерновозом”.
“На данный момент”, - сказал Заннис.
Они ненадолго остановились, чтобы насладиться тем хорошим, что может сулить будущее, затем капитан сказал: “Бакир пришвартовался сегодня утром. Я прождал час, капитан так и не появился, поэтому я пошел его искать. Ничего необычного, трап спущен, вокруг никого, поэтому я поднялся на борт и направился в кабинет капитана, который практически всегда находится в одном и том же месте, рядом с мостиком. Несколько матросов работали, но на борту было тихо, и, спускаясь по коридору к мостику, я прошел мимо кают-компании. Два офицера, сплетничающие по-турецки и пьющие кофе, и маленький человечек в костюме и начищенных ботинках, читающий газету. Немецкая газета. О, я подумал, пассажир.”
“Видели его лицо?”
“На самом деле я этого не делал. Он стоял за своей газетой -Volkischer Beobachter? Я полагаю, что так оно и было. В любом случае, я не особо задумывался об этом. В наши дни люди передвигаются как могут, и они вообще никуда не уходят без крайней необходимости ”.
“Подводные лодки”.
Капитан кивнул. “Возможно, вам просто придется плыть. В конце концов я нашел капитана на мостике - кстати, человека, которого я знаю много лет, - и мы вернулись в его кабинет, чтобы я мог взглянуть на декларацию. Но - пассажира не было. Итак, я спросил. ‘Кто этот джентльмен в кают-компании?’ Капитан просто посмотрел на меня. Что за взгляд! ”
“Что значит...?”
“Что значит, не спрашивайте меня об этом . В наши дни жизнь и без такой ерунды достаточно тяжелая”.
Улыбка Занниса была ироничной. “О боже”, - сказал он.
Капитан с облегчением рассмеялся. “ Ты имеешь в виду, не беспокойся.
От Занниса легкий вздох. “Нет, но это я должен беспокоиться. С другой стороны, пока он остается там, где он есть … Что у нее с собой?”
“В балласте. Судно прибыло для погрузки тюков табака, затем направляется в Гамбург”.
“Вы случайно не видели, как пассажир направлялся сюда, не так ли?”
“Нет, он не покидал корабль”.
Заннис поднял бровь. “Вы уверены?”
“Меня там весь день ждало такси. Если он попытается въехать в город, подайте два гудка”.
На этот раз вздох был глубже, потому что планы Занниса на вечер растворились в ночи. “Я воспользуюсь вашим телефоном”, - сказал он. “А потом я немного прогуляюсь”.
Заннис прошел мимо такси на пирсе - к его удивлению, водитель проснулся, - затем продолжил движение, пока не увидел Бакира. Ничего необычного; покрытый ржавчиной серый корпус, повар выбрасывает ведро с кухонным мусором в залив. Он подумывал о том, чтобы заказать пару детективов, затем решил не выводить их под дождь. Но теперь дождь прекратился, оставив вместо себя густой туман, который образовывал ореолы вокруг уличных фонарей. Заннис стоял там, город позади него был тих, где-то в темноте завывал сирена.
Тем летом ему исполнилось сорок, событие не из приятных, но что поделаешь. Он был среднего роста, с крепким мускулистым телом и всего на дюйм выступающим над поясом животом. Кожа бледно-оливкового цвета, выглядит совсем неплохо, хотя больше боксер, чем кинозвезда, крутой парень, судя по тому, как он двигался, как держался. Пока вы не взглянете на его лицо, которое наводило на мысль о совершенно другом типе человека. Широкий щедрый рот и очень голубые глаза за очками в стальной оправе: живые глаза. У него были сухие черные волосы, которые, несмотря на то, что он был смыт водой в утром, когда он добрался до офиса, волосы были взъерошены и упали ему на лоб, отчего он выглядел моложе и мягче, чем был на самом деле. В целом, у него выразительное лицо, редко бывающее спокойным - когда вы разговаривали с ним, вы всегда могли видеть, что он думает обо всем, что вы говорите, - веселье, сочувствие или любопытство, но всегда что-то еще. Итак, может быть, он и крутой парень, но твой друг крутой парень. Полицейский. И в своем черном костюме и мягкой серой рубашке, узел галстука всегда распущен, а пуговица воротника рубашки расстегнута, довольно нежный вариант породы. Нарочно, конечно.
Он, конечно, никогда не собирался быть полицейским. И - однажды он стал полицейским - никогда детективом, и - однажды его повысили до этой должности - никогда тем, кем он был сейчас. Он даже не подозревал о существовании такой работы. Ни один из его родителей не получил образования старше первых шести лет; его бабушка не умела ни читать, ни писать, а мать делала это с трудом. Его отец заработал половину цветочного магазина в хорошей части Салоник, так что семья никогда не была бедной; они справлялись, как и все остальные, кого он знал. Заннис не очень хорошо учился, что не имело значения, потому что через время он будет работать в магазине. И до 1912 года Салоники оставались частью Османской империи - Афины и западная часть страны освободились от турок в 1832 году, - так что быть греком означало знать свое место, а амбиции, привлекающие внимание, были не такой уж хорошей идеей.
К двенадцати годам, когда греческая армия вступила в Грецию, чтобы положить конец Второй Балканской войне, личные мечты Занниса в основном были связаны с побегом; его манили чужие места, так что, возможно, работа на корабле или поезде. Ничего необычного. Брат его матери эмигрировал в Америку, в таинственное место под названием Алтуна, в штате Пенсильвания, откуда приходили почтовые открытки с изображением главной улицы или железнодорожного вокзала. До 1912 года, когда заканчивались деньги, семья Заннис подумывала о том, чтобы присоединиться к нему и работать в его закусочной, серебристом здании с закругленными углами. Да, возможно, им стоит отправиться туда; им придется поговорить об этом. Скоро.
И шесть лет спустя они действительно уехали, но не в Алтуну. В 1917 году, когда англо-французские и греческие войска сражались с болгарами в Македонии, Салоники сгорели в результате того, что стало известно как Великий пожар. Дом Занниса, расположенный на возвышенности у древних зубчатых стен, уцелел, но цветочный магазин - нет, а денег на восстановление не было. И что теперь?
Положение спас брат его отца. В молодости он участвовал в драке с турками, вооружившись пистолетом, и настал день, когда под угрозой пожизненного заключения в турецкой тюрьме ему пришлось бежать. Он бежал в Париж, в основном пешком или ехал на поездах без билета, пока его не вышвырнули, но со временем он добрался туда.
И, благодаря удаче и решительности, игре в карты на деньги и появлению веселой французской вдовы определенного возраста, ему удалось купить киоск на блошином рынке в Клиньянкуре, в хорошо посещаемом районе, известном как Серпет. “Забудь Алтину”, - написал он в письме своему брату. “Ты нужен мне здесь”. Было отправлено немного денег, и семья Заннис, родители и бабушка, Коста и его младший брат - старшая сестра ранее вышла замуж за электрика и эмигрировала в Аргентину - сели на судно с фруктами и добрались до Гавра. А там, с пристани, им махали доброжелательный дядюшка и его веселая жена. В поезде сердце Занниса учащенно билось с каждым ударом о рельсы.
Два часа спустя он нашел свою судьбу: Париж. Девушки обожали его - довольно скоро он влюбился, - и у него было много денег для семнадцатилетнего юноши из Греции. Он работал у своего дяди антикваром, торговцем антиквариатом, продавая массивные шкафы и всякое барахло туристам и случайным парижанам. У них был великолепный старый мошенник с огромной белой бородой, который выставлял картины Моне и Рубенса всем двором. “Ну, я не могу сказать, потому что это не подписано, может быть, вам стоит попросить кого-нибудь взглянуть на это, но если милая леди вернется через двадцать минут, как она поклялась, нам придется это продать, так что на вашем месте ... ”
Эти двенадцать лет были самым счастливым временем в его жизни.
По крайней мере, думал он позже, это продолжалось так долго. В 1929 году, когда рухнули рынки, отец Занниса слег в постель с чем-то, похожим на сильную простуду, а через день умер от гриппа, пока они все еще ждали врача. Мать Занниса храбро настояла, чтобы они оставались там, где были, - у Косты все было так хорошо. К тому времени он уже неплохо говорил по-французски - лингва франка Салоник - и посещал курсы немецкого языка и научился говорить на нем хорошо: когда-нибудь киоск будет принадлежать ему, он встретил женщину по имени Лоретта, которая была на несколько лет старше его и воспитывала двоих детей, и он был очарован ею. Годом ранее они начали жить вместе в Сент-Уане, где находится рынок Клиньянкур. Но когда зима сменилась весной, горе его матери не утихло, и она захотела вернуться домой. Туда, где она могла повидаться со своей семьей и посплетничать с друзьями.
Она никогда не говорила этого вслух, но Заннис, теперь глава семьи, знал, что она чувствует, и поэтому они отправились домой. Лоретта не могла или не захотела уехать с ним, не захотела увезти своих детей в чужое место, поэтому ее сердце было разбито. Как и его. Но семья есть семья.
Вернувшись в Салоники и остро нуждаясь в средствах к существованию, он устроился на работу полицейским. Ему это не очень нравилось, но он много работал и преуспевал. В городе, где в квартале, известном как Бара, располагался самый большой квартал красных фонарей в восточной Европе, в городе прибрежных забегаловок и моряков всех наций, для полицейского всегда было много работы. Особенно терпимые полицейские, которые улаживали дела до того, как они выходили из-под контроля, и никогда не брали денег.
К 1934 году его повысили до детектива, а три года спустя, технически, до звания младшего коммандера, хотя никто никогда не пользовался этим титулом. Это повышение произошло не само по себе. Старое и почитаемое выражение времен турецкой оккупации гласило, что очень повезло иметь barba sto palati, дядю во дворце, и оказалось, к удивлению Занниса, что у него было именно это. Его особый талант, своего рода грубая дипломатия, заставляющая людей делать то, что он хочет, не нанося им ударов, был замечен сверху начальником полиции Салоник, почти мистическим персонажем в городе. Вангелису было по меньшей мере восемьдесят лет, некоторые говорили, что он был старше, с улыбкой святого - таким был святой Вангелис, по крайней мере, для тех, кто мог оценить иронию и почитание в одной и той же фразе. В течение пятидесяти лет в Салониках не происходило ничего такого, о чем не знал бы старик , и он с интересом наблюдал за карьерой Занниса. Итак, в 1937 году, когда Заннис решил уйти в отставку, Вангелис предложил ему новую должность. Собственный офис, детектив, клерк и значительно увеличенная зарплата. “Мне нужен кто-то, кто занимался бы этими делами”, - сказал ему Вангелис и продолжил описывать, что ему нужно. Заннис сразу все понял и со временем стал известен всему миру как высокопоставленный полицейский чин, но для тех, кто был знаком с подземными хитросплетениями городской жизни, а довольно скоро и с улицы Салоники, он был просто “Заннис”.
Сын афинского политика взял у ювелира кольцо с бриллиантом и “забыл” заплатить за него? Позвоните Заннису.
Прибыл ли гражданский немец “неофициально” в Салоники на грузовом судне нейтральной страны?
Когда Заннис вернулся к подножию пирса, он обнаружил, что его ждет помощник Габриэль-Габи-Салтиэль, который курил сигарету, откинувшись на спинку водительского сиденья. Салтиэль любил свою машину, черную Skoda 420 с жесткими пружинами, построенную чехами для балканских дорог. “Притормози за стеной, Габи”, - сказал Заннис. “Вне поля зрения, там, где мы можем видеть только пирс”.
Салтиэль нажал кнопку зажигания, двигатель с урчанием ожил, он развернул машину и направился к таможне. Седой Салтиэль пятидесяти пяти лет, высокий и неуклюжий, сутуловатый и близорукий, который смотрел на мир со смесью терпения и цинизма сквозь очки в толстой оправе. Еврей-сефард из большой общины в Салониках, он каким-то образом стал полицейским и преуспел на этой работе, потому что был умен, проницателен, очень хорошо разбирался в людях - кем они были на самом деле - и настойчив: вежливый, неуверенный в себе бульдог. В тот день, когда Вангелис предложил Заннису новую работу, сказав: “И найди кого-нибудь, с кем ты сможешь работать”, он позвонил Габи Салтиэль, объяснил, чем он будет заниматься, и попросил Салтиэль присоединиться к нему. “Как он называется, этот департамент?” Спросил Салтиэль. “Ему не нужно название”, - ответил Заннис. Прошло десять секунд, долгое время разговора по телефону. Наконец, Салтиэль спросил: “Когда мне начинать?”
Теперь Заннис направился к такси, дал водителю немного денег, поблагодарил его и отправил домой. Когда Заннис скользнул на пассажирское сиденье “Шкоды”, Салтиэль спросил: "Итак, что происходит?"
Заннис повторил историю капитана порта, затем сказал: “Пока он не войдет в город, мы оставим его в покое. Мы дадим ему несколько часов, чтобы что-нибудь предпринять, затем, если он все еще будет отсиживаться на корабле, я пришлю несколько детективов, чтобы заменить нас.”
“Что, если он подождет до утра, спустится сюда и покажет паспорт офицеру контроля?”
“Следуйте за ним”, - сказал Заннис. “Я не хочу, чтобы он разгуливал на свободе по городу”.
“Вы сказали, немец”.
“Читает немецкую газету, которая знает, кто он такой”.
“ Ты думаешь, шпион?
“Может быть. Турецкий капитан более или менее так и сказал. Одним взглядом.”
Салтиэль рассмеялся. “Левант”, - сказал он. “Действительно, посмотрите - я бы нигде больше не стал жить”. Через мгновение он добавил: “Чего хочет шпион в Салониках? Есть идеи?”
“Кто знает. Может быть, просто война надвигается на юг”.
“Не говори таких вещей, Коста. Здесь, на заднем конце Балкан, кого это волнует?”
“Только не Гитлер. Если верить газетам, то нет. И он должен знать, что происходит здесь, в горах, когда мы оккупированы”.
Салтиэль выглядел задумчивым. “И все же”, - сказал он.
“Что?”
“Ну, у меня есть племянник, который преподает в технической школе. География, среди прочего. Умный мальчик Манни, он говорит, что пока Гитлер остается в союзе с русскими, мы в безопасности. Но, если он нападет на них, нам это может грозить. На карте Европы мы на правом фланге - если кто-то направляется на восток, то на правом фланге, который идет на Кавказ, за нефтью. Во всяком случае, такова теория Мэнни.”
“Верите в это?”
Сальтиэль пожал плечами. “Гитлер хитер, я бы не сказал, умен, но коварен. На евреев он нападает, русских оставляет в покое”.
Заннис кивнул, это звучало разумно. “Пока я не забыл”, - сказал он, - “вы принесли то, что я просил?”
“В бардачке”.
Заннис открыл бардачок и достал автоматический пистолет Walther PPK, немецкое оружие, которое предпочитают балканские детективы. У основания рукоятки были яркие металлические царапины. “Что вы с этим делали?”
“Развешиваю картины”, - сказал Салтиэль. “В последний раз, когда я видел свой молоток, один из внуков играл с ним”.
“Дети”, - сказал Заннис с улыбкой.
“Я благословлен”, - сказал Салтиэль. “Тебе следует заняться делом, Коста, ты не становишься моложе”.
Улыбка Занниса стала шире. “С Роксаной?” он назвал свою подругу-англичанку.
“Ну...”, - сказал Салтиэль. “Думаю, что нет”.
В 8:20 вечера снова начался дождь, в Эгейском море сверкнуло несколько молний. “Ты не спишь?” - спросил Заннис.
“Едва-едва”.
“Хочешь вздремнуть, валяй”.
“Нет, спасибо. Может быть, позже”.
10:30 вечера “Кстати, - сказал Заннис, - вы звонили мадам Паппас?”
“Сегодня утром, около одиннадцати”.
“И что она сказала?”
“Что она ненавидела своего мужа и рада, что он мертв”.
“Это честно”.
“Я так и думал”.
“Что-нибудь еще?”
“Нет, она была готова накричать на меня, поэтому я повесил трубку - ты сказал, чтобы я был помягче”.
Заннис кивнул. “Пусть с ней разбираются детективы”.
“Она убила его?”
“Она это сделала”.
“Непослушная девчонка”.
1:15 ночи.
В городе, оставшемся позади, тихо. Только слабая музыка из таверн на набережной Корниш и скрип пирса, когда прилив разбивался о сваи. Звук был гипнотическим, и Заннис изо всех сил старался не заснуть. Он достал сигарету из плоской пачки в кармане - Папастратос № 1, лучшая в Греции - и чиркнул деревянной спичкой о ноготь большого пальца. Эти вещи были дорогими, поэтому для него это роскошь. Теперь он хорошо зарабатывал, Вангелис позаботился об этом, но хорошие деньги для полицейского, что было не так уж много, когда нужно было прокормить четырех человек. Его младший брат Ари, по словам Аристотеля, иногда зарабатывал несколько драхм, разнося послания по городу. Бедняга, он делал все, что мог, но он был не совсем прав, всегда был “другим”, и семья давно приняла его таким, какой он есть.
В машине становилось дымно, и Салтиэль опустил стекло. “Вы думаете, на Луне есть люди?” сказал он.
“Я не знаю. Полагаю, все возможно”.
“Вчера они спорили об этом в парикмахерской”.
“Маленькие зеленые человечки? С одним глазом? Как у Бака Роджерса?”
“Думаю, да”.
“Кто-то в вашей парикмахерской думает, что эти фильмы правдивы?”
“Вот на что это было похоже”.
“На твоем месте я бы сменил парикмахера”.
3:30 утра.
“Проснись, Габи”.
“Я не спал. На самом деле нет”.
“А вот и он”.
Мужчина был среднего роста, одет в плащ и нес портфель. У него было жесткое, костлявое лицо без подбородка под шляпой с надвинутыми на глаза полями. Когда он приблизился к концу пирса, Заннис и Салтиэль пригнулись к лобовому стеклу. К этому времени они уже могли слышать шаги, решительные и торопливые, которые приближались, затем затихли вдали, направляясь к восточной стороне таможни, в сторону города - к западу находился район складов и железнодорожная станция. Заннис убедился, что "Вальтер" находится в кармане его куртки, выскользнул с пассажирского сиденья и постарался не хлопнуть дверцей, оставив ее приоткрытой. “Дай мне тридцать секунд, Габи”, - сказал он. “Затем следуй за мной, аккуратно и медленно, с выключенными фарами и соблюдай дистанцию”.
Заннис быстро прошел к восточной стороне таможни, остановился на углу и быстро огляделся. Никого. Куда, черт возьми, он подевался? Он мог пойти только по одной улице, которая обслуживала склады. Заннис, двигаясь быстрой рысью, добрался до улицы, завернул за угол, и вот он там - там кто-то был - примерно в двух кварталах от него. Теперь Заннис понял, что промокает, раскрыл зонтик и укрылся за высокой кирпичной стеной первого склада. Впереди немец мчался вперед широкими шагами, как будто, подумал Заннис, он совершал свою вечернюю прогулку по тропинке в каком-нибудь немецком лесу. Несколько секунд спустя "Шкода" завернула за угол позади него, и Заннис махнул рукой назад, чтобы Салтиэль оставался на месте. Заннис слышал, как заработал двигатель на холостом ходу, когда Skoda остановилась. Мог ли немец услышать это? Сомнительно, особенно под дождем, но Заннис не был уверен - на улице стояла мертвая тишина.
Затем немец оглянулся через плечо и повернул направо, в узкий переулок. Скорее всего, он видел Занниса, ну и что с того? Просто человек с зонтиком, бредущий, ссутулив плечи, в ужасную ночь. Заннис прошел мимо переулка, не обращая на него внимания, уставившись в землю перед собой, пока не миновал дальний угол и не скрылся из виду. Он не остановился на этом, а пошел дальше по улице - если он мог слышать немца, то немец мог слышать его, - затем стал искать, где бы спрятаться. Он увидел погрузочную площадку напротив и быстро двинулся дальше, погрузив ногу в лужу между разбитыми булыжниками, они поспешили вверх по ступенькам и встали на углу закрытого ставнями входа и стены, которая была слепа с улицы - во всяком случае, до переулка. Заннис понял, что немец никуда не денется, по крайней мере, не из этого переулка, где несколькими годами ранее носильщик ударил ростовщика Хамида ножом в споре из-за нескольких лепт - даже драхмы не было, - и путь туда был перегорожен высокой каменной стеной, увитой глицинией. Хамид, шатаясь, добрался до стены и потянул за глицинию, думая перелезть через нее, но лоза оторвалась от крошащегося камня, и он умер прямо там. Привратник прикрыл его виноградной лозой, но через несколько часов - было лето - Хамид дал знать о своем присутствии, и преступление было раскрыто. Печальное дело, подумал Заннис, ростовщики охотились на портовых рабочих, как ястребы на голубей. Было ли это законом природы? Возможно, так оно и было. Однажды настоящий ястреб попытался добраться до канарейки своего младшего брата, которая сидела в клетке на подоконнике, и чертовски сильно погнул проволочную раму.
Заннис посмотрел на часы - 3:39 - и приготовился ждать. Конечно, это была встреча, и рано или поздно кто-нибудь должен был появиться. Если бы он был настолько глуп, чтобы пройти мимо стоящей на холостом ходу "Шкоды", они бы убили их обоих. Если нет, то только немца, хотя Сальтиэль, скорее всего, побежал бы за вторым мужчиной. Женщина? Возможно, все было возможно.
3:48 утра Поторопитесь, ублюдки, проводите свою гребаную встречу и отпустите меня домой спать . После ареста и поездки в полицейский участок, где они получат все, что смогут, а затем отправят его обратно на корабль. В конце концов, он мало что сделал - въехал в Салоники без штампа в паспорте. Нет смысла держать его у себя. Немецкий консул закричал бы, Вангелис был бы раздражен, ну и черт с ним.
4:00 утра Что там делал немец? Был ли там выход на другую улицу, о котором Заннис не знал? О, это было бы замечательно! Я стоял там под дождем до рассвета , но больше никогда его не видел . Заннис вздохнул, переступил с мокрой ноги на сухую и подумал о Роксане, о занятиях любовью, которыми они и занимались. Конечно, сейчас ресторан и ... Внезапно его сознание вернулось к полному вниманию.
С другого конца улицы, на углу дальнего переулка, свет фар - пока машины нет, просто лучи прощупывают туман. Что? Вы могли бы пройти там, внизу? Заннис не знал, но, очевидно, кто-то знал, потому что фары повернули налево, на улицу, и теперь были направлены прямо на него. Он пробежал вдоль железной решетки до противоположного угла и оказался лицом к "Шкоде". Что бы сделал Салтиэль? Ничего. Свет оставался выключенным. Хорошо, Габи, вот так-то .
А дальше, - подумал он, обращаясь к невидимому водителю машины, - ты свернешь в переулок . Это был седан Renault, который прогрохотал мимо него, двигаясь очень медленно, но его прогноз не оправдался. Renault остановился в переулке, продвинулся вперед на несколько футов и сдал назад. Умно, подумал Заннис, они готовы к быстрому бегству. Что это было? Еще одно убийство в переулке? Оно было проклято? Неужели эта долгая, скучная, глупая ночь закончится мелодрамой?
Что бы ни произошло там, внизу, не заняло много времени. Это произошло в переулке, и это произошло быстро, и это произошло там, где Заннис не мог этого видеть. Хлопнула дверца машины, взревел двигатель, и "Рено" появился снова, быстро свернув налево на улицу и умчавшись прочь. Заннис прищурился от дождя, пытаясь разглядеть сквозь мутное заднее стекло - кто-то на пассажирском сиденье? Нет, он так не думал. Торопливо спускаясь по ступенькам с погрузочной площадки, он наблюдал, как "Рено" пролетел мимо "Шкоды". Считаю: раз, два, три, четыре; затем у "Шкоды" зажглись фары, и Салтиэль, легко развернувшись, последовал за "Рено", который повернул на восток по пустынной набережной Корниш.
Когда Заннис приблизился к переулку, оттуда вышел немец. Они остановились как вкопанные, лицом друг к другу, примерно в тридцати футах друг от друга, затем немец, как ростовщик Хамид, побежал обратно по переулку. Направляетесь к виноградной лозе глицинии? Нет, у него была идея получше, потому что к тому времени, как Заннис вошел в переулок, он исчез. Волшебный немец. Где? Заннис трусил вдоль отвесной стены, очень напряженный из-за какого-то невидимого прикрытия за спиной, совершенно уверенный, что в него вот-вот выстрелят. Но затем, прямо в конце переулка, появилась дверь. Дверь , которая, как он догадался, вела в служебное помещение склада. Неужели он забыл об этом? Было ли это вообще там тогда?
Вальтер. Да, время пришло, передернуть затвор, взвести его, предположить, что Габи держала его заряженным, предположить, что он вставит патроны обратно в обойму, когда закончит вешать свою фотографию. Потому что он наверняка разряжал его, прекрасно зная, что стучать заряженным оружием по твердым поверхностям - не такая уж хорошая идея - самое меньшее, на что можно надеяться, это смущение, а дальше все быстро ухудшалось. Дедушка! Кот! Нет, Габи поступила правильно, потому что Габи всегда поступала правильно. Нет?
Заннис закрыл зонт и поставил его у стены, освободил обойму "Вальтера", убедился, что он полностью заряжен, и вернул его на место. Затем он встал сбоку от двери и, убедившись, что удерживает равновесие, поднял ногу и ударил по ручке, намереваясь заставить ее задребезжать с другой стороны. Пуль изнутри не было, поэтому он протянул руку, повернул ручку и открыл дверь. Не заперта. Всегда не заперта? Не заперта в данный момент. Стараясь изо всех сил держаться за стеной, он широко распахнул дверь, немного подождал, затем, пригибаясь, ворвался внутрь, указывая Вальтером перед собой.
Он ожидал увидеть офис и надеялся на телефон. Правильно, потом неправильно. Это был офис, выходящий окнами на склад - картотечные шкафы, два письменных стола и старомодный телефон без циферблата на стене. Но линия была перерезана на несколько дюймов ниже деревянного ящика. Вырезано много лет назад? Или тридцать секунд назад? Он не знал. Но он знал, где находится - на складе специй в Альбале. Воздух был насыщен ароматами; густой смесью фенхеля, опиумного мака, вонючих шелковых коконов и средиземноморских трав; шалфея, тимьяна и всего остального. Уложенные в покрытые мешковиной тюки и деревянные ящики в темноте, готовые к отправке.
Некоторое время он прислушивался, но слышал только тишину. Затем подождал, надеясь, что его глаза привыкнут к темноте, но единственный свет на складе просачивался через закрытые жалюзи, расположенные высоко на стенах. Выставив вперед одну руку, он двинулся вперед, но знал, что это безнадежно, что он не найдет немца, скорчившегося за тюком укропа. Поэтому он вернулся в офис, взялся за ручку двери и захлопнул ее, затем вышел в темноту, не делая попыток двигаться бесшумно.
Что-то двигалось, что-то гораздо крупнее крысы. Звук перемещения веса по доскам донесся откуда-то сверху. Он подождал, сменил оружие и вытер вспотевшую ладонь о штанину брюк. Он снова услышал это, почти прямо у себя над головой. Итак, второй этаж. Как туда забрались? Понятия не имею. Он полез в карман, зажег спичку и обнаружил, что находится в проходе, по обе стороны которого были сложены тюки. Зажег вторую спичку и увидел на дальней стене нечто, похожее на лестницу.
Это была не лестница, а деревянный пандус, и когда он добрался туда, то нашел то, что искал. У подножия пандуса находился металлический шкаф с рычагом, прикрепленным сбоку. Он потянул рычаг вниз, и зажегся свет. Света было немного, несколько голых лампочек в розетках, привинченных к доскам потолка, и только на первом этаже, но достаточно. Что бы там ни было наверху, оно снова зашевелилось, быстро, побежало, затем остановилось.