«Воля народа» играет мстительного Бога в Нью-Йорке, конкретно называя в прессе предполагаемых жертв — растлителя малолетних, мафиозного дона, агрессивного активиста против абортов — прежде чем убить их. Но когда «Уилл» нацелен на напуганного адвоката, Пи Мэтью Скаддер присоединяется к охоте на неуловимого линчевателя – погружающегося в смертоносное сердце городского безумия в поисках здравомыслия – и пугающе эффективного серийного убийцы, который может сделать невозможное. О Скаддере: Мэтт Скаддер — бывший полицейский, частный сыщик без лицензии, трезвый алкоголик — необычный герой. Общаясь как с полицейскими, так и с преступниками, Скаддер верит в справедливость, но знает, что никто не невиновен. Он сложный и интригующий герой классического современного нуара Великого мастера тайн Лоуренса Блока.
ДАЖЕ ЗЛЫЕ
ЛОУРЕНС БЛОК
Книга 13 из серии о Мэтью Скаддере.
Авторские права No 1996, Лоуренс Блок.
Для Билла Хоффмана
С благодарностью Джоан Акочелла,
Рон Броган и Мемфис Джим Эванс
Даже нечестивцам становится хуже, чем они заслуживают.
—Уилла Гатер, одна из наших
1
Во вторник вечером в августе я сидел в гостиной с Ти Джеем, смотрел, как двое парней бьют друг друга по одному из испаноязычных кабельных каналов, и наслаждался свежим воздухом больше, чем дракой. Волна жары мучила город в течение двух недель, наконец, на выходных. С тех пор у нас было три прекрасных дня: ярко-голубое небо, низкая влажность и температура около семидесяти градусов. Эту погоду можно было бы назвать идеальной где угодно; посреди нью-йоркского лета это можно было назвать только чудом.
Я провел день, воспользовавшись погодой, гуляя по городу. Я вернулся домой и принял душ как раз вовремя, чтобы усеться в кресло и позволить Питеру Дженнингсу объяснить мне мир. Элейн присоединилась ко мне на первые пятнадцать минут, а затем пошла на кухню, чтобы приступить к ужину. Ти Джей зашел как раз в то время, когда она добавляла макароны в кипящую воду, настаивая на том, что он не голоден и все равно не сможет долго оставаться. Элейн, слышавшая эту песню раньше, тут же удвоила рецепт, а Ти Джей позволил себя уговорить взять тарелку и несколько раз почистить ее.
«Проблема в том, — сказал он ей, — что ты слишком хорошо готовишь. Теперь я жду, чтобы зайти, пока не придет время обеда. Я не слежу, я толстый».
Ему есть куда идти. Он уличный парень, худощавый и гибкий, на первый взгляд неотличимый от любого молодого чернокожего человека, которого вы увидите на Таймс-сквер, шиллинговых для дилеров Монте, занимающихся короткими мошенничествами, ищущих способ преодолеть или просто получить к. Он также нечто большее, но, насколько я знаю, многие из них могут быть больше, чем кажется на первый взгляд. Он тот, кого я знаю; с остальными я вижу только то, что лежит на поверхности.
И собственная поверхность Ти Джея, если на то пошло, склонна меняться, подобно хамелеону, вместе с его окружением. Я видел, как он легко переходил от уличной болтовни в стиле хип-хоп к акценту братьев Брукс, который был бы неуместен в кампусе Лиги плюща. Его прическа тоже менялась за те несколько лет, что я его знал: от афро в старом стиле до различных версий фейд с высоким верхом. Примерно год назад он начал помогать Элейн в ее магазине и сам решил, что более добрый и мягкий подход будет более уместным. С тех пор он держит стрижку относительно короткой, а его одежда варьируется от элегантных нарядов, которые он носит на работу, до откровенной одежды, которую они предпочитают на Двойке. В этот вечер он был одет для успеха в брюки цвета хаки и рубашку на пуговицах. Днем или двумя раньше, когда я видел его в последний раз, он представлял собой видение в мешковатых камуфляжных брюках и расшитой блестками куртке.
«Хотелось бы, чтобы они говорили по-английски», — пожаловался он. «Почему они должны говорить по-испански?»
— Так лучше, — сказал я.
— Ты хочешь сказать, что знаешь, о чем они говорят?
«Слово тут и там. Чаще всего это просто шум».
— И тебе это нравится?
«Англоговорящие дикторы говорят слишком много», — сказал я. «Они боятся, что зрители не смогут понять, что происходит, если они не будут все время болтать. И они говорят одно и то же снова и снова. «Он недостаточно усердно работает, чтобы создать левый джеб». Не думаю, что я смотрел пять боев за последние десять лет, чтобы диктор не заметил, что боец должен больше использовать джеб. Должно быть, это первое, чему их учат в радиовещательной школе».
«Может быть, этот чувак говорит то же самое по-испански».
«Может быть, и так», — согласился я, — «но поскольку я понятия не имею, что он говорит, это не может действовать мне на нервы».
— Ты когда-нибудь слышал о немом, Ньют?
"Не то же самое. Тебе нужен шум толпы, нужно слышать удары».
«Эти двое не так уж много приземляют».
«Во всем виноват тот, кто в синих шортах», — сказал я. «Он недостаточно усердно работает, чтобы наладить левый джеб».
Тем не менее, он сделал достаточно, чтобы выиграть предварительный отбор из четырех раундов, получив решение судей и небрежные аплодисменты толпы. Следующим на карте был бой в полусреднем весе из десяти раундов, классический поединок быстрого и легкого юного бойца против сильного панчера, на пару лет старше своего расцвета. Старик – я думаю, ему было всего тридцать четыре года – смог оглушить парня, когда тот нанес точный удар, но годы немного замедлили его, и он чаще промахивался, чем попадал в цель. В ответ парень обрушил на него шквал ударов, которые не имели особого эффекта.
«Он довольно ловкий», — сказал Ти Джей после пары раундов.
«Жаль, что у него нет удара».
«Он просто преследует тебя, утомляет тебя. Тем временем он набирает очки. Другой чувак, с каждым раундом он утомляется все больше.
«Если бы мы понимали по-испански, — сказал я, — мы могли бы слушать диктора, говорящего примерно то же самое. Если бы я делал ставку на этот бой, я бы поставил свои деньги на старика».
«Это неудивительно. Вы, древние чуваки, должны держаться вместе. Думаешь, нам здесь что-то нужно?
«Это здесь» — так называлась линия товаров в каталоге Гелена. Компания Гелена — это компания в Элирии, штат Огайо, предлагающая оборудование для электронного шпионажа, оборудование для прослушивания чужих телефонов и офисов, а также оборудование для защиты собственных телефонов и офисов от ошибок. Во всем этом предприятии присутствует любопытная биполярность; в конце концов, они продвигают половину своей линии как защиту от другой половины, а каталог постоянно меняет философских лошадей на ходу. «Знание — сила», — уверяют они вас на одной странице, а двумя страницами позже они отстаивают «ваше самое основное право — право на личную и корпоративную конфиденциальность». Спор бушует взад и вперед: от «Вы имеете право знать!» на «Не суйте им нос в свои дела!»
В чем, спрашивается, лежат симпатии компании? Учитывая, что их тезкой был легендарный руководитель немецкой разведки, я полагал, что они с радостью продадут что угодно кому угодно, стремясь только увеличить свои продажи и максимизировать свою прибыль. Но увеличит ли какой-либо из их товаров мои продажи или увеличит мою прибыль?
«Думаю, мы, вероятно, сможем обойтись без этого», — сказал я TJ.
«Как мы поймаем Уилла без всех новейших технологий?»
"Не были."
«Потому что он не наша проблема?»
— Насколько я могу судить, нет.
«Чувак – это проблема всего города. Все, о чем они говорят, куда бы ты ни пошел. Будет то и будет то.
«Сегодня он снова был в заголовке статьи в «Пост», — сказал я, — и у них не было никаких новостей, подтверждающих это, потому что с прошлой недели он ничего не делал. Но они хотят держать его на первых полосах, чтобы продавать газеты, поэтому история была о том, как город нервничает, ожидая, что что-то произойдет».
— Это все, что они написали?
«Они попытались поместить это в исторический контекст. Другие безликие убийцы, которые привлекли внимание общественности, такие как Сын Сэма».
«Измените ситуацию», — сказал он. «Никто не болел за Сына Сэма». Он ткнул пальцем в иллюстрацию в каталоге Гелена. «Мне нравится вот этот телефон, меняющий голос, но теперь вы видите их повсюду. Они даже получили их в Radio Shack. Это может быть лучше, цена, которую они за него берут. В Radio Shack дешевле.
"Я не удивлен."
— Уиллу это могло бы пригодиться, если бы он начал звонить по телефону вместо того, чтобы отправлять письма.
«Когда я увижу его в следующий раз, я передам это предложение».
«Я чуть не купил себе один на днях».
"Зачем? Неужели тебе не хватает репертуара голосов?»
«Все, что у меня есть, — это акценты», — сказал он. «Это меняет высоту звука».
«Я знаю, что оно делает».
«Таким образом, вы можете говорить как девочка или маленький ребенок. Или, если вы изначально были девушкой, вы можете говорить как мужчина, чтобы извращенцы не говорили с вами грязно. Было бы весело пошалить с чем-то подобным, только будь как ребенок с игрушкой, не так ли? Одна-две недели, и ты израсходуешь все новинки, бросишь их в шкаф и попросишь маму купить тебе что-нибудь еще.
— Думаю, нам это не нужно.
Он закрыл каталог и отложил его в сторону. «Не нужно ничего из этого», сказал он. «Насколько я вижу. Ты хочешь знать, что нам нужно, Рид, я тебе это уже говорил.
"Больше чем единожды."
«Компьютер», — сказал он. — Но ты не хочешь его получать.
"Один из этих дней."
"Да правильно. Вы просто боитесь, что не будете знать, как им пользоваться».
«Это тот же страх, — сказал я, — который удерживает людей от прыжков из самолетов без парашютов».
«Во-первых, — сказал он, — ты можешь научиться. Ты не такой уж старый.
"Спасибо."
— Во-вторых, я мог бы сделать это для тебя.
«Умение играть в видеоигры, — сказал я, — это не то же самое, что компьютерная грамотность».
«Они не обязательно так далеко друг от друга. Ты член Конгов? Видеоигры — это то, с чего они начинали и где они сейчас?»
«Гарвард», — признался я. Конги, их настоящие имена Дэвид Кинг и Джимми Хонг, были парой хакеров, посвятивших себя исследованию внутренностей компьютерной системы телефонной компании. Они были старшеклассниками, когда Ти Джей познакомил их со мной, а теперь они были в Кембридже и делали бог знает чем.
«Вы помните, какую помощь они нам оказали?»
«Ярко».
— Сколько раз ты говорил, что хотел бы, чтобы они все еще были в городе?
«Один или два раза».
— Еще раз или два, Брайс. Много раз.
"Так?"
«У нас был компьютер, — сказал он, — я мог его достать и делать то же самое, что и они. Плюс я мог бы делать все законные вещи, выкапывая за пятнадцать минут мусор, который ты тратишь целый день на поиски в библиотеке.
«Откуда ты знаешь, как это сделать?»
«У них есть курсы, которые вы можете пройти. Не для того, чтобы научить вас делать то, что умеют конги, а для всего остального. Они садят тебя за станок и учат».
«Ну, на днях, — сказал я, — может быть, я пройду курсы».
«Нет, я пройду курс, — сказал он, — и после того, как я научусь, я смогу научить тебя, если ты захочешь учиться. Или я могу заняться компьютерной частью, как вы скажете.
«Я должен решать, — сказал я, — потому что я босс».
"Верно."
Я начал было говорить что-то еще, но боец-ветеран выбрал этот момент, чтобы нанести удар правой рукой, который поймал парня на кнопке и оторвал у него ноги. Парень все еще неуверенно держался на кеглях после счета до восьми, но до конца раунда оставалось всего полминуты. Боец постарше преследовал его по всему рингу и пару раз помечал его, но парню удалось устоять на ногах и выдержать раунд.
Они не стали смотреть рекламный ролик у звонка, решив вместо этого держать камеру в углу молодого бойца, пока его секунданты работали над ним. Дикторы могли многое рассказать о том, что нам показывали, но говорили они это по-испански, так что нам не пришлось обращать на это никакого внимания.
«Насчет этого компьютера», — сказал Ти Джей.
"Я подумаю об этом."
«Черт», — сказал он. «Если бы вы продали следующую вещь, и старику пришлось нанести удачный удар и прервать поток. Почему он не мог подождать?
«Он был всего лишь одним стариком, заботившимся об интересах другого», — сказал я. «Мы, старики, такие».
«Этот каталог», — сказал он, размахивая им. «Вы случайно не видели здесь прибор ночного видения? Приехал из России или типа того.
Я кивнул. По словам людей Гелена, это была проблема Советской Армии, и, по-видимому, она позволила бы мне прочитать мелкий шрифт на дне заброшенной угольной шахты.
«Не понимаю, для чего нам это нужно, — сказал он, — но вы могли бы развлечься чем-то вроде этого». Он отбросил каталог в сторону. «Получайте удовольствие от большей части этого дерьма. Это все, что есть, это игрушки».
«А что такое компьютер? Игрушка больше, чем остальные?
Он покачал головой. «Это инструмент, Бьюэлл. Но почему я теряю дыхание, пытаясь дозвониться до тебя?
— Действительно, почему?
Я думал, что в следующем раунде нас ждет нокаут, но в середине раунда стало ясно, что этого не произойдет. Парень избавился от последствий нокдауна, а мой парень был медленнее, ему было трудно наносить удары туда, куда он хотел. Я знал, что он чувствует.
Зазвонил телефон, и Элейн сняла трубку в другой комнате. На экране телевизора мой парень отмахнулся от удара и вошел в бой.
Вошла Элейн с трудным для прочтения выражением лица. «Это для тебя», — сказала она. «Это Адриан Уитфилд. Ты хочешь перезвонить ему?
— Нет, я поговорю с ним, — сказал я, вставая. «Интересно, чего он хочет».
Адриан Уитфилд был восходящей звездой, адвокатом по уголовным делам, у которого за последние пару лет появлялось все больше высокопоставленных клиентов и, соответственно, возрастало внимание средств массовой информации. За лето я трижды видел его на экране телевизора. Роджер Эйлс пригласил его обсудить идею о том, что система присяжных устарела и подлежит замене. (Его позиция была предварительной, возможно, в гражданских судах, и категорическим «нет» в уголовных делах.) Затем он дважды был на Ларри Кинге, сначала чтобы поговорить о последнем звездном деле об убийстве в Лос-Анджелесе, а затем обосновать суть дела. смертная казнь. (Он был категорически против этого.) Совсем недавно я видел его вместе с Рэймондом Грулиоу в сериале «Чарли Роуз», все трое были увлечены серьезным обсуждением вопроса об адвокате как популярной знаменитости. Хард-Вэй Рэй поместил проблему в исторический контекст, рассказав несколько замечательных историй об Эрле Роджерсе, Билле Фаллене и Кларенсе Дэрроу.
По рекомендации Рэя Грулиоу я выполнил кое-какую работу для Уитфилда, проверяя свидетелей и потенциальных присяжных, и он мне настолько понравился, что я мог надеяться на большее. Ему было немного поздно звонить мне по делам, но характер бизнеса таков, что звонят в любое время. Я не возражал против перерыва, особенно если это означало работу. Лето до сих пор было медленным. Это было не так уж и плохо: мы с Элейн смогли провести несколько длинных выходных за городом, но я уже начал надоедать. Признаки были в том, как я читал утренние газеты, одержимо интересуясь новостями местной преступности и жаждая в них вмешаться.
Я взял телефон на кухне и сказал: «Мэттью Скаддер», представившись тому, кто ему позвонил.
Но он сделал это сам. — Мэтт, — сказал он. «Эдриан Уитфилд. Надеюсь, я не застал тебя в неподходящий момент.
«Я наблюдал, как двое парней бьют друг друга», — сказал я. «Без особого энтузиазма ни с моей, ни с их стороны. Что я могу сделать для вас?"
"Это хороший вопрос. Скажи мне что-нибудь, а? Как я звучу?»
«Как твой голос?»
— Мой голос не дрожит, не так ли?
"Нет."
— Я так не думал, — сказал он, — но так должно быть. Недавно мне позвонили.
"Ой?"
— От того идиота из «Ньюс», но, возможно, мне не следует его так называть. Насколько я знаю, он твой друг.
Я знал нескольких человек в Daily News. "ВОЗ?"
«Марти МакГроу».
— Вряд ли друг, — сказал я. «Я встречался с ним один или два раза, но ни у одного из нас не было особого шанса произвести впечатление на другого. Сомневаюсь, что он вспомнит, и единственная причина, по которой я это помню, это то, что я читаю его колонку два раза в неделю уже не знаю, сколько лет.
«Разве он не бывает там три раза в неделю?»
«Ну, я обычно не читаю новости по воскресеньям».
— Полагаю, у тебя полно работы с «Таймс».
— В общем, полно чернил.
«Разве это не что-то? Можно подумать, они могли бы напечатать эту чертову газету, чтобы она не падала вам на руки.
«Если они смогут отправить человека на Луну…»
"Вы сказали это. Можете ли вы поверить, что на Центральном вокзале есть газетный киоск, где продаются одноразовые белые перчатки из плиопленки, которые можно носить, пока читаешь эту чертову статью? Он вздохнул. «Мэтт, я ухожу от сути, и я думаю, ты уже знаешь, в чем суть».
У меня была довольно хорошая идея. «Полагаю, он получил еще одно из этих писем. От Уилла.
«От Уилла, да. А тема письма?
«Это должен быть один из ваших клиентов, — сказал я, — но я не хотел бы пытаться угадать, какой именно».
— Потому что они все такие уважаемые люди?
— Я просто понятия не имею, — сказал я. «Я не слежу так внимательно за вашими делами, за исключением пары, над которой я работал. И вообще, я не знаю, как работает разум Уилла.
«О, это интересный ум. Я бы сказал, что это работает очень хорошо, определенно достаточно хорошо для поставленной цели». Он сделал паузу, и я знал, что он собирается сказать, за мгновение до того, как он это сказал. «Он писал не об одном из моих клиентов. Он писал обо мне».
"Что он сказал?"
«О, много чего», сказал он. — Я мог бы прочитать это тебе.
— Письмо у тебя?
«Копия. МакГроу отправил это мне по факсу. Сначала он позвонил мне, прежде чем позвонить в полицию, и отправил мне по факсу копию письма. На самом деле это было чертовски внимательно с его стороны. Мне не следовало называть его придурком».
— Ты этого не сделал.
— Когда я впервые упомянул его имя, я сказал…
— Ты назвал его идиотом.
«В этом ты прав. Ну, я не думаю, что он один из них, а если и так, то он заботливый представитель породы. Вы спросили, что сказал Уилл. «Открытое письмо Адриану Уитфилду». Давайте посмотрим. «Вы посвятили свою жизнь тому, чтобы уберечь виновных от тюрьмы». Ну, в этом он ошибается. Все они невиновны, пока их вина не доказана, и всякий раз, когда их вина была доказана к удовлетворению присяжных, они отправлялись в тюрьму. И оставался там, если только мне не удалось добиться отмены решения по апелляции. В другом смысле, конечно, он совершенно прав. Большинство мужчин и женщин, которых я представлял, сделали то, в чем их обвиняли, и я думаю, этого достаточно, чтобы сделать их виновными в глазах Уилла».
— Что именно у него с тобой не так? Разве он не считает, что обвиняемые имеют право на защиту?»
«Ну, я не хочу читать вам все это, — сказал он, — и его позицию трудно сформулировать точно, но можно сказать, что он возражает против того факта, что я хорош в том, что делаю».
"Вот и все?"
«Это смешно», сказал он. «Он даже не упоминает Ричи Фоллмера, и это его побудило».
— Верно, вы были адвокатом Фоллмера.
«Да, я был прав, и я получил свою долю писем с ненавистью, когда ему удалось увернуться от колес правосудия, но здесь нет ничего о моей роли в его освобождении. Давайте, что он говорит. Он говорит, что я отдал полицию под суд, что вряд ли является чем-то уникальным с моей стороны. Наш общий друг Грулёв постоянно так делает. Зачастую это лучшая стратегия в отношении обвиняемого из меньшинства. Он также говорит, что я отдал жертву под суд. Я думаю, он говорит о Наоми Тарлофф.
"Вероятно.'
«Возможно, вы удивитесь, узнав, что у меня были некоторые сомнения по поводу этого дела. Но это ни здесь и не там. Я защищал мальчика Элсворта, как только мог, и даже так мне не удалось его отделать. Присяжные признали этого сукиного сына виновным. Он отбывает срок от пятнадцати до двадцати пяти лет в северной части штата, но это ничто по сравнению с приговором, который вынес наш друг Уилл. Он говорит, что собирается меня убить.
Я сказал: «Полагаю, МакГроу пошел прямо в полицию».
«С кратчайшей паузой, чтобы позвонить мне, а затем отправить мне это по факсу. На самом деле он сделал ксерокопию и отправил ее по факсу. Он не хотел испортить какие-либо вещественные доказательства, пропустив оригинал через свой факс. Потом он позвонил в полицию, а потом я получил от них известия. Ко мне на час пришли два детектива, и я могу назвать их идиотами, не принимая во внимание возможность того, что они ваши друзья. Были ли у меня враги? Были ли клиенты, которые были огорчены моими усилиями в их интересах? Ради бога, единственные озлобленные клиенты у меня есть — это те, кто за решеткой, где никто о них не должен беспокоиться, и тем более я сам».
«Они должны спросить».
— Думаю, да, — сказал он, — но разве не очевидно, что у этого парня нет личных мотивов? Он уже убил четырех человек, и первого он поймал, потому что Марти МакГроу сказал ему это. Я не знаю, что принесло мне место в его дерьмовом списке, но это не потому, что он думал, что я взял с него слишком большую плату за то, что уберег его от тюрьмы».
— Они предложили тебе защиту?
«Они говорили о том, чтобы поставить охрану в моем кабинете. Я не понимаю, какую пользу это принесет».
«Это не могло повредить».
— Нет, но это тоже не могло сильно помочь. Мне нужно знать, что делать, Мэтт. У меня нет опыта в этой области. Никто никогда не пытался меня убить. Ближе всего я подошел к этому пять или шесть лет назад, когда человек по имени Пол Масланд предложил мне ударить по носу».
«Недовольный клиент?»
«Угу. Биржевой маклер с ностальгией. Он обвинил меня в том, что я трахаю его жену. Господи, я был одним из немногих мужчин в западном Коннектикуте, кто не стрелял в нее.
"Что случилось?"
«Он замахнулся и промахнулся, и пара парней схватили его за руки, а я сказал, черт с ним, и пошел домой. В следующий раз, когда я столкнулся с ним, мы оба вели себя так, как будто ничего не произошло. Или, может быть, он не притворялся, потому что в тот вечер был изрядно пьян. Возможно, он ничего не помнил. Думаешь, мне следовало рассказать двум детективам о Поле?
«Если вы думаете, что есть шанс, что он мог написать это письмо».
— Это был бы ловкий трюк, — сказал он, — потому что бедный ублюдок мертв уже полтора года. Инсульт или инфаркт, не помню какой, но он прошел через минуту, что бы это ни было. Сукин сын так и не узнал, что его поразило. Не то что наш друг Уилл. Он чертова гремучая змея, не так ли? Сначала предупреждаю вас, сообщаю, что будет дальше. Мэтт, скажи мне, что мне делать.
"Что ты должен делать? Вам следует покинуть страну».
«Ты это не серьезно, да? Даже если да, об этом не может быть и речи.
Это меня не удивило. Я сказал: «Где ты? В твоем офисе?
«Нет, я ушел оттуда, как только избавился от копов. Я у себя в квартире. Ты никогда не был здесь, не так ли? Мы всегда встречались в центре города. Я живу в… Господи, я подумал, стоит ли мне сказать это по телефону. Но если его телефон прослушивается, ему придется знать, где он установлен, не так ли?
Вначале он спросил, не дрожит ли его голос. Этого не было и до сих пор не было, но его тревога была очевидна по тому, как его разговор становился все более бессвязным.
Он назвал мне адрес, и я его записал. — Никуда не уходи, — сказал я. — Позвони швейцару и скажи, что ждешь гостя по имени Мэтью Скаддер, и не отпускай меня до тех пор, пока я не покажу ему удостоверение личности с фотографией. И скажи ему, что я единственный гость, которого ты ждешь, и чтобы больше никого не подпускал. И скажи ему, что сюда входит и полиция.
"Все в порядке."
«Пусть ваша машина проверяет ваши телефонные звонки. Не берите трубку, если не узнаете звонящего. Я сейчас приду.
К тому времени, когда я закончил разговор, на ринге было два разных бойца, пара медлительных тяжеловесов. Я спросил, как закончился другой бой.
«Прошел дистанцию», — сказал Ти Джей. «Посмотрите — на минуту или две мне показалось, что я знаю, как говорить по-испански».
«Как это?»
«Диктор на ринге. Он говорит, и я понимаю каждое слово, и я думаю, что это чудо, и в следующий раз ты увидишь меня в «Неразгаданных тайнах».
«Бой проводится в Миссисипи», — сказал я. «Диктор говорил по-английски».
«Да, ну, я это знаю. У меня все вылетело из головы, когда я услышал весь этот испанский от дикторов. А потом, когда я услышал английский, я просто подумал, что это испанский, и понял его». Он пожал плечами. «Молодой чувак принял решение».
«Это решилось».
«Эти двое, похоже, никуда не торопятся. Они просто не торопятся».
— Им придется сделать это без меня, — сказал я. — Мне нужно выйти ненадолго.
«Какой-то бизнес?»
"Какой-то."
«Хочешь, я пойду с тобой, может быть, прикроешь твою спину?»
"Не сегодня ночью."
Он пожал плечами. — Но ты думаешь об этом компьютере.
— Я подумаю.
«У нас мало времени, если мы собираемся вступить в двадцатый век».
«Мне бы не хотелось это пропустить».
«Знаешь, именно так они поймают Уилла. Компьютеры».
«Это факт?»
— Поместите все буквы, которые пишет этот дурак, в компьютер, нажмите нужные клавиши, и он проанализирует слова, которые он использует, и скажет вам, что этот лох — сорокадвухлетний белый мужчина скандинавского происхождения. У него нет двух пальцев на правой ноге, и он большой фанат «Джетс» и «Рейнджерс», а когда он был ребенком, мама отшлепала его за то, что он обмочился в постель.
«И все это они получат с компьютера».
— Все это и даже больше, — сказал он, ухмыляясь. — Как ты думаешь, они его поймают?
— Судмедэкспертиза, — сказал я. «Лабораторная работа на местах преступлений и над письмами, которые он пишет. Я уверен, что они будут использовать компьютеры для обработки данных. Сейчас они используют их для всего».
"Все делают. Все, кроме нас».
«И они будут проверять массу зацепок, — сказал я, — и постучать во множество дверей и задавать множество вопросов, большинство из которых бессмысленны. И в конце концов он совершит ошибку, или им повезет, или и то, и другое. И они приземлятся на него.
"Наверное."
— Единственное, — сказал я, — я надеюсь, что они не затянут это слишком надолго. Я бы хотел, чтобы они поторопились и поймали этого парня.
2
Все началось с одной газетной колонки. Разумеется, это была статья Марти МакГроу, и она была опубликована в «Дейли Ньюс» в четверг в начале июня. Колонка МакГроу «Раз уж вы спросили» появлялась в этой газете каждый вторник, четверг и воскресенье. Это было неотъемлемой частью нью-йоркской бульварной журналистики в течение десяти или более лет, всегда с одним и тем же заголовком, хотя и не всегда в одни и те же дни или даже в одной и той же газете. За эти годы Макгроу несколько раз покидал корабль, переходя из «Ньюс» в «Пост» и обратно, с промежуточной остановкой в «Ньюсдей».
«Открытое письмо Ричарду Фоллмеру» — так МакГроу назвал эту колонку, и именно так она и была. Воллмер был уроженцем Олбани лет сорока с небольшим и имел длинный список арестов за мелкие сексуальные преступления. Затем, несколько лет назад, его выслали за растление малолетних. Он преуспел в терапии, и его консультант написал положительный отчет для комиссии по условно-досрочному освобождению, а Фоллмер вернулся в общество, поклявшись вести себя прилично и посвятить свою жизнь помощи другим.
Он переписывался с женщиной на воле. Она ответила на его личное объявление. Я не знаю, какая женщина считает хорошей идеей обмениваться письмами с осужденным, но Бог, кажется, создал их много. Элейн говорит, что у них низкая самооценка сочетается с комплексом мессии; Кроме того, по ее словам, для них это способ почувствовать себя сексуальными, даже не выходя из себя, потому что парень заперт там, где он не может до них добраться.
Однако подруга Фрэнсис Нигли по переписке сбежала, и в Олбани ему не к чему было возвращаться, поэтому он приехал в Нью-Йорк и разыскал ее. Фрэнни, тридцатилетней помощнице медсестры, жила одна на Хейвен-авеню в Вашингтон-Хайтс с тех пор, как умерла ее мать. Она ходила на работу в пресвитерианскую церковь Колумбийского университета, добровольно предлагала свои услуги в церкви и благотворительных организациях по сбору средств, кормила и заботилась о трех кошках и писала любовные письма порядочным гражданам, таким как Ричи Воллмер.
Она прекратила переписку, когда к ней переехал Фоллмер. Он настаивал на том, чтобы быть единственным преступником в ее жизни. Вскоре у нее уже не оставалось времени ни на церковь, ни на квартальную ассоциацию. Она по-прежнему хорошо заботилась о кошках. Ричи любил кошек, и все трое были от него без ума. Фрэнни сказала то же самое коллеге, которая была встревожена ее дружбой с бывшим заключенным. «Вы знаете кошек, — кричала она, — и насколько они хорошо разбираются в характерах. И они его очень любят».
То же самое сделала и Фрэнни, которая разбиралась в людях примерно так же хорошо, как и ее кошки. Примечательно, что тюремная терапия не изменила сексуальную ориентацию ее мужчины, и он снова вернулся к соблазнению невинных. Он начал с того, что заманил мальчиков-подростков в квартиру на Хейвен-авеню обещанием секса с Фрэнни, показывая им ее обнаженные поляроидные снимки в качестве соблазна. (У нее были сутулые плечи и бычье выражение лица, но в остальном она была весьма привлекательной женщиной с большой грудью и широкими бедрами.)
Она дала мальчикам то, что обещал им Ричи, неохотно или с энтузиазмом. Некоторые из ее гостей, вероятно, сами были в восторге, когда Ричи присоединился к вечеринке и изнасиловал их. Другие этого не сделали, но какой у них был выход? Ричи был неповоротливым, сильным мужчиной, физически способным получить то, что хотел, а впоследствии мальчики были скомпрометированы тем, что были активными участниками первой стадии разбирательства.
Ситуация обострилась. Фрэнни опустошила свой сберегательный счет и купила фургон. Соседи привыкли к тому, как Ричи моет и полирует ее на улице перед домом и явно гордится своей новой игрушкой. Они не увидели, как он устроил это изнутри: матрац на полу и ограничители, прикрепленные к боковым панелям. Они ездили по городу, и когда добирались до подходящего места, Фрэнни ехала, а Ричи прятался сзади. Тогда Фрэнни находила ребенка и уговаривала его (или ее, это не имело значения) сесть в фургон.
Они отпустили детей, когда они закончили. Пока однажды не появилась маленькая девочка, которая не переставала плакать. Ричи нашел способ остановить ее, и они оставили тело в густом лесу парка Инвуд-Хилл.
«Это было лучшее, что когда-либо было», — сказал он ей. «В завершение, это как десерт после еды. Мы должны были прикончить их с самого начала».
«Ну, с этого момента», — сказала она.
«Выражение ее глаз в самом конце», - сказал он. "Иисус."
«Бедный маленький ребенок».
«Да, бедный маленький ребенок. Знаешь, чего я желаю? Мне бы хотелось, чтобы она была жива, чтобы мы могли повторить ее все заново».
Достаточно. Они были животными – этот ярлык мы, как ни странно, навешиваем на тех членов нашего собственного вида, которые ведут себя невообразимо ни для одного из низших животных. Они нашли вторую жертву, на этот раз мальчика, и бросили его труп в полумиле от первой, и их поймали.
Об их виновности не могло быть и речи, и дело должно было быть солидным, но оно развалилось по частям. Была масса доказательств, которые присяжные не смогли увидеть, показаний, которые они не могли услышать, потому что судья по той или иной причине отклонил их. Возможно, это не имело значения, потому что Фрэнни собиралась признаться и дать показания против Ричи — они не были женаты, и не было никаких привилегий, которые могли бы помешать ей сделать это.
Когда она покончила с собой, это положило конец всему.
Дело против Ричи было передано присяжным, но в нем не было ничего особенного, и его адвокат, Адриан Уитфилд, был достаточно хорош, чтобы пробить в нем дыры, достаточно большие, чтобы он мог пройти через них. Обвинение судьи было ближе всего к приказу об увольнении, и присяжным потребовалось всего полтора часа, чтобы вынести оправдательный приговор.
«Это было ужасно, — сказал один из присяжных репортеру, — потому что мы все были абсолютно уверены, что он это сделал, но обвинение этого не доказало. Мы должны были признать его невиновным, но в любом случае должен был быть способ запереть его. Как такого человека можно выпустить обратно в общество?»
Вот что хотел знать Марти МакГроу. «Возможно, вы и не виновны в глазах закона, — гремел он, — но в моих глазах и в глазах всех, кого я знаю, вы так же виновны, как грех, за исключением двенадцати мужчин и женщин, которых система заставила быть слепа, как сама Справедливость…
«Таких, как вы, слишком много, — продолжал он, — которые проваливаются в трещины системы и делают мир плохим местом для жизни. И я должен тебе сказать, я бы хотел, чтобы у Бога был способ избавиться от тебя. Закон Линча был ужасным способом управления делами, и только дурак захочет вернуться во времена линчевателей. Но вы - мощный аргумент в пользу этого. Мы не можем тронуть тебя и должны позволить тебе жить среди нас, как неистребимому вирусу. Ты не изменишься. Тебе не помогут, а таким парням, как ты, все равно уже не помочь. Вы киваете, шаркаете, мошенники, консультанты и комиссии по условно-досрочному освобождению, и вы выскальзываете на улицы наших городов и снова начинаете охотиться на наших детей.
«Я бы убил тебя сам, но это не в моем стиле, и у меня не хватает смелости. Может быть, вы сойдете с тротуара и вас собьет автобус. Если да, то я с радостью внесу свой вклад в фонд защиты водителя автобуса, если они настолько сумасшедшие, чтобы предъявить ему какие-либо обвинения. Ему бы медаль вручить — и за это я бы тоже с удовольствием взялся.
— Или, может быть, хоть раз в твоей ужасной жизни ты станешь мужчиной и поступишь правильно. Вы могли бы последовать примеру Фрэнни и избавить себя от всех страданий. Я тоже не думаю, что у тебя хватит смелости, но, может быть, ты наберешься смелости, или, может быть, кто-нибудь тебе поможет. Потому что, чему бы меня ни учили монахини монастыря Св. Игнатия, я ничего не могу поделать: я бы многое отдала, чтобы увидеть тебя с веревкой на шее, свисающей с ветки дерева и медленно-медленно извивающейся на ветру. »
Это был классический МакГроу, и именно это мешало таблоидам нанимать его друг у друга с все более высокими зарплатами. Его колонка, как кто-то сказал, была одной из тех вещей, которые сделали Нью-Йорк Нью-Йорком.
На протяжении многих лет он пробовал свои силы в других задачах, и не без определенного успеха. За прошедшие годы он опубликовал несколько научно-популярных книг, и хотя ни одна из них не пользовалась большим спросом, все они были приняты с уважением. Пару лет назад он вел ток-программу на местном кабельном канале, но отказался от нее после шестимесячной работы и серии споров с руководством станции. Незадолго до этого он написал пьесу и даже поставил ее на Бродвее.
Но именно своей колонной он оставил свой след в городе. У него был способ выразить гнев и нетерпение своих читателей, выражая это словами лучше, чем они бы выбрали, но при этом ничем не жертвуя в плане откровенной ярости «синих воротничков». Я помню, как читал колонку, которую он написал о Ричи Воллмере, и помню, что более или менее согласился с ней. Меня не слишком заботило пограничное правосудие, но временами оно казалось лучше, чем полное отсутствие правосудия. Мне не хотелось бы видеть толпу линчевателей, марширующую по улице, но если бы они остановились перед домом Ричи Воллмера, я бы не побежал туда и не стал отговаривать их от этого.
Не то чтобы я много думал об этой колонке. Как и все остальные, я время от времени кивал в знак согласия, время от времени хмурился из-за этого упрощения или неудачного оборота речи, думал про себя, что было бы совсем неплохо, если бы Ричи нашли свисающим с ветки или фонарный столб. И, как и все остальные, я перевернул страницу.
Почти все остальные.
Колонка вышла в четверг, а выпуск газеты «Бульдог» вышел на улицу поздно вечером в среду. Помимо восьми или десяти писем в редакцию, два из которых позже были включены в «Голос народа», в пятницу и субботу пришло пять писем, адресованных лично МакГроу. Один из мирян-католиков из Ривердейла напомнил МакГроу, что самоубийство является смертным грехом, и призывать другого совершить такой поступок также греховно. Все остальные в той или иной степени выразили согласие с колонкой.
У МакГроу была стопка распечатанных открыток: «Дорогой _________, спасибо, что нашли время написать. Независимо от того, заинтересовало ли вас то, что я сказал, или нет, я благодарен вам за то, что вы написали, и рад и горжусь тем, что вы являетесь моим читателем. Надеюсь, вы продолжите читать мои материалы во вторник, четверг и воскресенье в «Дейли Ньюс». Не все, кто писал, указывали обратный адрес — некоторые даже не подписывали свои имена, — но те, кто это делал, получали в ответ открытки с их именами, написанными после «Дорогой», и рукописным комментарием в конце — «Спасибо!» или «Ты сказал это!» или «Хорошая мысль!» Он подписывал открытки, отправлял их по почте и забывал обо всем.
Одно из пяти писем заставило его на мгновение остановиться. «Ваше открытое письмо Ричарду Фоллмеру носит резко провокационный характер», — начиналось оно. «Что нам делать, если система дает сбой? Недостаточно уйти и поздравить себя с нашей приверженностью соблюдению надлежащей правовой процедуры, даже когда мы заламываем руки из-за печального исхода инцидента. Наша система уголовного правосудия требует резервного копирования, безотказного устройства для исправления тех ошибок, которые являются неизбежным результатом ошибочной системы.
«Когда мы отправляем ракету в космос, мы строим ее из компонентов, предназначенных для резервного копирования других компонентов, которые могут выйти из строя. Мы допускаем возможность того, что какой-то непредвиденный фактор сбивает его с курса, и встраиваем устройства для исправления любых подобных отклонений. Если мы будем регулярно принимать такие меры предосторожности в космосе, сможем ли мы делать меньше на улицах наших городов?
«Я утверждаю, что резервная система для нашей системы уголовного правосудия уже существует в сердцах и душах наших граждан, если у нас есть желание активировать ее. И я верю, что мы это делаем. Вы являетесь проявлением этой коллективной воли, пишите колонку, которую написали. И я тоже во многом являюсь проявлением этой воли, воли народа.
«Ричард Фоллмер скоро будет висеть на этом дереве. Это воля народа».
Письмо было более грамотным, чем большинство, и оно было напечатано. Читатели МакГроу не были клоунами и идиотами, чертившими свое одобрение мелками на коричневых бумажных пакетах, и раньше он получал напечатанные и хорошо сформулированные письма, но они неизменно были подписаны и почти всегда имели обратные адреса. Это письмо было неподписано, и обратного адреса не было — ни на самом письме, ни на конверте, в котором оно пришло. Он обязательно проверил: на конверте было написано его имя и адрес газеты. Ничего больше.
Он подал его и забыл об этом.
На следующих выходных двое доминиканских детей на горных велосипедах неслись по крутой тропе в парке Инвуд-Хилл. Один из них крикнул своему другу, и они оба затормозили, как только добрались до достаточно ровного места. — Джу, видишь это? "Смотри что?" «На том дереве». «Какое дерево?» — Там сзади на дереве висел какой-то парень. «Ты сумасшедший, чувак. Ты видишь вещи, ты сумасшедший». — Нам нужно вернуться. «В гору? Чтобы мы могли увидеть, как какой-то парень повесился? "Ну давай же!"
Они вернулись, а мальчик ничего не видел. Мужчина действительно висел на толстой ветке дуба в десяти-пятнадцати ярдах от велосипедной дорожки. Они остановили свои велосипеды и внимательно осмотрели его, и одного из детей тут же вырвало. Повешенный человек представлял собой не очень приятное зрелище. Его голова была размером с баскетбольный мяч, а шея длиной в фут вытянулась под его весом. Он не крутился медленно на ветру. Ветра не было.
Конечно, это был Ричард Воллмер, и его нашли повешенным недалеко от того места, где были найдены обе его жертвы, и первой мыслью Макгроу было то, что этот сукин сын-неудачник действительно сделал то, что он ему велел сделать. . Он почувствовал странное чувство нежеланной силы, одновременно тревожащее и волнующее.