Не радостным летним ливнем, а серой тоскливой моросью.
Мир плакал, как бывает, тихо всхлипывает забившаяся в угол девчонка. Молча, почти без слёз.
Настроение паршивое. Всю ночь мучили кошмары. Я уже жалел, что согласился на эту поездку, но обижать Затона, взахлёб описывающего прелести его родного края, не хотелось. Час лёта в аэротакси, и мы на месте. Раньше мне не приходилось бывать в таких посёлках. Нет, в небольшие поселения попадать доводилось, и, не поймите меня превратно, против тихой провинции ничего не имею, но...
Маленькое селение, спрятанное в лесу, обнимало берега небольшой речушки. Я привык к современным коттеджам из металла и пластика, а эти дома смотрелись по-настоящему архаично. Они были полностью построены из дерева. Прямо варварство настоящее. О чём я не преминул сказать Затону. Он рассмеялся:
- Фрай, какой ты... далёкий, от местной реальности, что ли. Мы в тайге живём. Здесь испокон веку строят из дерева. Мало того что пластик везти дорого, так ещё и желающих обитать в таком доме попробуй, найди.
- Это почему?
- Сам поймешь. Дерево, оно... живое... Подожди, после этой поездки и тебе захочется в подобный дом.
- Ну, уж -- это вряд ли!
Мы подошли к большому, словно распластанному по земле дому. Место здесь, явно не экономили. Едва калитка открылась, как навстречу бросилось мохнатое чудовище, которое трудно было назвать собакой. Я уже приготовился защищаться, но, услышав радостный вопль Затона, расслабился.
- Кучум! Узнал, чертяка!
Счастливое повизгивание пса, приличное скорее щенку, чем такому медведю говорило яснее всяких слов. Затон прижался к нему лицом, а Кучум старался непременно умыть его языком. Я даже почувствовал себя лишним, глядя на эту трогательную сцену.
- Кучум, это Фрай! Он друг. Слушай, как меня самого!
Может, и показалось, но Кучум бросил в мою сторону снисходительно-внимательный взгляд. Лениво опустился на все четыре лапы, и медленно, с достоинством подошёл.
- Привет, Кучум, -- чувствую себя полным идиотом - меня представляют собаке.
Кучум вяло махнул на моё приветствие хвостом, и, обнюхав, ткнулся в ладонь мокрым носом.
- Всё. Теперь он тебя знает. Такую собаку, как Кучум, поискать! Он меня однажды от медведя спас!
Вот в это охотно верю. Кучум сам как медведь. Если хорошо рыкнет, так недолго и "медвежью" болезнь получить.
- Мамуля! А я к нам в гости командира привёз, -- Затон знакомит с матерью, но ей пока не до меня - сын приехал!
***
Каменка шипит, как сказочный Змей-Горыныч. Серёга, наверное, решил отомстить сразу за всё, чем я, возможно, ему насолил, и заодно за то, что ещё будет в будущем. До третьего колена. Всегда считал себя любителем бани, но это прямо-таки садизм какой-то. С тоской вспоминаю аккуратную сауну на Базе. Сил, чтоб сопротивляться, попросту нет. В голове шумит, в глазах слегка плывёт. Затон хлещет меня веником, не забывая поддавать жару. Кожи по ощущениям уже не осталось. Каждый удар проникает внутрь тела. Вот ты какая, настоящая русская баня...
Еле-еле выползаю за дверь. Неугомонный Затон тут же засовывает моё бедное, измученное тело под ледяную струю.
Холодный ожог.
Я отбираю у него шланг, и поливаю счастливо улыбающееся лицо.
Хоть бы хны. Да и я уже чувствую себя совсем по-другому. Тело лёгкое, чуть вялое. В голове легко и приятно шумит. Кажется, взмахни руками, и полетишь. Только руки тяжёлые и ленивые - размахивать не хотят.
Здорово!
Так ВОТ ты какая, настоящая русская баня!
Мы пьём ароматный брусничный чай с калачиками. Никогда не ел ничего вкуснее. Затон смеётся - эти калачики, по его словам, нужно слегка заморозить, и только тогда появляется настоящий вкус. Не представляю. Сейчас они ароматные, горячие, чуть хрустящие. Дух идёт такой, что ножом резать можно.
На веранде хорошо - ветерок обдувает всё ещё не остывшие после бани тела. За решетчатыми, густо оплетенными вьюном стенами притаилась ночная тишина. Откуда-то доносится музыка. Вокруг низко нагнувшейся к столу лампы под кокетливой шляпкой зелёного абажура деловито снуют ночные мотыльки. Мне так хорошо, что даже и говорить неохота. Александра Михайловна, мама Серёги, как-то незаметно успела накрыть на стол.
-...козлятинки с горошком. Отец намедни с охоты привёз. Завтра приедет - порадую...
Казалось, что чай с калачиками основательно забил мой живот, но, при виде изобилия соблазнительно выглядящих тарелок, аппетит проснулся, как десантник по тревоге. В центре стола гордо торчит небольшой графинчик.
- Выпейте по рюмочке после баньки.
Я, вспомнив свой загул, хотел отказаться, но Затон остановил - положено.
- Ещё Суворов говорил: "После бани портки продай, а чарку выпей[1]". Это не повредит. К тому же мы с тобой много и не будем.
Тёмная, похожая на коньяк жидкость незаметно проскальзывает внутрь, и там медленно надувается тёплым шариком, оставив после себя лёгкий привкус малины. Не знаю, говорил ли Суворов приписываемую ему фразу про баню и алкоголь, но после выпитой рюмки моя расслабленность достигла апогея, превратившись в полную нирвану.
- Нравиться? Семейный рецепт. Такой самогонки ни у кого нет.
- Всегда считал что самогон, это что-то тошнотворное.
- Это сивуха отвратительна. А настоящий первач, как его делали в старые времена - замечательная вещь. Раньше каждый помещик готовил для себя различные водки. Анисовки, перцовки, зубровки. Именно они создали славу этому напитку. Только качество было, не чета нынешнему. Экономически невыгодно так хорошо делать. Из ста литров браги получается литров пятнадцать -- двадцать водки. Плюс затраты на перегонку и очистку. Да ещё и вода должна быть особая, не то что заводской мёртвый дистиллят.
Я с уважением посмотрел на Сергея. Говорил он с увлечением, и рассказывал вещи, совершенно для меня незнакомые. Все мои познания по части алкогольных напитков заканчивались на формуле Менделеева "6 к 8-ми", и C2H5OH.
Оказывается, это целое искусство.
За разговорами, да под солёные грузди в сметане, козлятину с горохом и различные кулинарные шедевры Александры Михайловны, графинчик быстро пустел. Странно, но опьянения как такового я не чувствовал. Так, лёгкий шум в голове.
Ловлю себя на том, что умудрился, зевнуть два раза в течение одной реплики. Всё. Пора спать.
Постелили нам на втором этаже. Постель мягкая, почти неощутимая. Запах нагретого за день дерева приятно щекочет обоняние. Проваливаюсь в перину и в сон практически одновременно.
***
Оглушительно чихаю, и просыпаюсь под счастливый смех щекочущего мои ноздри пёрышком Затона. Вскакиваю и пытаюсь шлёпнуть его. Пару минут танцуем, изображая удары и блоки. Тело лёгкое и полное сил. Никаких следов вчерашних напитков в организме не ощущается. Заканчиваем разминку нарочито-серьёзным поклоном, в духе традиций японских боевых искусств. Пока голова Серёги наклонена, шкодливо даю ему щелбан, и уношусь вниз по лестнице под протестующий вопль.
Умывание с фырканьем под ледяной водой и накрытый Александрой Михайловной стол с парным молоком и горячими блинами с мёдом. Однако, я с таким питанием быстро округлюсь.
После завтрака Серёга развил бурную деятельность. Говорит, что соскучился по деревенскому физическому труду.
Меня это не особо вдохновляет, но сидеть без дела как-то неудобно. Вызываюсь наколоть дров.
Несмотря на все блага цивилизации, баню здесь топят исключительно берёзой. Дело несложное, бери топор, да руби.
В углу широкого двора огромная колода с воткнутым в неё колуном. Ставлю на колоду увесистую чурку, и от души бью.
Тупое "чвяк", и топор наглухо застревает в чурке.
Рву его одной рукой...двумя...
На язык сами собой просятся крепкие выражения, но я их глотаю, и продолжаю биться с упрямой чуркой.
Бесполезно.
Понимаю, что без помощи другого топора, этому суждено остаться здесь навсегда. Рядом лежит увесистое полено. Попробую выбить им колун, или вогнать его глубже, чтобы чурка раскололась. Или в боевой режим перейти? Выдрать чёртову железяку и руками раскрошить эту чурку?
На дробный стук обращает внимание Затон.
- Ты чего, Фрай?
- Да вот...топор застрял...
Затон, пряча в уголках губ ухмылку, отодвигает меня и берётся за топорище. Переворачивает чурку и резко бьёт обухом по колоде. Зловредная чурка лопается, как перезревший арбуз и высвобождает колун.
- Здесь сила не главное. А большие чурки нужно колоть по-другому, -- топор в его руках пляшет, словно сам по себе, откалывая небольшие полешки по краю чурки.
- Вот так обколешь, а потом уж и пополам раскалывать можно, -- он довершает "разделку" чурки коротким ударом, и отдаёт топор мне.
Ловлю смешинку в глазах проходящей мимо Александры Михайловны, -- выгляжу для неё городским неумехой.
Да! Неумеха! Но я научусь!
Бросаюсь на чурки как на врага.
После Серёгиного наглядного урока дело пошло лучше. Только щепки отлетают, да растёт груда поленьев. Процесс даже стал доставлять удовольствие. Запах дерева, день, пронизанный солнцем и звенящий топор в руках. Увлёкшись, забываю обо всём на свете, и прихожу в себя только от слов тёти Шуры:
- Хватит, Саша. Скоро весь двор завалишь, -- куча поленьев и впрямь изрядная, -- ишь, разошёлся.
Она протягивает мне кружку ледяного домашнего кваса. Жадно пью. Ох, и вкуснотища!
- Руки-то, поди, сбил с непривычки?
Ладони тут же засаднило. Так и есть, -- мозоли.
- Ничего, тётя Шура, до свадьбы заживёт.
- А ну, кто тут моим топором, мои дрова колет, -- раздаётся за спиной тёплый басок.
- Батя! - Серёга уже обнимает крепкого мужика.
Как они похожи. Оба высокие, сильные. Только Затон молодой и гибкий, а Евгений Фёдорович выглядит как могучий, кряжистый дуб. Рукопожатие железное. Глаза внимательные, с пляшущей в глубине весёлой, хитроватой искоркой.
***
Дерево, действительно как живое. Сидим, прислонившись к тёплой, нагретой за день стене дома. Потемневшее от времени дерево вытягивает усталость из непривычной к такому труду спины. Мне хорошо и комфортно. Серёга с отцом ведут неторопливую беседу. Изредка и я бросаю свои реплики, но можно было и просто посидеть. Молча, слушая лишь шум близкого леса и несмолкающие деревенские звуки. Никогда раньше не доставляло удовольствия вот такое не загруженное делом сидение. А сейчас, я просто наслаждаюсь этим вечером. Дышу запахами лета.
Между тем Затонские уже договорились съездить половить рыбу на старое рукотворное море.
Я не против. На рыбалку, так на рыбалку.
***
Допотопный внедорожник медленно тащится по лесной дороге. Где только Серёга откопал такого монстра? Выпущен наверняка не меньше века назад. Трясёт немилосердно. Мы едем на рыбалку в "заветное место" семьи Затонских. Из меня рыболов, конечно, никакой, -- так, сидел несколько раз с удочкой. Зато Серёга с отцом, явно профессионалы. По крайней мере, если судить по количеству снастей, заполнивших багажное отделение. Когда они начинают говорить о рыболовном снаряжении, всё, тушите свет. Неспецифичных слов и выражений, понятных обычному человеку, в их речи практически не встречается. Я уже начинаю жалеть о том, что согласился на эту поездку. Правда, Затон так красочно описывал встречающихся в местных водах "крокодилов", романтику походной жизни и вкус настоящей ухи, что устоять было невозможно.
Мало-помалу дрожь машины и прыжки на кочках становятся привычны, и я начинаю видеть окружающее. Дорогой почти не пользуются -- она сильно заросла, но всё ещё заметна меж стволов могучих сосен. Золотистая кора и воздушная зелень хвои. Такой лес и в непогоду выглядит как-то тепло. Не сказочно-дремучий, а волшебно-светлый. Бор. Взор выхватывает то удивительно красивый куст, весь усыпанный капельками просвечивающих на солнце ягод, то поросший седеющим мхом пень, будто приглашающий присесть, на свою мягкую макушку. А вон мелькнула шляпка гриба, словно обтянутая коричневым бархатом... ГРИБА?
- Стой! -- от неожиданности, Евгений Фёдорович инстинктивно вдавливает в пол тормоз, и Серёга влипает лбом в ветровое стекло.
- Ты чего?
- Там гриб! -- я рвусь из салона.
- Ну, ты Фрай, даёшь! Так же и заикой можно стать! Подумаешь, -- гриб. Их здесь полно!
Но я уже не слушаю, а бегу туда, где мелькнул красавец в коричневом бархате. Аккуратно рву и гордо несу в машину. Гриб огромный. Шляпка с хорошую суповую тарелку, ножка чуть уступает ей в размере, но не в крепости. И запах... Пряный, непередаваемо лесной.
- Вот. Это что за гриб? -- дядя Женя с Серёгой ошарашенно переглядываются:
- Так ты даже не знал, что это за гриб? -- возмущается Затон.
- Ладно тебе, Серёжка. Человек никогда боровиков не видел. Это, -- тот самый белый гриб-боровик, о которых мы рассказывали. А грибок-то попался знатный! Как раз на жарёху хватит. Теперь осталось ещё рыбки поймать, и царский обед будет.
Сижу гордый, нянча на руках лесного богатыря. На меня снова накатывает. На миг теряюсь, почувствовав тысячу жизней. Но, ещё через секунду, начинаю все же ощущать себя, как твёрдую и неподвижную точку в огромном меняющемся море чужой жизни. Стягиваю сознание к этой точке, и принимаюсь осторожно, капельками пропускать через себя чужую жизнь. Только-только начинаю разбираться в этом хороводе, как всё пропадает. Словно лампочку выключили.
***
Море открывается совершенно неожиданно. Только что нас окружала сплошная стена сосен, и вдруг песок, и огромная серо-зелёная равнина с мелкой рябью, ослепительно бликующая на солнце. Пахнет свежестью и рыбой. Не сговариваясь на ходу скидываем пропотевшие вещи и в воду. Она тёплая, и обнимает, будто прохладные руки женщины -- нежно и невыразимо приятно.
Из моря выходим полные сил, словно и не было этой выматывающей дорожной тряски. Лагерь разбиваем быстро и основательно. Чувствуется, что для Серёги с отцом это дело привычное. Мне тоже не в новинку -- в Академии всё время куда-нибудь на полигоны выезжали, да и на Базе спецкурс был. Буквально за полчаса стоит и палатка, и навес. Распаковываем лодки, и вперёд. Сейчас проверю, насколько хорошо "Мамочка" вбила в меня курс рыбацких премудростей.
Полное ощущение, что я снова в виртуальном чреве "Мамочки". "Займище", как называют этот своеобразный залив Затонские -- словно иллюстрация к теме "наиболее характерные места обитания щуки". Начинается оно буквально от нашей стоянки. Мелкий, заросший кувшинками и заиленный залив километра три длинной.
Заброс -- трава, заброс - трава.
Нужно что-то полегче. Хорошо втроём - все снасти можно попробовать. Заброс - есть! Щурогаечка грамм на триста. Отпускаю подрастать. Соседи тоже кого-то тянут. И пошло - берёт на всё, что можно провести, не нацепляв травы. Вроде только начали, а уже вечереет.
Никогда не предполагал, что рыбалка столь азартное дело. Затон практически силой заставил меня вернуться в лагерь. Действительно, пора.
Дядя Женя разделывает рыбу, словно фокусник. Я даже засмотрелся. Надрез, вытряхиваются внутренности, из которых Сергей тут же вытаскивает икорные мешочки. Два лёгких движения, и в мусор отправляется голова с позвоночником. Ещё четыре взмаха ножа, и на столе остаётся два пласта чистого филе. Честное слово -- рассказываю дольше, чем он делает. А я то боялся, что чистить рыбу будем до полуночи. Не прошло и получаса, как весь улов разделан, в котелке кипит уха, а на сковородке шкворчит жарёха из моего боровика.
Затон колдует над икрой. Обещает что-то фантастическое. Ну, тут я его надежды не оправдаю, -- даже к красной икре равнодушен. Когда сообщил ему это, Серёга только загадочно улыбнулся, и поставил в холодок чашку с икрой.
***
Тени сгущаются и синеют. Вокруг стола витают столь вкусные запахи, что в животе предвкушающе заурчало. Дядя Женя степенно разливает по тарелкам уху. Хоть он и сунул туда горящую головешку и плеснул водки, но я всё равно буду это есть. Что пахнет, что выглядит очень аппетитно.
Несколько минут я не способен оторваться. Може,т просто проголодался на свежем воздухе, но такой ухи точно никогда не ел. Серёга протягивает мне бутерброд, щедро намазанный мелкой и желтоватой икрой.
- Спасибо, но я лучше ухи...
- Да ты попробуй сначала! -- Серёга смеётся. А что я собственно сопротивляюсь? Змей сырых на курсе выживания ел? Ел. Что ж я, щучью икру не осилю? Откусываю, и... перестаю жевать только сообразив, что бутерброд съеден. И это икра простой щуки? Да красная рядом не стояла! Молча пододвигаю чашку и намазываю бутерброд под дружный смех Затонских.
Всё! Больше я не способен съесть ни кусочка! Теперь только чай. Чёрный, заваренный прямо в чайнике на костре. Крепкий, до оскомины на зубах. Хоть мы и выпили лишь по традиционной стопке "под уху", а голова слегка кружится. Наверное, это от переедания. Уха, грибы, икра, испечённый перед выездом тётей Шурой хлеб. Всё настолько вкусное, что съел я вдвое больше обычного. Смахиваю проступивший от чая пот.
- Намыливаешься уже? -- притворно хмурится Евгений Фёдорович.
- Па, ну ты же сам понимаешь...
- Да понимаю, понимаю... Утром на зорьке подниму!
- Поднимай! -- обрадованно соглашается Серёга.
Я смотрю на них вопросительно -- недоумевающе.
- Не хочешь прогуляться Фрай?
- Куда, если не секрет?
- Ну, тут недалеко...
- Да зазноба у него в лагере отдыха! -- расхохотался дядя Женя.
Я молча приобнял за плечи пунцового, несвязно пытающегося что-то возразить Серёгу и повлёк от костра.
- Пошли. По дороге расскажешь.
Пару минут мы идём молча. Наконец, Серёга не выдерживает, и пускается в объяснения:
- Понимаешь, Саня... Лена не "зазноба". Мы с ней просто друзья.
Ну-ну. Друзья. То-то ты так краснел и мямлил.
Неожиданно понимаю, что уже пару дней не вспоминал о Джоан. Надо же. А ведь думал, что жить без неё не смогу. Однако ничего, не умер. И даже неплохо себя чувствую.
- Она тебе понравится. Весёлая, умная, -- продолжает тем временем Затон.
Понемногу Сергей увлекается. Как и все влюблённые, а теперь это сомнений не вызывает, Серёга готов говорить о предмете своих воздыханий не останавливаясь.
- Умница! И детишки вокруг неё всегда хороводом...
Дифирамбы Затона кажется способны продолжаться целую вечность. Если это просто дружба -- я корабельный кот. Наконец, впереди замелькали меж сосен аккуратные, подсвеченные, как театральные декорации на фоне окутавшей лес темноты, домики. Что-то просыпается в душе -- счастливые воспоминания детства во многом связаны с такими же домиками летнего лагеря. Картинки прошлого пропитаны солнцем и запахом разогретого бора. Сколько всего было. Песни под гитару, костры с традиционным печением картошки, звонко тенькающий по столу теннисный мячик, широко распахнутые глаза первой страсти... Люба Скворцова... Где-то ты теперь, чаровница детства? В памяти остался только взгляд, пьяняще -- свежий запах волос, да наколотая по юной дурости буква "Л" между пальцами.
Даже лицо вспомнить не могу, а ведь тоже была "вселенская любовь".
От размышлений отрывает голос Затона
- Пришли!
***
Лена оказалась высокой блондинкой с мягким, очень женственным смехом. Судя по тому, как сияли её глаза, чувства Серёги взаимны, и он, лишь по своей влюблённой близорукости этого не замечает. А может, и замечает...
Мы шли по тёмной, устланной хвоей дорожке. Воспоминания детства и юности вновь окутали меня своим призрачным покрывалом, благо Серёга с Леной настолько были заняты друг-другом, что, даже если бы рядом стартовал крейсер класса "Громовержец", это осталось незамеченным.
В восемнадцать жизнь полна открытий. Таким открытием для меня была взрослая сторона бытия лагерей отдыха, вступающая в полные свои права после "отбоя". Время посиделок с гитарой, флирта и романтики. Невольно я вновь перенёсся в те летние ночи, когда за каждым поворотом тропинки ожидают приключения, открытия и радости.
Наверняка эта дорожка -- популярное место прогулок для местных влюблённых парочек. А вон та уединённая беседка -- "клуб" для ночных посиделок с гитарой.
Из беседки и впрямь долетела россыпь звуков гитарного перебора. Нас заметили.
- Лен, идите к нам!
Внутри на лавочках уютно расположилась компания парней и девушек. Девчонка, позвавшая нас -- явный лидер. Мелкая, суматошная, она успевает всё сразу и везде, -- разговаривать, подпевать тянущему что-то жалобно-нежное из арсенала ролевиков парню, знакомится. Услышав, как меня представляет Затон, загорается:
- Ты и есть тот самый легендарный "Фрай"? Сергей много рассказывал.
Я укоризненно смотрю на вдруг застеснявшегося и старающегося стать невидимым Затона.
- Не знаю, что рассказал Вам этот враль. Я действительно для друзей "Фрай", но, ничего выдающегося, а тем более легендарного во мне нет, -- быть "свадебным генералом" совсем не хочется.
Девушку зовут Майя. Её много. Забрасывает вопросами, острит, цепляется за слова. На некоторое время мы становимся центром внимания. Об идущей войне ребята имеют довольно смутное представление -- на далёкой от театра военных действий Земле жизнь совсем не изменилась. Не очень приятно, но, с другой стороны, за это мы и воюем. Пытаемся объяснить им ситуацию. Парнишка, певший под гитару что-то до оскомины романтичное вдруг включается в разговор:
- А я считаю, что в нашем командовании сидят олухи! Давно бы дали "по кепке" солианам! Я бы...
- Убил всех своим пением! -- заканчивает за него под дружный смех Майка.
Молодец. Палец в рот такой не положишь. Отбрила так, что парень стушевался и замолчал, вновь спрятавшись в свой уголок. Повисает неловкая пауза -- все ждут от нас ответа "почему?". Почему мы не дали "по кепке" солианам, почему до сих пор воюем. Почему мы, такие сильные, грозные допустили Наотар. Почему?!
- Самое странное в этой войне то, что несмотря на разговоры о её неизбежности, несмотря на всю пропаганду, никто всерьёз не верил, что Солея рискнёт напасть на нас. Все считали солианцев кем-то вроде "мальчиков для битья". Были уверены в том, что решения насчёт "что, где, когда" принимаем мы, а Солея будет играть по нашим правилам. А "эти задиристые мальчишки" не стали ждать когда большая и сильная Земля решит их наказать за дерзость, и атаковали сами. Честно говоря, Солея серьёзный противник. И среди её солдат есть мужественные люди! -- я вспоминаю оставшегося безымянным солианина, бросившего вызов Сайрилу, -- война не будет лёгкой. Мы -- объективно сильнее, а уничтожение базы Солианского Флота на Нарциссе здорово ослабило противника, но всё равно победа не достанется легко. А со многими солианами я предпочел бы дружить, а не воевать.
Гитарист вновь пытается вставить возмущённую реплику, но тушуется под взглядом Майки.
- Ребята, пойдёмте пить чай! -- к достоинствам Лены можно добавить и умение разрядить неловкую ситуацию. Неконфликтная подруга -- это здорово. Радуюсь в душе за Серёгу.
***
По-женски уютная комната в служебном корпусе становится тесной. Странно, но все эти рассуждения о войне как-то убрали барьеры. Чувствую себя среди ребят своим. Ещё бы Майка меня не трогала...
- А не слабо легендарному Фраю помочь девушке принести воды? -- легка на помине. В её карих глазах прыгают насмешливые чёртики.
- Легендарному, -- делаю я ударение на этом слове, -- наверное, не "слабо". Жаль только его здесь нет. А Саша Фрайко хоть и боится утруждать себя, но девушке поможет, если ему выдадут тару и покажут где и что.
Удивительно, но пока мы ходили за водой Майка не сказала ни одной колкости.
Вечер прошёл неплохо. Если, конечно, не считать постоянные инъекции Майкиного остроумия. Что я ей плохого сделал, чтобы оттачивать его на мне? Обратная дорога показалась совсем короткой. Мучимый стыдом Затон просил прощения:
- Я им ничего такого не говорил.
- Нет тебе прощения! В наказание будешь теперь весь отпуск ко мне обращаться "товарищ легендарный командир Фрай"! -- мы с удовольствием смеёмся.
- Как тебе Лена? -- Затон, наконец, решается задать самый важный для него вопрос.
- Замечательная. Рад за вас, -- ему так приятно, что даже утверждать что "это не любовь" не стал. Идет довольный, улыбается. За руку его что ли взять? А то налетит в счастливой слепоте лбом на сосну?
- А ты Майке понравился...
Я от удивления оступаюсь, и влетаю лбом в пресловутую сосну. Искр в глазах столько, что странно как лес не загорелся.
- Да ты что?! Она же издевалась надо мной весь вечер! -- Затон только пожимает плечами. Нет, влюблённые точно ненормальные!
- Я ребят завтра к нам на уху пригласил, -- Всё, конец мне! Он завтра весь вечер будет держать за руку Лену глядя на неё преданными собачьими глазами, а мы, с Евгением Фёдоровичем развлекать гостей. Плюс постоянные нападки Майи. Понравился! Надо же себе такое вообразить! Эх! На что только не пойдёшь ради друга...
- Тогда идём скорей спать -- завтра надо много рыбы наловить!
***
Утро выдалось на редкость туманное. Понятно, почему туман с молоком сравнивают, -- перед глазами бело, не видно даже землю. Все звуки словно вязнут в этой водяной взвеси. Дядя Женя, узнав об ожидаемом приходе гостей, решает, что нам нужно разделиться -- Серёга отправится за щукой, а мы поедем ловить стерлядь. Вот уж чего я точно не пробовал, так это стерлядку. Единственное, что есть в моей памяти -- книжная "стерляжья уха".
Быстро завтракаем остатками вчерашнего пира, и в дорогу. Туман понемногу рассеивается, оставляя после себя лишь медленно тающие клочки. Дядя Женя колдует над навигатором, направляя лодку к месту где, по его выражению, "пасётся" стерлядь.
Дядя Женя говорит, что запрет на ловлю "шершавой" отменили на его памяти, -- для меня это доисторические времена. Шипастая легенда царских столов ловится хоть и не косяками, но вполне исправно. Нам много не надо -- не браконьеры всё-таки. Несколько рыбин плещутся в садке, и, вытащив очередной "деликатес" сворачиваемся, -- для вечернего угощения хватит, а мы по дороге, может, ещё и судака поймаем.
Утреннее солнце ласковое и нежное, как руки мамы. Тихий шум мотора и плеск воды расслабляют и убаюкивают. Я откинулся на борт и закрыл глаза.
Хорошо то как!
Даже не вериться, что где-то сейчас лопаются со стоном переборки, разрешая космосу высосать жизнь из корабля, как пиво из банки. Штурмовые звенья утюжат поверхность планет, а из десантных модулей сыплется горох человеческих тел, чтобы рвать пулями тёплую плоть противника или стать строкой в списке погибших.
Картина встала в голове так ярко, что по телу побежали мурашки.
Кому нужна эта война? Что получит победитель? Выжженные планеты, в восстановление которых необходимо вложить огромные средства? Средства, которые придётся забрать у этого тёплого и ласкового мира, потому, что экономика подорвана военными расходами? А если мы проиграем? Образ Земли, перепаханной боевыми действиями, с ожогами взрывов, шрамами высушенных излучением водоёмов, вызвал непреодолимое желание убить всякого, кто покусится на эту прекрасную жемчужину солнечного ожерелья.
А ведь кто-то сейчас видит как непоправимо калечат его планету. Кому она нужна, эта война?
Зачем существуют войны?
На меня снова неожиданно "накатывает". Вокруг буйство жизни. Тонко сбалансированное и гармоничное. И совсем по-новому для меня теперь звучит старый девиз "Служить и защищать". Это моя работа, это моя судьба, это моя жизнь. Я часть окружающей меня жизни. И именно мне выпала такая судьба -- защищать её и беречь.
Несколько пафосные, но искренние размышления прерывает мягкий тычок уткнувшейся в берег лодки. Приехали. Пора обед готовить.
***
Господи, как же вкусно пахнет!
Серёга, в предвкушении встречи с Леной просто замордовал. Завтрак давно стал смутным воспоминанием, времени поесть у нас не было, а разнообразие приготовленных блюд вызывает недовольное голодное ворчание в желудке. Ничего себе "на уху" пригласили! Собственно уха-то тоже планируется. Та самая, легендарная, стерляжья. Над ней как раз Дядя Женя священнодействует. Но вот, кроме этого...
Котлеты щучьи с грибами (как Серёга без мясорубки фарш делал -- отдельная песня), жаренное филе судака, икра щучья малосольная (м-м-м, держите меня, сейчас съем кого-нибудь), варёная молодая картошка, салат из овощей и зелени, сало копчёное (вчера, гад, зажилил). Плюс ко всему, свежее варенье из лесных ягод.
Как может спокойно смотреть на такое изобилие голодный десантник?
- Как у вас тут вкусно пахнет! -- на полянку к нашему лагерю выходят гости.
- Это уже не пахнет... это уже пытка ароматом какая-то! Этот садист нам даже попробовать ничего не дал! -- моя сердитая реплика вызывает взрыв хохота.
Дядя Женя сразу привлекает гостей к сервировке стола. Пять минут, и он превращается в иллюстрацию к книге "Князь Серебряный". Помните описание царского пира?
- Чего ждём? А ну, быстро все за стол! -- нет, Евгений Фёдорович правильный мужик! О чём они там говорят? А, к чёрту! Боже мой, как же это вкусно!
Пару минут я ничего не вижу и не слышу поглощённый ухой. Это же не уха, это песня! Под лёгким ковром свежей зелени скрываются глубины полные ароматного бульона. Меж островками стерляди и картошки снуют пропитанные вечерним солнцем пятна жиринок, порой, словно линзочки выделяя кусочек морковки, лука, или иного особенно вкусного обитателя глубины. Уха скользит внутрь горячим ароматным потоком, пропитанным запахом стерляди, перца, лука, петрушки, лавра и...Нет, положительно просто ухой эту кулинарную поэму назвать невозможно.
Горячая юшка рождает внутри меня уютное, обволакивающее, сытное тепло и лёгкое головокружение. Уф! Я способен воспринимать окружающее.
Поднимаю голову и натыкаюсь на взгляд Майки. Сейчас скажет гадость...
- Я просто проголодался, -- зачем-то начинаю оправдываться.
- Вижу. Люблю смотреть, как мужчины едят, -- Майка внезапно отворачивается и заводит разговор с соседом.
Слава богу! От испытанного облегчения мне становится стыдно -- что это за боевой офицер, которого заставляет ощущать страх обыкновенная девчонка. Пусть даже и очень остроумная.
Начинаю закипать. Вот пускай только попробует ещё что-нибудь сказать!
Майка, словно чувствуя моё состояние, совершенно не обращает на меня внимания. Вот и хорошо.
Только задевает почему-то.
Вечер получился недурственным. Мы шумели, спорили, пели, смеялись. Майка меня не цепляет, ребята замечательные, погода отличная. Однако всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Вот уже народ и засобирался.
- Мы с Маей задержимся, а ребята нас потом проводят, да Серёж?!
Нда... Удружила... "А такой хороший вечер был". Опять бредовые идеи Серёги? А, что с него взять -- он в присутствии Лены становится таким счастливым и глупым, что сердиться невозможно. Значит, мне предстоит развлекать (или сражаться?) Майю.
Затон с Леной видят лишь друг друга. Воркуют голубки. А нам что прикажете делать? В их обществе все -- лишние. Майка вон отошла на берег, тоже, наверное, чувствует себя с ними неловко. Невольно ощущаю некую солидарность, связавшую нас. Пойду к ней. Раз уж нам уготована роль статистов -- будем играть.
Волны, поднятые лёгким ветерком, лениво шлепают о берег. Майкин силуэт на фоне воды проступает едва различимым абрисом. Невольно подумалось -- какая же она маленькая и хрупкая. Подобных девушек хочется защищать. Ещё бы язычок у неё был не такой острый.
- Ты почему ушла? Надоели?
- Посмотри на звёзды. Как красиво... -- голос у Майки тихий и задумчивый. Она стоит запрокинув лицо и не отрываясь глядит на небо.
Ну, да, красиво. Звёзды.
- Смотри, Саш, -- вон Большая Медведица. А вон то -- Лебедь, -- я, конечно, знаю эти созвездия, но есть в её голосе что-то такое... необычное, что прерывать совсем не хочется.
- Я вот думаю, -- каким сильным воображением должны были обладать наши предки, чтобы увидеть в этих волшебных искорках так много. И придумать истории... Знаешь, есть такое звёздное скопление "Конская голова"... Звёздные ясли... Подумать только -- ясли, в которых растут звёзды...
Превращение зловредной ехидны в романтическую мечтательницу настолько разительно, что я боюсь спугнуть её неосторожным словом, а потому молчу.
- Цефей, Лира, Дракон... У меня родители астрономы. В детстве, папа всегда рассказывал волшебные сказки, героев которых звали Вега, Альдебаран, Арктур... Они все стали звёздами, и смотрят на нас сверху. Я с ними разговаривала... здоровалась, советовалась... А они иногда подмигивали, словно одобряя и подбадривая... -- Майка невольно поёжилась под ночным ветерком, и я накинул на неё свою куртку. Она зябко кутается в неё не отрывая глаз от яркой россыпи Млечного пути.
- Спасибо. Она тобой пахнет... и рыбой... Знаешь, Саша... -- Майка внезапно поворачивается и смотрит мне глаза в глаза. Какие они у неё огромные...
- Эй! Майка, Саша! Где вы там?! Нам домой пора...
- Сейчас, идём, -- отвечаю я Лене, и вновь поворачиваюсь к Майе, -- ты начала что-то говорить.
- Да, нет. Ничего. Пойдём, уже и правда поздно.
Мы, молча, идем по тёмной лесной дорожке. Ночь полна неизъяснимой, с лёгким налётом таинственности, прелести и очарования, которые не хочется разрушать разговорами.
- Ой! -- Майка запнулась в темноте за корень, и чуть не упав, крепко ухватила меня за руку, -- больно...
- Ногу ударила? Сильно? Идти можешь? -- Лена прямо засыпает шквалом вопросов.
- Смогу, -- Майка отпускает мою руку, делая демонстративно широкий шаг, который заканчивается новым "ой!" и падением. Молча подхватываю её на руки.
- Отпусти! Я сама!
- Держись лучше! "Сама"... Вот когда устану, тогда и "сама".
Майка перестаёт сопротивляться, и обняв меня за шею затихает. Какая она всё-таки маленькая. Несу и почти не чувствую. Руки тёплые, и дыхание щекочет шею. Капитан Фрайко, а вы, похоже, совсем забыли как девушек на руках носят. Может тренироваться время от времени?
Вот и дверь Майкиной комнаты. Осторожно опускаю её на ноги.
- Ну как? Нормально?
- Нормально. Спасибо, Саша, -- она неожиданно краснеет, целует меня в щёку и исчезает за дверью как привидение. Вот это фокус!
- Обрати внимание Лена, -- вот эта скульптура называется "соляной столб". Нашего легендарного капитана можно показывать как иллюстрацию к библейской истории.
Пожалуй, я и впрямь несколько оторопел.
Ну, Майка! Не девчонка, а одни сплошные неожиданности!
***
Утро выдалось хмурым, как сержант в учебке. Сегодня мы возвращаемся домой к Затонским. Недолгая вылазка за свежей рыбой, и сворачиваем свой бивак. Становится как-то грустно. И рыбалка мне понравилась, и ребята из лагеря отдыха. Даже колючку-Майку буду вспоминать с удовольствием. Неординарная девчонка.
Воздух пропитан мелкой моросью. Море вяло морщит свою серую от непогоды шкуру. Тоже грустишь?
Я вышел на край небольшого берегового обрыва.
Спасибо Затону, за эти дни. На душе почему-то грустно, словно прощаешься с близким человеком, уезжающим далеко и надолго.
- Фрай! Поехали!
Ну вот и всё. До свидания, море. Меня ждёт тряская доисторическая машина и тихий таёжный поселок, обнимающий небольшую речушку.
***
Ахх-х-пш-ш-ш-ш!
Каменка вздрагивает от влетевшей в её раскрытый рот порции воды с квасом.
Сегодня за меня взялся Дядя Женя. Он мастер! Я просто таю под веником. Это мой третий подряд заход в парную. Кажется я начинаю её любить. Сауна и русская баня отличаются как небо и земля. Сауна -- пропотеть и погреться. Баня -- родиться заново.
Тётя Шура уже накрыла стол на веранде. На таёжный посёлок опустилась ночь. Ночь -- тихое слово, совсем не отражающее то оглушительное буйство звуков, наполняющих окружающую темноту. У лампы, висящей во дворе облако мотыльков и мошкары. За столом уютно и как-то непередаваемо домашне. После бани голова мягко плывёт. Меня словно легонько покачивает в тёплой, невесомой колыбели. Затонские яростно спорят о достоинствах игроков национальной сборной, иногда апеллируя ко мне.
Мне всё равно. Просто очень хорошо. Накопившаяся за день усталость стала мягкой, приятно давящей на плечи как толстое ватное одеяло.