Пролетели дни лёгкие, дни весёлые,
словно шлейф, растворяется в воздухе запах,
и не бегают славянки боле по сырой истории,
но по-прежнему смотрят влюблённо на Запад.

Не смотрите, не крутите головой, голубушки,
Запад узкий, вы все всё равно не поместитесь;
там Бетховен машет чёрным флагом музыки
и герои в ад спускаются по ржавой лестнице.

Не голубушки более, нет, но скорее валькирии,
Вагнер манит вас всех дирижёрскою палочкой,
вам легионеры небо милостиво вырыли,
цезари целуют руки вам русалочьи.

Но сначала стрижами вы были, вы были вакханками.
Что же сталось с пчелиными вашими душами?
Вы не плачьте, девы, над проклятыми останками,
не смотрите в бесконечность глазками распухшими.

Лучше снова превратитесь в скользких ласточек,
в небесах цырульничьих шустрите над Афинами.
Здесь на флейте вам сыграет юный прапорщик,
дерзкий гоплит вам станцует заодно с сатирами.

Ухватившись, держит вас двужилая Евразия -
континент с плечами жуткими мужицкими.
На престол усевшись, Златоуст, рассказывай,
логосу послушные, мы внемлем византийками.

Рассказывай, рассказывай: златое и зловещее,
неподлое, подробное - бальзам в ушную ракушку.
Мы всё запечатлим пергамскими овечками,
про батюшку славянского, про гречневую матушку.

Про Мандельштама младшего, семитов неподстриженных,
про пастбища махровые неубранной Аркадии.
Мы будем слушать каждую твою кривую литеру,
каракули твои, написанны украдкою.

Но всё прошло давно, увы, и ветками завалено,
нить шерстяную с прошлым тупо обрубили турки
и в колокол, что вырос над всемирной спальнею,
никто из дюжих смертных более не хочет стукнуть.

И в колокол, что вырос над всемирной спальнею,
никто из смертных более не хочет стукнуть.