Сава уже командовал бутылкой. Командовал грамотно: каждому налил граммов по семьдесят, не более. Эта утренняя доза была уже многократно апробирована: пятьдесят граммов мало, сто - многовато.

Сдвинули стаканы, опрокинули в глотки содержимое, помолчали. Закусывать после первой что-то не тянуло.

Сава с готовностью потянулся к бутылке и разлил по стаканам остатки. Теперь пришлось чуть больше - граммов по сто на брата. Вновь сдвинули стаканы, опрокинули. Водка по второму разу пришлась не в пример легче первого. Головная боль утихла, сухость во рту потихоньку исчезала. Все оживились.

Затем перевел взгляд на часы. Мать честная, уже полдень!. Встал из-за стола, прошел в соседнюю комнату, служившую мне кабинетом. Открыл дверцы платяного шкафа и на минутку засомневался, что бы надеть к запоздалому утреннему променаду? Жена с дочками, на мое счастье, уже три недели отдыхали у тестя, в Судаке. Если бы она меня сейчас видела, вряд ли это доставило ей большое удовольствие. Решив, что надо быть проще, я натянул джинсы и джинсовую рубашку с коротким рукавом, надел Сейко и двинулся на кухню. Приятели мои ожили окончательно. Порозовевшее лицо Толика свидетельствовало о том, что он оправился от вчерашнего, и готов к новым приключениям. Сава тоже выглядел молодцом. Чертыхнувшись, я вернулся в кабинет, и достал из пиджака бумажник. Раскрыл его и горестно присвистнул. Кроме затертой двадцатидолларовой купюры там ничего не было. "Весело!" - подумал я, лихорадочно соображая, где бы достать денег и как можно быстрее? Сава - пустой по определению. Толика мы выпотрошили за неделю на ять. Я в тайне души рассчитывал, что у меня сохранилась хотя бы сотня баксов, но, судя по всему, вчерашний поход в Валдай пагубно сказался на моих финансах. Ладно, кривая вывезет! - успокоил я сам себя, направляясь к заждавшимся приятелям.

С деньгами у меня с юности складывались самые интересные взаимоотношения. Бывало, за неделю до скудной следовательской зарплаты в карманах у меня не оставалось ни копейки. Конечно, можно было бы в этом случае поступить просто: вытянуть в прокуратуру кого-либо из чеченских бригадиров-калымщиков, издавна полюбивших наш богатый район, и проблема решилась бы моментально. Чечены знали за собой немало больших и малых грешков. Когда им об этих грешках намекали, они сразу хватались за тугие лопатники, и без разговоров выдавали требуемую сумму. Но так делали другие. Для меня же этот вариант был неприемлем, так сказать, "с порога". Нередко, во время очередного финансового кризиса, я вынужден был пускаться на авантюры, и если б узнало областное начальство... Обычно в ночь на субботу, одевшись попроще и, взяв в служебном сейфе паспорт какого-нибудь подходящего мне по возрасту жмура, я отправлялся на базу райпотребсоюза. Как правило, ночью никого из местного начальства там не было, поэтому риск быть узнанным оставался минимальным. Зарегистрировавшись по левому паспорту у бригадира, я вместе с десятком-другим бедолаг всю ночь разгружал вагоны с говяжьими полутушами, мешками с сахаром и солью, ящиками со спиртным. Утром, уставший до изнеможения, расписывался в ведомости, получал честно заработанный червонец, а то и полтора, и шел домой. По воскресеньям я, как правило, отсыпался, и в понедельник, отдохнувший и сытый, появлялся в форменном прокурорском мундире на службе. Теперь такие варианты уже не проходят...

Зайдя на кухню, я быстренько прибрался на столе, и мы вышли на полуденный Арбат. Проходя через вечно пахнущий мочой подъезд и захламленный мусором внутренний дворик под арку, я в который раз мысленно посетовал: Угораздило же меня поселиться в этом районе! Надо перебираться куда-нибудь на Юго-запад.... Арбат был, как всегда, многолюден. Приставал к прохожим завсегдатай - сумасшедший поэт-любитель, предлагая посвятить свои вирши всем желающим. Растягивая меха старенького баяна, орала похабные частушки пьяная, красномордая бабища. Спокойно взирала на прохожих огромная черная собака - ньюфаундленд, лежа на булыжной мостовой напротив входа в магазин Диета. Перед собакой стояла коробка из-под обуви, в которую прохожие изредка бросали деньги. Чуть дальше кучковались одетые в оранжевые хламиды бритоголовые кришнаиты. Прямо на мостовой сидел побирушка - пожилой мужик лет под пятьдесят. Одна штанина у мужика была закатана до колена, открывая взорам проходящих огромную трофическую язву на щиколотке. Мужик этот, как видно, неплохо устроился в жизни. Однажды под вечер я видел, как он, держа под руку намазюканную сверх меры молодую девицу, входил в Макдональдс. Одет он был уже не в привычное рванье, а во вполне цивильный костюм, и расплачивался за угощение десятидолларовой купюрой. Да, такие вот непростые людишки проворачивают свои дела на Арбате...

Маршрут наш был вполне предсказуем. Напротив Вахтанговского стоял павильон с вывеской над входом: Извините, но мы работаем круглые сутки! В павильончике, где перед стойкой располагались с десяток высоких столиков, всегда было многолюдно. Здесь продавали вполне приличную водку пяти-семи наименований, горячую закусь. Патрульные из близлежащего пятого отделения заходили сюда редко: как видно, были у хозяев заведения на хорошем прикорме. В последнюю неделю мы здесь бывали ежедневно. Вот и сейчас Сава, получив от меня замусоленную двадцатку, обогнал нас с Толиком и устремился к раздаточному окну. Немногочисленная очередь, было, возмутилась, но Сава, ощерив в злобной ухмылке металлические фиксы, что-то коротко рявкнул, и очередь испуганно притихла.

С Савой в таких ситуациях редко кто решался спорить. Высокий, худой, с седым коротким бобриком волос, Вова Савушкин имел внешность человека, связываться с которым опасно для здоровья. Худое вытянутое лицо с низким лбом, густые черные брови и маленькие, серые колючие глазки, всегда настороженно зыркающие по сторонам. Познакомился я с ним в прошлом году в Воркуте, во время одной из своих очередных командировок. В этом неспокойном городке Сава меня здорово выручил. Я, не зная воркутинских обычаев и расклада местных сил, едва не попал на крупные бабки. Дело стремительно шло к разборке, которая для меня и трех моих спутников могла закончиться плачевно, но в дело вмешался Сава, и все быстро пришло в норму. Уже потом, познакомившись поближе, я понял, почему все, знавшие его, предпочитают молчать и внимательно слушать. Секрет в том, что из своих сорока восьми лет Сава просидел в общей сложности ровно двадцать пять. Присев в первый раз еще в самом начале шестидесятых вместе с бандой таганских за кражи из вагонов, Сава себе не изменял. Все его последующие "командировки" были связаны только с кражами. Саву помнили стены воркутинских и кузбасских лагерей, пересылки Забайкалья, зоны Средней Азии. За участие в лагерных беспорядках начала семидесятых Сава был осужден за внутрилагерный бандитизм по печально известной среди зеков "семьдесят седьмой-прим" на целых пятнадцать лет. Первые пять ему определили к отбытию во Владимирской крытке, остальные - на особняке. Отсидев последний раз от звонка до звонка, Сава решил больше не попадаться, и, прописавшись у матери на Таганке, занялся посредничеством и разводками. Благо, авторитет ему это позволял.

Раздатчик - молодой мордатый парень с двумя перстнями-татуировками на толстых, как сардельки пальцах, насчет того, с кем имеет дело, явно не обманывался. Подобострастно ощерившись желтыми фиксами, как будто он только что неожиданно встретил своего самого дорогого родственника, парень быстренько составил на поднос "Савин" заказ: водку, копченую курицу, большую бутылку минералки и хлеб. Безропотно принял по счету баксы, секунду пошевелив губами, подсчитал и выдал рублевую сдачу. Вова отнес поднос на крайний столик, где уже ждали, переминаясь с ноги на ногу, мы с Толиком.

Молча сдвинули до краев наполненные стаканы, отпили, кто сколько смог. Сава невозмутимо прикончил свой стакан залпом, даже не поморщившись, словно выпил минералку, и закурил Беломорину. В павильоне курить запрещалось, и я не раз был свидетелем того, как мордатый вышибала без лишних слов вышвыривал вон тех, кто осмеливался засмолить в неположенном месте. В этот раз он даже не взглянул в нашу сторону. Я, ополовинил стакан и тоже закурил свою привычную сигариллу. Выпитая водка приятно кружила голову, настроение сразу улучшилось. Уже не хотелось думать о том, что в карманах осталась только жалкая мелочь, что завтра надо появиться на работе и придумывать отмазку для шефа. Почему-то пришла шальная уверенность в том, что все и на этот раз обойдется, как нельзя лучше...Толик ополовинил свою дозу и блаженно оперся спиной о стену павильончика. Он, счастливчик, в отличие от нас, не курил вообще. Все помолчали...

Митя был наш с Савой общий знакомый, старший опер из пятерки. В круг его подопечных входили карманники, которых в районе Старого и Нового Арбата было не счесть. Когда-то Митя был майором милиции и служил на Петровке. Потом на чем-то проштрафился, его разжаловали в старшие лейтенанты и перевели на землю, в пятое отделение. Было Мите уже хорошо за сорок, поэтому за глаза его называли старый лейтенант.

Оставив Толика за столом сторожить недопитую водку, мы с Савой вышли из павильончика и быстрым шагом стали нагонять Митю. Тот, как истинный опер, шел, уставившись взглядом в мостовую и, казалось, ничего не замечал вокруг. Но я знал, что это только так, для несведущих. На самом же деле за долгие годы опер просто выработал такую привычку наблюдения за окружающими. Не встречаясь ни с кем глазами, и вроде бы даже не поворачивая головы, он видел все вокруг себя как нельзя лучше. Вот и сейчас, не успели мы догнать его в тесной толпе, как Митя, не поворачивая головы, тихо, но внятно произнес:

Мы с Савой послушно проследовали в предложенном направлении, и стали ждать. Митя появился через минуту-другую. Весело ухмыляясь, он пожал нам руки и предположил, с ходу угадывая наши карты:

- Пропились, поди, вчистую, орелики?

- Пропились, Митя, - не стал скрывать я. - Пропились...

- Сколько? - Митя не склонен был терять время на пустые разговоры.

- Полтинник, можно рублями. В счет наших с тобой взаиморасчетов...

- Пять минут подождете?

Митя нырнул в проходной дворик напротив. Я уже знал, что сейчас будет. Скорее всего, опер шепнет пару слов на ушко кому-нибудь из "пристяжи" местных карманников, и вожделенный "полтинник" тут же перекочует к нему в карман. Потом, вечером, он будет учтен при взаиморасчетах между сторонами. Митю на Арбате уважали. Он, конечно, выполнял план по задержаниям, но не более того. Как правило, в число задержанных входили "гастролеры" из других районов Москвы или из других городов. Нередко залетных "сдавали" сами арбатские воры, таким образом избавляясь от конкурентов. Мите же ежедневно передавали десять процентов от добытого. Сколько шло в карман ему лично, а сколько - наверх, никто, разумеется, не знал. Да и любопытствовать по этому поводу было небезопасно. Но то, что после перевода на землю у Мити стали водиться деньги - это факт.

Через пять минут, как и было обещано, появился Митя. Протягивая мне свернутую в трубочку купюру, он попросил:

- Только, Викторыч, вы бы сегодня не очень... Дежурным в семнадцать ноль-ноль заступает Захаров, знаешь его, козла... Тебе и Саве с ним встречаться совсем не обязательно, а меня вечером в отделении уже не будет...

В ожидании нашего возвращения Толик прикончил свою сотку, и заскучал. Увидев нас, он оживился и двинулся навстречу. Коротко посовещавшись, мы решили набрать хорошего импортного пива и посидеть где-нибудь в ближайших арбатских двориках. Сказано-сделано. Минут через десять мы сидели в тени приемного пункта стеклопосуды. Правда, Сава, не признававший пива, настоял на том, чтобы взять еще и литр Распутина, и теперь разливал водку по одноразовым стаканчикам.

С водкой в комплекте с пивом мы в такую жару явно погорячились. Уже через час нас основательно развезло. Было около пяти часов вечера, когда мы вновь оказались на Арбате. Я с тревогой поглядывал на Толика: он сегодня явно устал. Таким своего давнего приятеля я видел не часто. Знакомы мы с ним были уже лет пятнадцать, с первого курса юрфака. После окончания университета Толик почему-то решил пойти в систему исправительно-трудовых учреждений, за десять лет дослужился до майора, и в последнее время работал начальником оперативной части на особняке. В первые дни его приезда в Москву они с Савой недоверчиво приглядывались друг к другу. Сава, отведя меня в сторонку, спросил, отвечаю ли я за цветного. Когда я заверил его, что все путем, Вова успокоился, но все равно держался как-то скованно. В свою очередь Толик, улучив минуту, попенял мне, что я спутался с блотью. Неделя непрерывной пьянки сдружила антиподов, и теперь о прежнем недоверии не было и речи.

Сейчас Толик был в явно приподнятом настроении. На полголовы возвышаясь над запрудившей Арбат толпой, он развернул широченные плечи и пер, как танк. Как оказалось, он держал курс на девицу, державшую за уздечку старенькую пегую лошадку. Толик заметил ее через головы, и теперь направлялся к ней. Мы поспешили следом.

- Сколько стоит? - нетвердым голосом спросил Толик и ухватился своей ручищей за уздечку. Лошадь всхрапнула, переступила передними ногами и лиловым глазом покосилась на возвышавшегося над ней Толика.

Девица густо покраснела и в замешательстве промолчала. Потом неуверенно протянула, со страхом глядя на возвышающегося перед ней Толика:

- Постойте, а деньги? - заволновалась девица. Как видно, она уже смирилась с тем, что сегодня ее лошадке предстоит не слишком легкая работа.

Подскакав к нам, Толик резко осадил тяжело дышащую лошадь, и грузно спрыгнул на мостовую. Широко ухмыляясь, он передал повод девице и спросил, напрашиваясь на комплимент:

- Ну, и как я вам?

-Хорош, хорош! Чапаев, бля буду, Чапаев! - с издевкой ответил ему Сава, но тут же тревожно и совершенно серьезным тоном добавил:

- Слышь ты, Чапаев, давай-ка ходу отсюда! По-моему, к нам уже архангелы пылят!

Я взглянул в сторону недавно покинутого нами павильончика, и увидел, что к нам действительно поспешают трое милиционеров, на ходу помахивая резиновыми дубинками. Видно, их пригласили подопечные продавцы. Не дожидаясь разбора полетов, мы быстренько преодолели расстояние до арки и нырнули в подъезд. Минут через десять, когда кутерьма, возникшая после лихого заезда Толика утихла, мы с "Савой", захватив огромный полиэтиленовый пакет, вновь спустились на Арбат и набрали бутылок двадцать пива, соленый рыбец к нему, и кое-что из еды. За пивом и беседой мы просидели до темноты. Укладываться спать что-то не хотелось, хмель от выпитой днем водки практически выветрился, и мы решили совершить вечерний променад по Арбату. Заодно, и пивка попьем!

Уже зажглись фонари, на Арбате народу, по-моему, даже прибавилось. Повсюду играли уличные музыканты и оркестрики. Взяв в комке по бутылке пива, мы отправились по Арбату в сторону Художественного. В двадцати метрах от Праги расположился уличный певец по имени Сережа - худой малый лет двадцати с гривой нечесаных волос, стянутых резинкой в засаленную косичку. Сережа был арбатским завсегдатаем. Во всяком случае, последние два года он каждый вечер занимал отведенное ему место, и до двух, а то и до трех часов ночи развлекал фланирующую по Арбату публику. Вокруг певца всегда толкались с десяток подростков наркоманского вида. Они обходили зрителей, собирая деньги, бегали в перерывах за пивом для своего вожака и выполняли прочие мелкие услуги. Сегодня зрителей было много. Одни стояли вокруг певца, перегородив пешеходную часть, другие сидели на корточках прямо на мостовой. Почти все были под газом. Мы сразу же обратили внимание на пятерку рослых парней в спортивных костюмах и с короткой стрижкой. Что-то неуловимо знакомое проглядывало в их облике. Я почувствовал, как разом напрягся Толик. Между тем, Сергей закончил петь заказанную кем-то из зрителей Таганку, сорвал жидкие аплодисменты и решил, видно, сделать небольшой перерыв. Открыв поднесенную ему бутылку пива, он жадно присосался к горлышку. Сидевших на корточках спортсменов, как видно, что-то не устроило. Один из них, не поднимаясь с корточек, громко, с какой-то надрывной, блатной хрипотцой в голосе протянул:

- Слышь ты, петух! А почему четвертый куплет не сполнил, а? Не знаешь, что ли? А ну-ка, напрягись! Тебе за что башляли? За Таганку? А ты чо - сачковать, в натуре? Где четвертый куплет, я тебя спрашиваю, "гребень"?

Услышав последние слова "спортсмена", я понял, почему так заметно напрягся Толик. Ребятки были нашенские, кемеровские. В Москве в этом году их называли кемерунцами и серьезно побаивались. Неизвестно, чем бы закончилась начавшаяся перепалка, но в этот момент один из сидевших на корточках парней оглянулся. Я сразу же отметил промелькнувшую в его глазах растерянность. Парень что-то вполголоса сказал остальным, те разом встали и отошли в сторонку, что-то тихо обсуждая. Через минуту от их группы отделился самый рослый и расхлябанной походкой двинулся к нам.

- Ну, здорово, ли чо ли, кум? Не признал? - обратился к Толику, ухмыляясь фиксатым ртом.

- Признал, Кайгород, признал... - протянул Толик. - Ну чо, в Москву за песнями?

- За ними, кум, за ними! А ты отдыхаешь?

- Отдыхаю, как видишь...

Парни как-то разом исчезли в толпе, забыв о своих разборках с Сережей.

- Кто такие, Толян? - спросил Сава. - Из торпед, я так понял?

- Ну чо, заглянем напоследок в дом родной? - кивнул Сава в сторону сверкающего иллюминацией павильончика.

- Двинули! - поддержал его Толик.

Пожав плечами, я пошел за приятелями. Выпитая без закуски водка была в этот вечер явно лишней. Толика на старых дрожжах снова повело. Он стал хмурым и агрессивным. Когда мы вновь оказались возле уличного певца, народ уже начинал расходиться, шел третий час ночи.

- Погодь! - огромный Толик подошел к Сереже. - Я тебя чо хотел попросить: Ами нау споешь?

-Да я таких и не знаю! - пренебрежительно протянул Сережа.

Последние слова уличного певца, а, скорее всего, его пренебрежительный тон окончательно вывели Толика из себя. После встречи с земляками он, похоже, искал выхода для своей злости.

- А ну, дай сюда свою бандуру! - Толик протянул руку к гитаре.

- Ты чо, мужик! - побледнел Сережа.

Сергей, окончательно оробев, протянул разъяренному Толику гитару. Возможно, он решил, что сейчас Толик лично продемонстрирует ему класс игры. Вокруг все стихли, напряженно ожидая развязки. Предчувствуя недоброе, я шагнул вперед, но опоздал лишь на мгновение: гитара в руках у Толика взмыла высоко в воздух и обрушилась Сереже на голову. Жалобно зазвенели лопнувшие струны, с треском разлетелась клееная фанера. Все замерли.

-- Завтра... в это же время... Чтоб выучил... Лично проверю... -- медленно, с паузами, прохрипел Толик.

Мы с Савой, враз протрезвев, подскочили к Толику и, подхватив его с двух сторон под руки, повели в ближайший проходняк. Толик поначалу все пытался вырваться и оглядывался на Сергея, ничком лежавшего на мостовой, но потом сник и послушно последовал за нами. Долгий-долгий день наконец-то закончился...

13

11

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"