Андеев Александр. Ильин как моральный философ

Ильин как моральный философ

Ильин говорит о Добре, как о божественной силе очевидности. Это некое синтетическое понимание действительности, далекое от рационального, аналитического. Часто говорят об интуиции. Рациональное понимание для Ильина - неправильный путь. Это крайне важно, т.к. рациональное мышление часто к тексту "Сопротивления злу силой" неприменимо. Текст противоречив, грешит логическими ошибками и небрежностью, отсутствием фактических аргументов и примеров, он очень часто требует именно веры, принятия без рациональных объяснений. Но нельзя не отметить очень тщательное изучение источников, множество ссылок на работы, что вызывает большое уважение.

Интересно, что очевидность - в бытовом понимании нечто тривиальное, лежащее на поверхности. Но у Ильина - это основа нравственности. Нужно не рассуждать (почему?), а доверять не рассуждая, на уровне внеинтеллектуальном (так доверяют религиозные фанатики). Это то - чему учат многие духовные гуру, далее цинично распоряжающиеся жизнями. Понятие очевидности глубоко религиозно. По мне, так оно о принятии без рассуждений: вот как сделано, так и есть хорошо. Дионисийский восторг Ницше (философа, мне кажется, не столь уж далекого от Ильина) не о том же?

Но как часто бывает с понятиями, которым трудно дать четкое определение, очевидность Ильина совсем не очевидна.

Впрочем, в рассматриваемой работе Ильин определяет очевидность как "познание, признание, приятие, убеждение, верование или исповедание". Мне не слишком понятно.

"Человеку недостойно пребывать в беспомощности и пассивности, предаваясь своей непонятной "судьбе" с покорностью младенца" ("Путь к очевидности. Предисловие. О новом человеке") Это же призыв к бунту? Попробуй не принимать судьбу с покорностью младенца, именно полной покорности требует навязываемая в последние годы авторитарная мораль, пока еще не оформленная официально, но постоянно укрепляемая на уровне государства и пропагандируемая новыми мудрецами.

"Трагические события истории, смуты и бедствия посылаются нам для того, чтобы мы одумались и сосредоточились на самом жизненно-существенном, чтобы мы вспомнили о нашей творческой свободе и отыскали в самих себе нашу собственную духовную глубину, с тем чтобы из нее повести наше обновление, - свободно, мужественно и активно" ("Путь к очевидности. Предисловие. О новом человеке") Обычно по факту это означает лишь "присматривание" за не вставшими на путь, некое служение, отмеченное жертвенностью непринадлежности судьбы самому себе. Самурайский путь и путь опричников. Как правило эта жертвенность щедро компенсируется разного рода привилегиями - а именно, нераспространением на вставших на путь обычной морали, социальными привилегиями, неподсудностью за многие прегрешения, если они якобы сделаны ради "пути", на который встали. В общем, путь этот с большим количеством плюшек, нередко достаточно неприятных.

"Человечество попыталось за последние два века создать культуру без веры, без сердца, без созерцания и без совести; и ныне эта культура являет свое бессилие и переживает свое крушение". Без сердца, без созерцания и без совести - это чистая ложь. Культура редко была так созерцательна и совестлива, как начиная с конца 19 века и до нашего времени. Ошибок было много, в том числе две мировые войны. Но это делали не совестливые, это делали разного рода вожди (в том числе последователи Ницше и Ильина?), много говорившие о духовности (но, пожалуй, не о совести). Духовность этих философов - это самурайская духовность, подразумевает преданность сюзерену без рассуждений, готовность умереть ради его интересов (естественно такие интересы приходится объявлять высшими), а значит и жить без совести (думаю, что всегда следствие рефлексии).

Но и при религиозной вере были "детские крестовые походы" - чудовищные мероприятия, которые если не ошибка, то что тогда? Тогда, скорее всего, позор.

"Да будет ваш меч молитвой, и молитва ваша да будет мечом"! - призывает Ильин в работе "О сопротивлении Злу силою", которая является отповедью Толстовству. Толстовство, впрочем, быстро доказало свою идеалистичность, и вообще зачем бы возвращаться к критике его учения, множеством раз уже произведенному.

Глава 1. Введение

"В мучениях душа очищается и прозревает, прозревшему взору дается источник мудрости - очевидность". Невероятно. Если я болен и у меня нет обезболивающего, ничто не очищается и не прозревает. Даже если какая-нибудь Мать Тереза мне скажет, что моя болезнь следствие моей неправедной жизни, и я в это поверю, то это будет прозрение. Но собственно прозрение и поможет сделать вывод о том, что нужно было жить иначе. Страдание при этом толчок к прозрению. Но вопрос, что далее. Источник мудрости - очевидность, это странно. Если это очевидность, то она очевидна не для каждого. Если очевидность открывается только страданию, то не факт, что причина понята правильно, и что страждущий принимает фантазии за реальность в надежде убрать страдание. И главное: если душа очищается, то что дальше? Если концом страдания является смерть, то общее движение оказывается в никуда. Если очищенная душа никак не использует очищение, то может дать ей просто возможность умереть с обезболивающим?

Совершенно потрясают подобные заявления: "В итоге долго назревавшего процесса злу удалось ныне освободить себя от всяких внутренних раздвоенностей и внешних препон, открыть свое лицо, расправить свои крылья, выговорить свои цели, собрать свои силы, осознать свои пути и средства; мало того, оно открыто узаконило себя, формулировало свои догматы и каноны, восхвалило свою, не скрытую более природу и явило миру свое духовное естество". Где примеры, господин Ильин? О чем вы, о каком долго назревавшем процессе говорите? Ведь подобрать вот такие эпитеты можно как к выступлению Киселева, так и к проповеди папы Римского.

Сразу после бездоказательного горевания над освоенным злом миром Ильин требует пересмотра вопроса, который "с виду морально-практический, а по существу глубокий, религиозно-метафизический вопрос о сопротивлении злу, о верных, необходимых и достойных путях этого сопротивления".

Тут, конечно, интересно само выдергивание понятий добра и зла из разряда этической проблематики в метафизический разряд. Почему, Ильин не удосуживается объяснить.

После невнятных заявлений о том, что проблему сопротивления злу может решить только истинно смелый и свободный дух, что настораживает, так как количество повторов не становится убедительным основанием: почему же так много об этом, идет критика толстовства с позиций неправильного отделения добра от зла и, соответственно, произвольного и неправильного отнесения личностей к злодеям или героям. Ну посмотрим, будет ли у Ильина лучше. Каким образом Ильин сумеет сделать прокрустово ложе героев и прокрустово ложе злодеев? Толстовцы, как считает Ильин, снимали с себя некое "трагическое бремя мироздания". Так как Ильин опять-таки не объясняется что это такое - "трагическое бремя мироздания", возникает соблазн просто не обращать внимание на эти заявления. Но все же, подозреваю, что толстовцы, с точки зрения Ильина, просто неправомочно уходили от необходимости насилия, а ведь "деваться некуда, мир так устроен".

Кстати, Толстой писал о несопротивлении злу насилием. Ильин пишет о несопротивлении злу. В общем-то это два разных случая. Несопротивление злу насилием не означает отсутствие сопротивления злу.

Глава 2. О самопредании злу

Самопредание злу и превращение в его орудие, это другой вопрос. Опять же Ильин не удосуживается конкретики в примерах самопредания злу, видимо, для него это та самая "очевидность". "Это было бы вначале добровольное саморастление и самозаражение, это было бы в конце - активное распространение заразы среди других людей и вовлечение их в сопогибель". О чем речь конкретно, Ильину написать то ли недосуг, то ли нежелание по неизвестным причинам. Но, вполне возможно, имеются ввиду разного рода развратники, то есть те, кого поглотили болезненные пристрастия. При этом это могут быть вещи, которые мешают только самой личности (онанизм, просмотр порнографии), а могут быть такие случаи, как педофилия, когда болезненный разум наносит вред другим, в том числе и тем, кто заведомо не может дать согласие на участие в развратной деятельности.

Вот определение зла по Ильину. ""зло" - не пустое слово, не отвлеченное понятие, не логическая возможность и не "результат субъективной оценки". Зло есть, прежде всего, душевная склонность человека, присущая каждому из нас, как бы некоторое, живущее в нас страстное тяготение к разнузданию зверя, тяготение, всегда стремящееся к расширению своей власти и к полноте захвата"

Тогда Сталин, или Иван Грозный, или Генрих VIII- воплощение зла, сомнений нет. Но думаю, Ильин не о них пишет.

Если посмотреть на определение внимательно, то, по сути, Ильин говорит о выстраивании устойчивых связей нейронов, при регулярном получении того или иного рода удовольствия. Эти связи начинают запускаться множеством складывающихся вокруг них привычек, так что зачастую человек не в состоянии отследить, когда начинается процесс, ведущий к получению некоего запретного удовольствия. Это алкоголизм, наркотики, порнография, разного рода сексуальные привычки, это социальные эксперименты по получению бесконечной власти над людьми, эксперименты, которые несут удовлетворение тиранам, ибо доказывают (на мой взляд, ложно), что все, что они ни делают и есть истинное добро, ибо они (тираны) определяют, что хорошо, а что плохо.

То есть, метафизическое с точки зрения Ильина Зло есть физиологическая уязвимость человеческого организма и используемые во зло социальные силы.

На физиологической основе возникают серьезные поведенческие расстройства, которые тяжело лечатся, но все же они в наше время начинают лечиться, и не редко успешно, что делает совсем неочевидной идею Ильина о метафизическом зле.

Иногда кажется, что логические построения Ильина откровенно смешны.

Возможны и другие виды пристрастий, которые можно считать злом. Например, патологические лжецы. С точки зрения психологии, как бы не верил патологический лгун в то, что говорит, где-то на краешке сознания он понимает, что лжет. Многие аферисты являются патологическими лжецами. Лжецы -пятнышко на поле человеческих проблем. Мстительность, стремление к власти, жадность, нарциссизм - вот огромное поле психологических проблем, которые можно считать злом. Насколько такое зло метафизично?

Психология - наука описательная. Она не может точно объяснить, как, например, физика, что есть личность, темперамент, характер, но эти базовые понятия, выработанные наблюдениями и подкрепленные опытом (психология наука естественная и гуманитарная одновременно, поэтому здесь работают многие элементы естественных наук), позволяют с разной степенью успешности помогать людям: или выявлять проблемы и избегать их, или даже ослаблять влияние проблем, улучшать качество жизни как человека с проблемой, так и его близких.

Психология не панацея в борьбе со злом, но она позволяет в ряде случаев помогать человеку бороться со злом, уменьшать его влияние. И поэтому говорить о его метафизичности с каждым годом становится сложнее.

И, наконец, есть болезни психики, которые иногда выглядят как полный захват сознания злом. Например, маньяки. Насколько их можно считать вменяемыми?

В любом случае, определение Ильина в современном мире выглядит анахронизмом.

Совершенно справедливо, что "Духовное воспитание человека состоит в построении этих стен и, что еще важнее, в сообщении человеку потребности и умения самостоятельно строить, поддерживать и отстаивать эти стены. Чувство стыда, чувство долга, живые порывы совести и правосознания, потребность в красоте и в духовном сорадовании живущему, любовь к Богу и родине - все эти истоки живой духовности в единой и совместной работе создают в человеке те духовные необходимости и невозможности, которым сознание придает форму убеждений, а бессознательное - форму благородного характера".

Проблема в том, что человек устроен сложно, и это дает сбои. Выбраться из сбоев сам он как правило не способен. Таков закон психологии. Человеку требуется помощь извне - так работают современные специалисты. Ильин исходит из другого. Если сорвался в пропасть - значит плохо старался.

Часто люди делают ошибки по непониманию, это действительно предание себя злу. Нередко, когда человек спохватывается, выбраться самостоятельно он уже не может, нужен специалист, а не порицающий проповедник или все прощающий толстовец.

Ильин, конечно же, все очень сильно упрощает. Моральные принципы великая вещь. Но если даже человек осознал и покаялся, болезненные связи в мозгу будут мешать ему и приводить к срывам, приводить к неверию в свои силы. Рассуждения об индивидуальном Кремле не помогут уже оступившемуся, то есть помогут в будущем, если оно, конечно, у оступившегося есть.

Иоанн Кассиан прямо указывает на то, что "никто не может быть прельщен диаволом, кроме того, кто "сам восхощет дать ему своей воли согласие". Что же тогда происходит, когда человеку делают несколько уколов героином без его ведома или разрешения, чтобы "подсадить" его? Да, можно говорить, что раз человек в такой ситуации оказался, значит не поберегся, то есть уже виноват. Но это напоминает увиливания.

Глава 3. О добре и зле

"Зло начинается там, где начинается человек, [бездоказательное заявление. - Автор] и притом именно не человеческое тело во всех его состояниях и проявлениях как таковых, а человеческий душевно-духовный мир - это истинное местонахождение добра и зла [а вот тут соглашусь, и об этом прямо говорит библейская легенда о грехопадении, добро и зло появляютcя, когда появляются суждения морального плана, животные живут инстинктами, и этой проблемы у них нет - Автор]. Никакое внешнее состояние человеческого тела само по себе, никакой внешний "поступок" человека сам по себе, т. е. взятый и обсуждаемый отдельно, отрешенно от скрытого за ним или породившего его душевно-духовного состояния, - не может быть ни добрым, ни злым".

Но что же все-таки получается. Итак, сперва Зло определяется как некая душевная приверженность, склонная порабощать человеческую волю. Теперь речь о границах, и они все в пределах человеческой деятельности. То есть зло присуще человеку и проявляется в пределах его деятельности. О какой метафизичности тогда говорил Ильин?

Но если есть "Тот свет", который взаимодействует с этим светом, если есть Бог, которым все управляет, получается, что Зло не присуще нечеловеческому (ибо зло в границах человеческой деятельности)?

НО ЭТО НИОТКУДА НЕ СЛЕДУЕТ, ЭТО ЧИСТОЕ УТВЕЖДЕНИЕ.

Следующий отрывок построен на том, что зло и добро - действительно не этические, а метафизические понятия. Зло и добро, похоже, с точки зрения Ильина - действительно изначально присущи какой-то природе мира, как положительный и отрицательный заряды элементарных частиц. По крайней мере никакой оценочности не просматривается, никакой относительности, это что-то абсолютное. Они в этике, как я понимаю Ильина, просто проявляются. Эта концепция крайне удобна, если вся любовь мерится только любовью к Богу, то есть к символу властелина мира, доказательства существания которого достигаются только личным опытом, религиозным, естественно. Но опять же, это в противоречии с тем, что добро и зло начинают жить в человеке, в его душе, то есть являются этическими проявлениями (хотя, похоже, Ильину понятие этики не близко или нелюбимо, я пока в тексте никакого упоминания об том не нашел).

"Дело обстоит так, что "внутреннее", даже совсем не проявленное вовне или, по крайней мере, никем извне не воспринятое, уже есть добро, или зло, или их трагическое смешение; "внешнее" же может быть только проявлением, обнаружением этого внутреннего добра, или зла, или их трагического смешения, - но само не может быть ни добром, ни злом. Перед лицом добра и зла всякий поступок человека таков, каков он внутренне и изнутри, а не таков, каким он кому-нибудь показался внешне или извне".

Очень спорная позиция. Так называемые "добрые намерения", приносящие совсем не возвышающие неприятности, просто портящие жизнь и не улучшающие морально-психологического состояния тогда все равно есть Добро, только потому что добрые намерения "добры изнутри"?

ОЧЕНЬ ПОХОЖЕ, ЧТО ЭТИКА (НЕ УПОМИНАНЕМАЯ, НО, ПО СУТИ, ОБСУЖДАЕМАЯ ИЛЬИНЫМ) ИЛИ ЭТИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ (КОНКРЕТНЫЕ ПОСТУПКИ, ПОДПАДАЮЩИЕ ПОД МОРАЛЬНУЮ ОЦЕНКУ) ЕСТЬ ПОЛЕ ПРОЯВЛЕНИЯ МЕТАФИЗИЧЕСКИХ ДОБРА И ЗЛА, КОТОРЫЕ ЕСТЬ ПРИНЯТИЕ ИЛИ НЕПРИЯТИЕ БОЖЬЕЙ ВОЛИ. В ЭТОМ ПЛАНЕ ВСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ СТАНОВИТСЯ ЭТИЧЕСКОЙ, Т.К. БЕЗ БОЖЬЕЙ ВОЛИ ОНА "НЕ ОСВЯЩЕНА ЛЮБОВЬЮ".

И ЕСЛИ ЧЕЛОВЕК НЕПОСЛУШЕН, САМОСТОЯТЕЛЕН, ТО ОН ТВОРИТ ЗЛО НА ЭТИЧЕСКОМ УРОВНЕ (ДУМАЮ, ЧТО НЕ ВСЕГДА И НЕ КАЖДЫЕ СОЧТУТ ЭТО ЗЛОМ, Т.К. ЭТО МОЖЕТ ИМЕТЬ ФОРМУ ЗЕМНОЙ ЛЮБВИ ИЛИ ВНЕРЕЛИГИОЗНОГО УЛУЧШЕНИЯ КАЧЕСТВА ЖИЗНИ) И ПРИ ЭТОМ ДОЛЖЕН БЫТЬ НАКАЗАН, ПРИ ЭТОМ НАКАЗАНИЕ ЕСТЬ ПРОДЛЖЕНИЕ ЛЮБВИ К БОГУ, Т.К. ЕСТЬ ПРОЯВЛЕНИЕ МЕТАФИЗИЧЕСКОГО ДОБРА НА УРОВНЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ. ПРИЧЕМ ВПЛОТЬ ДО УБИЙСТВА ГРЕШНИКА.

Никак не проявившиеся вовне человека поступки или мысли, намерения, переживания становятся злом объективным, не только оценочно с точки зрения самого человека? Далее увидим, что у Ильина это так.

"Но если, таким образом, настоящее местонахождение добра и зла есть именно во внутреннем, душевно-духовном мире человека, то это означает, что борьба со злом и преодоление зла может произойти и должно достигаться именно во внутренних усилиях и преображение будет именно внутренним достижением". Таким образом, Зло философом без особых оснований отправлено на существование только во внутренний мир. Хотя оно может бушевать в социуме, среди которого живет человек. Его постулаты могут быть частью воспитания. Посмотрите на так хвалимый Аристотелем уклад жизни спартанцев. Среди спартагианов действует закон, строгие принципы. Основано это на том, что для илотов, которые кормят спартанцев, отрицается мораль. Их насильно спаивают. Их произвольно убивают. Слово, данное им, всегда обман. (Не такова ли мораль в фильме "Слово пацана. Кровь на асфальте"). Мораль, то есть система, поддерживающая разделение добра и зла, оказывается аристократическим институтом. Воспитание поддерживает это. Это мораль раковой опухоли, которая поддерживает некий порядок внутри, чтобы не убить свои клетки враждой, и которая пожирает все за своими пределами.

Сейчас очень много и крайне неубедительно говорят об имморализме либерализма. Это опять-таки не есть внутренний мир человека, это общественная мораль.

Философ призывает "Но если, таким образом, настоящее местонахождение добра и зла есть именно во внутреннем, душевно-духовном мире человека, то это означает, что борьба со злом и преодоление зла может произойти и должно достигаться именно во внутренних усилиях и преображение будет именно внутренним достижением".

Ильин призывает "вызвать в себе эту потрясающую, таинственную встречу личной страстной глубины с Божиим лучом и закрепить ее силой духовного убеждения и духовного характера - это значит бороться со злом в самом существе его и одолеть".

Речь идет уже не о чисто человеческом, где якобы живет и начинается Добро и Зло. Появляются новые философские идеи - и зачем они, казалось бы, нужны? И главное, это понятия совершенно другого уровня, другого толка.

Если раннее требовалась лишь осознанность и аскеза, теперь нужна просветленность Богом. Переход философски ничем не подкрепленный.

"До тех пор, пока самая глубина его личной страсти не вострепещет последними корнями своими от луча Божией очевидности и не ответит на этот луч целостным приятием в любви, радости и смертном решении - никакая внешняя корректность, выдержанность и полезность не дадут ему победы над злом".

Ну а если глубина личной страсти трепещет не от некоей, пугающей своим невнятным названием, "очевидности", а от истинной эмпатии, деятельной любви, смелости и целостности личности? Что тут не так? Почему для победы над злом недостаточно "эмпатии, деятельной любви, смелости и целостности личности"? Это просто отрицание моральности в человеке, его "опускание". Человек грешен просто потому что он человек? Без Бога его заслуги ничто? Опять же "ревнивый бог", как он сам называет себя, требует ревностного служения, то естЬ подчинения, собственно этим пропитана вся Библия. Не надо личностных качеств, нужно просто слушаться Бога - вот суть мифа о Юдифи. Жалкая вдовица в точности выполняет указания Бога и побеждает могучего полководца. Морали тут никакой, ибо нет никаких принципов, есть только послушание. Морали нет, потому что и морального выбора нет. Юдифь выступает в роли инструмента, своего рода "пылесоса". Может быть это и есть загадочная "очевидность", которая за "замудренностью" названия скрывает отсутствие личности, отсутствие выбора, отсутствие духовной жизни, и, по большому счету - отсутствие совести, ибо отвечать не за что, погруженность в так понимаемую очевидность лишает личность ответственности за поступки. Так живут религиозные фанатики.

"Кто хочет подлинно воспротивиться злу и преодолеть его, тот должен не просто подавить его внешние проявления и не только пресечь его внутренний напор; он должен достигнуть того, чтобы злая страсть его собственной души из своей собственной глубины, обратившись, увидела; увидев, загорелась; загоревшись, очистилась; очистившись, переродилась; переродившись, перестала быть в своем злом обличии".

Ок. Если считать, что природа человеческая Зла и он сам не в состоянии со злом бороться, то может и правда стоит плюнуть на современную науку, стоит плюнуть на понятие совести и понятие покаяния, и ждать только искры извне, и повторять потом, что только Бог спасет.

Но если только Бог спасет, то в чем человек виноват? Если не спас Бог, значит не захотел, а поскольку без Бога человек не способен выстоять, то чего ему себя винить, да и чего Богу его винить?

Дале вот такой пассаж "Такое состояние души достижимо только на внутренних путях одухотворения и любви...Добро и зло в их существенном содержании определяются через наличность или отсутствие именно этих двух сочетающихся признаков: любви и одухотворения".

Вводятся еще два понятия - любовь и одухотворение, не вполне очевидным образом связанные с Добром и Злом.

Можно лишь предположить, что Добро связано с любовью и одухотворением, в зле оных нет.

Ок. Вполне.

Добр ли Квазимодо, которого никто не любит? Да, и не потому что Квазимодо любит. А потому что добр. Он был бы добр, даже если бы не любил Эсмеральду. Для того, чтобы быть добрым, необязательно любить самому или быть любимым. Поэтому для меня большой вопрос, насколько доброта связана с любовью. Более того, любовь к кому-либо может быть связана с ненавистью к врагам любимого человека. И не факт, что любят доброго человека, ведь, по меткому народному замечанию, "любовь зла". И не факт, что ненавидят злого человека, ведь любовь часто слепа.

Ок. "Человек духовен тогда и постольку, поскольку он добровольно и самодеятельно обращен к объективному совершенству". Да, если он это прежде всего развивает в себе самом, а не просто является членом жюри, выставляющим оценки "годится" или "уничтожить". Как часто такие вот судьи являются злобными ханжами, которые всегда собой довольны. Истероидные психопаты - яркий пример. При все при том, люди эти вполне могут быть аморальны, мотивируя свое поведение борьбой за высшие смыслы.

"Однако настоящую силу и цельность одухотворение приобретает только тогда, когда оно несомо полнотой (плеромой) глубокой и искренней любви к совершенству и его живым проявлениям". Помимо того, что вводится еще одно понятие - "одухотворение", говорится о глубокой и искренней любви к совершенству. Что есть глубокая любовь к совершенству, не очень понятная без примеров вещь? Неясно почему глубокая любовь к истине не может нести одухотворение, хотя истина не всегда красива, и говорить о совершенстве при некоторых видах истины не приходится. Каковы еще свойства и принципы этого самого глубокого совершенства? Как убедиться в их истинности? Нужно быть опытной и умудренной личностью, чтобы не впасть в ошибки. Ведь теория расового превосходства вполне вписывается в любовь к совершенству. А вот всякого рода истина не всегда красива и говорит о том, что несовершенства в мире много, совершенство как таковое скорее ориентир, который нельзя ни отбросить, чтобы не началось моральное разложение, ни фетишизировать, иначе совершенство может превратиться в уродство.

"Телесное страдание может повести одного человека к беспредметной злобе и животному огрубению, а другого - к очищающей любви и духовной прозорливости". Одному можно устроить пытку, и он "духовно прозреет и возлюбит", а другой - озлобится? Личности - разные, то, что результат может быть разным - банальность. Это что, метод отделения плевел от зерна?

Это знакомая идея о сильной личности, которую страдание возвышает. Это спор между сидевшим легкие лагеря Солженицыным и находившемся на "полюсе лютости" Варламом Шаламовым. Солженицын, весьма умеренно страдавший, утверждал, что именно благодаря страданиям сильный человек становится сильнее, а слабый ломается. Весьма банального вида идея, на мой взгляд, потому что в реальности все зависит не столько от человека, сколько от тяжести страдания, по крайней мере медицинский опыт говорит об этом. Варлам Шаламов же, в отличие от Солженицына, в своем творчестве показывал, что постоянные сильные страдания превращают человека в подобие животного, лишенного большей части спектра чувств. Но, видимо, идея об очищении страданием никак не умрет, хотя и не поддержана ни реальным опытом, которого благодаря массовым репрессиям 20 века более чем достаточно, ни исследованиями врачей и физиологов. Это та идея, которую почему-то возрождается как Феникс, видимо, благодаря чьему-то упрямству, уверенности в том, что после миллиона экспериментов найдется один, который подтвердит "чудный" вымысел. И то, скорее всего этот эксперимент окажется фокусом.

По мнению Ильина ""внешнее" ... может быть только проявлением, обнаружением ... внутреннего добра, или зла, или их трагического смешения, - но само не может быть ни добром, ни злом". Мне кажется, тут сильное упрощение в сторону намерений. Все-таки проявление в виде поступков - нормальное проявление добра и зла. А учитывая конфликты интересов, не всегда можно с точностью сказать для кого поступок окажется добром, для кого злом, даже когда есть некая "метафизическая линейка", позволяющая определить принадлежность к добру или даже определить "силу" добра. Никакое искренне желание совершать добро не гарантирует, что где-то ты не ошибешься, и получишь не вполне добрый результат.

"Человек любовен тогда и постольку, поскольку он обращен к жизненному содержанию силой приемлющего единения, той силой, которая устанавливает живое тождество между приемлющим и приемлемым, увеличивая до беспредельности объем и глубину первого и сообщая второму чувства прощенности, примиренности, достоинства, силы и свободы". Непонятно, что значит "любовен" - термин не раскрыт. Можно предположить, что есть принятие любящим любимого, ощущение себя частью любимого. Христос сказал просто и емко: "Полюбите дальних как ближних".

Трудно не согласиться, что любовь может быть слепа. Но она тогда не замечает уродливого. И значит обращается к НЕобъективно-совершенному в вещах и в людях. Но подозреваю, что любовь сплошь и рядом необъективна, ведь это живое чувство, а не логарифимическая линейка и не розга. "Без духовности - любовь слепа, пристрастна, своекорыстна, подвержена опошлению и уродству". Термин духовности опять-таки достаточно новый в рассуждениях Ильина, он по сути его вводит не объяснив. Это же не "любовность" вроде бы (иначе зачем новый термин вводить). И не "живое тождество". Как-то очень многословно, что для философии нередко, но от этого все равно не меньше раздражает.

Далее интересно. Определение добра и зла. С одной стороны, это развитие уже ранее сказанного "добро есть одухотворенная (или, иначе, религиозно-опредмеченная, от слова "предмет") любовь, зло - противодуховная вражда". Если убрать "опредмеченность", то это близко к "Добро и зло в их существенном содержании определяются через наличность или отсутствие именно этих двух сочетающихся признаков: любви и одухотворения".

А далее неожиданный, но важный пассаж. "Добро по самой природе своей религиозно - ибо оно состоит в зрячей и целостной преданности Божественному". Итак, добро бездоказательно объявляется преданностью Божественному. Тут есть 2 проблемы.

-- Принципиально нерелигиозные люди в таком случае вполне могут быть преданны божественному, не зная об этом, если они истинно добры. "...добро не есть просто "любовь" или просто "духовная" зрячесть: ибо религиозно-неосмысленная страстность и холодная претенциозность не создадут святости" - утверждает Ильин. Теперь в дело пускается "святость" - еще один термин, который непонятно почему должен быть связан с добром. Не каждый добрый человек святой, и пока что мы именно о Добре говорили. Честное слово, это какая-то игра в наперстки, где в непонятно, что в каком стакане лежит.

-- Люди религиозные могут творить Зло именем Бога. При этом вполне утверждая, что Зло и Бог несовместны, и все, что от Бога - добро. Тут огромное количество вопросов и по теодицее, и по самому принципу приписывания добра или блага божественному промыслу, хотя почему человек так решил, что божественный промысел добр, - непонятно. То есть хочется, чтобы так было, это ясно - человеку нужна моральная устойчивость вне себя (Если помните, Камю это отрицал достаточно убедительно: человек способен на принципы, зная, что он смертен и не веря в имманентную присущность божьему замыслу добра). Да и сам Бог говорит в Библии, что он "ревнивый", то есть требующий ревностного служения, без оглядки и раздумий, что означает, что в общем-то какие-либо причины на оглядки и раздумья Богу не важны: служи ревностно и все тут, как говорится, хоть подохни, а ревностно служи, смерть твоя неважна. Старый Завет вообще очень жёсткая книга по мнению многих людей, в том числе священников, и предполагается некоторыми, что Старый Завет - книга, написанная людьми, а Новый - Богом. Истина известна ли кому-то? Но лично мне кажется, что как раз Старый Завет надиктован писцам Богом, как Коран Мухаммеду. А вот Новый Завет точно писался учениками Христа, просто людьми.

Далее Ильин продолжает заниматься смысловыми нагромождениями. "Вражда ко злу не есть зло". Зло вполне может порождать другое зло, враждебное первому. "Кровная месть" - яркий пример. Вообще нормально, когда Зло отрицает другое Зло и они соревнуются, кто злее. Многие войны устроены именно так.

"Только духовно-слепой может восхвалять любовь как таковую, принимая ее за высшее достижение". Конечно же восхваление любви как таковой не означает принятие ее за высшее достижение, тем более непонятно высшее достижение в чем имеется ввиду, в каком соревновании по неведению участвует человек. И тут же "Только человек, мертвый в любви, может восхвалять верный духовный вкус как таковой, принимая его за высшее достижение". А вот почему "верный духовный вкус как таковой" может нравиться только "мертвому в любви"? Истинное духовное чувство, на котором не стоит церковный штамп "одобрено" не является чувством? Не есть ли это церковное высокомерие, и как раз проявление духовной окостенелости?

Может поможет разобраться, что должен ненавидеть "духовный"? "Только духовно слепой" может "осуждать всякое проявление враждебного отвращения". Тоже безо всяких пояснений. Понятное дело, что есть вещи, которые вызывают враждебное отвращение. Дальше довольно непростой вопрос. Можно учить себя сдерживать чувство враждебного отвращения, чтобы оценить поступок непредвзято. Далее очень непростые материи: каковы границы сдерживания, если человек не может себя сдержать, как это оценивать, что из себя представляет природа отвращения с точки зрения психики, психологии и т.п.? Только ответив на эти вопросы, как мне кажется, можно хоть как-то обсудить "духовную слепоту".

"Только человек, мертвый в любви, может ... презирать искреннее и цельное заблуждение духовно-непрозревшей любви". Если б еще понимать, что значит "мертвый в любви" и "духовно непрозревшая любовь". Но если это об отношении к любви без "душнильства", тогда вполне справедливо, что даже удивительно для Ильина.

Надавав множество малосвязанных по смыслу определений, Ильин заключает: "Такова сущность добра и зла". Но не может на этом успокоиться и добавляет: "может быть, христианскому сознанию достаточно вспомнить о наибольшей Евангельской заповеди (полнота любви к совершенному Отцу)". Кстати, что это за "наибольшая" заповедь? Насколько помнится, в Новом Завете как таковой ее нет. Молить Отца Небесного Христос призывает, но любить его точно не заставляет, более того, они нигде в канонических Евангелиях, не говорит, что Отец небесный добр.

И еще лучше: "При таком положении дел внутреннее местонахождение зла и внутренняя преоборимость его становятся вполне очевидными". Да, вот совсем неочевидно, что зло только внутри, что его нет за пределами внутреннего мира человека. Ну вот совсем Ильин не постарался. Получилось многословие, заменяющее емкую глубину.

Далее идут красивые слова: "Настоящее одоление зла совершается через глубинное преображение духовной слепоты - в духовную зрячесть, а замыкающейся, отрицающей вражды в благодатность приемлющей любви". Ну, посмотрим дальше, чтобы это значило.

Но вот ведь в чем дело: "Необходимо, чтобы духовно прозрела не только вражда, но и любовь". Что значит духовно прозрела, не очень понятно, но, вероятно, нужна еще какая-то оценка с точки зрения религиозной: насколько это соответствует канонам религиозного понимания добра и зла. Любовь духовно прозрела - и она уже Добро, видимо. Учитывая, что Добро для Ильина только внутри, вне - в поступках - его нет. Довольно удобно. Поставляешь табак контрабандой на рынок, но делаешь это для интересов Церкви. Вот тебе и безусловное Добро. Духовная зрячесть. Посмотрит такой: "Меня не проведёшь! Добро! Мне отсыпьте 5 бутылок водки и и 2 блока сигарет".

Но нужно чтобы не только Любовь духовно прозрела, нужно, чтобы духовная зрячесть загорелась любовью. Это что ж, нужно смотреть с любовью? На все? Или "враждебное отвращение" тоже допустимо?

"В освобожденной от зла, преображенной душе - одухотворенная любовь становится подлинным, глубочайшим истоком личной жизни, так что все в душе делается ее живым видоизменением: ... и даже та безжалостная вражда ко злу в себе и в других, которая необходима пророку, государственному вождю и воину". Ильин, похоже, скромненько подбирается к главному: назвать Любовью истребление зла в себе и других. "Живое видоизменение" любви. Настолько видоизменение, что, возможно, ее будет и не узнать. Но, посмотрим, что будет далее.

Ильин требует некоего "горения" духа, которое передается другому через любовь. Больше похоже на экстаз или одержимость, эти вещи точно как зараза, распространяются от одного к другому. То есть речь идет не о привычном нам понятии любви, скорее о религиозном экстазе, и даже, может быть, о фанатизме. Тут бы в помощь Ильину Кастанеду и иже с ним, которые так заставляли души гореть любовью, что люди добровольно на смерть соглашались, предварительно отписав проповеднику все имущество.

Нет, Ильин не из таких. Но все же это опасно напоминает.

"Преображение зла только и может быть осуществлено той силой, в слепом искажении которой зло как раз и состоит (еще одно определение зла! - Авт): только сама духовно-зрячая любовь может взять на себя эту задачу и победно разрешить ее до конца; только она может найти доступ в ту бездну слепого ожесточения и безбожного своекорыстия, из глубины которой должно начаться обращение, очищение и перерождение..."

Если оставить то, что Зло не только внутри человека, и говорить об ильинском внутреннем зле, то при всей нечеткости терминов можно согласиться, что только полное понимание своих мотивов помогает выбрать в жизни более удаленный от Зла путь. Но это же психотерапия! Фрейда на Ильина не было.

И тут возникает основной вопрос противодействия толстовству. Может ли Заставление быть способом борьбы со Злом. Обратите внимание, что для Ильина Зло - это только то, что есть во внутренней человеческой жизни, в его мотивациях. Сужение делается, как я полагаю, специально, чтобы легче было подогнать рассуждения о заставлении под теорию.

"Если "человек" и "зло в нем" не одно и то же, то разве нельзя подействовать на человека так, чтобы это воздействие благодетельно передалось именно "злу", в нем живущему? Одним заставлением невозможно победить зло; выводимо ли из этого полное отвержение заставления?"

"Разве глубокое отрицает более элементарное"? Видимо, более элементарным является заставление?

Глава 4. О заставлении и насилии

Вот, собственно, начинается самое для Ильина вкусное.

Неудивительно, что Ильин, так нетрепетно обращающийся с терминологией, такой многословный, склонный к логическим пропускам (возможно, к софистике), вдруг озадачиватеся тем, чтобы точно определить, что такое заставление и что такое насилие.

Зачем использовать нехороший термин насилие, давайте говорить о гораздо более редко используемом термине "заставление". И давайте ему навяжем смысл, вроде бы отличный от насилия. Ну попробуем наговорить много слов, чтобы простофили решили, что это и в самом деле разные вещи.

"Заставлением следует называть такое наложение воли на внутренний или внешний состав человека, которое обращается не к духовному видению и любовному приятию заставляемой души непосредственно, а пытается понудить ее или пресечь ее деятельность".

Ну то есть то же насилие, которое еще и говорит себе " а я вот не буду обращаться к духовному видению или любовному принятию". Видимо, не к чему обращаться, по разным причинам:- например, к духовному видению обращались, его там нет, или "так это мой сосед-мерзавец, который у меня 3 рубля украл, какое принятие".

А что же насилие? Насилие, оказывает - это произвольное воздействие. Не для великой цели. Произвольное воздействие!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

И если ранее было понятно, что насилие - это общая деятельность, частью которой является заставление, то Ильин пытается их разделить полностью, так что они не пересекаются вообще. Уберем некрасивый термин подальше от наших некрасивых дел, и дела будут прекрасны.

Далее Ильин придумывает еще более интересный трюк. Насилие - это заставление от злой души. Заставление от доброй, когда человека запытали до смерти, это не насилие. Убийца ведь такой моральный бывает.

Не грешивший ранее подробностями Ильин как бы радостно просыпается. "...заставление может выражаться в воздействии на мотивы поведения (например: авторитетный приказ, запрет , угроза, бойкот), но может выражаться и в непосредственном воздействии на человеческое тело (напр., толчок, удар, связывание, запирание, убийство). Согласно этому следует различать психическое заставление и физическое заставление; причем и самозаставление, и заставление других может иметь и психический, и физический характер".

"Сущность этого заставления состоит в душевном давлении на волю человека, причем это давление должно побудить его собственную волю к известному решению и, может быть, самозаставлению; строго говоря, это давление может только осложнить или видоизменить мотивационный процесс в душе заставляемого, сообщая ему новые мотивы, не принятые им еще в порядке убежденности и преданности, или усиливая и ослабляя уже имеющиеся". Итак, принуждение должно вызвать у принуждаемого новые душевные мотивы. Как правило, этого не происходит и не может произойти, потому что не изменилось ничего, почему бы человек мог пересмотреть свои взгляды. Он попал в зависимое положение и ему желательно из этого положения выйти. Будет ли тут искренний мотив? Нет. Сколько ни кивай Ильин на сентиментальных моралистов, не представляется возможным понять, как такое вот психическое заставление может "побудить его собственную волю к известному решению и, может быть, самозаставлению". Это ведь не свободная дискуссия, это "понуждение" (еще один термин, походя введенный". Единственное - это различного рода психические сбои и срывы от страха или усталости, когда человек решает, что ну его, буду полностью подчиняться. Собственно, это усмирение. Ничего в мировоззрении может и не измениться, если только человек не слаб и не истощен морально настолько, что готов к любым пресечениям собственного духа, к отказу от оного. Но Ильина это не смущает, он все равно считает, что доказал, что "такое воздействие побуждает и понуждает человека, подходя к нему "извне", но обращаясь к его душе и духу; поэтому можно условиться называть его психическим понуждением". Счастливый человек Ильин.

Далее при рассуждении о физическом заставлении все вроде бы рационально: "возможность физического воздействия на других ради их заставления - не вызывает, по-видимому, сомнений. Однако заслуживает внимания то обстоятельство, что всякое такое воздействие на чужое тело имеет неизбежные психические последствия для заставляемого - начиная от неприятного ощущения (при толчке) и чувства боли (при пытке) и кончая невозможностью делать что угодно (при заключении в тюрьме) и неспособностью желать или делать что бы то ни было (при смертной казни). Огромное большинство этих воздействий (за исключением патологических случаев зверообразно-ожесточенного насилия) осуществляется именно ради таких психических отражений или последствий; этим и объясняется, почему физически-заставляемые обычно пытаются отделаться от заставляющих при помощи уверения их в том, что они "согласны", что "волевое единение" наступило и что дальнейшее подчинение обеспечено".

Но все равно Ильину важно показать, что на самом деле может быть не только "лицемерие или смерть", но и исправление. Что касается физически принуждаемого, то его "принужденность" сама собой угаснет в момент его личного, духовного, чисто внутреннего восстания и утверждения своей настоящей убежденности и искренней преданности. Вот почему осторожнее и точнее говорить не о физическом принуждении, а о физическом понуждении". Опять игра терминами: не принуждение, а понуждение. То есть пытка как предложение осознать свою испорченность. Да и потом, унижения могут так разорвать и исказить внутренний мир, что человек начнет верить, что он воплощение зла и достоин смерти. Фильм "Хороший человек вспоминается". Там ведь все по Ильину. Когда "хороший человек" пытками очередную развратную девицу заставляет понять, как она плоха и достойна смерти, он ее убивает. Очень действенно. Поняла))).

То есть психическое принуждение объяснило, но не изменило. Долой современную психологию, долой науку, долой изучение связей нейронов.. Давайте сделаем больно. Конечно, если человек и ранее понимал свою испорченность, но не мог с ней справиться, он под пытками перейдет к острому осознанию проблемы. Мол, вот чем все закончилось. Мол, так мне и надо. Давайте по-чертячьи, будем пытать, пока он духовно не излечится, не переделает сам себя.

Увлеченный классификатор Ильин разделяет также воздействие на делание и на неделание. Воздействиие на неделание он называет пресечением (то есть лишением возможности делать зло?). И завершает свою классификацию следующими существующими видами "ненасилия": самопонуждение, самопринуждение, психическое понуждение, физическое понуждение и пресечение.

Еще раз Ильин пишет, что "сохранить термин "насилия" для обозначения всех случаев предосудительного заставления, исходящего из злой души или направляющего на зло, - и установить другие термины для обозначения непредосудительного заставления, исходящего от доброжелательной души или понуждающего ко благу". И отсюда еще раз критика Толстовцев.

"Замечательно, что Л. Н. Толстой и его школа совершенно не замечают сложности всего этого явления. Они знают только один термин, и притом именно тот, который предрешает весь вопрос своей аффективной окраской. Они говорят и пишут только о насилии и, выбрав этот неудачный, отвращающий термин, обеспечивают себе пристрастное и ослепленное отношение ко всей проблеме в целом".

Ильину кажется, что он пожонглировав терминами, определил сложность темы? Представляется, что пока сложность только многословием определяется.

"Справедливость требует признать, что все эти осуждения не относятся ими [толстовцами] к внутреннему самозаставлению, которое упрощенно характеризуется как "насилие духа над плотью" и допускается в порядке нравственного делания. Однако пределами "своего тела" допустимость заставления и ограничивается: "чужая плоть" имеет "своего хозяина" и поэтому "насилие", направленное на другого, "не нужно"; ведь невозможно доказать, что "другой" неспособен к верному самоуправлению изнутри, а отрицать "свободу" и "человека" недопустимо".

Мне кажется, что фишка в том, что Ильин упоминает о том, что физическое заставление (пытка) может повести по пути лицемерия, но может, якобы, побудить осознание своей злобности (возможно, из-за которой человек попал в роль жертвы). Пока эта мысль не "педалируется". Посмотрим, что будет дальше.

Глава 5. О психическом понуждении

Среди упреков в упрощениях толстовцам предъявляется еще и отрицание "психического понуждения других и психического насилия над другими".

Не упустив возможность заявить, что "заставляющий" совсем не делает тем самым злое дело, и не только тогда, когда он заставляет самого себя, но и тогда, когда он заставляет других" Ильин рассматривает психическое принуждение.

Он подробно рассматривает случаи неумения и нежелания самодисциплины и управления своей жизнью - "неспособность к такому душевному и телесному самопонуждению: или непропорциональную слабость понуждающей воли, или непропорциональную силу дурных страстей, или то и другое вместе". То, что эти проблемы сегодня эффективно изучаются медициной, личностной и социальной психологией ему, конечно, не могло быть известно. Хотя Фрейд уже прогремел, и современная психология начала свой путь. Но все равно, во-многом позиция Ильина мне представляется архаичной именно по причине отсутствия знаний - их тогда у него просто не могло быть.

Естественно, Ильин отмечает: "Понятно, что человек тем более нуждается в этом содействии, в этой духовной помощи со стороны, чем менее его жизнь строится силами очевидности и любви и чем менее он способен к самозаставлению. Самое поведение такого человека, его слова, его волеизъявления, его поступки - взывают ко всем окружающим о волевой помощи". Ну и еще одна вишенка на торте: "Бесхарактерный человек изнемогает, не справляясь с задачей духовного самовоспитания; ему не удается определить и ограничить себя волей; ему объективно необходима помощь со стороны, и, не находя ее, он предается необуздываемому течению страстей и пороков. Напрасно было бы ссылаться перед лицом этой задачи на "чужого хозяина" и на "личное самоуправление"... Все многое множество людей, не выработавших в себе волевого характера, не имеющих ни "царя в голове", ни властвующих святынь в сердце, доказывает каждым своим поступком свою неспособность к самоуправлению и свою потребность в социальном воспитании". Бесхарактерный человек имеет необходимость управления, в том числе социального управления, так это вполне можно перевести на обычный язык.

Да и кто бы возражал. Только, как говорится, посмотрим, какие будут детали, какой дьявол сможет в них скрыться.

"Все люди непрерывно воспитывают друг друга" - это как минимум сильное преувеличение. Выстраивание социальных и личностных границ "всяким проявлением своим: ответом и интонацией, улыбкой и ее отсутствием, приходом и уходом, восклицанием и умолчанием, просьбой и требованием, обращением и бойкотом", то есть с помощью реакций - это не воспитание. Это опыт социальной жизни. Воспитание - это сознательное обращение с другим человеком с целью приобретения им правил, знаний, навыков. Воспитание обычно воспринимается как разновидность развития личности. То, что пишет Ильин - это попытка исказить смысл для того, чтобы создать базу для дальнейших рассуждений. "Каждое возражение, каждое неодобрение, каждый протест исправляет и подкрепляет внешнюю грань человеческой личности: человек есть существо общественно зависимое и общественно приспособляющееся, и чем бесхарактернее человек, тем сильнее действует этот закон возврата и отражения. Но именно поэтому отсутствие возражения, неодобрения и протеста придает внешней грани человеческого существа уверенную развязность, дурную беспорядочность, склонность к безудержному напору". Другими словами, нужно возражать и не одобрять. Да, возражать и не одобрять нужно, но это не воспитание как таковое. Кроме того, в авторитарной стране возражать власти и не одобрять ее - чревато тем, что могут обвинить в "экстремизме", то есть крайних действиях, которые и выражены были как раз в неодобрении и протесте. Так что идеология Ильина очень явно выгодна любой власти - она имеет обязанность (!) воспитания, чтобы не было "уверенной развязности, дурной беспорядочности, склонности к безудержному напору". При этом, правда, ее действия нередко отличаются "уверенной развязностью, дурной беспорядочностью, склонностью к безудержному напору". Вспомним хотя бы опричников Ивана Грозного, да и вообще все его царствование отличалось брутальной, не имеющей границ властностью, нередко граничащей с глумлением и принципиальной негуманностью.

Отсутствие "воспитания" может "быть равносильно попущению, потаканию, соучастию. Во взаимном общественном воспитании людей - как младших, так и старших, как начальствующих, так и подчиненных - необходимо не только мягкое "нет" в ореоле уговаривающей любви, но и твердое "нет" в атмосфере наступающего разъединения и вот уже наступившего отрыва".

Неужели Ильин против Сталина или Ивана Грозного? Да вряд ли. Это он о простых людишках, от их недовоспитанности все зло).

Вроде бы правильная фраза "От Бога и от природы устроено так, что люди "влияют" друг на друга не только преднамеренно, но и непреднамеренно; и избежать этого нельзя". Но трактоваться будет она так, что сама природа такова, что влиять на людей нужно, то есть воспитывать, то есть психически (на самом деле и физически) заставлять. Социальные правила и отстаивание личных интересов приводят и к физическому насилию (дракам в частности), и психологическому насилию, и к административному принуждению и сдерживанию. Но придавать этому метафизический смысл? Это необычно как минимум.

Так много букв использовалось для того, чтобы основное высказать и выделить курсивом: "воля к чужому волению помогает безвольному осуществить волевой акт". То есть то же, что корабли лавировали, лавировали, да не вылавировали. Волевой акт был осуществлен другими.

Далее идут, на мой взгляд, вполне верные рассуждения. "Человек с детства воспринимает в душу поток чужого воспитывающего волеизъявления". "В процессе духовного роста человечества запасы верно направленной волевой энергии накопляются, отрешаются от единичных, субъективных носителей, находят себе новые, неумирающие, общественно организованные центры и способы воздействия и в этом сосредоточенном и закрепленном виде передаются из поколения в поколения". "И задача этого воздействия на его [человека] автономную волю состоит в том, чтобы побудить его самого к необходимому и духовно верному автономному самопринуждению" "Задача общественно-организованного психического понуждения сводится к укреплению и исправлению духовного самозаставления человека". "...необходимо признать, что правовые и государственные законы суть не законы насилия, а законы психического понуждения, преследующие именно эту цель и обращающиеся к автономным субъектам права для того, чтобы суггестивно сообщить их воле верное направление для саморуководства и самовоспитания".

И все эти правильные рассуждения приводят к верному заключению, что понуждения всех уровней приводят к опасению последствий в общении, в привлечении к ответственности и т.п.

Но заключение всех рассуждений выделяет только страх. То есть, создается впечатление, что только из-за страха возможен порядок в обществе и личной жизни. По крайней мере все остальные особенности воспитания и социальной регуляции, связанные с осознанностью, совестью и т.п. проговариваются очень быстро, и на фоне рассуждений о страхе, эвфемически названном опасением (Ильин, похоже, вообще любит эвфемизмами заменять жесткие, неприятные понятия), теряются, имеют малое значение.

И вот следующий шаг на "желтой дороге к счастью". "Но если всего этого психического понуждения оказывается недостаточно и понуждаемый все-таки предпочитает не "усматривать" и не подвергать себя необходимому самопринуждению? Тогда остается два исхода: или предоставить ему свободу произвола и злодеяния, признать, что приказ и запрет не поддерживаются ничем, кроме порицания и бойкота, и тем самым придвинуть к порочной и злой воле соблазнительную идею внешней беспрепятственности, или же обратиться к физическому воздействию..."

Глава 6. О физическом понуждении и пресечении

Ок. Что там, на очередной станции пути к счастью?

Конечно, обоснование того, что физическое побуждение не есть зло. Много примеров. Но все они - аналогии, причем "якобы" аналогии. Деньги не виноваты в растратах мота. Бездарный хирург компроментирует хирургию. Ампутация крайнее средство, но всегда ли без него можно обойтись. Если ребенок ушибся о стул, то не надо ребенку говорить, чтобы он стул ударил. "Тому, кто не выдержал искушения, свойственно винить во всем искушающие обстоятельства, а слабый человек обвиняет во всех своих падениях "попутывающего" черта".

И вот делается такое заявление-вывод. "Аналитические соображения, изложенные выше, заставляют признать, что физическое понуждение человека человеком не есть зло и, далее, что зло отнюдь не сводимо ни к причинению физических страданий ближнему, ни к воздействию на дух человека через посредство его тела".

Доказательство, изложенное выше является индуктивным, плюс основано на аналогиях. Индуктивные доказательства и аналогии годны только для выдвижения гипотез, но не являются доказательствами. Поэтому употреблять слова "заставляют признать" в выводах неуместно, это две логические ошибки.

Ну а вот это предложение мне кажется совершенно фантастической уловкой: "Внешнее физическое воздействие как таковое не есть зло уже по одному тому, что ничто внешнее само по себе не может быть ни добром, ни злом: оно может быть только проявлением внутреннего добра или зла". Таким образом выдается индульгенция - внешнее воздействие не добро, ни зло. Чтобы там ни было внутри, можешь мучать и пытать, ведь это внешнее воздействие, и оно не имеет окраски моральной. Но делается для чего? Для изменения морального состояния безвольного или заблудшего. Причем результат зависит только от того, что внутри у психа: желание казнить во имя того, что он считает добром или желания казнить для того, что он считает злом. И - редкое дело - Ильин дает пример: "имеет смысл сказать, что "свирепая мстительность есть зло", но не имеет смысла сказать, что "кровавый разрез есть зло".

А вот еще замечательная замечательность. "Всякое преднамеренное физическое воздействие на другого есть, конечно, проявление волевого усилия и волевого действия; однако усилие воли само по себе не есть зло: ибо оно может прямо обслуживать требования очевидности и любви, оно может порываться им навстречу, оно может условно предварять и временно заменять их". Физическое воздействие относят к проявлениям волевого усилия. Само по себе спорно, потому что нередко физическое воздействие есть проявление страстного желания, так что усилие может быть направлено только на его сдерживание. Но даже отнеся физическое воздействие к более широкому классу "проявлений волевых усилий", то есть опять используя столь любимые эвфемизмы, Ильин не доказывает, что физическое усилие не есть зло. Общий класс состоит как из злых волевых усилий, так и не являющихся злыми. То есть отсутствие зла не является признакообразующим для волевого усилия. Поэтому отнесение физического воздействия к "проявлениям волевого усилия" ничего не доказывает. Ильин рассуждает по принципу: "львы - большие кошки". Кошки ловят мышей. Значит львы ловят мышей". Это логическая ошибка неправильного приписывания общего свойства всему классу. Львы и кошки относятся к семейству кошачьих не потому что представители семейства кошачьих в обязательном порядке должны ловить мышей, а по иным биологическим особенностям.

Далее идет пример: ребенка обещают запереть, если он отправится на лодке в бурное море, и из-за непослушания запирают. Пример интересен тем, что он прямо сплошная очевидность. Во-первых, объект заставления - недееспособное лицо, которое ограничено в принятии решений в силу возраста. Поэтому пример на самом деле специфичен, не общего плана. Свободу ограничивают, во-первых, не только ради наказания: запирание не дает ребенку добраться до лодки, то есть явно к его благу. Во-вторых, заставление здесь достаточно гуманное. Пример выбран крайне очевидный и "мягкий".

Пример этот говорит всё же и о том, что свобода кончается там, где начинаются права другого. Всегда есть взаимопротиворечащие интересы, которые нужно разрешать. В социальном плане это решается тем, что превалируют интересы всего общества, среди отдельных граждан побеждают те, чьи права больше (в данном случае недееспособный имеет меньше прав), в случае равенства прав и невозможности договориться действует административное право, в отдельных случаях - уголовное право, в иных - гражданское.

Я не философ, но, по-моему, философия и социология исследовали права личности, ограничения и свободу действий очень подробно. Ильин пытается сказать свое слово, невзирая на все достижения в этой области.

То есть, представляется, что заставления в той или иной форме в обществе неизбежны, вопрос в мере. Ничего нового не скажу: чем реже без этого удается обойтись, и чем менее жестка форма, тем лучше, потому что любое заставление, если, конечно, человека не сломить, вызывает сопротивление и недовольство, порождает новое насилие, а зачастую оказывается бесполезным. Вспомните русскую поговорку о том, что "тюрьма еще никого не исправила".

Ильин утверждает, что физическое заставление "нисколько не враждебно ни духу, ни любви. Оно есть проявление того, что заставляющий обращается в заставляемом не непосредственно к очевидности и любви, которые принципиально и по существу совсем невынудимы, а к его воле, подвергая ее через посредство тела понуждению или прямому внешнему ограничению. Такое понуждение и пресечение - может проистекать не из зла, может подвигать человека не ко злу, может иметь в виду не злую цель". Тут прямо хочется вспомнить, что дорога в ад вымощена благими намерениями. И исторический опыт (НКВД, ЧК, опричники) говорит, что нередко, когда увеличивают свободу физических воздействий, "служители добра" заботятся о противодействии злу гораздо меньше, чем об отчетности, согласно которой они сохранят свою работу, то есть на самом деле спокойно служат злу.

Физическое насилие с точки зрения Ильина "не отрицают любви и любовного единения, совсем не стремятся обессилить их, выродить и погасить: они апеллируют только не к любви, а к человеческой воле, или понуждая ее к самопринуждению, или пресекая ее внешние злые проявления". Слово "обращается" по отношению к воле странно. По-сути идет отмена воли, т.е. принятия решений. Человека превращают в орудие чужой воли, и все рассуждения Ильина выглядят странно.

"...однако противолюбовность противолюбовного понуждения совсем не свидетельствует о противолюбовности всякого понуждения. Правда, бывает так, что люди, понуждая других, впадают в озлобление или становятся профессиональными пресекателями от внутренней злобности (тюремщики, палачи); но позволительно ли обобщать это в том смысле, что всякий, участвующий в понуждении или пресечении, ненавистничает или что понуждение совершается ради взаимного озлобления? Разве есть такое дело или такая профессия, при которых люди не впадали бы в злобу или ненависть?"

Палачи - разве нет? Они просто делают свое дело, не испытывая особых чувств. И ПРАВДА:

"Но именно те, кто творят государственное понуждение или пресечение, - нуждаются не в злобе, а в беспристрастии, не в ненависти, а в выдержанном душевном равновесии, не в мстительности, а в справедливости. Правда, им необходима волевая выдержка, строгость и личная храбрость; но разве это то же самое, что злоба и ненависть? Правда, они должны быть свободны от попускающей сентиментальности и беспочвенной жалостливости; но разве это есть то же самое, что любовь и духовное единение? Конечно, озлобленный заставитель духовно вредит и заставляемому, и другим людям, и всему государству; но откуда же известно, что всякий, пресекающий злодейство, - есть человеконенавистник? Откуда берется вся эта сказка о добрых, притесняемых злодеях и о злодейски оскорбленных, порочно ненавистничающих государственных деятелях? И не следует ли покончить раз навсегда с этой глупой и вредной сказкой?"

Ну, собственно, к этому и двигались. Есть волшебное слово злодей, оправдывающее скотское обращение к человеку, зачастую просто уничтожающее и калечащее, якобы решающее тем самым проблему на корню, последнее объявляется заставлением, а требование соблюдения разумной меры и закона презрительно называется жалостливостью, этаким старушечьим, мамкиным свойством. Это, конечно, презрение к жалости, которого в тексте Ильина много, хотя он далее много работает с тем, чтобы доказать, что это все-таки не так, просто нет иного выбора. Вообще, в тексте Ильина непроговариваемо присутствует дегуманизация, что особенно заметно в 18 главе, где человеку даются характеристики, как сказал бы Пушкин - "писанные кнутом".

"...слишком часто бывает так, что зло приятно людям, а добро неприятно". Ну,я понял так, что это о другом: вредное как правило привлекает, полезное как правило требует много труда и доставляет мало чувственных радостей.

"истинный воспитатель знает, что любовь к воспитываемому совсем не должна выражаться в доставлении ему удовольствий и в опасливом ограждении его от страданий. Напротив, именно в страданиях, особенно посылаемых человеку в мудрой мере, душа углубляется, крепнет и прозревает; и именно в удовольствиях, особенно при несоблюдении в них мудрой меры, душа предается злым страстям, и слепнет". Опять подмена. Воспитание - это не физическое заставление. Наказание может быть частью воспитания, но не равно ему. А речь идет о заставлении разного рода. Так же и жизненные невзгоды укрепляют. Но мы не рассматриваем жизнь как наказание (хотя по индуистко-буддийским понятиям кармы и исламской предопределенности можно бы ее в некоторых случаях таковой считать). Если в жизни есть возможность проявлять волевой акт, то страдания иногда способствуют укреплению лучших сил. Но это невозможно в заставлении. Заставление - это пресечение воли, несвобода. Это всегда должна быть крайняя мера, без которой обойтись невозможно, и нужно понимать, что это ни в коей мере не может быть воспитанием как таковым.

Вспомним Сталина. Существует мнение, что он не верил в перевоспитание. Лагеря, в частности не перевоспитывали - они именно пресекали, причем так, что большинство людей в них погибали. Что это было для страны? Попавшие в лагеря считались врагами народа. Фильмы для детей и детские книжки были наполнены историями о том, как дети обнаруживают врагов народа. Атмосфера доносительства была всеобщей. Если читать текст Ильина дальше, то можно найти все это. Но в чем положительный момент всей этой удушающей атмосферы страха и пропагандистского оглупления - непонятно. Миф о том, что Сталин был эффективным менеджером развеян экономистом Гуриевым при анализе данных статотчетности тех лет. При стравнеии с Турцией и Японией уровень жизни, рассматриваемый как одна из целей экономического развития, оказался самым низким. Более того, дополнительные исследования показали, что уровень жизни при Сталине был ниже чем даже в Китае при Мао.

Сейчас не помню, о какой именно книге идет речь, но при анализе истории коммуны Макаренко, где удавалось коллективным трудом перевоспитывать бывших беспризорников, авторы посчитали, что коммуна была закрыта не без участия Сталина, который с одной стороны хвастался результатами Макаренко, а с другой стороны - принципиально не верил в перевоспитание. Книга Макаренко, если я верно помню, при жизни Сталина не переиздавалась.

"...понуждение есть проявление не злобы, а духовной требовательности, волевой твердости и строгости, а строгость, твердость и требовательность совсем не противолюбовны; и задача понуждения состоит совсем не в насаждении вражды и ненависти, а наоборот - в пресечении душевного механизма ненависти и вражды, стремящегося вырваться наружу и закрепить себя в непоправимых поступках".

Строгость, твердость и требовательность к любви как таковой отношения не имеют. Они есть волевые качества, позволяющие добиваться целей. И если ты любишь и уважаешь человека, у которого есть враги, искренне доверяешь ему, то скорее всего, если ты занимаешься наказаниями, ты будешь ради того, кого любишь и уважаешь, строг и требователен, но любовь к наказуемым искренняя вряд ли возможна, не о них палач заботится - об издающем приказы и о своей судьбе, он должен доказывать профпригодность, иначе беспристрастно будет отнесен ко злу и заставлен.

Глава 7. О силе и зле

Но вот кажется Ильин сейчас меня разоблачит: "По-видимому, в физическом понуждении и пресечении как способе воздействия есть три момента, которые могут казаться противодуховными и противолюбовными: во-первых, обращение к человеческой воле как таковой помимо очевидности и любви, во-вторых, воздействие на чужую волю независимо от ее согласия и, может быть, даже вопреки ее согласию, и, в-третьих, воздействие на чужую волю через тело понуждаемого".

Казалось бы. Но Ильин все оправдывает однообразно: физическое насилие "может быть и должно быть не противодуховным и не противолюбовным".

Но ведь до этого было об ограничении воли. А тут другая ипостась. Это же все одно и тоже: "цель оправдывает средства", "лес рубят - щепки летят".

Не могу не согласиться с Ильиным в том, что "духовность человека состоит в том, что он сам, автономно ищет, желает и имеет в виду объективное совершенство, воспитывая себя к этому видению и творчеству".

И действительно, если "оказывается, что силы его души фактически поглощены противо-духовными содержаниями и противолюбовными стремлениями, духовное око его закрыто или ослеплено, страсти и деяния его дышат враждой и разъединением. Он осуществляет не духовность свою, а противодуховность, и присущая ему сила любовного приятия - извращена и губительна. Очевидность не правит ее волей, любовь не насыщает ее; он живет и действует не как духовно-свободный господин своей души и своего поведения, а как беспомощный раб своих злых влечений и душевных механизмов". Это зависимости, говоря современным языком, механизмы их достаточно хорошо изучены, чтобы применять терапию, не всегда, к сожалению, успешную. Но все же успешной больше.

Наблюдение Ильина верное: "Его [такого человека] личность состоит из мертвеющего духа и напряженно живущей противодуховности, из угасающей любви, холодно-безразличного цинизма и жгучей злобы".

Но вместо терапии предлагается другое лекарство: "И вот именно двойственный состав его личности ставит перед другими, духовно-здоровыми людьми задачу понуждения и пресечения".

К сожалению, единственное лекарство от всех болезней. И эффективность пока Ильиным не доказана. Уже в начале 20 века были заложены основы современной психологии, но Ильин, видимо, об этом мог не знать. Но современные читатели должны же знать, что такое зависимости, и что лечатся они не заставлением. Оно может быть частью лечения (на период ломки), но не единственным лечением.

Ильин переходит от порочных к злодеям, никак это не отметив, как будто порочный и злодей - это одно и то же. Похоже на подмену понятий, ведь к злодею заставления гораздо более применимы, более того, во многих случаях общество их использует, и применение не вызывает особых вопросов.

Действительно, среди пороков есть те, которые приносят вред не только самому порочному человеку, но прежде всего окружающим. Насильники, педофилы, маньяки убийцы и т.п.

Тут и явные болезни, вроде некрофилии, которые, вряд ли сейчас лечат. И состояния, которые, на мой взгляд, тоже являются болезнями, но общество отказывается их признать таковыми, потому что болезни эти отвратительны, и гораздо проще признать этих людей преступниками, чем изучать и изолировать от общества прежде всего по медицинским показаниям. В период обострений эти люди не способны себя контролировать, поэтому изоляция тут давнее решение. Но изоляция в тюрьме только предохраняет общество, но не несет обществу более перспективной помощи. Изучение и лечение дает надежду как на раннюю профилактику, так и на лечение.

"Настаивать на том, что внешнее давление на эту "волю" допустимо только с ее предварительного согласия, может только духовно и психологически наивный человек: ибо только духовная наивность способна благоговеть перед автономией злобной похоти, и только психологическая наивность может допустить, что злая похоть изъявит свое согласие на то, чтобы внешнее вмешательство лишило ее своих наслаждений. Поэтому не следует ослепляться и затрудняться этим "несогласием" злодейской похоти. Злодей, конечно, "не согласен" на это злобой своей, и это естественно, ибо зло было бы не злом, а добродушной слабостью, если бы оно мирилось с противодействием"

Надо сказать, что Ильин сгущает краски. Даже маньяки имеют моменты, когда они готовы лечиться, до такой степени им надоедает то, что они делают. Известно, что многие оставляют на месте преступления следы, которые потом приводят к их поимке, то есть моменты, когда злодеи мечтают о возможности избавиться от своего порока есть. То, что ни общество, ни медицина, не готовы к этому - объективная реальность, фаза развития знаний. Так что, злая похоть вполне может изъявить свое согласие на то, чтобы вмешательство лишило ее своих наслаждений.

Зачем Ильину нужно сгущать краски? Это, наверное, понятно. Мы все этим грешим, добавляя эмоциональности для воздействия на оппонентов. Так что мне представляется, что он - манипулятор. Замена термина "насилие" на "заставление", описание наиболее легких наказаний приучает к мысли, что наказания - это не так уж страшно и очень даже полезно. Превращение развратника в страшного злодея должно показать, что те, кто "поражен" злой похотью, - злодеи, т.е. те, кого нужно наказывать.

Все это для того, чтобы была спокойно воспринята фраза: "физическое воздействие на другого человека против его согласия и в знак решительного волевого сопротивления его духовно неодобряемому, внешнему поведению может оказываться единственным духовно-точным и духовно-искренним словом общения между людьми".

И еще "красивше" (не могу использовать словосочетание "более красиво", это недостаточно хорошо подходит к характеристике пассажа Ильина): "это воздействие, душевно напрягая и потрясая обе стороны и формулируя их духовное расхождение и борьбу на языке физической силы, отнюдь не становится враждебным ни верно понятой духовности человека, ни верно понятой любви". Что за душевное напряжение и потрясение на стороне наказующего? Что за борьба на стороне физической силы? Тот, кого избивают или пытают, физически терпит? И это вот такая борьба: сторонник добра должен посильнее бить, чтобы победить, сторонник зла должен терпеть, чтобы победить. Кто первый сдался - того и тапки. Замечательная борьба! У всех равные возможности).

Что такое в данном контексте "верно понятая духовность"? Очень не хочется, чтобы объяснили. Больно же, судя по описанию.

И Ильин открыто (читатель уже подготовлен) пишет следующее: "считая злодея по совести - буйным очагом противодуховности и видя тщету духовного и словесного понуждения, он не может, не смеет, не должен воздерживаться от внешнего пресечения".

Но уже говорилось, что

1) основой многих пороков являются зависимости. Медицина и психология далеко продвинулись в лечении зависимостей.

2) Внешнее воздействие и сейчас применяется в тех случаях, когда носитель зависимости (болезненного пристрастия) опасен для других (иногда для себя - тяга к самоубийству)

3) многие тяжелые формы пороков общество пока не склонно рассматривать, как зависимости, а рассматривает исключительно с уголовной точки зрения, которая всегда использует того или иного рода заставления.

4) исключительно заставления не дают решения проблемы в долгосрочной перспективе, что могло бы дать изучение.

5) При отсутствии зависимостей и пороков, зло обычно проявляется в эго (презрении к интересам других), отсутсвии эмпатии (разного рода психопаты и нарциссы), манипулировании судьбами людей и порою целых стран ради личных интересов или фетишизированных теорий. В этих случаях для обуздывания страстей используются различные властные структуры и право: уголовное, административное, гражданское. И вроде до последнего времени все неплохо работало без заставления.

Поэтому очень средневеково выглядят высказывания: "тело человека не выше его души и не священнее его духа, оно совсем не есть неприкосновенное святилище злобы или неприступное убежище порочных страстей. Тело злодея есть его орудие, его орган, оно не отдельно от него, он в нем присутствует, он в него влит и через него изливает себя в мир. Его тело есть территория его злобы, и эта духовно опустошенная территория отнюдь не экстерриториальна для чужого духа. Благоговейный трепет перед телом злодея, не трепещущего перед лицом Божиим, противоестествен: это моральный предрассудок, духовное малодушие, безволие, сентиментальное суеверие. Этот трепет, сковывающий каким-то психозом здоровый и верный порыв духа, - ведет человека под флагом "непротивления злу насилием" к полному несопротивлению злу, т. е. к духовному дезертирству, предательству, пособничеству и саморастлению".

Ну и припечатал "несопротивленцев".

Не зря) Хотя Толстовство было кратковременным увлечением и серьезных последствий в России и мире не имело, но сходная моральная политика Махатмы Ганди привела к отделению Индии от Британской империи, т.е. к изменению мирового процесса.

Но все равно интересно, что Ильина толстовство подвигло написать огромную эмоциональную отповедь.

"...человек, творящий понуждение или пресечение от лица духа - не делает понуждаемого средством для своего интереса и своей похоти, не отрицает его автономной духовности, не предлагает ему стать покорной одушевленной вещью, не делает его жертвой своего произвола". Ок. Согласиться не могу. Знаю, что вытворяют пресекатели. К счастью, не на себе. Посмотрим, что будет дальше.

"Насильник нападает, пресекающий отражает. Насильник требует покорности себе самому, понудитель требует повиновения духу и его законам. Насильник презирает духовное начало в человеке, понудитель чтит его и обороняет. Насильник своекорыстно ненавистничает, пресекающий движим не злобой и не жадностью, а справедливым предметным гневом".

Ок. Понудитель чтит духовное начало в человеке. В чем это выражается?

Опричники вроде тоже требовали повиновения нравственным принципам, недаром с метлой рыскали, зло выметали. Прямо очень напоминает Ильина. Хочется добавить: если все так хорошо, почему же оно так мерзко?

То есть, по логике Ильина любой представитель власти, который формально за соблюдение законов и того, что он понимает под добром (иногда мздоимство), повинуется духу и обороняет его.

Инквизиция еще больше подходит под Ильинское определение.

И тут же Ильин делает аффирмацию, выдавая ее за вывод: "все учение о противодуховности и противолюбовности физического понуждения и пресечения, направленного против злодея, падает как несостоятельное, как предрассудок и суеверие". То есть, он уже много раз повторил это в разных сочетаниях. И наконец, повторил еще раз, уже представив, как вывод.

Использование выражения "то есть" не слишком убеждает.

Несостоятельности как раз Ильин не доказал, просто гипотезу представил.

Далее Ильин опять в своем излюбленном стиле "шаг за шагом", с постепенным нарастанием пафоса и откровенности повторяет: "Человек гибнет не только тогда... когда ему трудно жить или невозможно поддерживать свое существование, а тогда, когда он живет унизительно и умирает позорно: не тогда, когда он страдает или терпит лишения и беды, а когда он предается злу". Как всегда хочется сказать: "да, зерно истины в этом есть, но все зависит от конкретной реализации. Когда и как, в каких случаях и до какой степени". Интересно, к чему же приведет это вкрадчивое нагнетание и почему оно такое вкрадчивое и долгое?

"...именно физическое насилие [Ильин проговариватеся - именно насилие, а не мягко звучащее заставление!] ведет нередко к обратному результату: к очищению души, укреплению и закалению духовной воли". Примеров Ильин не приводит, но мне все же кажется, что такое может быть, но не часто и в специфических случаях, когда человека просто не поломали из-за какого-нибудь нарушения правила, где никто не пострадал. И если говорить о "физическом насилии" как о лечении, то в современной медицине случаев заставления практически не бывает, только там, где еще практикуется средневековое лечение. В основном этим страдают психиатрические заведения, особенно тюремные. Еще раз хочу сказать, что даже многие маньяки бывают в состояних прояснения сознания, когда они готовы пойти на многое, чтобы жуткие приступы, с которыми они не могут справиться, не повторялись. А значит, получить согласие на лечение даже в таких сложных случаях бывает возможно. В свое время работала в Ростове клиника, где лечили маньяков. Потенциальные, которые еще не успели что-то страшное натворить, съезжались со всей России. К сожалению, буквально один неудачный случай многое изменил в судьбе клиники.

Зло, как справедливо замечает Ильин, редко (думаю, что совсем) не использует насилие, чтобы проникнуть в душу. Понятное дело, человека подчинить на начальных этапах можно только приятными для него вещами, и только когда он уже во власти, вступает в действие насилие, которое оформляет отношения, закрепляет и пролонгирует. И, в общем-то, тут ничего нового нет.

Поэтому вот это заявление Ильина очень пафосное, но реально мало что добавляет: "... надо признать, что внешнее насилие проявляет зло и закрепляет его действие, но зло совсем не определяется и не исчерпывается внешним насилием.

Таково правильно понятое соотношение между физическим понуждением, насилием и злом".

Глава 8. Постановка проблемы

Но что интересно, только сейчас, на восьмой главе, Ильин "обозначает проблему": "о духовной допустимости сопротивления злу посредством физического понуждения и пресечения". Хочется спросить, ну а чем же ты раньше занимался? Но посмотрим, может удастся понять, почему раньше проблема была не поставлена, но теперь она будет именно поставлена.

Ах, вот в чем дело! "... проблему невозможно ставить до тех пор, пока не установлены и не определены скрытые за ней реальные, предметные величины. Как рассуждать о зле, не обозначив и не раскрыв его подлинную природу? Что можно высказать о понуждении, если смешать его с насилием и не видеть ни его духовной функции, ни его мотивов, ни его назначения? Позволительно ли ссылаться на природу добра, полагая, что его сущность общеизвестна, и не замечая того, что она упрощается и искажается в рассуждении? Что может получиться в результате, кроме несостоятельного вопроса и несостоятельного ответа?"

Что тут скажешь, если определений злу уже было дано Ильиным множество. Об отличии понуждения от насилия Ильин распространялся столько, что уже непонятно, чего еще ему не хватает? В общем, я ошарашен. Когда-то читал, что речи Сталина отличались вот таким множественным прохождением по одному и тому же, повторениями якобы под новым соусом, как будто бы для создания установок у слушателей.

Но нет, кое-что вроде бы меняется. Исследовать проблему сопротивления зла силою можно при соблюдении нескольких условий.

-- Должно быть подлинное зло. "Не подобие его, не тень, не призрак, не внешние "бедствия" и "страдания", не заблуждение, не слабость, не "болезнь" несчастного страдальца. Налицо должна быть злая человеческая воля, изливающаяся во внешнем деянии".

Уже какая-то конкретика, даже удивительно. Но что же это за злая воля? (По мне - так Сталин прямое воплощение такого зла, никаких болезней, чистой воды злобное стремление увековечить себя любой ценой и истребить всех, кто ему не нравится или препятствует достижению его (государственных, но по сути самопрославляющих, то есть личных) целей, считая это вполне достаточным основанием. Тем более, вот что Ильин пишет: "Понятно, что этот вопрос должен быть немедленно разрешен всюду, где внутреннее понуждение оказывается бессильным, а злая воля выступает в качестве внутренне одержимой внешней силы, т. е. где она проявляется как духовно слепая злоба, ожесточенная, агрессивная, безбожная, бесстыдная, духовно растлевающая и перед средствами не останавливающаяся" По-моему - это про Сталина, включая безбожие).

"Перед судом правосознания это будет воля, направленная против сущности права и цели права, а так как духовность составляет сущность права и бытие живого духа есть цель права, то это будет противодуховная воля - по источнику, по направлению, по цели и по средству".

Ок. О каком праве речь? Сущность права как закона - регуляция общественных отношений в большинстве их ипостасей. Что же касается духовности, то не так давно Ильин определил её так: "духовность человека состоит в том, что он сам, автономно ищет, желает и имеет в виду объективное совершенство, воспитывая себя к этому видению и творчеству". Мне кажется, тут бы Ильину потрудиться объяснить, как понимать "духовность составляет сущность права и бытие живого духа есть цель права" и одновременно это автономность поиска духовного совершенства. Но боюсь, что опять просто будут добавлены новые термины или новые определения уже введенных терминов, то есть, запутаться можно будет окончательно. В любом случае, использование Ильиным термина "право" абсолютно нестандартно.

-- "наличность верного восприятия зла, восприятия, не переходящего, однако, в его приятие". Тут Ильин пишет, что зло не всегда сразу видно (абсолютно согласен, оно мимикрирует под нечто привлекательное или полезное для жертвы), и сетует, что многие и не хотят видеть, т.к. от этого одни хлопоты (тоже верно).

И тут же поразительный извив мысли о том, что судить о физическом сопротивлении злу ИМЕЕТ ПРАВО только тот, кто реальное зло познал ("восприял его и испытал, кто получил и унес в себе его диавольские ожоги, кто не отвернулся, но погрузил свой взор в зрак сатаны, кто позволил образу зла подлинно и верно отобразиться в себе и вынес это, не заразившись, кто восприял зло, но не приял зла"). Да, лично пострадавший имеет свой счет, имеет большие основания физического противодействия, хотя, будем прямо говорить - для мести, скорее, и в гораздо меньшей степени для предупреждения. Но человек, у которого зло задело людей, ему хорошо знакомых, понимает зло не по учебникам, совсем необязательно, чтобы тебе лично не повезло, чтобы понять природу того или иного зла, оно на самом деле всегда рядом. Вообще-то, представить себе человека, не сталкивавшегося со злом в той или иной мере, даже невозможно, такое существо - скорее плод теоретических допущений, т.к. жизнь состоит из борьбы взаимных интересов, и иногда личные интересы, для некоторых субъектов абсолютно ценнее любых иных, что является питательной почвой для поступков, которые люди традиционно относят к сфере зла. Поэтому заявление об том что есть те, кто пострадал и имеет право на принятие решения о физическом наказании, ни на чем не основано, его можно понять только на эмоциональном уровне.

-- "наличность подлинной любви к добру"

Подлинность любви к добру тоже бы подкрепить примерами неплохо: какая любовь к добру подлинная, какая нет. Подлинность какие-то критерии должна иметь, иначе можно огульно обвинить в неподлинности.

Трудно не согласиться, что "проблема сопротивления злу есть не теоретическая, а практическая проблема". Да, это сама жизнь.

А вот с этим согласиться трудно. "Если человек, не знающий различия между добром и злом, не может даже усмотреть проблему сопротивления злу, то человек, знающий это различие, но относящийся к нему индифферентно, может усмотреть эту проблему, но не сумеет ни поставить, ни разрешить ее". Когда живешь в обществе, целиком и полностью построенном на зле, цинично называющим себя добром и наказывающим за сопротивление, разрешить проблему добра практически невозможно, и даже постановка проблемы может привести к уничтожению, причем буквальному.

Вопрос "Имеет ли смысл допытываться у безразличного, что он будет делать, если увидит гибель того, к чему он безразличен" весьма странен. Безразличие - это либо непонимание, либо смирение перед злом, вызванное невозможностью что-либо исправить, и такого в наши дни все больше, потому что часто это единственный способ выжить. Будешь постоянно переживать из-за ежедневного зла - или в тюрьму попадешь, или в психушку. Люди вынуждены отводить глаза.

Ну а как понять вот это: "когда духовный нигилист и индифферентист ставят проблему сопротивления злу посредством физического понуждения и пресечения, то они снимают ее своей постановкой и дают ей мнимое разрешение". И ни слова о том, что это за постановка. Каковы ее особенности, и что там за разрешение. Это какое-то, мягко говоря, странное изложение мысли. Имеет ли философ ввиду, что решение безразлично относиться к злу, которое понимает индифферентист, это как бы и постановка и разрешение проблемы сопротивления злу (кстати, не только физическими методами)?

-- "Наличность волевого отношения к мировому процессу в вопрошающей и решающей душе"

Мы уже почти забыли, что волевой - это свободный. Только свободный человек имеет возможность проявить волю, то есть совершить тот поступок, который именно он считает нужным. Имеет ли волю самурай? В целом - нет, его путь является служением сюзерену, он не заинтересован в ином, его воля ограничена заданными рамками. В какой-то мере мы все не до конца свободны, общество накладывает свои ограничения. И тут вопрос в степени этих ограничений, и в том, насколько эти ограничения (вне зависимости от того сильные они или умеренные) противоречат личным убеждениям и личным целям.

Поэтому помимо органически безвольных людей много причин отсутствия воли, включая заболевания, отсутствие свобод семейных, социальных, государственных, но Ильин как-то на этом не очень фиксируется, просто говорит, что такие (безвольные) люди не имеют права ставить вопрос о сопротивлении злу силою.

Похоже, вся логика перечислений Ильина сводится к тому, чтобы "изобличить" тех, кому не хочется физически "сопротивляться" злу - они либо никогда не подвергались злу, либо индиффирентны, либо у них отсутствует воля. Мне представляется, что тут как-то сам собой нащупывается вывод, что только малодостойные люди могут не согласитья с Ильиным в вопросах заставления (что-то не нравится мне этот ход мыслей, к чему-то жуткому Ильин подводит, потихоньку яд по капле добавляет, чтобы привыкли и потом не офигели от ужаса).

-- "проблема сопротивления злу посредством внешнего понуждения действительно возникает и верно ставится только при том условии, если внутреннее самозаставление и психическое понуждение оказываются бессильными удержать человека от злодеяния".

"Физическое воздействие должно испытываться как необходимое, т. е. как практически единственно действительное средство при данном стечении обстоятельств; вне этого не имеет смысла ставить проблему".

В принципе, с этим можно бы согласиться, если только не было бы все так подозрительно абстрактно. Непонятно, что за меры физического воздействия, к чему они применимы.

Во-первых, иногда нужно просто защитить людей от источника зла, когда оно не может или не хочет остановиться. В современном обществе это как правило лишение свободы, иногда принудительное лечение. Во-вторых, иногда человек вредит сам себе настолько сильно, что к нему тоже применяют меры заставления вроде ограниченя свободы или принудительного лечения. Но здесь опять большой вопрос о границах - насколько, до какой степени человек имеет право наносить себе вред, если только последствием этого вреда не является вред для других. Это крайне дискуссионная тема, которую на самом деле нужно дополнительно поднимать. Но посмотрим, что там дальше будет у Ильина.

Глава 9. О морали бегства

А дальше без особого удивления видим очередной виток мысли о необходимости физического воздействия, как обычно в названии стыдливо приглушенный в названии: "О морали бегства".

Конечно же, с точки зрения Ильина "постановка вопроса не только существенно отличается от той постановки, которая была выдвинута проповедниками "непротивления", но и целиком отвергает ее". Ну да, если столько раз говорить о необходимости именно физического насилия, не психического, не морального, не социального, не административного, а именно, что уж там, принуждений и, скорее всего пыток, то это именно опровержение непротивления злу насилием, но мысль эта так утомительна и достаточно банальна в контексте повторения (ну прямо очень много раз), что уже не впечатляет.

Конечно же говоря о "несопротивленцах" - "их постановка всецело покоится на недостаточном, неверном духовном опыте - чисто личном, предметно непроверенном, философски незрелом. Они не испытывают предметно и подлинно то, о чем говорят, наивно отправляясь от собственных душевных состояний". То есть это люди из кабинета, не знающие, что такое жизнь, не знающие, о чем они рассуждают, люди, для которых собственное мнение вернее жизни? Но доказательств такого обвинения нет, это опять же характерное для Ильина приклеивание ярлыков, его личная убежденность, подкрепленная беспримерными рассуждениями. Таким методом самого философа можно обвинить в том, в чем он обвиняет других.

Немного не по делу, но обращает внимание фраза "каждый человек имеет задание растить, очищать и углублять свои способности и предметно проверять, умножать и углублять свои жизненные содержания". Во-первых, это противоречит определению духовности, которое ранее давал Ильин, т.к. говорит в данном случае о несвободе. Во-вторых, судя по реалиям, часто такие попытки традиционным обществом пресекаются, т.к. те, кто принадлежит к "подлым" сословиям и углубляет свои способности, воспринимаются с опаской и пресекаются, т.к. нарушают заданные рождением границы. Но это так, к слову, вызвано тем, что мировоззрение Ильина не из нового времени, это модернизированное средневековье, как мне на данный момент представляется.

Очень верное на мой взгляд высказывание Ильина: "для философствующего и учительствующего писателя сомнение в состоятельности и верности своего духовного опыта является первой обязанностью, священным требованием, основой бытия и творчества; пренебрегая этим требованием, он сам подрывает свое дело и превращает философское искание и исследование в субъективное излияние, а учительство - в пропаганду своего личного уклада со всеми его недостатками и ложными мнениями". Не знаю, правда, насколько это применимо к самому Ильину, мы часто дубины в своем собственном глазу не замечаем.

Ильин утверждает, что неверное понимание зла или любви у философов не в логических ошибках, а в недостаточном духовном опыте. Но с другой стороны, люди с богатым духовным опытом часто делают эти вот самые логические ошибки, которые так же не дают сделать верные выводы как о природе зла и любви, так и их соотношении, именно это непонимание часто становится основой манипулирования неплохими в своей основе людьми, давшими себя убедить в том, что цель оправдывает средства, - вспомним террористов конца 19 и начала 20 века.

Достаточно странный ряд выстроил Ильин в требовании "наличия верного духовного опыта в переживании зла, любви и воли". "Переживание воли" - это мне совсем непонятно, да и не уверен, что многим понятно. И еще он требует нравственности и религиозности. С нравственностью понятно, решаются этические вопросы, а нравственность - это часть этики. А вот требование религиозности говорит скорее о том, что нечего сказать, потому что религия - это вера, это внеинтеллектуально. Но есть такой момент, о котором когда-то достаточно много писали в соцсетях, что некий социологический опрос показал, что агностики и атеисты обычно добрее, отзывчивее и снисходительнее, чем религиозные люди (нужно бы поднять этот материал). То есть, религиозность придает некую повестку "наказания" и "отвержения", "отторжения", "лишения права на искупление и прощение". Это интересная тема, возможно даже решающая для тематики Ильина, им не раскрытая и не доказанная. Хотя, скорее всего, это последствие энергичность и авторской уверенность изложения, что иногда приводит к небрежности.

В мировых религиях тема наказания присутствует в достаточных количествах, а если говорить о христианстве, то в более чем избыточных. Более того, если мы говорим о нравственности авраамических религий, то они оперируют "страхом божьим". То есть основа европейской и мусульманской нравственности - страх наказания на том свете. Именно отсюда так подробно в религиозной литературе средневековья описываются физические наказания (практически только они, они настолько подробно описываются, что о психических и нравственных мало упоминается) в видениях святых, в поэме Данте (целая поэма о наказаниях - это ли беспрецедентный культурный артефакт, характеризующий европейскую мораль), в картинах Босха, в иконах и фресках христианских церквей. То есть, основой морали авраамических религий является наказание на том свете, страх перед Богом, который обрекает на страдания за проступки. Причем страх этот должен постоянно присутствовать, быть на уровне подсознательном, такое у меня сложилось представление, иначе зачем Ветхий завет говорит прежде всего о всесилии божием, о его неотвратимом управлении - создается образ "старшего Брата", который неусыпно следит, управляет жизнью и наказывает на этом и на том свете. Возможно, религиозные люди действительно(прежде всего на сознательном уровне) имеют свод усвоенных правил, который направлен прежде всего на страх перед наказанием (это же, возможно, в связи с постоянным повторением и затверживанием опускается частично на подсознательный уровень). Житие среди понятий страха и наказания и делает глубоко религиозных людей малосострадательными, склонными судить других и неотзывчивыми (сам виноват, а нам бы со своими грехами справиться, чтоб не наказали).

То, что это постоянно дает сбои - известный факт. При сильных чувствах и желаниях весь этот страх становится малоэффективным. Кроме того, тут нет нравственного выбора, того к чему сами пришли при развитии, а не того, что навязали.

Ильин продолжает обличать Толстого сотоварищи, обвиняя их в разнообразных грехах. Он говорит о том, что все учение Толстого - это мораль, и это плохо. Сам Ильин постоянно пытается вывести зло и сопротивление ему из проблем этики в метафизические, через связь с очевидностью. Место это так и остается для меня темным, и принадлежность толстовщины к морали не является недостатком, по крайней мере почему это недостаток я не понял.

Но моралист с точки зрения Ильина - человек, который бежит от решения проблемы "буйного напора зла". Ильин перечисляет тезисы толстовства, которые в его изложении выглядят чуть ли не комично (несмотря на обилие ссылок на работу Толстого "Закон насилия") - зла нет, а есть только безвредные для чужого духа заблуждения и ошибки (я бы выразился, что существуют заблуждения и ошибки, и бороться с ними можно не насилием). "Если бы зло обнаружилось в других людях, то надо от него отвернуться и не обращать на него внимания, не судить и не осуждать за него - тогда его все равно что не будет" - вообще очень странный пассаж, явное преувеличение, но со ссылками на источник. А в источнике вот так: "А для того, чтобы человек мог это сделать, надо, чтобы он сам был добр и разумен. Если я вижу, например, что один человек намерен убить другого, то лучшее, что я могу сделать, это поставить самого себя на место убиваемого - и защитить, накрыть собою того человека и, если можно, спасти, утащить, спрятать его - всё равно, как я стал бы спасать человека из пламени пожара или утопающего: либо самому погибнуть, либо спасти. Если же я оказываюсь бессилен в этом способе, потому что я сам заблудший грешник, то это мое бессилие не дает мне права пробуждать в себе зверя и вносить беспорядок в мир злом насилия и его оправданием" ( http://tolstoy-lit.ru/tolstoy/proza/krug-chteniya/zakon-nasiliya-i-zakon-lyubvi.htm). И это не то, что потом пишет Ильин, он явно окарикатуривает Толстого.

Из фразы "истинная любовь... исключает возможность мысли о каком бы то ни было насилии". I, 3. "Закон насилия" Ильин делает следующее (не скрывая этого - ссылка на источник так и говорит "Дословно..."). "... любящему человеку эта проблема и в голову не придет, ибо любить - значит жалеть человека, не причинять ему огорчений и уговаривать его самого, чтобы он тоже любил, а в остальном не мешать ему, так что любовь исключает даже "возможность мысли" о физическом сопротивлении". Трактовка очень произвольная, я бы даже сказал, что это пример того, ка читающий читает то, что хочет прочитать, а не то, что автор написал.

Очень любопытный пассаж. "Мораль Толстого как философическое учение имеет два источника: во-первых, живое чувство жалостливого сострадания, именуемое у него "любовью" и "совестью", и, во-вторых, доктринерский рассудок, именуемый у него "разумом". Эти две силы выступают у него обособленно и самодовлеюще, не вступая ни в какие высшие, исправляющие и углубляющие сочетания и отнюдь не сливаясь друг с другом: сострадание поставляет его учению непосредственный материал, рассудок формально теоретизирует и развивает этот материал в миросозерцающую доктрину. Всякий иной материал отметается как мнимый и фальшивый, откуда бы он ни проистекал; всякое отступление от рассудочной дедуктивной последовательности отметается как недобросовестная уловка или софизм".

Почему совесть относится к жалостливому состраданию, а не к результатам саморефлексии, к самооценке? Это совсем непонятно. Ну ладно любовь, она часто проявляется в жалостливом сострадании. И Толстой действительно нередко жалеет людей, и отсюда есть ощущение, похожее на ощущение от русской поговорки "жалеет, значит любит", той самой, которая, как мне кажется, справедливо считается неверной.

Отсутствие сострадания - по сути отсутствие эмпатии. Сострадание нормально для человека, если он, конечно, не психопат. Психопат, понимает, что человеку больно, но эмпатии у него нет, и он спокойно бьет, режет и т.п. Он способен притворяться эмпатичным, но когда притворяться не перед кем, все становится на свои места. Несколько презрительное упоминание Ильиным в тексте жалостливого сострадания, а, предположу, и жалости как таковой, указывает на рассмотрение отсутствия эмпатии как положительной черты, помогающей бороться со злом.

Насчет доктринерского рассудка - может быть я ошибаюсь, но постоянно возникает ощущение, что рассудок Ильину неприятен, он более склонен к "очевидности", то есть некоему высшему наставлению вне рассуждений, убежденности внушенной, превращающей в орудие, и разного рода понуждениям действовать, причем всегда "любовно" (то есть с любовью к правилам, полностью игнорирующим любовь к людям?). Тоже вполне себе доктрина, пусть и весьма многословно выраженная. Но чувствуется непоколебимая уверенность Ильина в своей правоте и уверенность, что он сможет убедить других в ней (на мой взгляд, это сложно).

И, наконец, приговор моралистам (они, видимо, все для Ильина похожи на Толстого, хотя моралист - тот кто осознанно использует мораль, рассуждает о ней, развивает ее, в частности сам Ильин). "Именно форма рассудочной морали придаст его учению черту раздвоенного самочувствия, постоянно памятующего о своем грехе и противопоставляющего "себя" - "своей злой похоти". Моралист всегда внутренне раздвоен; он напуган собственной грешностью, мнительно оглядывается на нее, педантически следит за ней, судит ее, запугивает ее и остается сам запуганным ею, всегда готовым к самопонуждению и неспособным к цельному, сильному героическому порыву. Но именно такая цельность и такой порыв бывают необходимы для внешнего пресечения зла".

К обвинению в том, что моралисты всегда похотливы, а значит не сильны, Ильин добавляет обвинение в неспособности к цельному героическому порыву.

Что такое цельный героический порыв, и почему здесь он так важен непонятно, точнее, приходится додумывать. Видимо, "сильный героический порыв" - это один из фетишей Ильина, вроде очевидности.

Почему нужен именно порыв (порыв - это моментальное желание действовать, как правило еще без рассуждения, или при распаленности при рассуждении. Как правило приводит к множеству ошибок)? Порыв редко бывает неискренним, но ведь и сострадание бывает нерассуждаемым порывом, хотя вряд ли Ильин сочтет его героическим. И почему речь идет о героическом порыве, о том, что обычно происходит в чрезвычайных ситуациях? Тут какое-то смешение. Нередко борьба со злом имеет достаточно обыденный характер, например, какие-то превентивные действия с детьми, стоящими на учете в милиции.

Да и неспособность моралистов к героическому порыву никак не доказана Ильиным, его утверждение выглядит как его мнение.

Опять же, речь идет о сопротивлении злу, а не о военных действиях.

"Далее, форма рассудочной морали придает учению Толстого черту своеобразного эгоцентризма и субъективизма. Запуганный своими греховными вожделениями и необходимостью подвести их под суд единого прямого критерия, моралист начинает испытывать "зло" своей души как подлинное, главное и единственное зло и свою внутреннюю моральную борьбу как центральное событие мира".

Тут мы видим еще одну черту мировоззрения Ильина. Его интересует зло как таковое, индивидуумы при этом становятся просто носителями зла. Предположу, что при таком подходе идет борьба за идею добра в метафизическом смысле, которую выдвигает Ильин, а не проявления добра и зла в индивиуумах, не переживания, не жизни, поэтому перечеркнуть их будет достаточно просто - но это пока только домыслы, возможно, пустые.

И действительно. "Мораль всегда учит не о "добре" и "зле", а о личной доброте и личной порочности; она занята атомом, человеческим индивидуумом; и кругозор ее внимания ограничен: моралист отвращен обычно ото всего, кроме непосредственного состояния личной души. Это объясняется тем, что мораль есть хотя, в общем, и необходимая, но первичная, низшая стадия восхождения к практическому совершенству". Ну можно ли сильнее обнажиться.

А вот еще про моралистов. "Моралист есть существо, завернувшееся в себя (интро-вертированное) и сосредоточенное на своих состояниях и переживаниях, на своих склонностях и заслугах. Для него важнее и ценнее воздержаться самому от какого-нибудь дурного поступка, чем внести целую живительную струю в общественную-церковную, национальную или общественную, жизнь". По-моему это точно не про Толстого, чье воздействие на жизнь общества было ярким. Не просто же так он "удостоился" отлучения от церкви.

Вот слова русского критика и историка литературы Е. В. Аничкова: "Толстовское народничество, народничество в обоих значениях этого слова, никогда, в сущности, не оторвавшихся вполне друг от друга. Толстовство - такое упование русских людей, которое черпает себе новые силы в лучших порывах народных и даже всенародных, т. е. книжных и не книжных. Толстовство - то, на чем сговорились, в общих чертах, эти когда-то расторгнутые интеллигенция и народ. Толстовство - то взаимодействие западничества и славянофильства, рационализма и религиозности, которое мы видим теперь". Это свидетельство современника. Скорее философия Ильина далека от общественной жизни (было до сих пор, сейчас все стремительно меняется) (Источник: Аничков Е. В. [Статья] // Неизвестный Толстой. Из архивов России и США. М., 1994. С. 312. http://tolstoy-lit.ru/tolstoy/public/meleshko-hristianskaya-etika-tolstogo/6-tolstovstvo-kak-tip.htm).

Вообще, на мой взгляд, моралисты нередко стараются свою мораль принести в жизнь, если, конечно, это не церковные моралисты. Вот уж кто крестится (исхожу прежде всего из своего опыта и некоего общественного соглашения по поводу морали и ханжества воцерковленных) только для себя, и ничего общественного старается не делать без инициативы церкви.

"Понятно, что такому человеку естественно взывать к моральному самосовершенствованию и видеть в нем духовную панацею и неестественно воспитывать других и бороться с общественно-объективирующимся злом. В момент семейной, национальной, общечеловеческой катастрофы, вызванной победоносным взрывом зла, он будет по-прежнему опасливо рефлектировать на свою внутреннюю моральную безошибочность и праведность, и приглашать других к такому же "непротивлению"".

Еще одно мнение, не подтверждаемое жизнью. Ганди сумел с философией непротивления добиться независимости Индии и прекратил войну между мусульманами и индуистами. Нынешнее правительство Индии - не "моралисты". Скорее они ближе к Ильину, сторонники суровых охранительных законов. Но с противостоянием мусульман и индуистов не может справиться.

Конечно, Ильин борется с такими открытыми для критики заявлениями Толстого, как "Не противиться злому силою не значит, что нужно отказаться от охраны и жизни, и трудов своих, и других людей, а значит только, что охранять всё это нужно иным способом, так, чтобы охрана эта не была противна разуму. Охранять жизнь и труды других людей и свои нужно тем, чтобы стараться пробудить в нападающем злодее доброе чувство. А для того, чтобы человек мог это сделать, надо, чтобы он сам был добр и разумен. Если я вижу, например, что один человек намерен убить другого, то лучшее, что я могу сделать, это поставить самого себя на место убиваемого - и защитить, накрыть собою того человека и, если можно, спасти, утащить, спрятать его - всё равно, как я стал бы спасать человека из пламени пожара или утопающего: либо самому погибнуть, либо спасти". ( http://tolstoy-lit.ru/tolstoy/proza/krug-chteniya/zakon-nasiliya-i-zakon-lyubvi.htm)

Не всегда есть время для побуждения добрых чувств. Но Толстой, при всей его сентиментальности и наивности, ведь был неглупый человек, думаю, что он написал то, не мог не написать, основное. То, что иногда нужно спасать себя и людей без сантиментов, он вполне понимал, но, предполагаю, оставил за рамками своего очень короткого сочинения под названием "ЗАКОН НАСИЛИЯ И ЗАКОН ЛЮБВИ".

"Если для религиозного человека "моральность" есть условие или ступень, ведущая к боговидению и богоуподоблению, если для ученого "моральность" есть экзистенц-минимум истинного познания, если для политика-патриота "моральность" обозначает качество души, созревшей к властвующему служению, - то здесь "моральность" есть последняя и ничему высшему не служащая самоценность. Достигший ее - достиг чего-то последнего и безусловного, того, в чем смысл человеческой жизни и чем невозможно пожертвовать: ибо оно выше всего и нет ничего высшего. Все подчиняется моральности, все оценивается ее критерием, она всему цель, для нее все средство".

На это последнее средство скорее похож "героический порыв" - сам себе зачастую ценность. Моральность же, так же, как и перечисленные Ильиным до моралистов категории, у моралистов те же функции выполняет. И она вполне себе призвана жизнь держать в разумных рамках.

Конечно, мораль Толстого не доказала свою жизнеспособность, ей не хватает той самой жесткости. Но она вполне может быть частью моральной системы. Ведь писал же Толстой, что "Можно допустить, что человек употребит насилие над горячечным больным, над пьяным, над сумасшедшим, над глупым ребенком, не с целью делать ему зло, а с целью предупредить беду. Можно терпеть, простить и допустить такое насилие как неизбежное зло, но не возвеличивать (Источник: http://tolstoy-lit.ru/tolstoy/proza/krug-chteniya/zakon-nasiliya-i-zakon-lyubvi.htm)

И именно последнее "не возвеличивать" есть радикальное отличие Толстого от Ильина. Отсюда Ильин и вырос.

Глава 10. О сентиментальности и наслаждении

В 10 главе продолжается сражение Ильина с Толстым. Сражение - потому что полемический задор очевиден, время от времени появляются ссылки на "героический порыв" и прочие атрибуты сражений. "Любовь", воспеваемая его [Толстого - Автор] учением, есть, по существу своему, чувство жалостливого сострадания, которое может относиться к какому-нибудь одному определенному существу, но может захватывать душу и безотносительно, погружая ее в состояние беспредметной умиленности и размягченности".

"...это чувство само по себе дает душе такое наслаждение, о полноте и возможной остроте которого знают только те, кто его пережил. ...оно само по себе дает душе величайшее удовлетворение, услаждая ее и насыщая ее этой сладостью. В этом состоянии душа переживает себя блаженно-единой, целостно охваченной и растворенной; в ней все как бы течет и струится, звучит и светится, поет и сияет; она обретает в себе самой источник ни в чем другом не нуждающегося счастья, и притом такой источник, которого не может отнять у нее чужой произвол и по сравнению с которым другие источники кажутся скудными, слабыми и ненадежными".

Я бы сказал, что описывается наркотик. Но на самом деле В ссылке 78 Ильин приводит такие примеры: " Срв. "О жизни", XI, 429, где подробно описывается "блаженное чувство умиления, при котором хочется любить всех" и "чтобы самому сделать так, чтобы всем было хорошо". "Это-то и есть, и это одно есть та любовь, в которой жизнь человека"".

То, что описано, мне знакомо. Но это кратковременное чувство, которым управлять, думаю, сложно. Кроме того, оно не настолько яркое, как описывает Ильин, довольно приглушенное. Хотя это только личный опыт, обобщать который не стоит. У Достоевского есть история о том, как юноша сказал "Бог дурак" и получил смертельную болезнь. При этом он был преисполнен любви ко всем, вот что-то такое, возможно, имеет ввиду Ильин. Сомневаюсь, все же, что такие яркие чувства, как описывает дальше Ильин, чувства морального наслаждения от жалостливого сострадания, более-менее распространенная вещь. Мне кажется, это редкость.

"Но именно эта непосредственная доступность ключа к наслаждению, его самодовлеющий характер, интенсивность даруемого им удовлетворения и особенно способность его играть и петь в беспредметном умилении⁷⁸ - могут незаметно приучить душу к духовно неоправданному и духовно малозначительному самоуслаждению, к сосредоточенности на этом самоуслаждении и на его добывании. ... Это может породить практику и теорию морального наслажденчества ("гедонизма"), искажающую и силу очевидности, и миросозерцание, и основы личного характера."

Практиковать, т.е. произвольно вызывать, такие чувства нелегко, если только нет какой-то природной восторженности, но и тогда это будет уже нечто другое.

"Постепенно его духовное око приспособляется и научается видеть во всем "умилительное" и не видеть того, что подлинно отвратительно. Тягостный, мучительный, изнуряющий душу опыт подлинного зла совсем отстраняется им и отводится; он не хочет этого опыта, не позволяет ему состояться в своей душе и вследствие этого постепенно начинает вообще "не верить во зло" и в его возможность. Осознав этот прием свой, он формулирует его в виде правила, рекомендующего отвертываться от зла, недосматривать, забывать. И согласно этому правилу все воспринимаемое им начинает систематически процеживаться, перетолковываться, искажаться. Моральный гедонист не видит того, что ему реально дается, и видит не то, что подлинно есть. Он ценит в опыте не объективную верность и точность, а соответствие своим субъективным настроениям и выросшим из них фантазиям" Пример есть - он из Толстого: "Круг чтения", I, 15.

Но все же не верится, что описываемое Ильиным есть массовое явление. Люди, видящие только позитив, и отрицающие или не замечающие зло, как правило не очень умны, или имеют ментальные проблемы.

Ильин, конечно, прав, что морализаторы нередко попадают в ловушку эгоцентризма: слишком много внимания уделяется себе, т.к. требуются постоянные проверки на соответствие морали. Ильин считает, что для моралиста в "настроениях существенен не внешний, "любимый" им предмет, а он сам, "любящий" субъект. Важно, что "я сострадал"". Но, наверное, это необходимо на начальных этапах. для сентиментального моралиста - проверять себя. Мораль вещь тяжелая, иногда даже неподъемная. Кстати, несинтементальная мораль тоже тяжела: не каждому дано не сочувствовать. Отсутствием эмпатии отличаются люди с социопатическими расстройствами: психопаты, социопаты, нарциссы. Вот для них "сентиментальная мораль" вполне может оказаться смешной бессмысленной вещью. Сострадание действительно бывает иногда болезненным, иногда блажью, маниловщиной, но оно в той или иной мере большинству людей присуще.

Что же противопоставляет Ильин сострадающим? Не важно, что кто-то страдает, не важно, состоялось что-то или нет, не важны последствия, важно только, чтобы "чтобы я внутренне исполнял "волю Божию", т. е. "любил", а остальное не в моей власти и потому не определяет собой моих заданий".

Опять используется уход в другую область, где другой набор понятий, на уровне обычных понятий вопрос Ильиным не решается.

Приравнивание исполнения воли божьей к любви - это снятие рассуждений, снятие ответственности. Еще беда в том, что волю Божью как правило толкуют манипуляторы разных сортов, что как правило кончается терактами. А манипуляторы проповедуют прямо по Ильину - "любовь к Божьей воле", нет мыслей о сострадании, все подчинено любви, божья воля - наказать неверных, вперед с любовью.

Ильин говорит, что ""любовь" сентиментального моралиста не уводит его душу от него самого и не освобождает ее от собственного бремени и личных пределов, но наоборот - закрепляет их". Мне кажется, что это хорошо. Полное растворение себя опасно. Нужно долго развиваться и знать себя очень хорошо, чтобы избавиться от личных пределов. Постепенное и неуклонное расширение пределов - это и есть развитие, настанет момент, когда эти пределы будут уже достаточно малы.

"Сентиментальный человек не уходит в то, что любит, и не отождествляется с любимым, не забывает себя. Поэтому он и не строит любимого предмета, не творит его, ибо для этого необходимо переложить целевой центр своей жизни из себя - в него". Можно строить любимый предмет не отождествляя его с собой. И даже подчеркивать, что этот предмет не я. Но именно строить и помогать развиваться, быть бенефактором. Конечно же центр интересов сдвинут по отношению к любимому предмету/ человеку. Это нормально. "Забывать себя", как это нередко происходит у родителей по отношению к детям, с одной стороны хорошо, с другой часто ведет к неуважению со стороны того, ради которого себя забывают.

Ругая сентиментальную любовь Ильин достаточно едко и справедливо указует, что "Ее лозунг выражается словами: предоставить других самим себе, а самому жить доброй жизнью". Если убрать обобщение - это далеко не у всех, то это и правда лозунг многих священнослужителей.

В целом, методика Ильина страдает не слишком большим количеством доказательств, и это несмотря на то, что тексты Толстого он явно знает очень хорошо.

Глава 11. О нигилизме и жалости

В 11 главе "О нигилизме и жалости" Ильин пеняет на то, что религиозный опыт заменяется на моральный опыт. Об объявляется более высоким, но по факту проверяемым "узким" моральным опытом.

В принципе все уже вроде понятно, "верую ибо абсурдно" - это главное для Ильина. Никто не спорит, что в позитивных религиозных истинах и откровениях есть намеки на некие высшие знания (но высшую ли мораль?). Но еще раз повторю, что огромное количество войн совершалось ради доказательства превосходства положений одной религии над другой, при этом нормы морали попирались как низшие и ничего кроме беды это не приносило.

Ильин утверждает, что житейски-обывательский рассудок "не видит того, что всякое духовное состояние человека (а не только моральное) ставит его перед лицо Божие, дает ему живой, самоценный опыт тайны и скрытого в тайне откровения." ОК. Это ведь и о моральном состоянии, то есть и моральном опыте, и руководстве моралью - все вполне духовненько. То есть уже где-то как-то неведомо откровение должно было коснуться морализатора.

В чем такое выделение откровения? Видимо, все в том же: в недоверии Бога к людям (в частности имя свое скрывает, чтобы не поганили его своими устами. По крайней мере такую версию слышал), он отрицает их развитие и требует бездумного исполнения откровений. В принципе, если почитать Ветхий завет, то все примерно об этом. Ну да, тогда мораль и моральный опыт теряют смысл и значимость, т.к. это часть развития человеческой личности, а она презренна со всей своей человеческой моралью.

"Ясно также, что сентиментальная любовь не единит людей, а разъединяет их. В самом деле, если бы каждый человек, следуя правилу субъективистической морали, предоставил других самим себе, заботясь о своей собственной моральной безгрешности, то возникло бы не братское единение, а распыление отвернувшихся друг от друга пассивных атомов". Вообще-то сентиментальная любовь все-таки не прежде всего к себе, Ильин заостряет факты, поэтому любовь все-таки объединяет.

А вот это просто прелесть, и показывает не только отношение к умственному труду других людей, но и самого Ильина: "УМСТВЕННЫЙ ТРУД ВООБЩЕ НЕ ЕСТЬ ТРУД, А СИМУЛЯЦИЯ И БОЛТОВНЯ ЛЕНИВОГО И ХИТРОГО ЧЕЛОВЕКА". Ну читали ли вы еще-когда-нибудь такую прелесть?! Видимо труд Ильина не умственный. Но что это за труд? Такое впечатление, что это говорит Сталин, ненавидящий философов, примерно по той же причине, что и Ильин. Причем выглядит это заявление неразумным просто потому что подтверждений заявлению никакого нет. К умственному труду относятся также литература, журналистика, научная работа, причем естественнонаучная. Это все проявление лени и хитрости?

Посмотрите, что пишет Ильин об отношении морального опыта к науке. "Подобно этому, моральный опыт утверждает свое верховенство и в сфере науки. Не усматривая духовную самоценность истины и ее измерения, моралист считает себя верховным судьей надо всем тем, что делает ученый: он судит его дело и его предметы, измеряя все мерой моральной пользы и морального вреда, судит, осуждает и отвергает, как дело праздное, пустое и даже развратное" (Ильин в тексте вышеприведенного отрывка ссылает на работы ""Наука и нравственность"", "О назначении науки и искусства", "Послесловие к Крейцеровой Сонате", "Предисловие к статье Карпентера").

Но это же практически то же, что Ильин пишет об умственном труде! Он обвиняет оппонентов в том, что достаточно близко к тому, что делает сам.

В общем, это полемическое заявление Ильина страдает непоколебимой уверенностью, что указывает на возможность презрения к интеллектуальной человеческой деятельности. Но тогда это может быть оправдано, только если качество работы Ильина на порядок выше обычного. По факту ему сильно мешает полемическая составляющая, которая превращает многие справедливые замечания в крайности, а слабые стороны оппонентов объявляются болезненной особенностью, что не вызывает доверия к автору.

Ну и, конечно же, Ильин абсолютно прав в своей критике многих опасностей, которые несет отсутствие самокритичности в моральном опыте, превращенном в морализатоство (в современном обществе такой случай хорошо описывается словами "душный" и "душнила"). "Тот же самый моральный утилитаризм торжествует и в отношении к искусству. Самоценность художественного видения отвергается, и искусство превращается в средство, обслуживающее мораль и моральные цели. Художественность допускается, если она несет в себе "доступное всем людям всего мира" морально-полезное поучение и отметается как произведение праздности и проявление разврата, если она в себе его не несет или если она "учит" чему-нибудь морально-непризнанному". Тут, как говорится, не поспоришь. Морализаторские истории для детей Толстого ужасны с художественной точки зрения. А как точно слова Ильина подходят социалистическому реализму, детищу Сталина. "Эстетическое измерение извращается и угасает; всепроникающая, утончающая и углубляющая сила художественного видения, призванная не морализировать, а видеть в образах Божественное и строить форму человеческого духа, - слабеет и меркнет, уступая место нравоучительному резонерству^".

Нельзя не признать правоту Ильина в том, что морализаторство имеет свои границы, переходя которые, оно само становится самовлюбенным злом. Но Ильин очень мало об этих границах говорит. Он склонен абсолютизировать недостатки морали как основы образа жизни, и объявлять его злом как таковым.

Вопрос государственного принуждения и морали реально очень сложен. У Толстого решение было действительно достаточно нигилистическое (Ильин опирается на работы Толстого "Закон насилия", "Зерно с куриное яйцо", "Воскресение", "Царство Божие"). В какой-то степени метод Толстого сходен с методом самого Ильина - минимализация компромиссов, устранение причин. Вот только материал совсем разный. Ильин пишет, что "функция охраны, функция пресечения, функция суда, функция наказания, функция меча - глубоко возмущают сентиментальную душу". Но на самом деле Толстого и его приверженцев удивляет то, что все эти функции направлена на подавление граждан как таковое, которое вряд ли увеличивает порядок и количество счастья для обычных граждан, а в конечном итоге работает на государство как таковое и тесно симбиотирующую с ним аристократическую прослойку.

Слова "моральное братство объемлет всех людей без различия расы и национальности и тем более независимо от их государственной принадлежности: братского сострадания достойны все, а "насилия" не заслуживает никто" - это суть раннего христианства, но вот вторая часть предложения Ильина, полемически иронизирующее: "надо отдать отнимающему врагу все, что он отнимает, надо жалеть его за то, что ему не хватает своего, и приглашать его к переселению и совместной жизни в любви и братстве" - это доведение до абсурда. Из первой части высказывания не следует, что вторая часть неизбежна. Люди пониимают, что живут в мире конфликта интересов, и что моральное братство пока может быть только в очень маленьких коллективах (что, кстати, безжалостно эксплуатируется циниками вроде Гуриева или Кастанеды).

Ильин правильно указывает возможности для превращения моральной идеологии в зло, но пишет об этом так, как будто это неизбежно или уже произошло. Нет, все-таки развитие не идет по пути черного или белого, все имеет разную глубину серости.

К сожалению, Ильин нередко грешит бездоказательными, хотя и яркими по форме заявлениями: "Сентиментальный моралист не видит и не разумеет, что право есть необходимый и священный атрибут человеческого духа, что каждое духовное состояние человека есть видоизменение права и правоты". Комментариев на эту тему никаких, примите как есть. А вот выводы делаются. "При таком слепом и наивно морализирующем подходе все огромное хранилище духовной культуры оказывается опустошенным и сокровища его извергнутыми, все творческое духовное напряжение человеческого духа оказывается осужденным и запрещенным". Ну почему же прямо всё? Все хранилище духовной культуры (кстати, что это такое?) и все творческое духовное напряжение опровергнуты? Ну прямо ничего не осталось? Это явный перебор, и какое-то искажение смысла - полемический накал начинает работать не на задачу, а сам на себя.

Весь этот накал в конце концов обрушивается всего лишь на человеческую жалость. С точки зрения Ильина, все что остается человеку - жалеть себя. Это, опять же, логически малообъяснимо, вроде бы ничего не должно привести к такому выводу. Видимо, жалость просто неприятна философу. Он иронически пишет, что человеку остается только жалеть других и быть жалеемым другими. Ссылается он на вот это: "Срв. "Часовщик", XI, 616: "смысл... жизни только в том, чтобы содействовать соединению людей", "жить" "в любви с братьями", к этому и сводится "делание Божьего дела". Собственно, опять непонятно откуда взявшийся вывод. О жалости вроде ничего не было. Плоха ли соединенность людей? Она утопична, но ее вред, мне кажется, как минимум не доказан.

Но вот почему так не приятна Ильину жалость. "Сентиментальность его - эта повышенная и обостренная, но беспредметная и безвольная чувствительность - чрезвычайно легко, быстро и остро отвечает на всякую человеческую неудовлетворенность, на всякое чужое страдание; она ранится им, содрогается, ужасается и начинает безвольно мечтать о его устранении, о его прекращении, о его конце. И к этому сводится вся жизненная "мудрость". Эмпатия - удел большинства людей. Но не всех. Психопаты, социопаты и нарциссы лишены или практически лишены эмпатии. Современная психология называется эти заболевания социопатическими расстройствами личности. Взаимодействие с этими людьми крайне сложно и опасно, т.к. они рассматривают тебя как объект для достижения целей или препятсвие и относятся как к вещам - чисто утилитарно. Никакой сентиментальности у них нет. Но и цели их,\ как правило, совсем не моральны, хотя они очень ловко умеют прикрываться моральными причинами. Как правило эти люди пользы обществу не приносят, т.к. могут думать только о себе. Когда психопаты оказываются во главе государств, жизнь людей становится невыносимой, т.к. люди всего лишь материал для достижения целей. Сталин, Петр Первый, Наполеон, Генрих Восьмой, Иван Грозный - по мнению психологов являются психопатами, эмпатии у них не было, целями на самом деле было личное прославление, прикрытое необходимостью делать великие дела ради государства. Такой правитель всегда одна заметная персона, окруженная помощники, подобранными так, чтобы быть по пояс. Наиболее яркие личности при этом нередко уничтожаются.

И дальше про жалость. "Страдание есть зло, это первая, скрытая аксиома этой мудрости, из которой выводится все остальное. Если страдание есть зло, то и причинение страданий (насилие!) есть зло". Дальше странный вывод. "Наоборот, отсутствие страданий есть добро". "Сочувствие чужим страданиям есть добродетель". В общем-то совсем не всегда сочувствие чужим страданиям добродетель, страдания разные бывают и разной силы, просто эмпатия для большинства населения - нормально. Возникает подозрение, что у Ильина с эмпатией проблемы. Возможно, поэтому Ильин понимает жалость как разновидность наслаждения и говорит о "противодуховном гедонизме". Мне интересно, можно ли из работы Ильина вычленить материал для психолога, чтобы он мог проанализировать, нет ли у Ильина социопатологического расстройства личности? Тогда эмпатии у философа нет, нет и совести. Поскольку у психопатов и нарциссов все направлено на достижение целей, то и аспекты, которые для обычных людей значимы в воспитательных целях, будут отсутствовать, а значит, полагаться социопат может только на наказания, другое ему неведомо. То есть ведомо со слов - социопаты отлично имитируют эмпатию, да и весь спектр эмоций, им чуждый, они с детства этому учатся и умеют умело манипулировать, воздействуя на эмоции, отсюда их презрение к обычным людям и склонность к насилию, как к универсальному средству воздействия.

"...человек с его природой, его влечениями, способностями и заданиями устроен так, что легче всего ему дается удовлетворение потребностей и наслаждение и труднее всего ему дается воля к духовному совершенству, усилия, возводящие к нему, и достижение его. Человека всегда тянет вниз, к наслаждениям, и особенно к чувственным наслаждениям, и редко влечет его вверх, к совершенному, его увидению и созданию. Путь вверх открывается человеку и дается ему, но дается только в страдании и только благодаря страданиям". "Преодоление препятствий", я бы сказал, "трудности", я бы сказал. Крайне редко бывает иначе, ну так редко, что в таких случаях хочется видеть подвох. Но Ильин сосредоточен на страданиях, хотя "трудности" - шире, чем страдания, трудности сопровождаются тем или иным количеством неприятного, может быть и страданий (как разновидностей неприятного), но не сводятся к нему.

А вот это заявление мне кажется полемическим: "сущность страдания состоит прежде всего в том, что для человека оказывается закрытым или недоступным путь вниз, к низшим наслаждениям". Тут вопрос преодоления: поспать лишний час или встать и сделать зарядку, сходить в кино или сесть заниматься. Ничто не закрыто, просто делается выбор. Причем иногда нужно и поспать, чтобы здоровье не погубить, и в кино сходить, чтобы нервную систему разрядить. Низшие наслаждения - они ведь в малых дозах тоже нужны, их беда в том, что они пытаются расширить сферу своего влияния. Преодоление трудностей - не всегда столь сложны, чтобы говорить о страданиях. Страдания очень часто не сводятся к каким-то последствиям удовольствий или невозможности удовольствий. Боль физическая не всегда связана с болезнями, полученными от чрезмерных удовольствий, боль духовная, от неразделенной любви, часто никак не связаны с поведением человека, боль моральная, когда ты оклеветан или предан тоже не связана с аморальным поведением или его невозможностью.

"...закрытость низшего пути не означает еще духовного достижения, но есть первое и основное условие восхождения". Хм. Если я воспитываюсь в монастыре, то многое порочное для меня закрыто (но не факт). Вот я вырос и ушел из монастыря. И может быть что угодно. То есть нужно постоянно заботится о закрытости, то есть об отсутствии соблазна. Это как-то не сильно вдохновляет.

Вообще, похоже, что страдание доставляет противоречие между удовольствием и возможностью его получить. Если ты имеешь возможность получить наркотики, но не хочешь дальше наркоманить, у тебя будут нравственные страдания, потому что ты, почти наверняка, не справишься с искушением. Если ты наркоман в период обстиненции и у тебя нет возможности получить наркотики, у тебя будут физические страдания. И тут видно, что нужно какое-то внутреннее равновесие, именно то, что позволяет бороться с соблазнами.

"К Богу восходит только та часть, только та сила души, которая не нашла себе наслаждения и успокоения в первобытном, земном отправлении; только та, которая не изжилась в слишком человеческих удовлетворениях, которая не радовалась им, а страдала, и стыдилась, и ужасалась от их приближения". Пока человек болен, никакая часть не будет восходить, болезнь подъедает все. В редкие и короткие минуты просветления может быть стыд, то, что Ильин назвал "сила души, которая не нашла себе наслаждения", но по факту это состояние, которое возникает все реже, т.к. идет деградация.

"Страдание есть цена духовности и предел для животности; это есть грань беспечному наслажденчеству, увлекающему и совлекающему человека; это есть источник воли и духа, начало очищения и видения, основа характера и умудрения". А вот не уверен. Прежде всего стыд и болящая совесть, только эти два вида страдания могут дать шанс выплыть.

Болезни, вызванные наслаждениями, тоже, наверное, могут помочь в борьбе с пристрастиями, хотя нередко при наступлении улучшения человек снова сказывается вниз. Нравственные страдания, связанные с потерей репутации, тоже помогают, и, наверное, это более результативно, чем физические страдания.

"Поэтому жизненная мудрость состоит не в бегстве от страдания как от мнимого зла, а в приятии его как дара и залога, в использовании его и окрылении через него. Это приятие должно быть совершено не только для себя и за себя, но и для других". Ильин никогда не забывает про других в таком контексте. Но не забывает ли про себя? Сам он страдал ли?

Вообще, прекрасное в человеке по Ильину возникнет, когда "человек преодолеет в себе страх перед страданием, перестанет видеть в нем зло и не будет стремиться прекратить его во что бы то ни стало. Мало того: он найдет в себе решимость и силу причинить страдание и себе, и ближнему - в меру высшей, духовной необходимости, заботясь об одном, чтобы это страдание не повреждало силу духовной очевидности и духовной любви в человеке".

Что есть духовная любовь? При всем том, что любовь и духовность у Ильина множество раз сопоставляются, именно определения духовной любви не нашел. Может это та самая "духовно-зрячая любовь", которая противопоставляется "духовно слепому злу" и о которой Ильин писал ранее?

Жалко, что Ильин не приводит примера, как можно повредить силу духовной любви и, в особенности, силу духовной очевидности (последнее для меня чисто религиозный термин - на уровне рассуждений его понять невозможно, такое сложилось впечатление).

Обобщение в очередном пассаже Ильина: "сентиментальный гедонизм учит, что нет на свете ничего высшего, во имя чего людям стоило бы страдать самим и возлагать страдания на своих ближних". На мой взгляд это придумка Ильина, от и до. Отсюда такое: "Поэтому она утверждает как высшую ценность бездуховную и противодуховную любовь, которая оказывается безвольной, сентиментальной жалостью и совлекает вслед за собой все высшие жизненные ценности на уровень элементарной, инстинктивной душевности. Соответственно с этим мораль Л. Н. Толстого видит в идее зла элемент ненависти и не видит элемента противодуховности".

Что Ильин понимает под противодуховностью не слишком понятно. Понятно, что это то, что против духовности, которая у Ильина понимается как всегда оригинально, по-своему. Я нашел такое определение: "Чувство стыда, чувство долга, живые порывы совести и правосознания, потребность в красоте и в духовном сорадовании живущему, любовь к Богу и родине - все эти истоки живой духовности". На мой вгляд вполне понятное определение, если не придираться. Но почему у Толстого нет "чувства стыда, чувства долга, порывов совести и правосознания и т.п."?

Трудно спорить, что распад духовности ведет к деградации личности. Но у Ильина как-то так выходит, что все моралисты уже духовно распались. Вот тут, как всегда, полемические выпады выдаются за последнюю истину: "Он [с детства развращенный] не сопротивляется им [порокам, которые выдает за добродетели], но изворотливо наслаждается их игрой, заставляя наивных людей принимать его злую одержимость за "волю", его инстинктивную хитрость за "ум", порывы его злых страстей за "чувства".

Впрочем, Ильин спохватывается, и говорит, что Толстой и иже с ним "совсем не призывают к такому полному несопротивлению, которое было бы равносильно добровольному нравственному саморазвращению. И неправ был бы тот, кто попытался бы понять их в этом смысле. Напротив, их идея состоит именно в том, что борьба со злом необходима, но что ее целиком следует перенести во внутренний мир человека, и притом именно того человека, который сам в себе эту борьбу ведет". И достаточно тонкое замечание: "Их учение есть учение не столько о зле, сколько о том, как именно не следует его преодолевать".

На кого тогда столько яда было вылито, не очень понятно.

Бескомпромиссной борьбе со злом учат аскетические учителя восточного православия, по Ильину именно они "учат неутомимой внутренней "брани" с "непримечаемыми" и "ненасилующими" "приражениями злых помыслов". Да, все эти столпники непреклонны и аскетичны, возможно, именно это привлекает Ильина. Но внутренняя борьба дело вполне серьезное, даже Толстой это понимал, единственное, что не было у него беспощадной истовости, да и не могло быть у женатого человека).

Глава 12. О мироотвергающей религии

В 12 главе Ильин сокрушает "практическое миронеприятие", якобы свойственное моралистам. Опять-таки Ильин обвиняет всех, т.к., по его мнению, миронеприятие - свойство морали, как основы жизни. Посмотрим, что же имеется ввиду.

Моралиста Ильин рассматривает как разновидность интроверта, сосредоточенного на сентиментально-идеалистических основах своего внутреннего мира, и во внешнем мире его если что и интересует, то сходное с его внутренними установками: сентиментальное и идиллическое. Таких людей мы видели, особенно современных старушек, помешанных на президенте ("такой добрый и деликатный, нельзя с этими западниками таким быть!").

Корень зла у Ильина везде сходный: "сбивчивая религиозная картина мира", т.е недостаточно полная и последовательная религиозная картина, не заменяющая собой всю картину мира как таковую, без "очевидности" люди живут. Была бы картина полной, все бы было очевидно. Тем не менее, как бы не внушали нам, что религия способна заменить собой все в этом мире, пока не получается, нет таких текстов, нет таких пророков. Сплошь и рядом прикладные вещи приходится объяснять прозаическими психологией, биологией, физикой и т.п. А без прикладных вещей тяжело: привыкли уже к медицине, к сытости, к информатике и медиа. Обратно в дикость, где вполне все объясняет религия - не хотят люди.

Ильин считает, что "у Л. Н. Толстого имеются два прямо противоположных воззрения на "природу" и на "человеческое общество" - на эти две великие части "внешнего мира". Ильин демонстрирует хорошее знание материала множеством ссылок на работы Толстого ("Так что же нам делать", , XI, 371, "Закон насилия", 129, "Начало вещественности - Он же". "Разные мысли", XIII, 534, "Женщинам", XI, 394, XIII, 397-401, "В чем счастье", XI, 205-207, "Что такое искусство", XIII, 442, "Религия и нравственность", XIII, 214 и др.).

По первому взгляду все в природе гармонично, все законы установлены Богом, все уместно и продумано, все гармонично. "Этот мир движим любовью, и даже животные живут в нем мирнои не обижают друг друга. Понятно, что и плоть человека, созданная Богом и вводящая его в состав внешней природы, не осуждается, а приемлется: человеку дан "закон труда" и "закон рождения детей", закон "вечный, неизменный" - это "закон Бога и воля Бога", пославшего в мир, и женщина, рождая детей, не грешит, а "служит Богу". Связь с природой признается прямым условием счастья и добродетели; трудовое одоление ее стихий является первой и несомненной "обязанностью человека"; единение людей друг с другом объявляется высшим благом, "доступным людям" "в нашем мире"

А с другой стороны все дисгармонично,, везде идет борьба за ресурсы. ""внешний мир есть мир розни, вражды и эгоизма", он "лежит во зле и соблазнах", в нем царит "неотразимый" "закон борьбы за существование и переживание способнейшего"; этот закон "руководит жизнью всего органического мира, а потому и человека, рассматриваемого как животное"; это - "вечный для всего живого" "закон эволюции", который в то же время "противен закону нравственности". "Моралист не приемлет этого мира розни, состязания и конкуренции; этот мир живет вне морали и против морали, движимый естественным, жадным, безжалостным, бесстыдным инстинктом". В целом это тонкое замечание, т.к. человечество давно пытается сгладить "жадность и безжалостность инстинкта", и тут моралисты всех времен ведут себя сходно. Человечество убирает с глаз обычных людей места массового убийства животных. Публичные казни перестали быть развлечением для толпы, и ничего плохого из этого вроде бы не произошло. Идеологически обусловленное вегетарианство индусов вполне себе жизнеспособно и даже доказывает, что необходимости убивать себе подобных для пропитания нет, и если безжалостная конкуренция есть необходимость в животном мире, человек может исхитриться в своем мире и обойти этот закон или хотя бы уменьшить. У индусов даже есть понятие "ахимса", ненанесение вреда ничему живому. Понятное дело, что у всего есть разумные границы, не нанести вреда мелким существам невозможно, т.к. тогда жизнь превратится только в постоянное убегание от тех, кто сам лишен сострадания и чувства благодарности. Идея вегетарианства близка и современным людям, т.к. они в своей массе моралисты, а не циники, она вполне успешна коммерчески и оправдана с точки зрения медиков.

"Воззрение на внешний мир как на среду глубоко противоморальную ведет к проповеди аскетизма, опрощения и непротивления". Аскетизм, опрощение и непротивление не являются порождением исключительно неприятия безжалостной борьбы за ресурсы, на которой устроена полностью животная жизнь и по большей части человеческая. В религиозных практиках эти принципы помогают избавиться от всего отвлекающего и второстепенного при духовном развитии. И это характерно не только для восточных религий, но и для христианства.

Аскетизм и опрощение - понятия, не закончившиеся на Толстом (йогов и прочих религиозных подвижников не рассматриваем). В наше время можно движение разумного потребления, ко сути являющееся "ближайшим родственником" опрощения и аскетизма. То, что оно в том числе и позволяет уменьшить необходимость в оправданной жестокости, очевидно (например, снижение потребления кожи уменьшает необходимость забоя скота), другое дело, что аскетизм порождает другие проблемы, связанные с рабочими местами в развивающихся странах, а значит с проблемами низкого уровня жизни.

Люди уже достаточно "умудрены" социальным и филосфским опытом, чтобы с кондачка не отвергать "грубость жизни". Сама попытка минимизировать эту "грубость" действительно имеет в том числе и моральные основы, что, на мой взгляд, поиски моральные (но, конечно же, это уход от очевидности. Жили бы с очевидностью, было бы все просто как у братьев наших меньших, но как поется в песне "Муммий Тролля", "зато, конечно, интересней").

Ильин как всегда тонко чувствует опасности морального отношения к жизни: "Надо упростить культуру общественную организацию, хозяйство, обстановку, одежду и стол, исключая и вытравляя отовсюду элемент внешнего насилия и пользования чужим трудом: надо упразднить собственность на землю, наем и аренду, досуг, необходимый для духовного творчества, власть и законы, половую любовь и роскошь, фабричное производство и деньги, охоту и мясоедение, вмешательство в чужую жизнь и армию, словом, все то, что навязывает человеку "внешний" - природный и общественный мир". Но все же это полемическая крайность, в таком виде это недопустимо. Толстой сделал определенные шаги в этом направлении, он, на самом деле был самым настоящим полемистом, под стать Ильину, было бы интересно, если бы они имели возможность схлестнуться. Но, в итоге, мы видим в современном мире достаточно много смягчений ситуации, и мы видим понимание утопичности опрощений в толстовском смысле.

Ильин (как, впрочем, очень во многих местах) упрекает толстовцев моральной бездеятельности, т.к. жизнь "ведается и "Божией волей". Она состоит в том, чтобы люди жалели друг друга и не думали о том, что из этого выйдет". Но перед этим он приводит такую цитату из Толстого: "Что бы ни происходило во внешней общественной жизни, человеку надо помнить, что каждый управляет собой и только собой; надо помнить это и самому не грешить, а о последствиях не думать, ибо они никогда не могут быть нам доступны". И имеет здесь Толстой ввиду, что если ему надо будет с пистолетом защищать семью от насильника с ножом, ему неведомы будут последствия, к греху или нет приведет вмешательство, а раз последствия неведомы, человек должен сам из обстоятельств решить, что ему делать. Здесь не видно, на мой взгляд, запрета на насилие. Здесь скорее об оправданности действии и о том, что нет доподлинно понятной общей оценки ситуации, нужно самому принимать решение, понимая, что оно может оказаться неидеальным, и отвечать за поступки. На самом деле это достаточно похоже на то, что пишет сам Ильин в последних главах "Сопротивления злу".

Далее еще одно обвинение: "духовный нигилизм восполняется столь же нигилистическим отношением к инстинкту, к чувству любви и деторождению. Моралист учит относиться к жизни инстинкта, к его живой тайне, к его здоровой и духовно-значительной глубине, к святыне брака, отцовства и материнства - с тем же отрицанием, как и к жизни духа. Жалость, отвернувшаяся от духа и изнемогшая при виде чужого страдания, отвергает и основную силу жизни, как греховную и злую: ибо она усматривает некую "безжалостность" в природе и в инстинкте, не усматривая его таинственной мощи и его удобопревратимости в духовное благо".

А мне почему-то кажется, что это про протестантство, кальвинизм - про то, что любая сексуальная жизнь не для зачатия ребенка грех, а поэтому нужно спальни не отапливать, чтобы пореже детей плодить. С сексом у авраамических религий вообще как-то по-детски, он почти однозначно греховен, а не прекрасен. Неудивительно, что Толстого тоже постигла эта участь, половая жизнь в его произведениях- безжалостная сила, которая легко может сломать жизнь, если выйдет из-под контроля. Но, с другой стороны, нельзя сказать, чтобы Толстой не понимал созидающей части половой жизни. Разве не об этом говорит его немалое количество детей, его любовь к крепкому похабному словцу в быту, да и опростевшая Наташа Ростова в конце "Войны и мира" разве не принятие естества?

Можно сказать, что до появления Фрейда сексу не было места ни в культуре, ни в науке. Сейчас современная культура определила его как важную часть в жизни личности, как важную часть в развитии искусства, и научилась не бояться его, не презирать, не шарахаться в сторону, понимая, что основной инстинкт накажет за пренебрежение. Нет, нужно в разумных пределах удовлетворять потребности, чтобы быть здоровым, творить, быть нормальным членом общества и зависеть от секса только в разумной мере.

А вот и очень интересный вопрос: "Если мир создан Богом, то какое право имеет человек призывать к мироотвержению"? Один из важных и парадоксальных вопросов. А почему бы нет? Почему человеку должно нравиться то, что Бог сотворил? Тем более творил он для себя, а не для человека. Даже если Бог сотворил что-то для человека, откуда появляется долженствование в принятии сотворенного Богом? Человек просил что-то - долженствование есть. И то, может не понравиться, с этим ничего не поделаешь. По факту принятие все равно произойдет, другого мира для человека мы не знаем, но обязательность эмоционального принятия непонятно откуда следует.

Еще одно противоречие, которое тревожит людей много веков. "Все, что совершается, совершается по воле Божией, и злодей, злодействуя по Его воле, не имеет никаких оснований воздерживаться от своих злодеяний, но всегда может прикрыть их той же ссылкой, которой моралист прикрывает свое безволие. С одной стороны, человек должен принять волю Божию как свою ("совесть", "сострадание") и исполнять ее в жизни; с другой стороны, человек обязан извлечь свою волю из той сферы ("внешний мир", "чужая свобода"), где начинается "воля Божия". Не сказал бы, что это противоречие такое пустое, как считает Ильин. Если все по воле божьей, то преследующий тебя злодей всего лишь статист, а преследует тебя Бог, и ты должен какой-то урок из этого извлекать, и вопрос о сопротивлении Злу становится совершенно пустым. Но ведь в церкви на исповеди так и говорят, что ничего без разрешения Бога не присходит. Тогда хочется сказать, что если Бог зло разрешает, пусть сам и сопротивляется этому злу силою или пристыживанием. Если Бог до такой степени вмешивается в дела человеческие, то человечеству должна быть выписана единоразовая индульгенция, которая освобождает его от покаяний за все виды проступков.

Ильин же говорит о том, что противоречие возникает из того, что "что он [моралист]обращается к Богу, Его дарам и исходящим от Него испытаниям и заданиям - не "всею душою, и не всем помышлением, и не всею крепостью". Красивые слова о полной самоотдаче, такой полной, что после нее не остается личности как таковой. Да, тогда человек будет как животное, не рассуждая, не морализируя жить по законам гормонов и инстинктов, т.е. по предписанной программе.

Мне так и остается непонятным, почему Ильин считает сострадание "сладостным чувством". Это ведь, как и следует из названия - страдание, и ничего сладостного в этом чувстве нет. Если, конечно, не путать сострадание с зарабатыванием социального одобрения через милосердные дела. При этом реального сострадания может не быть в принципе. На мой взгляд этим вполне себе грешит мать Тереза, но это отдельная тема, противниками этой женщины не раз поднимавшаяся.

"Религиозный опыт моралиста - бездуховен, безволен, односторонен и скуден; его "религиозное учение" есть порождение самодовольного рассудка, пытающегося извлечь божественное откровение из беспредметно умиленной жалостливости. Вся религия его есть не что иное, как мораль сострадания. Но эта мораль и ее сострадающий подход дает человеку не опыт Божьего совершенства, а только опыт человеческого сострадания: она видит мучающегося человека и сводит все откровение к сочувствию этой муке. Но это значит, что он воспринял не человека через Бога, а осмыслил Бога через человека и не человека осветил лучом любви к Богу, а восприятие Бога затемнил состраданием к мучающимся людям; именно поэтому он нашел страдающего человека, но не нашел ни его отношения к Богу, ни своего отношения к Богу, ни отношения Бога к нему, страдающему, и к себе, безвольно и сладостно жалеющему".

Понять, что пишет Ильин, довольно сложно, он не заботится о разъяснениях, а просто накидывает обвинений. Первое, что бросается в глаза, - сострадание не дает человеку опыт Божьего совершенства. Как это вообще понять? Значит ли это, что Бог настолько совершенен, что если человек страдает, то другой человек не имеет права ему сочувствовать, т.к. нарушает каким-то образом Божье совершенство? Не значит ли это, что страдание посылается Богом, и для него оскорбительно, если кто-то сострадает мучающемуся Божьей милостью? То есть Бог однозначно высокомерно отвергает право других на сочувствие к своим жертвам, т.к. он всех умнее до такой степени, что не считает нужным как-то сделать понятной свою жестокую забаву? Выглядит Бог при этом страшно, понятие "страх божий" вполне становится ощутимым, но это же значит, что какое-то внутренне развитие человека для Бога лишено ценности, в конце концов человек для Бога, а не Бог для человека. Но и эмпатии от Бога ждать не приходится, видимо. Я, наверное, как раз осмысляю Бога через человека, то что так не нравится Ильину. Но я человек, и, как минимум, я с этого должен начинать. Лишь постепенно, набираясь опыта, я могу получить представление о Боге более полное и осмыслить его через более верные его характеристики, то есть через него самого. Нужно ли опять возвращаться к "очевидности", которая для меня так и осталась чем то религиозным, вроде откровения, как полученного неведомо, и не нуждающегося в осмыслении. Очень показательна фраза о "затемнении восприятия Бога состраданием к человеку". Еще раз подтверждает, что отношение Бога к человеку лишены эмпатии. Вряд ли человек должен такому радоваться.

Ну и еще раз повторяемая одна и та же мысль, которая и является истинной основой всей книги. "Настоящая религия начинает от Бога и идет к мироприятию, а это учение начинает от человека и идет к мироотвержению. Настоящая религия приемлет мир волей, но цельно не приемлет восстающего в нем зла и потому ведет с ним волевую, героическую борьбу, а это учение не видит мира из-за гнездящегося в нем зла и потому отвертывается и от зла, и от мира, и от волевой борьбы с ним. Настоящая религия есть творческое горение о добре, т. е. о духе и любви, а это учение утверждается как практическое безразличие к работе зла в мире, к духовности человека и к ее судьбам на земле".

То, что учение отворачивается от зла из-за гнездящегося в нем зла лично мне непонятно. По крайней мере это бы надо пояснить, тут какая-то красивость, которая часто верная подруга софистики.

Так называемая настоящая религия (какая конкретно не называется) идет к мироприятию, причем всего на свете. Тут легко обратить слова Ильина против него самого, заявив, что надо принимать и убийство близких. То, что человек не приемлет страдания, или, скажем так, даже просто считает, что их количество неплохо бы сократить, считается мироотвержением, хотя мир в целом никак не отрицается. Ильин, предположительно, обижается за Бога, т.к. нелюбовь к страданиям человеческим означает, что божий мир несовершенен, а он совершенен, потому что кто-то (возможно, сам Бог) его таким считает. Но ведь мнение не есть доказательство, и человек может развиться только отталкиваясь от себя и потихоньку осмысляя иное, божье, иначе он не справится. Некая "настоящая" религия приемлет мир волей - интересно, но непонятно. Не сознанием, не осмыслением, а натугой, волевым актом?

"Ненастоящая" религия связывает с точки зрения Ильина человека с человеком перед лицом земного страдания, а не человека с Богом. Здесь опять же возникает подозрение об отсутствии эмпатии к людям, да еще и непонимание того, что люди пытаются устроить свою жизнь - и это вполне естественно. Эмпатия к другим является одним из двигателей развития многих обществ (не всех). Ильин требует, чтобы люди думали о том, что хочет Бог, а не о своих проблемах. Люди думают, что богу достаточно, чтобы они заповеди соблюдали и не грешили. Но с точки зрения Ильина этого явно мало. Он так переживает за то, что люди с его точки зрения не постигают божьи планы из-за того, что занимаются своими собственными, что объяснить это можно только крайней важностью этого в системе Ильина. То, что при этом люди приближаются к несвободе, к отрицанию собственных планов в угоду неведомых им божьих планов, Ильина не интересует. Жизнь человека может начать бессмысленную жизнь куклы, в которую играет кукловод, и приговаривает: "Ах как духовненько! Вот так и надо! Свободы захотели, нафига вам она, если есть я!" Я не претендую на то, что я прямо постиг замыслы Ильина (он ведь по сути по большей части декларирует, а не объясняет), но вот что-то такое на ум приходит.

Глава 13. Общие основы

Но вот что интересно, после всего-всего-всего уже изложенного, в 13 главе Ильин собирается "все пересобрать", т.е. все по новой переобъяснить, как бы уже в более высоком качестве. Ну посмотрим.

Требуется для этого (что-то новое? - нет) напряжение всех сил души и духа, духовно зрячая любовь и религиозно напряженная воля.

Ну и правильно ставить вопрос "о допустимости внешнего понуждения и пресечения" от лица живого добра, исторически борющегося с живой стихией зла. Это два новых термина, на самом деле малопонятных, на самом деле объяснять их самому - неблагодарная работа, можно много придумать. Но если бы Ильин потом как-нибудь объяснил эти два термина. Но, подозреваю, он будет на них опираться, а не их выводить. Ну и основываясь просто-напросто на "самой постановке вопроса" Ильин не отвечает на вопрос, но утверждает, что воздействие должно иметь "волю к добру" и направлять принуждаемого "к подлинному добру". Ранее Ильин говорил, о наложении воли на человеческую жизнь, дабы пресечь зло. То есть рабство - это и есть пресечение зла, такая ассоциация у меня почему-то возникает. "Воля" вообще очень важна в работе Ильина. Подвергшиеся злу (прежде всего моралисты) с его точки зрения изнежены, безвольны и никчемны. Далее все понятно - не приложишь волю, не будет тебе счастья в спасении мира от (абстрактного?) зла (хочется добавить - в лице Толстого). Хотя Ильин и говорит о наличии "слепой воли", которая есть проводник зла, но это некая "пугалка", призванная показать, что не только безволие и изнеженность - несерьезные противники - есть у "подлинного добра". Что это такое в общем и целом Ильин не определил, но широко пользуется. (Но, видимо он в состоянии очевидности и ему и так все понятно, мне лично - нет, не знаю, где проходит граница между подлинным и неподлинным добром). Любопытен и ответ на вопрос о том, что позволительно злодею, желающему подвинуть чужую душу ко злу. "Ему ничто не позволительно". Очень полицейский ответ, хотя и понятный, и если брать область "перенесения зла в чужую душу" (коряво, но как тут иначе определить не знаю), то да, ничто не должно быть позволительно, лучше пресечь само общение. Вопрос, как замечает Ильин, в том, от чьего лица ставить вопрос о воздействии, от лица злодея ставить нельзя. А дальше все в стиле Ильина: ему почему-то кажется, что моралисты вопросы ставят таким образом: "Не все ли равно, кто угрожает, чем, кому и во имя чего, - если угроза налицо? Угрожать при всех условиях негуманно". Или иначе: "Не все ли равно, кто заключает в тюрьму и казнит, кого и во имя чего, - если заключение и казнь налицо? Гуманность не мирится с тюрьмами и казнями".

Понятно, что все это подходы к оправданию любых способов защиты добра, как ее понимает Ильин. Но выглядит это как профанирование (кривляние своего рода) или как провокация. Нельзя угрожать при защите от зла? Хм. Вообще-то, нельзя очень часто, но совершенно не из гуманистических соображений. Если в обществе сословное разделение, то при защите себя от зла, исходящего из верхнего сословия, угроза является преступлением. Вспомните историю Богдана Хмельницкого. Такие вот псевдогуманистические соображения лично я никогда не встречал, предполагаю, что это большая редкость, которая, что называется "погоды не делает".

Справедлива мысль "Добро и зло в действительности не равноценны и не равноправны". Но опять же, не всегда это очевидные случаи, и не всегда отнесение поступка (поступка, а не события!) к этим моральным (моральным, а не духовно-душевным) категориям неизменно в разные периоды истории.

В целом, точка зрения Ильина часто напоминает желание "наказывать плохих, и поощрять хороших", что, в принципе, является универсальной формулой геноцида. Наказывать нужно не плохих (носителей зла), а за проступки, доказанные и могущие быть понятно определенными.

Наконец-то появилось определение "живого добра" (правда мимоходом, в скобках), как живущего в носителях, осуществителях и слугах. Правда, опять вопрос, кто эти три последних.

Далее рассуждение следующего толка: так как добро и зло имеют душевно-духовную природу (а на мой взгляд этическую, то есть посложнее все будет), то главное - преобразование зла в добро, ненависти в любовь. И, как я понял, это и оправдывает принуждение.

Но все же пока Ильин остается формально на ненавистных ему гуманистических началах, с которыми я полностью согласен: "потребление физической силы в борьбе со злом является возможным и небессмысленным, но отнюдь не исключительным и не самодовлеющим, а вторичным и подчиненным средством в общей системе духовного воздействия и воспитания, и притом средством, применимым в границах духовной допустимости и необходимости. В силу самой природы своей оно должно применяться не тогда, когда его можно применить, а тогда, когда его применить необходимо; и всюду, где в нем нет необходимости, его применять не следует."

И я полностью согласен со следующим: "В качестве несамодовлеющего, вторичного и подчиненного средства оно [физическое понуждение и пресечение - Автор] должно сообразоваться не только с законами духа и добра, но и с природой главных средств, и с потребностями основной борьбы; оно отнюдь не должно посягать на замену духовных усилий и мероприятий - физическими; оно отнюдь не должно вредить духовному преображению человека. Физическое понуждение и пресечение есть крайняя мера борьбы, и сфера ее применения начинается только там, где внутренние меры оказываются несостоятельными и недостаточными".

И появилось, опять таки, мимоходом, в скобках, определение очевидности - "познание, признание, приятие, убеждение, верование или исповедание". Это путь появления убеждения плюс еще дальнейший - когда убеждение теряет корни и становится чем-то религиозным. Далее Ильин определяет очевидность как убежденность и веру. То есть, это абсолютное доверие без сомнения? Боюсь, именно такие люди берут автоматы и идут расстреливать Крокус-Сити-Холл.

Вот эти слова вызывают у меня ощущение конгруэнтности: "Тюрьмы, пытки и казни бессильны подвигнуть душу к усмотрению, убеждению и верованию; они могут довести ее только до предательства или до окаменевшего упрямства, завершающегося далеко не всегда осмысленным мученичеством. Физическое воздействие должно при всех условиях беречь духовную очевидность человека, не подавляя в нем чувства его собственного духовного достоинства и не колебля доверия человека к самому себе. Вот почему должны быть осуждены и отвергнуты все формы физического понуждения, разрушающие душевное здоровье и духовную силу человека: лишение пищи, сна, непосильные работы, пытки, заключение в обществе злодеев, унизительное обхождениеи т. д".

И еще два замечательных примерах, с которыми спорить ну просто глупо, и которые по-настоящему красивы.

"Во-вторых, физическое понуждение и пресечение не должно пытаться вынудить у человека чувство любви (напр., личной преданности, партийной, приверженности, согласия на брак, верности, патриотизма). Всякая такая попытка заранее обречена на неудачу: в лучшем случае, понуждаемый вступит на путь лжи и предательства; в худшем случае, душа его проникается презрением и ненавистью к понуждающему и к навязываемому ей предмету и ожесточится до полной неспособности любить вообще. Тюрьмы, пытки и казни не могут вызвать в душе ни любви, ни верности. Любовь или добровольна и искренна, или ее нет. Поэтому физическое воздействие должно при всех условиях беречь способность человека к любви, усматривая в ней основную преображающую силу жизни и духа. Вот почему должны быть осуждены и отвергнуты все формы физического понуждения, ожесточающие человека, озлобляющие его и превращающие его в слепого ненавистника и мстителя: грубое, оскорбительное обхождение, лишение заключенного всех знаков любви и внимания, недопущение богослужения и духовника, снабжение человеконенавистнической литературой, пытки и телесные наказания и т. д.

Наконец, в-третьих, физическое понуждение и пресечение, обращаясь непосредственно не к очевидности и любви, а к воле человека, и притом с требованием самопонуждения и самопринуждения, должно беречь волевую способность человека, не расшатывая и не расслабляя ее, а напротив, укрепляя ее и содействуя ее духовному воспитанию. Всякая форма понуждения, разлагающая волю, делает свою собственную цель недостижимой и становится бессмысленной, ибо задача понуждения состоит в том, чтобы сделать человека ненуждающимся в понуждении, а не в том, чтобы довести его до полной неспособности к волевому самоуправлению и тем превратить его навсегда в объект пресечения. Вот почему должны быть осуждены все формы физического понуждения, повреждающие и не укрепляющие волю человека: вынужденная праздность, бессмысленные работы, беспросветность пожизненного приговора, обезличивающие наказания и т. д".

Почему-то мне кажется, что и Толстой одобрил бы это).

Но все же есть возможность всегда указывать, что все "мирные" способы исчерпаны, и с этим типом можно только силой разбираться. Это, подозреваю, дает возможность разного рода злоупотреблениям.

Возможно, Толстой хотел исключить такую возможность в принципе, когда придумывал свое несопротивление злу силою (оно у него, если вы помните, не было полным, исключения он признавал, но с точки зрения Ильина, не так энергично).

А далее идет то, что мне непонятно. Буквально парой страниц ранее Ильин утверждал, что "воздействие должно иметь "волю к добру" и направлять принуждаемого "к подлинному добру". Теперь же он пишет, что физическое понуждение и пресечение "не может вызвать к жизни ни очевидности, ни любви, ни духовно-цельного, положительного поступка, ни тем более нравственно-религиозного преображения души". Как это совместить?

Далее идет нечто вроде вывода, о том, что пока душа вертится в пределах любви, положительных поступков и нравственных чувств принуждению делать нечего, но оно "должно стоять на страже". То есть, можно ли предположить, что страх наказания должен "присматривать" за людьми? Опять же довольно очевидный вывод: когда человек не может духовно самоуправляться, тогда в ход идет принуждение и воздействие. Невольно вспоминается "страх божий", народное представление о той силе, которая единственная сдерживает от плохих поступков (то, что совершенно справедливо отмел Камю).

Ну а дальше идут некие 5 правил, которые я для себя назвал "правилами инквизитора". Потому что их исполнение, как мне кажется, не оставляет времени ни на что иное, как отслеживать нарушения, а кроме того, переделывает мышление так, что личность воспринимается только как возможный источник зла, которое должно быть обнаружено и "отсопротивлено" силою.

-- Развивать навык обнаружения зла и отделения его от внешне похожих методом духовного и религиозного опыта (и это не внутреннее зрение, как я понимаю, а "насмотренность")

-- Постигать законы и пути зла в человеческих душах и техники его одоления, выработанными аскетами и праведниками (это похоже на основу для секты, вроде ассасинов)

-- Выбирая средства нужно двигаться от духовных средств к средствам борьбы (сопротивление силою? Получается, что духовной борьбы нет, но в следующем правиле она появляется)

-- При применении принуждения и воздействия искать момент, когда можно перейти к духовной борьбе (боюсь, что на практике это не получается, человек испуганный и сломленный просто будет говорить о понимании, все остальное - благие намерения, о чем и сам Ильин буквально чуть выше писал).

-- Проверяющий должен постоянно проверять подлинные мотивы своей борьбы (ну это про проверку "чекистни" на лояльность).

Глава 14. О предмете любви

На мой взгляд, Ильин правильно пишет, что любовь сама по себе чувство "слепое" (я бы сказал, смещающее точку зрения: уменьшающее значимость недостатков и раздувающее значимость достоинств, а иногда их придумывающее). Ильин указывает, что некое "начало духа" "указывает любви ее верный предмет, ограничивает ее и видоизменяет ее обличие и ее проявление". Это касается "одухотворенной любви".

Что тут можно сказать. Любовь придает своему предмету ценность, да, она видоизменяет картину, но это картина для самого любящего, это его ценность. Нужно поверять предмет любви неким образом, "началом духа" у Ильина, для меня это - моральной оценкой, неким комплексом ценностей и правил, выработанных человечеством и лично самим любящим безотносительно предмета любви. То есть немного понизить размер ценности требуется иногда просто чтобы выжить. Во французском фильме "Незнакомец у озера" герой идет на зов своего любовника, который кричит, что тот ему нужен, понимая, что любовник его убьет. Ценность предмета любви оказалась так высока, что ее не смогло понизить даже знание о том, любовник убийца с выраженными маниакальными наклонностями. Создание ценностей - великая сила любви, и одновременно ее слабость, потому что она лишены критической возможности, это приятие как таковое, и критические возможности нужно искать на стороне.

Без ценностей человеку почему-то жить тяжело. Он все время пытается их заполучить, создавая сам или из чужой идеологии.

Ильин, традиционно для себя, настоятельно рекомендует обратиться к Богу. Лично мне это кажется крайне неубедительным и неоправданным. Мой опыт говорит о том, что агностики и атеисты гораздо отзывчивее и моральнее религиозных людей. То есть, вопрос гораздо более сложный, чем принято считать.

Конечно же, только тот Бог, который называет себя "ревнивым" мог бы пропиарить себя таким образом: "И эту силу религиозной преданности, избравшей Божественное и прилепившейся к Нему, одухотворенная любовь вносит во всякое свое отношение: и к Богу, и к Церкви, и к родине, и к царю, и к своему народу, и к его вещественным и личным алтарям, и к своей семье, и к своему ближнему". Будьте и обрящете. Но не хочется на этом задерживаться, Ильин итак много написал на эту тему, у него выходит так, что лучше самому ценностей не строить, обращаться к Богу, человеку самому, по сути, не надо думать и оценивать, нужно обращаться к религии. Постоянно об этом говорю и пишу: это же Ветхозаветная история о древе познания, богу не хочется, чтобы человек сам судил о добре и зле, о том, что хорошо и что плохо (за него лучшие все сделают). Не надо быть полноценной личностью, не надо развиваться. Лучше быть Юдифью, слепо выполняющей распоряжения бога, не задающей лишних вопросов, и побеждающей Олоферна.

Основная мысль главы следующая: "Любовь к Богу открывает человеку новое измерение вещей и людей. Согласно этому измерению, человек есть нечто большее, чем это единичное, одушевленное животное, чем этот единичный субъект, в нем есть нечто большее, чем "он сам" во всей его "субъективности": и это-то большее, сверхсубъективное, несмотря на свою "субъективность", - есть как раз его дух, его главное, настоящий "Он Сам". Настоящая любовь есть связь духа с духом, а потом уже и в эту меру - все остальное: связь души с душой и тела с телом, но именно постольку это уже не просто связь душ и тел, а духовная связь одухотворенных душ и духом освященных тел. Настоящая любовь связывает любящего не со всем существующим и живущим без различия: но только с Божественным во всем, что есть и живет". Сейчас это рассуждение назвали бы душным. Возможно потому что телесность мы перестали воспринимать как противоположность духовному, с одной стороны справедливо, а с другой стороны чрезмерно: крайние формы телесности становятся болезненными.

Любовь всегда прорыв за пределы индивидуального, потому что "не ты" становится очень значимым, иногда более значимым чем ты. Это касается и родительской любви и "взрослой любви", и любви к каким-то сообществам, ценность которых создана опытом. Этот прорыв за пределы индивидуального действительно новое измерение. Дано ли это новое измерение Божественным для меня вопрос. "Физика" этого измерения непонятна, и даже непонятно, нужно ли это знать, дает ли это дополнительное знание хоть что-то? То есть, предполагаю, что дает, но оценить этот "бонус" просто нет возможности.

Глава 15 "О границах любви"

Прямое продолжение предыдущей.

Присущая, по Ильину, связанность любви с духом, очерчивает границы любви. То есть все "недуховное" должно из любви исключаться. "Духовная любовь есть не только религиозная преданность, но в основе своей она есть, прежде всего, зрячий, живой, предметный выбор". Нужно все время помнить, что любовь для Ильина - слепое чувство (в общем-то, искажающее когнитивное восприятие), и только "духовная любовь" постигает предмет любви. Ограничивая его по принципу "вот это для духа, идет в дело, вот это - нет". В самим принципом согласен: нужно понижать ценность предмета любви, проверяя по моральным принципам, иначе искаженная любовью картина предмета любви, может оказаться ловушкой (чем, на самом деле, не так редко пользуются). То есть любовь, все же, не зрячий выбор, но должны быть хотя бы попытка его сделать.

Очень справедливое замечание Ильина: "Тот из людей, кто говорит, что "любит" "все" или "все без различия", тот или ошибается в самопознании, или в действительности не любит ничего и никого". Ильин вообще силен в нахождении слабых мест всякого рода "умилительностей" и "сентиментальностей", можно сказать, что большая часть книги - разнос подобного рода мнений, высказываний и жизненных позиций. Но все же склонность придавать каждому из подобного рода направлений мыслей пугающую глобальность, указывать как на реально угрожающее зло, и уже раскрученное им самим "мегазло" показывать, как пример реально осуществляющейся угрозы, наверное, неправильно.

Отдельно Ильин касается заповеди Христа "любить врагов и прощать обиды". Он утверждает, что имеются ввиду личные враги, а не враги божьи. Никаких доказательств утверждения нет, то есть, если они и есть - то за пределами книги, мне лично они неизвестны. Но это оказывается необходимой подводкой к следующему: "необходимо только понять, что настоящее, религиозно-верное сопротивление злодеям ведет с ними борьбу именно не как с личными врагами, а как с врагами дела Божия на земле; так что чем меньше личной вражды в душе сопротивляющегося и чем более он внутренне простил своих личных врагов - всех вообще и особенно тех, с которыми он ведет борьбу, - тем эта борьба его будет при всей ее необходимой суровости духовно вернее, достойнее и жизненно целесообразнее" По-видимому, враги божьи - это зло - это вторая подводка, т.к. злу необходимо сопротивляться силою, при этом не имея личных интересов, это мелко, об этом, с точки зрения Ильина и говорил Христос. Это как бы "служение" - то, что было у опричников. Прямо настолько круто совпадает "выметение зла" опричниками с тем, что пишет Ильин, что даже интересно. Не есть ли опричнина тем самым миром, где идеология Ильина осуществилась, и показала, что она есть на самом деле?

А вот к прощению личных обид отношение другое. Казалось бы "сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня!" Мф.XVIII, 21 - это прежде всего про обиды от людей. Как правило это личные обиды. Но Ильин требует обратить внимание на иную часть обид. "... нужна сущая духовная слепота, для того чтобы сводить всю проблему сопротивления злу к прощению личных обид, к "моим" врагам, "моим" ненавистникам и к "моему" душевно-духовному преодолению этой обиженности, и было бы совершенно напрасно приписывать такую духовную слепоту Евангелию"... "остается открытым и неразрешенным вопрос: что же делать с обидевшим, не как с человеком, который меня обидел и которому за это "причитается" от меня месть или "возмездие", а как с нераскаявшимся и неисправляющимся насильником? Ибо бытие злодея есть проблема совсем не для одного пострадавшего и совсем не лишь в ту меру, в какую ему не удалось простить; это - проблема для всех, значит, и для пострадавшего, но не как для пострадавшего и непростившего, а как для члена того общественного единения, которое призвано к общественному взаимовоспитанию и к организованной борьбе со злом".

Почему-то возникает мысль, что очередными обвинениями в духовной слепоте и за красивыми словами, а именно: "общественное объединение, призванное к общественному мировосприятию", прячется та же опричнина, та же инквизиция, то же НКВД, то же Тайное отделение.

Когда сопротивление злу силою принимает такие формы, то результат слаб, об этом говорит исторический опыт. Слаб еще и потому, что борьба со злом становится неотличима от зла, а наказание за преступления слишком похоже на преступление.

Прошу понять, что я не противник каких-то разумных воспитательно-наказательных мер. Возмущает, что глубоко религиозное общество вполне нормальным считает убивать за неправильное ношение хиджаба (информации о протестах в Иране на эту тему были в медиа в достаточном количестве). Видимо, видя в этом большую опасность личностного самовыражения, которое ему не нужно (что есть следствие нелюбви к людям). И то же время глубоко религиозное общество в защиту только им правильно понимаемого добра (являющегося обязательным сопротивлением злу силою) допускает гибель тысяч от запускаемых боевых аппаратов (Иран - один из крупнейших производителей и продавцов современного оружия). То есть, решение проблем наказания с помощью общественных объединений - очень непростая тема, с отрицательным историческим опытом.

Есть еще один аспект, связанный с вооруженными конфликтами. Считать нормальным принцип, при котором все равно сколько щепы, когда рубят лес, даже когда щепы с тысячи раз больше, чем леса, мне тяжело. Я верю, что кому-то просто неохота возиться с людьми, он не понимает, почему бы им, слабым, не принять сразу сторону сильного. Но если слабый сразу принимает сторону сильного, возникает претензия к тому, что раз он не хочет защищаться, то есть не хочет защищать свое право быть независимым ответственным человеком с личным мнением (сильному не нужным, тут сильный вступает в область противоречий, так как ничем, кроме софистических приемов последующий вывод не оправдать), то он раб, и должен быть лишен права самоуправления. А разные стороны конфликтов (как правило каждая) считают себя добром и злом считают противника. И тогда каждая сторона может поддерживать тезис о необходимости наказания зла силою (в данном случае армией). Хотя по факту часто дело не в добре и зле, а просто в борьбе за ресурсы.

Добро и зло - мощнейшая "отмывка" самых разных истинных намерений.

Не могу не согласиться с Ильиным в том, что "Прощение есть первое условие борьбы со злом или, если угодно, начало ее, но не конец и не победа". "Именно в этой связи следует понимать и евангельские слова "не противься злому". Но вот сколько раз сам Ильин прощал? Просто интересно, по его книге этого не понять.

Но вот трактовка "Правило, заключающееся в них, определительно разъяснено последующими словами - в смысле кроткого перенесения личных обид ("Кто ударит тебя в правую щеку твою". Мф.V, 39; Лк.VI, 29.), а также щедрой отдачи личного имущества "Взять у тебя рубашку". Мф.V, 40, 42; Лк.VI, 29, 38; "Просящему у тебя"... "взявшего твое". Лк.VI, 30.) и личных услуг⁽"И кто принудит тебя идти с ним". Мф.V, 41.)" на мой взгляд достаточно произвольна. Представляется, что это личное мнение Ильина, основательных доказательств нет.

В целом в двух главах о любви очень много именно о "зрячей" божественной любви, мало о любви как таковой (но все сказанное очень важно), и очень много о наказаниях - да, это тема трактата, но все же тезис о том, что истинная любовь проявляет себя как наказание, и иногда наиболее истинно - мне кажется неким "любовным искажением", когда тема, которую любишь, становится высокоценной.

Глава 16 "О видоизменениях любви"

Тема продолжается.

Как это нередко у Ильина - продолжение в какой-то мере повторение уже сказанного, причем довольно долго непонятно зачем.

Дух изменяет форму и структуру любви и видоизменяет ее проявления. Это отправная точка главы, она закономерное следствие предыдущих. Спорить особо не о чем, если считать духом не только связанность с Божьим замыслом, но и совокупность моральных принципов, которые удерживают личность от аморальных поступков и помогают сохранить целостность личности, без таких аморальных вещей как отсутствие эмпатии и отсутствие совести.

"... духовная любовь имеет власть отвернуться от "нравящегося" и "приятного"; она имеет силу утвердить себя на уровне стойкого "нет"; она способна принять форму тяжкого и безрадостного служения".

Красивая формула, от которой веет могильным холодом. Но посмотрим, к чему приведет нас Ильин.

Единственная НЕИЗМЕННАЯ функция духовной любви по Ильину "благожелательство". А желает она только и исключительно "духовного совершенства". Ок. Может ли она при этом желать человеку сдохнуть в мучениях, чтобы достичь духовного совершенства? ДА КОНЕЧНО ЖЕ! "...даже тогда, когда его можно приобрести только ценой страданий и несчастия". Такова должна быть цена духовного совершенства.

Следующая функция духовной любви по Ильину "опытное и интуитивное восприятие чужой личности, доводимое, в его полноте, до художественного отождествления". Отождествление с любимым понятно, что такое художественное отождествление - мне не ясно. Ильин не дает определения этого понятия (характерное и даже необычное для философии явление, но у Ильина в данной работе это не редкость). На низших ступенях развития личности данная функция проявляется в отождествлении со святыми и героями (исключительными образцами, но отобранными так, что это либо беззаветно преданные Богу, либо совершающие подвиги во имя чего-то высшего, чем обыденная жизнь, и , скорее всего люди), на средних ступенях это уединение, то ест попытка отождествить себя (в смысле понять) с Богом, и на высших ступенях - старчество (то есть моральное обучение, моральный пример) - по отношениею и Богу и только через Бога. Ильин очень любит классификации, и тут мы видим одну из них. Ценное качество, но иногда кажется, что все живое убивающее: все заклассифицировано и мановением помещается в свой отсек. Единственность классификации не доказывается, она просто вдвигается, как правильная.

"Любовь его [духовно любящего, - А.Ш.] есть любовь к совершенству любимого или к любимому в его совершенстве, и эта любовь к совершенству любимого всегда остается сильнее, чем страх перед его возможным страданием"

Опять Ильин нас как будто заклинает, повторяя свою мантру. "Обычная любовь любит земной состав индивидуального человека и не знает ничего, что можно было бы противопоставить ему как высшее: отсюда ее чувственная и слащавая мораль, ставящая выше всего беспредметное "умиление" и беспринципную "доброту". Последнее заключение про беспредметное умиление и беспринципную доброту точно бездоказательное, просто утверждение. Что такое беспредметное умиление трудно понять, если это умиление перед миром, какое бывает иногда при созерцании природы, то что тут плохого. Почему доброта у Ильина всегда беспринципна, а жестокость принципиальна? Доброта вполне может опираться на принципы, например, первый принцип, который нужно соблюдать - прощение, как утверждал сам Ильин. Но боюсь, что был неискренним. Снисходительность тоже может опираться на принципы - грех никому кроме грешника не вредит, есть возможность сильно не наказывать, а заняться причинами, приводящими к греху. Противопоставление высшего и низменного в данном контексте опять-таки повтор, ничего нового не дающий, зачем он здесь не ясно.

Скорее всего, это подводка к тезису: "... между двумя основными заповедями Христа (о любви к Богу и любви к ближнему) возможны видимые столкновения, в которых служение делу Божьему может требовать безжалостной суровости к человеку, а жалость к человеку бывает равносильна предательству по отношению к Божьему делу".

Очень интересное заявление. Во-первых, о любви к ближнему хорошо известно, причем, это одно из отличий христианства от Ветхого завета. "Полюбите дальних как ближних..." Это был прорыв в отношении к людям: это и их равенство, и призыв расширить границы семьи и клана на более широкое сообщество". А вот о любви к Богу я не нашел у Христа. Он говорит о том, чтобы "молили Отца своего Небесного", но это не говорит ни о его доброте, ни о любви к нему. Но я не такой знаток, чтобы наверняка утверждать, нужно бы еще поизучать вопрос, но пока у меня такое впечатление. Так что какие тут столкновения Ильин нашел, и наше ли, непонятно. Но в следующее предложение становится понятно: это столкновения (противоречия) между любовью к Богу и любовью к человеку. ДУХОВНО ЛЮБЯЩЕМУ противоречия не страшны, ОН ВСЕГДА СЧИТАЕТ ЛЮБОВЬ К БОГУ НАИВЫСШИМ ЧУВСТВОМ, поэтому он будет защищать ее, и никакая любовь к человеку (как правило Ильин тут говорит о ненавистной ему жалости, как проявлению любви к человеку) не остановит его от защиты любви к Богу".

Столько много слов для того, чтобы оправдать смертные приговоры за богохульство (а им является неправильное ношение хиджаба, тут нет сомнений), ереси, нарушения законов божиих, таких как неподчинение жены мужу, женскую измену, гомосексуализм, неповиновение сюзерену и т.п.

А ведь в основах рассуждений нередко идет просто вменение истинности высказывания без особых (а часто и безо всяких) доказательств.

Следующий абзац, пожалуй, стоит привести полностью, т.к. он, уже не затемнённо, а достаточно открыто отражает суть книги. Мы дозрели, то, что в каждой главе понемногу проговаривалось, соединилось.

"Так зарождается и формулируется тот отрицательный лик любви, который всегда приводил, и будет приводить в соблазн близоруких и сентиментальных людей. Судя обо всем по внешней видимости и не усматривая в проявлениях такой любви - ни сладостного сочувствия, ни умиленной жалости, они начинают негодующе говорить о "вражде", "ненависти" и "злобе", ужасаются и призывают к противодуховному и малодушному "состраданию". А между тем на самом деле духовное оформление любви, столь необходимое человеку и столь трудно приобретаемое им, придает любви целый ряд драгоценных видоизменений и отнюдь не угашает и не искажает при этом ее основной любовной природы: в своем духовном "нет"- человек любит свой настоящий, подлинный Предмет нисколько не менее, чем в своем духовном "да", и гораздо более, чем в своем бездуховном "да": мало того, любовь, способная принять духовно-отрицающий лик, является всегда более" глубокой, более интенсивной, более верно-преданной, чем "любовь", малодушно отвертывающаяся от зла, чтобы его не видеть, или готовая сострадательно "принять" его".

Отрицательный лик любви, возможно, так я понял по контексту, - лик инквизиции или лик опричнины. Это очень полное воплощение того рода любви, о которой пишет Ильин. Более того, это очень близко к зверствам фанатизма.

Опричнина - довольно близкое к нам по времени явление, даже кажется что в нем есть что-то принципиально русское, как будто даже история России периодически повторяет в той или иной форме опричнину. Опричники - защитники царя, который требовал безусловной любви к себе, как к существу, поставленному Богом править людьми, как к существу принципиально иного уровня, имеющего монополию на знание истины и на знание правильного управления людьми и государством, всю жизнь Иван Грозный доказывал именно необходимость диктатуры, обусловленной своим моральным и интеллектуальным превосходством над боярством. Именно поэтому он в годы своей наибольшей силы не терпел какого-либо даже не только неподчинения, а просто несогласия ("кто ты, а кто я" - думаю, это достаточно точное определение стиля мышления Грозного, человека, кстати, истово набожного, по крайней мере, публично). Опричники обеспечивали новую для России форму правления, по своей сути сугубо этическую, они удаляли зло на территориях, которыми правил государь. Символом была метла, прикрепленная к поясу, что означало выметание зла из страны, и собачья голова, которая означала, что зло выгрызается, выкусывается (по свидетельствам современников). Как это прекрасно сочетается со словами Ильина "желая каждому человеку духовного просветления и преображения, в то же время не может любить зла в человеке. Поэтому всюду, где она воспринимает в человеке подлинное зло...- она оказывается вынужденной видоизменить свое индивидуальное отношение к данному человеку в соответствии с наличным в его душе злом". Для того, чтобы опричники могли "творить добро", без препятствий, приводимые к добру не имели права сопротивляться опричникам (если вспомнить "песню о купце Калашникове" Лермонтова, то, предположительно, в народе осталась отрицательное отношения к опричникам, к их поведению и их личностям). По форме сообщество опричников напоминало мужской монастырь, в котором роль игумена выполнял сам царь. Опричник не имел семьи, т.к. целиком посвящал себя делу обнаружения зла и его истреблению. Эта модель была у средневековых асассинов, воинов-мамлюков, она описана в "Катехизисе революционера" Нечаева и Бакунина, а потом без особых изменений перешла в криминальную среду советского времени (устав для которой написал Иван Грозный 20 века - Иосиф Сталин, и в которой воры в законе так же не имеют права иметь семью и детей, посвящая свою жизнь общему делу). Этот "монастырь" был известен моралью, принципиально отличающейся от морали христианских монахов. В него включалось пьянство и разврат. Видимо, так подчеркивалось противопоставление жалкому лицемерному состраданию. Подлинный добронравец, по-видимому, мог себе позволить те слабости, которые сила его духа легко преодолевала и бестрепетно уничтожала подлинное зло на территориях опричнины. Честно говоря, я бы предположил бы здесь ненависть к Христианству и его морали, в которой практически отсутствует наказательный пафос. Притчи Нового завета скорее предлагают размышлять над последствиями поступков для спасения в конце света, т.е для сохранения вечной жизни души. Ну чем еще можно объяснить такого рода "монашество" в котором много удовольствий (многие из которых в принципе не осуждаю, но понимаю, что это точно должно быть умеренно и, думается, для обывателя) уж точно не для тех, кто выбрал путь духовного развития.

Наличие отрицательного лика трудно отрицать. Но какой результат имел этот гигантский эксперимент по насаждению добродетели, то есть по многочисленным актам "подлинной любви" как минимум к государю, который вел себя так, что можно предположить, что считал себя прямым посланником бога на Земле? Зверства опричнины по факту оказались бесполезными. Она была ликвидирована и упоминание о ней было запрещено. По факту ее запрету предшествовало событие показавшее подлинное лицо рыцарей "отрицательного лика любви". Когда крымский хан осадил Москву и был издан приказ всем опричникам, которых ранее берегли для их высокоморальных дел, с утра выходить оборонять Москву, практически все они разбежалось. На защиту пришло совсем мало человек, порядка десятка. На мой взгляд, противоестественно отсутствие эмпатии говорит только о неразвитости личности и часто сопровождается отсутствием совести и стыда, что хорошо изучено для социопатов, психопатов и нарциссов. Этим психотипам свойственно также нечто детское, заключающееся в склонности к играм и удовольствиям, так что отсутствие интереса к семейной жизни в данном случае вполне закономерно.

В наказательном смысле ненависть ничем не отличается от отрицательного лика любви, кроме, якобы, отсутствия отрицательной эмоциональной составляющей по отношению к "злодею", а также отсутствия сострадания. Присутствует только любовь к Богу. Но разве ненависть к злодею не может сопровождаться любовью к Богу, разве ненависть к злодею не может подпитываться или даже порождаться любовью к Богу? То есть ненависть и отрицательный лик отличаются только эмоциональной составляющей. Это означает также, что "палач по-ильински" эмоционально ничего не чувствует, он просто выполняет свой долг. Но о какой любви можно говорить без эмоциональной составляющей? Мне непонятно. Или в момент наказания палач так любит Бога, что ему наплевать на мучения злодея? Но не является ли это разновидностью ненависти? Не является ли это просто лицемерием? По крайней мере, для лицемерия тут огромное пространство. Поскольку все наказания делаются ради божественной любви, то есть ради Бога, закономерно призывать других ради "любви к Богу" мучать и убивать тех, кого ненавидишь как злодеев.

ЭТО НИГДЕ НЕ ОТРИЦАЕТСЯ, И ВСЯ ЛОГИКА ГОВОРИТ О ТОМ, ЧТО ЛЮБОВЬ ПРОЯВЛЯЕТСЯ В НАКАЗАНИЯХ, В ОТНОШЕНИИ К ЗЛОДЕЯМ ПРИСУТСТВУЕТ НЕТЕРПИМОСТЬ, КОТОРУЮ ТЯЖЕЛО ОТЛИЧИТЬ ОТ НЕНАВИСТИ (ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ Я НЕ ЗНАЮ, КАК).

ТОГДА МЫ ВИДИМ ПРИЗЫВ УДОВЛЕТВОРЯТЬ НЕНАВИСТЬ ЧЕРЕЗ НАКАЗАНИЯ, КОТОРАЯ НАЗЫВАЕТСЯ "ЛЮБОВЬЮ К БОГУ". НЕНАВИСТЬ ТРЕБУЕТ ДЛЯ ПОГАШЕНИЯ ЧУВСТВО УДОВЛЕТВОРЕНИЯ, НЕ УДИВЛЮСЬ, ЕСЛИ ТОТ, КТО ВЫНОСИТ ПРИГОВОР О НАКАЗАНИЯХ, ИСПЫТЫВАЕТ ЧУВСТВО УДОВЛЕТВОРЕНИЯ, ЧТО ЯВЛЯЕТСЯ ПРОЯВЛЕНИЕМ КАК МИНИМУМ ЛИЦЕМЕРИЯ.

Инквизиция - еще одно яркое проявление идей, высказанных Ильиным. Написано о ней много, но каковы были ее результаты? Предполагалось, что она борется с ересями. Многие историки указывают, что дознание проводилось с помощью пыток. То, что пытки не улучшают качество дознания в наше время является трюизмом. Более того, обыкновенная логика ставится даже правдивую информацию, полученную таким образом, под сомнение - ведь под пыткой человек в конце концов признается в том, что от него хотят, и примеров того, что это не истина, известно немало, найти такую информацию в общедоступных источниках несложно. Ильин о таких ситуация много написал, но что он предлагает - постоянное самосовершенствование следователей в умении увидеть истину. Собственно, это просто призывы, за которыми не видно практических приемов. То есть, на одного гения допросов будут приходиться тысячи средних людей с пониженной или отсутствующей эмпатией. При этом у подобных типов нет совести, а не только сострадания, и существует склонность к безответственному поведению и перекладыванию вины на других, развлечениях в виде разного рода игр, то есть присутствуют выраженные детские черты (доказано современной психологией). Эти особенности психопатов, социопатов, нарциссов должны, как мне кажется приводить как к злоупотреблениям, так и к недобросовестности.

Кстати, имущество осужденных инквизицией, передавалось в королевскую казну. Инквизиция, вполне вероятно, была неплохим источником государственного дохода. Для рядовых граждан это был механизм тотального устрашения. Идеальным существованием было "не высовывайся". Позитивная заметность могла вызвать как донос завистников, так и "проверку на лояльность" от властей, если человек не принадлежал к кругу избранных. Характерный пример - донос на Леонардо Да Винчи и его учителя с обвинением в гомосексуальной связи, и, если бы доносчик не перестарался, обвинив во второй раз Леонардо в грехе, когда тот уже был арестован, т.е. просто не мог совершать того, в чем его обвиняли, неизвестно, имело бы человечество "Джоконду". Помимо морали "не высовывайся", распространения доносительства, при котором сводились личные счеты, нужно отметить, что эффективность борьбы с пороками и ересями не так уж высока.

Историки считают, что в Испании сжигали огромное количество перекрещенных евреев, тайно исповедующих иудаизм. Но тем не менее таковые находились снова, потому что идеология очень часто заставляет идти на риск, а зачастую даже идти против смерти. Казни гомосексуалистов не искореняют болезнь, потому что причина этой болезни биологическая. То есть, эффективность инквизиции, самого мощного в истории орудия борьбы с пороками, ересями и другими разновидностями зла, невелика.

Следующее мое рассуждение крайне уязвимо и путано, но не могу его не привести. А ведь инквизиция - проявление любви к Богу. Не в том ли причина жестокости такой любви, что это не проявление любви к человеку, а именно проявление любви к Богу? Обычную любовь, которую Ильин считает низшей, "портит", с его точки зрения, "жалостливость" и "сострадание". На "среднем" уровне, уединения с размышлениями о Боге, видимо, человеку хватает сил работать с самим собой, но не искать злодеев и любить Бога, наказуя их. Вот никак не могу сказать, что в случае пыток и казней есть какая-то любовь к злодеям, отрицая их ради любви к Богу, палачи любят именно Бога, эта любовь ярит их и заставляет мучать злодеев. Какая тут любовь к злодеям, это чистой воды лицемерие, как мне представляется. Если даже существует некое беспристрастие или незаинтересованность, служение добродетели, то это никак не любовь. Высшие формы любви не похожи не низшие? Да, т.к. высшая форма, это любовь к Богу, а не к конкретному существу. Понять наличие пыток для ее осуществления при сопротивлении силою мне не представляется возможным, т.к. в конце концов есть просто смерть, т.е удаление опасного носителя зла. О перевоспитании злодеев речь в книге не идет. Есть только некое "понимание ситуации", которое тем не менее приводит к видоизменениям "во всех остальных функциях своей любви: в сочувствии, одобрении, содействии, в творческом приятии, в желании "входить в его положение" (отождествляться), в готовности общаться и, наконец, даже в способности отнестись к нему с элементарной жалостью".

Уже писал, что создалось впечаление, что Зло у Ильина имеет метафизический характер, хоть он и говорит о его проявлениях на этическом уровне. Но этот последний всего лишь место, где зло себя проявляет. Этическая борьба, такая как перевоспитание, воспитание поколений в правильной морали, защита обществом ценностей с помощью законов, его мало интересует. В основном он указывает, часто справедливо, на слабые места этической борьбы, на возможные ловушки на этом пути. Пытки и мучения на высшем уровне могут определяться только чем-то метафизическим, необходимость для борьбы именно с метафизическим злом, злом как субстанцией. Так как все это делается высшей формой любви, т.е любовью к Богу, то возникает вопрос для кого это делается. Не для злодея. Не для мучителя, ибо он незаинтересован. Если говорить о личности, то, видимо, для Бога. Если считать, что ни одна личность здесь не проявляет интереса, то, видимо, для мирового порядка, в котором Добро должно торжествовать именно так, а остальное нам неизвестно. На человечском уровне это - Добро ради Добра как такового, метафизического добра, как будто бы даже подобного силам электрического или гравитационного взаимодействия, и тем самым никакого этического характера не имеющим.

И вот некий "промежуточный", скорее всего, итог. "Все эти видоизменения любви, вызываемые встречей между подлинной духовностью и подлинным злом, сводятся к тому, что любящее "да" скудеет в своих функциях, урезывается в своей полноте и по мере ухудшения предмета все более приближается к благо-желающему "нет"; отрицающая любовь постепенно как бы преобразуется в отрицательную любовь и находит свое завершение в земном устранении отрицаемого злодея. Но и во время этого устранения и после него духовная любовь не превращается в злобу и не становится злом: человеку дано молиться и за казнимого злодея, и за казненного злодея..."

И действительно, любовь у Ильина - это любовь к Богу, возможно, также к Добру как метафизическому началу, или некой субстанции, существующий в мире, но никак не любовь к злодею, там ничего подобного не остается. Вот доказательство. "...духовная любовь проходит через целый ряд классических состояний, духовно необходимых, предметно обоснованных и религиозно верных. Эти состояния выражают собой постепенное отъединение и удаление того, кто любит, от того, кто утрачивает право на полноту любви; они начинаются с возможно полной любви к человеку и кончаются молитвой за казненного злодея. Таковы в постепенно нарастающей последовательности: неодобрение, несочувствие, огорчение, выговор, осуждение, отказ в содействии, протест, обличение, требование, настойчивость, психическое понуждение, причинение психических страданий, строгость, суровость, негодование, гнев, разрыв в общении, бойкот, физическое понуждение, отвращение, неуважение, невозможность войти в положение, пресечение, безжалостность, казнь".

Если посмотреть на выделенное, то это глумление и причинение физических и нравственных страданий, я бы так сказал. Томас Манн в книге "Доктор Фаустус" именно так определил ад.

Вот в такое место мы забрались, следуя по пути божественной любви Ильина.

Называть это любовью невозможно. Мне представляется, что Ильину лучше бы было некий иной термин использовать. Это не видозмененная любовь, это совершенно другие чувства, порождаемые любовью к Богу. Это совсем недалеко от пословицы "от любви до ненависти один шаг".

Предполагаю, что при использовании рекомендаций Ильина не слишком помогает обобщенный совет не использовать "неодобрение, несочувствие, огорчение, выговор, осуждение, отказ в содействии, протест, обличение, требование, настойчивость, психическое понуждение, причинение психических страданий, строгость, суровость, негодование, гнев, разрыв в общении, бойкот, физическое понуждение, отвращение, неуважение, невозможность войти в положение, пресечение, безжалостность, казнь" без достаточных оснований. Да и не могут помочь такие общие советы в таком огромном поле для возможных прегрешений (Ильин повторяется - и приходится повторяться самому). Создается впечатление, что совет этот чистой воды проформа.

Ильин утверждает, что "каждое из этих состояний, при наличности подлинного зла и верного видения, может быть и бывает духовно-здоровой и жизненно-целесообразной реакцией на злодейские проявления и поступки". Вот то что каждое из этих состояний может быть духовно-здоровой реакцией - заявление, требующее обоснование. Думаю, что очень многие посчитают, что это не так. И не из мягкотелости, а из того, что часто чрезмерная суровость не решает задачи, т.к. это подобно пальбе из пушек по воробьям, а кроме того, зачастую родит поле для злоупотреблений, злодеяний, болезненных проявлений садизма, и обществу приносит только вред.

Среди реакций, которые Ильин считает здоровыми, далеко не все можно считать такими. Помимо того, что они излишни, они сами по себе выглядят как патология, и вполне могут быть использованы для садистского удовольствия. Например, неуважение и невозможность войти в положение, безжалостность. Глумление - названное любовью, само выглядит как глумление над любовью.

Загадкой для меня является фраза "Самое высшее и чистое бесстрастие знает свои подъемы и напряжения, свои бури, и громы, и извержения; но только источником их является не животное в человеке, и не похоти животного, а дух, его видение и его горение". Получается, что бесстрастие имеет внутри себя некие страсти, источником которых является не телесное, а духовное. Что Ильин хотел сказать этой фразой? Мне лично это представляется непонятным.

Судя по вот этому пассажу, "отрицающая любовь" может быть испытанием. "Так как отрицающая любовь покоится не на личных расчетах и пристрастиях, а на подлинном испытании зла и на духовной необходимости ответа ему, то она не поддается произвольному угашению или превращению в положительную любовь, как бы об этом ни молила, может быть, утомленная или изнемогающая душа". Мне приходилось общаться с такими вот "испытателями". Нет там никакого утомления и изнеможения, пыщущее здоровье, бодрячковый грубоватый юмор и невероятная ненависть по отношению к тем, кого они считают врагами божьими (но к оным причисляют и тех, кого не любят по личным причинам). Ну хорошо, профессиональные инквизиторы, возможно, не могут быть иными, т.к. должна быть либо природная неэмпатичность психопата, либо приобретенная неэмпатичность социопата.

"Для того чтобы любовь могла действенно противиться злу, она должна быть духовно осмыслена, ограничена и видоизменена. Но, раз осмысленная и видоизмененная, она является исходным и верховным основанием всей ведущейся человеком борьбы со злом".

С видоизменениями уже разбирались, и вроде бы пришли к выводу, что это не любовь, это порождения любви, а скорее - порождения ненависти, рожденной любовью.

Но то, что все эти чувства, которые Ильин объявляет видоизменениями любви, верховны, выглядит странно, т.к. до этого момента Ильин многажды говорил, что это проявления крайних мер сопротивления злу силою. Рассмотрим вопрос, на мой взгляд очень близкий. Верховна ли для правосудия профессия палача?

Палачи (в России назывались "заплечных дел мастерами", т.к. занимались не только казнями, но и пытками) как правило жили в изоляции, и даже вынуждены были вступать в брак с представителями своей общины. Профессия эта считалась позорной и практически никогда не была добровольной, но рассматривалась как необходимая для поддержания порядка.

Так как пытки и казни были профессиональной деятельностью, доход от которой не зависел от количества работы, то можно считать, что для палача его деятельность является незаинтересованной. Не это ли идеальные божьи воины Ильина?

Видоизменения любви выглядят лишь флером для работы палача.

Действительность показала, что отсутствие палачей не ухудшило ситуации. Преступлений не стало больше. Либеральные страны справлялись с преступностью достаточно неплохо, используя набор наказаний, в которых уничтожение или оскорбление личности преступника с помощью физических и моральных истязаний было либо полностью исключено, либо значительно уменьшено по сравнению со средневековьем. При этом ситуация с количеством преступлений и их серьезностью не стала хуже в новое время по сравнению со средневековьем.

Могут возразить, что у Ильина речь идет о борьбе со Злом, а не о борьбе с преступностью. Если отделить религиозное и политическое (которое в некотором смысле прямое наследие религиозного, так как оба занимаются властью и идеологией) от криминального (а палачи занимались как религиозными, так и криминальными вопросами), то тогда зло религиозное и политическое должно быть неистребимо без уничтожения личности преступника. А чем такое можно оправдать? Возникает вопрос, что зло имеет разную природу? Но у Ильина все вращается вокруг божественной любви, в которой Бог единственный и главный ориентир. Тогда получается, что набор истязаний, не являющийся необходимым в проявлениях зла в криминальных вопросах необходим, когда Зло определяется по отношению к Богу, то есть эти истязания требуются именно Богу.

Ильин определяет свое "любовное" сопротивления злу как единственно верное. "Вся проблема сопротивления злу разрешается этим основным принципом: борьба ведется именно любовью, но одухотворенной любовью.

Это означает, что правило "противиться злу не из любви" (если бы кто-нибудь захотел его установить) - принципиально отвергается во всех его возможных толкованиях и осуществлениях. Всякий акт, выросший из другого источника, - в действительности или не борется со злом, а размножает его, или борется не со злом, а с его отдельными, поверхностными симптомами. Следовательно, надо осудить и нелюбовное "непротивление" - когда кто-нибудь пытается отрезвить злодеев "щедростью" и "уступчивостью", движимый, однако, не любовью, а, например, рассудочным расчетом или трусливым безволием, но надо осудить и нелюбовное понуждение - если кто-нибудь борется со злодеями из чувства злобы, мести, голода, жадности или властолюбия. И то и другое - можно психологически понять; и то и другое-может оказаться и сравнительно вредным, и сравнительно "полезным" в общей экономии сил. Но настоящего сопротивления злу не будет ни в одном из этих случаев".

Ничего не имею против рассудочного расчета при борьбе со злом, если это имеет положительный результат - совсем необязательно тратить эмоции (а любовь для меня - эмоциональное состояние), если можно образумить носителя рассуждением, или умело пристыдить его, требование Ильина всегда быть на грани нервного срыва в вопросах сопротивления злу - чрезмерное. А вот слова о том, что борьба со злом не должна вестись из личных интересов и личных пристрастий вполне справедливы.

Ильин умеет найти и прекрасные справедливые слова: "Сопротивление злу творится любовью, но не к животности человека и не к его обывательской "душевности", а к его духу и духовности: любовью, которая умеет любить и душу человека, и все его земное естество, но в меру их духовной освященности и проникнутое, ибо она сознательно и бессознательно воспринимает человека и измеряет его сокровенно живущими в духе мерилами совести, достоинства, чести, искренности, патриотизма, правоты перед лицом Божиим, и потому неизменно повертывается своим отрицающим ликом ко всему бессовестному".

Жаль только, что при этом в его книге так много болезненно-злобного, на которое надета масочка "неизбежного". Если уж говорить о благожелательстве - то не к злодею, если говорить о проявлениях любви - то не о пытках. Это смешение делает все каким-то неразличимым, каким-то энтропийным фоном.

Глава 17. О связанности людей в Добре и Зле

Интересная глава, посвященная тому, что люди должны мыслить исключительно правильно, в соответствии с добром (по сути - с заданными извне образцами, так как в социуме что такое добро определяет сильнейший), а также следить за тем, чтобы все думали правильно, то есть, занимались слежкой и доносительством.

Для обоснования Ильин начинает с того, что информация, которую человек не высказывает словами, он высказывает языком тела. Причем делает это он неосознанно, то есть именно языком тела всегда выдает себя. Но, с другой стороны, человек так же неосознанно воспринимает эту информацию (мы потеряли в результате цивилизационного развития умение считывать невербальные сигналы, потому что вербальные значительно богаче, но с другой стороны потеряли их не полностью, наше подсознание по-прежнему их считывает).

Свои мысли и свое состояние человек распространяет среди других. Таким образом в мире распространяется Зло. А это недопустимо.

Мне посыл Ильина напоминает "колллективную ответственность Сартра". Жан-Поль Сартр утверждает, что каждый человек ответственен за все, что творится в мире. Логика примерно такая. Когда человек рождается, он как чистый лист. Только совершая поступки, он определяет, творит себя. Причем каждый поступок - ничем не ограниченный выбор, то есть полностью самой личностью определяемый выбор. Вся жизнь - сплошное самоопределение постоянным выбором.

Тогда, как мне кажется, работает примерно такая схема. Человек А совершил поступок А1, за который он ответственен. Его следствием стал поступок А2, за который он ответственен. И так далее. Другой человек В совершил поступок В1, который он ответственен, и т.п. Наконец А сталкивается с поступком В3, за который ответственен не он. Но он должен сделать выбор. Один результат выбора перечеркивает исходный поступок В1, второй результат поддерживает исходный В1. Таким образом, он как бы становится ответственным за когда-то совершенный В поступок В1, то есть как бы его соучастником ( в случае благоприятного для В1 выбора). А так как в любом событии можно отыскать влияние событий, инициированных другими людьми, то получается, что все ответственны за все.

Тезис, которым очень часто пользуются власти, когда бессильны. Ведь когда все ответственны за все, то, во-первых, можно сказать, что ответственных нет, во-вторых, если уж слишком требуют решить проблему, "назначить" козлов отпущения, все равно и они хоть чем-то, да виноваты.

Может потому что социальные последствия тезиса о всеобщей ответственности так значительны, убедиться, так ли это, представляется важным. Мне кажется, в позиции Сартра есть несколько натяжек.

Во-первых, влияние поступков на поступки других людей ограничено за редким исключением. Рядовой поступок, вызванный заурядными жизненными обстоятельствами, подобен камню, брошенному в лужу. Он рождает волну, которая разбегаясь от центра захватывает все новые пространства. Но амплитуда волны при этом постоянно уменьшается и довольно быстро исходит на нет. Так и последствия рядового поступка ограничиваются кругом лиц, знакомых инициатору поступка. Таким образом, в случае множества заурядных поступков мы увидим множество "ячеек", возбужденных рядовыми поступками. Ячейки будут взаимодействовать на стыках, но, как правило, это взаимодействие редко приводит к объединению ячеек и тем самым к расширению пространства, захваченного последствиями поступков, и времени жизни самих ячеек.

Время также работает против тотального взаимовлияния, так как последствия рядовых поступков довольно кратковременны. Иное дело поступки нерядовые, поступки значительные. Их последствия затрагивают множество судеб. Они как бы "сминают", поглощают рядовые, личные события и время жизни их последствий велико, иногда даже колоссально. Так, например, последствия выстрела Гаврилы Принципа вылились в первую мировую войну, а затем Октябрьскую Революцию, и, по сути, следствия этого поступка если и прекратились, то лишь к концу двадцатого века.

Казалось бы, если бы в свое время все лица, кого коснулись первоначальные последствия выстрела Гаврилы, сделали правильный выбор, не было бы Октябрьской революции. Расширяя этот пример - если бы в любой момент времени большое количество людей договорилось, можно было бы прекратить последствия любого негативного поступка и в любой момент времени. Но реально этого не происходит по нескольким причинам.

Сартр говорит, что в момент выбора у человека нет алиби - и отсюда его ответственность. Это не так. Когда последствия какого-либо события доходят до нас, они немного искажаются, так как подвергаются воздействию других событий и личным интерпретациям при передаче. Таким образом, мы уже не обладаем достаточной полнотой информации о событии, чтобы сделать заведомо правильный выбор. Кроме того, информация обрастает множеством деталей и становится сложной для оценки за тот интервал времени, который требуется для правильного выбора. Неполнота и сложность информации - первая часть алиби.

Далее, события приходят к нам вместе с другими событиями, причем в совершенно случайном порядке. Таким образом, мы делаем выбор, озабоченные последствиями нескольких событий, которые случайно и в одном интервале времени воздействуют на нас, создавая некое подобие "информационного шума". При этом в нашем выборе появляется некий элемент "случайности", связанный с ограниченностью возможностей человека в одновременной переработке разнородной информации. Если событие в момент принятия решения одно, вероятность принятия "правильного" решения, выше. Таким образом, воздействие случайных факторов - вторая часть алиби.

Многочисленность человечества одна из причин появления множества случайных событий в одном интервале времени. Таким образом сама множественность людей как источника множества событий препятствует взаимной ответственности - и это третья часть алиби.

Не представляется разумным и тезис о свободе выбора. На самом деле человек редко свободен в своем выборе. Одна из причин - ужасающая, одномерная предсказуемость и связанность его жизни. Дом, семья, работа - клубок цепей-обязательств, которые разорвать часто не представляется возможным. Следующая причина - манипулирование сознанием. Оно было всегда, в виде той или иной идеологии ( мифы - один из примеров древней идеологии). Идеология в наше время не просто агрессивна, благодаря телевидению она стала частью нашей домашней жизни, и человек, часто думая, что он свободно делает выбор, на самом деле не более свободен, чем больной алкоголизмом свободен от бутылки. С появлением методов НЛП мы можем уже говорить не просто о манипулировании, а о прямом управлении человеком. Как велико влияние этих методов на общество, можно только догадываться, но, по-видимому, оно с каждым годом становится все больше.

Таким образом, тезис о всеобщей ответственности, на мой взгляд, критики не выдерживает. Что радует, ибо дает властям меньше возможности отмыться.

Информация, передаваемая в виде невербальных сигналов, обладает сходными чертами, а кроме того, она не может передать сложных содержательных конструкций, скорее передает общее отношение, психическое состояние, готовность к сотрудничеству, подчинению или антагонизму. Если говорить об отдельной личности, то передача ей множества сигналов усредняется и превращается в некое подобие броуновского движения, пока не появляется некое сильное воздействие.

Таким образом, передача "злых" мыслей невербальным образом не представляется чем-то опасным.

Заявление о невербальном распространении зла является скорее обоснованием отмены свободы совести.

Пропаганда - вот источник помещаемого в души зла. И это делается словом, а не невербальными методами.

Вот что пишет Ильин: "Каждый внутренний акт злобы, ненависти, зависти, мести, презрения, лжи - неизбежно изменяет ткань и ритм душевной жизни самого человека и столь же неизбежно, хотя и незаметно, выражается через тело и передается всем окружающим и через них отголосками дальше и дальше. Эта волна порока и зла идет тем сильнее и заметнее, чем повторное, чем глубже, чем цельнее душа предается этим состояниям".

Очень трудно понять эту фразу, но я ее понимаю так: информация чем дальше она передается, тем она больше усиливается "повторными" волнами, которые снова получает источник, как бы происходит постоянная обратная связь. Не силен в физике, но такое представление, что передача информации в какой-либо среде, а люди - тоже среда, требует трат энергии в этой среде. И получив уже ранее полученную информацию еще раз, человек возбуждается ну точно не более того, что может выдержать его организм. А учитывая, что информации приходит много и разной, он будет выбирать, что ему привычнее, и это, скорее всего пропаганда, а пропаганда - вербальная вещь, представить себе пропаганду на невербальном уровне трудно. То, что пишет Ильин, думаю, скорее всего, относится к вербальному уровню.

Да, атака на свободу совести Ильиным проводится. "Вследствие такой бессознательной цельности общения и передачи - ни добро, ни зло не имеют в жизни людей "чисто личного" или "частного" характера. Всякий добрый - независимо даже от своих внешних поступков - добр не только "про себя", но и для других; всякий злой - даже если он злится "про себя" - зол, и вреден, и ядовит для всего человечества. То, что я есмь, то я размножаю и в других душах - сознательно и бессознательно, деланием и неделанием, намеренно и ненамеренно. Человеку не дано "быть" и не "сеять", ибо он "сеет" уже одним бытием своим".

А еще сюда надо добавить распространение зла, которое, якобы, все усиливается и усиливается при передаче. По такой логике, чем дольше, тем больше.

Дальше больше. Несуществующая ( и недоказанная как минимум) "связанность людей в добре и зле" обеспечивает коллективную ответствнность людей. Перед кем? Перед обществом? Нет, перед Богом. Забота Ильина о Боге просто великолепна. По большому счету люди его интересуют как объект, в котором может обосноваться Зло, достаточно метафизическое, т.к этические проявления его мало интересуют Ильина (только с точки зрения их обнаружения на этом уровне). И тут важно постигнуть урон от этого метафизического зла Богу, урон, постигаемый божественной любовью человека к Богу.

Кстати, пока что Ильин ни разу не сказал о любви Бога к человеку. По крайней мере, это как-то "потонуло" для меня в общем материале. И если я прав, то нелюбовь Бога к человеку для Ильина была бы делом, не требующим никаких философствований.

Вот слова, которые мне по большому счету нравятся: "Человек, не соблюдающий духовную гигиену, есть очаг всеобщего, общественного заражения. Вот почему каждый из людей, помимо религиозного и духовного призвания к борьбе со своим злом, имеет еще общественную обязанность - воспитывать себя, духовно очищать свою душу, сдерживать свою злую волю, понуждать себя, принуждать себя, и, если надо, то понуждать себя к необходимому самопонуждению".

Но в них есть одно НО. Такую внутреннюю обязанность человек должен налагать на себя сам. Иначе сплошь и рядом это насилие, которое диктуется кем-то внешним. То есть, внутри сталинского мира все обязаны быть согласны с официальной идеологией. Идеология же эта в нашем нынешнем понимании, поддерживаемом уважаемым (ранее) историком, вполне могла быть отнесена ко Злу. Есть законы, которые человек должен соблюдать в обществе вне зависимости от его совести. Они обеспечивают функционирование государства. Если же с совестью нелады, человек должен каким-то образом уйти из общества - в альтернативное государство (эмиграция) или как раскольники в труднодосягаемые места. Иначе правящее Зло ставит себя выше любой личности, обеспечивая себе неуязвимость, или же человек становится конформистом, внутри которого Зло и Добро вполне взаимозаменяемы.

Свобода совести - большой труд, но только уважение к ней, обеспечивает некоторые (не все) способы победы над злом. Конечно, сюда не входят вырождение, коррумпированная власть, политическая беспринципность.

Ну вот и отсутствие свободы совести. "В противовес всем злодеелюбивым учениям - необходимо открыто установить, что никто из людей не имеет ни свободы внутреннего злопыхательства, ни свободы внешнего злодеяния. Здоровая, религиозно-осмысленная общественная атмосфера всегда выдвинет против злопыхательства - меры психического понуждения, побуждающие злопыхателя к внутреннему самопонуждению и ставящие его на путь исцеления; а против злодеяния - сначала меры физического понуждения и пресечения, властно останавливающие внешний размах злодея, и затем меры внутреннего, духовного воздействия".

Контроль над мыслями пока невозможен, хотя с определенной точки зрения он существовал и существует. Даже в самых либеральных в определенных формах он существет. Другое дело, что он обеспечивается равенством перед законами, поощрением той морали, которая считается правильной. Да, есть перегибы, но их немного, и но это, на мой взгляд, болезни роста, подростковые болезни, которыми обществам нужно переболеть, чтобы найти взвешенные решения.

Обеспечивали правильномыслие доносы (Ну и перлюстрация писем) и страх. То, что так процветало во времена "слова и дела" при Генрихе VIII, Елизавете I, Иване Грозном, Петре Первом, Иосифе Сталине.

Это то, что всех правителей, сажающих за слова, делает похожими, и что делает похожими их подданных. Единственная идеология - что скажет царь, то и делай - превращало людей в винтики, у каждого из которых было свое место и свое прокрустово ложе, выход за пределы которого означал применение ильинской любви, часто кончавшейся смертью. Да и сама жизнь имела строгие рамки, за пределы которых вырваться было нельзя. Это был огромный могильник в виде правильного кристалла, в котором, по большому счету, все были уже мертвы, так как у них не было настоящей свободы воли, настоящей судьбы, и даже настоящих чувств - все было в большой степени детерминировано. Ну, за редчайшим исключениями для каких-нибудь откровенных бандитов, вроде Дрейка или Васко-да-Гамы, то есть тех, кого и людьми-то назвать сложно, и то, их поле свободы лежало далеко от мест непосредственной власти. Недаром описание правления вышеназванных монархов вызывает неприятное чувство: "не хотелось бы оказаться в таком времени и месте".

"Возражения обычно начинаются лишь с того момента, когда одна сторона, сознательно или бессознательно, уклоняясь с путей добра, выходит из этого подобия (подобия между людьми, которое обязывает их, якобы стремиться к одному и тому же, например, ко злу - Авт.), утверждает свою особую, злую цель и не желает более участвовать в этой совместности" и взаимности".

Тут явное передергивание - особая и своя цель совсем не из категории Добра и Зла. Особенно на этическом уровне, где разные люди ей могут приписать и то и другое (и такое тоже возможно). Боголюбивые же, знающие всегда, что такое Добро и Зло, должны будут своей особой божественной любовью определить, что есть Добро и что есть Зло. И почему-то нередко это означает совпадение или несовпадение с государственной идеологией (если государственная идеология религиозная, то определяет добродетельность особости того или иного рода инквизиция, если госидеология в той или иной степени светская, то это того или иного рода ФСБ). И надо сказать, что порядка в современных либеральных странах до последнего времени было значительно больше, чем в автократиях и тираниях, которые по всем параметрам близки к идеалу Ильина - резким ограничениям свобод совести и борьбой с очень многими видами инакомыслия такими методами, как наказание не за то, что человек совершал, а за вмененное ложное обвинение, гораздо более примитивное и неприятное, например, обвинение в воровстве вместо политического инакомыслия. Посмотрите на Германию, где полицейских на улице в обычное время почти не встретишь. Но порядок там образцовый. В Москве полицейских очень много. Но и много хамства, и много пьяных. Немцы пишут доносы друг на друга, но их неприятие - несоблюдение общественного порядка, такого как грязные территории, закрытие доступа к местам общего пользования, нарушения распорядка и т.п. Доносы, даже анонимные, рассматриваются, но, в целом, это неприятная, но, как правило, не ломающая жизнь, процедура.

"Тогда обычно бывает так, что "отколовшийся во зле" начинает утверждать свою злую свободу и, умалчивая о том, что он добивается именно свободы во зле, он взывает к свободе как таковой, до тех пор пока простодушные и неумные люди, впадая в соблазн и соглашаясь с ним, не начинают отстаивать свободу и для злодея".

Беда в том, что слова Ильина совсем просты и фанатичны. Его Зло неконкретизировано, его можно приписать чему угодно. Если легко определить, что человек творит зло - конечно это будет пресекаться, так как законы большинства стран защищают обычные "не убий", "е укради", на общественном уровне не одобряют измены. И это происходит везде, даже в самых либеральных демократиях. Свобода убийства не разрешена нигде. Сексуальные свободы ограничены разрешенным возрастом, взаимным согласием и ненанесением вреда. Если где-то что-то не так, то я не знаю, призывы идиотов пока что благополучно отклоняются, т.к. есть общие принципы, на которые можно опереться.

Можно расширить понятие зла до неправильного ношения хиджаба. Мотивируя это тем, что начав с этого полетят все остальные принципы и начнется бардак. Опыт показывает, что неношение хиджаба в европейских странах в учебных заведениях никак не сказывается ни на морали, ни на общественном порядке. Разрешение вождение женщинами автомобиля в некоторых мусульманских странах и разрешение на работу тоже не разрушило нравственность. Хотя ранее эти виды деятельности для женщин рассматривались как зло.

Мартин Лютер в свое время явно упорствовал во зле. С точки зрения католического Рима Кальвин вряд ли был сторонником Добра.

Ну а вот тут образцовое описание геноцида: давайте все плохие уничтожат всех хороших ради счастья на земле: например, нацисты евреев, хуту уничтожат плохих тутси.

"Однако в творчестве добра и в борьбе со злом люди связаны друг с другом не только взаимностью, но и общностью. Ибо у них имеется одна, единая, всем им общая цель, такое общее благо, которое - или сразу у всех будет, или сразу у всех не будет: это есть мир на земле, расцветающий из человеческого благоволения (скорее из моря крови - Автор). Именно единство и общность этой цели заставляет людей объединять свои силы и вносить единую организацию в дело борьбы со злом. Каждый злодей мешает всем остальным - быть не злодеями (какая сила мысли - пока есть злодеи остальным не быть незлодеями, - Авт.); каждый колеблет и отравляет весь общий уровень духовного бытия. Поэтому каждый злодей, злодействуя, должен встретиться со всеми, объединенно сопротивляющимися ему; это сопротивление ведется немногими от имени всех (коллективная ответственность? - Авт.) и от лица единой, общей цели".

А вот и описание Северной Кореи и Ирана, государств, где общая цель делает жизнь общей и малоиндивидуализированной, и где страх заставляет быть людей не хорошими, не добрыми - а живущими как Адам и Ева до грехопадения, не имеющими выбора, но на этот раз благодаря страху. Этот страшный новый мир, тот самый от которого отказался Иван Карамазов, это возвращение в глубокую древность, в животный мир. Это может быть либо через страх, диктующий незыблемое поведение, либо через отупление до состояния роботов.

"Чувство взаимной связи и взаимной ответственности, созревая, указывает людям их общую духовную цель и заставляет их создать единую общую власть для служения ей. Эта власть (церковная или государственная) утверждает в своем лице живой орган общей священной цели, орган добра, орган святыни, и потому совершает все свое служение от ее лица и от ее имени. Понуждающий и пресекающий представитель такого общественного союза делает свое дело не от себя, не по личной прихоти, не по произволу; нет, он выступает как слуга общей святыни, призванный и обязанный к понуждению и пресечению от ее лица. Он является живым органом той силы, которая составлена из всех индивидуальных, духовных сил, связанных солидарным отношением к общей святыне: эта сила есть сила самой святыни, а он есть ее живое явление и ее живой меч.

Именно благодаря тому, что духовно осмысленная общественная власть почерпает свои права из отношения к общей цели, а свою силу - из общей солидарности, воля каждого отдельного члена вливается в эту власть, признает ее добровольно и, подчиняясь ей, сохраняет свою духовную свободу. Мало того, правосознание связывает каждого с общей и единой властью в ее служении, так что каждый участвует своей волей и своей силой в ее актах, даже и в тех, в которых он сам непосредственно не выступает. И в результате этого слагается организация, в которой общий элемент единого блага и единой цели получает единого и общего волевого двигателя, до известной степени снимающего с единичных людей задание и бремя непосредственного понуждения и пресечения злодеев.

Благодаря такой организации каждый член союза может и должен чувствовать, что его воля и его сила участвуют в борьбе центральной власти с началом зла и его носителями. Это выражается в признании в поддержании актов этой борьбы не только за страх, но и за совесть, в сочувствии им и активном, инициативном содействии. Властвующий центр, ведя эту борьбу, нуждается в этом сочувствии и содействии и имеет право на него: мало того - побеждать в этой борьбе и строить совместную жизнь ради общей цели он может только тогда и лишь постольку, поскольку общественное мнение (и в его распыленном, и в его сосредоточенном состоянии) поддерживает его своим сочувствием и содействием".

Глава 18. "Обоснование сопротивляющейся силы"

Заставляет своим названием задуматься, какие еще основания должны быть у сопротивляющейся силы, вроде бы чего только уже не было сказано.

Обоснованием Ильин считает придуманную им духовно-душевную связанность людей именно в своей интерпретации, которая есть коллективная ответственность (перед кем не указывает, но как я предполагаю, перед Богом и выступающими от его имени раздираемыми любовью и раздирающими на части злодеев защитниками Добра).

Как мы уже знаем от Ильина, если есть духовно-душевная связанность, то все должны бороться со злом, иначе все злодеи. Вроде бы уже было сказано, и много сказано.

"Для того, чтобы вести верное сопротивление злу, необходимо все время иметь в виду все четыре основные свойства его: единство, агрессивность, лукавство и многообразие".

В чем проявляется единство Зла не пояснили, по сути сказали, что нехорошо искать личного спасения, как йоги. Но этим занимались и святые отшельники христианства. С ними тоже что-то не так? Не значит ли это, что нет единства в добре? Если такой вот отшельник достиг спасения, не помогает ли он единому Добру

"Только наивный человек может не видеть лукавства зла и полагать, что злу присуще простодушие, прямота и рыцарственная корректность, что с ним можно договариваться, ожидая от него верности, лояльности и чувства долга".

Тут Ильин довольно наивно предполагает, что лукавство зла никем не замечено. Был ли рыцарски корректен Сталин? Возможно он создавал такое представление, как некую привлекательную маску. Но можно ли считать рыцарски корректным послевоенное отношение к Жукову? Обвинение Лидии Руслановой в мародерстве за встречу Нового года с опальным Жуковым, с которым никто не общался, вполне себе коварство. Кража технологии атомной бомбы - необходимость, но не рыцарская корректность. Заявить жене, что она его дочь, - тоже вряд ли проявление чувства долга. В общем, да, зло именно такое, как его описывает Ильин, и это никак не открытие.

Совершенно согласен с Ильиным, что девиз зла "всеми, и злыми и добрыми, средствами - к злой цели". Я бы сказал, что в средствах злодеем вообще не стесняются - клевета их оружие. Опять же политические процессы при Сталине пример этому. Сейчас, правда, начали пересмотр этих процессов, и вроде бы уже доказанные фальсификации и оговоры снова утверждаются как истина. Налицо подмена Добра Злом. Или, как считают новые историки - наоборот, подмена Зла Добром. Любопытно, когда одно и тоже в разное время называют по-разному.

Пока интересного в тексте только новый поворот о том, что злодей рвет единство связи с жертвой и тем самым единство людей. Говорилось ранее, что зло распространяется из-за общности людской как зараза. Теперь на каком-то, видимо ином, уровне единство рвется. Понять это более чем трудно.

Вот с такими вещами не согласиться трудно: "Присутствующий при злодеянии переживает некое искушение и соблазн, ибо во всяком злодеянии зло провоцирует всех окружающих, властно заставляя их высказаться и обнаружиться, занять решительную позицию: против зла или в пользу зла". Беда только в там, как это применяется. Идущие убивать людей в Крокус Сити-холле тоже считали, что не имеют права оставаться в стороне, когда творится мировое зло по отношению к исламистам.

Вообще у Ильина нет никаких ограничений по экстремизму, потому что его произведение в принципе вполне экстремистское, оно снимает любые ограничения при условии, что происходит прикрытие экстремизма неким заявленным Добром, главное в этом не сомневаться. Все-таки то, что он пишет, это знакомое ЦЕЛЬ ОПРАВДЫВАЕТ СРЕДСТВА.

"Вся история человечества состоит в том, что в разные эпохи и в разных общинах лучшие люди гибли, насилуемые худшими, причем это продолжалось до тех пор, пока лучшие не решались дать худшим планомерный и организованный отпор".

Вроде бы все верно. Но я думаю, справедливо и следующее: "Вся история человечества состоит в том, что в разные эпохи и в разных общинах лучшие люди гибли, насилуемые худшими, причем худшие, победив, назвали себя лучшими, и продолжают истреблять ранее лучших до сих пор".

И вот ОНА - САМАЯ ИНТЕРЕСНАЯ часть.

"РАДИКАЛЬНОЕ ЗЛО, ЖИВУЩЕЕ В ЧЕЛОВЕКЕ, ТОРЖЕСТВУЕТ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА НЕ ОБУЗДЫВАЕТСЯ И ПОСКОЛЬКУ НЕ СДЕРЖИВАЕТСЯ; И ВСЮДУ, ГДЕ ЭТА ОБУЗДЫВАЮЩАЯ И СДЕРЖИВАЮЩАЯ СИЛА НЕ ВОССТАЕТ В САМОМ ИНДИВИДУУМЕ, ОНА ДОЛЖНА ПРИЙТИ И ПРИХОДИТ ИЗВНЕ, ОТ ДРУГИХ, В ВИДЕ ВНЕШНЕГО СОПРОТИВЛЕНИЯ И ВЫЗЫВАЕМОГО ИМ СТРАХА И СТРАДАНИЯ".

Хочется спросить Ильина: "ЧТО ЗА РАДИКАЛЬНОЕ ЗЛО ЖИВЕТ В ЧЕЛОВЕКЕ?!!!"

ИЛЬИН ДАЖЕ НЕ ПЫТАЕТСЯ ОБЪЯСНИТЬ, это ЗАЯВЛЕНИЕ - БУКВАЛЬНО НИ С ТОГО НИ С СЕГО. ГДЕ ОБОСНОВАНИЯ И ПРИМЕРЫ? ПОЧЕМУ ЗЛО В ЧЕЛОВЕКЕ ИМЕННО РАДИКАЛЬНОЕ? КАК ОНО ПРОЯВЛЯЕТ СВОЮ РАДИКАЛЬНОСТЬ?

ЕСЛИ ВЗЯТЬ ОБЗАЦ ВЫШЕ, ТО ПОЛУЧАЕТСЯ, ЧТО ЛЮДИ И ЕСТЬ ТЕ ХУДШИЕ, КОТОРЫЕ ТРЕТИРУЮТ ЛУЧШИХ? КТО ЭТИ НЕСЧАСТНЕНЬКИЕ ЛУЧШИЕ (ВИДИМО, НЕСУЩИЕ БРЕМЯ ОТРИЦАТЕЛЬНОЙ ЛЮБВИ).

Радикально само заявление, по сути, просто уничтожающее человека. Если в человеке такое зло, то для кого книжка Ильиным писана? Для Мудрого Духа Достоевского, чтобы он похвастался своей мудрость? Но и мудрость в общем-то, не такая ВЕЛИКАЯ, чтобы от восторга вопить.

Далее Ильиным утверждается, что радикальное зло в человеке не сдерживается. Глагол возвратный, то есть человек сам должен бы сдерживать радикальное зло в себе, но не сдерживает его. Причем непонятно, то ли не может, то ли не хочет, то ли не может и не хочет.

Вообще, в этом бездоказательном утверждении есть что-то накипевшее. Ильин, видимо, и правда так думает, но почему - решил не говорить, пусть это будет загадочная улыбка Джоконды на ильинский лад.

Ну, попробую придумать пример. Сергей Нечаев в плане отрицательной любви к студенту Иванову оклеветывает его, объявляет стукачом, и отпиливает живому голову пилой на глазах у матери. Для меня это пример радикального Зла. Да, мне кажется, что тут все ясно. Но не факт, что Ильин был бы такого же мнения. Пожалуй, он даже бы сказал, что Иванов содержал в себе радикальное Зло.

Ильин пишет о человеке как таковом. То есть по сути практически о каждом человеке. Что же это за зло? ПОЧЕМУ ОНО ПРИСУЩЕ КАЖДОМУ ЧЕЛОВЕКУ (КАК ПОРОДЕ)?

Не могу утверждать, но могу свою гипотезу привести.

А) Человек непослушен. Человек тоже ведь имеет мнение. И не каждое ему близко. При этом он может не быть послушным, потому что в силу ограниченных знаний не понимает своей выгоды. Вспомним "картофельные бунты". Человек не лишен индивидуальности. Часто он ее проявляет именно непослушанием, разного, конечно уровня. Непослушание непослушанию рознь. Решается проблема прежде всего развитием осознанности, а наказания - для тяжелых случаев и, надо понимать, они лечат следствия, а осознанность лечит причины (что сократило бы время на наказания и имело бы лучший результат). Но Ильин, создается впечатление, предпочитает лечить всегда только последствия, и единственным методом: страхом (он нигде не пишет об этом прямо, но приглядевшись к его текстам, понимаешь, что его "искаженная любовь", сиречь ненависть, не несет ничего кроме страха).

Но надо сказать, что среди людей хватает и погрязших в пьянстве, злых и ничтожных людей. Однако, не могу сказать, что это большинство. Стоит проехаться по тем же русским деревням, и можно найти крепкие деревни со спокойными, работящими людьми, интересы которых направлены на содержание семьи и воспитание детей. Где тут радикальное зло? Пока у них не отберут все несправедливо, не испоганят, не дай бог, детей, все у них будет хорошо.

С этим "злом", тесно связано "второе зло".

Б) Человек свои интересы ставит высоко, слишком высоко, по мнению Ильина.

Человек недостаточно чтит власти и высших (этот коктейль из социальных элит и бесов). Он предпочитает свою семью многим требованиям властей, если только это не совпадает с его интересами. Например, те же крестьяне защищают Родину от нападений, жертвуют ради нее жизнями. А при продразверстках прячут зерно, так как властям принципиально наплевать на людей они должны отчитаться о выполненном, а о семье крестьянина позаботится должен только он. Нет бы крестьянину спрятать свое радикальное зло. Но не тут-то было. Костерит.

В) "Человек слишком широк. Надо бы его сузить".

Помните эту фразу Мудрого Духа из Братьев Карамазовых?

Действительно, бог выдал каждому маленькое прокрустово ложе, по которому он должен себя мерить, иначе ему будут отсекать то, что высовывается - как правило, голову.

В феодализме у каждого есть свой потолок, который определен Богом, и который человек не перепрыгнет, как бы много возможностей у него не было. Слишком широк.

Это особенно касается женщин. Их предопределение вообще очень узкое и наличие талантов для женщин - просто беда. Если только они не относятся к высшим слоям, где может существовать индивидуальное послабление для талантливых женщин (пример - Саудовская Аравия, где была успешная женщина- министр в экономической сфере, которая могла самостоятельно водить машину, что для остальных женщин до недавнего времени было запрещено).

Понятное дело, что широта человека постоянно искушает его реализовать свои возможности, что не должно нравиться властям государств, где религиозность превалирует над светским.

Конечно, Ильин должен поддерживать эту идею, так как для него Бог - единственное истинное мерило, а слова религиозной литературы незыблемы (по крайней мере его текст заставляет меня в это поверить).

Г) Человек судит и осуждает.

Это, как я предполагаю, просто бесит разного рода Мудрых Духов и Великих Инквизиторов. Вот оно, выплеснутое Ильиным на всеобщее обозрение презрение к человеку за то, что он судит, что такое Добро и Зло.

Все невероятно простенько. Человек постоянно должен бояться судить некие высшие силы. Он должен знать свою меру и не высовываться, даже когда видит откровенно смешное и убогое. Он пытается развиваться и самостоятельно строить свою жизнь, забывая, что он ПРИНАДЛЕЖИТ Мудрому Духу. Забывая, что НЕ СМЕЕТ ОЦЕНИВАТЬ ВЫСШИХ.

ЧЕЛОВЕК НЕ СМЕЕТ СВОБОДНО ЖИТЬ, ОН СМЕЕТ ТОЛЬКО СПРАШИВАТЬ, ЧТО ЕМУ МОЖНО. Если разобраться с текстом Ильина, то это именно так.

Такая жизнь с высокой регламентацией вряд ли полноценная жизнь. Это состояние близкое к рабству, а в конечном итоге к нежизни, к чему-то похожему на жизнь робота.

Д) Человек возмущается

Быть недовольным и чем-либо возмущаться - одна из особенностей живых существ. Эта функция важна для живых существ, она и приспособительная (потребность "пережить неприятность" чтобы иметь стимул принять решение, что и как поменять), и компенсаторная. Если человек постоянно сдерживает свое недовольство, и не имеет возможности его "пережить" иначе, как подавляя, то как минимум развиваются болезни, портятся отношения с близкими людьми.

Человек несвободный как правило лишен возможности проявлять недовольство. Смеют ли илоты жаловаться? Нет. Думаю, в их состоянии была высокая смертность не только от того, что убивали самых мощных и красивых для поддержания порядка, но и от того, что возможности разрядить психику у них не было.

Нормально ли это для живых существ? Нет, конечно, подавленное возмущение все равно будет приводить к взрывам, просто потому что люди обладают психикой. Можно ли винить в восстании Богдана Хмельницкого? Думаю, обесценивание личности, запрет на возмущение убийством сына, бесправие - это с точки зрения биологии нормальное поведение.

С точки зрения социальной жизни, отмена права на возмущение - это возможность творить бардак. Власть творит бардак и беспредел, при котором не работают законы, и когда "худшим" объясняют, что они худшие. Можно ли жить при бардаке? Тяжко. Неудивительно, что при Иване Грозном, жизнь при котором была беспределом и бардаком (достаточно почитать настоящую историю, например, Карамзина, а не современную, где Грозного хотят причислить к лику святых), массово бежали на Дон, с которого, как известно "выдачи не было".

Ж) Человек пытается смягчить неизбежную борьбу за ресурсы, дав возможность большему количеству людей получить свой шанс реализоваться в жизни.

Потому что для современного человека, успех не только власть, корм и секс - все стало много сложнее. Наверное, благодаря морали.

Жизнь общественных животных устроена иерархически. Находящийся на верхних ступенях иерархии вырабатывает больше серотонина, гормона удовольствия, в его жизни меньше стрессов.

Находящиеся внизу иерархии имеют больше стресса и их организм имеет меньше серотонина. Имея меньше гормона удовольствия сложнее выиграть борьбу за конкуренцию, так как количество серотонина определяет в том числе и стрессоустойчивость. Таким образом в животном мире есть два устойчивых полюса - лидера и неуспешных, благодаря чему иерархия достаточно стабильна.

Человек склонен учитывать таланты, не связанные непосредственно с силой и с серотонином, а также учитывать социальное происхождение. Происходят корректировки, где более высокие места занимают умные, но психологически не самые крепкие. Кроме того, люди учитывают неравенство старта: существуют социальные лифты для одаренных из небогатых семей, для инвалидов и т.п.

Человек усложнил понятие силы, теперь это не только предприимчивость или крепкая психика, не только физическое превосходство, но таланты, нужные в сложно организованном обществе, более сложном и более функциональном, чем обезьянье.

Конечно, серотониновые лифты не отменяются, это механизм, которые продолжает действовать, внося свои, возможно справедливые, коррективы, природу не поменять. Человек и не должен замахиваться на такое, просто должен учитывать ее при достижении своих интересов. Если с серотонином туго, то только исключительный талант может помочь занять более высокое место в социальной пирамиде.

Возникает чувство, что именно здесь, в 18 главе, ИЛЬИН ВЫПОЛНЯЕТ РОЛЬ ВЕЛИКОГО ИНКВИЗИТОРА ДОСТОЕВСКОГО И ПО СУТИ ПРИЗНАЕТСЯ ХРИСТУ И ЕГО ПОСЛЕДОВАТЕЛЯМ: "МЫ ДАВНО УЖЕ НЕ С ТОБОЙ".

НА СЦЕНУ ВЫШЕЛ МУДРЫЙ ДУХ, ПРОТИВНИК ХРИСТА, ОТ ИМЕНИ КОТОРОГО ВЫСТУПАЕТ ВЕЛИКИЙ ИНКВИЗИТОР ИЗ ЛЕГЕНДЫ ДОСТОЕВСКОГО.

А вот у меня впечатление, что Человек в массе своей стремится к Добру. Если, конечно, не брать в расчет деградантов, спившихся. Не стоит человека обелять, искать в так называемых простых людях некую "простую мудрость". Показательны фильмы Юрия Быкова "Дурак", "Жить", "Завод", да и многие другие, рисующие так называемых простых людей в основном черными красками. Не сказать, что это несправедливо, но, все же вполне односторонне, я бы сказал, тенденциозно.

Нас приучали к тому, что в простых людях живет некая правда, недоступная "служащим". В официальные сказки о пролетариате-гегемоне мало кто верил. Показательно, что Сталин (так хорошо подходящий на роль Мудрого Духа, вышедшего из тени и наведшего порядки по своему вкусу) любил "Собачье сердце" Булгакова, ибо относился к пролетариям с нескрываемым презрением, несмотря на то, что превозносил их как гегемонов и использовал как грубую силу.

И в то же время, в жизни, наверное, каждый встречал среди так называемых простых людей крепких хозяйственников, совсем не пьяниц, стремящихся и самим достойно жить прожить и воспитать, а нередко и выучить детей.

Корень зла, возможно, как раз и кроется в том, КАК ОТНОСИТЬСЯ К ЛЮДЯМ.

-- Возможности

Новое время, когда были отменены или практически отменены сословные ограничения, дал возможность "подлым" сословиям менять социальное положение в соответствии со своими талантами и возможностями.

Россия была одной из сложнейших стран для этого, т.к. несмотря на широкое влияние "разночинцев" на общественную жизнь основное зло - рабство - было отменено очень поздно. Тем не менее судьба деда писателя Чехова, сумевшего заработать на торговле, выкупившего себя из рабства, ставшего купцом и давшего хорошее образование всем своим детям, а одному из них - Антону, даже удалось стать всемирно известным писателем, показательна для этого времени.

Но тем не менее, этот случай - исключение из правила, так как рабство лишает людей инициативы. Большинство из них не находят достаточного количества энергии, чтобы поменять жизнь, а часто это невозможно. Жизнь регламентирована, что можно и что нельзя определено. Нельзя принять ни одно крупное решение - сменить месть жизни, сменить деятельность. Инициатива проявляется, когда нужно выживать - и все что можно при этом: нарушить закон, то есть украсть.

В странах, где рабство задержалось, недостаток предприимчивых людей. Их мало среди афроамериканцев США, их мало среди российских крестьян, их мало на Ямайке и многих странах Карибов, где веками работы добывали сахарный тростник.

В СССР сложился уникальный социальный строй, в принципе, сложился при Сталине, а потом уже не менялся. Социальное разделение было достаточно большим. Аристократию составляли партийные работники, имевшие специальное снабжение, жилье и машины, малодоступные беспартийным (прежде всего с высшим образованием). Между этими двумя полярными стратами было несколько промежуточных слоев: власть, коммунисты, гегемоны. Социальные лифты существовали, но работали со скрипом. Инициатива приветствовалась только на словах. Это почти всегда была инициатива сверху. Людей с собственной инициативой не любили, им было продвинуться очень тяжело. Тем не менее, на каждом собрании вставал в зале назначенный человек, символизирующий "глас народа" и зачитывал переданную ему бумажку: "Предлагаю в президиум такого-то, такого-то и такого-то". Конечно же, данные представители народа нередко были родственниками больших начальников или "продвиженцами", которые "попали в струю" (последние обладали некими социальными талантами, но в основном по умению продвинуться, сделать что-то не рядовое они могли очень плохо).

Те, кто реально пытался бороться с какими-то несправедливостями системы жестоко наказывались. Знаменитые советские психушки превращали людей в ничто в лучшем случае, многие там погибали.

Поэтому жить безынициативно приучались со школы. Кстати, мелкие кражи при социализме были настолько распространенным явлением, что сейчас и не представишь. Украсть у государства считалось в народе вполне допустимым.

Золотая середина, незаметность - вот удел систем, подобных социализму, авторитарии, тирании.

НО УПРАВЛЯТЬ ТАКИМИ ЛЮДЬМИ ЛЕГКО, ПОТОМУ ЧТО ЛЮДИ ПРЕВРАЩАЛИСЬТ В ПОСЛУШНОЕ СТАДО, ВИДИМО - ЭТО И ЕСТЬ ИДЕАЛ МУДРОГО ДУХА.

И тут мы переходим ко второй проблеме - массовым манипуляциям, превращающим людей в стадо.

-- Проблема стада

Проблема была пророчески поднята Достоевским в своей статье "Зимние заметки о летних впечатлениях" (гл. 5: "Ваал". Сочинения, т. 3). Выход на мировую историческую сцену масс - вот что увидел во Всемирной выставке русский гений. Порабощенные Ваалом (на мой взгляд это просто другое имя для Мудрого Духа) люди ведут искусственную жизнь, ведомые невидимым поводырем к только ему нужным целям. Бесспорно, это точнейшая метафора 20 и, к сожалению, 21 веков. Технология управления массами была проверена в Германии, Италии первой половины прошлого века, и активно, я бы даже сказал талантливо, продвигались в СССР.

Человеческое стадо - большая сила. Люди из стада имеют в общем-то не свои цели, но воспринимают их как верные и объединяющие. Объединение - важная характеристика выживания с древнейших времен.

Пропаганда, по мнению многих современных исследователей, помогает примкнуть к какой-либо общности, поэтому обращается к достаточно древним слоям психики, отвечающим за отличие чужих от своих, бывшее необходимым для быстрого определения при столкновениях за обладание территорией или пещерой. Те же механизмы, в конечном итоге поддерживающие целостность и выживание, в идеологии - миф, объединяющий и возвышающий. Отнеся себя к определенному "стаду" человек перестает интересоваться чужим мнением, и в информации ищет только подтверждения своим убеждениям, по сути, он стремится увеличивать свой внутренний комфорт или восстанавливать его, если тот пошатнулся.

Только теперь эти механизмы научились использовать вожди на совершенно ином уровне.

Не так уж все это ново, идеологию в том или ином виде и раньше использовали, уже в Римской империи для управления лояльностью граждан на огромных территориях, потом успешно использовали христиане в крестовых походах (включая ужасающий детский).

Но в наше время идеология вышла на новый уровень. Тут по существующему в мире консенсусу бесспорны заслуги Геббельса. Ну и современные автократии не отстают, массами просто владеют, другое слово трудно подобрать. Активно используют методы управления массами и либеральные демократии, просто у них не одно стадо, а несколько больших стад, что создает какие-то возможности для развития общества.

Казалось бы, все должно определяться тем, что это за стадо. Но, по факту, для стада не нужны личности. Любое стадо для человека - того или иного рода зло. Примыкание к стаду быть ограничено случаями необходимости- для защиты, например, себя, семьи или иных ценностей, включая Родину, если таковую человек ощущает. Даже примыкания к той или иной общности, в которой ценится индивидуальность, нужно не забывать про критическое мышление.

Итог такой: использование людей в качестве инструмента для личных целей приводит к деградации личностей и упрощению их психики.

При этом человек - очень гибкое животное. Его можно как развивать, так и ограничивать. Пока что торжествуют системы, в которых для каждого человека есть его прокрустово ложе, при несоответствии которому рубятся головы. Это системы, близкие к феодальным, то есть общества, устроенные так, как их придумал Бог (ну или Мудрый Дух). Ярко проявляется при тираниях и авторитариях, устроенных прямо по принципам, описанным Ильиным - всеобщее доносительство, много разговоров о Добре и Зле, при этом на самом деле торжествуют личные интересы, ограничение свобод на всех уровнях, и прежде всего для "подлых сословий". Законы очень мягки для высших сословий, попирают права подлых сословий и, по сути, разрешают с ними делать очень и очень многое. Но и знати не здоровится, она прижимается так, чтобы государственная власть постепенно превращалась в абсолютную монархию, которая исподволь преподносится как единственный способ вождю развернуть свои таланты по защите Родины и масс. Большое внимание уделяется пропаганде, созданию неких достижений, таких, как победоносная война и присоединение новых территорий, или создание циклопических сооружений, обусловленных не экономическими потребностями, а увековечить правителя для потомков. Историки стараются выпятить эти стороны в ущерб презрению к личности, отсутствию возможности строить свою судьбу, по сути человек просто выживает в постоянном страхе, Жить в такие времена крайне трудно, но историки делают свое дело и уверяют людей, что нет ничего ценнее, чем хотелки правителя, не слишком искусно закамуфлированные под потребности Родины.

Приходится признать, что по сути, миром правит Зло. Христос показал путь его преодоления - любить не только ближних, то есть семью и племя, но прежде всего людей как таковых, и уметь прощать тогда, когда это возможно, и когда у противника есть совесть. И В ЧЕЛОВЕКЕ ОТ ПРИРОДЫ СТОЛЬКО ЭТОЙ ОБУЗДЫВАЮЩЕЙ ЗВЕРЯ СИЛЫ, ЧТО ХРИСТИАНСТВО ПОБЕДИЛО ВОПРЕКИ ГОНЕНИЯМ, ОНО РАЗРУШИЛО ОСНОВАННЫЙ НА НАСИЛИИ И СТРАХЕ, НА "ПОУЧАЮЩИХ МИФАХ", ИЗДЕВАТЕЛЬСТВАХ МИР ДРЕВНИХ БОГОВ, мир, говоря банальным языком, дьявольский, застывший в развитии.

ИЛЬИН НЕ С ХРИСТОМ. ЭТОТ ЧЕЛОВЕК ЦЕЛИКОМ И ПОЛНОСТЬЮ С ДРЕВНИМ МИРОМ.

Недаром многие священнослужители считают эллинских богов реально живущими среди людей бесами, внешне от людей не отличимыми (это из моего личного разговора со священниками). Добро и рядом не стояло со всем этим дохристианским миром, миром горделиво САМОРАЗОБЛАЧАЮЩИМСЯ своими дохристианскими мифами, и НЕ ПОНИМАЮЩИМ этого.

Спарта, в которой разрешалось убивать илотов чтобы они не чувствовали себя людьми - это и есть мир Ильина. Это устроено примитивно, от Спарты не осталось ничего выдающегося, кроме истории, в которой не факт, что все правда. Вспомните, что Аристотель (как и Ильин - великолепный классификатор) ненавидел демократические Афины и считал за образец правилной государственности Спарту.

Ну и конечно, прекрасный пример жизни по Иьину-Аристотелою - фильм "Слово пацана", в котором можно давать слово "шушпанам" и не держать его. Посмотрите, как выглядят в мифах древние эллинские боги. Коварные, постоянно гадящие друг другу и людям, причем очень часто, чтобы показать, что они сильнее, это мир, в котором нет морали по отношению к людям (да и по отношению друг к другу творится что-то жесткое), в котором нет ограничений по методам наказания, нет соответствия степени проступка и степени наказания, в котором наказания и жестокость норма. Для чего? Ильин прямо пишет: потому человек упрям и ленив, и только жестокостью может быть заставлен что-то делать.

УПРЯМ ЛИ И ЛЕНИВ ЛИ ЧЕЛОВЕК?

Создается впечатление, возможно ложное, что человек виноват, что может хорошо справляться со своей жизнью в противовес заданным Мудрым Духом "мудростям", справляться, пока ему не ставят палки в колеса исподтишка и не назовут это кармой. Но, как бы красиво это не называлось, по сути - это бесцельная в отношении людей (бесцельная, потому что в большинстве случаев человек не понимает, почему на него валятся несчастья) злоба на то что интересы людей не подчинены интересам Мудрого Духа. Все уже знакомо, но повторю еще раз, принцип древних - это наказания, наказания и наказания, наказания изощренно глумливые, беспредельные, призванные показать, что люди несвободны.

ЧТО ПРИ ЭТОМ ВЫГЛЯДИТ НЕЛЕПО

Если посмотреть попристальнее на авторитарные режимы, то они требуют, чтобы люди развивались и творили подвиги. Развитие в мире тотального контроля может быть только подконтрольным, не факт, что такое развитие будет способствовать личностному росту. Приведу пример. Крепостной музыкант уехал по стипендии в Италию, где общался с лучшими композиторами своего времени. По возвращению барин отправил его в свой оркестр стеклянных инструментов, где он остаток жизни дудел одну и ту же ноту по взмаху руки дирижера.

А) ПОДВИГИ

Подвиг - это некая идея фикс, подвиг ради подвига, культивируемая, например, при Сталине, далее весь период социализма, и сейчас снова ожившая. Удивительно, но во время войн презираемые Мудрым духом люди совершают подвиги. Несмотря на радикальное зло, в них живущее. Желательно, чтобы это все было торжественно, чтобы пытки и смерти были частью некой "эстетики". Такая вот хрень, в которой ПРИНЦИПИАЛЬНО нет правды, все всегда основано на вранье жертве, с издевательским финалом. Это - позор, который нам предлагают принять за достижение. Нас хотят научить тому, что гуманизм глупость. (Иногда он чрезмерен и превращается в глупость).

Я не против подвигов. Но это должно рождаться внутри личности, это должно быть потребностью, а не быть сотворенным и раскрученным, то есть фокусом или даже жульничеством. Например, трудовой подвиг Стаханова. Существует мнение, что этот герой был специально выбран, чтобы "совершить подвиг", что результаты его героической работы были достигнуты с помощью дополнительных рабочих и приписок. Данный человек должен был быть официальным примером для других. Видимо, мог бы оказаться и вполне другой.

Кожедцуб и Покрышкин. Кожедуб был любимцем, и на создание его образа работала пропаганда. Не хочу плохое про Кожедуба говорить, возможно, это был приличный человек и большой летчик, но, все же, не он военный летчик номер 1. Четырежды герой Покрышкин "исчез с радаров" потому что был обвинен в гомосексуализме. По доступной мне информации, человек был женат и имел детей. Скандал с начальником привел к разборкам личной жизни. Доказано ли было хоть что-то, неизвестно. Учитывая, что сейчас такие факты из жизни знаменитых людей становятся широко известными - скорее всего нет.

Это укрепляет меня в мысли, что территория подвига тоже контролируема. Либо подвиги (если они без риска для жизни) отдаются "достойным", либо "недостойные" каким-то образом вытесняются за пределы территории.

НУЖНЫ ЛИ РЕАЛЬНЫЕ БОГАТЫРИ ТАКИМ СИСТЕМАМ? НЕТ, ОНИ БОЛЬШЕ ПРОКРУСТОВА ЛОЖА, ТО ЕСТЬ НЕ ВПИСЫВАЮТСЯ В СИСТЕМУ, А ЗНАЧИТ ОПАСНЫ. ОНИ СЛИШКОМ МОЩНЫЕ, А ЗНАЧИТ СЛИШКОМ ЖИВЫЕ ДЛЯ СИСТЕМЫ, ТАК ПОХОЖЕЙ НА КЛАДБИЩЕ С ЖИВЫМИ МЕРТВЕЦАМИ.

Б) ЧРЕЗМЕРНОСТЬ

Еще немного о том, что всеми силами пытается оспорить Ильин в данной книге. Чрезмерная жестокость для исправления человека

БЕССМЫСЛЕННА,

так как понятно, что

1) жестокость не решает проблему, а уничтожает личность

2) жестокость - упрощеннейший метод решения проблемы, способ заставить человека решать ее любой ценой, причем никакого другого метода жестокость не знает: только закручивать гайки. При этом срывает резьбу, но все равно - гайки укрепляются и упрямо производится докручивание до нового срыва. Посмотрите, как правил Петр Первый, как правил Сталин. Закручивание гаек - единственный способ. Во время гражданской Сталину под управление попал Царицын. Когда через несколько месяцев туда приехала комиссия, все ужаснулись. Метод управления был ильинский. Террор и террор, закручивание гаек. Резьбу срывает, эффективность почти ноль, но все продолжается с еще большим упорством. Опять же лечится не причина болезни, и даже не болезнь, а последствия. Как результат: горы трупов на улице, недостаток продовольствия, так как за карами подумать об организации работ некогда и незачем, предприятия не работают. Вот вам и эффективный менеджер. Яркие примеры его эффективности: голод у казаков в 30-е годы, из-за чего казачьи полки сражались на стороне Гитлера, и украинский голодомор.

В) УНИЧТОЖЕНИЕ ЛИЧНОСТИ

Непонятно зачем решать проблему, уничтожая личность так, что ее не восстановить. НЕ МОГУ ОБЪЯСНИТЬ НИЧЕМ, КРОМЕ ПОДЧЕРКИВАНИЯ ТОГО, ЧТО ЛЮДИ НЕ ИМЕЮТ ЦЕННОСТИ? Это действительно власть бесов, от которой увел Христос, от которой увел Будда. ЭТО НЕЧТО РАЗРУШИТЕЛЬНОЕ, НЕ УВЕЛИЧИВАЮЩЕЕ СЛОЖНОСТЬ МИРА, СКОРЕЕ РАЗЛАГАЮЩЕЕ. О морали говорить не приходится. Только о страхе и социальной грани.

Люди воспитывают себя в том, что им нужно развиваться, чтобы получить одобрение и любовь Бога. А ИМ НУЖНО БЫТЬ БОЯЩИМИСЯ ЖИВОТНЫМИ, НЕ ИМЕЮЩИМИ ПРАВА НА ИСТИННОЕ РАЗВИТИЕ, НА ОЦЕНКУ СОБЫТИЙ, НА СВОБОДУ, ТО ЕСТЬ НА ВСЕ ТО, ЧТО СОСТАВЛЯЕТ ЖИЗНЬ.

Люди, развиваясь, развивают законы, сдерживающие общество и не дающее ему распасться, развивают мораль, и готовы справляться с трудностями. Это намного интересней эллинских мифов о наказаниях. Что делать, если, похоже, что МУДРЫЕ ДУХИ ВСЕХ МАСТЕЙ И РАЗМЕРОВ УПЕРЛИСЬ В СВОЕМ РАЗВИТИИ в стену, И ИЗМЕНЯТЬСЯ НЕ ХОТЯТ. Только террор и еще раз террор. Совершенства вроде Северной Кореи и, во многом, Ирана - мертвый мир, в котором большинство населения только боится, и приучается думать, что если чихнешь не так, будешь бит.

Г). СОЦИАЛЬНАЯ ГРАНЬ

Ну и еще один суперперл, описывающий отношение Ильина к людям.

"ВНЕШНЯЯ ЧУЖАЯ СИЛА НУЖНА ЧЕЛОВЕКУ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ОН ПРИУЧИЛСЯ БЛЮСТИ ВЕРНУЮ СОЦИАЛЬНУЮ ГРАНЬ В СВОЕМ ПОВЕДЕНИИ, так чтобы эта грань постепенно стала его собственной, изнутри поддерживаемой и добровольно признанной гранью, и тогда страх претворится в уважение и утвердит в нем чувство долга, а страдание побудит его обратиться к себе и открыть источник его в своем собственном несовершенстве".

Понятно, откуда вся эта ахинея идет. Опять же оценка Добра и Зла. Люди способны быть преданными. Да, не все. Но люди умеют это регулировать. Пока что высшие и древние дохристианскиие мифы только тянули их назад в развитии.

Страдание открывает несовершенство правящих очень и очень часто. Вместо уважения - страх. Остается только говорить, что страх и есть уважение.

И ЕЩЕ РАЗ: СОЦИАЛЬНАЯ ГРАНЬ

Внешняя сила, регулирующая социальное поведение у людей есть. Это законы, когда они исполняются всеми. А не когда друзьям (высшим силам) - все, остальным закон. Это означает только, что высшие силы не доросли в понимании до общественной жизни и до регулирующей силы ответстенности перед законом. То, что сделал Сократ, была вера в законы. В настоящее время в наиболее похожих на совершенство государствах, вроде Северной Кореи, вряд ли бы Сократ поверил в верховенство закона. Закон там обслуживает высшие силы.

Пассаж Ильина говорит о том, что блюсти верную социальную грань должен страх и только страх. Причем он должен перейти на уровень подсознания.

Верное социальное поведение - это не страх. Это соблюдение норм всеми, ответственность за нарушение всеми, а не мальчиками для битья. Это осознанное соблюдение, которое можно увидеть, например, в Германии. Если законы учитывают социальную грань, то этого вполне достаточно. АДМИНИСТРАТИВНОЕ ПРАВО вполне успешно этим занимается, его многолетний опыт не оставляет сомнений в его способности управлять сообществами со сложной социальной организацией.

У Ильина мы видим возмущение, причем возмущение выраженное без попытки смягчить свое высказывание. В 20 веке, когда уже общим местом стало, что есть базовые права у любой личности, выглядит это чудовищным анахронизмом.

Да, революция сломала социальные грани и это часто было откровенно уродливо, так что возникали восстания. Если смотреть с этой стороны, то Ильина можно понять. Но ведь Сталин в результате очень быстро построил именно то, что любит Ильин, страну с социальными гранями, где были высшие силы и все остальные, социальные грани защищались нквдшниками, играющими роль любящих Бога и Добро. Сталину очень нравилось "Собачье сердце Булгакова", как раз о нарушенных социальных гранях. Похоже, презирал он пролетариев. Но главное в том, что революции - это не административное право, блюдущее социальные грани, потому что без них и в самом деле невозможно организовать коллективное существование. Революции - это попытки социальных преобразований, которые либо еще не созрели для общества, либо решают властные амбиции отдельной личности или небольшой группы лиц, умело манипулирующих массами.

Но Ильин видит нарушение этих граней везде, где нет террора, так я его понимаю. Террор обеспечивает соблюдение социальных граней, считает Ильин, без него их нет.

Жизнь опровергает Ильина. Социальные грани есть и в либеральных странах: есть те, кто занимает высокие социальные ступени, есть те - кто более низкие. Существуют социальные системы, которые достаточно мягко относят людей к той или иной социальной грани (тут важнейшую роль играет качество образования, которое получает личность). Есть социальные лифты, которые позволяют наиболее талантливым преодолевать эти грани, это не незыблимо, как при феодализме, а развиваемо. Закон и либеральных странах поддерживает власть имущих, но, все же, 1) базовые права пытаются обеспечить как неприкосновенные от рождения 2) есть возможность не превращать жизнь людей в жизнь илотов 3) социальные лифты продвигают не только родственников и любовников, но и талантливых, предприимчивых, смелых, хорошо образованных. При всех недостатках современного либерализма, он значительно лучше того, что предлагает Ильин. По крайней мере, чувство социальной грани современный мир точно обеспечивает и при этом не требует вопиющей жестокости, не обвиняет человечество в упрямстве и лени (видимо, потому что цели людей большинству правителей понятны, и возможно умелое сочетание общественных и личных интересов). Больше всего в современном мире социальная грань присуща КНДР, где формально все равны, но именно этому обществу без сомнения свойственно то, о чем написал Ильин: "Внешняя чужая сила нужна человеку для того, чтобы он приучился блюсти верную социальную грань в своем поведении, так чтобы эта грань постепенно стала его собственной, изнутри поддерживаемой и добровольно признанной гранью, и тогда страх претворится в уважение и утвердит в нем чувство долга, а страдание побудит его обратиться к себе и открыть источник его в своем собственном несовершенстве" . И, кстати, это было очень присуще Советскому Союзу, обществу социально неоднородному, где попытки нарушения социальных граней жестко пресекались.

Ну что же делать, что люди переросли древние эллинские парадигмы? Все, что делают представители высшего круга должно оцениваться как добро, как бы ужасно это не было, именно так я понял Ильина.

АЛЬТЕРНАТИВНОЕ ПОНИМАНИЕ СОЦИАЛЬНОЙ ГРАНИ

Но есть и такая возможность понимания. Предположим, все мы формально равны, и определить разницу между "лучшим" и "худшим" не так просто. Так как текст Ильина просто напичкан странностями, чувствую вполне возможным предположить, что под чувством социальной грани Ильин имеет ввиду просто интуицию - возможность "почувствовать" "лучшего", того, кого Мудрый Дух любит. Грубо говоря, ЭТО ТРЕБОВАНИЕ ПРИНЦИПИАЛЬНОГО АНТИХРИСТИАНСТВА, принципиального неравенства крайней степени, чисто аристократического а-ля Спарта, и лениво требующего, чтобы особый дух аристократизма чуяли. Не почуял, вовремя на колени не встал перед тем, кто выглядит так же, как сто остальных - уничтожение личности с последующей жестокой казнью, возможно, с длительной отсрочкой.

И дальнейшее продолжение перлов, уже привычное.

"Понуждение и пресечение необходимы для того, чтобы пробудить и укрепить к дефективной душе правосознание и моральное чувство, из коих каждое по-своему ведет к истинной нравственности или по-своему ее приближает".

Вот и до истинной нравственности по Мудрому Духу добрались: Страх вместо уважения. Боязнь потерять свое место. При вседозволенности "лучших" это самый натуральный бардак, который, например, так ярко наблюдался при Сталине и Иване Грозном.

Повторюсь, что люди способны на преданность, когда уважают кого-то. Способны, они не дефективные в своей массе, далеко не все - психопаты и нарциссы. Если уважения у людей нет, то все может быть основано только на страхе.

Я бы еще отметил, что среди "лучших" дефективных душ, пожалуй, даже больше. Психопаты стремятся во власть, и их процент среди власть имеющих выше.

Есть ситуации, когда кто-то нарушает законы. У законов есть карающая сила. Это все уже есть в человеческих законах, новое выдумывать ни к чему. И не требуются рассуждения о ненависти, которая есть на самом деле любовь. (Опять же хочу отметить, что мы не знаем, как устроены эмоции. Вполне возможно, что ненависть действительно рождается из любви, что это ее видоизменение. Но это уже другое чувство. Все животные произошли от одноклеточных. Вряд ли называние людей "видоизменениями одноклеточных" только потому что они их потомки, поможет правильно идентифицировать людей и разбираться в сложных формах жизни). Все уже есть, зачем мистический смысл там, где все и так понятно? Чтобы оправдать жестокость, чтобы ПУСТОТУ ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИХ МИФОВ наполнить высшим смыслом, а не просто вседозволенностью и гордыней?

И наконец похвала жестокости. (Эразм Роттердамский хвалил глупость, т.к. ее преодоление двигает вперед - спорно, но эффектно. Слова Ильина тоже звучат эффектно, но более чем спорны).

"Столетиями и тысячелетиями совершается этот обуздывающий и перевоспитывающий процесс, превращающий человекообразное животное - в существо общественное и дисциплинированное, и чем общественнее и дисциплинированнее это животное, тем доступнее оно для духовной культуры и тем доступнее ему самому работа внутреннего самовоспитания".

Ок. Процесс идет, только сами воспитатели вроде Ильина, похоже, безнадежно отстали. Если наши воспитатели - Сталин, Иван Грозный, Наполен, Петр Первый, Генрих VIII - то чему кроме страха и распущенности они учили? Все наиболее интересное делали талантливые люди, царствование же этих правителей было ужасающим по беспределу, оно было абсолютно бездуховным, и главное - оно было "бардачным", в нем не было порядка, видимо, принципиально, возможно, это такой метод управления низшими кастами, через страз и бессмысленность существования. Это, действительно, разгул "Слова пацана". Впечатление такое, что люди идут вперед, а герои дохристианских мифов сзади лают и кусают за пятки.

"Самая идея о возможности "сопротивляться посредством непротивления" даруется человечеству и оказывается применимой тогда и постольку, когда и поскольку общий, родовой процесс обуздания зверя в человеке грозой и карой".

Да, это звучит звонко. Но как с этим сочетается "козел отпущения"? То есть вину можно спокойно переложить на кого-то низшего и остаться чистеньким? Это то же самое, что мальчики для битья Генриха VIII. Очень показательно, что все турусы про Добро и Зло, всего лишь прикрытие социальной разницы с высшими, разницы, которая и определяет Добро и Зло, видимо? Фантастика.

То есть все рассуждения о Добре и Зле были лишь "бантиками" на терроре как социальной власти? Зачем Мудрому Духу понадобилось так много слов наговорить, если, по сути, все так же простенько и цинично? Видимо, что-то изменилось, прием не так хорошо работает, или уже стал слишком часто критиковаться.

НУ И РАЗДАТЬ НЕСОПРОТИВЛЕНЦАМ НЕ ЗАБЫТЬ!!!

"Сторонник "чистого" непротивления вместе со всем остальным человечеством пользуется плодами всей предшествующей борьбы со злом: всей своей жизнью, безопасностью, возможностью трудиться и творить - он обязан усилиям, подвигам и страданиям тех, кто до него, из поколения в поколение обуздывал зверя в человеке и воспитывал в нем животное, а также тех, кто ныне продолжает это дело".

Обуздание зверя и воспитание животного - очень показательные слова. Того, кто живет под страхом, у кого нет своей судьбы, и правду домашнее животное высших, которое они в любой момент могут прирезать. Хотя, все-таки думаю, что здесь описка.

Замечание Ильина о плодах, которыми пользуются несопротивленцы, конечно - истина безо всякого сомнения. Действительно, человек сильно цивилизовался и научился обуздывать многие страсти и пороки. Тяжело пока с самомнением, отсутствием совести, безответственностью, с тем, что так характерно для древних богов эллинских мифов, невероятно похожих на психопатов, нарциссов и социопатов, выделяемых современной психологией. Те ли же процессы или сходство то же, что и между электрическими и механическими волнами, мы не знаем, тем более и само существование древних богов признают только священники, и то неофициально, и называют их словом, привычным для авраамических религий: "бесы").

Жалко, что Ильин не назвал, кто именно сделал так много для цивилизованности человека. Это не инквизиция, не Сталин и не Иван Грозный. И конечно же не древние мифы, тут мы должны сказать спасибо Гомеру, еще он показал неприглядность древнего дискурса.

Нельзя не назвать Христа и Будду, Сократа и Канта, древнеримских стоиков, которые как раз много писали о законах, умении сдерживать себя и чувствовать себя гражданином и личностью. И нельзя не отметить тех, кто воспитывал в человеке асоциальность или аморальность, на мой вгляд, Ницше и Маккиавели как раз о разрушениях социальных граней, ведь "цель оправдывает средства", это как раз об разрушении социальных граней и законов, как одних из возможных скрепляющих общества, а значит, о последующем прикрытии аморальности разговорами о Добре и Зле, то есть о придании простенькому имморализму выгоды своего социального положения некоего высшего смысла.

Не подумайте, что я против сопротивления Злу силою, да, конечно, полно случаев, когда это нужно, сейчас редко кто с этим поспорит. Просто то, что писал Ильин в предыдущих главах, и что написал сейчас о социальной грани - это саморазоблачение методом скрещения ужа с ежом. Писать о Добре и Зле так много, и часто справедливо (если только не о видозменениях добра, даже если фактически это на уровне некоторой неизвестной пока физики это так, само видоизменение таково, что это называть любовью даже просто страшно, ну достаточно сказать, что это происходит из любви, она переродилась в ненависть, ведь от первой до второй, как известно, один шаг) и потом написать, о социальной грани, которую должен соблюдать человек, сделав частный случай главным и глобальным - это саморазоблачение. Оправдание сверхжестокостей для сохранения социальной грани и есть истинная суть книжки. Кому это важно и нужно? Неким сущностям, определяемым Ильиным как высшие? Тем, кому не нужна христианская мораль. Можно понимать под этим и властные элиты (не удивлюсь, если это силы того, кто властвует этим миром, и кого Достоевский называл Ваалом).

Глава 19. О мече и праведности

В начале Ильин задается вопросом: может ли человек, стремящийся к нравственному совершенству, сопротивляться силой и мечом? И тут же второй: Если он приемлет Бога, его мироздание и свое место в нем, то может ли такой человек не сопротивляться силой и мечом. И далее оба вопроса Ильин объявляет двуединым.

Не уверен, что вопрос двуединый. Первый вопрос не имеет долженствования, и уверен, что ответ на него вполне может быть да.

Насчет второго: с первым он не может быть увязан по долженствованию, так как обязательности в первом вопросе нет. Тогда долженствование во втором вопросе определяется тем, приемлет ли человек Бога, его миропорядок и свое место в нем. То есть, если человеку не нравится либо Бог, либо миропорядок, либо место в нем, то вопрос о сопротивлении злу вообще не стоит? Но и запрета, вроде бы, никакого нет. Отношение ко Злу шире удовлетворенности миром, и даже признания его несправедливым. Если же все в мире для человека приемлемо, то тогда долженствование определяется либо указанием Бога сопротивляться силою и мечом- такового не знаем (религия об этом вроде бы не говорит). Либо, если зло угрожает миропорядку и положению вещей в мире, и ты считаешь миропорядок справедливым и твое место в мире тебя устраивает, то решение о сопротивлении злу должно быть принято, иначе ты отворачиваешься от миропорядка и своего места в нем, и предаешь его в тяжелый момент. А вот как именно сопротивляться - определяет, видимо, конкретный случай, возможно, иногда достаточно ума и хитрости, умения убеждать, вести переговоры, чтобы успешно победить опасную ситуацию, уклониться от зла.

Далее Ильин разбирает один из вариантов своей видоизменившей любви - убийство. Может ли стремящийся к нравственному совершенствованию убить?

Указывая, что человеку нравственное совершенство все равно незнакомо и никогда не будет знакомо, т.к. он несовершенен (кто же совершенен для Ильина - Бог видимо, ну или Мудрый дух Достоевского). То есть, по Ильину терять-то особо нечего). Тут бы сделать совсем очевидный вывод, но Ильин его не делает.

Очень привлекательные, красивые слова: "чем глубже он уходит в себя, чем зорче он видит тайные гнездилища своего инстинкта и своих страстей - тем более чуждой становится ему точка зрения морального максимализма, тем более скромным он делается в оценке своих собственных сил и возможностей и тем более снисходительным он делается к слабостям ближнего. Он научается понимать Евангельский завет "совершенства" (Мф.V, 48; Лк.V, 35) как долгую лестницу страдающего восхождения, как зов сверху и как волевое начало совести в душе, но не как суровое мерило, ежеминутно пригвождающее слабую душу или педантически требующее непрерывной безукоризненности". Жалко только, что при том состоянии дел, на которое ссылается Ильин в предыдущей главе, доступно это только человеку, тем, кого мы называем высшими это недоступно, т.к. они по неведомым причинам требуют считать себя совершенными, несмотря на то, что бесконечно далеки от этого.

Тоже справедливые и красивые слова: "Пресекающий сам стоит в болоте, но нога его уперлась в твердое место, и вот он уже помогает другим, засасываемым трясиной, выйти на твердое место, стремясь оградить их и спасти, и понимая, что он сам уже не может выйти сухим из болота".

То, что борьба со злом ведется не из-за того, что человек достиг совершенства, а потому что зло напирает, тоже верно. Накапливать совершенство часто некогда, нужно что-то делать, опираясь на принципы.

"Как бы ни была предметно обоснована и справедлива и в мере своей верна и соответственна его [человека - Автор.] отрицательная любовь - она остается сознательно попущенным, действенно изживаемым нравственным несовершенством". Это вот такое полуоправдание убийства - раз все равно несовершенен, то и нравственное чувство несовершенно и вполне себе может убить захотеть.

Ну и опять любимая тема: "в каждом зачатке ненависти, в каждом оттенке злобы, в каждом отвращении человека от человека, мало того, в каждой неполноте любви, от простого безразличия до беспощадного пресечения, - укрывается в начатке и оттенках акт человекоубиения" У Ильина явно прослеживается маниакальное желание исключить какие-то вещи из жизни на потенциальном уровне. Если он знает что иногда убийство происходит от равнодушия или ненависти, то чтобы усключиь убийство будет требовать исключить равнодушие и ненависть как таковые, а так как к ним могут привести иные дурные мысли - исключить и их, несмотря на то, что это происходит в одном случае из, скажем, ста тысяч. Нет, нужно запретить в принципе, чтобы и возможности никакой не было. Ну и возможности психологической разрядки лишить людей. По факту они скорее озвереют и пойдут убивать, когда им крышу снесет от такого количества запретов.

Тоже очень верные слова: "Душа, привыкшая бороться со злодеями, незаметно вырабатывает в себе особый отрицательно-подозрительный подход к людям; ее духовное зрение приучается фиксировать в них зло и нередко перестает замечать их живую доброту, она привыкает уверенно осязать реальность зла и незаметно утрачивает веру в реальность добра". По факту все эти опричники, ассасины, нквд-шники просто особый вид циничных злодеев, блюдущих свои личные интересы, что уже неоднократно фиксировалось свидетелями: писателями, журналистами, летописцами и иже с ними. Да, при всей чудовищной беспринципности, жестокости и жадности они продолжают верить, что борются с плохими людьми за торжество добра.

Ок. Также все справедливо: "Человек не машина и не ангел: его неуравновешенная и страстная душа вовлекается в эту борьбу не только лучшими своими силами, но и худшими своими сторонами, и, вовлекаясь, впадает в такие состояния, которые не просто "далеки от праведности", но которые, быть может, вызывают в ней порочные тяготения и ведут ее к новым грехам".

"...в теснейшей связи с этим стоит то обстоятельство, что человеку, как существу страстному и грешному, чрезвычайно редко приходится вступать в эту борьбу со злодеями из чисто духовных и вполне лично-незаинтересованных побуждений, и, далее, оставаться во время самой борьбы в пределах необходимого духовного благожелательства. Как часто человек, ведущий понудительную и пресекающую борьбу со злодеями, видит в этом простую разновидность устраивающей его жизнь службы и не помышляет о большем... Как легко примешиваются здесь к наличному религиозному или патриотическому чувству побуждения личного успеха, выгоды, мести, жестокости"...

"...понуждающий и пресекающий, совершая в качестве неправедника свой трудный, ответственный и опасный путь, возлагает на себя и несет на себе особливые бремена неизбежной неправедности, возможной греховности и вероятной виновности. Активная, героическая борьба со злом отнюдь не является прямой и непосредственной дорогой к личной святости; напротив, этот путь есть путь наитруднейший, ибо он заставляет брать на свои плечи, помимо собственного, недопреодоленного зла, еще и бремя чужих пресекаемых злодеяний; он не позволяет "творить благо", "отходя от зла", но заставляет идти ко злу и вступать с ним в напряженное, активное взаимодействие. На этом пути человека ждут большие подвиги, требующие от него большей силы, но возлагающие на него и большую ответственность. И поскольку ему не удается справиться с принятой на себя ответственностью, постольку на его душу может лечь и большая вина"...

Таким образом, Ильин признает очевидное. Не святые люди занимаются "отрицательной любовью", как бы ты это не называлось.

Думаю, что дело не в том, что палачи тесно взаимодействуют со злом, заражаются им. Они действительно становятся грубы душой, и их жестокость совсем не норма и не идет на пользу злодеям, это просто прикрытие для палача в возможности делать безнаказанно злые поступки. В общем, на мой взгляд, вся работа по обелению отрицательной любви сильно обесценивается признанием за палачами склонности и сродства со злом.

Глава 20. О ложных решениях проблемы

Тут собственно продолжение темы о том, что непросто страдать отрицательной любовью, наказывать злодеев и мучиться от того, что тебе приходится заниматься несовершенными делами, как-то пытки, убийства и тому подобное. Как бы то же самое, но вид сбоку.

"Людям "бессовестным" живется, может быть, гораздо легче: им просто чужда потребность в объективной правоте, и вместо духовной самооценки и духовного самочувствия в них живет личное самолюбие и тщеславие, охотно удовлетворяющееся житейским успехом и купленной лестью".

Ок. Тогда это про опричников, НКВД-шников и прочих наказателей, которые ну явно и есть праведники от Ильина. Почему-то у свидетелей из тех времен существует мнение, что самомнение, самовлюбленность, борьба за личное благополучие и личную безопасность составляют основу праведников, а совсем не страдания из-за раздвоенности между желанием Бога убить грешника и необходимостью это желание исполнять, оставляя Бога безгрешным и беря грех на себя.

"Не то у людей "совестных", но слабых: они не имеют силы подолгу выносить взором то расстояние, которое отделяет их от идеала, и начинают или уменьшать, урезывать, упрощать и искажать содержание идеального образа, или идеализировать себя, свою жизнь и свои поступки". В общем, эти люди подобно Ивану Карамазову, покорнейше отказываются от царства небесного, чтобы не проливать слезинку у ребенка. Чем и заслуживают разоблачение милого нашего Ильина.

В этом "...отличие от людей "совестных и сильных": такие люди способны выносить зрелище своего несовершенства, признаваться в своих заблуждениях и исправлять свои ошибки; мало того, они умеют верно выделять из идеального то, что непосредственно осуществимо".

Ну да, этакие доктора Менгеле, которые ради красного божественного словца зарежут и чужих и своих мать и отца, да еще и детишков плохих до кучи.

Но на самом деле, как правило у палачей нет никакого выбора. А в средние века это была наследственная профессия, то есть даже первая любовь (отрицательная) была обязательной, вне выбора. Ну какие там переживания могут быть после нескольких лет таких работ? Как правило у палачей шикарный аппетит и всегда отличное настроение, чего при переживаниях, как правило, не бывает.

Дальше идет подробное описание того, как Ильин представляет себе вопрос о нравственном совершенстве какого-либо образа действия. Вопрос решается, на мой взгляд, достаточно характерным для Ильина способом - чисто теоретическим. По крайней мере не нашел в тексте, как вот это реализовать на практике: "Для того чтобы верно разрешить вопрос о нравственном совершенстве какого-нибудь образа действий, или средства борьбы, или способа сопротивления, необходимо сопоставить, с одной стороны, чистое, максимальное мерило добра и, с другой стороны, то внутреннее отношение человека к человеку, для которого этот внешний образ действия или способ сопротивления является верным и точным выражением. Совпадение или несовпадение сопоставляемых величин дает необходимый ответ".

Далее оказывается, что поставленная перед истинным и несомненным совершенством (то есть перед Богом, как я понял) советь получает ответ, "что есть где", иначе не могу описать. "Этот ответ не соображается ни с какими обстоятельствами, не применяется ни к каким соображениям, не обусловливает себя никакими данными ограничениями. Напрасно спрашивать совесть о чем-нибудь относительном или условном (напр., что лучше: "то" или "это"): напрасно подходить к ней с вопросами, не относящимися к нравственному измерению (напр., что полезнее, что целесообразнее, как умнее поступить): напрасно было бы навязывать ей какую-нибудь определенную жизненно-практическую ситуацию (напр., участвовать в войне или не участвовать? сообщать властям о готовящемся покушении или не сообщать?); напрасно было бы втискивать ее ответ в какую-нибудь предвзятую словесную или логическую формулу, или требовать от нее "только подтверждения", или ограничивать ее ответ своим житейски-рассуждающим предвидением".

Ощущение такое, что сказать нечего, идет куча отрицаний - не то, не так и не там, не то, не так и не там. Ценность такой информации ноль, как и от всего непостижимо высшего и неуловимо мудрого.

Далее по методичке: "С этим ответом ее следует сопоставить то душевное состояние, которое переживает человек во время понуждения или пресечения злодея... Однако душевное состояние можно вообразить себе в любом виде и составе; поэтому здесь надлежит не выдумывать и не фантазировать, а найти в подлинном опыте то реальное душевное состояние, которое действительно соответствует внешним пресекающим деяниям, то вызывая их к жизни, то вызываясь ими в душе (начиная от обличительной речи и кончая смертельным ударом меча). Это душевное состояние - несочувствия, неодобрения, негодования, гнева, отвращения, безжалостности - надлежит выделить и взять в его чистом и обособленном виде, не осложняя его ни предшествующей историей личной души, ни расследованием ее мотивов и целей, ни описанием последствий".

Но Ильин вдруг заявляет, что это "производится не практическое исследование о том, как поступать и что делать, а теоретическое исследование о том, что есть нравственно лучшее; не суд и вменение, а принципиальная оценка известного, душевно-духовного состояния". Но ведь только что говорил, что нужно исследовать в подлинном опыте реальное душевное состояние. Это опытное исследование, а именно, наблюдение.

Ильин Лютера гоняет за то, что тот не признает несовершенства в деяниях защиты, когда нет выбора. Но в реальности рассуждения о несовершенстве ничего не меняют по факту. Для защиты приходится принимать неприятные решения осознанно. Говорить при этом, что тот, кто вынужден совершать жесткие поступки не для "перевоспитания", а для защиты - это многое меняющая опция. Принявший жесткое решение для защтты безгрешен, скорее всего, во многих случаях. Тут часто выбора нет. С перевоспитанием все не очевидно, там слишком много опций и факторов для определения степени и необходимости наказания.

"Все это можно было бы выразить совсем просто в виде вопроса: "взаимное несочувствие, неодобрение, негодование, гнев, отвращение, безжалостность - суть ли нравственно совершенные состояния и отношения человеческой души?" Или иначе (метод Канта): если бы все люди стали строить свою совместную жизнь на основании таких именно и только таких чувств, настроений и поступков - возникла ли бы нравственно совершенная жизнь? Или, в терминах Евангелия: это ли вводит нас внутренне в Царство Божие?

Нет сомнения, что ответ будет отрицательный".

А далее любимое Ильинское: человеческое малодушие не приемлет такого ответа.

Причем здесь малодушие? Может быть малодушие, "мало души" - принять этот ответ сразу и безоговорочно?

Может сперва разобраться, где и когда нужны для перевоспитания жесткие решения? Это сложный вопрос, гораздо более сложный, чем рассматриваемый Лютером. Ильин написал целую книжку, в которой ненависть и ее производные назвал отрицательной любовью, возможно, только для того, чтобы иметь возможность под видом "измененной" любви предать некий позитивный вид пыткам и их "милым сотоварищам":"несочувствию, неодобрению, негодованию, гневу, отвращению, безжалостности", возможно, потому что все это псевдобогатство, в общем-то, странное. Если злодей несправим, но опасен, то существует смерть или изоляция - сильнейшие наказания. Если он может исправиться, то точно не физическая боль его исправит, не исправит смерть. Изоляция может исправить при определенной внутренней работе, когда-то читал, что такие случаи редко, но бывали. Ильин, создается впечатление, специально не дифференцирует боль, чтобы сложилось впечатление, что боль и физическая, и эмоциональная, и духовная - одно и то же. Он очень много написал об этом, так много, что предмет становится непонятным, и это самое неприятное. Когда много слов не проясняют картину, а скорее запутывают, тут что-то не то. Все же месть - чувство, вызывающее удовлетворение. Наказание очень часто тоже вызывает удовлетворение - это тоже, может быть, своего рода месть за что-то, например, за непонимание социальной грани, которую, нужно чувствовать (был бы врачем, наверное, написал бы, что в этом ест что-то нездоровое, параноидальное, не могу судить, но почему-то такие мысли закрадываются). Тема наказаний крайне скользкая, исследованная Ильиным вдоль и поперек. Он написал немало интересных вещей, но в целом его рассуждения выглядят просто как индульгенция малоэффективной жестокости.

Ну а если говорить о защите, о достаточно локальном акте, необязательно самым выспренним образом связанном с борьбой со злом, то много слов не нужно. Даже несопротивленцы, включая Толстого, не отрицают возможность использовать для защиты насилие.

Далее Ильин пытается увидеть еще одно "уклонение" от любимого им нравственно-несовершенного деяния из вариантов "измененной любви". "нравственно-совершенное тем самым и практически обязательно для человека и притом всегда и без исключений, а нравственно-несовершенное всегда практически запретно и является грехом, и недопустимо утверждать, что человеку может быть позволено что-нибудь греховное".

Как же занимает Ильина данная формула передачи несовершенных деяний от совершенного существа несовершенным мученикам борьбы со злодейством, если он уже которую главу возвращается и возвращается к ней.

Для начала он пытается "расправиться" с понятием справедливости. "Скажут: "естественно и справедливо любить незлодея, но столь же естественно и справедливо понуждать и пресекать злодея, а справедливое не может не быть нравственно совершенным, и потому нет никакого несовершенства в понуждении и пресечении"."

На мой взгляд, вопрос справедливости как правило прикладной, так как часто есть конфликт интересов двух сторон, вопрос нравственного совершенства скорее теоретический, кстати, Ильиным не раскрытый, как он понимает это нравственное совершенство - непонятно, известно только, что доставлять физические страдания злодеям - не есть проявление нравственного совершенства.

Пожалуй. Соглашусь с тем, что "любовь и нравственное совершенство больше справедливости, соразмеряющей и отвешивающей каждому по его делам; благость и милость, проистекающие от любви, не соблюдают справедливости, а покрывают и превышают ее, и любви дано любить в благодатном милосердии, не "в меру" и не "в соответствие", а сверх всякого соответствия и сверх всякой справедливости".

Но любовь не есть нравственное совершенство. Это наша попытка выйти за границы индивидуальности, связать свою судьбу с иной.

А вот это положение Ильина мне кажется слишком нерелятвистским: "совершенство и справедливость не совпадают: справедливость может быть нравственно несовершенной, а нравственное совершенство может творить несправедливость, совершенство не всегда сопровождает этот нелегкий путь". Справедливость в случае конфликта интересов нередко относительна. Она часто может быть понимаема как соответствие неким законам и актам. Но при этом есть ситуации, когда одна сторона конфликта будет считать решение конфликта справедливым, а другая - наоборот. То есть, не всегда удастся избавиться от относительности решения.

Если автор допускает "отрицательную любовь" как защиту (или наказание), то справедливость выше нравственного совершенства. Эта справедливость может быть достаточно односторонней, но без ее соблюдения погибнут невинные - и тогда несовершенные отношения вступают в действие. И вот оно - справедливость выше. Справедливость действительно некий суд, создающий каждому - суд ли это одного человека, решающего проблему здесь и сейчас в одиночку, так как времени подождать нет, суд ли это моральный когда общество человеку либо отказывает в общении, ли изгоняет, суд ли это по законам: гражданский, административный, уголовный.

"Установим прежде всего, что всякое цельное осуществление нравственно-совершенного деяния приобщает человеческую душу состоянию праведности, а всякое неосуществление нравственно-совершенного деяния приводит ее в состояние неправедности".

Не факт. Если справедливость может быть выше, то она оправдывает и покрывает неправедность. Настоящая неправедность там, где есть реальный выбор. Можно сказать, что он есть всегда, в том числе и не противиться. Да, это так, что опять же говорит, что некая интерпретируемость есть и в праведности тоже. Но все же можно договориться, что такие деяния, как угроза жизни и значительный вред здоровью, требуют сопротивления, и дальше исходить из этого перечня.

"Неправедность будет грехом только тогда, если она проистекает из недостаточной силы человека в добре" Любимая тема Ильина - от слабости не хотят заниматься отрицательной любовью, пытать или убивать. Нехорошие нехорошки нехорошо нехорошат.

А вот от силы. Да... "Если бы праведный исход был объективно возможен, то он был бы им субъективно найден и осуществлен, но он должен жить и призван действовать, имея перед собой только нравственно-несовершенные, неправедные исходы. Он вынужден к неправедности объективными, данными ему условиями, и, приемля эту неправедность, он должен только найти наименее неправедный исход и осуществить его как необходимый и обязательный". Как бы уже все понятно давно, и в теории все хорошо. Но вот на практике достаточно вспомнить опричников. Тут как раз хорошо видено, что всё построение - только теория, на практике неправедность торжествует в полную силу.

Надо отметить, что вопрос о праведности и неправедности применения силы при защите, в том числе на поле брани, достаточно старый. Вот например отрывок из Примечаний Ильина к данной главе: "Идея о том, что убийство на войне остается делом неправедным, нашла себе выражение в "Книге Правил Св. Апостолов и Св. Соборов"". Так, 83 Правило Св. Апостолов гласит: "Епископ, или пресвитер, или диакон, в воинском деле упражняющийся и хотящий удержати обое, то есть Римское начальство и священническую должность: да будет извержен из священного чина. Ибо Кесарева Кесареви, и Божия Богови". С этим необходимо сопоставить восьмое и тринадцатое канонические правила Св. Василия Великого, изложенные в канонических посланиях его к Амфилохию Епископу Иконийскому. В Правиле 8 между прочим доказывается, что убийство на войне есть убийство не нечаянное, а вольное: "Совершенно такожде вольное, и в сем никакому сомнению не подлежащее есть то, что делается разбойниками и в неприятельских нашествиях: ибо разбойники убивают ради денег, избегая обличения в злодеянии; а находящиеся на войне идут на поражение сопротивных, с явным намерением не устрашити, ниже вразумити, но истребити оных..." В Правиле 13 читаем: "Убиение на брани Отцы наши не вменяли за убийство, извиняя, как мнится мне, поборников целомудрия и благочестия. Но, может быть, добро было бы советовати, чтобы они, как имеющие нечистые руки, три года удержались от приобщения токмо Святых Тайн". К этому правилу имеется позднейшее примечание: "См. послание Св. Афанасия" к Аммуну Монаху. Валсамон и Зонар согласно замечают, что предполагаемый Св. Василием совет вообще не был употребляем в действие, как по неудобности, так и по уважениям, в начале сего же правила изложенным". В "Послании Св. Афанасия Великого к Аммуну Монаху" к убиению на войне имеет отношение только следующее место: "Ибо и в других случаях жизни обретаем различие, бывающее по некоторым обстоятельствам, например: не позволительно убивать: но убивать врагов на брани и законно, и похвалы достойно. Тако великих почестей сподобляются доблестные во брани, и воздвигаются им столпы, возвещающие превосходные их деяния". Ильин, конечно, перекроил все на свой непримиримый лад, добавил классификаций, определил, что должно делать что не должно с его точки зрения, но, в принципе, сам дух спора, его нравственный посыл, давние, и не сказать, что сильно другие.

Как это часто у Ильина, многие пассажи хороши, спорить с ними трудно. Но вызывает большое опасение та или иная конкретная реализация. Например, вот это прекрасное место: "Отсюда уже ясно, что все нравственно-совершенное - практически обязательно для человека всюду, где ему объективно доступен праведный исход; там же, где этот исход недоступен ему объективно, там для него становится обязательным неправедный исход, но притом такой, который ведет к наименьшей неправедности. Это означает, что нравственно-несовершенное не всегда практически запретно, и что оно незапретно именно там, где объективно невозможен праведный исход".

Но как всегда есть и странности: "...то, что совершает сопротивляющийся меченосец в борьбе со злодеями, не есть ни совершенный, ни святой, ни праведный ряд поступков. Правда, только наивная грубость прямолинейного моралиста может сказать, что это есть "зло" и "грех", ибо, на самом деле, это есть негреховное (!) совершение неправедности. Однако наименьшей ошибкой явилось бы абсолютное оправдание и освящение силы и меча, ибо на самом деле это есть негреховное совершение неправедности". Негреховное совершение неправедности - это что? Это неправедный ряд поступков, но не греховный. Праведность и греховность разделены. Но от этого как-то не легче, вся эта красота работает только на запутывание и затемнение смысла.

А вот и отрывок, который на редкость соразмерен моему мнению (оказывается, есть у меня иезуитство): "Опираясь, по-видимому, так же, как и Лютер, на ветхозаветное представление о Боге, согласно которому Божество мыслится как совершенство силы, а не как совершенство любви и добра [Совершенство любви и добра - Бог ест любовь, это жействительно новозаветное, вот только Христос об этом не говорил ничего - Автор], иезуиты допускают возможность того, что Бог может поручить или позволить человеку совершение дурных, дел [История Юдифи, какой вам еще нужен пример! Это именно история о том, что слабый человек, слушаясь Бога может совершить нечто героическое, которое по Библейскому тексту является просто убийством сильного человека, военачальника Олоферна - Автор]. Так, иезуит Бузенбаум, установив запретность преднамеренного и сознательного человекоубийства, делает исключение для того случая, когда совершение его будет "позволено Богом, Господином всяческой жизни". Еще более отчетливо выговаривает это иезуит Алагона: "По повелению Божию можно убивать невинного, красть, развратничать, ибо Он есть Господин жизни и смерти, и всего, и потому должно исполнять Его повеление". При таком истолковании оказывается, что само Божество непосредственно не творит самого неправедного дела, но только поручает или позволяет его человеку, а человек, непосредственный совершитель дурного дела, не только не несет за него ответственности, ибо повинуется "голосу Божию", но даже обнаруживает при этом высшее религиозное смирение и покорность". Вот, как говорится, такое ощущение, что с языка сняли.

Ильин с негодование отметает такое. "...во-первых, в том, что он допускает возможность получить от Бога понуждение к неправедности и греху, воспринимая Его абсолютную власть и не воспринимая Его духовного совершенства; во-вторых, в том, что он малодушно бежит от бремени человеческой земной необходимости, от бремени решения и ответственности, предпочитая лучше извратить свое Боговосприятие, чем ответить за свою неправедность; и, наконец, в-третьих, он не прав в том, что, прикрываясь смирением и покорностью, он пролагает себе свободный и непререкаемый доступ к греху".

Достаточно ловко, но не слишком доказательно. Все на нападении, что говорит о том, что по существу сказать нечего. Ок, что значит воспринимать власть и не воспринимать совершенства? Если Юдифь получила приказ убить Олоферна, что добавит сюда совершенство Бога? Отменит ли это суть приказа? Нет. Будет ли этот приказ не для того, чтобы показать, как велик Бог, что слушая его даже ничтожная вдовица сможет военачальников убивать? Вряд ли. Можно только самому себе сказать, что все, что от Бога - прекрасно. Будет ли так оно по сути?

Человек извращает Боговосприятие (надо же как закручено), чтобы избежать ответственности. В чем это проявляется? Юдифь получает приказ от Бога. Она каким образом извратила Боговосприятие? В Библии нет ничего о том, чтобы она обмолвилась, что, наверное, она сама решила Олоферна убить? Нет, напротив, суть морали именно в том, что она, слабое существо, подчиняется Богу и только благодаря этому решается убить Олоферна, полностью Богу доверяя. Если бы она свое решение приняла, это была бы совсем другая история. Мило получается. Бог указывает совершить ради него неправедный поступок, но ответственность должна лежать на несовершенном человеке. Это же про мальчиков (девочек) для битья.

Прикрываясь смирением и покорностью, Юдифь открыла себе путь к греху. А должна была не послушаться Бога и показать, что ничтожные вдовицы не могут стать убийцами Олофернов, слушаясь Бога.

"Когда человек в борьбе со злодеями обращается к силе, мечу или коварству, то он не имеет ни основания, ни права слагать с себя бремя решения и ответственности и перелагать его на Божество: ибо эти, средства борьбы суть не божественные, а человеческие; они необходимы именно вследствие невсемогущества и несовершенства человеческого, и с этим сознанием они и должны применяться". Очень хочется понять, каковы же божественные средства борьбы, когда они реализуются на человеческом уровне? Если брать древние мифы, то это именно методы древних богов: коварство, сила и меч. И именно богов, направленные против людей. Что изменилось? Бог просто обращается к людям, говорит, что выполняя его указания на несовершенном уровне, человек в силу несовершенства и среды грешит, но сам он, Бог, остается чистеньким. Это вам не древнегреческие мифы, простодушно восхищающиеся жестокостью, коварством и беспринципностью. Нет, теперь все вешается на мальчиков для биться и козлов отпущения. Худшие должны отвечать за лучших.

Благодаря Ильину стало понятно, почему человек не имеет право уклоняться от несовершенства и от жестокости: он мало того, что должен по указанию Божию отрицательной любви вволю хлебнуть, так он еще и должен от это не уклониться и смиренно принять чужой грех на себя.

Ну и финалочка по этой главе: "Сопротивление злу силой и мечом допустимо не тогда, когда оно "возможно", а когда оно необходимо, но если оно в самом деле необходимо, то человеку принадлежит не "право", а обязанность вступить на этот путь". Вот самое главное: человек не может уклониться. То есть выбора у него нет. Говорить о грехе, когда доминирует чужая воля, и воля так огромна, что ее не отменить, можно только рассматривая грех как грех доминирующей воли.

Глава 21. О духовном компромиссе

Начинается так: "Вся основная проблема нашего исследованияне имеет смысла для того, кто отвергает мир, кто не признает его ценности, не видит заложенных в нем божественных сил и заданий и не приемлет их волей". Вот бы еще Ильин уточнил, какая это проблема, основная? В каждой главе ведь своя, хоть иногда и малоотличимая от проблемы предыдущей главы". Но главная претензия в том, что нужно приемлеть мир Божий, тогда на тебя упадут все обязанности по отрицательной любви и перекладывания ответственности с божества на себя, радоваться, что грешишь по его воле, но ответственность за выполнение его воли берешь на себя.

Ну ладно, хотя бы есть представление о том, что кто-то этот мир не приемлет. И это на самом деле так. Далеко не всем этот мир улыбается, это объективно так. Но Ильин решает проблему мироприемлемости достаточно жестко. "...всякий не убивший себя человек - приемлет мир, и постольку проблема меча имеет для него смысл и значение". Тут сразу можно сказать, что существует запрет на самоубийство, и поэтому "правило Ильина" не всегда работает. Да и вообще тут какая-то ложная связь. Кто сказал, что не убивший себя мир принял? Он может его не принимать и жить в нем даже из-за других, которым хочет помогать. Это вынуждение, а не приемлемость - не может человек уйти, хоть и хотел бы.

"Для христианина вопрос мироприятия разрешается в последовании Христу. Христианин призван идти по Его стопам: как Он - принять мир и не принять зла в мире, как Он - восприять зло, испытать зло и увидеть, но не приять его, и повести со злом жизненно-смертную борьбу". Этим и занимались первые христиане, поэтоу христианство и победило. Но вот пришел Ильин со своей отрицательной любовью и полное ощущение, что с христианством что-то не то.

"Чтобы достойно принять мир, надо увидеть с очевидностью дело Божие на земле и творчески принять его как свое собственное всей своей силой, и волей, и деятельностью; не свое дело выдать за Божие, а Божие дело принять как свое". Вообще трудно представить себе, что кто-то дело Божье за свое выдает. Не знаю, может быть кто-то и говорил, что это он Гималаи соорудил, но как-то в это не очень верится. Врач, когда понимает, как он пациента излечил, говорит, что это он сделал, когда не понимает, говорит нередко, что Бог помог. А с другой стороны: кто возьмется отличить дело Христа от дела Мудрого духа? Куда отнести Дело Будды? К Божему делу или к делу Мудрого Духа? Для меня очевидности нет. Вся история человечества с ее кривым ходом и сползанием к авторитаризму и тирании совсем не очевидно дело Божье, или, скажем так, только Божье. Колумб до Америки доплыл вопреки всему, что препятствовало.

Требование очевидности близко к требованию неразмышления. Об этом уже много говорил. Мне кажется, что Адам с Евой, раз уже нагрешив, должны продолжить свой путь, чтобы к Божьему вернуться уже болеее умудренными.

Ильин не упускает объявить трусом того, кто пугается неправедности. Это прямо его любимое дело - обвинять в малодушии. Сколько уже доставалось "чистоплюям" от него, в каждой главе и не по одному разу.

И вот опять же гениальные слова: "Нет, жизненная мудрость состоит не в мнительном праведничании, а в том, чтобы в меру необходимости мужественно вступать в неправедность, идя через нее, но не к ней, вступая в нее, чтобы уйти из нее".

Но вот что мы обнаруживаем: "Божие дело должно быть свободно узрено и добровольно принято каждым из нас; но мало утвердить себя в служении ему, надо быть еще сильным в обороне его". То есть никаких приемлю/неприемлю. Уже каждый ОБЯЗАН (должно быть) ДОБРОВОЛЬНО принято и СВОБОДНО узрено. Загадочное выражение. ОБЯЗАН СВОБОДНО И ДОБРОВОЛЬНО.

"...вот злодей, поправший духовное призвание человека и понуждающий к тому же других людей, ставит каждого, приявшего Божье дело, перед дилеммой: предать дело Божие и изменить своему духовному и религиозному призванию, соблюдая свою "праведность", или пребыть верным Богу и призванию, избирая и осуществляя неправедный путь. Из этого положения нет праведного исхода: ибо предающий дело Божие и изменяющий своему духовному призванию - только по недомыслию может считать свой исход праведным". Да, но верить, что убивать народ в Крокус-Сити-Холле - духовное призвание и совершенный образ вполне возможно, потому что для всего совершенного как правило нет ни обоснований ни критериев, ни признаков, оно просто объявляется таковым. Так что не работает Ильинское правило.

Далее еще Ильин гоняет по кругу про бремя сильного человека, берущего на себя неправедность во имя божье. Ну и все, что в других местах говорил.

К сожалению, мне кажется (может я неправ) - это сплошь и рядом оправдание палачей, а не тех, кто вынужден защищаться, используя самые жесткие средства. Совершенно разные ситуации.

Еще одна вещь, с которой мне трудно согласиться. "Бессмысленно браться за меч тому, кто не знает и не имеет в мире ничего выше самого себя и своей личной жизни: ибо ему вернее бросить меч и спасаться, хотя бы ценой предательства и унизительной покорности злодеям. Но за Божие дело - в себе самом, в других и в мире - имеет смысл идти на смерть. Ибо умирающий за него - отдает меньшее за большее, личное за сверхличное, смертное за бессмертное, человеческое за Божие". Отдать человеческое за божие после 18 главы, где человека поносят как недостойнейшее существо? Ну и атеисты, они вполне себе моральны, и для них есть более высокая ценность, чем они лично: это и те, кого они любят, и семья, и родная страна, и общечеловеческие ценности. И жизни они отдают за свои ценности.

И еще раз гоняется по кругу мысль, что только лучшие люди способны за меч браться. По факту все много сложнее.

"В одном из своих писем Св. Амвросий Медиоланский рассказывает²⁵⁵ о той печали, которая охватывает ангелов, когда им приходится покидать блаженство горнего созерцания с его покоем и чистотой и слетать по повелению Божию на землю, принося злодеям суд, и кару, и огонь Божьего гнева; безрадостно и скорбно благому существу выходить из плеромы, обращаться ко злу и воздавать ему по справедливости"...

А вот мне почему-то кажется, что это про психопатов, у которых, как известно, проблемы с эмпатией. Наверное, из них ангелов и набирают.

Глава 22. Об очищении души

В общем-то, опять все про то же, точнее про аспекты. Приходится убивать, и из-за этого приходится каяться. Душу очищать.

Есть в этом что-то противоестественное. Воину каяться некогда.

Бывают ситуации, когда человек разрывается между необходимостью и нежеланием. Но, к счастью, этого не так много. Сейчас вспоминаю историю о том, как во время войны два украинца побежали к немцам, их поймали. А потом командир раздал ружья с холостыми патронами всему взводу. Но только в двух были настоящие патроны, чтобы никто не знал, кто именно убил. Не знаю всех деталей, насколько все было оправдано, но здесь была как раз забота об очищении, очень своеобразная. Никто не знал, совершил ли он необходимый грех.

Интересно про правителя - маккиавиелизм, как мне кажется. "Дело правителя требует не только мудрости, верности, справедливости и твердой воли, но еще и скрытности, изворотливости и умения бороться с врагами народа". Даже враги народа присутствуют. Конечно же тут не о Цезаре Борджиа, в те времена народ еще не был "массой", используемой для достижения целей. Это скорее про Сталина. Видимо так, по Ильину, видит себя Сталин. А вот потомки видят существо, всеми силами возвышающе себя. Собственно, народ для Сталина - способ показать свой масштаб как правителя. Пусть он и плохо правит с точки зрения того, что крайне неэффективен и народ при нем жил впроголодь, но зато все показал, как нужно побивать рекорды блокады Льежа, как побеждать в разрушенном до основании Сталинграде, как врегов народа пачками гнобить в лагерях. Почти ничего из его достижений не было великим, прекрасны пример - атомная бомба, которая была полностью украдена, со всеми чертежами и описаниями технологий.

Сталин и есть настоящий враг народа, настоящий враг, которого народу бы уничтожить безо всякой жалости, но в том то и прикол, что массе нужен именно такой вождь, который посадит ее на цепь и будет относиться плохо. Именно такому вождю будут стараться лизнуть руку.

Ну совершенно вроде бы прекрасные слова. "Плохо, если у правителя и у воина не окажется необходимых им отрицательных свойств, но гораздо хуже, если в их душах исчезнут необходимые положительные качества, если начнется идеализация отрицательных свойств и их господство, если они начнут принимать дурное за хорошее, культивировать исключительно дурное и строить на нем всю свою деятельность. Правитель или воин с заглушенной или извращенной совестью не нужны никому - ни делу, ни людям, ни Богу; это уже не правитель, а тиранствующий злодей; это не воин - а мародер и разбойник. Их спасение именно в голосе совести. Они должны твердо знать, где, в чем и почему их деятельность отступает от заветов праведности, и допускать этот строй поступков и установлении не более, чем этого требует необходимость борьбы со злодеями. Правители должны понимать, что если государственность начнет сводиться к шпионству за гражданами и к интриге, питая дух гражданской войны, то она погубит себя и общественную нравственность и будет уже не бороться со злом, а служить ему, но, понимая это, они не должны уничтожать ни тайную полицию, ни дипломатию, ни контрразведку, ни аппарат подавления и войны: но только все эти функции должны быть в руках честных, совестных и религиозно мыслящих людей".

Но мне кажется, что Сталин бы на голубом глазу рассказал бы это про себя. Особо уповая на тайную полицию, дипломатию и контрразведку - как раз то, чем был силен.

Историки себя не узнают. Был ли Сталин истериком? Не психолог, не могу утверждать. Но похож на истероидного психопата.

Почему мне кажется, что Ильин про Сталина пишет? Даже и не знаю. Но как-то прямо чудится, что это про него. В тем времена многие верили Сталину безоглядно. Был ли Ильин исключением? Учитывая, что Сталин не на показ был достаточно религиозен и увлекался мистикой и эзотерикой, что кажется странным для насаждавшего атеизм как новую религию с дьявольскими звездами вместо крестов, то почему же и автору крайне странных, на мой вкус, страниц "Сопротивления злу силою" не иметь его, как идеального правителя, ввиду?

Ну а вот и рецептик: "Чем глубже религиозность человека, чем сильнее в нем любовь и чувство духовного достоинства, чем свободнее в нем дыхание совести - тем более ему по плечу духовный компромисс: тем менее вреда приносит ему взаимодействие со злодеем, тем менее ожесточает его отрицательная любовь, тем менее разрушают его духовную личность акты вынужденного коварства и жестокости".

В общем, все быстренько пройдет, притерпится, и не будут никому из НКВД - шников сниться жертвы. Да и доктору Менгелю, работавшему за идею, за отрицательную любовь, а не будут сниться плохие дети.

Да, у палачей всегда прекрасное настроение. Они и правда думают, что совершают что-то нужное. НИЧЕГО ВООБЩЕ НУЖНОГО НЕ СОВЕРШАЕТСЯ.

Никакие пытки перед уничтожением никаких целей кроме удовольствия Богу и чертям не преследуют, иначе это было бы бессмыслицей.

Если на том свете, где, возможно, правят древние боги, производятся пытки без уничтожения, то какой в этом смысл?

Идея в том, что страх подсознания должен удерживать от совершения плохих проступков? Видимо, нет понимания психологии. Подсознание искажает поступки, но не удерживает. Или удерживает до поры до времени, до серьезного соблазна, а соблазном иногда бывают самые сердцевинные части жизни.

Вывод из подсознания в сознание является терапевтическим, вот тогда, при осознанности, реально изменяется отношение к жизни. Впрочем, Ильин о психологии всерьез не упоминает. Это явно не его интересы, и не его тема.

Да и какой совести у палачей можно говорить? О какой совести у древних богов можно говорить? Они как правило психопаты с отсутствием эмпатии, что хорошо видно в мифах. Что бы они не делали, они все будут оценивать с точки зрения несовершенства людей (хотя об их совершенстве говорить не приходится). Это все пустые турусы на колесах, которые, видимо, использовались, чтобы забить мозги воинам, которых нужно привлечь для реализации идеального с точки зрения Ильина государства.

"Человек в действии всегда бывает на той высоте, на которой он подлинно жил до испытующего и проверяющего его душу действия". Мне кажется, это перебор. Когда приходит испытание, может проявить себя и лучше, и хуже. Жизнь обычно расставляет все по местам, заранее определить трудно.

Вот это, мне кажется, точно ерунда: "Если душа человека чиста, то верен будет и ее поступок, несмотря на свое видимое несоответствие законам праведности, и обратно: даже самые праведные поступки нечистой души - будут неверны". Сколько примеров обратных. Вспомните "Пышку" Мопассана.

Далее очень красивые и вроде бы верные слова, но лишенные конкретики. "...настоящая борьба со злом может и должна вестись именно в совмещении духовного компромисса и религиозно-нравственного очищения. Именно процесс очищения, следующий за подвигом неправедности, отнимает у зла последнюю видимость успеха и победы.

Религиозно-нравственное очищение - покаянный, из глубины совершаемый пересмотр своих состояний и содержаний, и новое приобщение божественной плероме - необходимо правителю и воину уже в силу одного того, что они люди и что "несть человек, иже жив будет и не согрешит"; и поскольку в нем нуждается каждый человек вообще - и тот, кто просто не принял бремени власти и меча, и тот, кто в пределах своего личного жизненного достояния идет по пути щедрой уступчивости, предуказанной в Евангелии. Бороться за чистоту своей доброй воли и за чистоту ее сознательных и бессознательных мотивов - призван каждый человек, и призвание это кончается для него на земле лишь в момент его земной смерти".

"...Самоотверженная борьба с мнимым злом и мнимыми злодеями есть "донкихотство" - трагикомическое смешение величия и наивной слепоты, в конечном счете выгодное только злодеям". Это на самом деле о том, что желание бороться со злом выглядит смешным для всех нас, да и является таким в мире, где никто на самом деле со злом не борется, а скорее постоянно творит его, прежде всего речь идет о властях, исповедующих принцы Спарты и казанских преступников-малолеток.

"Царь с трусливой, безвольной, религозно-безразличной и низкой душой - есть несчастье и проклятье для своего народа, и первая обязанность такого царя в том, чтобы осознать свою непризванность и свою личную духовную несостоятельность - и отречься". Ну достаточно таких царей в истории. Петр Первый был религиозно безразличен. И жизнь при нем была очень тяжелой, для обычных людей это были муки и страдания.

Завершить хочется одним из красивейших пассажей Ильина. "Древнерусская православная традиция верно и глубоко разрешала вопрос о соотношении церкви и государства - в разделении их сфер и в органическом согласовании их целей и их усилий, в обоюдной независимости их организации при взаимном непосягании и невторжении, в добровольном приятии воином духовного, умудряющего научения от монаха и в нетребовательном приношении монаху необходимых земных благ. И воин не падал под тяжестью своего бремени, и монах не отвертывался от бремени мира. Сопротивление злу мыслилось и творилось как активное, организованное служение делу Божьему на земле, и государственное дело осмысливалось как пребывание не вне христианской любви, а в ее пределах. И, может быть, одним из самых величавых и трогательных обычаев этого строя был тот обычай, согласно которому православный царь, чуя приближение смерти, принимал монашескую схиму как завершительный возврат из своего неправедного служения в плерому оправдывающей чистоты".

Комментарии: 1, последний от 06/02/2025. © Copyright Андеев Александр Размещен: 06/02/2025, изменен: 06/02/2025. 343k. Статистика. Эссе: Публицистика, Философия Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Опыт прочтения в виде конспекта. Основные мысли автора плюс мое видение. Трудное чтение во всех смыслах, но прочитать то, что сейчас на пике спроса - необходимо.

Андеев Александр : другие произведения.

Ильин как моральный философ