Аннотация: Пусть будет "фэнтези", в чем я глубоко сомневаюсь. А вообще - всем привет! Давненько я здесь не бывал.
Неприметный, рыбьеглазый и скользкий эйт*, материализовавшись из провальнотемного скрипа двери, в полупоклоне, балетным крадущимся шагом приблизился и выложил на край обширного, занятого кипами других документов стола стопку грязноватых серобумажных папок. Колыхнулись и кивнули языки свечей, нарушив тонкие, ровно уходящие к потолку струйки копоти; стены и темные портьеры, пошевелив тенями, сглотнули и приняли в себя неминуемый раздражительный сквозняк.
- Ночные задержания. По результатам вчерашней зачистки девятого сектора.
На миг показалось, что эйт что-то знает; что-то такое, что содержалось в этих папках, и касалось лично самого Прокуратора. На долю секунды рыбьеглазый как-то по-особенному блеснул благообразной лысинкой, пытливо и остро бросил крысиной искрой прямо в лицо Хозяина. Что... Что? Нет, нет. Ничего. Ничего не случилось. Такая вольность мелкого служащего в кабинете Прокуратора могла только показаться. Подождав возможных дополнительных указаний положенные по штабному этикету несколько секунд, эйт растворился, умудрившись в этот раз даже не потревожить свечей.
Тишина и полутьма снова улеглись в логове Брата-Прокуратора северо-западного региона. Горел огонь, и дрожали тени. Тускло сияла позолота на оранжево-голубом штандарте за спиной хозяина кабинета. Улыбался наидобрейшей и мудрой параднопортретной улыбкой Верховный Брат-Генералиссимус. Сияла кровавым золотом тяжеленная прокураторская цепь поверх мантии. Где-то там, за пределами покоев, бесновалась ночь: вспухали рыжие зарницы пожаров и лаяли псы; лязгал оружейный металл, кашляли выстрелы, двигались, сталкивались, грызли друг друга и пятнали снег кровью человеческие стаи. Операция по зачистке региона каруселила вокруг, оставляя, подобно урагану в самом своем сердце спокойное окно. Здесь властная рука, не дрогнув, не разбрызгав чернил, лишь чуть поблескивая перстнями на пальцах решала судьбы отступников и мятежников, заключенных сейчас в сотни серобумажных папок. "Расстрелять согл. списку. Имущ. - конфисковать". "Плети - 100 уд.., трудлагерь - до особого расп. Имущ. - в доход гос-ву"
Уже виделся, уже был осязаем результат зачисток - покой и порядок в стране. Конечно, регион обезлюдел, но это - ничего. Это полезно. Стройная и эффективная система управления, единая партия власти - оранжево-голубое Братство, строящиеся дворцы и храмы, тихий до незаметности, покорный и трудолюбивый народ... Еще неделя-другая, максимум - месяц. Каленым железом...
"100 ударов".
"Расстрелять".
Вот так строится новая страна. Вот так загоняют в стойло взбунтовавшееся быдло.
Вот так.
Известия о каждой новой партии отловленных бунтовщиков обычно приносили Прокуратору некое внутреннее возбуждение, подобное ощущениям при овладении новой женщиной; овладении дерзком, насильном - доказательтвом собственной мощи и превосходства.
Но что-то случилось.
Что-то случилось. Сейчас поплыли и утратили четкость строчки в списках мятежников.
Что-то отвлекло Прокуратора от государственных дел.
Что-то небывалое принесла с собой эта новая партия.
Сразу выстрелив, набрав, набрав, набрав внутри, где-то на самом дне, под слоями ненависти к врагам системы, чувством долга, распирающего удовольствия от пребывания на вершине явилось некое волнение. Словно кто-то схватил за сердце, сжал, отпустил, и опять сжал... Перестало хватать воздуха. Как-то по-особенному скривился рот Прокуратора; дрогнули, и пришли в движение желваки на скулах. Исподлобья, тяжко, поверх всего другого Прокуратор глянул на вновь принесенную стопку.
Девятый сектор.
Девятый.
Сектор.
Бывший до Разлома никаким не сектором, а просто Ромнихой, небольшим городком на берегу мелкодонного рукава Волгвы... Где бывают молочные туманы по утрам, и лодка-плоскодонка деда Миколы, и тихий камышовый плес, и карасик, плещущий на леске... А еще - неудержимый хохот балбесов - друганов, таких же молодых хищников в маленьком пивном баре, где местным наливали "на карандаш"... Как назывался бар? "Островок?" "Ручеек?"... или нет... не вспомнить... А еще - мотоцикл 2-М, "мамонт" - двухцилиндровый, с хромированными дугами, переделанным сидением и орлом на переднем крыле. Reggae и рок-н-ролл. И она, на заднем сидении - обняла, прижалась грудью, волосы летят и щекочат, ручку - на полный газ... А еще...
Скомканное, на ходу - "прощайте", отчетливо понимая, что навсегда - ну и шут с вами, карасиками, и поезд в столицу... Вершины - одна за другой.... Сколько лет прошло? Двадцать? Тридцать?
А потом - Разлом. Пятый год без электричества, с растерянными слюнтяями во власти и непониманием - что дальше.
Прокуратор встал из-за стола, тяжело шагнул к буфету. Явилась на свет, блеснула стеклянным боком бутылка, похожая на верного постового солдата - из доразломных запасов. Вальяжно, медленно качнулась и запрыгала в стакан прозрачная спиртожизнь...
Обожгло.
Мало.
Еще один...
"Сдаешь, стареешь..." - самому себе. "За водкой прячешься".
Но от водки прояснилось. На лице Прокуратора явилась недобрая усмешка. Подошел, брезгливо-ненавидяще открыл верхнюю папку в той самой стопке. Затем еще одну, и еще...
"Вот они. Девятый сектор. Бунтовщики-мятежники".
Прыгающим машинописным шрифтом на серой бумаге:
"Антоненко Сергей Константинович. В 20...-20... г.г. пребывал в банде..."
Ромашина. Елена Николаевна. Гляди, даже фамилию не поменяла. Так замуж и не вышла, что ли?
Елена.
Ленчик, Ленуся, Леночка... Золотистые непокорные кудряшки, веснушки на носу и глаза - как синее небушко, как темный бездонный колодец, как солнечная гладь реки... Белокожий, с голубенькой нежной прожилкой на шее и груди бесенок, страстный, капризный, непостоянный ангел... С ней было тепло, и радостно, и хотелось летать; словно рядом, в тебе, до самого нутра - утреннее нежаркое солнышко.
"Мне хорошо с тобой. Ты - самый лучший".
А потом... Потом разбежались. Было больно - выл, метался как раненный зверь. Отдал "за просто так" "мамонта", разбил вдребезги все винилы и новенькие "шарповские" колонки - возненавидел Боба Марли... И уехал. И перестал быть наивным...
Сколько ей сейчас? Сорок? Пятьдесят? Наверное, старуха - старухой... Узнаю ли?
Недобрая, жуткая гримаса мелькнула на лице Прокуратора.
- Эй, кто там!
Явился эйт.
- Эту, - Прокуратор, не поворачиваясь, не показывая лица, наотмашь ткнул папкой, - ко мне.
Опять, в этот раз более явно и дерзко блеснула крысиная искра в глазах слуги. Наверное, эйт даже усмехнулся бы понимающе-издевательски, если бы мог позволить себе такое даже за спиной хозяина. Нет, никаких проявлений.
Поклонился и бесшумно исчез.
Брат Прокуратор, Верховный Единоличный Судья северо-западного региона, Кавалер Полновесной Партийной цепи, властный хозяин жизни, забыв о разбросанных папках девятого сектора, отчего-то ударив в сердцах по столу кулаком, снова схватился за бутылку. Потекло, расплескиваясь, наполняя стакан, и вытекло все, и слетела крышка на новой бутылке...
Из глубины кабинета на вошедшего уставилась величественная темнокаменная маска - вместо лица; мантия, золотая цепь и мудроулыбающийся портрет Верховного Брата Генералиссимуса. Долго: минуту, две, третья... Старший конвоя почувствовал, что у него уже начали затекать ноги в положении "навытяжку".
- Главного Исполнителя ко мне.
Не поняв сразу, что обращаются к нему, ожидая другой, более привычной команды - вводить, или подождать с задержанной, конвойный растерялся; но как-то справился, неуверенно и нечетко ответил "есть!", повернулся по уставу, на каблуках, и вышел, предательски брякнув о косяк двери прикладом карабина.
И снова в кабинете установилась тишина.
Вскоре явился Брат Главный Исполнитель - огромный, лысый, похожий на разжиревшего бульдога, или остриженного налысо медведя. В штабе шептались, что именно через Миху Калядко, по прозвищу "Михакал" уже пару лет активно вырастает достаток Брата-Прокуратора, пополняясь за счет конфиската "в доход государству".
Этому человеку Прокуратор доверял. Да, доверял. Насколько можно было доверять недавно прирученному шакалоносорогу.
- Плохие новости, Николаич. Вам еще не доложили? Крысаки трусливые, - ручной шакалоносорог кивнул на дверь. - Я же сказал - немедленно поставить в известность... И что - Замвоенком ничего еще не доложил?
Михакал прятал глаза, ерзал, и, несмотря на внушительные собственные габариты, - чувствовалось, отчаянно трусил перед темной молчаливой маской Прокуратора. Наедине он называл Прокуратора "Николаичем", самому себе придумав такую привилегию, и непременно пользуясь ею в некоторых случаях, например, в сауне, или как сейчас, в сильном волнении.
- Шестой, седьмой и девятый сектора... Короче - правый берег Волгвы. И откуда они взялись? Банды - сотен по пять... Короче... Быдляки - как обычно, только дай повод. Короче - зачистка провалилась, наши отступили.
И глянув оценивающе в лицо Прокуратора - можно продолжать?, меня не расстреляют?, набравшись духу, выложил:
- Трофименко, сука запердянская, предал. Красногорский спецназ перешел к бунтовщикам. Соединились с бандами в районе Коростянки, идут сюда. Всего, получается, тысячи полторы с огнестрельным, ну еще местных с палками - непонятно, артиллерии на телегах единиц пять, имеют установку и десятка три выстрелов для "Града". А у нас, на этом берегу - только расстрельные команды и конфискаторы.
Темная маска не пошевелилась. Тугая, как натянутая струна тишина не нарушалась несколько минут.
- Там, за дверью - арестованная, - глухо, и тихо заговорил Прокуратор, отчего-то морщась, как от зубной боли. - Женщина. Выведи ее. - Глаза Прокуратора еще больше потемнели, и углубилась жесткая складка у рта. - И пусти в расход. Сам. Лично. Выполнишь, придешь - доложишь.
Ближе к вечеру того же дня отряды народной самообороны, при поддержке Красногорских десантников, сходу рассеяв заслоны карателей захватили резиденцию прокуратора Северо-западного региона. Сам прокуратор был обнаружен во дворе. В момент обнаружения он, даже не попытавшись укрыться или сбежать, так и не расставшись с мантией и золотой цепью, сидел на земле, в крови и грязи, рядом с трупом пожилой женщины, убитой выстрелом в затылок.