Аннотация: О чем задумываешься глядя на погребальные убранства...
Город мертвых
Некрополь покрывала пелена дымки. Летучая взвесь заботливо прикрывала последнее пристанище усопших, от любопытствующих глаз сторонних наблюдателей, будто бы оберегая покой этой священной земли. Солнце застенчиво касалось крохотными стрелками-лучами редких просветов между деревьев, в изобилии присутствующих здесь и крадучись переползало на запад, дабы поскорее покинуть обитель скорби. Атмосфера таинственности, пронизанная горьковатыми нотками траура, наполняла все окружающее пространство. Не знаю, что именно, но какая-то неведомая сила привела меня в это место, и я чувствовала, что выбор мой не случаен. Хочу оговориться сразу, сии места с юных лет вызывали во мне неадекватную реакцию, и посещала я их крайне редко и с огромным неудовольствием. Страха перед усопшими я не испытывала, но всегда надо мной довлела некая сила, которая превращала мое пребывание на погосте в невыносимую пытку. И вот сейчас, толкаемая не то любопытством, не то какой-то внутренней экстренной потребностью, я брела по туманящимся аллеям, вслушиваясь в непостижимую тишину последнего земного приюта людей, пересекших реку жизни и удалившихся в мир теней. Эта земля хранила напоминания о тех, чьи имена давно уже не будоражили слух обывателей, о ком уже и некому было помнить. Столетиями она принимала в свое чрево тех, чей земной путь завершился. Герои войны и ученые, актеры и политики, всех их приняла эта земля. Осознание, что я иду по местам, где ступали сильные мира сего разных эпох, наполняло мою сущность неким возвышенным недоумением. Я была не одинока, в своих блужданиях. То тут, то там, взгляд выхватывал немногочисленных прохожих. Соприкосновение с чем-то запредельным, натягивало струны-нервы, заставляло приглушить голоса, и смотреть. Смотреть во все глаза. Что можно увидеть на кладбище? Да все что угодно. Здесь можно наблюдать проявление чувств и эмоций, запечатленных в мраморе, граните, бронзе, дереве и прочих материалах, способных десятилетия, а то и столетия нести вложенные в них образы. Памятники и монументы, монолитные плиты и кресты, аллегорические скульптуры и бюсты - люди не скупились на фантазийные проявления. Здесь можно увидеть чувственные композиции, либо скромное напоминание об искренней любви, прервавшейся вмешательством смерти. Вот кричащего вида монумент, обвешанный со всех сторон разнокалиберными венками и веночками. О чем он нам рассказывает? Он говорит о том, что ставившие его люди, заботились лишь о замечаемости этого монумента. Не важно кому он установлен, важен сам объект. Из-за этого он безлик, бездушен, в нем наличествует кичливость и позерство, и напрочь отсутствует даже намек на какое то проявление чувств. В нем застыло одиночество и никчемность. Вездесущая трава-мурава, умудрилась просочиться сквозь зацементированные швы постамента. За этой непонятностью замечаю скромный деревянный крест. Могилка ухожена, на ней ярко голубым ковриком цветут незабудки. Здесь нет изысканности и горделивости благородных пород, здесь нет лжеблеска бронзы и золота, но зато во всем чувствуется любовь и скорбь. Не показушная, не для чужих глаз, а глубокая, истинная. А много ли ушедшему нужно в мире живых? И много и мало одновременно - Память. Человек, любой, будь то монарх, или последний пропойца-забулдыга, жив лишь до той поры, покуда о нем помнят люди. Вот аллея знаменитостей. Их имена когда-то блистали на глянцевых афишах, их лица не сходили с голубых экранов телевизоров, их героические поступки и достижения в науке запечатлены в учебниках истории государства. И что? Вот они ровными рядами предстают перед моими глазами. И эти ряды наполнены знакомо-незнакомыми образами. Повсюду цветы. Цветы, цветы, цветы. Цветы бумажные и живые, собранные в венки и одиноко стоящие в вазонах. А нужны ли эти цветы? И кому эти цветы нужны? Люди не задумываясь, убивают растения, принося в жертву тем, кто уже не может этого оценить. Смерть ради смерти, какой пафос, но это так свойственно человеку. Таковы традиции, корнями уходящие в глубину веков. Почему-то человеку издревле было присуще украшать смерть. Взять хотя бы тех же фараонов, которым строили ни много, ни мало, целые пирамиды, наряжали в самые дорогие одежды и захоранивали несметные богатства, в надежде, что в загробной жизни, это все будет востребовано. И вот промчались тысячелетия, человек вырвался из объятий матушки земли, и пусть не покорил, но сделал свои первые шаги в космосе. И что? Он хранит верность традиции, украшать умерщвленными цветами место последнего пристанища. Как трогательно и не по цивилизованному...
...А вот вакцину от горя не придумали, таблетку от беды не изобрели, аэрозоль, избавляющий от эмоций, не создали. Но это уже из разряда психотропных воздействий на психику человека, и в эти дебри совсем не хочется углубляться. Так я бреду по аллеям, погруженная в свои размышления. В горе человек замыкается, уходит в самые потаенные уголки себя, где трепетно хранятся фрагменты его пересечений, соприкосновений с ушедшим. Какие-то я яркие, феерические картинки прошлого. Память, тут как тут, услужливо подсовывает воспоминания о близких, которые покинули когда-то меня. И откуда ни возьмись, выползает ядовитая змея-Скорбь, обвивает кольцами сердце, постепенно сжимая их, причиняя нестерпимую боль, впиваясь сочащими ядом-болью клыками в душу. Что такое скорбь? Скорбь проявление человеческого Эго. Ну, как же, вот он был рядом, что-то стряслось - я к нему, нужна помощь - я к нему, хочется поделиться своими успехами-достижениями и опять я к нему. А он? Он радуется, печалится, в общем, полностью тянет лямку эмоциональных переживаний за нас. Это ли не эгоизм? Еще какой. А мы? Так ли мы благоговейно и трепетно следим за его успехами? Так ли мы сострадательны в его неудачах и горестях? Конечно, если это наш близкий человек, мы принимаем самое непосредственное участие в его жизни. Мы его искренне любим, сопереживаем, но...
Без всяческого стеснения пичкаем его своими эмоциями-переживаниями, холя и лелея свое Эго. А вот незнакомец. Человек обижен, не важно кем или чем, в его глазах читается боль-обида. Вы подойдете? Вы примите участие в его беде? Не кривите душой. Я не читаю вам лекцию-нотацию. Я пытаюсь разобраться в своих мыслях, бредя аллеями города Смерти. Мысли кружат о мирской суете, о не земном пути нашем. Я бреду аллеями старого кладбища, уже не особо рассматривая скульптуры и памятники. Тропинки, дорожки. Сколько ног их топтало за все это время? Сколько человеческих жизней прошло этими тропами? Взгляд задерживается на неприметном обелиске. Он сиротливо приютился рядышком с огроменной глыбой-монолитом, изображающей что-то хаотично-невообразимое. Но взгляд зацепился не за глыбу, он прикован к окаменевшей фигурке женщины, простершей руки к небесам, провожая в последний полет кого-то очень родного, кого-то очень любимого. Каменная птица, падающая с поднебесья на ее простертые руки - пронизана стремлением, наполнена динамикой полета-возвращения. Замедляю шаги. Медленно-медленно приближаюсь. Вокруг меня что-то неуловимо изменяется. И вот я стою перед женщиной. Вся ее поза говорит о страдании. Боль. Повсюду вокруг пространство пронизано болью. И как грозовым разрядом, меня пробивает этой нечеловеческой болью. У меня перехватывает дыхание, раскаленное дыхание смерти прокатывается пот моим венам, леденящий смерч муки сковывает сознание. Я замираю, на какое-то мгновение, уподобившись монументальной женщине, скрученная чьей-то исполинской болью. Из глаз неожиданным потоком льются слезы. Кого же я так оплакиваю? Сердце сворачивается комочком, сотканным из боли. Ядовитая змея Скорбь укладывается на сердце, вцепившись смертоносными клыками-слезами в душу. Сквозь слезы я пытаюсь прочесть, полустертые временем строки на куске гранита, но глаза незрячи. Все плывет перед глазами, и только чья-то нестерпимая боль готова меня поглотить всю, без остатка. Я не хочу подчиняться ей. Стремительный шаг-скачок назад, в зону недосягаемости боли. Оковы, сжимающие грудь, спадают, и я делаю глубокий вдох полной грудью. Теперь я могу оглядеться по сторонам, хоть почти ничего не вижу, я все еще во власти чужой боли. Еще шаг в глубь аллеи, шаг, удаляющий от какого-то пространственного пролома. Через который так порабощающее действует энергия чужого страдания. Я останавливаюсь и задумываюсь. Тот, кто так оплакивал уход дорогого сердцу человека, настолько поддался своим эмоциям, настолько отдался во власть печали, что невольно соткал в пространстве около памятника, аномальную зону. И почему-то в голове сразу возникли слова из библии - что праведный путь, это путь смирения. Что нельзя позволять чувствам править нами. Что живым живое, мертвым мертвое. И к чему бы подобные размышления? Что я должна понять здесь? Я уже внимательно оглядываюсь по сторонам. И приходит понимание.
Что я здесь вижу? Могилы. Что это означает? Смерть уравняла всех? Еще как уровняла. И царь, и шут лежат в одной земле. Никто не властен над этой самой непостижимой, жестокой и одновременно гуманной, силой. Никому еще не довелось ее обмануть или перехитрить. Единственное богатство, которое мы в праве забрать с собой, это наша душа. И вот насколько мы духовно обогащены, такова истинная цена нам и на земле, и за ее пределами. И в чем же проявляется наше духовное богатство? В сострадании, в смирении, в искренней открытой любви, в самопожертвовании и стремление вершить добрые дела, не важно какого масштаба, не ожидая похвал и наград. И по нашим делам судить нас будут. И по мыслям нашим, ибо мысль неотъемлемая часть нашего бытия. Ибо мысль предшественница поступка. И не красота спасет мир, как утверждают любители риторского искусства. Вернее не физическая красота, а духовная. И красотой духовной является постижение истинной любви. Любви к людям, любви к природе, к жизни в целом.