Аннотация: Небольшая зарисовка о весьма недалеком будущем Земли.
Последний день Земли
Не буду больше проклинать землю за человека, потому что помышление сердца человеческого - зло от юности его; и не буду больше поражать всего живущего, как Я сделал
Бытие 8:21
Я проснулся от толчков, которые сотрясали Землю. Стены ходили ходуном, но мой дом устоял. Когда я встал с кровати, в мою ногу впился осколок стекла: весь пол был усыпан битой посудой, а вместо окна зиял прямоугольный проем, через который самум приносил пыль. Я с трудом нашел ботинки, чтобы не изрезать ноги. В соседней комнате царил бардак. Упавший шкаф загородил выход на веранду. Может быть, к лучшему. Так я хотя бы не видел всего ужаса, творившегося снаружи. Но это не значит, что не чувствовал.
Кабинет был разрушен. Дорогая техника превратилась в груду стеклянных осколков. Только сейф с модулями памяти и кристаллическими дисками остался цел. В дверях появилась Линда, в халате и моих сапогах. Очевидно, она тоже спала, пока не началось землетрясение.
- Всё, Роберт. Мне это надоело! Или ты сейчас же сворачиваешь свои исследования, и мы улетаем, как все нормальные люди, или я ухожу.
- Но, Линда! Я не могу все бросить и оставить Ее на погибель! Я еще не все закончил. Неужели ты будешь бежать, как и все, кто почувствовал себя виноватым?
- Чем, по-твоему, я перед Ней провинилась? Тем, что покупала посуду из пластика вместо обычного фарфора? Тем, что жгла селитру, а не заряжала глайдер от розетки? Мне надоели твои разговоры о стонах Ее недр. Хватит! Уже весь дом ходуном ходит.
- Она предупреждает нас. Дает последний шанс. Вам дает. Но вы пропустили первые знамения еще несколько сотен лет назад.
Линде нечего было ответить. Мы жили с ней душа в душу уже четверть века, и оба были немолоды. Я не летал в Галактику со времен окончания института, как раз тогда я и стал общаться с Ней. С нашей Матушкой. С великим Богом-творцом.
Нас еще раз потрясло, но на этот раз чуть меньше. Только старая штукатурка упала с потолка: все более легкое уже валялось на полу. Потом я услышал стон, похожий на стон отчаяния. Я бросился к перегородке, отделявшей меня от сада, и одним ударом выбил ее.
"Кретин! Там же пыльная буря!" - раздался крик Линды. Но мне уже было все равно. Мои глаза защищали гермо-очки, но лучше бы я ослеп.
В паре шагов ничего не было видно. Горячий жесткий песок превратил утро в ночь. Он отшлифовал резные поручни перил и, вероятнее всего, изрезал бы мои икры и ладони, если бы ветер не стал стихать. Каких-то пару сотен лет назад здесь росли непроходимые густые леса, полные жизни. Теперь только лесополосы защищали степную зону от наступления пустыни. Весь двор занесло как минимум полуторадюймовым слоем песка, но ветер, повернувший обратно к барханам, уже сдувал его. Около коллектора образовалась расщелина, и я боялся, что мы утонем в нечистотах. Впрочем, мы итак погрязли по уши в дерьме и без своих органических отходов.
Мой коммуникатор подал признаки жизни. "Ковчег-23, взлет разрешаю! Направляйтесь обходным курсом. Колонии Марса ждут вас"
Они выпустили очередной спасательный катер. Который по счету... Бедный терраформированный Марс! Он уже давно умер. Я слышал его, когда отдыхал там на полярных шапках. Только из города улетело пять "Ковчегов". Этот был одним из последних. Среди гула бури я услышал завывание глайдера: Линда полетела в центр, чтобы забронировать место.
Ноги гудели и стали будто деревянными. Я снял ботинки и ступил на горячий песок.
"Они не слышат Тебя, мама. Они мне не верят. Я не могу оставить тебя одну, когда Тебе так больно"
Земля только вздохнула в ответ. Судорожно, резко. Зашуршали кроны жестколистных деревьев от порыва пыльного ветра. Я побрел домой разбирать сломанную аппаратуру.
К вечеру вернулась Линда, злая и уставшая.
- Они дадут нам место на 25-м "Ковчеге" послезавтра. Собирай пожитки.
- Я не полечу, дорогая. Я не могу.
- Ты окончательно впал в маразм. Можешь задыхаться тут, пока сероводород не сварит твои легкие вкрутую!
- Не кричи. Вот всё, что уцелело.
Я дал ей коробку от старых сканеров, набитую дисками и журналами.
- И это всё? Всё, что ты смог обработать за все эти годы? - с яростью спросила она.
- Это все, что не раскололось при падении. Кристаллические диски не очень-то и прочны, бумага гораздо вернее переносит такие катастрофы.
Линда уронила коробку и, залившись слезами, убежала на свою половину. Мы уже давно не спали вместе, потому что я мешал ей своей ночной работой. За последние годы она сильно постарела и все же напрочь отказывалась от омолаживающих операций. У нее болело сердце, и я постоянно пытался отправить ее отдыхать на Тейю. Наконец, она сдалась. Тейя - планета-заповедник. Уж там-то точно нет вредной промышленности, зато девственная природа сохранена в первозданном виде.
Часть дисков все равно лопнула. Я в бессильной злобе отпихнул коробку и закрыл глаза. Какое им дело до моих данных, если они и сами все видят. Потому и бегут.
Первым убежало правительство. Они улетели на Титан еще два года назад, когда поняли, что всё кончено. Луну использовали, как площадку для старта и вскипятили всю ее поверхность, переплавили Море Спокойствия и Залив Любви.
Потом улетели ученые под предлогом поиска новых планет, когда их было найдено уже десять! Десять достижимых и пригодных для заселения при двух терраформированных и обжитых.
Вскоре догадались и люди. Никакие авторитеты и СМИ не удержат толпу, когда у нее под ногами дыбится земля и изливается лава. Когда их собаки с воем убегают в лес, который через неделю выгорает дотла.
"Они оставили Тебя, свою Колыбель. Но разве могу я быть столь бессердечным?"
Ночью я не мог спать. С каждым днем воздух становился все более горячим и вязким. Влажность падала, а дождя я не видел уже три месяца. Я вышел во двор, где мы весной посеяли газон. В мутном лунном цвете бурая трава казалась лиловой и резала ноги, как ржавые железные ножи. Я нашел место под кроной старого дуба и стал смотреть через холмы в сторону залива. Он тоже обмелел, и вода в нем поменяла цвет. Недавно ленты новостей кричали сообщениями о сбившихся с курса птицах, выбросившихся китах и сбежавших из домов питомцах, а теперь это никого не интересовало. Бежали люди, у которых был шанс.
У фауны его уже не было. Флора отступала нехотя, она заслоняла путь ветрам и песку, но всё же сама превращалась в пепел. В тот самый поташ, в органическое удобрение. И было сказано: "в поте лица твоего будешь есть хлеб, пока не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься". Однако также было сказано: "Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки"
"Так кто же прав, мама? Кто из проповедников прав?"
Земля дышала тяжело, как больной чахоткой. Утром я ушел на залив. Солнце палило нещадно, становилось трудно дышать. Концентрация углекислого газа в воздухе достигла почти критической отметки, но я не хотел надевать маску. Разве можно прятаться от дыхания смерти у постели смертельно больного?
Пока вода не была слишком горячей, я искупался, но это не принесло облегчения. Соль осела на коже и только закупорила поры. Море стало похожим на чашу слез. Я сел на валун и стал бросать легкие камни в залив. Они уже не тонули.
Моего плеча коснулись горячие губы Линды. Я обернулся и усадил ее к себе на колени.
- Прости меня, Роб. Мы все очень устали. С тобой или без тебя, я вылетаю завтра.
- Я же сказал, что остаюсь. Мне будет очень не хватать тебя, Линда.
- Мне тоже. На Тейе мне будет одиноко, как никогда раньше.
Только сейчас я заметил, как много морщин на ее лице, особенно в уголках глаз. Контуры век потемнели от долгих бессонных ночей, взгляд стал мутным и рассеянным. Но целовала она меня все так же робко, как когда-то лет тридцать назад.
Мы шли держась за руки мимо лесополосы к Дереву Жизни. Я хотел попробовать еще раз. Линда с благоговением уселась под его сенью, обхватив один из корней, выбравшихся из подземных недр на волю. Вялая листва ясеня медленно кружась падала на сухую ржавую траву.
- Расслабься. Не думай ни о чем. Дай мне свою руку, Линда. Вот так, а второй прикоснись к дереву.
- Что я должна делать?
- Слушай. Как будто хочешь услышать грозу раньше, чем положено. Как будто пытаешься уловить первый птичий крик. Как будто слушаешь свое сердце.
Она закрыла глаза и некоторое время сидела молча. Ее пальцы на теплой коре дерева подрагивали.
"Ничего"
Это ужасное слово прорезало закатную тишь, как сверхзвуковой удар. Я не стал переспрашивать ее и сам прикоснулся к дереву, тут же одернув руку. Оно кричало и плакало. Или кто-то в нем, внутри, в корнях, в листве кричал, как новорожденный ребенок.
Это было последнее слово, которое я услышал от Линды.
Когда я проснулся один в своей кровати, то не понял, почему мне страшно. Было абсолютно тихо, я не слышал даже привычного шепота, который мог доводить меня до полного сумасшествия. Я звал Линду, обежал весь дом, но не нашел ее. Она оставила записку у входной двери.
"Прощай, Роберт. Вряд ли мы еще увидимся. Я вылетела на Тейю "Ковчегом-25". Если надумаешь спасаться - я заправила глайдер. Они выпустят еще два "Ковчега", если не начнутся извержения. Не думаю, что ты успеешь застать меня на Марсе. Знай, мне было хорошо все эти двадцать пять лет с тобой. Надеюсь, тебе со мной тоже"
Я скомкал записку и вышел в сад. Песок ушел обратно в пустыню.
"Не оставляй меня, мама. Скажи что-нибудь"
Земля ответила, но голос Ее был слаб. Где-то за холмами дребезжал и плыл воздух. В паре сотен миль от моего дома располагался действующий вулкан. И он начал изрыгать серу и пламя.
Город опустел. Наверное, я был последним человеком на Земле и при этом полным кретином. Линда не стала говорить мне, что сегодня - последний день эвакуации. Я шел вперед к заливу, в котором закипала вода. У самого берега проснулся фумарольный источник, который выбрасывал фейерверк грязи сначала раз в час, потом раз в полчаса, затем еще чаще. Под ним вода кипела и булькала, грязные пузырьки с шумом разрывались и неприятно горячо брызгались. Из-за пыльной завесы очертания предметов становились расплывчатыми, а солнце превратилось в пламенеющий диск. И чем ниже оно спускалось, тем больше походило на какой-то прямо-таки библейский карающий огненный шар. Вода отражала бордовое небо и становилась похожей на кровь. Совсем не такая, какой она была на заре человечества.
А потом ночью началась сухая гроза. Или это лава вулкана подожгла леса - я не знал. Только я услышал, как будто разом вспороли глотки тысячам животных на бойне, и они завопили и задохнулись в предсмертном хрипе. Весь горизонт пылал.
"Что мне делать, мама? Ты хочешь, чтобы я взял твое семя?"
Я побежал к ясеню. Его крона медленно раскачивалась из стороны в сторону, как будто не подозревая о скорой гибели. Я расценил эти кивки, как положительный ответ и стал искать у его корней переливающееся семя моего Мирового Древа Жизни. К счастью, ясень успел отцвести, и мне удалось собрать несколько семян. Я спрятал их в ладанку и повесил на шею. Кора Дерева казалась влажной кожей, его ветви, как руки, подпирали небо, а многочисленные корни уперлись в Землю, вцепились в нее, как в материнское чрево.
Огонь подступал все ближе. Я в ужасе побежал домой, чтобы надеть защитный костюм и упаковать в огнеупорные пакеты нужные вещи. Землю тряхнуло. Стало совсем темно и страшно. И лишь сполохи кровавого зарева кольцом обступали меня, приближая неминуемую смерть.
Дерево стонало. Оно выло, потому что копило влагу, и огонь долго не занимался, а только языками лизал его кору. А я ничем не мог ему помочь, потому что был ничтожным человечишкой. А потом мой Иггдрасиль, мое Древо Жизни, мой вечный Тамариск вдруг вспыхнул, как просмолённый факел, как старый эвкалипт, чье возрождение, подобно воскрешению феникса, сокрыто в огне.
Но я знал, что Дерево здесь уже не возродится из пепла. Это конец. Это последние хрипы, предсмертные стоны Земли, которую мы потеряли.
Мы вбивали в ее тела колья остовов небоскребов. Мы бурили ее плоть гнойными шахтами и заставляли плавать в нефти. Мы жгли уголь и добывали руду, и порода проседала. Вы вырубали леса и лишали себя защиты от солнца, думая, что имеем право.
"Ни черта подобного, мама. Я пришел слишком поздно. Время поклонения Гее прошло. Друиды канули в лету, так и не услышанные"
Водяная стена защищала меня и мое скромное жилище от окружающего ада. Я сидел и смотрел, как гибнет все то, что я пытался восстановить. Все то, что прекрасно возрождалось, но без людей и до людей.
Наутро пошел снег. Я думал, что умер. Но стоило мне ступить на землю, как я понял, что это пепел. Все вокруг превратилось в огромное пожарище, и я не смог снять защитную маску. Обливаясь потом, я побрел к роще.
Мой Иггдрасиль превратился в тлеющий пень. Он упирался корнями в Муспельхейм, и не мог достать до Асгарда. Я присел на какие-то руины и заплакал, как ребенок, которого оторвали от материнской груди.
- Эй, ты! Ты, на пепелище! Последний технический рейс! Хочешь быть полным идиотом?
"Да, мама, я хочу быть последним идиотом и погибнуть вместе с Тобой"
Ветер прошептал древнее слово "нет". Я переспросил пепел, устилавший землю, зарывшись в него с головой. И Ты снова ответила мне, что отпускаешь меня.
"Ты хочешь, чтобы я нес этот крест? Ты хочешь, чтобы я посадил новое Древо. Да, я понимаю"
- Я сейчас. Около моего дома есть глайдер. Мы убежим от огня.
Незнакомый работник службы транспортных перевозок отвез меня на челнок. Мы даже не вернулись за моими вещами. И я даже не смог открыть глаз, чтобы посмотреть, как Твое тело тонет в озерах кипящей соляной кислоты.
Но каждый homo sapiens мог видеть эти кадры, облетевшие Сеть, и ужасаться. Кто думал в тот момент, что он ужасается собственному варварству?
На Марсе я Линду так и не застал. Мне сообщили, что ее отправили на Тейю. Мне пришлось ждать месяц, чтобы полететь вслед за ней. Я подхватил лихорадку, бредил, и верно, совсем выжил из ума. Со мной обращались, как с капризным ребенком. Тогда я замолчал. Как и ты, моя матушка-гея.
Тейя оказалась нема. Ее мягкая зеленая трава, густые непроходимые леса и чистые прохладные воды не могли отвлечь меня и уничтожить воспоминания о пепельной почве, свинцовом небе и пламенеющем закате. Прошло уже много времени, и Линда вернулась ко мне. Она приняла меня, присмиревшего и постаревшего. Я просыпался от кошмаров и чувствовал ее теплое тело рядом с собой. Что еще нужно, чтобы быть счастливым, кроме дома, сада и любящей женщины?
Каждый вечер я уходил к деревьям и молился всем известным мне богам: Гее, Деметре, Изиде, Сварогу, Роду. Но Тейя не хотела говорить со мной. Линда видела, что я исхудал и стал больше походить на тень, чем на человека. Я - последний друид почившей земли.
- Возьми этот талисман. Они сняли его с тебя, пока лечили твой недуг. Быть может, с ним ты вернешься к нормальной жизни.
Как же ты была права, Линда. Заветное семя уцелело в пламени пожаров, в криокамере и невесомости. Всю ночь я искал место для Дерева, и нашел. В болотистой низине энергия фонтаном била к небесам. Я посадил семя туда и наконец-то понял, что нужно молиться только Тебе, наша матушка. Тебе, вечная Земля. Потому что другого Бога, дарующего жизнь и отбирающего ее, нет и не может быть.
Пока не взошел росток, я просил Тебя услышать меня. Я ждал Твоего ответа. И однажды его принес ветер, вместе с запахом выжженных солнцем забытых полей и привкусом железа во рту.
"Ты слышишь меня, мама. Значит, это не напрасно. Ты дашь людям шанс?"
"Конечно" - ответили ветер, вода и листья.
А вечное Древо Жизни опять шелестело густой листвой и тянулось в далекое чужое небо, силясь сделать его родным.