Ибо чрез семь дней Я буду изливать дождь на землю сорок дней и сорок ночей
Моисеево Пятикнижие, 7:4
Я, Мвари, пишу в лето от года 2245-го, по словам, переданным мне от отца, ему от деда, тому от прадеда, а тому от предка его, который был свидетелем тех событий.
Эти слова я вырезаю на камне, который не подвержен тлению и горению, и да будет он хранить их, пока вечная вода не сточит его. Еще пятьдесят записок я положил в бутылки из плексигласа, засмолил и отправил в плавание, дабы нашел их кто и дополнил мою речь.
Предок мой не запомнил года, в который все началось. Он говорил, земля покрывалась водой постепенно. Однажды, когда сошел весь полярный лед, воды стало слишком много. Сначала утонули Зеленая Страна, Большой Островной континент, малые огненные острова Японии, малые острова северной Европы.
Потом утонули плоскогорья и низины, остались только горы. И началась война за сушу. Столкнулись азиаты, северяне и жители двойного континента, названия которого я не помню. Их земля оказалась ниже, чем суша под Хребтом мира, на котором воевали китайцы и русские. И се было в первые годы потопа.
Японцы быстро смекнули, что не стоит биться за сушу, ежели можно жить под водой. Они построили город-кокон и стали жить там, как водяной паук. У них есть машины, трава, деревья, еда, - все, чтобы жить, как раньше.
Теперь земля осталась только на Хребте мира, Колыбели жизни и Огненной земле. Я не помню их названий, даже если мой дед говорил мне о них. Они сиротливо торчат из водной глади и тянутся к небу, одинокие, холодные камни.
Жители двойного континента сгинули первыми. Множественные аборигены земель Хребта мира вытеснили их в море, как пиратов, и насыпали первые острова. Они копали землю со дна и поднимали ее вверх. Секрет их успеха - в количестве. Разом нарыли они себе остров, назвав его Остров Свободы. Ради еды они помирились с русскими. Теперь эта смешанная раса - единственные, кто живут на поверхности.
Мы живем в воде. Я не представляю, как можно жить на суше - это неудобно. Сила тяжести давит на тебя всей ношей воздушного столпа, пригибая к земле. Под водой, рыбам на зависть, мы плаваем, как дельфины или дюгони.
Дед говорил, что многие сошли с ума в первый же год. Так ему рассказывал его предок. Те люди верили в бога, который некогда послал им воду с небес, но потом раскаялся и зарекся топить их впредь. Оказалось, он нарушил свой обет.
Я никогда не верил в бога. Я не знаю, где его найти.
Но мой сосед Исаак знает. Он как раз из тех, кто не отрекся от своего бога. Он говорит, что бог дал им землю, но сделал ее пустыней, и они тысячи лет молились ему о дожде, не ропща, но уповая. И однажды бог услышал.
А потом Исаак смеется и говорит что-то на непонятном языке. Он называет меня нечистой рыбой и отказывается спускаться под воду.
Конечно, мы скоро станем подобны рыбам. У нас перепонки на руках, гладкая упругая кожа, сильные ноги. Мой мудрый дед говорил, что мы - амфибии. Хотим, живем над водой, хотим - плаваем.
Но это не главное. Мы помогаем японцам строить подводные города. Им трудно подолгу носить на себе тяжелые акваланги, а нам ничего не стоит спуститься чуть ниже и спустить баллоны с воздухом. Они не позволяют нам заниматься подготовкой дна морского к строительству, но нам и без того работы хватает.
Кое-кто сомневается, что воды на земле может быть так много. Это глупо. Вода, испарившаяся изо льда, долго витала в воздухе, а потом пролилась на нас. Земная толща просела под ее весом, и воды как будто стало еще больше. Там, где земля просела слишком низко, открылся подземный огонь, и вода, соприкасаясь с ним, снова испаряется, и так до бесконечности.
Вместе с тем воздух охладел. Ребенком я нежился на волнах, а теперь я предпочитаю спускаться в водную толщу, которую не прогревает внешнее течение, но и не охлаждает донное. Прадед рассказывал мне, как грязно жили люди на суше, как сорили, как грели атмосферу. Мы до сих пор находим их вещи, которые выбрасывает океан.
Можно сказать, мы живем собирательством, на останках чужих городов.
Старый японец Цуги приезжает каждый месяц. Он привозит нам еду, которую они вырастили в своих подземных полях и садах. Я отдаю ему взамен ненужные вещи, дерево, прибившееся к нашим домам, старую утварь. Господин Цуги очень дорожит нашим союзом, приглашает меня пожить у них.
Я строил их города, но никогда не бывал там. Земные жители очень осторожны и скрытны, они боятся, что вся вода, которая ни есть над ними, однажды проломит их купол и утопит навсегда. Я ничего не могу сказать на это.
Русские и китайцы живут, как кочевники. Они кочевали по суше, а теперь бороздят океаны на старых моторных лодках. Они забирают ископаемые из недр, добытые японцами, и отвозят себе. Мне никогда не было интересно, как происходит их торговля.
Один русский, бывший в нашем поселении проездом, привез мне кота. Я никогда раньше не видел животных с суши - только на картинках. Но это, шерстистое, четырехногое, когтистое существо... как только его пустили на деревянный настил, он сразу принялся точить о него когти. Русский сказал, что котов кормят рыбой, которой у нас вдоволь. Я так и не понял, какая от кота польза, ведь у нас не бывает мышей, а коту не поймать альбатроса. Он мурчит и трется о мои ноги. Очень странное ощущение.
Каждое утро я ухожу ловить рыбу. Для этого мне нужен лишь гарпун и мешок. Я никогда не забуду дорогу домой, куда бы ни забросила меня волна. Глупые молчаливые рыбы не боятся нас. Но мы не похожи на дельфинов и касаток. Касатки и акулы - вот те, кого нам стоит опасаться.
Самые опытные охотятся на залетных птиц: буревестников и альбатросов. Когда те с зимовья возвращаются в поисках суши, они садятся отдыхать на наши жилища. Главное - не упустить момент...
Я совсем забыл, что хотел написать о воде. Она очень красива, особенно на закате, когда цветет планктон. Он бывает всех цветов радуги, но особенно ярок зеленый и красный. Сначала вода кажется похожей на луга, а потом на кровь.
Я долго думал о том, откуда же знаю, что такое деревья, пустыня, луг, цветы. Я никогда не видел их, но почему-то они снятся мне. Ни отец, ни дед не могли объяснить мне, почему так происходит. Никто из ныне живущих не тоскует о том, чего никогда не видел, но только не я.
Лишь раз, ребенком, был я на Хребте мира, но в осколках гор нет жизни. Это - каменные истукан, извергающие пламя и серу. В подводных садах, которые сотворили японцы, тоже нет жизни, это лишь ее оболочка.
Исаак почти убедил меня, что есть где-то клочок обетованной земли, и что не будет он правоверным иудеем, ежели не найдет ее и не приведет туда всех достойных.
Мы отмеряем приливы и отливы по сваям на мелководье. В последнюю четверть моей жизни воды становится все меньше, и это пугает меня.
Я не представляю жизни без воды, без ее легкого прикосновения, без обволакивающих чар. Что будет, когда она отхлынет назад, обнажив то, что когда-то было землей?
Я взял лодку и весла и поплыл к Колыбели жизни, чтобы записать там свои слова. Как жаль, что я не знаю многих языков!
Теперь с каждым днем все жарче. Мы не любим, когда солнце касается наших нежных тел. Оно даже оставляет ожоги.
Трудно писать на камне, когда стилус плохо ложится в твою ладонь, липнет к перепонкам. Трудно удерживать равновесие, когда накатывает прибой.
Мудрее Исаака и господина Цуги был тот русский, который подарил мне кота.
Он сказал, что нет ничего из того, чего не смог бы пережить человек.
Он говорил, что не нужно искать смысла вокруг. Смысл - придуманное слово.
Он сказал, что бог живет внутри, и не надо искать его на небесах.
А еще он говорил, что умирать вместе не так страшно, как поодиночке.
Эх, надо еще несколько записок оставить и бутылок засмолить.