Наконец-то прорвавшаяся через многочисленные раны-разрывы туч небесная вода нещадно колотила листву притихших, и, как будто уменьшившихся, ставших ниже, берёз и осин. Вовсю разгулявшийся ветер причёсывал хвою елей, сосен и листву других попадавшихся деревьев сообразно своей буйной фантазии. То и дело сверкавшая молния ярко освещала отдельные участки густого лесочка по краям болота, выхватывая из тьмы образующие причудливые образы древние, покорёженные временем и частыми бурями, деревья. Кикиморы уверенно продвигались в определённом направлении, совершенно не страдая от обилия льющейся на них воды и довольно ловко лавируя между древесными завалами. Никакие следы человеческого присутствия не нарушали монотонности лесного пейзажа, и аккуратная хижина Деда, к которой шли кикиморы, была практически незаметна. И если бы они не знали, как Дед замаскировал свое жилище - то вряд ли бы смогли его найти.
...Дед сидел. Просто сидел в своей избушке. Ему было нечем заняться, кроме своих воспоминаний. Иногда он любовно перебирал вещи, которые были ему дороги. Несколько старых щербатых деревянных кружек, ложек, мисок, прочей утвари и непонятных фигурок, беспорядочной грудой сваленных возле стоящих на лавке вёдер для воды - напоминали ему о безвозвратно ушедшей молодости, где было место и для трудов праведных, и для безудержного веселья. Здесь же рядом, на чёрном пятне обугленного дерева той же лавки - стоял потерявший первоначальную форму оплавленный, когда-то бывший невообразимо красивым, подсвечник, в котором, как памятник прошедшим временам, торчал обгоревший фитилёк давным-давно погасшей свечи. Закопченный котелок с неаппетитно булькающим варевом, висящий в камине над равномерно попыхивающими углями, в котором Деду приходилось теперь самому готовить еду, вызывал к жизни тени многих, кто баловал его вкусными, ароматными кушаньями. Пучки трав, аккуратно разложенные в самом тёмном и сухом углу избы, мозолили глаза, не давая забыть о давно не используемых лекарских умениях.
Вдоль одной из стен стоял большой, отполированный временем, деревянный стол. Множество разнообразных предметов, находящихся на нём, выдавали любимые занятия их хозяина. Не казалось странным обилие всевозможных рыбацких и охотничьих принадлежностей, а также предметов домашнего обихода, небрежно разбросанных между пыльными и толстенными книгами. Однако некоторые вещи вызвали бы у случайного посетителя, по крайней мере, недоумение. Но в том то и дело, что случайных посетителей у Деда быть не могло, и поэтому он и не думал прятать от посторонних глаз атрибуты ещё одного своего "любимого занятия". На одной из самых толстых книг, совершенно лишённой не только пыли, но и вообще каких-либо следов как использования, так и забвения, - тускло поблёскивало в рассеянном, падавшем через никогда не мытые окна свете, изумительной красоты небольшое ажурное блюдце, выполненное из неизвестного материала, а на нём находилось нечто, напоминающее застывшие в витиеватом танце лепестки голубого огня. И всё же некоторые меры предосторожности от непрошеных гостей Дед использовал: как только скрипучая дверь в его хатку медленно, с ритмичным постукиванием, приоткрылась - Дед мгновенно накрыл чашу с голубым огнём какой-то подвернувшейся под руку замызганной тряпицей. И только потом, не поворачивая головы, скрипучим, давно неговорящим голосом спросил:
- Ну, кто там, вы, что ли, кикиморы? Так заходите, коль пришли... Чего у вас там стряслось?
- Деда!!!!! Там девица на коне прилетела!!! - взахлеб, перебивая одна другую, затараторили кикиморы. - За ней - толпа неизвестно кого, - чёрные, как ночь, с крыльями, когтями огромными, и шипят, что твои коты, но все размазанные какие-то, не понять, то ли настоящие, то ли травка твоя...
Дед резко развернулся и зашипел на своих трёх котов, которые при появлении кикимор выгнули спины и сами шипели, не хуже Деда.
- Ну-ну, - оборвал их Дед, - моя травка хороша, но вот эти, которые с когтями да крылами... - Дед немного помолчал. - Какими они были, коты эти ваши чёрные, "размазанные"?
- Пустые...
- Страшные... - только и смогли выдавить из себя кикиморы.
У Деда неестественно вытянулась правая рука, которой он минуту назад накрывал чашу с голубым огнём, до невероятных размеров. Дотянулась до одной из кикимор, плотно сомкнулась, взявши в пучок её волосы, скорее напоминавшие водоросли, после чего Дед очень строгим голосом спросил:
- Ну, и что там было страшного?
Кикимора, которую он держал мёртвой хваткой, визгливо заверещала:
- Деда, не надо так, ведь больно же!
Дед чуть-чуть расслабил пальцы, после чего кикимора со вздохом облегчения, закатывая в экстазе от представляемой картинки пучеглазые очи, продолжила чуть ли не мечтательно:
- Коты эти чёрные - почти невидимые, как дырки в воздухе...
Дед смотрел на неё пристально. Кикимора, съёжившись от его взгляда, сказала уже более вразумительно:
- Мы ж их чувствуем... нехорошие они какие-то, то ли смерть несут, то ли сами и есть эта смерть, то ли ещё что хуже... Мы так испугались, что ничегошеньки делать не стали, сначала решили всё тебе рассказать...
- Правильно решили, хоть на это ума хватило. - Размеренно ответил Дед, нехотя отпустив волосы кикиморы и вернув свою руку к первоначальным размерам. Потом, недолго помолчав, задумчиво произнес, постукивая пальцами другой руки по столу, возле которого стоял:
- Коты.... Пустые чёрные тени... Смерть несут.... Да уж, может быть и хуже, чем смерть.
И, приказав кикиморам ждать его возвращения и ни к чему не прикасаться, вышел из хижины.