И настанет день третий. (Редактированная версия)
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
 Узнайте правду о смерти, о загробном мире, о богатстве, о золоте и о том, что вы называете современным экономическим кризисом. Когда откроется истина, желаю вам сохранить рассудок. С наилучшими пожеланиями, Алексей Глебов - беглец.
|
Олег Шовкуненко
"И НАСТАНЕТ ДЕНЬ ТРЕТИЙ"
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПРОЛОГ.
Благородный янтарный напиток в широком фужере. Едва заметным движением подымаю легкий шторм. Бушуя меж хрустальных берегов, он отблескивает лучи дорогущих сверкающих люстр.
Говорят, на огонь и воду можно смотреть бесконечно. Согласен. Проверено на практике. Вот уже которую ночь я сижу в этом милом кабаке, неотрывно уставившись в глубины коньячного океана. Неужто спиваюсь? Не хотелось бы. Лучше надеяться, что диагноз гораздо проще. Нет желания глазеть по сторонам, и все тут! А чего туда пялиться? Вокруг как всегда, как везде... одно и тоже. Папенькины сынки, нагло возомнившие, что они что-то в этой жизни могут и стоят. Длинноногие телки, которые и в самом деле могут многое, но только за деньги. И, наконец, вышколенный персонал ночного заведения -- единственные, кто в этом мире роскоши, достатка и благополучия достойны понимания и уважения, так как честно зарабатывают свой хлеб.
Противно. Спросите, зачем я вновь притащился сюда? Если отвечу -- не поверите. Чтобы не оставаться наедине с самим собой, чтобы не думать и не вспоминать. О чем вспоминать? О том, чего не было на самом деле. О том, что мне привиделось. Однако, черт побери, какое странное, чудовищное в своей реальности видение! Я помню его все... до мелочей, до звуков, до запахов, до нестерпимой боли от ударов кнута, до слепящего блеска золотых самородков, до регота отвратительных жутких тварей.
Но самое страшное происходит ночью, когда я засыпаю. Мозг теряет чувство реальности, перестает защищаться, и видения превращаются в явь. Я вновь попадаю туда. У меня на глазах льется кровь, звучат стенания и отчаянные призывы о помощи. Но я ничего не могу поделать, потому, что это выше человеческих сил, потому, что я такой же как и все они -- обессиленный, искалеченный, ни на что не годный узник, обреченный на изуверские муки. И так будет продолжаться всегда... вечно.
Но нет, хватит! Это выше моих сил! Я с остервенением затряс головой, как будто хотел вытряхнуть оттуда не только кошмары, но и часть опухшего, уставшего от пыток серого вещества. Полегчало. Чтобы окончательно завершить процедуру я потянул к себе фужер. Очередной глоток сорокаградусного пойла позволит продержаться. Через час-другой мозг отключится, утонет в пьяном угаре, несущем с собой сладкое забвение. Вообще-то, я не любитель спиртного, но выбор не велик: или выпивка, или таблетки. Из двух зол выбираю более традиционное и натуральное. Только бы не думать, не помнить и не видеть этих проклятых снов!
Скрип барного стула немилосердно выдергивает из реки медленно текущих мыслей. Вернее, это даже не скрип. Кто-то рядом со мной просто потянул по полу массивную, стилизованную в стиле Гауди, подпорку для задницы. Дребезжание отразилось не только на зеркальной поверхности моего коньяка, но и ржавыми граблями проскребло по еще не окончательно анестезированному мозгу. Против рефлексов не попрешь. С неохотой поворачиваю голову. Господи, нет! Опять она!
-- Господин Глебов, я понимаю, что вам тяжело про это вспоминать, но все же войдите в мое положение...
Приличный английский, такой же, как и мой -- насквозь выученный. Мозг помимо воли фиксирует очередной бесполезный факт.
-- Я уже вам говорил, что разговор закончен, -- в горле как-то сразу пересохло. Я отвернулся и не спеша отхлебнул огненной жидкости.
-- Меня точно вышвырнут, -- девушка хлюпнула носом. -- Это интервью -- моя последняя надежда, мой последний шанс удержаться в "Телеграаф". Иначе придется снова мыкаться без работы или возвращаться в убогую провинциальную газетенку.
Тьфу, ты! Ну, что за наказание такое? Всем остальным репортерам хватило фотографий, где я скорчился в жестком кресле-каталке, да нескольких шаблонных фраз, к которым они сами додумают свои жуткие душещипательные истории. А эта вот настырная, привязалась. За правдой гоняется.
Я обратил на нее внимание еще там, в госпитале, во время этого идиотского брифинга. Уж очень не похожа на всю остальную пишущую и снимающую братию. Они ведь сейчас как собаки, вцепятся, хоть палкой отгоняй. Сенсация нужна немедленно и вся сразу, одним куском. А что там у тебя на душе или, тем более, что будет с тобой потом это уже никого не интересует. А эта нет. Просто стояла и смотрела. Позади всех, не высовываясь и не напирая. Мне почему-то сразу почудилось, что пришла она не на встречу с последним уцелевшим из экипажа "Жокея", а скорее что бы проведать меня -- едва живого Алексея Глебова. Однако это лишь фантазии. Она ведь тоже журналист. Приехала вместе с ними и выглядит как они. С иголочки серый костюмчик, черные как смоль волосы собраны в строгую высокую прическу, а в руках записная книжка. Заметьте не традиционный в наше время диктофон, а именно записная книжка!
На вид умная девочка, но поймет ли, поверит ли? Ведь если честно признаться, я и сам-то не могу понять и поверить. А для нее я лишь жертва кораблекрушения, единственный, кто вынырнул из темных глубин Атлантики.
-- Господин Глебов, вы меня слышите?
-- А? Что? -- я снова повернулся к молоденькой журналистке. -- Простите, задумался.
Я сразу заметил, что девушка как-то странно на меня смотрит. В приглушенном полумраке ночного паба взгляд этих больших карих, почему-то усталых и печальных глаз показался вдруг очень знакомым. Точно так же на меня смотрела Диона... Но нет, стоп! Я не могу позволить кошмарам преследовать меня вечно. Сейчас я не сплю и поэтому в силах остановить их. Если не рюмкой, то хотя бы... то хотя бы болтовней с этой девчонкой.
-- Как вас зовут? -- если она сама напрашивается на разговор, то не сочтет этот вопрос приставанием.
-- Анна, -- в глазах журналистки загорелась надежда.
-- Анна, значит, -- глядя на ее посветлевшее лицо, я вдруг почувствовал себя сердцеедом. -- Вы местная?
-- Нет, я из Эйндховена. Может, слышали маленький городишко недалеко от границы с Бельгией.
-- Слыхать то слыхал, но бывать не приходилось. Я ведь морской житель. Вглубь континента заглядываю редко.
Внезапно в груди проснулся давно забытый гусарский дух. Повинуясь ему, захотелось очаровывать и покорять женские сердца. А что, тоже метод! Глядишь, так и ночь пройдет.
-- Все-таки жаль, что вы не местная. Показали бы мне Амстердам. А то не сегодня, так завтра получу свое жалование, страховку и поминай, как звали. Уеду, так ничего толком и не посмотрев. Кто знает, случится ли вернуться сюда еще раз? В моем-то возрасте...
-- Какой возраст? Вам всего-то сорок восемь! -- в голосе Анны зазвучал очаровательный акцент, свойственный лишь скандинавам.
-- Так-так! -- в глаза мигом бросилась подозрительная осведомленность. -- Наводили справки?
-- Это было несложно. Герой Советского Союза, командир военного корабля -- фигура заметная.
-- Бывший командир, бывший герой, бывшего Союза. И все остальное тоже в прошлом. Того и гляди скоро пойду на слом, точно так же как пошел мой корабль, который одна подозрительная кантора ухитрилась толкнуть японцам на металлолом.
-- Герои не бывают бывшими, -- девушка произнесла это очень уверенно, так что мне показалось, что она искренно верит в свои слова. И подтвердила это Анна очень просто. Она вдруг неожиданно попросила. -- А можно я к вам прикоснусь? Мне почему-то очень хочется это сделать. -- Девушка слегка смутилась, но продолжила. -- От вас исходит настоящая сила. Она какая-то сверхъестественная, вечная, добрая и... и знакомая. Словно вы сказочный герой из моих детских грез. Или нет. Словно вы мой отец или брат или...
Наблюдая за Анной, я не смог сдержаться и с умилением улыбнулся. Добро пожаловать в фан-клуб Алексея Глебова!
-- Я говорю глупости? -- Анна опустила глаза. -- Да, я определенно говорю глупости. -- Чтобы хоть как-то оправдаться и поддержать свой пошатнувшийся авторитет журналиста, девушка поспешила пояснить. -- До сих пор не могу поверить, что вы живы. Три дня в ледяной воде -- это просто невероятно!
Наивное дитя, думаешь, я сам могу поверить в это. Жив ли я сейчас, и был ли мертв тогда? Возможно, на этот вопрос я не смогу ответить никогда. Возможно, психолог и убедит меня, что все кошмары -- это сбой окоченевшего умирающего мозга, такого, каким он был тогда, в бушующем океане. Но есть один вопрос, на который не будет ответа, к которому то и дело возвращаются мысли, который мучит и тяготит. Откуда взялся этот шрам на моем правом запястье? На вид давно зарубцевавшийся и почти незаметный. Медсестра, пару дней назад ставившая мне капельницу, назвала его жирной волосатой гусеницей. Может, для кого-то это и гусеница, а вот в моей памяти будет вечно дымиться и вонять паленым мясом страшное позорное клеймо.
Глава 1.
Сильный северо-западный ветер, обильно сдобренный фонтаном соленых брызг, больно обжигал неприкрытое лицо. Я не первый день в море, и прекрасно знаю, что такое шторм. То, что сейчас творится за бортом, еще сложно назвать штормом, скорее веселенькая качка. Но шторм будет, обязательно будет.
Придерживая рукой капюшон желтого дождевика, я оторвался от созерцания высоких бурунов, рдеющих в лучах заходящего солнца, и с некоторой нервозностью перевел взгляд на внушительные караваны толстых стальных труб. Ими словно прессом придавили крышки грузовых люков. Каждый штабель имел в высоту чуть более шести метров. Трубы предназначались для строительства магистральных газопроводов. Были они все одинаковые и лежали ровными рядами. Однако, насколько я помнил, среди них имелось два пакета -- по четыре трубы, стянутых между собой толстыми стальными полосами. Получателем пакетов значилась какая-то датская контора, которая в Осло должна была перегрузить их прямо на грузовики. Отсюда и взялась такая, с позволения сказать, расфасовка. Огромному портовому крану ничего не стоит подцепить вот такой пакет и прямехонько отправить его на прицеп автомобиля. А вот что делать с этими "подарочками", если фарсмажор возникнет в море? Вес четырех труб не потянет ни один из наших бортовых кранов.
Черт, угораздило же связаться с этим железом! Специализация "Жокея" зерно -- чистый безопасный груз. А тут судовладельцы настояли, вот Густаву и пришлось взять грех на душу. Густав конечно моряк от Бога, только вот выше морских законов ставит волю хозяев. Меня, например, хоть стреляй, никто и никогда не заставит выйти в море груженным свыше нормы, да еще и с этой хренью на палубе. Между прочим, проект крепления караванов так никто и не удосужился состряпать. Эх, зря я все-таки промолчал... Старею, что ли?
Все эти мысли вдруг разбередили память о далекой молодости. Тогда командир торпедного катера старший лейтенант Глебов еще мог себе позволить радиограмму типа: "Считаю решение командующего эскадрой ошибочным. Продолжаю действовать по собственному плану". От воспоминаний о шалостях давно минувших дней я по-доброму улыбнулся. Да... были времена! Все-таки как ни поливают грязью то далекое советское прошлое, а людей воспитывать тогда умели. Да каких людей: смелых, грамотных, принципиальных, решительных. И на риск они шли ради высокой цели, а никак не из-за каких-то паршивых денег.
На палубе пока вроде бы все в порядке. Конечно сейчас не моя вахта, но я как-никак старпом. Фигура не первая, но далеко и не последняя. Я отвечаю за этот корабль наравне с капитаном. Может, поэтому и решил все проверить самолично. Шторм ведь грядет не шутейный.
Я еще раз глянул на ближайший из штабелей. Покачал головой. Верил бы в бога, обязательно перекрестился, а так... плюнул и рванул на себя тяжелую герметичную дверь.
Внутри гораздо спокойней. Стены, конечно, ходят ходуном, но что поделаешь, море оно и есть море, и на нем далеко не всегда штиль. А в принципе к качке привыкаешь. Как к надоедливой мухе. Слегка раздражает, но не более. Спустившись по крутому трапу, я попал на жилую палубу. В длинный коридор выходят двери всех кубриков, кают-компания, камбуз, бытовка и парочка кладовок доверху забитых всяким редко используемым хламом. Вокруг чисто, тепло, светло и уютно. Даже не верится, что где-то рядом, за тонким железным бортом ревет великий и всемогущий океан.
Ощущение безопасности подействовало как хорошее снотворное. Я зевнул и тут же, словно поддавшись ударившей в борт волне, качнулся в сторону своей каюты. Устал. Целый день на ногах. Сейчас бы вздремнуть минут по триста на каждый глаз. Но какой сон на пустой желудок, тем более, когда с камбуза так восхитительно тянет пряностями и жареным мясом. Саид опять состряпал свой знаменитый плов. Вспомнив маленького узбека, я улыбнулся. Это же надо, чтобы на голландском сухогрузе коком ходил узбек! Вообще то для всего экипажа он русский, как и я. Для всех этих сэров, синьоров, мсье и мистеров, все мы - жители благополучно почившего советского государства, так и продолжаем оставаться "Иванами".
Размечтавшись о полной тарелке рассыпчатого, пахнущего перцем и луком плова, я облизнулся. Какой тут к черту сон, когда слюни, кажется, потекли аж из носа. С этого самого момента меня стала интересовать лишь одна дверь, причем легко догадаться какая.
На самом камбузе никого не оказалось. Голоса Грига, Йохансена и Саида звучали из окошка соединяющего корабельную кухню с кают-компанией. Как обычно пустой треп, в котором бородатые северяне подтрунивали над простодушным узбеком, путающемся в английских словах. Ну, на этот раз кажется парни держатся в рамках дозволенного. Видать мой прошлый урок пошел им в прок. Накладывая себе приличную порцию плова, я улыбнулся. А господа скандинавы меня слегка побаиваются. И дело даже не в должности старпома. Скорее всего, магическим образом действует героическое прошлое советского военного моряка. Кстати о старых привычках. Не стану же я жрать прямо на камбузе, или того хуже, в своей каюте. Нехорошо отрываться от коллектива. Подойдя к раздаточному окну, я со стуком поставил тарелку из нержавейки на белый пластиковый подоконник. На звук вся троица собеседников обернулась.
-- Где тут у тебя хлеб, Саид? Что-то никак не могу найти. -- Я сделал вид, что лишь секунду назад появился на камбузе, а то еще чего доброго подумают, что подслушивал.
-- Алексей Кириллович! -- Кок вскочил со стула. -- Там в духовке, лепешки. Я сейчас принесу. -- Судя по всему, Саид обрадовался моему неожиданному появлению.
-- Сиди уже. Я сам.
Не люблю я когда мне прислуживают. На языке цивилизованного человечества это, конечно, называется сервисом, а я вот не могу отделаться от гадкого ощущения раболепия маленькой рыбешки перед рыбешкой покрупней. А, между прочим, человек человеку друг, товарищ и брат! Надеюсь, никто об этом не забыл?
Когда, ввалившись в кают-компанию, я принялся стягивать с себя мокрый дождевик, Григ поинтересовался:
-- Ну, как там? -- при этих словах бородатый норвежец красноречиво мотнул головой в сторону иллюминатора.
-- Скоро начнется.
-- По прогнозу семь-восемь баллов. -- Проинформировал Йохансен.
-- Угу.
Я был знаком с прогнозом синоптиков, и он, откровенно сказать, не вселял оптимизма. Наверняка озабоченность проступила у меня прямо на лбу, так как Григ ехидно осклабился:
-- Мы с "Жокеем" бывали и не в таких переделках. Для настоящего моряка восемь баллов это баловство.
Боцман явно мстил за стычку, которая произошла между нами еще в порту, во время погрузки. Крепление караванов из труб меня мягко сказать не удовлетворило. Однако этот проныра, пользующийся полным покровительством капитана, не стал ничего исправлять. В дополнение к уже натянутым найтовым он лишь завел парочку новых тросов и как всегда юркнул за широкую спину Густава.
-- Не знаю, в каких передрягах вы там бывали, -- я постарался придать голосу твердость стали, -- но если хотя бы один из этих чертовых найтовых лопнет, я вышвырну тебя на палубу подпирать трубы своим собственным горбом. -- Сказал я это как бы между прочим. Незлобно так сказал, как будто собирался отправить боцмана на обычное рядовое задание. Типа палубу подраить, что ли.
Бывалый моряк не прореагировал на грубость. Собственно говоря, для него это была и никакая не грубость, а привычный стиль общения.
-- Да выдержат крепления! Я вам и раньше втолковывал, подпишусь под этим и сейчас.
-- Мне бы твою уверенность, -- вмешался в спор Йохансен. -- В прошлом году на английском сухогрузе караван леса сорвало. Одного матроса по палубе размазало, а боцмана покалечило.
-- Чего ты все каркаешь! -- Григ машинально перекрестился.
-- Ага... ссыш когда страшно, -- зареготал электромеханик. -- Даже Бога вспомнил, еретик хренов.
-- Бог всегда со мной, -- по виду боцмана стало понятно, что к вере тот относится серьезно, даже можно сказать трепетно.
-- Хватит корчить из себя праведного христианина. Вы, лютеране, слушаете только своих проповедников, а именем Бога прикрываетесь, чтобы не прослыть кончеными язычниками.
Ну, вот... началось. Я вспомнил, каким ярым католиком слыл Йохансен. Теологические споры заводили его еще сильнее, чем красная тряпка разжигает быка. Хорошо, что Йохансен не родился лет так четыреста назад. А то в рядах служителей святейшей инквизиции наверняка появилось бы еще одно "славное" имя.
-- Наши священники простые люди. Они лишь помогают каждому из братьев найти свою дорогу к Богу. К истинному Богу! -- Григ стукнул по столу, да так, что забрякали стоящие на нем стеклянные стаканы. -- А вот твоя вера... она насквозь лживая. Вы поклоняетесь не великому творцу, а золоту и жирным свиньям, наряженным в парчовые рясы. Они подменили собой Бога.
Перепалка возникла как всегда на пустом месте. Слово за слово, упрек за упреком, так и пошло, и поехало. Прикольные люди эти горячие скандинавские парни. Вроде бы приятели, почти друзья, но стоит им начать выяснять, на каком языке петь псалмы... и стычка обеспечена! Свободно и легко могут глотки друг другу перегрызть. Я с тоской посмотрел сперва на Грига, затем на Йохансена. Темные люди. С пеной у рта спорят о несуществующих вещах. Отец, сын и что там еще, святой дух, кажется, потом апостолы, ангелы, мученики, святые, полусвятые, четверть святые и прочие персонажи "Божественной комедии". Короче, намутили! Нормальному смертному, да еще и на трезвую голову в жизни не разобраться. Не даром всей этой белиберде попы учатся не один год.
Нет, мне более по душе теория товарища Дарвина. Все движется, все изменяется, сильные пожирают слабых, выживает тот, кто оскалив зубы дерется, а коль не выходит, то ложится на дно и приспосабливается. Все это я познал на собственной шкуре, а Бог... что-то не встречал я никакого Бога и не видывал его великих чудес.
Рассудив таким макаром, я решил прекратить склоку, грозящую перерасти в нешутейный мордобой. Полагаю, должность старпома дает на это полное право. Решил, но не успел. Меня опередили. Кто? Наш "Жокей".
Бывалый моряк всегда чувствует свой корабль. Гудение его машины, скрип переборок, набатные удары волн в стальные борта -- все это становится естественными привычными ощущениями. Их уже не отличаешь от сигналов своего собственного тела. Кажется, ты знаешь, какое у корабля настроение, о чем он думает, и что у него болит. И вот как раз сейчас я услышал стон "Жокея". Грудной и протяжный он словно шел из глубины грузовых трюмов. Нет... прислушавшись, я понял, что скрежещет где-то над головой.
-- Тише! -- я вскочил со стула и вскинул вверх руку. -- Слушайте!
Как эхо от моего голоса корпус сухогруза сотрясла серия гулких ударов.
-- Что за хрень такая? -- Григ задрал голову и медленно, словно радаром, просканировал взглядом потолок кают-компании. В его глазах вспыхнула тревога и растерянность. Но вряд ли он что-то мог найти на потолке. То, от чего и впрямь впору наложить в штаны, находилось совсем не над головой, а на столе, прямо перед нашими взглядами.
Чай в стакане Грига начал быстро притекать к одной из стенок. Вы скажете качка? Конечно, но будь это простая качка, дымящаяся жидкость уже через секунду должна была отхлынуть назад. Но нет. Она и не думала отступать. Чай упрямо полз к краю сосуда, словно норовя перемахнуть через стеклянный барьер. Однако не успел. Стакан вдруг сам тронулся с места и заскользил по гладкому пластику столешницы. Его никто и не подумал остановить. Все как парализованные сидели и смотрели. И только лишь когда, слетев с края стола, стакан со звоном разбился о стальной пол, оцепенение мигом разжало свои холодные мерзкие пальцы.
-- Крен на правый борт и продолжает расти! -- заорал я. -- Всем наверх! Живо, черт бы вас побрал!
Мозг работал необычайно четко. Корабль заваливается на борт. Причиной этому мог быть либо резкий набор воды, то бишь пробоина, либо проблемы с балластом, ну или самое вероятное -- смещение груза. Если крен не ликвидировать, судно захлестнет бушующий океан. Зачерпнем водицы. Зальет машины. Не сможем выйти на волну. Вот тогда всем нам точно кранты. Помочь себе можем только мы сами. А посему -- свистать всех наверх!
Мы вылетели в коридор, и на ходу натягивая спасательные жилеты, кинулись к трапу, ведущему на палубу.
-- Стойте! -- Как старпом я должен был просчитать все варианты, в том числе и самые худшие. -- Мы рядом с каютами. Всем надеть свои гидрокостюмы.
В принципе я не очень удивился, услышав ответ Грига:
-- К дьяволу! Кильнемся, все равно сдохнем! Какая разница на час раньше или на час позже. До утра нас в жизни не сыщут.
Я согласился с боцманом. Водица сейчас в океане всего чуток повыше нуля. В гидрокостюме еще можно побарахтаться часов шесть-семь, но не больше. Так что лучше стоит подумать о спасении старины "Жокея".
Болезнь корабля прояснилась, как только мы очутились на верхней палубе. Стойки, найтовые цепи и тросы все же не устояли. Один из двух гигантских пакетов сорвало. Трубы рассыпались. Большая их часть съехала на правый борт, от чего и возник угрожающий крен. Еще она неудача, вернее, даже если хотите фатальное невезение. Именно в развалившемся караване оказались эти два чертовых пакета из намертво счетверенных труб. Они внушали мне тревогу еще в порту. И вот сейчас выяснилось, что не без оснований. Эти громады уже успели натворить делов!
Исковеркав крышку на люке второго грузового трюма и пропоров метров пять палубного настила, они вонзились в правый фальшборт. Стальные листы ограждения и мощный планширь прогнулись, но все же выдержали чудовищный удар. Ах, лучше бы они проломались! Проклятущие пакеты ухнули бы за борт и тогда... И тогда возникала реальная опасность, что перед тем как пойти ко дну, они спокойно и легко вспорют брюхо "Жокею".
Выходит, куда не кинь, всюду клин. Неожиданно во мне вскипела бешеная ярость. Позабыв о шторме и бедственном положении корабля, мне жутко захотелось заняться одним важным делом, а именно - придушить Грига. Поддавшись этому животному инстинкту, я резко обернулся к боцману. Наверняка выражение моего лица было точь в точь таким, каким еще несколько лет назад западная пропаганда рисовала свирепых русских коммунистов -- оскалившийся медведь в буденовке, никак не меньше.
Григ сиганул от меня как от дьявола. Никогда не мог представить, что люди, которым уже за пятьдесят, так резво, а главное далеко прыгают. И учтите, это спиной вперед, на скользкой палубе. Но не тут-то было! Убогие капиталисты, им даже в голову не может прийти, как прыгают русские медведи, особенно когда они в дикой ярости.
Я повалил Грига на палубу и с неописуемым удовольствием поставил парочку штемпелей на его небритой физиономии. Результат меня как-то не удовлетворил, и я замахнулся еще раз. Но вдруг палуба под ногами встала на дыбы, а затем нас обдало бодрящим ледяным душем. Протирая залитые глаза и отплевываясь, я огляделся. О Боже! Полсотни тонн, закатанного в изоляцию металлолома, неслись прямехонько на нас. А как говорил один одессит: "Это какой же грузчик такое выдержит?"
С криком "В сторону!" я схватил Грига за шиворот и что есть силы рванул на себя. Хорошо, что в молодости я увлекался тяжелой атлетикой. Боцман подлетел вверх как штанга после рывка. Он еще не успел как следует стать на ноги, а я уже новым пинком отправил его в направлении левого борта. Самому удалось ретироваться в самый последний момент. Один из зловещих пакетов пронесся за моей спиной с грохотом раздолбанного товарняка. Вслед за лязгом последовал мощный удар. Мне даже страшно было обернуться назад. Но от реальности не уйдешь, и я медленно повернул голову.
Надстройка корабля куда более хрупкое сооружение, чем борта. Не ей сражаться со стальной гигантской кувалдой. Дураку понятно кто выиграет, а кто проиграет. Надстройка "Жокея" проиграла с ужасающим ущербом. В дыру, которую проделала невиданная стенобитная машина, впору было вставлять амбарные ворота. И это лишь внешние разрушения! Мне страшно было представить, что произойдет, если поврежденными оказались системы управления. Ведь именно в месте пробоины проходила часть электрических линий, идущих из рулевой рубки. Энтузиазма не добавило даже то, что от удара пакет развалился, и трубы составлявшие его, плотно засели между комингсом грузового люка и фальшбортом.
Однако, страх за судьбу корабля это лишь часть страха за собственную драгоценную жизнь. Судно пока еще на плаву, а вот у жизни появился новый враг. "Жокей" снова наткнулся на огромную волну, и ожила вторая, дремавшая доселе стальная вязанка. Она с лязгом поползла в нашем направлении, словно пытаясь сорвать злость за гибель своего собрата. Нам определенно пришлось бы туго, не окажись на пути у труб башни грузового крана. Столкновение с ней сопровождалось таким гулом, как будто где-то рядом ударили в огромный церковный колокол.
-- Так эта сука развалит нам весь корабль! -- услышал я сдавленный возглас Грига.
-- Да уж.
Я с тревогой покосился в сторону второго грузового трюма. Каждая новая волна, захлестнувшая палубу, отправляла в утробу "Жокея" по меньшей мере пол тонны воды. И, судя по изменившейся осадке, сухогруз уже порядком нахлебался соленого коктейля.
-- Что будем делать, кэп? -- Григ назвал меня капитаном, словно надеялся на таинственного русского моряка больше, чем на своего собственного шкипера.
-- Что делать? Это тебя, урода, надо спросить! -- прогорланил подоспевший к нам Йохансен. -- Убить тебя мало!
-- Все, хватит! -- осадил я электромеханика. -- Где Саид?
-- Тут я, -- кок выглянул из-за спины Йохансена.
-- Все здесь. Хорошо! -- я с трудом перекрикивал вой ветра. -- Значит так. От одного пакета вроде как избавились. Второй получил по башке и пока притих. Крен остается, но не он сейчас страшен. Основная проблема это палуба и крышка на люке грузового трюма. Именно через них мы и черпаем больше всего воды.
-- Там, прямо под комингсом пожарный брезент, -- напомнил Григ.-- люк можно будет кое как задраить.
-- О брезенте я и думал, -- мой одобрительный кивок стал для боцмана настоящей наградой.
-- Мало нас, -- прервал меня Йохансен. -- На таком ветру не удержим. Унесет к гребаной матери. Куда, к дьяволу, запропастились все остальные?
Ответом электромеханику стали возня и громыхание, послышавшиеся откуда-то сзади. Мы оглянулись. Второй помощник Ян Лемер и с ним еще трое матросов тащили газовые баллоны и резаки. Балансируя на ходящей ходуном палубе, они приближались к нам. Ян еще издалека прокричал:
-- Капитан приказал залатать палубу. Но сперва распотрошим оставшийся пакет. Разрежем стягивающие его металлические полосы.
-- А вы, ребята, самоубийцы, -- скривился я. -- Когда трубы рассыплются, от них будет сложно увернуться.
-- Придется рискнуть, -- Лемер глянул на меня очень решительно. -- Связка весом пятьдесят тон, свободно катающаяся по палубе... Сам понимаешь -- это для нас верная смерть.
-- Мы справимся! -- своим возгласом я решил поддать уверенности, как самому себе, так и всем тем членам экипажа, которые слышали наш разговор. -- Мы должны справи...
Вдруг слова застряли поперек глотки. Я стоял лицом к баку и поэтому имел возможность краем глаза следить за курсом корабля. До сих пор "Жокей" уверенно резал форштевнем накатывающие волны. Вот в том-то и дело, что до сих пор! Глядя на новую десятиметровую волну, встающую у нас по носу, я понял, что корабль встретит ее не перпендикулярно, а чуток наискосок, словно подставляя свою левую стальную щеку. Стена воды высотой в три этажа это не шутка! "Жокея" развернет и положит на борт! Вот дьявол, именно на тот самый многострадальный правый борт!
-- Берегись! -- кто-то, по-моему, Григ узрел ту же опасность.
Крик боцмана было последнее, что я отчетливо помнил. Дальше все превратилось в какой-то фантасмагорический водоворот, в котором сознание выхватывало лишь отдельные кадры. Вот вставшая на дыбы палуба, по которой с ревом несутся пенные потоки воды. Вот угорело скачущие огни электрических фонарей. Сквозь залитые водой глаза они выглядели как размазанные ослепительно белые кляксы. Вот огромные черные трубы. Громыхая и скрежеща, они с одинаковой легкостью перемалывали как хрупкие человеческие тела, так и стальные конструкции фальшборта. Вот, наконец, мои собственные руки. Закоченевшими пальцами я пытался вцепиться в гладкий настил, но лишь сорвал ногти и, в конце концов, низвергнулся в бездонную пропасть.
Шестым чувством я понял, что лечу за борт. Рефлексы заставили сжаться, крепко зажмурить глаза и набрать в легкие побольше воздуха. Будь что будет. От меня уже ничего не зависело. Если повезет, не захлебнусь, а спасательный жилет не даст камнем пойти ко дну.
Удар! Плеск, а затем тишина. Я провалился в темную ледяную могилу. Нет ни верха, ни низа. Один мрак и жгучая острая боль, вызывающая судороги тела и паралич мозга. Поддавшись инстинктивному желанию согреться, я забарахтался, а затем стал судорожно грести. Стоп, дурак, что творишь? Собрав всю волю, я приказал себе остановиться. Прежде чем грести, следует знать куда. Где поверхность? Выяснить это возможно лишь одним способом -- затихнуть и ждать. Показалось, что ожидание длилось целую вечность, хотя наверняка прошли лишь секунды. И вот спустя эти бесконечные мгновения океан выплюнул меня под низкое смоляное небо.
Я успел сделать лишь несколько отчаянных вдохов, как меня снова накрыла стена воды. Слава богу, на этот раз не надолго. Проскочив гребень волны, я вновь оказался на поверхности и смог дышать. Дышать, это громко сказано! Все, на что я был способен, это судорожные всхлипы, во время которых в легкие просачивались ничтожные порции напоенного йодом и солью воздуха. Тело продолжало гореть, хотя и не так сильно как в первые секунды после падения. Это первый сигнал - я начал околевать. Осознав ужасную реальность, я принялся барахтаться и отчаянно звать на помощь.
Помощь! Она могла прийти только с корабля. Корабль! Где "Жокей"? Мой взгляд стал бешено метаться по сторонам. Вокруг ночной бушующий океан. В нем не было места свету. Непроглядная черная мгла вместо неба. Бесформенные мрачные тени по сторонам. Это волны, а не привидения. Ты отчетливо это понимаешь, когда они накрывают тебя с головой. Как холодно и жутко. Единственным спасением, единственной надеждой мог стать огонек родного корабля.
И я увидел его совсем близко, всего каких-то пол кабельтовых не больше. Это было похоже на бред. Мне почудилось, что потеряв свою телесную оболочку и смешавшись с мраком, я вознесся в небеса. И вот теперь, уже оттуда, сверху, я наблюдаю за "Жокеем". Я видел его освещенную палубу и огни ходовой рубки, зияющие чернотой грузовые трюмы и раскачивающиеся крюки подъемных кранов. Что за навождение?! Я ведь еще не настолько замерз, чтобы начать галлюцинировать. Как я могу видеть корабль сверху?
Замешательство длилось лишь мгновение. Мозг сдернул с себя поволоку растерянности и с ужасом осознал чудовищную правду --завалившись на борт, "Жокей" медленно уходил под воду. Никогда не видел зрелища более жуткого и вместе с тем завораживающего. Перед ним размылись и поблекли холод и боль. Словно поддавшись гипнозу, я смотрел, как в клокочущей бездне метр за метром исчезает тело стального гиганта. На мгновение мне показалось, что все происходящее не реально. Будто я сидел в кинотеатре и из первого ряда наблюдаю за гибелью какого-нибудь "Посейдона" или "Титаника". Но нет, все, что творилось вокруг, это не мираж и не галлюцинация, это правда! Правда, черт бы ее побрал!
Неожиданно свет на корабле погас. Бац, и мир снова погрузился в темноту. Подобно тому, как вода затопила генераторы "Жокея", мою душу затопил ужас. Надежды на спасения больше не было. Я остался один. Один? А может, и нет? Может, еще кому-нибудь удалось спастись?
-- Эй, кто-нибудь.
Первую фразу я пролепетал одними губами, робко и тихо, словно мольбу или заклинание. Меня не мог никто услышать. Я сам себя не слышал. Страх острым ножом вонзился в бешено колотящееся сердце. Это конец! Я сдохну в одиночестве, без слов утешения и поддержки. И вот тут я уже заорал в полную силу:
-- Люди! Живые! Сюда! Я здесь!
Не знаю, как долго продолжалось мое соперничество с ревом бушующего океана. Может пять минут, может десять. Но, в конце концов, я сдался. Буря продолжала неистово завывать, а я лишь отплевывался от горько-соленой воды и хрипел, сипел, клокотал своей истерзанной, горящей от боли глоткой. Казалось, что голосовых связок уже нет. Их удалили, грубо и бесцеремонно, вырвали вместе с целым куском гортани. И словно доказательством этой жестокой хирургии стала кровь, вкус которой я почувствовал во рту.
Ну, вот и все. Потеряв голос, силы и надежду, я расслабился. Последние капли тепла покидали мое многострадальное тело, а вместе с ними улетучивалась и сама жизнь. Я уже не обращал внимания на окатывающие меня с головой волны, не пытался грести и сопротивляться. Мозг, как и все остальное тело, впал в оцепенение. Перед глазами поплыл грязно-серый сумрак.
Но вдруг сквозь этот туман пробился маленький мерцающий огонек. Красной точкой он прыгал перед моим затуманенным взором, как будто индикатор пульса на экране больничного монитора.
Алая искра словно передала мне часть своего света и тепла. Оцепенения как не бывало. Поборов сковавшее меня окоченение, я стал грести навстречу заветному маячку.
Движение слегка разогрело заледеневшую кровь. Голова заметно прояснилась. Настолько, что я смог понять -- колышущийся на волнах огонек -- это маяк спасательного жилета. Точно такой был и у меня, только он почему-то не включился. Должно быть разбился, когда меня катало по палубе.
Грести среди десятиметровых волн это все равно, что сражаться с ветряными мельницами, даже еще бессмысленнее. Краешком своего сознания я понимал это, но все равно не переставал отчаянно работать руками и ногами. И, черт побери, огонек стал понемногу приближаться. Скорее всего, нас просто несло в одну сторону, и сближались мы по воле ветра и волн, а никак не из-за моих чахлых усилий. Но в данный момент это было не важно. У меня появилась цель. Во что бы то ни стало, я должен доплыть и вцепиться в этого человека. Для чего? Я сам не знал для чего. Скорее всего, чтобы умереть вместе, чтобы в последний момент прошептать: "Прощай, друг".
Когда нас разделяло не более дюжины метров, я принялся кричать, конечно, если можно назвать криком тот хрип, который вырывался из окоченевшей груди. Но, как ни удивительно, меня услышали, и не только услышали, но и определили, откуда идет звук. В мерцающем свете красного огонька стало видно, как мой неизвестный товарищ принялся неистово грести навстречу. Через минуту мы встретились. Багровый отблеск выхватил из темноты коротко остриженную голову и черные раскосые глаза.
-- Саид! -- я схватил за руку и притянул к себе маленького узбека.
-- Мне холодно, командир, -- жалобно простонал едва живой кок. -- Мне очень холодно.
Повинуясь накрепко вбитой в башку привычке, я хотел приказать: "Держись!", но язык не повернулся. Какое уж тут, к дьяволу, "Держись".
-- Мне тоже холодно, -- только и смог выдавить из себя я.
-- Мы умрем, командир?
В стоне Саида послышалась мольба. Он словно заклинал меня произнести заветное: "Нет, нас обязательно спасут".
-- Да, умрем, -- лгать не было смысла. Мы уже пол часа бултыхаемся в ледяной воде, а это само по себе -- смертный приговор.
Мой ответ поверг Саида в бездну отчаяния:
-- Я... я... я... не хочу умирать. Меня ждут дома.
Саид стал по-детски всхлипывать. В проблесках красных вспышек я видел его мокрое от воды и слез лицо, устремленное в небо. В этот момент я почувствовал себя большой сволочью, отнявшей у человека последнюю надежду. Наверное, лучше было бы солгать.
-- Кириллович, я помолюсь, -- Саид словно спросил моего разрешения.
-- Помолись, друг. Пусть твой Аллах подарит нам легкую смерть.
Сказав это, я что есть сил прижал к себе кока. Мы обнялись крепче, чем братья. Отдать частичку своего тепла товарищу - вот все, что мы могли сделать друг для друга. И в какой-то момент показалось, что действительно стало теплее. Но это всего лишь на мгновение, на одно короткое мгновение. Нет, не нам соперничать с огромным ледяным океаном. Несколько минут спустя я ощутил, что сознание вновь обволакивает густое туманное марево, тело становится нечувствительным и неуправляемым, а веки наливаются свинцовой тяжестью. Из всех чувств мне пока не изменил лишь слух. Я продолжал отчетливо слышать вой ветра, плеск волн и монотонное бормотание Саида.
Первый раз в жизни я пожалел, что не верю в Бога. Наверняка легче умирать, зная, что впереди тебя ждет не мрачное ничто, а новая вечная жизнь, полная спокойствия и блаженства. Хотя, что-то не верится в рай на небесах. Даже самые рьяные религиозные фанатики до последнего цепляются за этот бренный мир, а не спешат выстроиться на прием к палачу. Вот и Саид... Саид! Я вдруг понял, что больше не слышу голоса своего товарища.
Напрягая последние силы, я расплющил тяжелые непослушные веки и глянул в лицо кока. Оно было спокойно и недвижимо как гипсовая маска. Возможно, Саид еще был жив, однако уже окончательно лишился сознания.
Ну, вот и все. Теперь мой черед. Я уткнулся лицом в неподвижное плече кока и попытался поскорее забыться. Один, два, три... Я считал, словно в ожидании, когда подействует наркоз. Десять, одиннадцать, двенадцать... Подействовало. Сознание угасало, растворяясь в кромешной мгле. Мгла! Я так и знал! Я же говорил, что ТАМ ничего нет. Именно с этой мыслью я и провалился в мрачное никуда.
Глава 2.
Сознание возвратилось одним махом. Складывалось впечатление, что еще секунду назад я и вовсе не существовал, а затем бах... и ваш покорный слуга материализовался в полном здравии и уме, способный видеть, слышать, чувствовать и размышлять. Кстати, а поразмышлять было о чем. Последнее, что я помнил, это ледяной, свирепый, жестокий океан, который словно ненасытный вампир выпил из меня все тепло, а вместе с ним и жизнь. Все это было. Ей богу было! А что теперь? А теперь я лежу на рифленом металлическом полу, уткнувши взгляд в хорошо знакомую фирменную надпись "Schindler". Это что - лифт? Едва заметная вибрация и легкое гудение электромотора развеяли всякие сомнения.
Что за черт?! Я поднялся на колени и огляделся по сторонам. Точно лифт. Причем большущий, такой, какие обычно ставят в многолюдных учреждениях или бизнес-центрах. Стены из полированной стали, раздвижная дверь и огромное, в рост человека, зеркало. Все как положено, все как всегда. Однако, чего-то не хватает. Ах, вот в чем дело! Я понял что искал, но никак не находил. В кабине лифта и в помине не было панели управления. Только одна кнопка. Большая, светящаяся белым кнопка с нанесенным на ней символом. Огненно-красное солнце с закрученными по спирали лучами. Я знал этот символ -- знак вечного движения. Оставалось лишь выяснить движения куда?
Такая, я бы сказал, упрощенная система управления наталкивала на мысль, что я в каком-то техническом или служебном подъемнике. А вдруг, это и впрямь грузовой лифт? Я непроизвольно еще раз огляделся по сторонам. Не похоже. Все сверкает новизной, ни пылинки, ни царапинки. А главное, в грузовых лифтах не ставят зеркал.
Повернувшись к зеркалу, я поглядел на себя. Н-н-да... Похоже, что мои воспоминания о крушении "Жокея" это не дурной сон, а все-таки что-то такое напоминающее правду. Доказательства, как говориться, налицо. На мне красовался все тот же желтый дождевик, поверх которого был надет спасательный жилет. Заметьте, надутый жилет. Воспоминания оказались бы полными и абсолютно подтвержденными, окажись я мокрым и дрожащим от холода. Но вот чего не было, того не было. Одежда сухая и чистая, как будто только что из шкафа, а самому мне тепло и комфортно. Вот загадка, так загадка!
Не беда, разберемся. Я ободряюще подмигнул своему отражению, и оно мне ответило такой же дурацкой кислой улыбкой. Несколько секунд мы строили друг другу рожи. Странное дело, почему-то показалось, что отражение не поспевает за мной. Словно я смотрю не в зеркало, а в прозрачное стеклянное окно, за которым мой двойник пытается копировать все движения оригинала. Да и сам двойник выглядел как-то странно. Никак не похож на человека, только что пережившего кораблекрушение. Скорее смахивает на клиента фотоателье. Знаете, когда приходят запечатлеть свой драгоценный облик для заграничного паспорта. Все должно быть чики-пики. Побольше глянца и респектабельности, чтобы у клерка в иностранном посольстве сложилась полная иллюзия, что перед ним солидный российский бизнесмен, а никак не какой-нибудь гастарбайтер Вася. Лично мне никогда не нравился такой стиль. Вот и сейчас я чисто автоматически разлохматил наполненные легкой сединой каштановые волосы, сурово сдвинул густые брови и хищно пробуравил Глебова номер два немигающим взглядом серых глаз. Так то вот получше будет. Теперь понятно - визы здесь выдаю я.
Дзинь! Легкий толчок остановки и дверь за моей спиной услужливо расползлась. Ну, что ж, сейчас посмотрим, в какую такую кантору меня занесло. Чтобы не выглядеть полным идиотом я поспешно сдавил выпускной клапан спасательного жилета. Как только резина ослабила хватку, я стянул оранжевый слюнявчик и под свист выходящего газа сделал первый осторожный шаг наружу.
Мы так привыкли лицезреть за дверью лифта зашитый в мрамор или гранит вестибюль, что я даже опешил, обнаружив за порогом обычную комнату. Вернее нет, не совсем обычную, а довольно большую. Пять метров на пятнадцать, чисто машинально прикинул я размер помещения, напоминавшего бухгалтерию мясокомбината во время ревизии. Стеллажи, гнущиеся под тяжестью пухлых папок и подшивок, плакаты с графиками и схемами, невообразимое количество записок и памяток, пришпиленных к стене обычными конторскими кнопками. И, естественно, эпицентр всего этого эпистолярного царства -- огромный письменный стол.
За столом, слегка покачиваясь в высоком рабочем кресле, восседал розовощекий лысый толстяк в дорогом черном костюме и поблескивающих золотой оправой очках. При моем появлении работоголик даже не вздрогнул. Продолжая сосредоточенно просматривать какие-то бумаги, он лишь метнул в мою сторону быстрый взгляд узких поросячьих глазок и едва заметно кивнул. Что означал этот кивок я так и не понял. Может приветствие, а может просто хозяин кабинета таким образом отметил для себя появление очередного клиента.
Не скрою, я был ошарашен. Куда это меня занесло? Сколько времени прошло с момента катастрофы? Удалось ли спасти еще кого-нибудь из экипажа? Вопросы роились во всклокоченном мозгу и рвались наружу. Однако, что-то мешало их задать. Что-то в этой комнате было не так. Что-то неуловимое нашептывало мне: "Рано радуешься своему спасению. Впереди, друг сердешный, тебя ждет еще уйма неприятностей".
Я тут же среагировал на предупреждение внутреннего голоса. Начнем с того, что меня должны заметить, и не просто заметить, а понять, что я человек, с которым должно считаться. Вторично пробежав взглядом по комнате, я обнаружил стул, на котором громоздилась полуметровая кипа бумаг. Стул - это то, что мне нужно. Не торчать же вечно в дверях! Храня молчание, я сгрузил макулатуру прямо на пол и завладел заветным насестом. Затем, громко топая ботинками, прошагал через половину просторного офиса и опустил стул у самого письменного стола. Усевшись аккурат напротив молчаливого хозяина, я состроил скучающую мину.
-- Вы, господин Глебов, именно такой, каким я вас себе и представлял, -- толстяк на секунду оторвался от чтения и удосужил меня своеобразным приветствием, подкрепленным ехидной ухмылкой. Правда, дальше дело застопорилось. Он снова уткнул глаза в распечатку словно позабыв о моем присутствии.
Ну, ладно, я тоже не останусь в долгу. Хотя меня и раздирают любопытство и нетерпение, буду спокойным и непробиваемым. Для затравки неплохо бы привлечь внимание каким-нибудь простым и нейтральным вопросом: "Как пройти в библиотеку?" или "Бабуля, закурить есть?" Перебирая варианты, я закусил губу. Неожиданно взгляд уперся в золоченую раму и хорошо знакомые женские черты. На стене напротив висела картина. Вообще-то сложно назвать картиной взгляд живых карих глаз и нескрываемую иронию нежных губ. Я никогда не видел "Джаконду" в оригинале, но эта имитация показалась мне совершенной.
-- Хорошая у вас копия, -- не отрываясь, я смотрел на поблескивающий лаком холст.
-- Копия? -- Бюрократ поднял глаза на меня, затем перевел взгляд на картину и, в конце концов, насмешливо хмыкнул. -- Ну почему же копия? Это что ни на есть самый настоящий оригинал.
-- А что же тогда хранится в Лувре? -- пришла моя очередь улыбнуться.
-- Мазня, -- толстяк поставил подпись на последней прочитанной странице и спрятал документы в роскошную кожаную папку с золотым тиснением. -- Как-то попробовал скопировать творение старины Леонардо. Ни хрена не получилось. Но работа проделана, не выбрасывать же, в самом то деле. Вот и сплавил по дешевке. А глупые французишки с руками оторвали.
-- Угу, -- мне стало смешно от той честности, которой сияли глаза незнакомца. -- То-то я смотрю ваша Мона Лиза улыбается чуток по-другому, более кровожадно, что ли.
-- Да Винчи был мастер передавать чувства. Вот и здесь не подкачал. Я тогда лишь на мгновение утратил контроль и замечтался, а он раз... и подхватил настроение. -- Толстяк с мечтательной улыбкой уставился в пустоту над моей головой, словно и впрямь вспоминал славный шестнадцатый век. Как бы разговаривая сам с собой, он продолжил. -- Именно в тот самый миг я и понял, что этот бородатый экземпляр обязательно будет моим. Безбожник он и есть безбожник. Как бы искусно не маскировался, а все равно бунтарское естество вылезет наружу. Вот так и Леонардо. С богом готов был поспорить. А это, знаете ли, на небесах совсем не приветствуется.
-- Что вы говорите...
Веселость в моей душе сменилась беспокойством. Да этот мужик похоже псих!
-- Вы, Алексей Кириллович, кажется, изволили поставить под сомнения мои слова? -- в голосе толстяка послышалась обида.
-- Да нет, я вам верю, -- я улыбнулся самой обеззаруживающей улыбкой, на которую был способен. -- Вот только за последние пятьсот лет вы несколько изменились и, насколько я вижу, сменили пол.
-- Внешность, размеры, пол... Для меня это не имеет ровным счетом никакого значения. Кстати, точно так же, как и время. Я всегда был, есть и буду. -- Незнакомец поднялся с кресла и протянул мне руку. -- Пришло время познакомиться. Разрешите представиться, Дьявол.
-- Дьявол? -- в моем мозгу сам собой всплыл диалог двух врачей из психушки: "В какой палате у нас прокурор? В шестой. Там, где раньше Наполеон был".
-- Да, Дьявол, -- на лице хозяина канцелярии не было ни тени сомнения или издевки. -- Или если вам больше нравится Люцифер, Сатана, Зверь, Черт. Выбирайте.
-- Ну, зачем же? Дьявол меня вполне устраивает. -- Чтобы не распалять явно больного на голову человека, я поспешил подать ему руку.
Когда наши ладони соприкоснулись, я вздрогнул от холода и мрака. И это не тот холод и мрак, который я чувствовал в океане. Это что-то бездонное и неизмеримо более ужасное. Не в силах разорвать рукопожатие, я замер бессвязно бормоча:
-- Не знаю... Неужели... Не может быть...
-- Вижу, вы все еще сомневаетесь, -- толстяк милостиво отпустил мою заледеневшую ладонь. -- Вас сбивает с толку мой облик. -- Он медленно и чинно осел в кресло, жестом приглашая меня сделать то же самое. Когда мы уселись, мой собеседник продолжил тоном школьного учителя, растолковывающего элементарные вещи непонятливому первокласснику. -- В восприятии большинства людей дьявол -- это когтистое, рогатое и хвостатое создание со свирепым норовом. И что самое обидное -- абсолютно не коммуникабельное. Так или нет?
Я все еще не оправился от шока, вызванного прикосновением к этому существу. Поэтому не стал спорить и молча кивнул.
-- Вот видите, -- оживился мой собеседник. -- А не задумывались ли вы, Алексей Кириллович, откуда взялся столь неприглядный облик? Нет? А я вам отвечу. Все началось еще в первом веке. Темные невежественные времена и люди под стать им. Они воплощали свои первобытные страхи в образы чудовищ и приведений. Вот так и с моим портретом. Одному из древних иудеев я привиделся именно в облике свирепого огнедышащего козла. Фантазии у человека ни на грош! Хотя если разобраться, что еще мог представить изрядно подвыпивший пастух?
-- Вы хотите сказать, что дьявол таков, каким его хотят видеть? -- Хотя мне и было трудно соображать, но мораль сей басни я уловил.
-- Вот именно! -- толстяк обрадовался моему прозрению.
-- Но тогда все это... -- мой взгляд скользнул по пыльным полкам и кипам бумаг.
-- Беда с вами, атеистами, -- владелец золоченых очков покачал головой. -- Для вас Бог это подвыпивший бард, кричащий со сцены надрывным хриплым голосом, а Дьявол -- бюрократ, забаррикадировавшийся в своей уютной конторке. -- Иллюстрируя правоту своих слов, толстяк сделал широкий жест.
-- Так что ж получается? Вот это все нафантазировал я сам? -- в голову звездануло неожиданное открытие.
-- Ну, в общем-то, обычно у меня в кабинете гораздо чище и уютнее.
-- В кабинете?
-- Именно, в кабинете, -- тот, кто называл себя Дьяволом, снисходительно улыбнулся. -- Все течет, все изменяется. Вот и я привык, знаете ли, к комфорту и благам двадцать первого века.
Только сейчас я пришел в себя. Опомнись, дорогой Алексей Кириллович! Что за чушь несешь ты и что за пургу пытаются втюхать тебе? Какой Бог? Какой, к дьяволу, Дьявол? Что за бред?! Где я?
Или сомнения уж больно явно отразились на моем лице, или толстяк умел читать мысли. Как бы там ни было, его следующее предложение пришлось как нельзя к месту:
-- Если хотите, можете представить, что находитесь в офисе солидной горнодобывающей компании. Это будет не так уж и далеко от истины.
Что? Горнодобывающая компания? Мозг начал набирать обороты. Лифт спускался довольно долго, окон в этом помещении нет и в помине, воздух отдает металлом в смеси с каким-то синтетическим дерьмом. Вот оно! Я на одном из секретных объектов, и, скорее всего, глубоко под землей. Уцепившись за знакомую тему, я уже не мог ее отпустить. Так, где бы этот бункер мог находиться? Кому он принадлежит? Зачем меня притащили сюда? Какой смысл во всей этой хренотени, которую мне вливают уже битых пол часа?
Последний вопрос подтолкнул меня к необычайно важному открытию. Во всем, что творится вокруг, нет ни малейшего смысла! Это не реальный мир. Это галлюцинация, плод моего аномально функционирующего мозга. Однако, довольно правдоподобный плод. Вокруг все так реально. И этот разжиревший сатанист, и все его логово... Скосивши глаза, я вдруг заметил, что в кабинете кое-что изменилось. Нет, мебель да кипы бумаг никуда не исчезли, однако стали выглядеть слегка по-другому. Стеллажи, тумбы и сам письменный стол заметно поднабрали помпезности. Если раньше можно было сказать, что вся обстановка приобретена в дешевом универсальном магазине, то теперь в каждой полированной поверхности угадывалось дорогущее красное дерево. Все плоды многолетней бюрократической деятельности невидимая рука запихнула в разноцветные пластиковые папки и аккуратно расставила по полкам. Но самое удивительное произошло с так называемой наглядной агитацией. Вместо бесполезных графиков и плакатов на стенах появились геологические карты и схемы каких-то грандиозных горных разработок.
Господи боже мой! Толстяк предложил тему, и я как послушный ученик выполнил задание. Это что ж получается, он может мне приказать, и я нафантазирую все что угодно. У меня екнуло сердце. Черт побери, а ведь так я к примеру могу пожелать пройтись по секретным боевым постам российских военных кораблей или во мне вдруг проснется художник, и я без остановки начну чертить схемы подземных ядерных хранилищ.
Ах вот оно что! Меня накачали какой-то психотропной дрянью. Я не контролирую себя. А вот этот субъект в золоченых очках наверняка из какой-нибудь британской МИ5, до них ведь тут рукой подать. Может даже кликуха у него и впрямь -- Дьявол. Это же надо, такой лапши навешал, козел драный! Но не на того напал! Раз я все это вкурил, значит действие галлюциногенов уже проходит. Ах да я! Ах да сукин сын! Смог! Продержался! Выдюжал! Сейчас восстановлю контроль, а вот тогда мы и посмотрим кто кого.
Понимая, что все вокруг не более чем плод моего затуманенного наркотиками воображения, я сконцентрировался на лице агента. Интересно, что он мне скажет теперь? Предложит деньги или выложит на стол поспешно состряпанный компромат? Конечно, такой случай! Русский шпион отправил на дно голландский сухогруз вместе со всей командой. Основания для диверсии? Да найдут какое-нибудь. Типа русские стремятся сорвать строительство альтернативного газопровода и единолично доминировать на европейском рынке голубого топлива.
Пока я строил разнообразные теории, хозяин кабинета терпеливо ждал, пристально буравя меня своими черными колючими глазами. Он явно был опытным физиономистом, так как сразу засек мое возвращение из мира гипотез, страхов и догадок.
Толстяк язвительно улыбнулся, перевел взгляд с моего лица на письменный стол и стал лениво перебирать появившиеся на нем предметы. Я чем угодно готов был поклясться, что еще минуту назад их там не было. Зато сейчас... Спецагент швырнул в мусорную корзину новейшую модель диктофона, даже не удосужившись его выключить. В папки с грифом "Совершенно секретно" он лишь мельком заглянул, а затем отправил их вслед за диктофоном. Покончив с этим занятием, хозяин кабинета снял очки и стал их старательно протирать белым батистовым платочком, на котором красовался искусно вышитый вензель "D".
-- Ну что, наигрались в шпионов? -- насмешливо поинтересовался он между делом.
Честно говоря, шутливый тон, с которым было произнесено слово "шпион", а так же невероятные метаморфозы предметов, окончательно сбили меня с толку. Не зная, что и думать, я так и не разродился достойным ответом.
-- Очень жаль, что вы так медленно соображаете, -- толстяк сокрушенно покачал головой. -- Я, Алексей Кириллович, хочу сделать вам одно предложение... -- Мой собеседник перестал полировать и без того чистые стекла и наставительно поднял палец вверх, как бы подчеркивая особую значимость своих слов. -- Заметьте, важное предложение! И ответить на него вы должны здесь и сейчас.
Глава 3.
Когда два здоровенных жлоба волокли меня в место, значащееся у жирнюги под грифом "Ад-8", я даже не сопротивлялся. Не было ни какого смысла. Смуглолицые громилы схватили меня, один за руки, другой за ноги, и как пушинку потащили сквозь лабиринт полутемных коридоров. Нет, сперва я, конечно, пробовал трепыхаться. Но все старания ни к чему не привели. Мои конвоиры, или вернее будет сказать носильщики, просто их не заметили. Почувствовав такую силищу, я расслабился и, как говорится, получал удовольствие. Видать, в моем случае гораздо уместней напрягать не мышцы, а серое вещество.
Рассудив таким образом, я попытался сосредоточиться. Честно говоря, это было нелегко. Раскачиваясь из стороны в сторону, я ощущал себя дичью, которую кровожадные людоеды привязали к прочному вертелу и, облизываясь, тянут на костер. Ассоциация прямо сказать бредовая. Хотя она ничуть не лучше той чуши, которую предложил мне господин Дьявол. Помнится, после его слов я зашелся таким истерическим смехом, что даже озадачил самого властителя тьмы. Еще бы! Я настроился с достоинством противостоять проискам иностранной разведки, а вместо этого получил предложение стать, кем бы вы подумали? Бесом-искусителем!
Да... как это ни прискорбно осознавать, но все, виденное мной, это никак не следствие действия секретных галлюциногенов, это предсмертная шизофрения, бред замерзающего в просторах Атлантики человека. Ну, что ж, бредить так бредить -- широко, весело, с истинно русской удалью. Отдышавшись от смеха, я послал Дьявола на три веселых буквы. А чтобы рогатый поскорее отправился в указанном направлении, пришлось его поторопить. Не долго думая, я схватил со стола увесистый письменный прибор и запустил им в надменно ухмыляющуюся физиономию. Не скажу, что меня распирало от злости. Скорее сработал инстинкт загнанного зверя. Захотелось, во что бы то ни стало, вырваться из этого сумасшедшего дома. Пусть даже придется переступить через труп очаровашки психиатра.
Однако не вышло. Толстяк лишь легонько шевельнул рукой, и сверкающая золотом подставка для ручек и карандашей отлетела в сторону. Он продолжал все также пристально глядеть на меня. Вот только взгляд этот изменился. Ирония бесследно испарилась, а на смену ей пришла лютая злоба. Находясь под прицелом этих черных пулеметных амбразур, я почувствовал себя очень и очень неуютно. Сейчас бы переключить канал и более приятно провести последние мгновения своей жизни. К примеру, компания двух прелестниц меня бы вполне устроила. Брюнетка и блондинка с выкалывающими глаза сиськами и резиновыми попками. Упиться их ласками и горячим влажным дыханием...
Канал переключился, мягко выражаясь, не совсем удачно. Вместо чарующих гейш как из-под земли выросли эти две гориллы. Школу я закончил давненько и уже не помню точно, как выглядели древние неандертальцы, но, по-моему, это именно они. Повязали меня и тянут неизвестно куда. Видение, прямо сказать, не из лучших. Может встрепенуться и хоть на мгновение прийти в себя? От этой мысли я вздрогнул. Очнуться и снова оказаться в разъяренном ледяном океане?! Нет уж! Лучше оставаться здесь. Досмотрю эту героическую фэнтази. Думаю, не так уж долго осталось.
В одном из встречающихся на нашем пути сводчатых залов, меня как свеже подстреленную дичь бросили на грубо сколоченный деревянный стол. Было похоже, что это лишь временная остановка на пути следования в неизвестность, и она нужна... Меня передернуло от страха, когда я догадался для чего именно она нужна. Один из неандертальцев вытянул из горящего неподалеку очага разогретый до красна прут. На конце его ярко светилось клеймо. "666" или "999"? Нет... все же, скорее всего, первое. Слыхал я, что Дьявол неравнодушен к шестерам, вот и лепит их мерзкие символы куда попало. Но вот только зачем же на меня?! Э...! Э...! Вы чего, гады?! А-а-а! Я заорал во всю глотку, когда раскаленное железо с шипением коснулось моей руки.
Кричи не кричи, а дело сделано. От меня воняло как от обшмаленной свиньи, да и сам я был как свинья, клейменный и номерованный. Крики боли плавно переросли в трехэтажную ругань, которой я покрывал своих мучителей. Но они на это не обращали ровным счетом никакого внимания. Подхватили и, не говоря ни слова, поволокли в "счастливое и светлое" будущее.
Видать, я уже одной ногой переступил за черту смерти. Это стало понятно, когда все вокруг окрасилось в зловещие багровые тона. Свет шел из конца туннеля, к которому меня волокли. Нет смысла предугадывать, что там впереди. Все равно не угадаешь. Воспаленное воображение иногда рисует такое...
-- Стойте! Не надо! Куда! -- завопил я, когда с разгону меня швырнули в красную пустоту.
Падая, я все же нашел в себе силы, чтобы не зажмурить глаза. Вверху алое небо, снизу каменистая ржаво-желтая земля, словно я вдруг очутился на Марсе. В полет меня отправили с порядочной высоты, трепыхаясь в воздухе, я успел это смекнуть. Удар о камни переломает все кости. Так может лучше сразу головой вниз?
Вот он, проклятый инстинкт самосохранения! Я не смог заставить себя спикировать рыбкой. Наоборот, вместо этого сгруппировался, а в последний миг изогнулся словно кошка, стараясь упасть точно на ноги.
Удар! Страшный удар! Спружинить оказалось практически невозможно. Единственное, что удалось, так это перекувыркнуться, избежав столкновения с огромным валуном. Сила инерции покатила меня по крутому каменистому склону. Сколько кульбитов я совершил? Десяток, а может и два. Но рано или поздно все заканчивается. Вот и мои акробатические упражнения завершились, когда окутанный облаком пыли исцарапанный и избитый я врезался во что-то мягкое. Вернее не я врезался, а оно рухнуло на меня, намертво прижимая к земле.
Черт побери, как больно! Боль это было первое, что я почувствовал после приземления. Голова еще кружилась, перед глазами плыли радужные пятна, но сознание уже корчилось и извивалось под ударами десятков безжалостных кинжалов. Я лежал лицом вниз, умываясь кровавой юшкой, текущей из вдрызг разбитого лица. Привстать или перевернуться казалось немыслимым. Нестерпимые мучения причиняло даже легкое, едва заметное шевеление. Похоже, я действительно превратился в перемолотую котлету. Во мне не осталось ни костей, ни суставов, одна только сплошная кровоточащая аморфная масса.
-- Вставай и беги, иначе пожалеешь, что на свет народился.
Голос прозвучал над самым ухом. Странный голос. Скорее всего, женский, причем совсем не старый, только с какой-то необычной хрипотцой. Одновременно с голосом я почувствовал прикосновение. Опять это мягкое, но сильное прикосновение. Правда, если раньше меня прижимали к земле, то теперь явно старались поднять на ноги. Тщетные попытки. Вряд ли я смогу ходить на переломанных ногах. То ли эта мысль, то ли неловкое движение моей помощницы вызвало приступ обжигающей острой боли. Не в силах сдержаться, я громко застонал.
-- Ты должен перетерпеть и подняться, -- женщина стала помогать мне более осторожно. -- Демоны нарочно сбросили тебя с высоты, чтобы покалечить и заставить страдать. Видать ты чем-то сильно ЕГО разозлил.
-- Вот скотина лысая! -- первые слова, которые я прохрипел, абсолютно не подходили для женских ушей, зато прекрасно передавали вскипевшую во мне ярость. -- Дай только срок, и я до тебя доберусь!
Злость словно добавила сил. Пользуясь поддержкой неизвестной сестры милосердия, я кое-как встал на четвереньки. Странно, что мне это удалось, ведь насколько я видел, левая штанина была насквозь пропитана кровью. Даже жутко представить, что там под изодранной джинсовкой. Но какой же я мужик, если покажу свой страх и боль женщине.
-- Ничего, сестренка, мы еще повоюем, -- я заранее заготовил героическую улыбку и, стараясь не испортить ее гримасой боли, повернулся к своей спасительнице.
Натолкнувшись взглядом на миндалевидные желтые глаза с узкими вертикальными щелочками зрачков, я так и застыл, по инерции продолжая по идиотски улыбаться. Да, я улыбался, а сам судорожно шарил рукой по земле в поисках подходящего увесистого булыжника. Хотя на кой хрен мне булыжник?! Разве можно камнем защититься от когтей огромной львицы? Худая, облезлая, но от этого не мене опасная. Даже больше того, наверняка свирепая и голодная.
-- Не бойся, я не причиню тебе вреда, -- львица отступила на шаг, давая мне возможность опомниться.
-- Хорошая киска. Спокойно. Не нервничай. Я сейчас отсюда уйду.
В тональности "цыпа-цыпа" я стал бормотать успокаивающие слова. А в это самое время начал потихоньку сдавать назад. Первое же движение напомнило о ранах. Я громко вскрикнул.
-- Никуда ты не уйдешь, -- львица горько покачала головой. -- Мы здесь заперты навечно.
Что значили ее слова? Смертная тоска, звучавшая в голосе зверя, поразила меня гораздо больше, чем само умение говорить. В таком расположении духа ей самой впору кинуться со скалы, а не убивать жалкое истерзанное создание, каким сейчас и являлся ваш покорный слуга. Поднакопив решимости, я уже собирался спросить, куда это меня занесло и что значит "заперты навечно". Как вдруг львица затряслась, поджала хвост и стала отступать назад.
Существо, перед которым спасовала моя новая знакомая, как будто материализовалось из окружающих теней. Такое же мрачное и бездушное. Оно нависло надо мной как скала, закрывая собой половину багрового неба.
Что за тварь такая? Я навел резкость и обнаружил, что в метре от меня стоит огромный, размером с лошадь зверь, своим видом схожий... А черт его знает, на кого эта тварюка похожа! Смесь бультерьера с жабой. Черное, как будто вырубленное из цельной глыбы первосортного антрацита, туловище на коротких кривых ногах. Но самым неправдоподобным казалась узколобая приплюснутая голова. Во всю ее ширину разверзлась вонючая, усаженная десятками острых кривых зубов пасть. Такого я никогда не видел. Зубы росли не ровными рядами, а были натыканы как попало, словно осколки битого стекла, которыми любители уединения обожают украшать свои двухметровые каменные заборы. Однако даже не это поразило меня больше всего. Самый прикол заключался в том, что такой кактус просто не позволял страшилищу до конца закрыть пасть. От этого казалось, что зверюга кровожадно улыбается. Да-а-а... нехороший такой оскал. Если вцепится, то мало не покажется.
Странное дело, но я не почувствовал страха. Появление львицы произвело на меня гораздо большее впечатление, чем вот это чудо-юдо. Львица -- понятная физическая опасность. Она вполне могла быть реальностью. Ну, а вот этот гребаный мутант... Он уж точно плод моего воображения.
И надо же так подфартить! Именно в этот момент появилась возможность проверить это мое предположение. Я нащупал то, что, не переставая, искал уже несколько минут. Увесистый камень с острыми краями словно сам собой лег в руку. Вовремя! Монстру надоело на меня пялиться, и он решил попробовать комиссарского тела.
-- Получи фашист гранату! -- именно с таким воплем я метнул двухкилограммовую каменюку прямо в разинутую пасть.
Такой наглости чудовище никак не ожидало. Оно даже и не подумало увернуться. Кусок базальта, выпущенный со всей силой, какая только во мне осталась, с хрустом вышиб пяток шипообразных клыков и кляпом вошел в зловонную глотку. Прекрасно! А что теперь? Как развивать достигнутый успех? Вскочить и надавать зверюге по яйцам, если конечно таковые у нее имеются.
Я так и не успел ничего придумать, а тем более предпринять. Львица решила все за меня. Одним прыжком она преодолела расстояние, разделяющее нас. Все, что мне удалось, так это ойкнуть прежде, чем острые зубы накрепко впились в прочный воротник моего желтого дождевика. Мощный рывок и меня как котенка поволокли за шиворот прочь от места сражения. Львица не церемонилась. Не обращая внимания на мои стоны и проклятия, она огромными скачками неслась к берегу неширокой горной реки, шумевшей метрах в тридцати от нас.
Хорошо, что мы спускались вниз по склону, но очень плохо, что этот самый склон сплошь состоял из каменных глыб с острыми сколотыми краями. К тому моменту, когда мы добрались до реки, одежда на мне превратилась в жалкие лохмотья, а задница и ноги кровоточили, словно шкуру с них содрали изуверской шлифовальной машинкой.
Облегчение пришло лишь, когда мы бухнулись в реку. Холодная вода не только притупила боль, но и освежила голову. Мать моя родная, ну и чушь мне привиделась!
Истошный рык вдруг ударил в спину. Как, неужели вторая серия? Я с подозрением обернулся. Так и есть. Черный монстр стоял на берегу и ревел как турбина семьсот сорок седьмого "Боинга", выведенная на форсаж. Зверь почти настиг нас и уже готовился к кровавому пиру, однако дичь неожиданно сиганула в реку. Странно, что страшилище не последовало за нами. Неужели боится промочить ноги? В этой речушке не утонет даже ребенок, не то, что такая негабаритная туша.
-- Пойдем. Цербер больше не будет нас преследовать. Река Ахерон -- это граница, за которую ему запрещено заходить. -- Львица отпустила меня и побрела к противоположному берегу.
Очень бессердечно с ее стороны. Все время помогать, а тут бросить посреди стремительного потока. Видать, она преподает мне урок. Мол, спасение утопающих -- дело рук самих утопающих.
Делать нечего. Я двинулся вперед. Наполовину плыл, наполовину плелся по дну, едва шевеля разбитыми ногами. Хромание до берега заняло минут пять-семь. Все это время я прокручивал в голове последние слова львицы. Демоны, Цербер -- хорошо знакомые библейские персонажи. Мы никогда не воспринимали их всерьез. Кто для нас Демон? Приходит в голову лишь ГАИшник, притаившийся за придорожным деревом. А Цербер? Вот тут не ошибешься -- зам по тылу нашей военно-морской базы. Непроизвольно я оглянулся, словно пытался выяснить, действительно ли черная каменная бестия похожа на высокого худощавого капитана первого ранга по прозвищу Брансбойт.
Однако за спиной у меня никого не оказалось. Цербер исчез. Его не было видно ни на берегу, ни на всем хорошо просматриваемом каменистом склоне. Чудовище снова растаяло в воздухе, оставшись только в моих воспоминаниях. Ну, что ж... я твердо решил ничему не удивляться. Раз это идиотский сон, то и его персонажи должны поступать соответственно.
Но сон сном, а тело у меня болело очень даже натурально. И с ранами следовало что-то немедленно делать. Перевязать, наложить шины, или на худой конец просто осмотреть. Этим-то я и занялся, как только добрался до суши. Выбрав валун покрупнее, я уселся на него и стал стягивать бесполезный дождевик. Погода в этом краю стояла жаркая и сухая, так что от лишней одежды следовало избавиться. Тем более, что после всех перипетий, происшедших со мной, и одеждой то ее назвать язык как-то не поворачивался.
-- Идем, мы не должны надолго останавливаться, -- львица стояла невдалеке и опасливо озиралась по сторонам.
-- Думаешь, я смогу идти? -- выдохнул я после того, как вынырнул из шерстяного свитера.