Шпилёв Дмитрий Евгеньевич : другие произведения.

Мясо низкой пробы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Трудно представить, на какую глубину маргинальнальная литература вообще может опуститься, но я всё же попробую нырнуть ниже этого дна. От скуки и тоски мне захотелось написать самое отвратительное произведение, которое только смог породить мой разум. Это история об одном ужасном человеке, его деяниях и насилии, которое он совершает. Текст строго не рекомендуется читать никому, в особенности легковосприимчивым и чувствительным людям. Строго 18+
  1.
  
  Знаете ли вы такую дурацкую шуточку, которая звучит примерно так: "Говорят, что любители автомобильных сабвуферов любят, когда что-то большое долбит сзади". Я, конечно, не любитель сабвуферов, но сейчас сзади меня долбит большой дядя Володя, пыхтя и содрогаясь всем телом. Я выпятил вверх жопу, стою на коленях, упираюсь лицом в подушку и постоянно бьюсь головой об это чёртово изголовье кровати при каждом толчке. Поступательные фрикции при ебле в жопу, особенно в первые разы - это как сходить посрать. Но только после того, когда тебе кажется, что толстая, коричневая колбаса уже вот-вот вылезет из твоего отверстия, кто-то включает обратную перемотку и говно резко залезает обратно, и так на протяжении нескольких минут.
   Я не помню, на каком гейском сайте выцепил этого "стройного, спортивного и общительного актива", который в жизни оказался пузатым и быдловатым мужиком. Он приходит ко мне раз в пару недель после работы, напряженный и раздражительный. Мы молча и быстро ебемся, после чего он оставляет мне небольшое материальное вознаграждение и уходит. Каждый раз после его ухода у меня остаётся на душе небольшой осадочек от его грубости и гробового молчания, даже без приветствий и всего прочего. Это даже не секс по дружбе. Я - просто мясо вокруг жопы для выплеска его сексуальной энергии, и меня это чертовски раздражает.
  - Володя, как дела на заводе?
  Пыхтящий Володя ответил не сразу.
  - Чего? Серьёзно?
  - Ну да. Ты приходишь, мы тут трахаемся и просто молчим.
  - А зачем нам вообще о чём-то разговаривать? Я тебе всё рассказал в первый раз.
  - Ну как... Мы же должны общаться, искать общие интересы, укреплять отношения...
  - Какие отношения, Серёжа? У меня дома два пиздюка и баба, которая мозги ебёт. Ещё и ты будешь? Всё, не мешай мне!
  - Ладно, не отношения, я не так выразился. Но тебе не кажется, что это вообще странно - каждую встречу просто проводить молча.
  Тут Володя усиненно запыхтел.
  - Ты что, уже всё? - спросил я. - А, теперь чувствую. Всё.
  Вова остановился и обмяк, уронив мне на спину своё горячее пузо. Он ещё подержал с пол минуты, потом достал из меня длинный член. Я лёг на живот. Из раздолбанной дырки со свистом вышел воздух.
  - Я хуй свой вытру об это... - свой член он начал вытирать ещё до того, как что-то сказал.
  - Володя, да ты ебанулся о мою штору свой хуй вытирать?! Она у меня единственная, мне стирать её негде! Будет теперь говном вся хата вонять!
  - А я виноват, что у тебя говно такое липкое, как ебучий пластелин? Ещё и воняет, конечно, просто пиздец. И чё у тебя штора стоит как накрахмаленная? Ты кончу об неё вытираешь, что ли?
  - Конча хотя бы не воняет!
  - Фу, блять! - брезгливо поморщился Володя и резко отбросил штору в сторону.
  Меня всё это начинало раздражать.
  - Всё, тебе пора.
  Я поднялся и стал натягивать трусы.
  - Нет, не пора. Ещё. Иди сюда.
  Он взял меня за руку, и начал тянуть её вниз, вынуждая становиться на колени.
  - Нет, я не буду твой хуй в рот брать, он у тебя в говне!
  - Вот и отполируешь как раз. Не будешь сосать - денег не получишь.
  - Ну и мудила же ты, Вова.
  Я повиновался. Этот урод даже хуй как следует не вытер. Кусочки говна он обильно размазал по густой лобковой растительности и при глубоком заглоте его волосы щекотали мне нос, вызывая рвотные позывы. Я пытался не заглатывать до конца, но Вова крепко держал меня за голову и насильно проталкивал свой елдак в самую глубь глотки. Больше не было сил терпеть. Я замычал, упёрся руками в живот и начал его отталкивать. Он высунул.
  - Ну, хули тебе надо? - злобно гавкнул он.
  - Это пиздец, - с отвращением сплюнул я коричневую жижу, - лобок бы побрил, твоя щетина как кисточка, у меня всё ебало теперь говном раскрашено! Я не могу больше, я блевать сейчас буду! Хватит!
  - Я тебе пидор, что ли, лобок брить? Сам и брей. Волосатых девочек не любят. Дай спущу нормально.
  Я открыл рот. Вова несколько раз передёрнул свой ствол и выплеснул в меня остатки своего сока. Я с большим трудом сглотнул эту отвратительную жижу и сразу же побежал в душ мыться. Меня ужасно тошнило. Пора завязывать с подобными экспериментами.
  
  2.
  
  Не помню точно, когда у меня всё это началось. Наверное, ещё в старших классах. Не то, чтобы мне нравились мужики. Я любил девчонок, и секс с ними, но когда я представлял, как эти киски жарят меня страпонами, то возбуждался ещё больше. При мыслях об этом, у меня жутко зудело очко. Я пересмотрел кучу прона в интернете, где мужиков анально карают толпы красивых тайских трансов с длинными членами, и в один момент понял, что не могу больше терпеть. Я оголился прямо в комнате и побежал на кухню рыться по холодильнику и шкафам в поисках небольшого продолговатого предмета для анальных приключений. Кандидат определился быстро - длинная, кривая морковка, найденная в мойке под раковиной, вся ужасно грязная, с прилипшими комьями земли. Мыть было влом - дело не ждало. Очко ужасно свербило, член напряжен до предела. Я вытащил из кухонного ящика целлофановый пакет и завернул в него морковку. Сойдёт. После этого я сразу закрылся в ванной, встал на колени и начал вставлять жёсткий корнеплод. Шло очень туго. Я вытащил морковку, хорошенько намылил пакет и вставил снова. Пошло лучше. Сначала было крайне неприятно. Очко горело и яростно сопротивлялось. Было такое ощущение, будто я сру на пол. По мере углубления, стало даже больно. Член сморщился и упал. Мне захотелось закончить свой эксперимент, но соблазнительно-жгучее ощущение постороннего предмета в жопе меня снова возбуждало. Я подождал, пока анус привыкнет. Член снова начал набухать. Когда морковь погрузилась внутрь почти вся, я начал осторожные поступательные движения. Мне это начинало нравиться. Через пять минут я уже во всю скакал на этому кривому стержню, держа его за край пакета и яростно надрачивал. В какой-то момент что-то пошло не так: острый конец морковки прорвал тонкую стенку пакета, и та начала выскальзывать из моих рук. Сначала я не понял, что произошло и резко дёрнул за пакет. Пакет остался у меня в руках. Морковь скрылась в коричневой пучине. Меня прошибло холодным потом. Дикое возбуждение мгновенно сменилось чувством крайней тревоги. Я вскочил на ноги. Тупой предмет внутри немного холодил толстую кишку. Мне стало страшно. Страшно не от того, что я могу себя покалечить. Страх разоблачения пугал больше всего. Сердце бешено колотилось в груди. Мне нужно высунуть этот посторонний предмет из очка самостоятельно, во что бы то ни стало. Я засунул два пальца в анус и попытался подцепить овощ.
  Скользкая хуйня никак не давалась в руки, скрываясь всё глубже в толстой кишке. Это напугало ещё больше. Я сел на унитаз и начал напряженно тужиться. Внутри что-то поползло на выход - медленно, но верно. Это обнадёжило. Через минуту край морковки уже слегка выглядывал из ануса, но дальше выходить не хотел. Подцепить его было всё так же нелегко - при любой попытке он снова скрывался в прямой кишке. Я запаниковал, снова прибежал на кухню и начал шариться по ящикам в поисках подходящего предмета, который помог бы мне извлечь эту ненавистную морковь. Штопор? Вилка? Нож? На всякий случай, я взял всё и снова закрылся в ванной комнате. В эту минуту я услышал, как в замочной скважине входной двери поворачивается ключ. "Штирлиц никогда ещё не был так близко к провалу", - подумал я, и дрожь прошла по всему телу. Должно быть, мать пришла на обед. Точно, она. Я услышал её голос. Она говорила по телефону. Шум в коридоре, шуршащие молнии сапог, и приближающиеся к ванной шаги. Я защёлкнул ручку двери как раз вовремя. Она сразу же провернулась.
  - Занято! - кричу.
  - Ладно, всё, пока, - услышал я глухие слова, сказанные телефону, и потом голос обратился ко мне: - Ты там срёшь, что ли?
  - Нет, просто так заскочил посидеть.
  - Не хами! Вылезай быстрее, я не могу больше терпеть!
  - Я тоже! У меня понос.
  - Я тебя поздравляю. Выйди на пять минут, и потом можешь хоть до вечера там сидеть.
  - Нет, мам, ну вообще не время щас, я только сел! Подожди сама, я скоро выйду.
  Мать вздохнула и пошла на кухню разогреть поесть.
  Меня всего трясло. "Полный пиздец", - подумал я, взял в руки вилку и начал копаться в жопе. Ничего не получалось. Я сижу здесь, голый, и даже прикрыться мне нечем, чтобы выйти и продолжить операцию по спасению морковки позже. В панике мои мозги полностью отключились. Единственное, что сейчас заботило меня - это морковка внутри, и ничто больше не могло перекрыть эти навязчивые мысли. Я начал осторожно ковырять сфинктер кончиком ножа. Через пять минут я трясущимися руками расковырял свою жопу до крови и уже чуть не плакал.
  Было больно и страшно. Мать снова тарабанит в дверь.
  - Да-да-да, - единственное, что я смог произнести дрожащим голосом.
  - Балда! Ты выйдешь сегодня, или нет?
  - Щас. Щас. Немного.
  Я отбросил нож и вставил штопор. Я не знаю каким чудом, но мне наконец удалось подцепить морковку, немного вытащить наружу и крепко подхватить её пальцами. Пока я её вытаскивал, грубые комья земли ещё больше расцарапили очко. Боль была дикая. "Надо избавиться от улики", - подумал я, и первое, что пришло мне в голову, это покрошить этот обосраный елдак и смыть в унитаз. Куски елдака упорно не желали смываться, всплывая вновь и вновь. Плавающие куски овощей в толчке смотрелись слишком подозрительно, и я начал их вылавливать, мыть под душем с мылом и есть.
  "Лежащие на полу столовые приборы тоже смотрятся не особо гармонично" - подумалось мне, и я, наконец, смог трезво рассудить, куда их можно спрятать. Я открыл крышку смывного бачка и скинул туда говёный пакет и все острые предметы. С ужасной злобой я подумал, что там же могла бы на время спрятаться морковка, но было уже поздно.
  - Ты чё там ещё, и помыться решил?! Ты охренел? Вылазь быстро, я сейчас дверь выломаю!
  - Да на мне одежды нет! Я шёл сперва в душ, потом мне захотелось посрать, - на ходу начал выдумывать я всякий бред, - а полотенце я не взял! И трусы тоже. Принеси мне одежду, и я выйду сейчас.
  Я встал под душ и начал смывать текущие по ногам струйки крови из ануса. Ещё одна проблема, которую надо как-то скрыть от посторонних глаз. Мать вернулась.
  - Какого хера у тебя на компьютере включены какие-то бабы с членами?! - услышал я дикие крики из-за двери.
  - Блять! - вырвалось у меня, потому что я совсем забыл о включенном проне.
  - Ты охуел? Ты там Дуньку Кулакову гонял в ванной, что ли, да ещё и на такое? Я-то думаю, на что весь трафик наш месячный за три дня уходит? Ты знаешь, какие нам счета за интернет приходят? Погоди, идиота кусок! Отец придёт вечером, он из он тебе вломит звездюлей! Мы тебе компьютер не для порнухи покупали, а чтобы ты экзамены нормально сдал, чтобы образование хорошее получил, стал человеком! Ты вообще помнишь об экзаменах? Когда ты вообще в последний раз книжку в руки брал?...
  И началась вечная шарманка поучительных историй. После вечерней порции неиллюзорных опиздюливаний от отца и полученной психологической травмы на всю жизнь, у меня надолго отбилось желание к занятию подобными вещами, но не исчезло навечно. В вуз я, кстати, так и не поступил.
  
  3.
  
  Моральное разложение поглотило меня на долгие годы. Родители, давно и окончательно забившие на меня хуй, занимались разборками между собой. Мать зациклилась на своей проебанной жизни, потраченной на непутёвого отца и ненавистную работу, отец просто бухал и неделями не бывал дома. В последний год школьного обучения я прогуливал уроки, бухал с незнакомыми компаниями, и почти всегда был один. В те годы меня ужасно раздражали люди, с которыми мне приходилось общаться. Появилась дикая ненависть к родителям, которые ебали всю жизнь мозги мне и друг другу. Я вырывался из их ужасно мерзкой бытовухи - посиделок с немногочисленными родственниками, раздающими конченые жизненные поучения о том, как ни за хуй собачий проебать свою жизнь так же, как и они. Ходил с матерью гулять по городу и паркам, куда она брала меня, чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей об уходящей молодости, проведённой с нелюбимым человеком, и постоянно плакала, полностью зациклившись на себе - такой несчастной и покинутой, и такой раздражающей и ничтожной для меня в эти моменты.
  В какой-то момент, напряжение в семье доходило до крайностей. Всё это меня так выбешивало, что я готов был выплеснуть агрессию в лицо любому, кто только осмелится ко мне подойти. В итоге, всё это оборачивалось в родительское непонимание и осуждение, отчуждённость от общества и полная апатия к окружающему миру. Я не знал, зачем и для чего я живу, не видел смысла в учёбе. Мысли о какой-либо стабильной, спокойной жизни как у большинства жителей земли выворачивала меня наизнанку. Но и как жить по-другому, я тоже не представлял. Родители во мне разочаровались. Моя пассивность и безразличие их злили, они злили меня своими поучениями. Окончательно мы рассорились из-за того, что я не смог сдать школьные экзамены для поступления хоть в какой-нибудь захудалый институт. Меня определили в ПТУ, который находился даже не в городе - за его чертой. Я мог бы жить дома и ездить каждый день на учёбу, но всё же выбрал вариант жить отдельно от родителей, пускай и в общаге. Наверное, старики только облегчённо вздохнули, избавившись от меня. Тем не менее, почти все три года обучения я висел на их шее. Я пытался устраиваться на работу, перебивался какими-то мелкими заработками, одно время кладмэнил травой и всякой химией. Но не это было главное. Казалось, что в колледже я увидел новую надежду для своей беспросветной жизни.
  В шараге я обзавёлся знакомыми, с которыми мне было весело проводить время, но это совсем не шло мне на пользу. Новые знакомые давали нюхать фен и прочую палёную химию, от которой я становился абсолютно неуправляемым. Я участвовал в каких-то содомских оргиях, просыпался утром в совершенно незнакомых притонах, или комнатах общаги, которые выглядели как притоны, и напрочь не помнил ничего за последние сутки. Апогеем пиздеца стал случай, когда мы на кухне играли в карты на раздевание. Я был тогда под чем-то особо убойным, у меня рвало крышу как у агрессивного шизофреника в самый разгар весеннего обострения.
  Прошляпившийся пиздюк с первого курса отказался раздеваться, что мне очень не понравилось. Мы с бухими парнями насильно усадили его на стул и хорошенько примотали скотчем. Я достал из кармана нож и разрезал ему одежду. Затем мы подняли стул на подоконник, чтобы всем было видно провинившегося мудилу. Эйфория безумия захлестнула меня. Я хотел издеваться и мучать пиздюка до исступления, пока тот не станет моим рабом, моей сучкой, готовой по мановению одного пальца лизать ступни моих ног. Эта мысль жутко возбудила меня. Я нашёл в одной из комнат мышеловку, и защемил опущенному яйца. Он скулил и начал умолять о пощаде, что мне только ещё сильнее нравилось. Сначала я брался за мышеловку, с силой оттягивал яйца и поджигал на них волосы. Первак визжал, умолял, плакал и захлёбывался соплями. Это доставляло мне немыслимое наслаждение. Для усиления эффекта, мне захотелось вырезать ему ножом на лбу хуй. Идея показалась мне невероятно смешной, я снова достал нож и попросил парней покрепче подержать голову жертвы. Ко мне никто не подошёл. В комнате уже давно царила тишина, но заметил я это только сейчас. Лишь я один радовался, кричал и продолжал свой сольный чад кутежа, который больше никто не поддерживал. Я обернулся. Все смотрели на меня с укором, и даже страхом. Для них я слишком далеко зашёл. В состоянии аффекта я этого не понимал, и меня удивило гробовое молчание в комнате.
  - Чего все стухли, а? Зассали чмошника чмырить?
  Я заискивающе смотрел всем в глаза, играя раскрытым ножом в руках.
  - Ты чего с ним делать собираешься? - спросил с подозрением Мишка из сорок восьмой.
  - Давайте ему хуй на лбу вырежем! Это ж охуенно! Хуй с хуем на лбу!
  Меня сдавил приступ дикого хохота, я согнулся и стал громко орать, пуская на пол слюни.
  - Чувак, тебе не кажется, что ты как-то далеко заходишь? - спросила какая-то посторонняя тня вообще не из нашей общаги.
  Её ответ меня взбесил.
  - Слушай, давай-ка нож сюда, а? - послышалось откуда-то сбоку.
  Я хотел резко развернуться в сторону этого голоса, но мне помешали четыре тяжёлые руки, которые навалились на меня со спины. Третья пара рук схватила кисть, зажимающую нож.
  - Ах вы мрази ссыкливые! - взвизгнул я. - Вы нихуя не можете дело до конца довести, вы вообще нахуй веселиться не умеете!
  На меня наваливалось всё больше людей. В приступе злости и отчаяния я хотел хоть кому-то отомстить, выплеснуть свою злобу, но уже был скован по рукам. Передо мной лишь стоял этот стул на широком подоконнике с ненавистным уродом, и напоследок я хотел отыграться хотя бы на нём. Я замахнулся ногой и со всей силы пизданул ему в промежность, надеясь напрочь отбить перваку хуй с его отвисшими от мышеловки горелыми яйцами. Мне не дали этого сделать, повалив на пол. Единственное, что у меня получилось, это с силой толкнуть его по ноге, привязанной к деревянной ножке хлипкого стула. Ножка подломилась. Стул со студентом сначала упал набок, развернулся при ударе об косяк, и опрокинулся в открытое окно пятого этажа.
  
  4.
  
  Очнулся я в холодном обезъяннике, и поначалу не помнил ничего. Я не поверил росказням мусора и решил, что этот пидор нашёл меня объёбанного где-то в канаве и специально мне дело шьёт, чтобы план выполнить, или что-то вроде того. Когда мне показали видео с мобильника какого-то студента, где я выкинул голого чувака на стуле из окна, то обомлел. Стало немного стыдно. Я всё ещё не верил в то, что животное на видео, которое не отдавало отчёта своим действиям, и есть я. В трезвом состоянии я, кажется, не смог бы творить пободные вещи. Можно было бы оправдываться сколько угодно, но тут даже отпираться бессмысленно. Есть видео, и даже не одно.
  "Ну всё, пизда тебе, Серёжа. Пакуй-ка вещички, суши сухари, тебя по этапу ведут шмонари" - подумал я. Костно-мясной фарш чувака наверняка до сих пор соскребают с асфальта под окнами общаги. Сначала я вообразил эту картину, а потом представил себя в роли опущенного петуха на зоне, где мне предстоит лет эдак десять спать в параше, а на меня будет ссать вся верхняя иерархия этого гадюшника и пользоваться моим дуплом в любое время суток, вне зависимости от моего желания. И почему я рисую себя на зоне именно петухом? Уж не потому ли, что мысли об этом ни сколько не вызывают у меня отвращения? Моё очко снова начало зудеть как в старые добрые времена счастливого детства, и я улыбнулся, как хорошему другу этому уже давно забытому ощущению.
  - Хули ты лыбишься, придурок? - вырвал меня из страны грёз хриплый голос следователя. - Ты понимаешь всю серьёзность своего поступка?
  Тебе три года светит за разбой с отягчающими! Если бы не пожарная клетка на четвёртом этаже, ты бы, наркоман, уже давно чалился в СИЗО с такими же мразями и поехал бы лес валить очень скоро. Молись своей пресвятой матери божьей, что парень отделался лишь сотрясением и сломанной ключицей!
  Мне дали вдвое меньше, да и то условку. Словом, моё очко избежало неминуемой кары правосудия, и я облегчённой вздохнул. Чёрт с ними, с обиженными. Опуститься я и на воле смогу. К вечеру меня выпустили под подписку о невыезде. В общагу вход был закрыт, из шараги меня выперли. Даже и не хочу больше идти туда. Я забрал свои скудные пожитки и вернулся в то место, где, казалось, смогу обрести своё временное пристанище - в родительский дом. И как же я охуел, когда, вернувшись домой, я узнал, что родители куда-то съебали, а хату сдали каким-то левым обывалам с противной собачкой. Телефон я проебал. Денег с собой почти не осталось. В моей груди разгорелось жгучее чувство дикой обиды от такого кидалова и предательства. К чёрту всё это. Отныне, я одиночка, и больше у меня нет связей ни с кем в этом мире.
  Я побирался как собака на улицах, у остановок и подземных переходов, пугал людей своей резкостью, нагло выпрыгивал из-за угла и клянчил деньги у всяких одиноких дамочек, которые охотно сгребут в ладонь горсть мелочи, лишь бы избавить себя от моего скверного общества.
  Волей судьбы и долгих расспросов, я смог найти себе временную ночлежку - ебучий клоповник с вонючими алкашами и прочими маргиналами вроде меня. В комнате не было ничего. Из потолка вместо лампочки торчал оборванный проводок. Облезлые, засаленные стены, а люди спят на газетах и собственной одежде штабелями. Кто хозяева этой квартиры? Куда они смотрят, когда сдают квартиру всяким отбросам?
  - А никуда не смотрят, - ответил мне смотрящий по имени Аслан, когда я задал ему эти вопросы. - Ты вообще чего тут делаешь? Парень ещё молодой, а ночуешь с этими. Что, туго в жизни пришлось? Работа есть?
  Аслан был чёрным риелтором. Под видом представителя от риелторской конторы он связывался с частниками, которые сдают своё жильё, и предлагал им свои услуги.
  Люди соглашались - прекрасно. Того же, кто отказывался сотрудничать с агентствами, брали хитростью. Я стал актёром Аслана как раз для таких хитростей. Дело непыльное. Если в объявлениях о сдаче квартиры в аренду значилось, что жильё подходит для студентов - меня купали, брили, аккуратно зализывали, надевали очки для солидности и засылали к владельцу квартиры как лицо, заинтересованное в съёме жилья. Я вёл себя как пай-мальчик, говорил о том, как я люблю свою учёбу, как мне нравится квартира, бла-бла-бла, короче: надо было показать, что ты тихий, воспитанный и чистоплотный мальчик с самыми благими намерениями. Таким реже отказывают. Если в объявлении написано - сдаю для молодой семьи, то ко мне присылали юную лань, с которой мы изображали счастливую пару, и которая очень радовалась, что, наконец, нашла себе жильё по вкусу. Когда ключи от квартиры оказывались у меня на руках, а аренда на пару месяцев вперёд была оплачена, начиналось самое интересное. Аслан сотоварищи выбрасывали или продавали всю громоздкую лишнюю мебель в квартире, городили нары, либо вообще ничего не городили, и устраивали в квартире владельца ночлежку для бичей, алкашей и гастарбайтеров. Всяко выгоднее забить однушку восемью таджиками и брать с них по три сотни за ночь, чем сдавать одному студенту сотен за пять. Если всю мазу раскрывал владелец - эту хату приходилось бросать, ничего не поделаешь. Находить новую было легко - лохов в большом городе хватало. Аслан отстёгивал мне совсем небольшой процент от прибыли и позволял бесплатно жить и спать в большом зале одной из квартир на двенадцать койко-мест. Бедно, но уже на уровень выше.
  В ночлежке кипели нешуточные страсти. Сюда селили неадекватных бухих обрыганов, которые проламывали головой хрупкие гипсовые стены, блевали на пол и на соседей. Одна молдавская пара средних лет, живущая здесь уже полгода с двумя маленькими детьми, не стеснялась даже пердолиться при посторонних средь белого дня, накрывшись тонкой наволочкой. Сперва это выглядело дико, но потом начало мне нравиться. Прекрасно наблюдать за соитием людских тел, даже если эти тела были весом по центнеру каждое. Я видел, как тонкая ткань стремительно сырела и прилипала к мокрым спинам яростных наездников. Безбрежные волны леллюлита задорно играли на волосатой жопе старательного ювелира. Его жена раскидывала свою грудь порой далеко за пределы кровати. Груди болталась и били мужика по лицу, когда она была сверху, и умиротворённо покоились в районе подмышек, когда пассия лежала на спине.
  Я наблюдал за ними сначала с осторожностью, потом с пристрастием. В конечном счёте, меня начало одолевать чувство жуткой несправедливости от того, что они занимаются сексом, а я нет. Теперь при каждом их совокуплении, я ложился как можно ближе к источнику сейсмических волн, устраивался поудобнее и начинал дрочить. Человеческая многоножка копошилась под своей тканевой кожей, а я копошил свою гусеницу под кожей натуральной, не особо отвлекаясь на смешки бегающих детей и охуевающие взгляды соседей. Впрочем, такая забава мне быстро приелась, и я начал искать что-то более интересное, дабы разнообразить свою извращённую сексуальную жизнь.
  
  5.
  
  Материал для слива спермы нашёлся быстро. Ей стала Валька-окулистка, к которой я воспылал самым неподдельным интересом. Окулисткой она стала неспроста и вовсе не по роду своей деятельности. По роду деятельности она была швеёй на ткацкой фабрике, а окулисткой её прозвали за то, что вместо левого глаза у неё был стеклянный протез. Жутко доставляло, что её протез никогда не двигался, в отличие от здорового глаза. Глазной шарик она вынимала утром из стакана с водой и вставляла перед зеркалом по умолчанию, зрачком строго по центру. В течение дня могло приключится всякое. Валька могла резко дёрнуть головой, почесать веко, чихнуть. В таком случае подвижная сфера стеклянного глаза проворачивалась в глазнице, и центральная установка зрачка сбивалась самым неожиданным образом. Зрачок теперь смотрел вверх, или вниз, либо за день вообще проворачивался кругом, пытаясь заглянуть в самые неожиданные места валькиного подсознания.
  В таком случае я кричал ей:
  - Валька, у тебя зрачок с орбиты слетел!
  - Тьфу, ёбаный врот! - психовала Валька, доставала из кармашка маленькое зеркальце и пальцем прокручивала глазное яблоко, пока зрачок не поворачивался в нужном направлении.
  Окулистка была бабой простой и громкой, предпенсионного возраста, худощавая, бодрая, с сетью морщин на коже, и впалым, беззубым ртом. Не подумайте, что я был любителем покопаться в старине, хотя такой опыт мне был бы тоже интересен, но не сейчас. Сейчас меня интересовало что-то более экзотическое - её пустая глазница.
  Ой, да бросьте! У кого из вас, чёртовы извращенцы, не было желания выебать кого-то в пустую глазницу? Уверен, каждый на моём месте поступил бы точно так же! Многие лишь мечтают об этом, а я предпочитаю воплощать свои идеи в жизнь. Как же меня всего коробило, когда я представлял, как мой хуй долбит Вальку прямо в череп! Я думал об этом несколько дней, в итоге созрел - настало время готовить окулистку к экзотической состыковке.
  - Валька, а как ты относишься к сексу? - спросил я у неё однажды вечером, когда мы сидели на лавочке у ночлежки и курили.
  - К сексу-то? Нормально, - игриво улыбнулась окулистка, задорно подмигивая мне здоровым глазом.
  Не сомневался, что эта старая карга была той ещё охотницей до молоденьких хуёв. Последнее соитие у неё было, наверное, в год моего рождения. Я помолчал.
  - А к нетрадиционному сексу как относишься?
  - В жопу, что ли? Ну я это, скажу тебе так: у меня никогда такого не было, но сейчас молодёжь такая выдумчивая пошла...
  - Ты даже не представляешь, на сколько... - нежно шепнул я и взял её костлявые пальцы в свои руки.
  Старческая кожа на Валькином лице порозовела. Она сперва потупила взгляд, затем подняла голову, и посмотрела на меня своим правым глазом, полным искренней любви. Левый её глаз безразлично смотрел куда-то вдаль.
  Кажется, я нащупал её слабую сторону и понял, в каком направлении мне нужно двигаться.
  - Ах, Валечка, - начал я, - ты даже не представляешь, на сколько тяжело в современном мире встретить такую нежную, прекрасную, и чувственную особу как ты! Такие женщины как ты, Валечка, настоящие музейные экспонаты, которые нужно хранить и оберегать...
  - О-о-ох, - таяла Валька.
  - С тех пор, как я увидел тебя, Валечка, я больше не могу думать ни о ком другом. Моё сердце принадлежит только тебе!
  - Как складно-то пиздишь... - дрожащим голосом проблеяла Валька, и положила свою голову мне на плечо.
  Я обнял её за талию и подтянул поближе к себе.
  - Ты же знаешь, на сколько молодые парни бывают горячими, - сказал я, - и как вожделенно может пылать в сексуальной страсти молодое тело. Я напряжён до предела, Валя, все мои мысли только об одном...
  Кажется, Валя меня поняла, но решила совершить слишком нежеланный для меня поступок. Она подняла голову, закрыла глаза и прильнула ко мне своими губами. Всё произошло слишком быстро. Уже было поздно отпираться, и мне пришлось играть эту роль до конца. Валькин язык резво плясал в моём рту аргентинское танго. Я прошёлся своим языком по нежным беззубым старческим дёснам. На нижней её челюсти я нащупал два ещё оставшихся коротких пенька. Из её рта жутко разило свежим говном и больными кишками, а причмокивание губ было слышно на весь двор.
  - Тьфу, блять! - донеслось с соседней лавочки. - Коля, мне противно бухать в такой обстановке, пошли в соседний двор.
  Я разъединил её губы со своими.
  - Пошли в дом, - шептала Валька, запуская свою костлявую руку мне под футболку, - будешь ебать меня как трактор!
  - Но! - заявил я твёрдым возгласом. - Сперва мне нужна прелюдия..
  - Будут тебе прелюдии! - шипела Валька, водила рукой мне по груди и облизывала шею.
  - Моя прелюдия очень специфична. На столько специфична, что даже странная.
  - Расскажи...
  - Я хочу тебя в глаз.
  Валька немного притормозила.
  - Чего в глаз?
  - Ах, Валя, ты всё прекрасно понимаешь...
  Тут Валька вытащила свои руки из-под моей футболки и посмотрела на меня крайне возмущёнными глазами:
  - Чаво-о-о-о? Извращенец! Я-то думала, нормальный мужик, а...
  - С меня лучшее крымское и незабываемая ночь, которая останется в твоей памяти надолго.
  Валька молчала.
  - Два крымского! Вино вперёд, - сказала Валька уже менее строго.
  Я пулей метнулся в магазин, и через пару минут окулистка уже хлебала первую бутылку через горло, сидя на своей кровати в ночлежке. Я тоже выпил с ней немного для разогрева.
  Потом она вздохнула, раскрыла глаза пошире, и лбом ударилась о раскрытую ладонь. Стеклянный глаз выпал ей в руку, и она опустила его в стакан.
  - Только это, давай швыдче, я ебтись скорей хочу.
  - Сию секунду!
  - Валька легла на нары. Я снял штаны с трусами, и взобрался на неё сверху. Мои яйца висели как раз над её губами. Я за минуту перевёл хуй в боевое действие и попытался вставить головку в глаз. Прикрытое веко словно плева молоденькой целки не давало мне этого сделать.
  - Да ты веко-то приподыми! Куда ж ты суёшь? - строго сделала мне замечание Валька.
  Я подцепил верхнее веко двумя пальцами за ресницы и оттянул его к брови. Передо мной открылась тёмная впадина глазницы. Я подумал о том, как удобно использовать такой недостаток в повседневности. На природе можно было бы лёжа на спине выдавить в глазницу немного сырного соуса и мокать в него картошку фри, любуясь звёздами ночного неба, или без палева таскать с собой колёса для закладок, бережно прикрыв их верхним веком. Никто не догадается туда полезть.
  Я снова вставил свой член в тёмную дырку и очень расстроился - дырка была слишком маленькой, чтобы в неё мог пролезть мой член. Я ещё немного повозил головкой по окраинам дыры и быстро понял, что это какая-то хуйня. Заманчивая идея с ёблей глаза оказалась провальной, и мне нужно было что-то придумать для того, чтобы побыстрее кончить. Долго думать не пришлось - я решил нассать ей в глазницу. Помня о том, как негативно Валька восприняла мою идею о ебле глаза, я понял, что моё желание нассать ей в глазницу она точно не одобрит, поэтому я начал ссать без спросу. Горячая водичка звонко зажурчала в тёмной ложбине, быстро заполнила её и полилась через край по щеке.
  - Ты чё, в глаз мне ссышь? - возмутилась Валька.
  - Нет. Это я так обильно кончаю.
  - Да хули ты мне мОзги ебёшь?
  - Не ебу. У меня хуй в твой глаз не пролезает.
  Как только моча закончилась, я продолжил активно надрачивать, вазюкая мокрой залупой по Валькиному лицу. Вальке всё это перестало нравиться.
  - Ты кровать мне обоссал, урод! - она начала дёргаться, расплёскивая жижу из глазницы. - Слезай с меня! Всё, никаких больше глаз, давай по-нормальному уже!
  - Да не дёргайся ты, сука! - прошипел я. - Щас сделаю всё, лежи спокойно!
  Я продолжил, и через пару минут выплеснул свою малафью окулистке на лицо.
  Валька с отвращением заохала и начала вытираться.
  Я поднялся с кровати и начал надевать трусы и брюки.
  - Ты куда? А где незабываемая ночь?
  - Да нахуй мне вареник твой тухлый не всрался.
  Я перелёг на свою кровать и захватил с собой оставшуюся закупоренную бутылку крымского.
  - Ты... Урод... Ты... - пыталась справиться Валька с пережитым шоком. - Да я милицию звать буду!
  - Зови. Расскажи им, что тебя в глаз выебали и обоссали.
  Валька ещё долго продолжала поносить меня. Она кричала матами на всю комнату, не обращая внимания на шиканья и ворчание недовольных соседей.
  - Слушай, если ты сейчас ебальник свой не закроешь, я тебе второй глаз выбью! - раздражённо рявкнул я.
  Это подействовало. Валька замолчала, и только её тихие отрывистые всхлипы обиды ещё долго звучали в ночи.
  
  6.
  
  Таким образом прошли ещё два года моей теневой жизни. Я всё так же помогал Аслану обувать лохов, подыскивал новых, искал жильцов для ночлежек. Он стал платить мне больше, и я смог снять себе отдельную комнату. Последние годы полубродячей жизни приучили меня быть непривередливым во всём. Я старался не обрастать лишними вещами, не держать мебели и громоздкой техники. Все мои шмотки помещались в одну среднюю сумку, чтобы можно было подорваться в любой момент куда угодно, при любых обстоятельствах, особенно, если в квартиру совершенно внезапно нагрянут хозяева.
  В свободное время я шатался по паркам, переулкам и пивнухам безо всякой цели. Однажды я зашёл в небольшой бар, где играли какие-то местные говнари, заказал себе пива, сел за высокий стол и увидел её. "Чёрт, какая же ебабельная сука!" - подумал я, и больше не отрывал от неё взляда в этот вечер. Она была чертовски красива. Длинные, пламенные волосы, рыжее лицо, рыжая шея, зелёные глаза и небольшая щёлка между зубов. Щёлка мне не особо нравилась, но её нежное личико и улыбку ничуть не портила. Я влюбился с первого взгляда. Она танцевала как конченая дура: мотала своим ярким хаером, слабо держалась на ногах и постоянно падала между столов. Группа закончила своё выступление. Рыжая подошла к моему столу, упёрлась в него боком и пыталась отдышаться. Я бесцеремонно ел её глазами. В какой-то миг наши взляды встретились. Мы смотрели друг на друга секунд пять. Потом она произнесла:
  - Слышь, ты не одолжишь мне денег? Домой доехать надо.
  Я немного потупил от её вопроса, потом начал шариться по карманам, хотя прекрасно знал, что денег у меня больше не осталось.
  - Да лан, - сказала она и быстро направилась к выходу.
  Не знаю, каким чудом я успел это так быстро заметить, но с моего стола резко пропал телефон, который до того как она подошла, лежал рядом с пивным стаканом.
  Я резко прыгнул за ней. Шатаясь, она шла по переулку в сторону главного проспекта. Я кинулся следом. Она поздно увидела моё приближение и успела пробежать только пару шагов, прежде чем была схвачена за шиворот.
  - Пусти, мудак!
  - Щас! Ты случайно ничего лишнего с собой не прихватила?
  - Пусти, я кричать буду!
  Я её не слушал, прижал к себе и начал лазить по карманам. Она перестала сопротивляться, начала ржать как ненормальная и повисла в моих руках.
  - Да хули ты делаешь? Встань!
  Я пустил её. Она села на колени на сырой асфальт, свернулась крючком и продолжала смеяться, громко втягивая ртом полные лёгкие воздуха.
  - Дура поехавшая!
  Я опустился на колени рядом и продолжил шмонать карманы её куртки.
  - Холодно... - еле выдавила она сквозь смех.
  - Я тебе щас ебало разобью, станет жарко!
  После этих слов рыжая совсем повалилась на землю и начала биться в припадке от смеха.
  - А-а-а, так ты в пряточки со мною поиграть захотела? Ничего, я тебя сейчас догола выпотрошу!
  Я случайно нащупал где-то сбоку твёрдый предмет, залез ей под футболку и вытащил свой телефон. Она подоткнула его под лямку лифчика в районе подмышки.
  Я отпустил её и сел рядом на бордюр. Рыжая продолжала биться в истерике.
  - Пиздец, тебя кроет... Чем ты закинулась?
  Через пару минут девку слегка попустило, и я услышал:
  - Хочешь тоже?
  В тёмном переулке за клубом, куда мы зашли, не было ни души. Она достала из кармана бумажку, в которую было завёрнуто три маленьких голубых таблетки с отпечатком клевера.
  - Чё за херь? Я таких не видел раньше.
  - Какая разница? Жри.
  - А может, ты клофелинщица? Я тебя не знаю.
  Тогда она взяла одну таблетку и проглотила сама. Я усмехнулся и съел вторую.
  - Я после второй точно сдохну, - сказала она.
  - Может, ко мне? Я на соседней улице живу. Правда, в сраной коммуналке.
  - Лучше ко мне. Но уже поздно. На такси денег нет.
  - Можем зайти в коммуналку, я денег возьму.
  - Не. Можно проще.
  Она снова повела меня в бар. В баре остались лишь убуханные синяки, которые расползлись по углам. Играла фоновая музыка. Бармен с недовольным лицом за стойкой залипал в телефон. В дальнем углу забегаловки стоял холодильник с пивосом. На стойке кассовый терминал и большая банка для чаевых, заполненная мелкими купюрами и мелочью. Рыжая подошла к стойке, кокетливо перебросилась с барменом парочкой фраз, и показала на холодильник.
  Бармен улыбнулся, и пошёл к холодильнику за пивом. Как только он отвернулся, девка бесшумно взяла со стола банку с чаевыми и направилась к выходу. Я следом.
  - Эй! - услышал я крик бармена за спиной, когда мы уже открывали входную дверь.
  - Ходу! - крикнула рыжая и со всех ног ломанулась из бара. Мы бежали без оглядки метров триста до остановки, у которой дежурило такси.
  Запрыгнули в машину.
  - Едем, едем! - сказала девка, и таксист ударил по газам, как только бармен успел добежать до авто.
  Таксисту мы сразу сгребли пригоршню мелочи и пачку бумажек, потому что меня уже начало накрывать, и всё закрутилось вокруг.
  Я вваливаюсь к ней в квартиру и начинаю раздевать уже в коридоре, попутно раздеваясь сам, как в какой-то дурацкой мелодраме. Кидаю её на кровать и начинаю стягивать джинсы. Кстати, как её вообще зовут? Да не похуй ли?
  Она хихикает, вяло пытается сопротивляться и отпихивает мои руки.
  - Ну чего ты? Подожди...
  - Нет!
  Я стягиваю с неё футболку, она не даёт - обнимает себя за плечи.
  - В душ. Надо... Мне...
  - Не надо!
  "Хуй чего у тебя получится. Я тебя по-любому выебу", - вертится в голове. Я насильно поднимаю ей руки, стягиваю футболку. У меня дико дымится шишка. Вся эта ебала с одеждой начинает напрягать, и я с силой срываю лифчик. Блять. У неё соски даже рыжие. Всё тело в канапухах до талии. Стягиваю трусы.
  - Ну нет... - пытается она ухватиться за последний клочок одежды. - Резина есть?
  - Да в пизду!
  - Нет. Нахуй, - глупо шутит она, заливается смехом, и отпускает трусы. Я стягиваю трусы и с себя, пристраиваюсь под одеялом, шарю вслепую хуем дырку. Есть! Блять, как туго идёт..
  - Целка, что-ли?
  - Не туда...
  Поднимаюсь повыше и резко вторгаюсь в раскачегаренную, влажную пещеру. Мой хуй проваливается в сочную мякоть по самые яйца.
  - Да к тебе часто гости заходят, я смотрю.
  - Чего?
  - Ничего. Говорю, что капюшоны и правда зря не захватил...
  Уже плевать. Я яростно долблю эту горячую дырку и мну поочерёдно её сиськи. Она закрыла глаза, повернула голову набок и изредка вяло стонала. Так продолжалось минут десять, и мне становилось скучно. Я развлекал себя как мог: прокручивал в голове жесткое гейское порево с трансами, дикие оргии весёлой общажной жизни и подобную чушь. В конце концов прихожу к банальному выводу, что традиционный секс в самом обычном его понимании - ужасно скучная и переоценённая штука. Зачастую, при знакомстве с девушкой ты вкладываешь так много средств, чтобы достигнуть одной единственной цели, что в итоге понимаешь: конечная цель - ничто, по сравнению с борьбой за её пизду, в которую ты вкладывал столько сил. А если ты не вкладывал в борьбу вообще никаких сил и средств, то и сама цель - это ничто, повседневная рутина, которая ничего, кроме скуки, не вызывает.
  Все эти мысли так и кружились в моей голове, и я даже приуныл. Вместе со мной приуныл и мой бобик, который начал прятаться обратно в конуру. Надо было срочно что-то делать. В моей голове крутились варианты того, как можно выпутаться из этой щекотливой ситуации, не ударив в грязь лицом.
  - Давай я насру, - внезапно сказал я.
  Рыжая открыла глаза.
  - Чего? - прыснула она со смеху.
  - Насру. Можно?
  - Туалет там.
  - Нет.
  - Что?
  - На тебя.
  В комнате повисла неловкая пауза. Я почувствовал, как моё лицо начинало гореть от того, что я сейчас сказал. Но раз уж хватило смелости затронуть эту тему, то нужно выдавить её до конца.
  - Ахахахааа! Выдавить.... - засмеялся я от своих мыслей.
  Рыжая тоже начала смеяться, но уже как-то очень натужно:
  - Бля, ты ж не серьёзно?
  Я продолжал смеяться. От одной мысли о том, что я буду срать ей на грудь, мой член снова окреп. Она смеялась вместе со мной. Я поднялся на ноги. От таблеток моя голова ужасно кружилась и всё плыло вокруг. Разум снова затуманился, и меня с новой силой начала душить эйфория.
  - Ахахах! Выдавить... Ну, щас выдавлю, - сказал я сам себе, раздвинул ноги пошире и начал садиться на корточки прямо над грудью, спиной к её лицу.
  - Ты же это не серьёзно... - смеялась она вместе со мной, и её грудь медленно покачивалась под моей волосатой жопой.
  Я начал тужиться и звонко перданул на всю комнату. Это вызвало ещё больший хохот с её стороны:
  - Ты ведь не серьёзно, - смеялась она.
  Из моей жопы начал вылезать коричневый десант, который высадился аккурат между её грудей. Сработано чётко! По животу в пупок стекала струйка мочи.
  - Блять. Ты серьёзно, - скорбно сказала она, - Всё. Больше никаких колёс. Ну нахуй...
  Теперь от её слов ещё больше засмеялся я. Я вспомнил, как один чувак из ПТУшной общаги говорил, что эта хрень с откладыванием кучи на грудь называется "Бостонский пароход". Не очень романтичное название, как по мне. "Да и вообще, срать на грудь - не очень романтично", - подумал я и так скрутился от бешеного хохота, что не удержал равновесия, упал на грудь рыжей и проехался по скользкому говну до её шеи, вымазал лицо и перевалился через спинку кровати на пол. Смех не переставал душить меня. Через слёзы я кое-как поднялся, и подполз к рыжей, проверить, как она. Она лежала на боку клубком, закрыв лицо руками, и вся тряслась. Сначала я насторожился, и подумал, что она рыдает. Когда я отнял её руки лица, то увидел, что её, как и меня минуту назад, раздирает дикий смех. Половина её лица была экипирована коричневым камуфляжным окрасом. Даже на оголившихся зубах виднелись кусочки мерзкой ваксы. Я снова прослезился вместе с ней. Через несколько секунд она начала дёргаться в позывных конвульсиях, мощным напором извергая из носа и рта густые рвотные массы. Я соображал слабо. В первую очередь мне стало жалко ковёр, поэтому, чтобы сильно не запачкать его, я подставил под её рот сомкнутую пригоршню ладоней, но осознав, на сколько это нелепо, вновь согнулся от хохота и повалился в эту оранжевую лужу под кроватью, угорая на всю квартиру.
  Так начались мои первые в жизни серьёзные отношения.
  
  7.
  
  Её звали Диана. На следующее утро мы с ней хорошо убрались в квартире, выкинули ковёр, оторвали обивку дивана и выкинули к чёрту все загаженные вещи. Её квартира была лучшим местом, в котором я бывал за последние годы. Она снимала двушку в центре с отличным ремонтом, и могла себе это позволить, нигде при этом не работая. Как? - задался я логичным вопросом. Диана была ужасной клептоманкой, и со временем смогла обратить свою страсть себе на пользу - она стала шоплифтером. Со временем у неё появились для этого дела все необходимые приблуды - специальные магниты, "кошки", и прочие нужные штуки. В основном, она щемила шмотки в сетевых магазинах торговых центров. В дорогие бутики не ходила - там охрана лучше, и народу меньше. В таких ты всегда на виду. В магазинах подешевле удобней - на выходных и праздниках там всегда много людей, сотрудники магазинов не могут бдить сразу за всеми. Без определённой цели туда не совалась - на каждую шмотку был заказ клиента, которому она сбывала краденую вещь за полцены. Случалось, что за день она могла вынести на двадцать тысяч всякого стаффа. В этом деле она стала мастером, и почти никогда не попадалась. Её секрет был прост - она была девушкой. Обычно, кража шмоток в магазине - это удел всяких обсосков, вроде меня. На девушку мало кто подумает. Особенно, если она красива и хорошо одета. Нет, бывали случаи, когда она попадалась. Каждый, кто занимается этим делом, рано или поздно попадается, особенно по началу. И зачастую, с охраной можно договориться - просто оплатить покупку. Перед принципиальными - раздвинуть ноги. Но такое, по её словам, случалось лишь раз. Она, как и я, была проблемным подростком. Со средних классов взрывала косяки, гуляла с кампанией всяких обрыганов, которые старше неё на несколько лет, рано залетела и сделала аборт. Но главное - она много воровала, часто на этом попадалась, и едва не угодила в колонию по малолетке. Её постоянно отмазывали родители. Они её били, закрывали в комнате, водили к психологу, и всё бесполезно. После школы родители отчаялись и от неё открестились. Но она смогла хорошо выехать и сама, и сейчас жила так, как ей захочется.
  Наши отношения начались как-то спонтанно, по-бытовому. Не было никаких признаний в любви, и прочей дурацкой романтики. Первые три для я ночевал у неё. На четвёртый день забрал шмотки из своей коммуналки и переехал. Она даже ничего не сказала. Первое время я продолжал работать на Аслана, но быстро понял, что теперь насчёт заработка денег могу не заморачиваться и полностью повиснуть на её шее. Не то, чтобы денег у неё было очень много, но на двоих нам хватало. Я старался не наглеть. Сначала меня по этому поводу грызла совесть. Я тоже хотел начать воровать в магазинах, но делал это неумело, нагло, без цели; хватал по многу, и всякой мелочи, которую легче просто купить, чем спиздить.
  Закончилось всё тем, что меня поймали в с кроссами за двадцать кило. Я пытался убежать, но охранники были быстрее. Они затащили меня в свою подсобку, отпиздили до кровавых соплей и держали там четыре часа, пока за мной не приехала Диана, и не выплатила деньги. С тех пор тяга к воровству у меня отпала.
  Жизнь у меня стала охуенной. С Дианой мы катались по городам, пробовали всякую новую дичь, страдали хуйнёй и ебались как сраные зайцы. Обычный секс - удел офисных крыс и всяких скучных моралфагов-уёбков, поэтому я им просто брезговал, и пытался максимально разнообразить свои извращения. В этом плане Диана была податлива, и почти всегда приветствовала мои самые ебанутые идеи. Первым делом я хорошо разработал Диане очко, чтобы с лёгкостью иметь доступ к каждой дырке её тела. Во время наших путешествий мы нескольно раз успели отпердолиться в тамбурах вагонов, в общественных парках и туалетах, в клубах, на крышах прокуренных многоэтажек, и даже на вечерней службе в каком-то гигантском соборе.
  В нашем городе мы неплохо влились в местную свинг-пати, где молоденьких сучек пускали по кругу и заливали всю комнату спермой. Особо доставляло меня сидеть в стороне и наблюдать за тем, как Диане вовседырно пихают свои члены четыре левых мужика, которых я совершенно не знаю. Я на секунду представил себя на её месте и горько жалел о том, что не имею в своём теле так много дыр. Как ни странно, подобные извращения возбуждали Диану не меньше моего. Я был счастлив от того, что в моей жизни появился по-настоящему близкий мне человек, способный принять и понять мою убогую натуру такой, какая она есть. Каждый день моя фантазия вожделела чего-то большего. Я вновь и вновь вырывался за рамки достигнутых мной извращений и пробовал всё новые инструменты для обострения и усиления сексуального влечения. Прилюдного секса мне уже было мало. Дома в ход пошёл бондаж, различные игрушки и насилие. Я связывал эту рыжую суку как кусок мясного балыка и обращался с нею как с игрушкой - плевал в лицо, обзывал конченой шлюхой и пиздил плётками, розгами и дубинками до кровавых рубцов. Она обильно текла, а после секса лежала и ревела в подушку от боли. Не обделял я стороной и себя. Я тоже любил, когда меня связывали, и испытывали на моём теле самые извращённые фантазии. Однажды я попросил Диану сделать со мной нечто такое, из-за чего я в конечном итоге всё же попал в больницу. После крайне неприятной операции я сидел в кабинете хирурга и ждал, пока тот что-то начеркает в своих бумагах. На минуту врач прервался, потупил свой взгляд в стол, и немного раздражённый, задал вопрос:
  - Слушай, пацан, ну я вот всё же не могу понять! Странных людей у нас много, всякие посторонние предметы из ануса привык вытаскивать, но зачем ты в уретру засунул железный шарик от подшипника?!
  - Хотел узнать, пролезет ли, - соврал я нелепо.
  - Ладно. Один раз ты засунул. Проверил. Но восемь штук зачем туда пихать?!
  У меня не было ответа на этот вопрос. В интернете я видел, как мужик поочерёдно засовывает в свой хобот несколько таких же шариков, потом напрягается, и под давлением мочи выстреливает их наружу. У него получилось. У меня нет.
  После короткой реабилитации я снова продолжил дикие злопыхания со своей рыжей бестией, которые в конечном итоге упёрлись в тупик. Однажды, связав её по ногам и рукам, я яростно присовывал, и мне уже не хватало экстрима. Тогда я взял лежавший у моей ноги целлофановый пакет, намотал ей на голову и туго затянул вокруг шеи. Сначала она начала тяжело дышать и медленно закатила глаза. Пакет изнутри быстро запотел. Она яростно пыталась втянуть воздух, и при каждом вдохе пакет плотно прилипал к её лицу. Она начала дёргаться.
  - Пусти! - просипела она.
  Я только крепче держал её руки и сильнее сдавил вокруг шеи пакет.
  - Дышать... не могу... Стоп... - произносила она эти слова всё тише и начинала вырываться всё сильней. Мне это ужасно нравилось. Я сдавил её тело мёртвой хваткой и продолжал яростно насиловать. Её лицо сперва побагровело, затем начало синеть. Она пыталась ещё что-то шептать, но всё тише до меня доносились её слова. Она снова подкатила глаза и начала слабеть. Я порыве животной страсти я не мог остановиться ещё пару минут, пока не кончил. Наконец я вынул из неё и отпустил обмякшее тело. Только сейчас до меня дошло, что я натворил. В голове оглушительно пульсировала кровь. Я тотчас разорвал на голове пакет. Она лежала без чувств. С уголка приоткрытых посиневших губ стекала вспененная слюна.
  У меня затряслось всё тело и застучали зубы. Я ударил её по щеке. Раз, два. Схватил её за плечи и начал яростно трясти. Она не подавала признаков жизни. Я тряс всё сильнее, а на моих глазах проступили слёзы.
  - Эй... Ты! Эй! - я снова бил её по щекам, а слёзы текли по моему лицу ручьём как у девчонки.
  Я отпустил её и в панике заметался по комнате. Единственная мысль била меня в голову: "Бежать!" Бежать без оглядки. Бежать не останавливаясь, как можно дальше, от этого ещё горячего жмура. Нет. Не может быть! Она не могла так быстро умереть. Её ещё можно попытаться спасти. Я кинулся к окну и открыл его на распашку. Холодный вечерний воздух ворвался в квартиру. Снова кидаюсь к ней. В голове полнейший сумбур из мыслей. Нужно собраться и вспомнить, что там нужно делать при искусственном дыхании. Зажимаю ей нос, с силой вдыхаю в рот воздух. Складываю руки на груди и давлю; не сильно, но резко. Раз. Два. Три. Жду пять секунд. Снова прилипаю к губам, с силой вдыхаю воздух. Опять давлю на грудь. Раз. Два. Три. Жду. Воздух. Грудь. Раз. Два. Три. Господи, надеюсь, я всё делаю правильно. Я подтягиваю тело ближе к окну и продолжаю те же процедуры ещё несколько раз. Всё. Пиздец. Теперь точно бежать. Натягиваю трусы и шмотки, достаю сумку и скидываю свои вещи. В голове уже крутится план побега и мысли о том, где я буду скрываться и как дальше жить отшельником где-нибудь в глухой Сибири, если успею туда добраться. Чёрт, какая же я мразь и редкостное мудило! Так, ладно. Где она прячет деньги? Ага, кажется, здесь. Возвращаюсь к дивану, и стараюсь не смотреть на неё. С большим трудом приподнимаю сидушку, просовываю руку глубже в угол и достаю небольшую котлету денег, свёрнутую в трубку. На первое время хватит. В коридоре обуваюсь, шарю рукой ключи в кармане и слышу из комнаты хриплые вздохи. Меня снова пробивает дрожь. Кидаю сумку и бросаюсь обратно в комнату. Она выгнулась дугой, жадно вдыхает холодный воздух и глухо кашляет. Всё её тело извивается, пытаясь освободиться от тугих верёвок. Я прыгаю к ней, разрезаю ножом узлы и крепко зажимаю в своих объятиях. С души срывается огромный камень, и всё тело моё становится ватным. К горлу опять подступил твёрдый ком.
  - Прости меня, - единственное, что я могу сказать дрожащим голосом и чувствую, как же фальшиво это звучит. Всего меня переполняет жуткое чувство вины, и я просто не могу найти слов для каких-либо оправданий, - Прости.
  - Ты убить меня хотел, мудак... - слабо проблеяла она.
  - Нет, как я мог, нет конечно, прости.
  - Почему ты одет?
  - Я это... Я так испугался за тебя, хотел бежать, звать на помощь... Прости.
  
  8.
  
  - Всё, ну нахуй, никакого больше экстрима! Ты меня точно так убьёшь когда-нибудь. Я, блять, свет уже в конце тоннеля видела, и око божье. Как же страшно было, пиздец! Больше никаких удуший, никаких избиений, я боюсь за свою жизнь! Теперь всё только в пределах адекватного, я пожить ещё хочу! - скандалила Диана и содрогалась от рыданий.
  Сперва, когда я сам ещё не отошёл от всего этого и был напуган, то оживлённо кивал и согласен был на все её условия.
  Через какое-то время страх рассеялся, и я стал более трезво мыслить. И, естественно, мне не нравились те рамки, в которые она меня поставила. Я пытался ей доказать, что этот случай был из ряда вон, что такого больше не повторится и всё в этом духе, но она была непреклонна. Что-то сломалось в ней. Она выбросила множество плёток, плагов, всякой прочей латексной хрени. Мы перестали посещать свингер-пати и больше проводили время дома, за просмотром какой-то обывательской хуйни. Всё это было мне отвратительно. Я понял, что меня навсегда лишили любимого аттракциона, и моя игрушка стала волевой и строгой на столько, что я не мог уже держать её в полном повиновении. Это начинало бесить. Каждый день обычный секс с минимумом разнообразия. Она просила меня о всяких банальных прелюдиях и ласках. Сначала я делал это неохотно. Мне казалось это каким-то наказанием. Потом я с ужасом осознал, что начинаю превращаться в какого-то простого обывателя с суточным режимом, сексом по расписанию в пределах дозволенного, вечерними просмотрами фильмов и походами по магазинам по выходным, и меня это тоже дико бесило. Мышеловка захлопнулась. Я возненавидел её за то хомячковое колесо, в которое она пыталась меня запустить, и ненавидел себя, потому что не знал, как можно остановить это. Секс стал для меня работой, которую мне необходимо выполнять в определённое время суток, именно вечером, именно в темноте. Мне казалось, что я обрастаю мхом и становлюсь ёбаным пенсионером, которому подобная жизнь отныне предписана до самой смерти. Я начал избегать секса и её, больше шататься по барам в одиночестве, пытаясь напиться и забыться. Её тело больше не возбуждало меня. Между ног у неё росла кустистая растительность. Волосы там были нежные, но такие же жутко рыжие, как и на всём остальном теле. Она следила за их длинной и постоянно подбривала под бикини, но меня начало это напрягать.
  - Сбрей свой куст на пизде. Не могу больше смотреть, - сказал я ей однажды во время секса.
  - С чего это вдруг? - спросила она.
  - Он в темноте выглядит как сраная корейская морковка. А с твоей плямкающей вагиной у меня вообще такое ощущение, будто я миску с салатом ебу.
  - Чего?! Не охуел ли ты часом? Да я из принципа её брить теперь не буду!
  - Нет, будешь.
  - Ха! Конечно.
  Такое пренебрежительное обращение ко мне я стерпеть не смог. Жуткая злоба охватила меня, и я со всей силы въебал ей кулаком под рёбра. Она охнула, согнулась и схватилась руками за живот.
  - Ты вообще ебанутый, Серёжа? Мне больно!
  Я молча встал и начал одеваться. Мне было противно находиться сейчас рядом с ней. Куда угодно, только не здесь.
  - Ты куда?
  - Пошла нахуй! - крикнул я и хлопнул дверью.
  Дальше стало только хуже. Туман любовной хуйни давно рассеялся, и сквозь него проступила серая бытовуха. Я начал прикапываться ко всему и видеть в её теле всё больше изъянов. Мне не нравились её руки. Как я раньше мог не замечать этих ужасных рук? Они были лишены всякого изящества: грубые, узловатые и жилистые, как у рабочего мужика. Она не делала маникюр и всегда очень коротко стригла ногти. "Такими руками только коров в деревне за сиськи дёргать", - думал я, и от этого становилось мне ещё противней. Пальцы на ногах тоже были ужасны. Впервые я это заметил, когда она дрочила мне ступнями - кривые, короткие обрубки. Я думал о её вездесущих веснушках, о рыжих бровях и ресницах, о часто трескающихся губах, и всё это меня изводило. Даже её дурацкая щёлка между зубов начала ужасно бесить. Мои глаза прозрели, я смог посмотреть на неё трезвым взором и всё это мне совершенно не нравилось. Я понял, что возненавидел её за то, что она перестала соответствовать моим собственным идеалам красоты и понял, что больше не буду потакать всем прихотям этой рыжей суки и буду жить так, как хочу я. Отныне каждый наш разговор сопровождался неминуемым скандалом и долгим обоюдным мозгоёбством. Во время секса я начинал её пиздить, щипать и кусать, чтобы получить хоть какое-то удовольствие от её страданий. Она возмущалась и сопротивлялась, и за это я пиздил её ещё больше и обливал гадкими словами, пока не довёл до ручки.
  В один день, когда я захотел её жестко выебать, она мне отказала. Уговаривать я её не стал, поэтому насильно за волосы вытянул с кровати, раздел и начал бить. Она пыталась сопротивляться, что только ещё сильнее подпитало мою жестокость. Я достал со шкафа бондажные наручники, приковал её руки к батарее, в вагину вставил вибратор, и надел на неё короткие шорты, чтобы не выпал. Обидчик был повержен. Она захлёбывалась слезами.
  Я торжествовал и наслаждался сладкими плодами победы. Полнейшее превосходство и абсолютный контроль над моим рабом только сильнее подогревали сексуальный аппетит. Я вытащил своего Ваньку и начал его гонять. Ближе к финишу я намотал её волосы на кулак и обильно слил ей на лицо. После этого я оделся и вышел из дома, хлопнув дверью.
  Вернулся я только под утро, изрядно пьяный и дерзкий. Бездыханное рыжее тело лежало на полу в луже мочи и выделений с поднятыми руками, прикованными к трубе. Наверное, она за всё это время кончила раз двадцать, пока в дилдо не сели батарейки.
  Я тихо подошёл, сел перед ней на корточки, и влепил звонкую пощёчину.
  - Спишь, сука?!
  Диана испуганно дёрнулась, и с трудом разлепила глаза. Она была полностью обессилена. У неё даже не хватило сил, чтобы заплакать, и она лишь тонко заскулила.
  - Между нами всё... Пусти и уходи. Видеть тебя больше не хочу.
  Я знал, что она это скажет, и даже не пытался что-то предпринять, чтобы исправить наши отношения. Они и так уже мертвы. Не было смысла что-то менять. Я не желал жить с ней той жизнью, которая так выматывала меня последние месяцы, и её слова были для меня вроде глотка свежего воздуха после сельского туалета в жаркий день. Сумка моя всегда наготове. В кармане пачка заранее спизженных денег и дальнейшая неизвестность судьбы впереди.
  К вечеру я уже чалился на своей новой квартире, которую снял на окраине города и пробивал номера тех знакомых, которые могли бы помочь устроить мою дальнейшую жизнь. А знакомый у меня был только один. Аслан настойчиво не брал трубку. Я звонил ему и весь следующий день, а к вечеру решил сгонять в ту ночлежку, где он обычно кантовался, присматривая за буйными жильцами. Дверь мне открыл какой-то лысый хрен, и я спросил у него, где я могу найти Аслана.
  - Ты чё, не слыхал? - спросил у меня мужик.
  Лысый оказался новым смотрителем, который и рассказал мне горькую сэд стори:
  - Пошла такая маза с халупы на Елизарова, что, мол, жильцы оттуда бегут. Воняет им там жёстко, терпежу никакого нет, а откуда запах идёт - хуй вообще проссышь. Ну Аслан подорвался, и туда. Обшарил всю квартиру, обнюхал всех жильцов, и ничего! А вонь и в правду мерзотная - какой-то ссаниной воняет вперемежку с говном, аж тошно. Решил он там переночевать, посмотреть, может ночью чего происходит. А потом и вправду оказалось, что чего-то происходит. Услышал он, как посреди ночи на балконе кто-то шуршит. Оказалось - Вадик, бичара местный. Он уже давно тот балкон облюбовал. Хата ведь на первом этаже, залезть легко. Ну он и приходил грубокой ночью, спал, фонил на всю округу, и сваливал ни свет ни заря, так что долго никто не мог его поймать. Короче, Аслан входит на балкон, а там тело лежит. Ну он как рявкнет, и давай бомжа ногами пиздить. Вадик со страху подскочил, и сунул Аслану финку в печень.
  "Никто не вечен", - мысленно добавил я и поплёлся к себе. Лысого мои проблемы ничуть не ебали. Он сказал, что ему работники не нужны, он и сам со всем справляется. Последняя ниточка, связывающая меня с этим миром, снова оборвалась, и я опять остался один, никому в этом городе ненужный. Без какого-либо образования я так и не смог притулить свою жопу на какую-нибудь более-менее непыльную работу, а вкалывать по 12 часов грузчиком или каким-нибудь дворником мне нахер не упало. Кажется, пришло самое время вспомнить свою давно забытую страсть, и притулить свою жопу на кое-что другое...
  
  9.
  
  Однажды у восточного мудреца спросили: "Зашкварно ли нормальному пацану брить жопу?", на что тот глубокомысленно ответил: "Если мужчина убирается в доме, значит, он ждёт гостей". Сейчас я лежал на спине у стоявшего на полу зеркала, закинув ноги едва ли не за голову, брил жопу и ждал гостя. Первый живой хуй внутри тебя, это как первая любовь - всегда очень волнительно. Через час пришёл мой первопроходец - молодой мажор с зауженными подкатанными штанами, хохолком на голове и весь такой напомаженный. Всегда знал, что подобные чуваки пидоры, тут даже дедукция не нужна. Мы долго мялись и тупили, ласкались, целовались и полоскали во рту писюны в классической установке 69. Потом он, наконец, решился. Мой анус отвык от подобного рода физических упражнений, поэтому бурение глиняных недр происходило под большим давлением, и моё очко зверски горело, однако массаж простаты получился довольно приятным, когда она начала давать сок. Несколько минут, и я уже сам с ярым желанием прыгал на кожаной флейте, и через час ждал новой, свежей добавки. За распечатку моей невинности с первого клиента я взял три косых, потом эта сумма уменьшилась вдвое, потом скатилась до тысячи. Увы, но в этом мире слишком много конкурентов, готовых работать и бесплатно. Я даже завёл своё сообщество на форуме с фотками и расписал прейскурант цен, где обозначил себя как универсал - так клиентов будет больше. Мужиков, однако, я трахал очень неохотно; больше всего доставляло, когда ебут именно меня. Клиент всё равно шёл слабо, и сумму потихоньку пришлось уменьшать. На смотря на это, у меня всё же появилось несколько постоянных гостей, которые обеспечивали мне стабильный доход, так что я мог пока существовать в этом мире. Однажды, по знакомству мне скинули номер одного щедрого пассива уже солидного возраста, который готов был платить за анонимность вдвое больше назначенного ценника. Я позвонил и договорился о встрече. Голос его показался мне подозрительно знакомым, но я не придал этому никакого значения - нужны были деньги. Когда час встречи с незнакомцем настал, я открыл ему дверь и обомлел.
  На пороге с милой улыбочкой и бутылкой хорошего вина в руке стоял мой отец. Он отрастил себе небольшую бородку и постарел лет на десять, но я всё равно узнал его сразу же по большим серым глазам и этой самой неповторимой улыбке. Моё спокойствие резко пошатнулось, но я быстро взял себя в руки, широко улыбнулся и пригласил его в дом, сделав вид, что вижу впервые в жизни. Отец, как оказалось, тоже меня узнал, но предпочёл остаться не узнанным. Он в миг стал мрачнее тучи, сурово пробормотал: "Извините. Я квартирой ошибся", и поспешил скорее удалиться. Столь неожиданная встреча всё же вызвала у меня смешанные чувства. Я всегда мечтал оттрахать этого урода по самые яйца, но он стал пассивом, и это, увы, лишь только доставит ему удовольствие. Теперь я точно знал, откуда у меня такие гены неукротимой любви к мужским членам, и возненавидел его ещё сильнее. Полгода подобной гейской практики изрядно меня потрепали. Не смотря на постоянный секс, я чувствовал себя ужасно одиноким. Как ни странно, но мне самому внезапно захотелось романтики, постоянных отношений и какой-то стабильности. Видно, я совсем уже постарел и прогнулся под эту ненавистную мне систему. За время работы я и встретил Володю, после которого сидел сейчас в душе, и с отвращением старался отмыть прилипшее, жирное говно с моего лица. Когда я закончил и вышел из ванной, Володи уже не было. На столе он оставил деньги, которые меня в последнее время совсем не радовали, потому что доставались таким уже остопиздевшим способом, но которые сейчас так мне были нужны. Причиной всему была любовь. В моём сердце снова пела и цвета весна. Наверное, так сильно, как никогда в моей жизни. Ради этой любви я готов был на всё. Я откладывал деньги для свиданий и подарков, которые дарить было сплошным удовольствием для такого милого, прекрасного создания, как моя девочка. Я оделся, взял деньги и поехал навстречу своей новой любви.
  
  
  
  10.
  
  Автобус бешено трясся на каждой яме разбитой переулочной дороги, а я сидел и напряженно сжимал свои булки, ибо чувствовал, как между ними медленно сочился тягучий кисель. Нет, с этим точно пора кончать. Ещё немного подобной растяжки моего ануса, и через него будет беспрепятственно выпадать кое-то покрупнее сгустков Володиной спермы. Автобус привёз меня на окраину города. Я прошёл пару кварталов вглубь убитых хрущёвок и сел на лавочку у детской площадки.
  Её звали Полина, и ей было шесть. Каждый день она играла здесь, почти всегда в одиночестве, в тихой печали, иногда напевая сама себе какие-то простые песенки.
  - Дядя Серёжа! - увидела меня Полина и радостно побежала к моей лавке с распростёртыми объятиями.
  - Здравствуй, Полиночка! - радостно воскликнул я. - Смотри, что я тебе принёс. - я вытащил из кармана и вручил ей большую шоколадку.
  - Уго! Спасибо, - немного смущенно сказала она.
  - Ну что, идём сегодня в парк на батуты?
  - Я не могу... - грустно сказала она и поникла головой. - Мне мама не разрешает.
  Я насторожился.
  - Почему? Ты ничего ей про меня не рассказала?
  Полина оживлённо замотала головой.
  - Она сегодня очень злая! Она сказала, что у неё сильно болит голова, и она сказала, что я сильно её бешу своим шумом. Она меня из дома вывела и сказала, чтобы я была во дворе весь день, и никуда не отходила, а то она меня прибьёт.
  - Мама что, опять вчера была пьяной?
  - Ага... Она вечером принесла в пакете свою дурацкую водку, закрылась на кухне, и кричала там всю ночь и пела песни, и даже матами ругалась!
  - Ой-ой-ой, беда... А как там бабушка?
  - А бабушка в больнице сейчас... У неё сердце больное, а когда она ругается с мамой, то у неё оно начинает болеть ещё сильнее, иногда так сильно, что её даже в больницу увозят, и ей там уколы делают!
  - Правда?! Какой ужас! - разыгрывал я неподдельный страх. - Ты ведь бабушке тоже ничего не рассказывала? Не рассказывай обо мне никому, даже друзьям! Если мама или бабушка узнают, то я не смогу больше водить тебя на карусели и дарить подарки.
  - Да, я знаю, - вздохнула Полина. - Мне бабушка всегда говорила, чтобы я не разговаривала с незнакомыми, что они все злые, но я же вижу, что ты хороший.
  - Правильно! - сказал я и улыбнулся. - Не все люди на свете плохие. Ну всё, беги играть, а я ещё приду к тебе, и мы обязательно погуляем.
  "Чистый ангел" - подумал я. И такой же одинокий и несчастный человечек, как и я. Бухающая мать, дряхлая бабка, и больше никого. Что может быть лучше?
  Полину я пасу уже пару месяцев. Впервые мы с ней встретились в этом самом дворе, когда я ещё зимой здесь искал под забором закладку, но так и не нашёл, а вместо этого обрёл нечто большее.
  - Дядя, вы что-то потеряли? - спросила она меня, когда я всё яростнее копал этот чёртов грязный снег.
  Я повернулся, и увидел её светлое личико, белые волосы, выбившиеся из-под шапки, голубые глаза, маленький носик. "Какая милая, сердобольная девочка", - подумал я, и с тех пор её нежный образ ни на день не выходил у меня из головы. Мы разговорились. Она была такая открытая, доверчивая, даже слишком. Казалось, в ней воплотилось всё добро этого грязного мира. С тех пор я часто навещал её, мы много общались, ходили гулять за ручку, есть мороженое в кафе. Наверное, все думали, что она моя сестра, быть может, даже дочка. И вот теперь я как никогда близок к ней, и меня переполняют самые яркие чувства на свете, самые незабываемые переживания и сильное влечение. Я не мог удержаться. Я снова сел на лавочку, снял с плеч ветровку и положил её на свои колени. Под ветровку я запустил руки и начал заниматься своими похабными делами. Я представлял Полину голой. Эти совсем ещё маленькие, плоские сосочки, эти тонкие, стройные ножки и нежнейший, розовый бутон между ног. Я думал о том, как буду ласкать эту бархатную кожу, нежно щекотать языком её шею, спускаясь всё ниже и ниже, к сладкому запретному плоду, а потом медленно войду в эту соблазнительную, неподатливую плоть, и буду самым первым в её жизни мужчиной. Боже, у неё такой маленький ротик... Как только туда сможет пролезть мой толстый член? Наверняка пролезет, и это будет незабываемое ощущение. Думая об этом, я испытал невообразимо сильное наслаждение, и по моему телу прокатилась мощная волна оргазма.
  Если только одни мысли о ней доставляют мне столько удовольствия, то что же будет, когда мы сольёмся вместе?
  Тут рядом со мной на лавочку села толстая советская тётка, и начала есть мороженое. Она подозрительно покосилась на меня и поставила между нами свою чёрную квадратную сумку из кожзама. Она всё сидела, косилась ещё несколько раз, и потом на всякий случай отсела чуть подальше, пододвинув к себе эту убогую сумку. Сама её натура излучала жуткую неприязнь и начала меня раздражать.
  - Уважаемая, скажите, вы мороженое где-то там брали? - спросил я и головой кивнул за её спину.
  Тётка сначала растерялась, оторвалась от поглощения мороженого, обернулась, и показала рукой:
  - Вот, проходишь, и за углом этого дома будут киоски...
  Пока она объясняла, я застегнул ширинку и незаметно вытер продукты своих извержений о её квадратную сумку.
  - Спасибо, - сказал я, и направился в сторону главной улицы. "Ещё немного, - думал я. - Уже совсем скоро, Полиночка, ты будешь моей".
  
  11.
  
  Я долго готовился к этому дню. Долго искал укромное местечко за городом далеко в лесу. Долго рыл большой котлован, отвозил землю на тележке, делал из брёвен обсадку подвала и потолок, плотно застелил его пожухлым дёрном. Внутри подвала было уютно и слегка прохладно в дневной зной. У стены стояло просторное ложе. Стены я оббил старыми коврами и мягким тряпьём, и даже провёл электричество - приволок пару машинных аккумуляторов и навешал на потолок небольших лампочек и гирлянд. Всё было готово. Последние несколько месяцев моё очко только лишь и работало для осуществления этого грандиозного плана - спасибо за гениальную идею поп культуре. Меня распирало от самодовольства и гордости за своё прекрасное детище. Не хватало только лишь больших очков и усов для полнейшего амплуа педофила. Я не стал сильно париться над интерьером комнаты. Если нежному цветочку моей девочки понравится знакомство с моим длинным, мохнатым удавом, то для последующих с ней встреч я обставлю комнату так, как только того пожелает моя юная пассия. Я думал о таком исходе с наслаждением, хотя прекрасно понимал, что этот поворот событий является более чем глупым вымыслом, из ряда сказок и мифов дрейней Греции и притч царя Соломона. Вообще, маленьким детям не особо нравится, когда какой-то незнакомый взрослый дядька пытается болезненно проникнуть в них своим большим эрогированным фаллосом, только если психологически не готовить их к этому заранее. Увы, психолог из меня хуёвый, поэтому я даже думать об этом не стал - боялся только испортить наши с ней тёплые отношения. Моё сердце таяло в любовных грёзах, а мозг упрямо твердил: "Чувак, ты ебанулся? Один перепихон с ней, и тебе пизда". Я отметал эти тормознутые мысли куда подальше. Меня напрягает быть постоянным рабом своих психологических барьеров и всегда думать о последствиях всех поступков. Плевать, что будет потом. Если она будет кричать - пускай. Её отсюда никто не услышит. Её труп будут искать очень долго в такой глуши, а алкоголичка мамаша даже не сразу спохватится о пропаже плода своих чресел в кураже пьяного угара. Похоже, мой мозг уже давно решил всё заранее. Я просто придушу это милое создание, но в отличии от той рыжей суки, возможно, буду грустить об этом до конца своих дней. Прости, дорогая Полина, но сегодня выживет сильнейший.
  - А там игрушки есть? - вырвал меня из глубоких рассуждений высокий девчачий голосок.
  - Нет, Полина, - честно ответил я, - я специально не стал ничего делать с этим домиком и хотел, чтобы ты сама всё в нём украсила так, как ты захочешь. Если хочешь, я даже подарю тебе его! Мы будем вместе приходить туда и играть. Ты можешь принести туда все свои игрушки, а сегодня я взял с собой целый рюкзак с едой и сладостями. Сейчас мы придём и весь вечер будем смотреть с тобой мультики.
  - Ого! Там есть телевизор? - удивилась девочка.
  - Нет, но у меня есть с собой ноутбук, а в нём куча мультиков. У меня и игры есть. Тебе нравятся играть на компьютере?
  - Я не знаю... - сказала Полина виноватым голосом. - Мне мама не хочет компьютер покупать. Она мне даже телефон не покупает, а у Машки уже есть, такой большой, мы с ней рыбок из аквариума ловили, а ещё бриллианты собирали! У неё в телефоне ещё кот есть...
  Мои мысли снова провалились куда-то глубоко в себя. До землянки было ещё далеко, а в моей голове уже бешено вертелись события грядущей ночи. Я представлял, как голая Полина послушно раздвигает передо мной свои ножки и я туго вхожу в её тонкую щель - словом, всё это и многое другое банальное, что я проигрывал в своей голове уже тысячу раз, но сегодняшние мысли были особенными, потому что через несколько часов они должны подкрепиться долгожданной практикой. Всё моё тело ныло в ожидании и позывах сексуального голода. Я просунул одну руку в карман и стал придерживать рвущийся из штанов дикий стояк.
  На улице начинало темнеть. Я пытался поддерживать с Полиной веселую и непринуждённую беседу, но она стала уставать, волноваться и хныкать:
  - Ну скоро уже?
  - Скоро, Полиночка, скоро! Осталось уже совсем чуть-чуть.
  - Как долго тянется это чуть-чуть... Тут уже темно в этом лесу, и страшно. Я устала. Пошли домой.
  - Нет, уже поздно. Мы почти пришли.
  - И мы пойдём домой ночью? Мне страшно...
  - Мы останемся в домике. Там тепло и хорошо. А утром сразу же вернёмся домой! - сказал я с наигранным задором.
  Полине вся эта херня вообще не понравилась. Она замедлила шаг и начала хныкать.
  - Я хочу домой... Меня мама будет ругать, если я не вернусь..
  Начинается. Это нытьё просто бесит меня, но я пока держу себя в руках. Я резко останавливаюсь, опускаюсь на колени, обхватываю Полину за плечи и пристально смотрю ей в глаза.
  - Полечка, милая, потерпи, - старался говорить я жалостливо и умоляюще, но моё нетерпение и возбуждение выбивали из голоса строгие, резкие ноты, - дядя Серёжа ведь так старался! Я так долго строил этот домик специально для тебя, чтобы пришла Полиночка, играла и вспоминала обо мне, и радовалась. И теперь, когда мы уже почти дошли, когда уже домик почти видно отсюда, ты хочешь уйти!
  В потупившемся, виноватом взгляде Полины блуждали поблекшие искры сомнения. Я уже окончательно похоронил мысли о хорошем исходе этого вечера. Полина всё пустила по пизде, и теперь она будет ныть постоянно, и чтобы я сегодня не делал, её настроение не улучшится, пока она не окажется дома, где светло и относительно безопасно чувствует себя её сознание. Я понял, что после этой ночи мы уже точно не останемся друзьями, и теперь в моей голове витала лишь одна мысль - заманить её в землянку любой ценой, завершить начатое - сегодня, или никогда.
  - Зачем ты обижаешь меня, Полиночка? - пускал я в ход любые уловки, чтобы удержать её рядом с собой. - И тебе не стыдно? Я ведь так старался, а ты просто хочешь взять и уйти! Я тебя и на карусели водил, и в кино с тобой ходил, мороженым сколько раз угощал, а ты ради меня не можешь поиграть в домике, который я строил для тебя так долго, хотя бы пять минут!
  Полина стояла предо мной и изредка всхлипывала, уронив голову на грудь. Видно было, что она испытывает сильное чувство вины и не знает, что сказать.
  - Но мы ведь можем вернуться завтра... - неуверенно проблеяла она, мусоля в руках подол своего летнего платья.
  - Хорошо! - строго отрезал я и остановился. - Пошли обратно. Но знай, что если сейчас уйдём, то мы с тобой больше не друзья!
  Наступило напряженное молчание. Для пущей важности я сложил руки на груди, обиженно задрал подбородок и смотрел куда-то в сторону. Полина изредка шмыгала носом, а я уже думал о том, что если она выберет идти домой, то я наброшусь на неё и выебу прямо здесь, и ничто меня не остановит.
  - Ну только если на пять минуточек... - услышал я её тонкий, слезливый голосок.
  - Конечно, пять минут! - сразу же оживился я. - Мы только вот придём, поедим, мультики посмотрим... Но можем и не смотреть! Пять минуточек, и побежим обратно.
  Уже через двадцать минут мы добрались до укрытия, и мои ноги плясали в припадочной тряске, как у неуёмного кобеля, который только залез за суку и пытается засадить в неё свой красный, венистый пистон.
  - Ну вот и всё. Пришли!
  Я поднял замаскированный люк подвала.
  - Идём, идём, - взял я за руку мою Полину и шагнул по ступенькам вниз.
  Только нога моя коснулась земляного пола подвала, как сразу же ослепительная молния белого света ударила в глаза. Я машинально хотел заслониться от него рукой, но её кто-то встретил в воздухе и заломил чуть ли не за лопатку, и сразу в живот прилетела мощная подача тяжёлого ботинка. Я упал на колени и стал ловить широким ртом внезапно куда-то пропавший воздух, а взгляд впёрся в несколько пар стоявших у моего тела сапог.
  - Уведи девочку, - услышал я глухой бас.
  - Дядя Серёж...
  Последнее "а-а-а" Полины в секунду взвилось куда-то вверх и стало доносится словно через толстый слой ватного матраса. Над головой глухо хлопнул толстый люк землянки и мне за шиворот посыпался мусор.
  "Всё, пиздец, Серёжа. Какая там статья? Лет десять, наверное. Хотя, какие у них доказательства?" - вертелось у меня в голове.
  Крепкие руки резко рванули меня за шиворот вверх, как кошака, и поставили на ноги.
  - Ну что, голубок, допрыгался? - обратился ко мне чей-то голос, обладателя которого я толком сначала не мог рассмотреть из-за слепящешо света прожектора. - Любишь кого помоложе? Ты чё, говно, неужели ты думал, что тебя никто не видит в городе, и всем похуй, что ты с малолеткой по дворам затираешься? У нас компромата хватит, чтобы твоё очко многие годы на зоне рвали.
  У меня отлегло от сердца. Это были не менты, и не ОМОН. Я с трудом разглядел расползающиеся силуэты уродов. Что-то чёрное на голове. Балаклавы? Тёмные водолазки, на некоторых какие-то говнарьские затёртые штаны с цепями и скиновские высокие берцы. Да, это точно не менты. Какие-то местные герои-любители, возомнившие себя вершителями правосудия и охотниками на педофилов. Такие только пугать умеют, да представления на камеру устраивать. От этого пафосного спектакля мне стало так смешно, что я аж хрюкнул, пытаясь подавить позывы хохота. Лучше их не провоцировать, а то пиздить начнут. Я не очень люблю, когда меня пиздят, особенно по лицу.
  - Что вам от меня нужно? - пытался я играть роль невинной овечки.
  - Только лишь жестокого возмездия.
  Тут я уже не мог сдержаться и рассмеялся во всю.
  - Боже... Возмездия... - давился я от смеха, всё ещё ощущая острую боль в животе. Какие вы долбоёбы... Более пафосной хуйни даже в американских боевиках не слышал.
  Сколько им? Восемнадцать? Двадцать? Я вспоминаю себя таким же, когда учился в своей шараге.
  - Жестокого возмездия! Хо-хо! Мочу пить меня заставите? Или письку резиновую целовать? А может хуй вам всем по кругу отсосать? Я знаю, вы любите, когда вам мальчики сосут...
  - Мы тебя кастрируем, - услышал я всё тот же, только ещё более спокойный бас.
  Я на секунду заткнулся, переварил инфу, и усмехнулся опять.
  - Нихуя у тебя шуточки, братан. Признавайся, в Кривом зеркале выступал?
  Мне никто не ответил. Лишь на несколько секунд в подвале повисла мёртвая тишина. И тут безмолвие нарушил мягкий баритон:
  - Ладно, давайте начинать.
  Резко вся обстановка вокруг меня пришла в движение. Яркий прожектор отпрыгнул к стене, а в центр комнаты выдвинули большое ложе. Железная хватка сильных рук безо всяких усилий развернула меня кругом и опрокинула на кровать как тряпичную куклу. От таких быстрых смен событий я на столько охуел, что сначала даже не пытался сопротивляться. Падая на кровать, я краем глаза видел, как сбоку, на неведомо откуда взявшийся раскладной столик чьи-то руки опустили небольшой, чёрный чемоданчик. Сухо щёлкнули защёлки и на свет был извлечён толстый рулет белой ткани. Рулет развернули, и его стальные внутренности ярко блеснули хромом скальпелей, ножниц, зажимов и всякой прочей медицинской хуйни. Только сейчас я осознал всю серьёзность ситуации и почувствовал такой страх, что яйца мои мгновенно сжались в две крошечные, сухие изюмины. В ту же секунду вся шерсть на моём теле стала дыбом и лоб начал сочиться холодным потом.
  Я резко захотел вырваться, отбиться, убежать, но грубые ладони крепко держали мои руки, стягивая их тугими ремнями. Мне начало казаться, что я вот-вот поседею.
  - Да вы чё, блять, суки!! - заорал я. - Вы же меня наёбываете, это не серьёзно, хули за беспредел?
  - Это мы-то за беспредел? - услышал я голос откуда-то сзади. - То есть когда ты хочешь выебать лолю, это нихуя не беспредел? Ты не охуел, дядя Серёжа?
  - Да кто-кого выебать хочет, это племянница моя, мы гулять пошли, вы чё?
  В комнате пару человек хохотнуло. Боковым зрением я видел, как из чемоданчика на свет продолжают извлекаться шприцы, какие-то склянки с жидкостями и пена для бритья.
  Мне никто не ответил, и я лишь почувствовал, как с моих ног расшнуровывают ботинки и растёгивают штаны. Я заорал, засучил ногами что было сил и случайно переебал кому-то в череп.
  В ответку мне сразу же прилетело несколько мощных ударов по почкам, животу, и чем-то большим и тупым меня от души пизданули по ебалу. В голове зазвенело, я на мгновение обмяк, и с меня стянули штаны с трусами.
  - Дёрнешься ещё раз, мы тебе и хуй отрежем! Будешь как девочка, в кустики сидя ходить.
  - Сдайте меня ментам! Отдайте им компромат на меня, меня надолго посадят, меня опустят там и так, и будут в жопу ебать, я сам пойду и сдамся, пожалуйста, только не надо этого... - меня уже трясло от рыданий, подбородок ходил ходуном, а по щекам текли слёзы. Я чувствовал, как вся моя рожа от удара наливалась кровью и горячо пульсиповала. Из-за кома в горле слова проглатывались, и каждое давалось с трудом. По бокам мои согнутые в коленях и раздвинутые в стороны ноги крепко обхватили и держали двое человек, трений брил яйца, и я чувствовал как холодный металл бритвенной головки скользит по бугристым изгибам промежности.
  - Ты смотри-ка, какое милое гнёздышко он тут свил себе! - проигнорировал мои мольбы голос, в котором стали слышны ноты издевательского задора. - Ковры, фонарики. Сколько сил и времени потрачено впустую... А место какое тихое, глухое! В таком никто не услышит пронзительные крики маленькой девочки.
  - Аааааааа!!!! - заорал я и задёргал всем телом. Я орал с такой силой, что почувствовал, как моя рожа наливается краской ещё сильнее, а на висках проступают поджилки. - Суки!!! Убиваааают!! Аааааааааа!!
  - Аааааааа!!!! - ещё громче перехватил мой крик голос и кто-то постучал по потолку. - Оооооо!!! Ууууууууу!!! Лёхаааа, его убиваююуут, ты слыыышишь?! Нет, Лёха не слышит, - через несколько секунд вздохнул голос. - Даже на шухере никто не нужен, прекрасная природная звукоизоляция. Молодец. Хвалю, - сказал этот некто и высунувшаяся чёрная рука в перчатке похлопала меня по щеке. - Знаешь, ты прав. Моча, резиновые письки, побои, унижения - это так всё по-детски, так несерьёзно. Но вот, наконец, нам выпала такая прекрасная возможность наказать педофила тем способом, которого он заслуживает! Даже жаль, что в сеть такое видео не выложишь, жаль... Столько бы просмотров было!
  - Вы все сядите! - сиплым голосом выл я. - Я вас всех сдам, вам пиздец, понимаете? Не берите грех на душу, пожалуйста, вы режете невинного, я ведь ещё ничего не сделал...
  - Ага! Но ведь хотел! Хотел! Вот ты и признался, голубчик.
  - Но я ведь ничего не сделал! Я ни в чём не виноват! Я ничего не сделал...
  - Но ведь сделал бы! Если бы мы тебя не опередили, ты бы обязательно сделал!
  - Послушай, дружище, я виноват. Оступился я, признаю, но это ведь не повод так калечить человека! Я признаю свою ошибку, я сделал ужасную глупость, но я больше не буду! Честно, я больше...
  Тут я почувствовал, как между ног что-то больно кольнуло и меня передёрнуло.
  - Не дергайся, - сказал напряженным голосом чувак, который вводил мне в яйцо шприц с какой-то хуйнёй. Я чувствовал, как между ног по плоти будто растеклась горячая жидкость. От ужаса у меня отнялся язык и я на время замолчал, наблюдая за его действиями. В разговоре я даже заметить не успел, как он закончил брить мне пах и приготовил шприц.
  После укола урод отвернулся, снял балаклаву, надел на себя белую маску, дурачкий чепчик для волос, стал натягивать перчатки и шарить рукой по столику с инструментами.
  - Да вы животные... - отошёл я от ступора. - Чем вы хуже меня, когда делаете такое? Вы конченые садисты, жестокие, злые животные, и мольбы человека для вас ничто...
  - Какие ж мы садисты? - отозвался голос позади, уже немного более снисходительный, будто он пытался меня успокоить. - Даже анастезию хорошую тебе достали. Да мы самые гуманные люди на свете. Скажи спасибо, что на живую не режем, - тут невидимая рука начала нежно гладить меня по голове и голос продолжил медленно, непринужденно и задумчиво, делая небольшие паузы между фразами, как врач на сеансе гипноза:
  - Спокойно. Скоро всё кончится, ты только не дёргайся. Врач у нас толковый, всё аккуратно сделает, зашьёт, и через часок будешь как новенький. Почти. Заживёшь новой жизнью. Начнёшь переосмысливать своё бытие, работу найдёшь, займёшься саморазвитием, будешь практиковать индийские учения гармонии, мира и любви. Ты вообще где-нибудь работаешь?
  - Послушай, - пытался я говорить заикающимся обессиленным голосом уже хоть что-нибудь, чтобы хоть как-то спасти себя, - у меня отец владелец ювелирного, у меня мать директор банка. Сколько ты хочешь? Пожалуйста, скажи, сколько ты хочешь, я всё тебе отдам! Хочешь, я на тебя квартиру свою перепишу? Или денег, на всю жизнь, только пожалуйста, не надо! Я умоляю тебя, прошу тебя, я сделаю что угодно! Умоляю вас, не надо! Будьте вы людьми, где ваше милосердие? Ты в бога веришь? Господь тебе не простит такого греха, не бери грех на душу, отче наш, ажи еси на небеси...
  - Да всё уже, всё, можешь не напрягаться больше.
  Я почувствовал, как мою онемевшую плоть аккуратными короткими мазками рассекает острый скальпель. Мне не было больно, но я отдалённо воспринимал это как какое-то неприятное тупое ощущение, словно кто-то лёгким остриём ножа раздирает чешущуюся, загрубевшую корочку заживающей раны.
  Я снова поднял крик, который перерос в дикий рёв, животный и безумный визг. Я дёргался и вырывался, хрипел и бился головой о кушетку, а неумолимые руки сжимали меня всё сильнее. Рука в чёрной перчатке влепила мне мощную затрещину.
  - Хватит скандалить! Всё кончено, назад уже не пришить, прими эту потерю как мужик и лежи смирно, пока тебя будут штопать.
  Я его не слушал, лишь бессильно содрагался и рыдал навзрыд - громко, заикаясь и захлёбываясь соплями.
  - Макс, я так не могу, - послышался голос хирурга, - у меня руки трясутся, давай ему наркоз общий сделаем, я больше не могу слышать этот визг. Я с собой эфир принёс...
  - Да хуй ему, а не эфир! Я хочу, чтобы он всё видел, всё чувствовал и понимал свою ошибку!
  - Я понимаю свою ошибку!!!
  - Заткнись!
  - Ну мы правда как животные, - продолжил хирург, - я так не могу, у меня руки трясутся, мне самому стрёмно.
  - Так. Успокойся. Вдохни поглубже, как вас там учили бороться с волнением. Вот пациент, ему нужно помочь, всё. У тебя ведь была подобная практика уже...
  - Какая подобная практика? На котах? Я ветеринар, алло! Я людей никогда не кастрировал.
  - Какой ветеринар?! Я хочу врача! Дайте мне нормального врача!
  - Да завали ты ебало, я тебя убью щас нахуй! Слушай, ты нахуя сказал тогда, что можешь? Мы ведь долго придумывали и обсуждали, что всё будет именно так. Ты сам говорил, что смотрел курсы специальные, читал литературу там всякую и сказал - хуйня вопрос.
  - Ну не рассчитал я свои возможности, ну...
  - Ну заебись, Миша! Я тебе хлопаю! Чё делать-то будем? Давай теперь вот эту хуйню, что у него уже на одной коже болтается, скотчем обратно заебеним, извините, скажем, гражданин, у Миши не вышло!
  - Давайте! Умоляю, давайте! Я в больницу хочу, умоляю вас, отвезите в больницу меня, я вам всё забуду!
  - Чуваки, харе пиздеть, - отозвался голос того, кто держал мне одну ногу, - делайте уже что-нибудь, с него кровь как со свиньи резаной хлещет, я не могу уже смотреть, мне тошно!
  - Блять... Пиздец, - услышал я тихий голос хирурга. - Она не должна так хлестать.
  - Вы же говорили, что он хороший врач! Вы обещали мне нормального врача!
  - Слушай, Макс, его в больницу надо, я, по-ходу, вену на члене задел когда он дёргался, он кровью истечёт.
  - Какая больница, Миша, ты слышишь себя?! Ебанулся совсем, я лучше этого урода тут прирежу и закопаю, чем буду за него сидеть. Думай что-нибудь, должен быть выход, ты как сосуды после сшивать собирался и кровь останавливать?
  - Так я не знал, что хуй задену! Тут продольное рассечение артерии, у меня нет с собой таких инструментов, чтобы его зашить. Проще поперечное затянуть, но для этого надо будет хуй отрезать.
  - Так хуле ты мозги мне тут ебёшь?! Отрезай!
  - Нееет, не отрезай!! Отвезите в больницу, прошу, я скажу что поранился, что сам отрезал, отве...
  Снова удар в ебало.
  - Я не буду ему хуй резать! Это уже пиздец как слишком, я не подписывался под таким...
  - То есть ты сейчас бросишь его кровью истекать, и мы просто уйдём, ты это предлагаешь? Что для тебя лучше - убить человека, или сохранить жизнь: просто ампутировать отдельный орган? Какая разница, что отрезать - рука, нога, хуй? Отрезал, зашил, пошёл гулять. Ты разве клятву Айболита не давал, или что у вас там дают в вашей сраной академии ветеринарной?
  В комнате повисло напряженное молчание, которое нарушали мои громкие всхлипы и стоны.
  - Ладно, держите его крепче, - сказал хирург и снова взял в руки скальпель.
  Руки ещё сильнее сжали конечности, а подвал вновь наполнился моим нечеловеческим рёвом. Ветеринар уверенно полоснул по плоти и небрежно кинул мне на живот окровавленный сгусток мяса, а сам старательно принялся резать член. Я охуевше смотрел на то, как мой красный кожаный мешочек начинает медленно сползать по боку живота, к краю кровати.
  - Ловите его! Ловите его!!! - завизжал я, но было поздно - яйца соскользнули и упали куда-то под койку на земляной пол.
  - Да заткните ему уже рот, наконец! - закричал мужик, который держал мою вторую ногу.
  - Бля, я больше не могу на это смотреть... - промямлил первый ногодержатель.
  - Так нахуя ты туда смотришь?! - крикнул второй.
  Первый наклонился под кушетку и выблевал примерно в то же место, где валялись мои яйца.
  Пока я визжал и ошалело наблюдал за происходящим, руки сверху в перчатках заклеили мой рот плотной лентой, затем обладатель этих рук вышел из тени, вытащил из сумки газовую горелку и железный плоский штамп.
  - Ну что, скоро?
  - Отрезать дело не трудное, сейчас зашивать начну.
  - Прижигать будем?
  - Да, конечно.
  Я ничего уже не кричал. У меня не было ни сил, ни возможности, кончились эмоции, и я понял, что поздно уже что-либо менять. Я просто лежал, тяжело всхлипывал и слёзы текли из меня ручьём. Он зашивал, наверное, часа два, может больше - небольшой отрезок времени, который казался длинной во всю мою жизнь. Они ещё о чём-то разговаривали, спрашивали о самочувствии ногодержателя, а потом я услышал реактивный звук газовой горелки, докрасна нагревающей сталь. Мои ноги раздвинули ещё шире, к ним подошёл здоровый Макс и с шипением прижёг мясную рану. Даже через наркоз я почувствовал дикую острую боль, будто кто-то вогнал мне под кожу тысячу длинных игл, и я заорал сквозь плотно заклеянную ленту. Врач стал мне накладывать между ног какую-то дурацкую толстую повязку, вроде подгузников.
  - Ну вот и всё, - инфантильно сказал мне Макс, - а ты боялся. Страху ведь больше было, правда? Пациент пойдёт на поправку и заживёт новой жизнью. Надевай штанишки и беги восвояси. Расскажи своим дружкам-педофилам свою печальную историю, они проникнутся твоей бедой, и, быть может, бросят своё гнусное дело.
  Ветеринар дал мне пакет с бинтами и таблетками обезболивающего.
  - Зря ты так боялся свой член потерять. Вот же он, никуда не делся! - сказал Макс и сунул мне в руку свёрток окровавленной марли. - Отдашь своему папаше-ювелиру, он его инкрустирует самоцветами, а мать положит в банк на депозит, и к старости откроешь свой магазин фаллосовых протезов. Будешь милосердным и добрым помощником для таких же грустных девочек как ты.
  
  12.
  
  Всё вокруг стало для меня мертво в один вечер. Полное безразличие и отчуждение от мирского бытия. Я уже не помнил себя, не знал других в образовавшемся вакууме иступленного сознания. Помню этот бесконечный лес, поле, узкие улочки дачных пригородных домиков. Я плёлся в предрассветной тишине как зомби, прижимая к груди пакет с бинтами и кровавый свёрток. Нелепо расставляя ноги в стороны при ходьбе из-за усиливавшейся боли, я дошёл до остановки и уехал в город на первом же утреннем автобусе. Сначала меня мучила обида, огромное чувство несправедливости и жестокости этого мира. Я хотел во что бы то ни стало наказать своих обидчиков - прийти в участок, написать заяву, показать своё увечье, но со стороны ментов неизбежно последуют вопросы о месте, времени, мотивах. Я хотел пойти в больницу, но мой разум так сильно захлебнулся от переизбытка внезапно нагрянувшего стыда, страха, паники, что я испугался идти и туда.
  Я ощущал себя полнейшим ничтожеством, не способным испытывать ни что другое, кроме безграничной жалости к самому себе. Всё новые чувства, подобно нарастающему валу морской волны захлёстывали меня, заставляли рефлексировать и всё сильнее ощущать свою ничтожность. После злобы и обиды на первое место моего разума вылезла жалость. Я жалел себя и жалел о том, что меня некому пожалеть. Я ещё не успел мысленно осознать всю безысходность моего положения, а слёзы уже начинали катиться по моим щекам.
  - Мужчина, вам плохо? - спросила какая-то сердобольная бабка в автобусе, но я сразу вышел на остановке.
  Только уже после, когда я приполз в свою пустую, грязную квартиру, из моей головы словно выдернули оптоволоконный провод с бесконечным потоком несущейся информации, и я ощутил тот самый вакуум внутри - без мыслей, без желаний, без сожалений и страхов. Первое, что я сделал дома - выпил пару таблеток обезболивающего, чтобы заглушить всё нарастающую режущую боль и машинально положил кровавый свёрток в морозилку. Не знаю, зачем. Может где-то глубоко, подсознательно, во мне ещё теплилась какая-то нелепая, блеклая надежда. После этого я тихонько сполз по холодильнику на пол кухни, хотел свернуться калачиком, но дикое жжение напоминало о себе, и я упал на спину, раскинул ноги на ширину плеч и уставился на одинокую, засиженную мухами лампочку, свисавшую на проводке из побеленного бетона потолка. Трудно понять, сколько часов я так лежал. Новый день за окном снова сменился ночью. В моих руках лежала пустая пачка обезболивающего, которая, казалось, уже совсем не снимает боль, что настойчиво сверлит это место. Другого определения тому, что сейчас осталось между моих ног я дать не мог. Сейчас оно было "этим местом". Ничем, которое когда-то было для меня всем, вокруг чего крутился этот ебучий, сраный мир. Наверное, я так бы и лежал на полу до полнейшего издыхания, если бы не банальные человеческие низшие потребности. Словом, мне очень хотелось и срать, и ссать, и одна только мысль об этих простейших нуждах, которые когда-то всё же придётся делать, приводили меня в ужас. Я пытался оттягивать время - неизвестно зачем. Наверное, мне хотелось полежать ещё чуть-чуть, подождать пока утихнет боль, которая только возрастала. Терпеть не было сил. Я осторожно, как черепаха в своём панцире, перевернулся со спины на конечности и медленно, на четвереньках пополз в туалет. В туалете я стал на ноги и снова чего-то ждал - ждал неминуемого, оттягивал, будто справление нужды - это последнее, что я когда-либо совершу в своей жизни.
  Собравшись с духом, очень аккуратно, трясущимися руками я расстегнул, стянул с себя штаны и посмотрел на толстую марлю памреснов, внизу которой виднелось розоватое пятно проступившей крови. Я резко поднял голову и решил больше вообще её не опускать. Мне было страшно смотреть на это уродливое место. Страшно и горько. Я поддел пальцами бинты, разорвал их по бокам на бёдрах и потянул вниз. Прилипшая к ране марля не хотела отпускать свежую кровавую плоть. Я потянул сильнее и начал выть и плакать от нестерпимой боли. "Пиздец. Какой же это пиздец", - крутилось у меня в голове, и я зашмыгал соплями и заскулил как собака. Даже на марлю смотреть было страшно. Я на ощупь свернул её и выкинул в ведро. Место обдало обжигающей прохладной, а по ванной комнате распространился лёгкий приторный запах горелой плоти и какой-то стухшей гнойной гнили. Я подошёл к унитазу и попытался сесть. Как бы я не пытался этого сделать, рана откликалась на любое движение моего тела дикой болью, и я, не пытаясь уже сдерживать себя, то орал, то скрипел зубами, яростно вытирая постоянные слёзы. Кое-как мне удалось расположиться над унитазом. Раздвинув и слегка согнув ноги, в полуприсяде, я выгнулся в позу горнолыжного спортсмена и аккуратно раздвинул руками булки. Я снова долго собирался с мыслями. Наконец, я расслабился и моча с трудом прорвалась через пульсирующую воспалённую рану, обжигая горячей струёй то, что осталось от уретры и... Чёрт, как же теперь стало сложно и больно не то чтобы выговорить, даже подумать банальное слово "член". Не могу. Дальше пошло лучше. Через несколько минут я как-то подтёрся, смыл и встал под душ. Тёплая вода стекла вниз по животу и снова обожгла неприятно и больно. За последние полчаса простых процедур я настрадался и дико измучался как Христос на кресте.
  Душевная боль и обида вновь сковали голову со страшной силой. Я упёрся лбом в кафельную стену и зарыдал. Я даже не успел понять, отчего рыдаю. В ту проклятую ночь из меня будто выжали всю злость, ненависть и агрессию, которая раньше переполняла меня, а теперь стала совершенно чужда.
  Я больше ничего не чувствовал, кроме безвольного чувства отчаяния, обиды и невосполнимой потери, которая сломала всю мою жизнь. Мне только и хотелось, что рыдать над тем, чего уже никогда не вернуть.
  - Нахуй... Зачем так жить? - шептал я в стену и даже такие привычные и обыденные грязные матерные слова казались чужими на моём языке, и будто сам голос был уже не мой, а кого-то другого. Того, кто умер прошлой ночью навсегда.
  - Зачем вообще жить? - повторил я увереннее, и эта лёгкая уверенность, казалось, придала мне сил. Я вытер сопли, продолжил мыться и краем глаза заметил под своими ногами кровавую, бледно-бурую жижу, смываемую водой и пустоту на том месте, где ещё совсем недавно что-то гордо висело.
  Раньше я легко думал о смерти. Как о чём-то таком, чего не стоит бояться. Тогда мне казалось, что я легко мог бы вспороть себе вены, или сплести удавочку, привязать её к батарее и выброситься из окна. Сейчас же, в тот момент, когда мне это стало так необходимо, я безнадёжно струсил, и после долгих раздумий понял, что никогда не смогу свести счёты с жизнью всеми теми способами, о которых раньше думал шутя. Я стал затворником, и больше не выходил за пределы своей квартиры. Две недели я практически ничего не ел, и пил как можно реже, чтобы не было лишнего повода ходить в туалет, после которого я снова начну рыдать и страдать. От голода желудок мой стянулся и почти не давал о себе знать, и, возможно, я бы так и умер от обезвоживания. Потом я начал надеялся на то, что это место начнёт гнить, и я умру от заражения крови. Я не делал себе перевязки, мне всё так же страшно было туда смотреть, но рана никак не давала о себе знать, и вроде как даже стала меньше болеть. В любом случае, на такие долгие способы умерщвления у меня совсем не было времени - скоро должна была прийти хозяйка квартиры за очередной платой, которую я не могу больше дать. Нужно морально готовиться к суициду. Другого пути больше нет. Я прочёл множество статей про разные способы и степени болезненности ухода из жизни и пришёл к выводу, что лучше всего в этом деле мне смогут помочь лишь колёса - сильнодействующее снотворное. Выпиваешь перед сном всю пачку, и на утро уже не просыпаешься. Идеальный вариант для такого жалкого труса как я.
  Увы, такие колёса без специального рецепта в аптеке не купишь, но спасибо даркнету за оказанную услугу. Я снова тянул время и ещё пару дней пиздострадал, купаясь в соплях, но время поджимало - старуха-процентщица притащится уже со дня на день. Я написал продавцу, договорился на сегодня, сгрёб свои последние деньги, оделся и пошаркал на место встречи.
  
  13.
  
  Жаркий полдень большого города плавил серый асфальт. Я сидел у фонтана на лавочке в городском парке. Пакет с колёсами у меня в руках, но я всё так же медлил. Этот день будет долгим, и я хотел расстаться с ним в самом его конце, а сейчас пошастать в последний раз по старым, знакомым улочкам, ощутить прохладную свежесть водных брызг, посидеть в тени раскидистых каштанов. Чем ближе ко мне обжигающее ощущение близости конца, тем настойчивее трусливый инстинкт самосохранения пытается подкидывать мне в голову какие-то дурацкие отмазки, пытается сохранить эту бесполезную жизнь, для продления которой уже не было никаких причин. Я запрещал мозгу думать об этом. Никогда ничего хорошего из этого не выходит.
  Время шло, а я всё продолжал сидеть и тупить, и не знаю даже, сколько я бы ещё здесь просидел, если бы к прелому запаху свежескошенного газона не подмешался кислый смрад бичарских испарений.
  - Браток, закурить не найдётся? - почти сразу же услышал я громкий хриплый голос едва ли не у самого своего уха и слегка вздрогнул от неожиданности. Ко мне на лавочку подсел грязный оборванный бомж, со слипшейся от всякого говна бородой. От его невыносимой вони слезились глаза.
  - Отъебись, - ответил я тихо и отсел на край лавочки.
  - Да ладно, чего ты такой кислый? - подсел бичара ко мне ближе. - Иду, смотрю - скучаешь. Такой одинокий весь, несчастный. Вдруг мы родственные души с тобой? Может, поговорим? Легче станет. Меня вот Вадим зовут, а тебя как?
  Встреться бы мне раньше такой Вадим, он уже давно бы лежал под этой лавкой, хлюпая своим разбитым носом, но сейчас я только потупил глазами себе под ноги и молчал, стиснув зубы.
  - Да ты никак стеснительный? Погулять вышел в лесок? А что это у тебя тут интересного в пакете? - С этими словами бомж вырвал у меня из рук пакет, повернулся спиной и начал в нём копаться.
  - Отдай, урод! - потянулся я за пакетом, но бомж изворачивался и не давал схватить себя за руки.
  - Кепочка, таблетки... Ооо, винцо!
  - Это моё! Отдай!
  - Ой, смотрите, какой голосок тоненький у девочки! Того и гляди, расплачется сейчас! Где твоя дерзость, мужик?! Ты что, яйца свои потерял? Ах, да, как же я забыл... - закричал бомж и зашёлся истерическим, безумным хохотом, - и вправду потерял!
  Я сначала даже не вник в смысл его слов и продолжил гоняться за ускользающим пакетом, но через несколько секунд меня словно ебануло током, и от осознания пах разрезала нестерпимая, фантомная боль. Невидимые пальцы сжали горло, снова выдавили слёзы, и я сам посмотрел на него безумными глазами, остолбенел от ужаса и начал заикаться.
  - Вот это переклинило тебя, ты бы ебало своё видел! - продолжал хохотать бомж и орать как петух, кудахтая и захлёбываясь.
  - Фу-у-ух... - через время отдышался бичара и начал бегать глазами по вынутому пузырьку с колёсами. - Да не переживай ты! Все мы в этой жизни что-то теряем. Я вон вообще в тридцать лет импотентом стал, и смотри, до сих пор живой как бык, и кувалдой не перешибёшь! А ты раскис...
  Я сидел рядом, всё так же остолбенело, и в который раз меня всего колотило от страха.
  - Ооо, браток, - снова протянул бомж, отрывая глаза от таблеток, - с такой панацеей у тебя два путя: либо ты очень плохо спишь в свете последних событий жизни своей, либо ты внезапно решил принять ислам, чего я допустить ну никак не могу. Я не для этого на тебя этих неуловимых борцов за права детей натравил, чтобы ты потом сдох как крыса в своей норе.
  - Натравил... - сказал я растерянно и как-то даже нелепо, и снова начал скулить, растекаясь и дрожа.
  Бомж ничего не ответил - только захохотал ещё больше прежнего и завалился на лавочку.
  Я не знал, что это за паскуда и откуда она вылезла, но сейчас для меня в нём смешались Гитлер, Сталин, Муссолини в одном лице, и тому подобные уёбки из прошлого, которые ставили раком миллионы, и мне это нелепое хуйло показалось самой опаснейшей мразью во вселенной. Я позабыл давно о своих колёсах и пакете, поднялся и хотел уже резко дать по тапкам нахуй из этого парка, но крепкая рука с силой дёрнула меня за шиворот и снова прижала жопой к лавочке.
  - Сидеть! Я с тобой ещё не договорил! Ты нахуя к ней полез? - трясла рука за шиворот и вонючие губы брызгали слюнями мне в ухо. - Нахуя ты к ней полез, идота ты кусок? Тебе сколько лет?
  - Какая нахуй...
  - Лет тебе сколько, мудила!?
  - Дв..двацодин...
  - Да неважно! Двадцать лет, ума нихуя нет! У тебя же пальцы в мусарне уже обкатаны, тебя приняли бы в тот же вечер мусора по горячим следам, чем ты думал, дебил? Они тебя прищучат, вот так вот, р-р-раз! - и бомж прописал мне по лбу звонкий, болезненный щелбан. - Да на зоне таких как ты убивают просто нахуй! Вот так вот: щёлк тебя, долбаёба! Пёрышко под сердце, деревянный макинтош, казённый крест с номером ЗК такой-то, и пизда! Р-раз тебя, - отпустил он мне третий щелбон в нос. - Ты понимаешь?
  - Да понимаю я...
  - Ай, нихуя ты не понимаешь. Значит так. Я тебе не мать Тереза, жопу твою не просто так спас...
  - Жопу спас? - блеял я дрожащтм голосом. - Это ты мне жопу так спас? Мать Тереза никому ничего не отрезала! Лучше бы меня на зоне убили, чем так...
  - Да погоди ныть, ты меня до конца дослушай, тупая ты девка! - дёрнул он меня за воротник с такой силой, что у меня чуть не оторвалась голова. - Сейчас ты поедешь со мной, я тебе на месте всё расскажу.
  - Куда? Я никуда не поеду.
  - Я у тебя не спрашиваю, я тебе говорю, поедешь со мной сейчас. Есть разговор. Пока я в таком виде, с тобой бесполезно о чём-то разговаривать. Поговорим у меня в приёмной, я тебе мазу такую прогоню, что ты, извращенец конченый, перед моим предложением не сможешь ни устоять, ни усидеть, ни пиздою пропердеть. Пошли.
  
  14.
  
  Бомж Вадим тащил меня невольно по улице как заплутавшего ребёнка. Мой пакет он выбросил в первый же мусорный бак, и мне было страшно думать о том, что будет впереди. Сам Вадим пел какую-то тупую песню про замечательную лошадь и сладкий лимонад, и иногда подпрыгивал. Мне становилось немного стыдно от того, что меня ведёт за руку вонючий и мерзкий бичара, и я стал неуверенно тянуть её на себя, чтобы высвободиться, но грубая ладонь сжимала всё сильнее.
  - Куда ты вырываешься?
  - Пусти, я сам пойду.
  Вадим только через время отпустил руку, и пошёл чуть впереди быстрым шагом, краем глаза посматривая на меня. Скоро он расслабился, стал дурачиться, и когда мимо него близко проходили люди, он специально, кромко и наигранно кричал "Кха!" будто чем-то подавился и прохожие от него шарахались, прикладывали руку к груди и вздыхали. Мы сели в полный трамвай, и вокруг нас тут же освободилось множество места. Вадим стоял вплотную к заднему ряду сидений, на которых сидело две бабки-дачницы с корзинками, направляющиеся за город. Они о чем-то болтали, но быстро притихли, стали как-то странно и притворно шариться по корзинкам и смотреть в окно. Одна из них незаметно откуда-то из груди достала платок и прижала его к носу, будто вот-вот собирается высморкаться, но никак не решится. Сообразив, что запахом их не отпугнуть, бич хрипло начал покашливать, натужно кряхтеть. Когда внимание бабок всецело переключилось на восприятие неблагоприятного источника раздражения, бомж расслабленно выдохнул, и между его ног начала расти и расползаться мокрая лужа, которая побежала по штанине на пол и в ботинки. Бабки заохали, замахали платками и тут же вскочили со своих мест. Вадим пропустил меня к окну а сам сел рядом.
  - Если бы многие на свете знали, как это прекрасно и свободно - быть бомжом! - сказал он мне в полголоса. - Бездомный - это есть конечное звено развития совершенного разумного существа после животного, человекообразной обезьяны и самого человека. Но только если этот бомж не под моей крышей, конечно же! Не многие об этом задумываются.
  Одним словом, он был ебанутым, и я снова захотел съебаться от него при первом же удобном случае.
  Удобный случай так и не представился. Он будто чувствовал мои переменчивые настроения, поэтому снова взял под руку и повёл от остановки, где нас выбросил трамвай, в сторону глухой промзоны с полукруглыми жестяными ангарами и красными стенами древних заводов с огромными окнами, заложенными кирпичом. Мы прошли через брешь в бетонной стене, огораживающей длинное здание, у входа которого валялся какой-то алкаш. Мы перешагнули через его бездыханное тело и зашли в грязное, вонючее помещение. Внутри нас встретили казаки - точнее, то нелепое подобие ряженых петухов, которых сейчас можно встретить на любой городской демонстрации или празднике. Я так понял, они тут служили кем-то вроде вертухаев: в бараньих папахах, тельняшках, некоторые в зелёных брезентовых гимнастёрках и в поношенных музейных штанах-галифе; с длинными скрученными плётками и дубинками, подоткнутыми за пояс.
  Словом, какой-то ебучий цирк с клоунами. Просторный зал вдоль всех длинных стен заставлен длинными, железными номерными шкафчиками.
  Над высоким потолком, посередине освещённого ангара висит длинная железная платформа с ответвлениями и ступеньками, которые вели к дверям помещений второго этажа. Мы поднялись по ступенькам на платформу и свернули в первую же дверь, которая была душевой. В предбаннике стояли такие же железные шкафчики, как и внизу. Вадим подошёл к одному из них, открыл, начал снимать с себя всю одежду и вешать на крючки, пока не остался голым. Болезненно морщась, он медленно, осторожными рывками оторвал от лица накладную бороду, кинул туда же. Из второго шкафа он достал тапочки, полотенце, какой-то пакет.
  - А, да! - спохватился он, когда я кашлянул, голым вышел на платформу и крикнул кому-то внизу:
  - Витёк! Отведи его в приёмную! - и снова исчез в душевой, а по ступенькам наверх быстро подскочил молодцеватый Витёк с закрученными усами, который открыл мне соседнюю дверь. Щёлкнул выключатель, медленно и тепло загорелся приятный свет и я немного охуел от увиденного. Большой зал обделан бежевым мрамором с резными колоннами, статуями каких-то богов и голых баб с кувшинами на плечах. Массивный начальственный стол, два огромных кресла по бокам, кожаный диван, искусственный камин, много статуэток на резных шкафах и куча всякой такой элитной хуйни. Меня посадили в кресло. Сначала мне казалось всё это дешёвой бутафорией с нелепым закосом под античность, но холодный камень гигантского, неподъёмного трона, который своей монолитной крепостью поддерживал мою хилую плоть, заставил уверовать.
  Я забыл обо всём, крутил вокруг башкой как в музее, а в моей голове заковыристо извивались диссонансы и сотни вопросов, которые, в общем, можно привести к одной простой фразе: "Какого хуя?"
  - Не спрашивай, - взмахнул рукой вошедший через время Вадим, будто читал мои мысли. - Просто иногда мне нужно чувствовать своё классовое превосходство, чтобы не стать таким же животным, как все они.
  Сейчас Вадим был одет просто и чисто, как какой-нибудь сельский глава колхоза: чёрная футболка, серые, подпоясанные штаны со стрелками, зализанные назад короткие волосы, стриженная, не длинная борода. После смены образа он слегка помолодел, но всё равно был уже старпёром с крохотной седой залысиной, морщинами.
  - Чего? - спросил я неуверенно.
  - О, сейчас как раз конец рабочего дня, не считая суточников, - пробормотал Вадим и взглянул на часы. - Выйдем из кабинета.
  Он подошёл к двери, открыл её. Из амбара дохнуло дикой амброзией, будто под этой запёкшейся, нагретой солнцем раскаленной крышей прирезали и оставили огромную, уже начинающую разлагаться свинью.
  Я стал на край платформы. Внизу, копашась в своих шкафчиках, шуршала и переговаривалась огромная стая из сотен бомжей, которые дико фонили своим смрадом. Бичи скидывали засаленные фуфайки, одевались в одежду полегче, но тоже такую же затасканную и дырявую, и все становились в очередь к открывшемуся окошку автомата монетоприёмника, из которого доносился глухой перезвон монет. В окошко они ссыпали мзду, которую, видимо, наскребли за день попрошайничества.
  - Так, быстро всё ссыпаем и нахуй отсюда! - заорал Вадим с платформы на весь ангар, захлопал в ладоши и начал отбивать ногою в такт: - В темпе, в темпе! Та-тара-тата-та-та! А то опять мне всю контору провоняете! Отстегнул барыши - на выход спеши! Сейчас на улице тепло, так что мне похуй, где вы там ночуете. На улице, в мусарне, в подвалах, ночлежках, все быстро вон! Все вошли? У вас пять минут, помните!
  После его раскатистых слов весь этот ужасный муравейник закопошился с двойной силой - захлопали дверцами шкафы, зашуршали пакеты, а мелочь сыпалась в пластиковую воронку монетоприёмника непрерывным потоком.
  В один момент автомат звонко и противно запищал.
  - Недобор! - крикнул вертухай, стоявший рядом и выхватил за шкирку волосатого бомжа. Бомж завизжал, замотал головой, весь согнулся вопросительным знаком и прикрылся руками. Откуда-то из толпы вынырнуло ещё два казака, и начали насильно раздевать бомжа.
  - Я всё отдам! Я всё отдам! - верещал бомж и прикрывал руками голову. - Не надо!
  Когда бомжа раздели, один вертухай начал распарывать ножом его шмотки и рыться в них. Два других повалили голого на землю, достали из-за пояса дубинки и начали пиздить по голове. Бомж пытался закрываться руками, визжал и стонал на весь ангар.
  - Опять ты, Перевалов? - закричал с платформы Вадим. - Это второй твой косяк! На третий сам знаешь, что будет.
  - Я не Перевалов! - завизжал бомж.
  - Да мне до пизды! Ещё раз, и поедешь на мясокомбинат!
  - Но я есть хочу! Что же мне есть, если все деньги сюда... - заревел он, не закончив.
  Охранник обыскал вещи и выташил из зашитой подкладки стоячего от грязи свитера несколько смятых сотен и кинул их на землю.
  - Да у нас никак маленький Бобби завёлся, который очень любил деньги! - весело крикнул Вадим, запел отвратительным голосом, и, подпрыгивая, начал сбегать по ступенькам вниз: - С рождения Бобби пай-мальчиком бы-ы-ыл... Зачем ты деньги прячешь от меня, мудила?
  - Послушайте, я...
  - Господин!
  - Послушайте, господин, это мой неприкосновенный запас на чёрный день... - униженно пытался оправдываться голый бомж.
  - А зачем тебе деньги на чёрный день, если каждый день твой - чёрный!? - захохотал Вадим. - У тебя нет вчера, нет завтра, ты живёшь только сегодня! Ты, может, этой ночью уже сдохнешь от почечной недостаточности, гангрены или цирроза, тебя обшмонают твои дружки и скинут труп в канализацию, а ты печёшься об этих жалких сотнях, зная, что я за них могу тебя вот так взять за твои патлы кутылые, и вот так вот, ебало об асфальт, вот так вот, стереть к хуям до самого затылка! - скрипел зубами Вадим и водил за волосы бомжа по бетонному полу, пока тот что-то пытался сказать, скуля и харкая кровью. Он отпустил волосы и отошёл от скрюченного сухого тела, вытер руки об платок и поправил свои растрепавшиеся волосы.
  - Но сегодня я добрый, и делать этого не буду.
  Вадим поднял с пола мятые сотни, распрямил и сунул их в купюроприёмник.
  - Ещё четыреста монет! - крикнул он окровавленному телу. - Слышишь, Перевалов? Помимо завтрашней нормы ты торчишь мне сверху ещё четыре сотки!
  - Я не Перевалов, - снова проскулил бомж и зашёлся рыданиями.
  - Да насрать! Коля, запиши его имя и поставь на карандаш, а после вышвырни нахуй вместе со шмотками и до завтра не пускай. Все остальные - у вас ещё три минуты! Шевелитесь!
  Вадим снова захлопал ритмично в ладоши. Казаки раскрутили свои длинные хлысты и начали со свистом и сухим треском хлестать ими пол, ускоряя процесс.
  Я старался смотреть на всё это представление как-то отчужденно, потому что устал уже охуевать от происходящего в моей жизни пиздеца и воспринимал всё с максимальным хладнокровием, хотя, впрочем, получалось это плохо, поэтому я вздрагивал от каждого удара нагайкой по бомжу.
  - Ты правда их на мясокомбинат? - спросил я осторожно, когда мы зашли и сели в кабинет.
  - Что? - отвлёкся на секунду Вадим от экрана ноутбука. - А, да нет, конечно. Я их дарю местным органам власти для выполнения плана.
  - Какого плана?
  Вадим вопросительно взглянул на меня из под очков, будто не понимал, почему он должен объяснять такие простые истины.
  - По раскрываемости, какого ещё? У нас, конечно, органы доблестные, с преступностью борятся, но висяков нераскрытых полно: мокруха, кражи всякие, наркотики. Им надо кем-то дела затыкать. Эти ребята кого угодно на чистосердечное расколят. Ну, знаешь, приседания на бутылочку там, пропиздоны по почкам, и готово. Главное, чтобы бичи ничего не знали. Возможность быть отправленными на мясокомбинат стимулирует их к работе куда лучше.
  - И ты отдаёшь им невинных людей?
  - Ох, нихуя себе, Робин Гуд, с каких это пор ты стал таким правильным и добрым защитником всех обиженных? - с вычурным удивлением передразнил Вадим и выпучил на меня глаза. - Ты не заболел? С каких пор тебе стало не похуй на невинных людей? Да им там на зоне, по сравнению с улицей, красота и курорт! Спят в тепле, и обед по расписанию. Им там жизнь бомжовская, прошлая, в кошмарах потом снится! Считай, что я им великую милость оказываю.
  Я промолчал. Вадим достал из шкафа телефон, на котором было несколько пропущенных. Он часто кому-то звонил, давал всякие распоряжения, вставлял словесных пиздюлей и будто забыл про меня, окунулся в работу, писанину за ноутом и прочее. Мне становилось здесь всё более некомфортно. Он так и не сказал, за каким хером меня сюда приволок, и я начинал нервничать ещё сильнее.
  Сначала я хотел ему напомнить об этом, но случайно у меня вырвались слова, которые вертелись на языке уже битый час:
  - Зачем ты убил Аслана?
  - Потому что он ебучий цыган, - сразу же, на автомате, ответил Вадим, не отрываясь от ноута.
  - И... - не понимающе затянул я.
  - Что - "и"? Этого разве мало? - сказал он всё так же отстранённо.
  - Это менты тебя от мокрухи отмазали? И казаков к тебе заслали?
  - Браво, Шерлок Холмс! Казаки всё равно нихуя не делают и деньги за это получают, пусть хоть здесь поработают.
  Пару минут помолчав, он оторвался от экрана, откинулся на спинку своего трона и сказал недовольно, будто размышляя сам с собой:
  - Цыгане... Что цыгане? Эти цыгане сраные в каждой жопе затычка. Я понимаю, попрошайничество - это у них в крови, они тоже кусочек хотят своего, кровного, хотя и знают, что эта сфера здесь уже занята. Бомжи - это мой бизнес. Это мешки с дармовыми деньгами, которые я крышую, которые я дою. Пускай занимаются скупкой краденого, чёрным риелторством, продажей чебуреков на вокзале и прочей хуйней, в которую я не лезу. А если они лезут в чужой бизнес, то должны за это платить. Аслан моих мессенджей не понял. Нужно обладать стальными яйцами, чтобы конкурировать в этом городе со мной. Кстати, о яйцах! Ты уж не обессудь, что я молчу, но я тут кинул клич водиле, он скоро подъедет, и я тебе всё расскажу по дороге.
  
  15.
  
  - Короче, евнух, - без церемоний начал Вадим, как только машина с его личным водителем выбралась из промышленных ебеней и вырулила на оживлённое шоссе, - я тебе яйца отрезал, и в благородство играть не буду. Выполнишь для меня пару заданий, и заодно посмотрим, как твоя ранка после обрезанки залатается.
  После этой странной речи он сделал паузу в несколько секунд, наблюдая за моей реакцией, потом крякнул и захлебнулся таким хриплым и громким смехом, что забрызгал мне всю рожу своими мерзкими слюнями.
  - Ну ты бы видел щас своё ебало, - сказал он, выкатил глаза, открыл рот и скривил страшную гримасу, пытаясь меня передразнить, - как же мне нравится молоть всякую хуйню и смотреть как тебя косоёбит! Бля, тебя теперь всегда так будет клинить, когда речь зайдёт о твоей отвисшей писе?
  Вадим снова захрюкал, согнулся и стал руками вытирать слёзы со своего побагровевшего лица.
  - Да ладно, не дуйся ты так сильно! Считай, что это так, дружеская ирония. Мне просто нравится тебя подъёбывать, всё равно что пиздюка малолетнего обидеть.
  После Вадим успокоился, вытер слёзы, и его лицо мгновенно стало серьёзным как у следака на дознании.
  - Ладно, к делу. Как видишь, у меня есть свой небольшой бизнес, личный кабинет, подчиненные, даже машина с водителем - как и положено почтенному мужчине. И как у любого почтенного мужчины, у меня есть своё хобби. Увлечение, понимаешь? Я, в некотором роде, коллекционер необычных эм...вещей. Нет, не так... Короче, хули мозги вертеть, я тебе не Софокл и не Гомер, чтобы дифирамбы петь, да в словеса поэтичные всё кутать. Есть у меня бордель со шлюхами, и я тебе предлагаю поработать. И очень даже неплохо заработать...
  Он снова сделал долгую паузу и несколько секунд выжидающе сверлил меня глазами, игриво закусив нижнюю губу.
  - И что же? - неуверенно спросил я, не понимая, что он от меня хочет, но идея меня уже начала пугать.
  - Знаешь, на самом деле я опять не так выразился... Мой бордель - это не обычный шлюший бордель для всяких плебеев. Это дом удовольствий для истинных гурманов и ценителей экзотики.
  Это музей с живыми экспонатами, это кунсткамера для искушенных и желающих познать неведомое... Среди моих куртизанок есть девочки без ног, девочки без рук, девочки без грудей, которым отрезали железы после раковых опухолей, есть девушки с несформировавшейся вагиной, есть с мужскими и женскими половыми придатками и девушки с членами всех диаметров, этим уже никого не удивишь. Казалось бы, что ещё почтенному мужчине нужно для счастья? Ничего? Я тоже так думал, да только недавно меня осенило: у меня нет мальчика с вагиной! Понимаешь к чему я клоню? - улыбнулся мне Вадим и заигрывающе подмигнул.
  - Ну нахер, - прошептал я и трясущейся рукой стал шарить дверную ручку, чтобы выпрыгнуть из этого бедлама конченого пиздеца.
  - Да куда ты щимишься? - злобно крикнул Вадим, обвил руку вокруг моей шеи и подтащил к себе как старого приятеля. - Куда ты на полном ходу идти собрался, дурачок ты малахольный! Скажи мне, ты башкой своей думаешь хоть иногда, или она тебе нужна только как дырка для того чтобы жрать и за щеку запихивать? Ты пойми, какой тебе уникальный шанс выпадает - опробовать все земные сексуальные удовольствия, новые извращения, и просто неописуемый спектр эмоций с помощью того нового органа, который я тебе дарю! Просто дарю, понимаешь? - громким, полным восхищения шёпотом вещал Вадим, обведя рукой салон машины, будто хотел показать мне всю необъятность открывшихся передо мной новых горизонтов. - Женская пилотка - это тебе не какая-то простая мужицкая палка - кинул и пошёл. Это сложная игрушка, со своей микрофлорой... Хотя нет, это, пожалуй, на самый приятный факт о вагине... Но всё равно! Ты даже мечтать о таком и не мог, да я даже тебе завидую! Представь, какой это вечный кайф для тебя, и какие деньги для меня, да и тебя, само-собой! Вырвешься из своей убогой нищеты, заживёшь как белый человек. Эх, я уже вижу вывеску в своём борделе: "Сегодня гвоздь программы: Неповторимый Серик - между ног большой вареник", ну, или как-то так. Мы ещё подумаем над рифмой... - продолжал воодушевлённо Вадим, а я между тем представил себе большое зеркало, у которого я стою голый с широко расставленными ногами и с вагиной между ними. Подобный образ вызвал во мне неоднозначный, но сильный мандраж. Человеку всегда очень грустно расставаться с чем-то старым, уже давно укоренившимся в его жизни. Очень грустно чего-то лишаться, особенно, чего-то неотъемлемого, что, казалось бы, всю жизнь будет с тобой. Но когда тебе предлагают что-то новое, не менее интересное взамен, жизнь начинает казаться не такой уж тяжелой и безысходной. Мне сразу начало нравиться моё новое тело таким, каким я его видел в своих видениях - было в нём что-то женственное и волнующее, непривычное и загадочное. Загадка заключалась лишь в том, что мне не было до конца ясно, какой будет моя новая вагина - с узкими губами и проглядывающим между ними язычком клитора, или пухлым пирожком, скрывающим его? С бархатной белоснежной кожей, или с лёгким смуглым оттенком ближе к промежности? А может, я отращу себе аккуратную игривую шёрстку? Словом, вариантов представлялось много, и от каждого из них сердце билось всё сильнее и волнительнее. Я блаженно обмяк, и это могло значить только то, что моё тело и душа где-то глубоко подсознательно и не вполне ещё осмысленно уже согласились на заманчивое предложение Вадима.
  Одновременно с этим, при мыслях о Вадиме меня пронизывало сильное чувство тревоги - было страшно отдавать своё тело и будущую вагину в распоряжение такому непредсказуемуму и непонятному для меня мракобесу как он. Так просто он меня вряд ли оставит и заставит держать рядом с собой в рабстве из-за того, что я ему буду вечно обязан, и эти обязательства больше всего не давали покоя. Скорее всего, Вадим заметил напряженную мысленную борьбу, отразившуюся на моём лице и сказал:
  - Тебе чего терять, я не пойму? Ссышь, что я наебу тебя? Давай так, вот честно: работаешь у меня пять лет, окупаешь все мои затраты, сам деньжат подзаработаешь, а потом пиздуй на все четыре стороны, если захочешь. Кто знает, может и я прогадал, и на тебя не будет такого бурного спроса, на который я рассчитываю. Нахуй ты нужен мне тогда? А в случае успеха ты и сам уходить не захочешь, потому что такие бабки как у меня ты ни в жизть ни на одной честной работе не поднимешь. Не слушай вопли всяких там тупых фемок об ужасах проституции и ущемлениях прав женщин. Все мои девочки работают у меня исключительно по своему желанию, и многие из них такие карьеристки, что хрен ты их с рабочего места сгонишь. А сгоняешь - так ещё и плачутся, просятся обратно. А зачем мне сороколетняя шлюха с дохлым хуём и обвисшими сиськами? Конечно, и на таких бывает спрос, но не такой уж высокий, чтобы в убыток себе содержать целый гарем пенсионерок. Зачастую, проще молодую лошадку найти, чем старой зубы вставлять, верно? Так что давай, принимай решение сейчас, или катись к херам отсюда!
  Я рассеянно кивнул, не зная что сказать, и лишь смотрел в затылок водителю, которому, казалось, все эти речи были абсолютно до пизды. Что же касается моей пизды, то мне стоило только сказать "Да", и я её обрету, а вместе с ней и деньги, неизведанные удовольствия, и новую жизнь. По ту сторону согласия меня ждала смерть, в лучшем случае нищета и отвратительное безысходное существоание простого городского обывателя-инвалида, живущего от зарплаты до зарплаты.
  - Хорошо, - сказал я и нервно выдохнул.
  - Гриша! Кончай по центру кружить, давай к клинике, - сказал Вадим водиле таким спокойным голосом, будто и не ожидал от меня никакого другого ответа.
  - К клинике? Уже?
  - А чего тормозить? Раньше очухаешься от операции, скорее приступишь к своим рабочим обязанностям.
  От такой неожиданности меня прошибло потом. Было страшно, было волнительно и ужасно стыдно показывать это изуродованное место посторонним. Я вспомнил тот ужасный день и от одной мысли о том, что меня снова будут резать, что мне снова придётся пережить эту адскую боль, у меня заиграло очко. Я не успевал морально готовиться к таким быстрым поворотам событий и хотел их отсрочить, иметь больше времени на размышления, на поднятие боевого духа и всякой прочей хрени. Меня снова раздирали эти идиотские противоречивые настроения, то побуждающие к немедленным действиям, то тормозящие принятие всяких важных решений. Сегодня мой внутренний горлопай решил, что в этом случае надо медлить, но я не знал, как сказать об этом Вадиму.
  - Мне бы отдохнуть хотя бы, после такого напряженного дня...
  - Ничего, под наркозом отдохнёшь, - спокойно ответил Вадим.
  - Я же ещё грязный, неудобно как-то..
  - Тебя вымоют перед операцией.
  - Слушай, я не готов! Как-то это слишком всё неожиданно, у меня не было времени подумать... Давай, может, завтра?
  - Нет, у тебя запись на сегодня на восемь вечера.
  - Ты записал меня на операцию, хотя не знал наверняка, соглашусь я или нет?
  Вадим повернул голову и пробуравил меня холодным взглядом, от которого мне стало не по себе:
  - Я знал, что ты согласишься. Ты уже согласился. Так какого хера ты мне комедию тут разыгрываешь? Тебе пизду ещё не пришили, а ты уже ломаешься как баба. Мы всё уже обсудили. Я плачу, ты ложишься под нож, оба мы будем в выигрыше, чего ещё обсуждать?
  
  16.
  
  Приёмный кабинет клинического хирурга сверкал такой яркой белизной, что на его фоне я казался самому себе ещё грязнее, неуместнее и даже меньше, словно высохший и скукожившийся на солнце банан. Вадим сидел за столом, в кресле напротив врача, уверенно, по-хозяйски широко расставив ноги в стороны. Я присел на соседний стул, скромно подоткнув сложенные ладони между колен и разглядывал висящие на стенах плакаты со схемами строения мимических мышц лица, женских молочных желёз и прочих неприятных в разрезе частей тел.
  - Так как вы, говорите, лишились мошонки? - мирным голосом спросил меня врач.
  Я только открыл рот, понятия не имея, что мне сказать, как меня тут же опередил Вадим:
  - Производственная травма. Видите ли, Сергей подрабатывает разнорабочим на моём строительном объекте. В тот злополучный день он спиливал толстые прутья арматуры забетонированных под фундамент свай. Я не знаю, как так получилось, но на болгарке не было защитного щитка. Сильно нагретый некачественный круг лопнул во время работы, и один из осколков с такой скоростью просвистел между ног у Сергея, что начисто срезал ему яй...эээ... Ну, его...тестикулы, не задев при этом других частей тела, - закончил Вадим свой рассказ, горько вздохнул и посмотрел на врача с таким сожалением, что казалось вот-вот пустит слезу.
  - Ужасное происшествие! - сочувственно покачал доктор головой. - Сергей, я вам искренне сочувствую. Для мужчины, тем более вашего возраста, это очень серьёзная потеря.
  Я могу понять как вам сейчас нелегко, но можно ли спросить, почему же вы решили сделать пластику вагины?
  - Позвольте мне сказать, - тут же вставил своё слово Вадим. - Сами понимаете, Сергей до сих пор ещё не оправился от пережитого шока и ему трудно сейчас обсуждать вопросы, касающиеся его невосполнимой потери и я, как глава строительной компании, возьму на себя честь говорить от его имени. Видите ли, я, как лицо ответственное за свой персонал, дабы урегулировать такую сложную ситуацию без лишнего шума и долгих судебных разбирательств, предложил Сергею крупную денежную компенсацию за причинённый ущерб его здоровью, а так же любую медицинскую и психологическую помощь в лучших частных клиниках города, если та ему потребуется. Скромный Сергей от предложенных ему денег великодушно отказался, лишь только выразил просьбу оказать ему помощь в медицинских услугах пластической хирургии, а именно, в пластике вагины. Мы пытались отговорить его от такой нелепой затеи, но непоколебимый Сергей всегда твёрд в своих намерениях и действиях, и настоял на своём. В конце концов, кто мы такие, чтобы судить других людей по их делам, коли у самих за спиной столько греха? И если Сергею будет от этого легче, то я готов сделать для него всё, чтобы он мог и дальше работать, спокойно жить и радоваться жизни, поэтому давайте же не будем омрачать и без того тяжёлое душевное состояние несчастного такими нескромными вопросами явно личного характера.
  Слушая этот гнусный пиздёж, лицо врачевателя сперва вытянулось в лёгком удивлении и уставилось на меня. Впрочем, маска его удивления очень быстро сменилась стандартным бесстрастным выражением, а к моему сложному спектру чувств, которые я испытывал к Вадиму, помимо страха, настороженности и лёгкого отвращения примешалась и глубоко засевшая злоба на этого урода. Лицо моё мигом загорелось, но ни одной складкой не дрогнуло, и я промолчал.
  Доктор какое-то время сидел молча, словно прибывал в каком-то недоумении, но через минуту ожил:
  - Что ж, воля клиента для нас первостепенна. Сейчас я распечатаю и дам вам заполнить и подписать необходимый бланк о добровольном согласии на хирургическое вмешательство, но прежде чем вы его подпишите, я всё же обязан вам, как и любому клиенту, задать последний важный вопрос: Это ваше окончательное решение? Вы точно уверены, что хотите этого?
  Врач скрестил руки в замке и смотрел на меня проникновенным взглядом. После его вопроса я снова перестал быть в чём-либо уверен и молчал, потупив взгляд в стол.
  - Конечно он уверен! - нервно хохотнул Вадим, незаметно нащупал под столом носок моей стопы и надавил на него пяткой своего тяжёлого ботинка. - Как ехали сюда, так только и думал об этом, страсть как операции ждал! Просто заволновался немного перед операцией, правда, Серёжа?
  Я вырвал свою ногу из-под его тяжёлой пятки, заёрзал на стуле и тихо сказал:
  - Да... Да, я согласен. Давайте подпишу.
  После урегулирования всякой бумажной волокиты доктор отвёл нас в соседний кабинет с большим экраном, включил его и поведал несколько технических моментов о том, как будет проходить операция: рассказал о необходимых надрезах, подтяжках, формировании влагалища и прочего бабского мяса, о котором мне слушать было немного неприятно и как-то даже страшно.
  - ...что касается полового члена, то из его крайней плоти, кожи и внутренней губчатой структуры мы сформируем внутренние, внешние половые губы и уретру, а из нервных окончаний головки пениса будет сформирован женский клитор... - комментировал доктор двигающиеся на экране анимированные 3D-изображения.
  - Мог ли ты когда-нибудь подумать, Серёжа, - шепнул мне на ухо сидящий рядом Вадим, - что когда ты увлажнял своим язычком бусину какой-нибудь девочки, то на самом деле ты лизал залупу?
  Слова Вадима пролетели мимо ушей, поскольку все мои мысли сейчас были заняты отсутствующим членом. Я вспомнил о том, что я оставил его в морозильнике своей квартиры, в которую с минуты на минуту должна заявиться хозяйка. Очень надеюсь, что ей не взбредёт в голову шариться по холодильнику. Я побоялся сказать о члене при Вадиме и надеялся перед операцией остаться с доктором наедине и рассказать ему всю правду, чтобы это осталось нашей тайной, о которой я не хотел бы говорить больше никому.
  - А теперь, с вашего позволения, Сергей, я хотел бы сперва внимательно осмотреть вашу рану, чтобы оценить фронт предстоящей работы и сделать заблаговременные выводы об исходе грядущей операции, - закончил доктор и выключил плазменную панель. - Пройдёмте в соседний кабинет, на гинекологическое кресло.
  Я набрался смелости, подскочил и сразу сказал, кидая осторожный взгляд на Вадима:
  - Доктор, могу ли я при осмотре остаться с вами наедине?
  - Серёжа, да ты никак стесняешься меня? - сразу же влез Вадим, положил мне руку на плечо и больно защимил шею. - Своего начальника, и стесняешься? Мы же с тобой как сын с отцом стали, простые мужики рабочие, чего нам скрывать? Ты давай, не выдумывай, и пошли в кабинет.
  Он подорвал меня со стула и потащил к двери, но доктор остановил:
  - Если пациенту так будет комфортнее, то он имеет полное право оставаться с врачом наедине, и все его личные вопросы и недуги должны оставаться строго между ним и его доктором в соответствии с понятиями о врачебной тайне.
  Именно это Вадиму и не нравилось. Он молча отпустил свой железный захват, сдержанно поджал губы и въелся в меня своим злобным взглядом, в котором только лишь и можно было прочитать: "Ну давай, сука, только попробуй".
  Я беспомощно перекинул взгляд с врача на Вадима и сказал:
  - Нет, пусть идёт.
  - Раздевайтесь, - сказал врач, надел маску и вытащил резиновые перчатки. Вадим стоял безучастно у окна геникологического кабинета и смотрел куда-то вдаль, медленно поглаживая стоящий на подоконнике пластиковый макет женской матки.
  Меня снова всего заколотило как тогда, впервые в ванной. Я неспеша начал стягивать штаны, поглядывая боковым зрением на Вадима, которого в данный момент происходящее в кабинете будто ничуть не интересовало. Уличив момент, когда доктор отвернётся к умывальнику помыть руки, я быстро стянул трусы и запрыгнул на кресло, поставив ноги на специальные подставки, чтобы побыстрее избавиться от тягучего напряжения. Ещё не зажившую промежность остро кольнуло и обожгло болью, но уже было терпимо. Доктор вытер руки, повернулся ко мне и застыл, увидев рану между ног.
  - Эээ, простите, - сказал он ни к кому конкретно не обращаясь, - но вы же сказали, что во время происшествия пострадала лишь только мошонка, а тут...
  Он замолчал. Вадим отвернулся от окна и подошёл к креслу. Я сразу поднял взгляд к потолку, чтобы не встречаться с ним взглядом. Всё тело снова колотилось, я дышал тяжело и прерывисто.
  Последовала неловкая пауза.
  - Честно, я сам немного удивлён, - услышал я растерянный голос Вадима. - Просто... Понимаете, меня в тот день на объекте не было, и как мне сказали, сам половой орган Сергея не пострадал...
  - Вы понимаете, что это будет стоить намного дороже? - сказал спокойно врач.
  - Да... Да, понимаю... Если вы не против, я хотел бы переговорить кое о чём с моим подчинённым в коридоре.
  Мне на живот упали брюки с трусами.
  - Надень, - сказал Вадим сдержанно.
  Я снова напялил свои портки, после чего Вадим вытолкал меня в коридор и отвёл за угол.
  - Где твой Хулио, Кончита? Ты какого хера не сказал мне, что они и его тебе отрезали, болван?
  - Он в х... В м... Он в доме.
  - Чего? Как у собачки? Сейчас я пощекочу твой животик и улиточка выйдет из домика? Ты мне хуйню не неси!
  - Он дома лежит... - начал заикаться я, чувствуя, как к горлу подступает ком. - Они мне его дали, и я с ним приехал домой, и в морозильник его... Не знаю, зачем.
  Вадим смотрел на меня опизденевшими глазами.
  - Нет, ты вот сейчас серьёзно это?
  - Я не знал, что с ним делать... Они мне его дали, я и взял...
  Вадим молчал и сверлил меня таким диким взглядом, что я невольно втянул голову в плечи.
  - Это пиздец, Серёжа. Значит так. Сейчас ты заходишь к этому Борменталю и говоришь всё как есть, что хуй твой лежит дома в морозилке. Если с ним можно что-нибудь сделать, то мы переносим операцию на завтра, а ты сходишь за ним утром и заберёшь. Если же всё потеряно, то хуй заберёшь как-нибудь в другой раз и выкинешь его подальше к чёртовой матери, чтобы никто не напоролся.
  - Не смогу..
  - Почему?
  - Там... Хозяйка за оплатой приехала, скорее всего, у меня денег нет. Она меня погонит и ключи заберёт.
  - Не погонит, не ссы. Придёшь, скажешь что за вещами, закинешь его в сумку и уйдёшь. Не будет же она по холодильнику шариться.
  - Она может.. Любит на кухне шариться и в комнате, пока меня нет. Говорит, что прибирается, а сама что-то ищет, потому что говорила, что я на наркомана похож. Ебанутая она...
  - Сука, да как ты меня бесишь! Сел сюда и жопу от дивана ни на шаг!
  Вадим кинул меня на диванчик в приёмной, достал телефон и позвонил водителю:
  - Гриша! Сюда подойди, нужно будет съездить в одно место очень быстро. Давай ключи и адрес сюда! - обратился он уже ко мне. - Молись, чтобы она в морозилку не залезла, щенок. Чем ты думал вообще, когда его там оставлял? А если бы она его нашла?
  - Дак... Какая разница м-мне? Я уже думал, что сегодня помру, а там похуй...
  - Какая разница, ме-ме, как въебать бы тебе! - поднял на меня руку Вадим, и я невольно заслонился руками.
  Подошёл Гриша и Вадим рассказал ему, не вдаваясь в подробности, что в квартире по определённому адресу нужно забрать из морозилки кровавый свёрток с бинтами.
  - Найди тёмный пакет и заверни в него бинты, чтобы хозяйка ничего не увидела. Не разговаривай даже с ней, молча дверь открыл, на кухню прошёл и забрал. Просто скажи, что Серёга попросил одну вещь забрать, на вопросы не отвечай, зашёл-взял-вышел, понял?
  - Там ещё мои вещи бы забирать...
  - Нахуй вещи твои! Гриша, езжай.
  
  
  17.
  
  Короче, все эти телодвижения в конечном итоге были бесполезны - хозяйка квартиры в тот вечер так и не пришла, а мой хуй при всех его приключениях вдали от тела хозяина омертвел до той степени, что ничего от него пришить было нельзя, и он был выброшен в урну во время операции, когда я был под наркозом. За свой хуй я больше не переживал, и уже как-то более спокойно и без волнений мог о нём вспоминать. Теперь мне пришили другую игрушку, за которую я и радовался, и волновался. Конечно же, я немного скучал о своей былой жизни, но жизнь грядущая, в новом облике, мне казалась теперь более яркой, обнадёживающей, что ли... У меня слов уже не хватает, чтобы все эти ебучие ощущения описать.
  Пока я мечтал о новой жизни, жизнь настоящая текла очень медленно. Первую неделю реабилитации я лежал в больнице под присмотром врачей. Потом Вадим заботливо выделил для меня на своей фабрике бомжей отдельную комнату, если слово "заботливый" вообще как-то можно прилепить к его ссученной натуре. Он и сам жил там же, в этой промзоне, и держал меня рядом на хорошем, бесплатном пайке. Мне казалось, что та боль в промежности, которую я постоянно испытываю, была спутником всей моей жизни, как неотъемлемая часть меня, и без неё я уже забыл своё былое житьё, которое словно и родилось в этой боли и благоденствует в ней по сей день. Первый раз свою вагину я увидел только три недели спустя, когда смог всё-таки перебороть свой страх, посттравматический шок и кучу прочей хуеты, от которой уже решительно хотелось поскорее избавиться и забыть. То, что я увидел в зеркале, сначала не было похоже на вагину. Это был вздутый, фиолетово-алый кусок мяса, похожий на перекачанные силиконовые губы какой-нибудь тупой пизды, да ещё и с синими рубцами недавно снятых швов ближе к самому влагалищу. Отчётливее всего в тот момент я по-настоящему прочувствовал значение слова "пиздоглазый" - когда тебя со всей дури ебанули в глаз, он заплыл, и приобрёл цвет спелой, наливной сливы. В тот момент и мне показалось, что это скорее глаз лежавшего на лавке алкаша, который вот-вот его приоткроет и скажет: "Есть чё?". После таких дурных ассоциаций мне не хотелось видеть свою промежность ещё столько же времени, как и до этого. Я ещё пару месяцев ходил в клинику на перевязку, и несколько раз мне делали пластику, что-то подтягивали, удаляли, рихтовали рубцы, брили, чтобы пеньки волос не врастали в свежие раны.
  Не знаю, сколько это заняло месяцев, где-то около четырёх, может больше, пока моя пизда не начала принимать человеческий облик. Появилась чувствительность, ушла боль. С удивлением и величайшей осторожностью я водил по этому гладкому и пухлому пирожку кончиками пальцев, и мне это нравилось. Вагина отзывалась на мои прикосновения горячим притоком крови и сладостным зудом внизу живота. Я аккуратно разводил губы руками и трогал пальцами то, что, как заключил Вадим, является неким аналогом мужской залупы: клитор был великоват, мясист и очень чувствителен. Кажется, я снова испытывал то прежнее чувство возбуждения, которое, думал, потерял навсегда, и меня обуял неописуемый восторг, и снова жизнь показалась яркой и счастливой. Первые пару раз я довольствовался только неуверенными прикосновениями и поглаживаниями - всё ещё не верилось в то, что я являюсь полноправным обладателем вагины.
  Потом я пошёл дальше - пытался осторожно просунуть палец во влагалище, но тот вскоре упёрся в какую-то мягкую, упругую преграду, я почувствовал тупую неприятную боль и резко отдёрнул руку - решил, что ещё не зажило.
  - Думаю, ты уже начинаешь познавать свой новый богатый мир, юный первооткрыватель, - спросил однажды у меня Вадим. - Гляди мне, чтобы не увлекался особо исследованиями глубинных недр. Я не для того твою дыру запечатал, чтобы ты её своими кривулями расковырял.
  И добавил через мгновение важно:
  - Твоим первооткрывателем буду я.
  Мне стало противно и отвратительно, когда я подумал о том, что мою нежную розочку будет шебуршить вялый пиструн какого-то старого деда, а потом я вспомнил кое-что важное, и сразу же спросил:
  - Ты же говорил, что ты импотент.
  - Да ладно. Когда?
  - Тогда, на лавочке в парке, когда ты в первый раз...
  - А. Что-то припоминаю. Ну так это я тебе напиздел.
  В груди моей снова заскреблось смутно-неясное чувство какой-то обиды, и я сказал спокойно:
  - Ну и сука же ты, Вадим.
  - Я сука? За что ты меня так не любишь, Серёжа? Я ж чисто по-товарищески поддержать хотел, из мужской солидарности, так сказать. Показать, что есть люди с похожими проблемами, ну, знаешь, как друг. Протянул тебе руку помощи, дал крышу над головой и новое будущее, а ты всё сука, да сука.
  - Как мне тебя любить? Это по твоей милости мне отрезали член.
  - Ой, ну не начинай вот этой старой сказки по белого бычка. Кто старое помянет, тому хуй вон! - сказал Вадим, захохотал от своего тупого каламбура а потом добавил беззлобно:
  - Ладно, пошёл отсюда, мне надо работать! И ты давай это, и правда, все свои старые обиды - вон, а то какая-то унылая Санта-Барбара получается, с ненавистью, местью и интригами.
  Я ушёл. В последнее время я и вправду уже вроде как начинал спокойно относится ко всему пережитому ранее, но то, что Вадим намеренно ради собственного обогащения сделал из меня сначала инвалида, а потом очередной экспонат и игрушку для своей сексуальной кунсткамеры, я забыть так и не смог, и эта мерзкая мысль крепко засела где-то глубоко в мозгу, оставила неприятный осадочек.
  За мой период жизни рядом с Вадимом я только укрепился в своей уверенности в том, что он ебанутый и опасный. Когда опасный человек ещё и непредсказуем, он даже своим приближенным не даёт расслабиться, и все вокруг него напряжены, доведены до параноидального состояния. В бомжовском племени царит раздор - никто никому не доверяет, потому что Вадим часто вбрасывает в общину инфу о тайных соглядатаях. Новеньких здесь не любят, на контакт с чужаками не идут - боятся доносов с дальнейшими поездками на мясокомбинат. Для отправки на "мясокомбинат" Вадиму достаточно любого повода. Когда сверху требуют, отряд новобранцев набирается в считанные дни, а недостатка в новичках тут нет. В других городах на Вадима работают вербовщики из подставных центров займа денег и волонтёрских групп, которые выискивают одиноких, потерянных доходяг, не способных выплачивать взятые кредиты. Под видом коллекторов вербовщики выбивают из человека всё ценное и дорогое, ставят их на счётчик под гигантские проценты, постоянно морально и физически прессуют, запугивают, травят. Слабый, одинокий человек ломается - ему некуда идти, и он переписывает на вымогателей всё своё имущество, влачит жалкое существование, пока не оказывается на улице - тут его ждёт вторая группа людей, главная цель которых - втереться в доверие к жертве, дать понять, что он не один такой, протянуть руку помощи.
  Одинокие, нищие люди часто охотно вливаются в такие компании, лишь бы не сойти с ума одному. Дальше дело за малым - во время первой же попойки собутыльники подсыпают доходяге в стакан такую адскую смесь из всякой ядрёной химии, что тот засыпает беспробудно на сутки, а просыпается Иваном, родства не помнящим - без документов, без памяти о прошлом, за тысячу километров от дома, на ковре у Вадима, который сразу же поясняет за жизнь, за новые обязанности, систему штрафов и наказаний, не забывая упомянать о соглядатаях. Главным шпионом был сам Вадим - он так искусно умел гримироваться в бича, и так натурально излучал от своего тела мерзкие запахи, что почти никто не мог узнать в нём злого, бездушного начальника и мучителя.
  Казакам было как-то похуй на весь окружающий их бедлам. Вадим держался с ними более сдержанно и дёргал их исключительно ради дела, без того самодурства, с которым обращался к вонючей братве.
  Все они были какими-то высокомерными ублюдками - ни с кем особо не общались, кроме своей закрытой, маленькой общины. Особенно холоден и надменен был их старый, жилистый начальник - Прохор Дубов. У этих пидоров даже имена ряженые. Мерзотный выпендрёжник. На голове у него была чёрная, баранья папаха с красной крышей, с нашитыми крестом белыми лентами - она всегда мне напонимала какую-то огромную, чёрную залупу. Остальные орлы не под стать своему начальнику - молоды и горячи, бриты и подкачаны, о чём-то часто переговаривались друг с другом. Особенно выделялся средь них Витёк.
  Витёк среди них единственный относился к тому типу людей, которые, если дать им волю, смогут подружить с собою весь мир. Легко он находил со всеми язык и темы для разговора. Наверное, мог бы даже с немым беседу завязать. Сначала он мне совсем не нравился. Он заговаривал со мной несколько раз, и я долго не мог выдавить из себя никаких слов. Ему я не доверял, боялся, что это Вадим затевает насчёт меня какую-то очередную пакостную хуйню, но такой добрый, обезоруживающий взгляд Витька с постоянно несходящей улыбкой из-под его закрученных усов заставил сдаться, и я постепенно развязал свой язык. Мы общались с ним по вечерам, и часто выходили покурить. Витёк сказал, что порядки здешние ему совсем не по душе - жалко людей, но уходить с такой высокооплачиваемой работы пока не хочет. Он сказал, что с бомжами казакам общаться запрещено, чтобы сохранять внутреннюю твёрдость и беспристрастность на случай, если кого-то из них надо будет запиздить насмерть дубинками, или отпороть плетьми. Сами казаки Вадиму подчинялись только по распоряжению вышестоящего начальства. Он для них не был начальником - даже казаки считали его ебанутым, но пока он добросовестно работал и план по раскрываемости в мусарне выполнялся, его никто не трогал - не было нужды.
  
  18.
  
  Пришла зима. Город уснул под толстым слоем снега, и этиловые шизоиды немного угомонили свой пыл, перестали кидаться с ножичками на ближних двуногих и вели себя спокойно. Новых убийств в городе почти не было, план не горел, верхушка не требовала свежего мяса на зону и Вадим часто скучал. Патлатые холопы с жалобами к нему почти не ходили. Они знали, что он может выкинуть такую хуйню, о которой недовольный жизнью быстро пожалеет.
  Тем не менее, всё же заглядывали под час индивиидуумы то ли с врождённым слабоумием, то ли просто непуганные новички.
  Одной из таких в его приёмной возникла бабка. Не сказал бы, что это какая-то совсем древняя карга. Возрастом она, быть может, даже помоложе Вадима, но ужасно скрюченная, хромая и трясущаяся. Такие обычно сидят на тротуарах на коленях, держат в левой руке тарелочку с мелочью и иконкой, а правой неустанно крестятся и клюют носом в землю, как запрограммированные роботы. Знаю я таких актрис. Я бы посмотрел на эту бабку, если бы у неё миску с мелочью вырвали и побежали прочь по тротуару - догнала бы, миску отняла и костыль бы в жопу вставила. Эти падлы на столько хорошо вживаются в роль, что и сами начинают верить в свою старческую немощность, кривость, дряхлость, хотя многим по полтиннику едва стукнуло. За одеждой и платками лиц особо не рассмотришь - кутаются от людей, косят под старых, а на деле на них ещё целину вспахивать можно.
  От Вадима бабка потребовала новую одёжу - сразу видно, новенькая. Она не умоляла, не кланялась в землю как он любил, а потребовала. Её ватник с лёгким поверх плащом износился до дыр. Из разорванной подкладки свисали куски замусоленной ваты. Вадим ей достал какое-то своё старое войлочное пальто и несколько секунд держал его в руке. Лишь только бабка потянулась за ним, как Вадим бросил пальто внутренней подкладкой вверх, расстегнул ширинку и начал на него ссать.
  - Ты уж не обессудь, бабуль, но какая ты бомжиха в этом замечательном, пахнущем мужским одеколоном пальто. Всё должно быть органично, понимаешь? А ну, парни, присоединяйтесь.
  Стоявшие у двери казаки безразлично дёрнули плечами и пристроились рядом с Вадимом. Когда пальто было обоссано, Вадим перевернул его другой стороной и начал по нему топтаться, оставляя на чёрной замше серые следы пыльных туфель.
  - Ну вот, теперь уже ближе к реалиям. Примеряй обнову, бабуль!
  - Ох, да ты знаешь, больно оно прохладное для зимы. Я, пожалуй что, и в своём похожу.
  - Негоже человеку подарками царскими гнушаться, - сказал строго Вадим и крикнул: - Надень!
  Бабка с трудом подняла отяжелевшее пальто со стекающими жёлтыми струйками и стала его натягивать поверх своего ватника и плаща.
  - Во-от, коли поверх всего накинешь, то как раз и в пору, правда? Рукава только подкатать, и можно щеголять, как молодухе! Все парни внизу будут твои. А теперь ступай себе с богом, да знай: постираешь пальто, так я прямо не снимая его с тебя за шиворот насру и по спине рукой хорошенько прихлопну. Не отмоешь. А придёшь ко мне ещё раз с какой-нибудь хуйнёй, то я куплю тебе незабываемую путёвку в один конец в такой прекрасный курортный город Орск, откуда ты уже продолжишь свой путь в магаданскую область расфасованной по банкам с говяжьей тушёнкой. Будешь насыщать крепкие организмы местных геологов белками и жирами, столь необходимыми им в далёких маршрутах. Я доходчиво выражаюсь?
  Бабка только молча закивала головой, широко открывая рот как пойманная рыба и пулей вылетела из кабинета, прихватив с собой свою котомку с самодельной клюкой.
  Через неделю в Вадимовом кабинете кланялись в пол два бородатых мужика. Один ещё молодой, с синей наколкой на кисти, со злобными глазами и звериным оскалом, второй постарше лет на десять, тихий и скорбно-печальный. В его глазах скромно мелькал огонёк какой-то далёкой надежды на справедливость. Наивный дурачок.
  Их претензии были самыми банальными - не поделили территорию. Молодой зашёл на чужие владения и стал побираться в подземном переходе старого. Сначала говорил, в основном, молодой - наглый и раздражённый, а второй только изредка вставлял и пытался защититься от нападков в свою сторону.
  Вадим выслушал обоих в пол уха, медленно попивая красное полусухое, и то и дело внимательно высматривал мутный осадок на дне широкого бокала.
  Когда разговор двух бомжей перерос в грозный крик и обоюдные оскорбления, лицо его болезненно сморщилось, и он прервал их:
  - Господа! Господа! Побойтесь богов! Посмотрите вокруг, где вы находитесь? Это античный Капитолий, древний храм мудрости и благочестия. Разве можно в таком месте вести себя так развязно и обзывать ближнего своего подзалупной малафьёй? В древности так низко не решались междоусобицы между почтенными господами. Я предлагаю решить всё так, чтобы было красиво и благородно - честным поединком в духе античного мира. Мечей у меня нет, увы, но мы сейчас что-нибудь придумаем...
  Вадим допил своё вино, скрестил пальцы в замок и упёрся в них подбородком, раздумывая, бегая взглядом по своей приёмной. Его взгляд остановился на жёлтых глиняных кувшинах с изображением обнажённых греческих олимпийцев.
  - Идеально... - пробормотал он и сказал громко: - Значит так! Представьте, что вы прекрасные, накачанные борцы на олимпийских играх 448 года до нашей эры. Каждый из вас должен отстоять честь своего подземного перехода. Правила таковы: вы обнажёнными будете бороться здесь и сейчас голыми руками до смерти. Кто выживет, тому достанутся территории проигравшего и лавры Цезаря Вадима.
  - Хана тебе, хуйло пиздорылое, щас я тебе башку нахрен откручу! - лязгнул зубами молодой бичара и начал раздеваться.
  - Да как же... Да как же это так?! - остолбенел от ужаса старый бомж, затрясся всем телом и обернулся в сторону выхода, который загородили своими широкими спинами два молодых казака.
  - Вы же посмотрите на него, он же кабан на голову выше, он меня убьёт!
  - Ах да, совсем забыл ещё один небольшой нюанс, - проигнорировал Вадим отчаянный крик старого бомжа. - Перед поединком античные бойцы смазывали свои мускулистые нагие тела благовониями и маслом первоклассных оливок. Но только вы и так уже наблаговоняли мне на весь кабинет, оливковое масло на вас, плебеев, я тратить не намерен, так что ограничимся тем, что будет ближе всего к вашему нынешнему статусу - маслом из бичпакетов.
  Молодой бомж был оголён уже до самых портков, а старый всё метался в панике по залу, завывая и мотая бородой.
  - Мне что, нагайками тебя выстегать, чтобы ты шмотки скинул? - строго закричал на него Вадим.
  Бомж завыл ещё громче и начал раздеваться. Он пошарился в своём заплечном мешке и достал пачку быстрозавариваемой лапши.
  - Тут нет масла... Тут соус.
  - Как это - нет масла? А у тебя?
  - У меня тоже. Соус по-домашнему.
  - Коля! Давай вниз, обшмонай шкафы и достань мне все дошираки, какие найдёшь.
  Казак исчез минут на пять. Возникла неловкая заминка, во время которой Вадим налил себе ещё вина, сделал глоток и нервно постукивал пальцами по мраморному столу.
  Молодой бомж разделся догола и готовился к бою - отжимался на кулаках, приседал, хрустел шейными позвонками. Помимо синего запястья, на предплечье у него была криво набита змея, обвивающая кинжал. Хмырь сидевший, и убивать ему не впервой. Старый бомж, всё ещё в штанах, подошёл к колонне-статуе и начал громко молиться.
  Коля забежал с охапкой найденных бичпакетов и скинул их на пол.
  - Все с соусом.
  - Твою ж мать! - хлопнул по столу ладонью Вадим. - Или я такой старый, потерял счёт времени и не знаю о том, что всю лапшу с маслом перестали выпускать, или вы живёте слишком хорошо, товарищи! Мало я дою вас, суки, что вы себе даже китайскую лапшу в пластиковых ванночках позволить можете! Ладно, похуй, эта прилюдия затянулась. Рвите пакеты и мажтесь соусом, быстро! Да сними штаны свои уже наконец! Коля, стегани его плёткой!
  - Не надо, я снимаю! Снимаю!
  Старый бомж оголился, а молодой уже успел вымазаться бурым соусом с кусочками зелени и чего-то ещё с ног до головы. К кислому запаху пота в зале примешался пряный аромат соуса барбекю. Старый всё медлил, и казаку пришлось стегануть его пару раз кнутом, чтобы тот пошевеливался.
  Когда бойцы были готовы, Вадим приподнялся из-за стола:
  - Дамы и господа! Первые олимпийские игры среди бомжей объявляю открытыми! Бла-бла-бла, бла-бла-бла, начинайте уже, короче.
  Сиделый мгновенно принял боевую стойку и стал легко и бесшумно скакать на носочках, громко и коротко выпуская воздух изо рта. Старик весь сжался, зачем-то расставил руки в стороны и начал пятиться назад как рак. Когда он заметил боковым зрением, что места для отхода больше не осталось, то нагнулся, заревел и кинулся на противника. Драться он не умел, и думал, видимо, повалить с разбегу молодого и бороться на полу как пара конченых алкашей. Молодой вильнул чуть в сторону, зажал своей подмышкой голову врага и стал месить его ебало дубовым кулаком. Старый сначала пытался вырваться, но потом понял что это бесполезно, и каким-то образом смог поставить подножку молодому. Они вместе упали и стали кататься по полу, громко пыхтя, пачкая стены то ли ещё соусом, то ли уже кровью. Молодой своей длинной ногой посунул невысокий журнальный столик у стены, на котором стояла полая бронзовая статуэтка минатавра.
  Статуэтка звонко заскакала по полу к локтю старика. Тот нащупал холодный металл рогача, схватил его за голову и стал пиздить зэка по спине.
  - Э, запрещённые приёмы! - закричал Вадим. - Только голыми руками! Кто-нибудь, отнимите!
  Статуэтку быстро вырвали из рук.
  - Ну всё, сметана подзалупная, ты меня реально разбесил, - закряхтел синий и кое-как смог привстать на колени, поднимая вместе с собой повисшего на шее старика. Резкими ударами по почкам он отцепил от себя деда, схватил его за шею и стал бить головой о каменную стену. Дед опять сперва затупил, начал нелепо махать руками, пытался снова вцепиться в противника, но ничего не выходило. Тогда он обхватил свою окровавленную голову ладонями, чтобы хоть немного смягчить удары об стену. Может это как-то помогло, но не на долго - дед начинал обмякать и заваливаться набок. Молодой выпустил тело, начал добивать его ногами и уже немного расслабился, предвкушая близкую победу, как вдруг дед из последних сил рванулся вверх и мёртвой хваткой вцепился в яйца своего врага. Зэк пронзительно заревел, упал на колени и потерял контроль - в панике начал отчаянно и без разбору осыпать противника случайными ударами по голове и спине. Дед терпел. С холодной жестокостью он начал выкручивать в своём кулаке крепко сжатые яйца и член. Мне показалось, что он уже два раза провернул вокруг своей оси початок здоровяка, и его налившиеся пунцовые яйца, казалось, вот-вот сейчас лопнут. Крик зэка перерос в неистовый рёв. Мою промежность кольнула острая боль, и я на несколько мгновений отвёл глаза.
  Вадим смотрел на представление внимательно, совершенно спокойно. Он делал короткие глотки вина, медленно облизывал влажные губы и больше ни один мускул на его лице так и не дрогнул.
  Сам себя не зная от боли, синий схватил деда за его косматую шевелюру и дёрнул со всей своей бычьей силы. Я услышал какой-то странный звук, будто кто-то наступил на старый, трухлявый ствол гнилого дерева и внезапно понял, что с этим звуком скальп старика оторвался от черепа. Послышался ответный визг деда. Видимо, он ослабил свою хватку, потому что молодой уже немного притих, нащупал слабую точку врага и начал жестоко и методично, крепкими рывками отрывать кожу с его головы. Комнату заглушал истеричный человеческий вой, но мне казалось, что ничто не сможет заглушить этого глухого, смачного хруста. После нескольких рывков кожа деда наконец начала всё быстрее отрываться от затылка ко лбу, заливая спину хлынувшей кровью. Теперь старик полностью отпустил яйца молодого, которые от разорванных сосудов теперь напоминали раздувшиеся огромные помидоры, и вцепился в руки молодого, который уже и не думал останавливаться. Он всё продолжал дёргать и возить деда по залитому кровью полу, пока его скальп не оторвался от головы где-то в районе бровей. Полукруглый кусок кожи с волосами отлетел в сторону и шмякнулся в жерло бутафорского камина. Синий отошёл в сторону и несколько секунд наблюдал за окровавленным человеком, обхватившим свой белеющий череп трясущимися руками и увёртливо катающийся по полу как разрубленный надвое червяк. Молодой выждал удобный момент и точным ударом ноги перебил старику шейные позвонки.
  Вадим ещё секунд пять смотрел на смертную судорогу, сковавшую дряблое тело деда, потом залпом опрокинул оставшееся вино и размашисто ебанул стакан о стену.
  - Слава! Слава первому победителю первых олимпийских игр среди бомжей! Весь этот вечер сегодня только для тебя! Гуляй, веселись, но завтра марш работать, а то расслабились мне тут, лапшу с соусами едят.
  - Да он мне хуй оторвал! - удивлённо, будто только сейчас это заметил, закричал мужик. - Я хуй не чувствую! Как же мне без хуя-то? Какая нахуй работа! Сука, это ты всё, хуйло... - не успел договорить зэк, запрыгнул на стол и на четвереньках кинулся к Вадиму.
  Ответная реакция последовала мгновенно. Вадим рывком выпрыгнул из кресла и отскочил вбок. Я не знаю, как так получилось, но в его руках на долю секунды мелькнуло лезвие финки, которое вспорол шею летящему зеку. Тело синего по инерции перелетело через кресло и глухо ударилось о мраморный пол, забрызгав меня кровью с ног до головы.
  - Ша! В Одессе шёпотом говорят! - вскричал Вадим и блеснул безумными глазами. - Учись, пиздюк! - перевёл он на меня свой взгляд. - Острый меч самурая всегда готов разить врагов! Легко входит, легко выходит! Хоп! Ш-ша! - рассекал Вадим воздух ножом.
  Он вытер финку о волосы сипящего трупа, легко вставил в ножны на ремне, а затем быстро вытащил снова.
  - Никаких резких движений. Просто и легко. Очень полезно, особенно когда в переулках с обрыганами болтаешь.
   какие-то невнятные слухи о пропаже двух доходяг, и поэтому терпилы на время присмирели и приходить к барину с челобитной больше не решались. Барину и самому сперва было как-то не до них - он то часто куда-то отъезжал, то сидел в своём кабинете и по телефону срался с цыганами, чурбанами и всякой ненадёжной конкурентной шушерой, а после долго матерился, сидел за своим ноутом, кому-то написывал и психовал.
  - Не могу! Заебали все! Всё это дерьмо в печёнке сидит, и никакой свободы! В пизду. Я свобооодееен! - закончил он свой раздосадованный монолог старым знакомым напевом, переоделся с утра пораньше в свои рваные и вонючие тряпки бомжа и рванул в глубокий рейд по помойкам большого города. Вернулся он через три дня, немного потасканный с виду, но всё же чуть повеселевший. Он потирал ладони, страшно скалился и припевал:
  - Головка вылезла из шкурки, Шурка выбежал из дурки.
  Словом, Вадим затеял очередную садистскую хуйню. Он прошарился по злачным местам обитания своего бомжовского гарема, подкинул новичкам пару гнусных слухов, послушал других и прознал о вражде Васьки Брехуна с Федей Желтком, которые не могли поделить спорные территории с точками сбора монет, но с жалобами к начальнику идти боялись, поэтому просто пиздились друг с другом, когда один другого заставал на не том месте, где нужно. Вадим вызвал каждого к себе по очереди. Он придумал какой-то тупой повод, вроде успеха в честном отъёме средств у граждан, или стабильном выполнении плана и прочее, и каждому за заслуги пожал руки и вручил по подарку: Ваське - коротенький швейцарский ножичек, смазанный слабым нервно-паралитическим ядом, а Феде - лежащий в футляре серебристый кастет, с нанесённым на всю его поверхность невидимым слоем лизергиновой кислоты. Обоим он строго наказал применять оружие исключительно в целях борьбы со своими злейшими врагами и никогда больше. Впрочем, не было ничего удивительного в том, что никакого эпичного фаталити из этой идеи нихуя не вышло. Вадим выслеживал своих подопытных ещё два дня. Федя в тот же вечер положил хуй на приказания начальника. Он залез куда-то во дворы, стянул с себя толстую фуфайку, повесил на дерево, и начал отрабатывать на ней приёмы своей новой игрушкой. Кожа фаланг его пальцев быстро впитала в себя кислоту, и уже через десять минут он испытал такой нехилый бэд трип, что в ахуе заорал и заметался по двору, часто падая и пропахивая лицом чёрный снег, а затем с такой прытью выбежал из закоулка на проезжую часть, что сиюсекундно был расплющен по асфальту в фарш нёсшимся по трассе крузаком. Васька сначала прилежно выполнял указы, два дня стабильно работал, а под утро третьего у него внезапно загорели трубы, и он пошёл шататься по окраинам в поисках огненных вод для тушения душевного пожара.
  Компанию он отыскал в одном из длинных гаражных кооперативов, где с утра жарили палёнку и клеили резиновые лодки рыбаки. Васька с помощью болтовни и собственного очарования выпросил у мужиков на сто грамм в пластиковом стакане и половинку лимона, которую перед употреблением аккуратно порезал своим новым ножом и сразу съел. Когда сидящие в гараже мужики услышали на улице хрип и громкие вздохи, то сразу выбежали и увидели бьющегося в параличе и брызжущего пеной Васю у ворот, который держался обоими руками за сердце, ещё пару минут посучил ногами по грязным лужам и представился от сердечного приступа в страшных судорогах.
  - Сердечники - такие хрупкие и слабые натуры... - грустно произнёс один из мужиков.
  - И даже стакан ещё опрокинуть не успел, - вздохнул другой и поднял торчавшую из снега пластиковую тару. - Ну, помянем!
  
  
  
  19.
  
  Моё тело шаталось от толчков толстого кроватного матраса. Я отвернул голову и смотрел на тёмные очертания журнального столика с моими вещами и думал о том, что что-то в моей жизни происходит не так. Через тонкую щель окошка падал свет на перекошенное лицо Вадима, который активно двигал тазом и кряхтел надо мной. Дряблые старческие ляжки в кислом горячем поту звонко бились о мою жопу и отражались коротким эхом от стен. Он наклонялся вниз, упускал свой обвисший живот на мой, щекотал бородой шею, касался губами скул, слюнявил уши языком.
  Мне было уже абсолютно похуй на разрыв этой сраной мясной пробки между мог, на его сморщенный член внутри вагины. Я не ощущал никакого удовольствия - одно безграничное отвращение. Я ждал, когда вся эта шляпа поскорее закончится.
  - Ну давай, - хрипел он и водил губам по моим соскам, - сделай это.
  - Что?
  - Скажи, что хочешь меня.
  - Я хочу тебя.
  - А теперь кончай.
  - Как?
  - А я ебу?! Типа выделяй там что-нибудь!
  - Ну могу нассать.
  - Да я тебе в рот сейчас нассу, пидарас! - вытащил из меня Вадим своего вялого. - Весь кайф обломал, долбоёб!
  Вадим вскочил с кровати, включил торшер и начал одеваться.
  - Натягивай свои сраные портки. Сегодня у тебя стажировка на рабочем месте, слушай и делай всё, что тебе говорят. Надо орать - ори, стонать - стони. Даже сквиртуй по команде, понял? Я лично буду проводить у тебя экзамены на профпригодность каждую неделю, и тебе нужно будет делать всё для того чтобы я кончил, иначе будешь как раб бесплатно пахать на меня всю жизнь. Будешь ломаться - ты у меня в минус уйдёшь. Я тебя на счётчик поставлю, за каждую копейку пиздить буду. Будешь делать свою работу хорошо - будут деньги, это я тебе обещаю.
  Салон эротического массажа "Лингам Шивы" ярко светился красной вывеской в одной неприметной подворотне недалеко от городского центра. Это был выкупленный цокольный этаж какой-то старой общаги коридорного типа, комнаты которой переделали под закрытые кабинки для приватных утех. Над внутренним интерьером заведения халтурили явно не Васи из какого-то Жилстроя, а точно крутые профи с тонким эстетическим вкусом. Здесь они нашурудили приятные красные тона стен, нежную кожу диванов в холле, всякие азиатские цветы с бамбуками. Стены коридора и холлов были обвешаны замысловатыми узорчатыми картинами цветов и фракталов, в которых при подробном рассмотрении без труда угадывались старые-добрые хуи и лепестковые створки женских вареников. Под ногами шуршал ворсистый ковёр. Над головой тусклое розоватое освещение, а всё помещение обволакивал какой-то тягучий, залипательный транс. В помещении нежно пахло курениями ароматических цветочных масел и какого-то ладана.
  На мгновение я представил себя случайной мандавошкой, что по мясным складкам нырнула в красный мир горячей, влажной вагины, и сейчас отправится бороздить просторы ворсистых стенок женской матки.
  Вслед за Вадимом я подошёл к стойке регистрации, где за компьютером сидела строго ряженная, подтянутая тётя в очках
  - Здравствуйте, Вадим Альвианович!
  - Дня доброго, Ниночка. Принимай нового работника. Занеси всю информацию во внутреннюю базу данных без внешнего учёта, пока как стажёра, и выдели жильё на время.
  Ниночка кивнула, быстро забарабанила пальцами по клаве, сверялась с паспортом и часто стреляла на меня каким-то заискивающим взглядом. Вадим отошёл в сторону и медленно водил пальцами по стыкам красных, каменных плит.
  - Дай-ка угадаю, - оторвалась девушка от компьютера и прищуренно уставилась на меня. - Би-любопытный феминный пансексуал, демигендерного типа? Хотя нет... нет, наверное... цисгендер-ФиТиЭм?
  - Нина, не еби мозги, у него вагина вместо хуя, - проговорил Вадим, не отрываясь от шумных паттернов холодного камня.
  Нина кивнула, и снова застучала по клавиатуре.
  - Всё, короче, у меня время, - сказал Вадим, когда ему надоело рассматривать стены. - Нина, если что - я на связи.
  От строгого взгляда Вадима, который сказал взглядом: "Без шуточек, щенок", внутри вспыхнул приступ гнева и раздражения, и я почувствовал себя пленником под постоянным надзором старого психопата.
  "Я тебе ещё пошучу, пидарасина", - подумал я с бессильной злобой.
  Заряженная взглядом Вадима, Ниночка так же осуждающе-надменно взглянула на меня и сказала:
  - Сергей. Пройдёмте.
  Я кивнул, и пропустил её вперёд.
  - Прежде всего, вы должны знать: у нас тут серьёзное заведение со своими строгими правилами, отклонения от которых недопустимы. Вы должны с ними ознакомиться и исполнять их безоговорочно. У нас много высопоставленных VIP-клиентов, разглашение информации о которых недопустимо. Вы подпишите акт о неразглашении конфиденциальной информации о клиентах, за нарушение которого последуют серьёзные санкции и строгие дисциплинарные взыскания. Для таких клиентов существует отдельный прайс-лист с расширенным спектром услуг и с другими специалистами более широкой сферы деятельности, которые способны данные услуги предоставить.
  Нина замолчала и заглянула в мои стеклянные глаза.
  - Вам всё понятно?
  - Нет, - честно ответил я.
  Ниночка вздохнула.
  - Какое у тебя образование?
  - Ну я в колледже менеджмента пару лет учился...
  - Короче, Серёга, хуйня такая: тут не шарашкина контора, в Лингаме Шивы по официальной части всё чисто - у нас есть штаб обычных девочек-студенток. Они дрочат письки и трутся сиськами о пупок всяких одиноких великовозрастных мальчиков, которые копят деньги и просто хотят расслабиться после рабочей недели и поплакать о проёбанной личной жизни, которую они променяли на вечное рабство офисным планктоном в каком-нибудь ООО по обслуживанию офисной техники и прочей-дрочей шляпы. Все те, кто не в состоянии найти бабу, а вечный секс с проститутками уже приелся, идут сюда.
  Доходяги статусом повыше могут позволить себе более широкую вип-карту и поебаться с теми же девочками, но немного отпороть их, немного выпустить всё говно и ненависть, которые накопились в больной голове на весь женский пол, не желающий в реальной жизни отдаваться толстым, потным задротам бесплатно.
  Также есть прожжённые альфа-карьеристы, которые, кажется, повидали в этой жизни столько всякого дерьма и ебли, что это стало для них остопиздевшим крысиным колесом. Все самые стандартные прелести жизни, которые только можно купить на кровно спизженные, уже опробованы, жизнь кажется прожитой, неинтересной и вывернутой со всех сторон, а немного выйти за рамки привычного комфорта иногда ну очень необходимо. Кто-то расширяет свои границы ментально, через восточные практики и другую поебень, кто-то катается по африканским странам и арктическим территориям с целью совратить аборигенов за связку бус и банку тушёнки, а кто-то постарше углубляется в ностальгию по девяностым, когда тебя, молодого и красивого, и самого ментально ебали, и теперь ебать приходится уже тебе. Такие дяди, а иногда и тёти, сублимируют пережитые чувства уже давно минувших дней новой пассивной еблей, но теперь с немного другого, буквального ракурса. Сечёшь, о чём я?
  - Это типа когда на скучную женскую вагину уже давно не стоит, ебаться с мужиками слишком постыдно, а секса всё равно хочется?
  - Ну-у... В этом смысле тоже верно. Ты поймёшь со временем, - удовлетворённо кивнула Ниночка и положила передо мной свежераспечатанный акт.
  - Подпиши здесь, и здесь. И ещё раз запомни - народ тут серьёзный, поэтому обходиться с ним нужно соответственно. Если ты им понравишься - они придут ещё много раз, а если что-то не понравится в твоём поведении и обходительности с ними - выебут меня, а потом приедет Вадим с охраной и выебет всех нас. То, что ты их не удовлетворишь физически - это не страшно. В обучении тонкостям этого искусства вся ответственность на мне и твоём кураторе. Ты же просто веди себя адекватно, и до тебя никто не докопается.
  Я облегчённо вздохнул. Сначала Ниночка показалась мне редкой, стервозной мразотой, но когда она перевела свою бумажную речь на нормальный, живой базар, то сразу стала живой и располагающей к себе, поэтому я немного успокоился.
  Длинный узкий коридор салона тускло светился розоватым неоном. Ниночка повела меня до самого его конца, где за тайной стенкой с декоративным мусором и склянками скрывалась стальная гермодверь бывшего гражданского бомбоубежища. Кроме лестницы тут был узкий решётчатый лифт с неизвестно каких кучерявых годов. Поскрипывая, он спустил нас в ещё один бетонный, отремонтированный коридор с комнатами массивных, железных дверей.
  Из комнат можно было услышать фантомно и глухо сочащиеся придавленные звуки стонов и шлепков, от которых по заднице пробежал лёгкий холодок мурашек. Нас встретила большая бабища на острых каблуках и в корсете, с высоким лбом, на который, казалось, специально приклеили копну редких, жжёных чёрных волос. Низким голосом она спросила:
  - Это он? О ком Вадим говорил?
  - Да, - ответила Нина. - Сергей, это Имби, она будет твоим куратором и наставником. Проходи с ней дальше в коридор, и она тебе расскажет все подробности твоей работы.
  Я нервно кивнул. Нина вернулась к лифту, а Имби по-родительски взяла меня под руку своей жилистой ладонью.
  - Идём, мальчик-с-пальчик. Расскажи, как ты до такой жизни докатился?
  - До какой?
  - Экспериментальной.
  - В каком смысле?
  - В прямом. Все мы здесь в каком-то роде один большой эксперимент старого извращенца. Не могу сказать, что меня это реально напрягает, но когда думаешь, что твоя жизнь - это одна сплошная оргия с удушением, в которой ты вот-вот задохнёшься, ты тешешь себя мыслью о том, что когда ты оказываешься в этом лингаме вшивом, то становишься чертилой одного из кругов ада, и тебе выпала высокая честь наказывать всех тех ублюдков, с которыми ты всю земную жизнь состоял в абьюзивных отношениях.
  - Не понял...
  - Посмотри.
  Имби подошла к одной из дверей. Своими длинными ногтями она подцепила и вынула узкую плиточную панель рядом. Под панелью скрывались две толстые линзы глазков и маленький динамик интеркома с кнопкой. Я прислонил глаза к этому биноклю, и увидел обитую тёмно-вишнёвой кожей комнату, смахивающую на карцер. На её стенах висел целый арсенал плёток, верёвок для бондажа, каких-то странных инопланетных масок с патрубками, толстых мягких наручей с цепями и карабинами и прочей страшной непонятной хуйнёй, назначения которой я не мог себе даже представить.
  Посреди комнаты стоял толстый, голый мужик, привязанный за руки к потолку. Его лицо было туго обтянуто черной кожаной маской с заклёпками вместо глаз, а на месте рта - круглый фасеточный глаз переговорной дырки. Из-под маски висели багровые складки потной шеи и второго подбородка. Мужик стоял слегка выгнутый раком и сотрясался от резких движений пристроившегося сзади мускулистого транса в коже. Транс яростно ебал толстяка и пиздил его по спине короткой резиновой плёткой с круглыми шариками на конце. В углу комнаты на трёх ножках покоилась массивная вешалка. Своими крючками она держала толстый дипломат для документов, синие штаны и широкий пиджак, на погонах которого тускло блестели две большие звезды генерал-лейтенанта.
  Я зажал тугую кнопку интеркома. Он сухо хрипнул, и я услышал глухие звуки ударов плётки, к которой примешивались звуки тел - звонкие хлопки пуза по ляжкам мужика, стук бёдер о задницу и тихое плямканье перекаченных силиконом, сотрясающихся сисек транса. Странс глухо и немного наигранно посмеивался, а генерал громко сопел и кряхтел через свою переговорную дырочку.
  - Ну?.. - тяжко вздохнул генерал.
  - Кто не закрыл в этом месяце план? - гундил своим контральто кожаный транс. - Кого теперь придётся наказать?
  - Меня... - снова глухо выдохнул генерал.
  - Тебе говорили с ними разобраться? Тебе время давали? - всё яростнее долбил транс мужика и бил его плёткой. - Теперь на зоне уже с тобой будут разбираться, голубок! Готовь очко, скоро ведро будет со свистом пролетать.
  - Да... Сука, да... - стонал генерал с наслаждением.
  Я убрал кнопку с интеркома но не мог оторваться от завораживающего зрелища.
  - А она не перегинает? - просил я осторожно.
  - Нет, нормально, - ответила Имби. - Он же сам попросил. Не видишь, что ли, как кайфует?
  Я отошёл от двери. Имби вставила на место панель.
  - А какой напряжённый был сначала... Рита говорила, что всё боролся сам с собой, отмазывался, что просто хочет попробовать, только разок... Когда пришёл второй раз через месяц, то аж глаза блестят: я как другим человеком, говорит, стал. После такого сеанса, мол, в жизни уже ничего не страшно. Говорил, что будто тонет в болоте всех этих продажных пидарасов, а потом как пощёчиной по лицу, хуяк! И словно прозрел: стал лучше видеть всю свою подноготную, и жить стало как-то драйвовее. Теперь стабильный наш ежемесячный клиент. Кстати: про глазки в стенах кроме персонала никто не должен знать.
  Мы прошли в конец коридора в другое крыло бункера, где более неказистенько и по-простому были обустроены комнаты отдыха для рабочего класса. По пространству между комнат и небольшим холлом ходили трансы разной степени мужиковатости, довольно женственные андрогины, маленькие нежные существа неопределённого пола с писклявыми голосами и взрослая одноногая блядь на костылях. Словом, я понял, что снова переехал из одного помещения с клоунами в папахах и с плётками в другое, с хуястыми бабами в коже и с теми же плётками.
  Они меня приняли как-то по свойски-душевно, как знакомого. Мы сели на диванчике и холле. Все рассматривали меня с любопыством и не понимали, как я вообще, простой дохлый пацан с виду, оказался в их блядском храме ебли и разврата. В комнате их было десять. Я сел в одинокое кресло, постоянно стрелял глазами на лица этих людей и понимал, что за кого бы они себя не выдавали, в глубине их взгляда скрывались простые лица понимающих, потрёпанных жизнью мужиков. По крайней мере, я так себя успокаивал.
  Сам себя я уже давно не представлял полноценной особью мужского пола. Появилась во мне какая-то бабская робость, неуверенность и скромность дикой лани. Мне больше не было комфортно в своём уродливом теле. Я ощущал себя каким-то недобитым инвалидом и невольно ставил себя на одну ступень с этими неполноценными телами, и чем больше я осознавал свою причастность ко всей этой группе людей, тем большую испытывал неприязнь и отвращение к себе и ко всем вокруг.
  Мне не хотелось с ними разговаривать. Я чувствовал себя животным из кунсткамеры. В голову снова полезли мысли о самоуничтожении.
  - Ты вообще какими судьбами сюда? - спросила меня какая-то маленькая девочка.
  - Вадим привёз... - выдавил я, и слова стали комом в горле. Мне почему-то снова захотелось реветь от осознания своей несвободы и никчёмности. В голове пронеслась вся моя жизнь за последний год, и отвратительное лицо мерзкого деда стояло маской поверх всех моих воспоминаний и переживаний. Кровь застучала в голове, и это придало мне сил. Я взял себя в руки, прокашлялся.
  - Этот пидарас натравил на меня чёрных хирургов, которые отрезали мне член с яйцами. Потом он подобрал меня на улице и предложил сделать пластику вагины и работать на него.
  - Ебать... - прошептал кто-то в гробовой тишине. От звенящего молчания и их осуждающих взглядов у меня начало пригорать.
  - Я не хочу об этом! Идите вы все нахуй! Я живу уже год и не знаю, мужик я или баба, и что я такое вообще! Я вообще не представляю, как вот может проснуться какой-нибудь сраный перекачанный бодибилдер однажды утром с мыслями: пришью-ка я себе сиськи и буду ебать мужиков, охуенная, сука, идея! Откуда вас таких так много?! Это он ловил вас, и колечил ваши тела, а теперь вы все, со своими лицемерными ёблами наигранных переживаний смотрите на меня, будто вам ничего обо всём этом пиздеце неизвестно! Вы вообще видели себя?! В кого он вас превратил?
  - Мы здесь вообще-то по своему желанию.
  - Сказала мне одноногая баба! Давай честно: он тебя на грузовике раскатал на перекрёстке, потом привёз в свою ёбаную клинику, отхерачил ногу по пизду а потом сказал: Знаешь, у меня тут есть ебанутый на голову ветеран афгана, который бабу одноногую выебать мечтает, подзаработать не хочешь?
  - Не суди людей по себе, - мрачно ответила одноногая. - Я сама себе ногу отрезала.
  - Чего? - осёкся я и замолчал.
  - У меня с самого детства были признаки акротомофилии - любви к людям с ампутированными конечностями, - продолжала она. - Мой прадед был ветераном войны, вернулся с фронта с ампутированной ногой. Когда я была ребёнком, дед часто присматривал за мной. После его смерти в моём сердце остались только самые тёплые и добрые воспоминания о нём. Не знаю почему, но мне безумно нравилась его культя. Дома я часто просила, чтобы он снял со своей ноги протез, и я могла часами рассматривать этот выпуклый мешочек его старого фронтового увечья. Мне нравилось его трогать. Мне нравилась та его уникальность, которая отделяла его от других дедушек моих сверстников. Я страшно гордилась им.
  Уже после, когда я повзрослела, моя акротомофилия перетекла в апотемнофилию - желание самой стать инвалидом, ощущать себя особенной, выделиться на фоне остальных своим увечьем. Когда я была подростком, и гормоны бушевали во мне, я часто резала себя и била, но это не могло принести мне должного удовольствия. Однажды, когда родителей не было дома, я взяла на кухне большой нож и отрезала себе мизинец на левой ноге. Я сразу же выкинула его в окно. Ощущение боли и осознания невосполнимости потери возбуждали меня до одури. Я перевязала ногу, вымыла пол и нож, а родителям сказала, что отрубила палец топором, когда работала в саду.
  После, уже и этого было для меня недостаточно. В студенческие годы я ходила по частным и государственным клиникам и умоляла врачей, чтобы они отрезали мне ногу по колено, но они не могли этого сделать без специального медицинского заключения. Однажды я с подругой прогуливалась по заброшенной промзоне. В одном из зданий, в грязи, пыли и куче крысиного помёта валялось много стеклянных осколков выбитого окна. Я взяла с собою несколько и дома располосовала себе икру ноги почти до кости. У меня получилось самой остановить кровь. Больше я ничего не делала. Гангрена не заставила себя долго ждать. Уже через пару недель меня доставили в больницу в критическом состоянии, и чтобы спасти мне жизнь, врачи вынуждены были отрезать мне ногу по шейку бедра. В нашей стране инвалидам с такими увечьями трудно найти себе работу, и я решила искать себе альтернативу. На Вадима я вышла сама.
  - Чего, блять?! - смотрел я на неё, не в состоянии больше ничего произнести.
  - Мне вот, например, дико хотелось ощущать себя в женском теле, и при этом сохранить свою мужскую силу. - встрял в разговор довольно женственный и сипматичный транс. - Мне хотелось бы попробовать себя и в роли женщины с мужчиной, но при этом и иметь возможность самой заниматься сексом с красивыми девушками и чувствовать себя доминирующим в постели. Мне не хотелось быть оплеванным и унижаемым гомиком, а скрывать свои отношения с партнерами и каждый раз бояться избиений от гомофобов на улице выше моего достоинства. Такая неорпеделённость толкнула меня начать пить гормоны и сделать себе операцию по увеличению груди. Я ни о чём не жалею. Что бы обо мне не думали люди раньше, сейчас, я считаю, они стали лучшего мнения обо мне. Я перестал бояться. Перестал скрывать свои отношения. Я мог бы устроиться работать по специальности и получать среднюю зарплату, но зачем мне это, если я могу работать здесь, с обеспеченными клиентами, хорошо зарабатывать и чувствовать себя свободной?
  - А я уже родилась такой, - продолжила маленькая девочка с писклявым голоском. - Обычный гермафродит. С рождения у меня были и женские и мужские половые признаки. Но всё же, я осознавала себя исключительно как девушка. У меня женское телосложение, голос, и небольшая грудь... Я родилась в самой обычной, не очень богатой семье, и у моих родителей не было денег на дорогую операцию для меня. В детстве я очень переживала из-за этого, никогда не ходила в девчонками в общий душ в летнем лагере и никому не рассказывала о своём секрете. Я мечтала накопить денег и сделать операцию, когда вырасту. Вот я уже взрослая, у меня есть деньги на операцию, но делать её я больше не хочу. Я приняла себя такой, какая я есть. У меня появился молодой человек, который очень любит и понимает меня. Ещё немного, и я уволюсь отсюда, когда накоплю достаточную сумму для покупки жилья и уеду заграницу. Выучу язык, устроюсь на обычную работу. Каким бы Вадим ни был самодуром и безумцем, я благодарна ему за эту работу, за возможность стать нормальным человеком.
  Повисла минутная пауза. Я сидел в чёрном ахуе, и просто не знал что сказать. Было ощущение, что я пришёл устраиваться на работу в какую-то мировую айти-компанию, где довольные сотрудники-инвалиды с выбеленными головами и весёлыми, беззаботными как после лоботомии лицами рассказывали об огромных перспективах и великих преимуществах работы на богоподобного и щедрого работодателя Вадима. "Ебанутые. Они тут все ебанутые", - единственное, что бесконечно кружилось в моей голове.
  
  20.
  
  Какое-то время все эти фрики вокруг всё ещё бесили меня, и я не мог избавиться от того ещё более мерзкого ощущения несправедливости, что Вадим обошёлся так жестоко только лишь со мной одним.
  Меня бесило и то, что бардельный гарем знал о выходках Вадима, пускай только лишь понаслышке, но продолжал работать на него, потому что тут были большие деньги.
  Ладно, отдам должное всем этим... Они были адекватными, активно рвались попиздеть за жизнь и успокаивали. Это на время рассеивало ту стаю всратых мыслей, которые крепко сидели внутри. За несколько дней общения мне стало казаться, что я знаю, как мне теперь найти себя, обрести покой и уверенность - нужно отращивать сиськи, длинные волосы и становиться бабой. Отрезанный хуй всё равно не вернёшь, и раз уж старая жизнь навсегда проёбана, нужно учиться искать выгоду из новой. Что бы там не говорили моралфаги и правозащитники, но пока у бабы есть пизда, она никогда не пропадёт. Нужно вытаскивать все свои потаённые желания наружу, учиться ебаться с мужиками и зарабатывать бабло на гормоны и посещения врачей в клинике.
  Я ебался с Имби по нескольку раз на дню. Она была профи. С ней я испытал первый оргазм и был счастлив от того, что я могу кайфовать во время процесса, даже сильно не напрягаясь как мужик, а просто лежать и орать, стонать без наигрываний, дрожать всем телом и захлёбываться в слюнях. Но такое было не часто. Во всех остальных случаях приходилось применять все свои навыки актерского мастерства и делать всё, чтобы понравиться даже тем, с кем трахаться будет противно и неприятно.
  При встречах с Вадимом я старался выложиться на максимум, чтобы он в меня поверил и больше не приходил ко мне со своими проверками. Когда он приходил, я весь симулировал как мог, чтобы в голове не оставалось мыслей о нём.
  - Давай, давай, сладкий мой! О господи, как же ты хорош! - кричал я, двигал тазом в такт ему, крепко сжимал его дряхлые ягодицы руками и царапал ногтями спину.
  - У-ух, сука! Продолжай!.. - пыхтел он.
  - Я выдою тебя всего!
  - Да, хочу уйти от тебя с пустыми яйцами! - прохрипел он и вытащил из меня свой член. Я рывком опрокинул его на спину и присасывался губами к члену как голодный еврейский мальчик из Освенцима, которого фрицы угостили толстой баварской сосиской.
  - Глубже! Суй глубже!
  И я щекотал гландами его залупу, нюхал кислый пот его волос.
  - Давай больше вакуума! Высоси меня всего! Да... Вот так... Какая ты пиздатая блядь!
  Я водил языком по его морщинистой головке, спускался вниз и затягивал губами волосатые яйца, стимулировал языком и яростно надрачивал.
  Потом он опустил руку мне на голову и наклонил её ещё ниже.
  - Давай!
  "Господи, когда это всё уже закончится" - думал я в панике, вдохнул поглубже и самоотверженно бахнул в засос его грязный анус, пытаясь прорваться языком в его тугую, напряжённую дырку.
  - Ты должен быть готов к любым поворотам событий, - сказал Вадим, на мгновение расслабил свой сфинктер и выпустил струю долгого, метанового пердежа. Внутрь моей ротовой полости брызнул зловонный мелкий аэрозоль кусочков кала и я невольно изрыгнул из себя рвотный позыв.
  - Нет! Так делать нельзя! - крикнул Вадим и ударил меня ногой но голой заднице. - Учись себя контролировать! Будь безупречным и небрезгливым.
  - Обязательно, - сказал я как можно дружелюбнее, сглотнул говёную жижу и ещё усерднее продолжил полировать. На сколько меня ещё хватит? Сколько это всё будет продолжаться? Как же я хочу перерезать ему глотку...
  - Стой! - резко выдохнул он. - Я почти... Медленнее... Рано кончать. Ложись.
  Вадим снова вошёл в меня.
  - Теперь давай скромненькую девочку.
  Я лежал почти что смирно, смущённо отворачивал голову набок, скромно постанывал и блаженно улыбался. Я нежно гладил ему спину ступнями ног и обхватывал лицо своей ладонью, играл пальцами в волосах его бороды, простонал в наслаждении: "Ты - лучший..."
  Это произвело на него сильное впечатление. Он подался вперёд и глубоко присосался ко мне, проникая языком глубоко в рот. Не знаю почему, но сосать член и лизать анус Вадиму было для меня менее отвратительным занятием, чем целоваться с ним. Я снова немного дёрнулся в порыве рвотного рефлекса, быстро подавил его и сразу же постарался уйти мысленно куда-то далеко, представить что сосу член, и начал отвечать ему взаимно своим языком.
  - Брейся чаще, - немного оторвался от он моих губ и на пару секунд впился снова. - Щетина раздражает.
  - Всё что угодно для тебя, любимый... - вздохнул я сладко и Вадим кончил в меня.
  - Серик, ты превзошёл все мои ожидания, - сказал Вадим когда одевался. - Немного самоконтроля, и ты будешь моей лучшей девочкой. Думаю, ты всему научился. Я посоветую тебя своим казакам, станешь им лучшей полковой жалмеркой. Тем более, что заказы на тебя есть. Многие уже присмотрелись к тебе, когда ты жила со мной.
  - Конечно, Вадим, всё что угодно, - сказал я ему с энтузиазмом и улыбнулся.
  Несколько секунд Вадим пристально всматривался в мои глаза, и я уже на мгновение подумал, что я прокололся в своей симуляции и сказанул что-то совсем нелепое, но Вадим подсел рядом и обнял меня за плечи.
  - Знаешь, Серёга. А ты нормальный пацан. Я думал, что какой-то пидор, но теперь вижу, что мы с тобой подружимся.
  Через несколько дней после того как я выпроводил от себя этого мудака, ко мне стали наведываться первые клиенты. Нина вынесла отдельную графу для меня в прайс листе с кратким описанием и спектром всевозможных услуг. Не могу сказать, что клиенты были более адекватные чем Вадим, но анусы лизать почти не просили. С виду это были реально очень презентабельные чинуши в пиджачках и с дипломатами. Я делал им глубокую пососаку, светил пиздой и разводил ноги. Конечно же, для подобных людей недостаточно было стандартного секса, даже с пацаном. Меня обличали в латекс, связывали и подвешивали к потолку как сосиску и яростно ебали. Поначалу мне это часто доставляло.
  Мне нравилась вагинальная ебля и её продолжительные сладкие моменты, даже когда я не кончал. Я давно хотел осуществить свою давнюю мечту и попросил Ниночку добавить в мой лист услуг групповой секс. Первыми моими клиентами была группа молодых эффективных менеджеров крупной компании, которые заказали меня на свой корпоратив и так вовседырно оттарабанили, что я ещё долго не мог сидеть и непроизвольно какал в штаны от ручного анального фистинга, пока анус снова не вернулся в своё нормальное русло.
  Я сосал, меня ебали. Ребята были весёлые. В процессе я не понял даже, сквиртовал я, или просто начал ссать от удовольствия. После запуска моего челленжда, парни устроили флешмоб, нассали мне в пизду, на лицо, и обоссали всю комнату, забавы ради.
  Наверное, это был один из лучших моментов во время моей работы в Лингаме. Нина, после того как увидела что мы сделали в комнате, потребовала с мнеджеров дополнительную плату, и уже на следующий день я пошёл и снял себе большую квартиру в центре, обновил свой гардероб. На оставшиеся деньги я прошёл тестирование и консультирование у врача, который прописал мне дорогие гормональные таблетки для формирования нового женского тела.
  Со временем меня перепробовали все казаки Вадима. Казаки часто приходили в гости - за службу в бомжовнике они получали здесь большие скидки на все услуги. Чаще всего они ходили на курсы интенсивной ректальной терапии к моим коллегам-трансам, а ко мне большинство наведались лишь раз, чисто ради любопытства, попробовать более лёгкий наркотик, который больше не приносил им удовольствия - почти все они кайфовали только от еженедельной порции старого-доброго крепкого хуя в очко.
  Исключение составлял, наверное, только Дубов, который, как строгий атаман-отец, иногда разгонял петушар из этого курятника, чтобы они не грешили. Ко всем работникам Лингама он относился с отвращением и пренебрежением - не хотел ни минуты оставаться в этом "греховном месте". Казакам это не мешало приходить в Лингам, и каждый раз они возвращались сюда снова и снова - бухали в рабочем холле, пиздели о рыбалке и пели песни под гитары:
  
  Помню как вчера
  Баржи, катера,
  Улицы и площади
  Помню вдоль реки
  Мчались казаки
  На буланой лошади.
  
  Помню как вчера
  Шапки, кивера
  Да кресты Георгия
  Слезли казаки,
  Сняли рюкзаки
  Начиналась оргия...
  
  - Знаешь, Серёжка, ты мне ещё тогда, у Вадима приглянулся, - пел мне вполголоса подсевший рядом Витёк. - Был бы ты бабой, взял бы тебя в жёны, нарожали бы детей, у меня дом есть в Ростове... Мечтаю коня купить. Что же это за казак, без коня? Я б катал тебя по Донским степям, такая красота...
  - Да ты романтик... - как-то без энтузиазма, скептически усмехался я.
  - Ну да. Знаешь, я конечно пробовал вот этот вот массаж простаты, все эти оргии, это всё такое пустое... Не нравятся мне все эти товарищи, столько жестокости в них, и такая...показуха. Я вот настоящий казак. У меня ещё дед за белых воевал. Правда, его повесили потом. Эх, какие времена были... Тоскую я по дому.
  - Так чего ты здесь работаешь?
  - Ну, деньги здесь хорошие, - пожал он плечами. - Я когда был совсем зелен, так думал, что в деньгах одно счастье. А сейчас уже это не интересно. Мне бабу бы найти, понимаешь? Такую, чтоб не за деньги. Чтобы и в хозяйстве хороша была, и чтобы любила меня по-настоящему... - всё ближе ко мне двигался Витёк и неловко закинул руку мне за спину, как школьник на природе в летнем лагере.
  - Витёк, я не баба, да и борщи варить тебе не буду.
  - Ну, ты знаешь... Это всё такое, приходящее. Ты и сейчас мне нравишься. А борщи варить я тебя научу.
  - Я вот ещё не баба, а уже чувствую угнетение всех этих хуемразей, которые отправляют варить меня борщи. Понимаешь, о чём я?
  - Но я не такой! Чёрт с этими борщами! Давай просто уйдём отсюда, будем гулять по ночному городу и смотреть на воду в реке. Я тоже так много песен хороших знаю...
  - Витёк, на улице так много нормальных баб, почему именно я?
  - Ну, знашь... - как-то неловко покраснел Витёк и спрятал лицо. - Брось это. Пойдём гулять.
  - А у тебя денег хватит?
  Витёк огорчённо перекривил лицо.
  - Ну вот, опять ты всё о деньгах...
  - Почему я должна "гулять" с тобой бесплатно и тратить своё время? - сказал я и осёкся. "Охуенно. Я уже думаю о себе как о бабе, и по мне уже сохнут мужики. Хотя... Витёк не в счёт, наверное. Мне это льстит, но если ему нравится то, что я из себя сейчас представляю, то он явно едет кукухой".
  - Наверное, я люблю тебя.
  "Так. Что ему от меня нужно?" - бегло метались во мне мысли. Не похоже, что Витёк вообще из тех людей, которые способны подлизываться к другим ради какой-то выгоды. А я способен. Думаю, он сможет мне ещё пригодиться, когда я придумаю, как отомстить Вадиму. Нужно держать его на коротком поводке. Аллилуя пизде.
  - Идём, - сказал я, схватил казака за руку и отвёл в далёкую пустующую комнату.
  Витёк молча пошёл следом. Я включил тусклый свет диодных ламп и начал раздеваться.
  - Ты чего? - проблеял он.
  - Ебаться будем. Раздевайся.
  - Уже?..
  - А как ты хотел?
  - А как же прогулки?
  - Слушай, на улице вообще-то холодно сейчас ебаться, яйца себе отморозишь.
  - Да я не про это, - горестно отвёл свой взгяд Витёк...
  - Ну, так под словом "гулять" ты секс имел ввиду?
  - Нет... - раздосадованно и тяжело вздохнул казак.
  - Чего ты ломаешься, я не пойму? Ты девственник, что ли?
  - Нет...
  - Ты же сказал, что я тебе нравлюсь.
  - Да, но...
  - Но ебаться ты не хочешь?
  - Нет! Ты не понимаешь, тут же разные вещи.
  - Не понимаю.
  - Вот я тебе нравлюсь?
  - Да, - скривил я.
  - Но ты понимаешь, что сейчас у тебя не та симпатия, которую испытывают нормальные люди.
  - А какая?
  - Сексуальная...
  - Слушай, не еби мне мозги, - подтянул я его к себе за ремень и начал расстёгивать ширинку.
  - Остановись, - схватил он меня за руку.
  "Нет, он точно девственник, - подумалось мне. - Он просто ещё пизды не пробовал". Надо было как-то его удержать. Чем могут удержать бабы мужика кроме пизды? Полюбэ, он просто потому ломается, что не ёбаный ещё.
  - Послушай, - немного успокоился я и продолжил. - Это в первый раз только так у тебя, потом всё нормально будет.
  - Это не мой первый раз.
  - Я вижу. Давай вот просто попробуем. Секс ведь дружбе не помеха, правда? Мы укрепим свои чувства. Это ведь просто секс, он ничего не меняет. Посмотри на меня.
  Я разделся полностью, обнажил своё стройное, гладко выбритое тело, лёг на кровать и раздвинул ноги.
  - Ты разве меня не хочешь?
  Витёк, весь напряжённый, испуганно косился в то место, где я играл пальцами со своим клитором.
  - Мне кажется, сейчас всё только испортится...
  - Ничего не испортится. Я всё сделаю сама.
  - Ну, я не знаю... - всё так же напряжённо сказал он и начал неуверенно раздеваться.
  - Давай я тебе помогу подняться. Подойди.
  Я поднял его длинный член своими губами и шустрым языком, положил на кровать и сел сверху. Ебался Витёк без особого энтузиазма, и мне пришлось конкретно с ним повозиться, чтобы он смог кончить.
  Я устало упал рядом, прислушивался к тяжёлому дыханию этого неловкого школьника; косился глазами на его лицо, полное какого-то отчаяния и тоски.
  Я положил руку ему на грудь и нежно прошептал:
  - Тебе понравилось?
  - Давай просто друзьями останемся. Без секса.
  - Блять, да что ты за мудак, я не пойму?! - уже не выдержал я. - Это всё потому, что у меня сисек нет, и голос как у мужика?
  - Пожалуйста, уйди.
  - Сам вали отсюда нахуй, долбоёб! Это моя комната! Уёбывай, чтобы я больше не видела тебя с твоим гнусным еблом!
  Витёк вскочил как по команде и начал одеваться.
  - Я вообще не понимаю, нахуй ты ко мне приставал весь вечер, и до этого глазки строил, если тебе всё не так?! На голову проверься, ебанутый!
  - Зря ты так, - тихо буркнул он. - Я думал, ты не такая...
  - Это ты не такой! Найди себе бабу с колхоза, будешь её поварёшкой с борщом ебать, если на меня не стоит!
  Когда Витёк ушёл, я немного успокоился. Я вообще не понимал, какого хуя я так на него взъелся в тот вечер. Только лишь жалел об упущенной возможности найти себе полезного человека в стане врага и вообще не понял, чего ему от меня было надо.
  
  21.
  
  Пришла новая весна, и вместе с весной стали расцветать наливные трубочки моих маленьких сисек. Четыре месяца гормонотерапии творят чудеса. Волос на теле стало меньше, красная вульва набухла новым мясом. Появилась талия, немного выросла жопа, и, кажется, даже голос стал чуть-чуть повыше. Я подравнял волосы до каре, выбрил виски и плотно завязывал их в пучок на затылке; отрастил ногти и следил за ними. Дома я учился сраному, скучному мэйкапу, на который уходила куча времени, но с косметикой я был очень даже ничего. Иногда я дрочил на самого себя, но полного кайфа получить не мог - совсем не радовали эти два стрёмных, больших фурункула на груди, которые, к тому же, были ещё разной длины, что меня дико бесило. Я не знал, вырастут ли они ещё, поэтому копил деньги на операцию по коррекции и увеличению своих сисек и подрезанию голосовых связок.
  Мне страшно было подумать, как отреагирует Вадим на мои перемены, и старался о нём не вспоминать. На всякий случай перед Ниной, Имби и другими я туго бинтовал свою грудь под футболкой и старался не светить выпирающими сосками, а голос делать ниже. Это помогало плохо, и все начали что-то подозревать.
  Недовольными уходили и клиенты, когда понимали, что вместо обещанного мужика с пиздой им подсовывали пускай и недозревшую, но простую, скучную бабу с кривыми сиськами. Помимо заказанных услуг в моём прайсе, я оказывал дополнительные услуги бесплатно и давал хорошую скидку - возвращал часть денег из своих выплат, чтобы они молчали и оставляли хорошие отзывы. Наверное, прошёл ещё месяц перед тем, как меня за это взъебали.
  В майскую жару я шёл на работу в широких, бесформенных штанах и такой же толстовке с капюшоном, обливаясь потом. Мне казалось, что меня выдадут мои худые, девчачьи руки с тонкими запястьями, поэтому я прятал их в карманы и был похож на какого-то американского торчка, который идёт в переулок крутить говно. Во Вшивом Лингаме я как обычно быстро отметился и хотел уже прошмыгнуть в коридор, но услышал голос Нины.
  - Остановись.
  - Что? - пытался я ответить как можно грубее.
  - Сядь.
  Ну вот и всё. Когда-то это должно было случиться. Я сел на диван.
  - Ты что, гормоны пьёшь? - спокойно спросила она.
  - Пф-ф, да с чего это ты вообще... - пытался я быть невозмутимым.
  - Потому что у тебя голос как у пидараса на передержке. И почему ты как бомж стал одеваться?
  - У меня новый стиль.
  - Снимай свой худи.
  - Ой, ладно, хватит! Раскусила, - подкатил я глаза.
  - У меня инструкции от Вадима, не допускать никаких модификаций твоего тела.
  - А я откуда об этом знал?
  - Ты из меня дуру не строй! Всё ты прекрасно понимал. Ты знаешь, что он всю ежемесячную отчётность Лингама проверяет? От тебя половина клиентов разбежалась. Я звоню ему.
  - Не надо, пожалуйста!
  - Что с этим думаешь делать?
  - Мне надо ещё немного времени, чтобы все дела закончить. Поставь меня на верхний этаж.
  - Чтобы ты получал там копейки и лишил его всех бабок с тебя? Ты и так прошляпился, мне выплаты урежут за то, что не доглядела.
  - Дай мне неделю! Я уеду из города. Скажешь, что я сбежал, а потом ищет пусть где угодно...
  - Да он тебя и найдёт где угодно! У него по всем окрестным городам соглядатаи. Ты только хуже сделаешь, попадёт и тебе, и мне заодно...
  - Я убегу подальше отсюда...
  - Алло, ты не знаешь Вадима? А я его знаю, он этого так не оставит!
  - Да блядь!! - заорал я и подпрыгнул от злости. - Я знаю, знаю! Нина, пожалуйста, придумай что-нибудь!
  Нина выдохнула, закрыла глаза и потёрла переносицу.
  - Значит так. Иди к себе вниз, а я сейчас позвоню и скажу... Не знаю... Что это самовольный всплеск женских гормонов, ну типа эстроген, или ещё чего... Вряд ли это прокатит, но попрошу, чтобы тебя наверх перевели. Выдохни. Думаю, я смогу всё уладить.
  - Ага, - пробормотал я и пошёл в бункер.
  Людей в комнате для персонала сегодня было немного. За столиком сидела Имби и ещё трое человек. Я упал на диван, и весь дрожал в панике.
  - Ты чего? - спросила у меня Имби.
  - Вадим всё знает.
  - Что ты таблетки пьёшь? Ну и ладно. В конце концов, ты хозяин своего тела, и только ты можешь решать что с ним делать, и как поступать.
  - Да этот мудень с меня теперь не слезет!
  - Да с чего ты взял? Ты сам рассказывал, что он говорил: не попрут с тебя деньги - отпустит на все стороны.
  - Но деньги-то пёрли! Это за последние два месяца только выручка упала. Да и вряд ли он просто так отпустит, потому что пиздабол.
  - Ну, знаешь, этот бизнес - он такой, не стабильный. Успокойся. Всё хорошо будет. Сейчас я тебе чаю наведу.
  - Дай лучше покурить.
  Я затянулся, полежал минут десять, и меня немного попустило.
  - Ладно. Может, я и правда зря ссу. Придёт - скажу ему, что это моё право - менять своё тело как я хочу. Нина поговорит с ним. Она сказала, что договорится, и меня устроят работать наверх.
  - Вот видишь! Не ссы. Прорвёмся.
  - Да уж... - натужно улыбнулся я и глубоко ушёл в свои мысли.
  В коридоре нижнего этажа послышался шум и топот чьих-то ног. Я не придал этому никакого значения, пока железная дверь помещения персонала с грохотом не распахнулась от удара ноги. На пороге стоял Вадим с перекошенным лицом. За его спиной Прохор Дубов и ещё два казака. У меня зашевелились волосы и засвербело в пизде. Он быстрым шагом направился ко мне. Я поднялся и прочистил горло.
  - Вадим, я должен тебе с...с-с-сукаааааааа!!!
  Эта конченая мразь схватила в кулак мой затянутый хвост, сбила с ног и волоком потащила через холл в коридор по ковровой дорожке. Мой визг заглушил все голоса и крики вокруг. От боли потекли слёзы. Я вцепился руками в его запястье и боялся отпустить, потому что думал, что он мне оторвёт нахуй голову. Он затащил меня в лифт как камень для кёрлинга и впечатал головой в решётку. Лифт медленно пополз наверх.
  - Прошу тебя, - скулил я. - Я сам пойду.
  Рука резко дёрнулась, и лифт качнулся от удара моего лба о стену. Двери открылись, и я снова поехал по полу коридора, собирая своей жопой складки ковровой дорожки, которая зажевала и стянула широкие штаны с ног, оголив белую ткань женских трусиков.
  - Вадим Альвианович... - выбежала ему навстречу Ниночка.
  - Я с тобой потом поговорю, - оборвал Вадим хриплым басом.
  Он выволок меня на улицу, бросил на коврики под задним сиденьем машины и сел за руль спереди.
  - Только попробуй на сиденье переползти, падаль дохлая.
  
  22.
  - Разденьте его, - приказал Вадим казакам, когда мы оказались в его большой приемной. Двое стянули с меня толстовку, широкую футболку и ножом срезали грязные трусы. Меня всё ещё продолжало колотить от мышечных спазмов после рыданий. Кожа на голове горела, как и содранные об пол ляжки, колени и жопа. Распущенные волосы закрывали лицо. Я сжал ноги вместе и обхватил руками плечи.
  - Руки по швам! - крикнул Вадим. - Что за хуйня это висит у тебя?
  Я молчал.
  - Отвечай! - громко хлопнул он по столу и продолжал сверлить меня взглядом исподлобья.
  - Сам-то как думаешь?! - снова заревел я. - Я не хочу быть твоим фриком в ебанном цирке уродов!
  - То есть ты считаешь, что сейчас охуенно выглядишь?
  - Ты не дал мне всё закончить!
  - Конечно не дал, ебаный ты мутант, ты меня на кучу бабок обул!
  - А ты... Всю жизнь мою обул!
  - Ну, началось опять...- Вадим подкатил глаза.
  Он взял со стола пульт, включил телевизор на стене, в меню нашёл какое-то видео и воспроизвёл. На видео в тёмном коридоре в ряд стояли несколько кучерявых хачей и надрачивали члены, вытащенные из ширинки. Один из них держал за патлы отрезанную голову бомжа и через открытый рот насаживал её на хуй. Через несколько секунд голову передали следующему.
  - Ты нихуя вот это вот всё сейчас некстати, понимаешь?! Мне бабки нужны на войну с этими животными.
  - Да мне поебать!
  - Ах ты шлюха спидозная, - резко вскочил он из-за стола и подошёл ко мне. Я в панике отскочил назад, но меня оттолкнули мужицкие руки казаков и кинули на пол. - Ты чё, вообще нихуя не соображаешь? Если этот табор вломится сюда, то после меня они будут насаживать головы всего борделя с тобою вместе!
  В глазах Вадима на секунду появились паника и неподдельный страх. Он быстро взял себя в руки, сел обратно в кресло и продолжил спокойно:
  - Ты меня наебал. Теперь я буду ебать тебя всю жизнь. Отныне твоё ничтожное мясо полностью принадлежит мне. Ты - мой раб, моя собственность, и я буду делать с тобой всё, что захочу. Я отыграюсь на тебе за все твои ебланские выходки, и буду упиваться твоими страданиями.
  Он немного отвлёкся от речи и перевёл взгляд на происходящее на экране. После того, как все пустили голову бомжа по кругу, они перевернули его отрезанной шеей кверху, подошли поближе и стали почти одновременно заканчивать в мясо слипшихся сосудов и гортани. Видео закончилось.
  Из ящика стола он взял какой-то белый пластиковый пакет и подошёл ко мне. Я закричал и попытался снова отползти назад, но он быстро поймал меня за волосы и поднял на ноги.
  - Это салфетки влажные, хули ты визжишь, потаскуха!
  Он подтолкнул меня к зеркалу, обхватил шею рукой сзади и стал вытирать салфетками лицо.
  - Отпусти, я сам...
  - Ты ничего не будешь делать сам, пока я не скажу! - дёрнул он рукой так, что у меня захрустели позвонки на шее. - Не реви... Кончай реветь, я тебе сейчас сиськи твои кривые нахуй отрежу! Вот так... - резко сменил он тон и начал меня лапать. - Ты смотри, какая ты пиздатая... Как личико смазливое вытянулось... Да... Ебабельная тёлка... - шептал он мне на ухо и тёрся своим стояком под штанами о мою талию. - Чувствуешь хуй? Можешь отныне называть его папочкой, или кормильцем. Как увидишь его на свободе, падай перед ним на колени и целуй как бабка в храме святые мощи. Потому что отныне это твой господь бог, идол для поклонения. Ты должна бояться меня и боготворить мой хуй... - продолжил он кряхтеть, запустил свой язык мне в ухо, отпустил свою хватку и стал больно сжимать своими грубыми ладонями мои маленькие сиськи.
  - Вы куда? - сказал он казакам, которые сначала неловко отвернулись, а потом тихонько приоткрыли дверь, чтобы выйти. - Я вас никуда не отпускал.
  Казаки замерли, немного помялись на месте и вернулись обратно. Вадим отпустил мою грудь, достал из кармана расчёску и стал меня расчёсывать.
  - Чтобы больше никаких пидарастических выбритых висков... Мне нравятся твои густые, длинные волосы... Да...
  Он схватил меня за шею, подвёл к стене, развернул и вытащил телефон. Я безвольно делал всё, как тряпичная кукла. В моей голове было одно осознание безысходности и надежда на скорую смерть. Я мечтал о том, чтобы эта мразь проиграла свою войну, а его голову выебал каждый бомж этого ангара. Завоевание склада цыганами, даже скорая смерть от их рук внушала в меня какую-то надежду на освобождение от этой сучьей, рабской жизни.
  - Сделай ебло нормальное и смотри в камеру. Вот так... Всё. Уведите её нахуй в коморку!
  Последние несколько дней я лежал в комнате с низким потолком, на какой-то уродской пружинной кровати с тонким матрасом и колючим покрывалом. Здесь не было окон, а единственная тусклая лампочка из потолка горела сутками напролёт. В первый же день, через несколько часов после заточения, Дубов принёс мне ведро для туалета, новую пачку гормональных таблеток, бутылку воды и заваренный бомжовский суп из лапши.
  - Чем я это есть буду?
  - С краю пей
  - Да животные, вы хотя бы одноразовую ложку мне принесите!
  - Не положено.
  - И дайте мне одежду!
  - Не положено.
  - Моя пизда влажная на тебя положена, ты понял?! Я не буду есть!
  Дубов вышел из комнаты. Через минуту он вернулся с толстым собачьим ошейником на цепи и закрыл за собой дверь.
  - Ты чего? - испуганно сказал я.
  Дубов молча расстегнул ошейник и пошёл ко мне.
  - Нет!!! Нихуя вы меня не заставите!!! Я удавлюсь этим ошейником. Чтоб вы все сдохли!!!
  - Давись, - сказал он спокойным, глухим голосом.
  Дубов поймал меня за руку в углу, навалился всем телом, заломил руки и придавил к земле. Он поставил колено мне на голову и стал затягивать на шею ошейник с кодовой защёлкой. Потом он схватил меня за ошейник и рванул к себе.
  - Я не Вадим, девочка, и он мне не указ. Я тебя прямо сейчас повешу на этой стене, и мне нихуя не будет. Срал я на тебя, и на твоего Вадима. Я не позволю тебе говорить со мной так, как ты разговариваешь с ним. Твоё удушенное мясо пропустят через промышленную мясорубку и налепят котлет для бомжей, а я больше никогда не увижу твоей гнусной, пидарской рожи.
  - Ты пиздабол! Он тебе за меня яйца отрежет! Я больше не буду есть, и с голоду сдохну, чем с вами тут...
  - Ты слишком высоко мнения о себе, - перебил Дубов встал на изголовье кровати и пропустил длинную цепь через трубу, которая проходила вдоль одной из стен над потолком. Когда он слез, то резко рванул цепь на себя. Моё тело поехало по полу, а потом по бугристой бетонной стене, пока глухо не ебнулось затылком о потолок. У меня потемнело в глазах.
  - Скажи, ты любишь сладкий хлеб? - спросил он тихо, пока я хрипел в воздухе и пытался расстегнуть ошейник.
  Дубов намотал цепь на ножку кровати и отпустил. Кровать немного проехалась по полу, упёрлась в стену, но от моего веса не поднялась. Я висел в паре сантиметрах от пола, ловил ртом воздух как рыба и шарился рукой по потолку, пока не нащупал сраную трубу. Я схватился за неё обеими руками и немного подтянулся. Хватка кожи ошейника ослабла, и я смог жадно и сипло вздохнуть. Руки дрожали.
  - Ну повиси, повиси. Посмотрим, надолго ли, - сказал Дубов и вышел. Я висел над потолком минуты две, пока потные пальцы не начали соскальзывать с трубы. Обессиленные пальцы потихоньку разжимались.
  Дубов зашёл в комнату с бомжом, которого брезгливо держал за шиворот.
  - Сри в тарелку, - сказал он бородачу с лицом, исполосованным шрамами и с заплывшим глазом. Бомж мгновение недоуменно стоял у стены и испуганно стрелял глазами то на меня, то на Дубова, то на миску в углу. Раздраженный казак снял с пояса плеть и стал её разворачивать. Испуганный бомж за секунду стянул штаны и раздвинул свои булки над горячей миской с заваренной лапшой. Бомж долго кряхтел и тужился, пока не выдавил толстый, короткий шарик. Смрад варёного говна быстро разлетелся по всей комнате.
  - Не могу больше, - с сожалением в голосе проскулил бомж, продолжая тужиться.
  - Больше не надо. Пошёл отсюда.
  Бомж выбежал, а Дубов натянул на руки длинные резиновые перчатки, достал из нагрудного кармана своей гимнастёрки алюминиевую ложку и стал разламывать и перемешивать говно в миске.
  "Ну нахуй, лучше удушиться", - подумал я и отпустил руки. Долго я не провисел. Через несколько секунд Дубов закончил мешать, подошёл к кровати и ослабил цепь. Я упал на колени. Пока я откашливался, Прохор поднёс тарелку, достал с пояса наручники и замкнул мне запястья за спиной.
  - Ну, за голодовку!
  - Пожалуйста, я осознал свою ошибку! Я буду слушаться и есть!
  - Конечно будешь. Сейчас, побольше только зачерпну.
  - Я всё понял! Принеси мне нормальную еду, я буду сам есть нормальную еду!
  - Нормальную еду на сегодня ты проебал. Поэтому на обед будешь жрать макароны с говном, - он наступил мне на ноги своими тяжёлыми коленями и обхватил ладонью подбородок
  - Ты ведь нормальный человек! Зачем тебе так издеваться... Нет!!! - заорал я, когда ложка с говном направилась в мою сторону.
  Мерзкий запах ударил в нос. Я до боли стиснул челюсти, но Дубов с такой силой надавил мне пальцами на скулы, что рот открылся сам, и туда сразу же отправилась ложка со смачным куском говна. Стальная хватка руки с силой сдавила челюсть. Губы сомкнулись и пустая ложка была сразу же вынута наружу.
  - Ну как? По соли нормально?
  Я пускал сопли и слёзы, и припадочно вырывался из захвата.
  - Глотай! - рявкнул Дубов и сдавил мне пальцами нос и губы.
  - Погоди, не спеши, - сказал он мне, когда увидел, что я подкатываю глаза и дёргаюсь в рвотных позывах. Челюсть он отпустил как раз в тот момент, когда к моей глотке уже стремительно рвался жёлтый фонтан блевоты. Он резко подставил миску под мою широкую струю. Вонючая жижа наполнила миску доверху и потекла на пол через край.
  - Теперь наваристей будет, - сказал Дубов и начал размешивать в тарелке зловонную густую массу.
  Этот час моей жизни показался мне ебаным адом. Я блевал после каждой ложки, орал и ревел.
  - Ну что, наелся? Может, ещё ложечку? - заботливо спросил Дубов, и я обессиленно замотал головой.
  - Ужинать так же будем?
  Я снова помотал. Он молча встал и надел миску мне на голову. Ублюдок пришёл через пару часов с ведром воды и тряпкой. Он отцепил цепь с моего ошейника и расстегнул наручники. Я упал на холодный пол, в лужу блевотины. Дубов подтолкнул ведро поближе.
  - Умойся и вытри тут весь пол. Впрочем, можешь и не делать этого, коль привык всю жизнь в говне. Мне похуй. Думаю, ты хорошо поел сегодня. Еда будет через сутки.
  
  23.
  
  После того как я немного привёл в порядок себя и свой карцер, завалился спать обессиленный. Проснулся только после того, как к кольцу затянутого на шее ошейника прищёлкнули звено цепи и рванули вверх. Я закашлялся и схватился за цепь. Передо мной стоял Вадим.
  - Кончай дрыхнуть, шлюха! Как тебе голубцы с говном от Ивана Семёныча?
  - Чтоб ты сдох!
  - Ну, только если вместе, - захохотал дед и кинул мне на колени красную корочку нового паспорта. - Ты теперь без вести пропавший. Хотя, кому какая нахуй разница? Я подсуетился тут, принимай свой новый образ.
  Я открыл первую страницу. С фотографии на меня смотрело моё собственное лицо - опухшее от слёз, заёбанное и потасканное, зато с аккуратно зачёсанными назад жирными волосами. На место обнажённых ключиц и шеи прилепили уродскую белую блузку в голубой цветочек. Слева от фотографии я прочёл своё новое имя: Кошлярова Зоя Макаровна.
  - Чё это за хуйня? Я не хочу, чтобы меня так называли!
  - А кто тебя спрашивать будет?
  - Пиздец... Тебе мало того, что ты меня тут пиздишь, кормишь говном и держишь голой в тюрьме, так ещё и имя такое уёбское придумал? Я теперь как ебаная бабка в платке у подъезда...
  - Не смей оскорблять светлое имя моей матери! - влепил мне пощёчину Вадим. - Скажи спасибо, что не Марфа Васильевна!
  - Я тебя ненавижу!
  - Ой, хватит мне тут трагедию играть, истеричка! Идём, будешь сегодня работать!
  - Я никуда не пойду! Убивай меня нахуй! Я лучше сдохну, чем буду стелиться...
  - Нет, ты будешь стелиться, шаболда! Я тебе блять патлы повыдёргиваю, я тебе сиськи пооткручиваю, и рот я тебе нахуй зашью, а то больно много пиздишь! На, кушай, - Вадим развернул меня спиной, взял в руку цепь и несколько раз обмотал её вокруг моей головы, затыкая ей рот как лошадиной уздечкой. Её остаток он обмотал вокруг запястий за спиной. - Ты у меня ещё будешь ласковой, - хрипел он и вытаскивал из штанов свой член. - Тебя, ненаглядная, мы усмирим, Крепким, прекраснейшим хуем моим.
  Как бы я не сжимал булки, я чувствовал кожаный бур на своём очке, который неумолимо пробирается к пизде. Кричать и сопротивляться всё равно бесполезно. На столько всё остопиздело, что я просто расслабился, упал на кровать и стал ждать, пока это не закончится.
  - Нет, сука, не так всё просто, - услышал я его голос, и цепь сдавила мой рот и щёки до крови. Мне показалось, что у меня сейчас разорвётся ебальник. Я начал дико орать от боли. Вадим яростно ебал меня, и через собственный крик я сначала даже не услышал его приглушенного бормотания:
  - Да... - пыхтел он злобно, дёргая цепью. - Ты чувствуешь эту боль, мам? А помнишь, когда ты меня в детстве... Нравится тебе? - продолжал шептать мне на ухо Вадим и агрессивно двигал тазом. - Ну и кто теперь тут малахольный? Где ты теперь?.. Как тебе мой хуй?.. Нравится?
  Я стонал, выл и пытался что-то выговорить в ответ.
  - Не кричи, мам, сейчас покормлю, - вытащил он из меня, поставил на колени и стал водить хуем по лицу. - Вкусно тебе? Я знаю, тебе нравится... Я знаю... Сейчас я закончу, щас-щас, жди...
  Сперма брызнула в нос, потекла по щекам, попала через звенья цепи в рот. Вадим ещё немного побил меня обмякшим хуем по носу, засунул свой пиструн обратно, выдохнул и отпустил цепь:
  - Будто молодость вспомнил... Да, Зоя Макаровна, вы великолепны. Разве что, не парализованы только... Идём. Идём по-хорошему, - уже спокойным голосом приговаривал Вадим.
  В его лице что-то переменилось. Разгладились морщины, проступила радушность доброго маньяка Тихона, который душит своих жертв только лишь для того, чтобы избавить их несчастные души от рабского заточения земного существования. Он размотал цепи вокруг рук и головы, подошёл к двери, отворил и слегка дёрнул цепь.
  - Идём.
  - К-куда? - проблеял я.
  - Не пизди. Идём.
  Я медленно поднялся и осторожно подошёл, стараясь держаться на расстоянии. Моё бунтарство задушилась на корню, и новой порции опиздюливаний совсем не хотелось.
  - На четвереньках давай.
  - Чего?
  - Зоя, пиздить буду, - улыбнулся он.
  - Хватит, пожалуйста.
  Вадим подошёл и ударом ботинка в живот сложил меня пополам.
  - Пиздить буду, Зоя.
  Когда я отдышался и смог слегка приподняться на четвереньки, цепь снова резко дёрнула ошейник и я пополз следом.
  
  24.
  
  - Что на Ленинском? - строго расспрашивал Вадим вернувшихся из рейда казаков.
  Я сидел на коленях рядом с ним, слегка наклонив голову, привязанный цепью к ножке неподъёмного каменного стола.
  - Щимят наших каждую ночь. Потрошат всё до копейки и избивают, - отвечали казаки и осторожно косились на меня. Мне не хотелось поднимать голову и смотреть им в глаза.
  - Так а нахуя вы вообще тогда по улицам ходите? Галифе своими сраными светить?!
  В это время Вадим снял свои ботинки, стянул носки и вложил их в обувь. От ступней исходил прелый духан потных ног. Но большом пальце его ноги был жёлтый, изъеденный грибком толстый нарост вместо ногтя. Он пошевелил пальцами, немного выехал на стуле из-за стола и положил рядом с моими коленями свои вонючие ступни. Я немножко отодвинулся назад, но Вадим быстро положил свою ногу мне на колени, посмотрел на меня, потом на свою ногу, потом опять на меня и облизал губы. Мне стало отвратительно и мерзко. Я мотнул головой и скинул его ногу. Вадим ёбнул пяткой в бок и проговорил почти одними губами:
  - Зоя, пиздить буду.
  - Да они быстрые, сволочи... На минуту отойдёшь, они группой налетят, обчистят, и никого... - сказал один казак.
  Я медленно наклонился и стал целовать тыльную сторону ноги, стараясь не смотреть на кривые обрубки узловатых пальцев и длинные, жёлтые ногти. Вадим пошевелил ногой и провёл пальцами по моим губам. Я резко отдёрнулся и начал плеваться. Жилистые ноги с силой обхватили мне шею и впечатали в пол. Одна нога наступила мне на шею, вторая пиздила пяткой по ебалу. Я скулил и пытался закрыться руками от ударов. Снова еле слышимое:
  - Пиздить буду, Зоя.
  - Да и страшно как-то, - подхватил второй. - Особенно тогда они Тимоху того... Они ж и ножом пырнуть могут. Нам за такое не доплачивают.
  Казаки неуверенно мялись у порога и косились на меня.
  Я, пуская сопли и слюни, лежал на полу и облизывал грибковые, вонючие пальцы Вадима. Один раз мой взгляд коснулся стоящих у двери, после чего я постыдно закрыл глаза и старался ни на кого не смотреть, не думать ни о чём.
  - Будут доплачивать! - строго отвечал Вадим. - Усилить патрули! Носите шокеры, дубинки, пиздите их ногами, когда попадутся, чтобы этим пидарасам неповадно было!
  - Бомжи волнуются. Многие обратно не возвращаются. Как бы чего не вышло...
  - Не выйдет! Всё будет заебись, не нагнетайте панику! У меня есть план. Мы всех успокоим. Идите.
  Когда дверь за казаками закрылась, Вадим резко выдернул у меня изо рта свою ногу и встал:
  - Поднялась. Легла на стол.
  Я вскочил и стал медленно ложиться на твёрдый монолитный мрамор, который обжигал спину своим холодом. Когда я лёг, его руки обхватили шею и подтянули тело к краю, чтобы голова свисала со столешницы.
  - Пырнуть они могут... - злобно расстёгивал Вадим ремень. - Конечно, они могут! Вы что, не можете?! Петухи ебучие. Зоя, кушать! - лупил он меня своим вонючим членом по губам.
  После глубокого заглота Вадим запер меня в моей камере.
  Не знаю, сколько тянулся весь этот пиздец, и каков предел моего рабского терпения. За это время от частых опиздюливаний даже без причин начало болеть всё тело. Появились синяки и ссадины в районе почек, груди, шишки на голове и лице, да и хуй знает где ещё.
  Мне носили еду два раза в день, водили на поводке в кабинет Вадима для пизделовки и животной ебли, и пару раз в неделю обливали холодной водой из шланга в душе.
  В один из дней еду ко мне в камеру заносил Витёк. У меня немного спёрло дыхание от стыда и унижения, но вместе с тем впервые за много дней я почувствовал какой-то прилив счастья от встречи с единственным человеком, которому, быть может, я всё ещё небезразличен.
  Витёк вошёл неуверенно и тоже как-то стыдливо. Он поднёс к кровати тарелку, тупясь в пол лицом, полным тоски. Я не сводил с него глаз. В какой-то момент он всё же поднял голову и наши взгляды пересеклись. Этого было достаточно, чтобы каждая мышца затряслась на моём лице. Мне так необходима была хотя бы чья-нибудь поддержка, понимание и ласка, что я бросился к нему на шею и начал рыдать. Он крепко прижал меня к себе, но я ещё долго не мог ничего сказать из-за спазмов в спёртой груди.
  - Я что-нибудь придумаю... - шепнул, наконец, он.
  - Ты за меня?
  - Конечно.
  - У тебя есть пистолет? Убей...
  - Нам не положены...
  - Вызови ментов, прошу тебя.
  - Не могу... Все за него. Он тогда избавится от тебя.
  - Придумай что-то, прошу...
  - Я придумаю. Обязательно придумаю.
  Мы сидели так ещё несколько минут, и я не мог расцепить свои руки. В эти минуты я особенно сильно чувствовал себя слабой, беззащитной девчонкой, которой хотелось чувствовать рядом кого-то, кто не хочет избить или трахнуть.
  - Мне пора...
  - Ты ведь придёшь?
  - Через две недели. Мы меняемся.
  - Придумай что-нибудь...
  - Обязательно. Он что-то задумал. Пока не знаю, что. Но как узнаю, то придумаю план. Дождись следующей смены.
  
  25.
  
  Следующей смены дождаться не получилось. Прошла, наверное, неделя со дня моей встречи с Витьком. Прохор Дубов на поводке отвёл меня в приёмную к Вадиму. С верхней платформы на четвереньках я не мог рассмотреть, что происходит на первом этаже. В главном зале царило необычное оживление. К привычному запаху пота, гнили и дерьма примешался острый духан тройного одеколона и боярышника. Кажется, Вадим согнал на этот склад всех своих бомжей и задумывал что-то очень подозрительное.
  - Надень, - кинул он на пол передо мной какой-то пакет.
  В пакете лежал набор палеток для лица, ободок с меховыми лисьими ушами, красные туфли на каблуках и пушистый лисий хвост с огромным стеклянным плагом, размером с кулак.
  - Что это?
  - Твой вечерний карнавальный костюм.
  - Как я это надену? - взял я в руку тяжеленный плаг.
  - Уверен, ты свой анус и не на такие вещи надевала.
  - Но я не смогу так сразу его вставить.
  - Так начинай прямо сейчас, хули ты сидишь! - крикнул мне Вадим и кинул в меня тюбик анальной смазки.
  Пока я сверлил анус стеклянным плагом, Вадим в смокинге зачесал назад Волосы и завязывал на шее бабочку. Жопа болела и пульсировала. Холод стекла в прямой кишке неприятно давил своей тяжестью к полу.
  - Глаза подведи. Хотя бы сегодня человеком себя почувствуешь.
  Я поджал губы и промолчал.
  - Все готовы, - сказал вошедший в приёмную Дубов.
  - Как тебе мой пиджак? - спросил он у него.
  - Сойдёт.
  - По-моему, какое-то говно. Не хочу. Тут жарко. А ещё если смрадом из зала провоняет, то вообще пиздец. Лучше сниму. Я и в рубашке охуенный.
  - Идём, - сказал мне Вадим и с силой шлёпнул по жопе. - Ух, сука, заебись, - оценил он меня взглядом, когда я встал рядом и пытался устоять на тонких шпильках этих дурацких туфель. - Сиськи хоть получше выглядеть стали за последний месяц. Как всё закончится - выебу тебя прямо при бомжах и нассу в твой раздроченный анал. Сегодня без цепи. Считай, что это моя милость за хорошее поведение. Идём.
  В центре большого зала первого этажа стоял длинный накрытый стол с фруктами на блюдах, маленькими бутербродиками, бухлом и какой-то прочей съедобной хуетой. У стола десятка два казаков теснили от еды дубинками стадо голодных бомжей.
  Густая неоднородная человеческая масса пестрела разнообразием карнавальных костюмов, сшитых из кусков бытового мусора. Среди кавалеров в чёрных брендовых пакетах поверх одежды и с картонными цилиндрами на головах, щемились дамы в платьях из дырявых шалей, клетчатых челночных сумок и белого полиэтилена пакетов сетевых магазинов. У кого-то в руках мелькали крюковатые трости кусков водопроводных труб. Оплывшие лица закрывали веера вырванных спиц зонтов с пришитыми меж ними обрывками текстиля и целлофана. Во вплетённых фонтанах слипшихся волос виднелись то ли крашенные голубиные перья, то ли искусственные перьевые приманки рыболовных мормышек.
  Дополняли всеобщую картину маразма маски на лицах, вырезанные, в большинстве своём, из тёмного пластика пивных бутылок с пропаленными зажигалкой кривыми и маленькими дырочками глаз. Кто-то красовался и в настоящих детских масках со всяких утренников - у одного я увидел маленькую, совсем не по размерам, гримасу пластикового зайца на лице, с оторванным ухом и с топорщившейся из-под неё чёрной бородой. У кого-то из джентльменов на руках были строительные перчатки в голубую крапинку. Некоторые дамы не пожалели размазать на пол лица помаду, или что-то ещё.
  На трапе второго этажа на треногах стояла мощная акустическая система и яркие софиты светомузыки. На одном конце трапа толпу снизу разглядывали два казака вместе с Дубовым, по другую сторону ещё пара - Витёк с каким-то своим товарищем. Оба они с напряженными лицами слабо кивнули мне головой. Я немного успокоился.
  Не заметив выхода Вадима, толпа внизу продолжала бесноваться, орать и напирать на казаков. Господа никак не хотели соответствовать своему сегодняшнему статусу людей из высшего света, особенно когда в метре от них стояло халявное бухло и свежая еда. Кто-то отступился и с досадой обнюхивал свои наряды, пропитанные одеколоном, который им впервые в жизни пришлось употребить по прямому его назначению. Весь этот пиздец сверху напоминал копошащихся в гнилом трупе опарышей, которые извивались от свиста плёток и пытались занять удобное место у кормушки.
  Вадим подал Дубову команду. По головам бомжей заплясали цветные огни прожекторов, а из колонок с натужным хрипом вырвался оглушающий звук торжественных фанфар. Толпа охнула и на время прекратила своё движение, устремив взгляды на поднятую к потолку платформу верхнего этажа. Вадим сделал жест Прохору. Музыка оборвалась. Он взял в руки микрофон, упёрся в железную оградку платформы и торжественно взмахнул рукой:
  - Дорогие мои... пидарасы! - выдержал он секундную паузу перед этим словом. - Перед тем как я начну, хочу попросить вас, нищеброды ебучие, отойти нахуй от столов, разбиться по парам и хотя бы в этот вечер не вести себя как конченные животные! Перед вами на столах не копеечное этиловое пойло, а хороший алкоголь, а на тарелках не закусон, и не жрачка, а праздничный фуршет, который я вам, челядь неблагодарная, устроил для праздника, а не для свинского набивания желудка и спиртовых попоек. Проявите хоть капельку уважения, и съебитесь нахуй от стола, пока вас не запиздили до смерти эти вежливые люди! Всему своё время! Вкушать яства вы будете после бала, сейчас никто вам пожрать не даст! Спасибо за внимание.
  Толпа снова глухо зашумела, прорядилась и немного ослабила свой напор. Все разбились по парам, и этот убогий карнавал начал напоминать какое-то подобие порядка.
  - Как мы все знаем, - продолжил Вадим, - на сегодняшний день наш трудовой коллектив переживает не лучшие времена. Враг не дремлет, и вы должны быть осторожны и внимательны всегда и везде, особенно по ночам, а мы стараемся обеспечивать всех вас безопасностью и защитой.
  Недовольный вой толпы заглушил слова оратора. По залу снова послышался свист нагаек и глухие удары дубинок по почкам. Кто-то в толпе упал. Шум захлебнулся и стих.
  - И что бы вы там не пиздели, тупорылые вы мои уёбки, - продолжал спокойно Вадим, - я...беспокоюсь о вашей безопасности и благосостоянии. Потому что вы мне... - скривил он на мгновение лицо, - дороги, чтобы вы там не думали. Я знаю, как вам сейчас тяжело, поэтому хотел бы дать вам один выходной от работы, чтобы вы могли немного расслабиться, заткнуть свои пиздаки, почувствовать себя полноценными... людьми и не выёбываться в этот трудный для нас всех час! Уверяю, скоро мы вычистим с улиц нашего города всю эту чернушную грязь, которая не даёт нам с вами спокойно жить...
  Я стоял немного позади и наблюдал за движением внизу, немного завороженный жизнью этой разношерстной толпы, и даже не обращал внимания на движения этого оратора, пока тот не переложил микрофон в левую руку и не начал жестикуливать правой, обнажив свой бок. Я посмотрел на его белую рубашку, скользнул взглядом ниже и задрожал в припадке как от удара бутирата по мозгам: на поясе Вадима висел чехол с торчащей из него рукоятью заточенной финки. Меня трясло от волнения. "Острый меч самурая всегда готов разить врагов..." - бешенно метались в голове слова Вадима. "Легко входит, легко выходит... Легко входит, легко выходит...".
  - Легко входит... Легко входит... - шевелил я одними губами, повторяя эти слова как мантру, пытаясь унять свою дикую дрожь. - Сейчас, или никогда... - таращился я на деревянную рукоять клинка.
  "Давай, сука!!! Давай!!!" - кричал в голове мой собственный голос. "Легко входит, легко выходит..."
  - ...позвольте мне объявить первый в нашем профсоюзе бич-маскарад!
  "Сейчас он повернётся к Дубову, даст сигнал включить музыку, и всё проёбано. Дубов меня сразу убьёт..."
  "Похуй!" - щёлкнуло у меня в голове. Я дёрнул из ножен сверкнувшую финку и вставил её туда же, где она только что висела, прямо над ножнами. Бритвенно-острое лезвие как в масло погрузилось в жирный бок по самую рукоять. Вадим взвизгнул как жирная свинья на скотобойне. Я отдёрнул свою руку и сделал шаг назад. Он выпустил микрофон из рук и резко развернулся всем корпусом в мою сторону, но вместо того чтобы накинуться, он опустил перекошенное от страха лицо вниз, туда, где по белой ткани рубашки стремительно расплывалось красное пятно. Он снова со свистом вздохнул и трясущимися руками обхватил свой бок с торчащей из него финкой.
  Толпа в ужасе вздохнула. Краем глаза я увидел, как по трапу в мою сторону бежит Дубов со своими казаками.
  "Не тормози, идиот!!!" - снова что-то заорало внутри меня. Собрав все свои силы, я толкнул Вадима в грудь. Его грузное тело отшатнулось, перевалилось через перила оградки, полетело вниз и ебнулось на стол, разбрасывая во все стороны тарелки с фуршетом и бутылки с бухлом.
  - Ребята, пизди петухов!!! - заорал я что есть сил, встал на ограду и прыгнул, пытаясь ухватиться за висящую над потолком лампу дневного света. Вопреки всем ожиданиям, лампа меня не удержала. Её провода натянулись, оборвались с тонким визгом, и я полетел в дерущуюся мусорную толпу бомжей и казаков. Придавив двоих, приземлился я очень мягко, вскочил на спину упавшего казака и на секунду увидел, как несколько джентльменов в пивных масках прорвали оборону, залезли с ногами на стол и своими тростями превращали лицо Вадима в костно-мясной фарш. Меня переполнило чувство охуительно-дикой эйфории.
  - Убивайте их нахуй! - заорал я во всю глотку и почувствовал, как под моими ногами шевелится казак, пытаясь подняться на четвереньки. Я немного присел, взялся за висящий сзади хвост, натужил свой пресс и медленно выдавил из жопы стеклянную затычку. Замахнувшись ей как кистенем, я что было сил уебал по казаку и проломил ему череп.
  - Убивай! - всё кричал я, размахивая плагом-кистенем и выискивал взглядом в толпе зелёные гимнастёрки казаков.
  - Я свой! Я свой!!! - услышал я громкий тенор Витька где-то наверху, поднял голову и увидел, как по ступелькам трапа хлынула наверх мусорная толпа, смела стоявших там казаков и колонки. Прохор Дубов отчаянно взмахивал руками, щёлкая плётками по биомассе, которую уже невозможно было остановить. Из его руки вырвали одну плеть. Вторую он пропустил через перила оградки и спрыгнул на стол первого этажа. По спинам и головам копошащихся бомжей я пробирался к столу, но понял, что не успею. Тогда я поднял руку, взял лисий хвост за самый кончик и как пращ стал размахивать над головой тяжёлым плагом, перемазанным говном и кровью, и метнул его, в надежде попасть хоть куда-то. Стеклянная капля глухо стукнула и упала в тарелку с бутербродами. Дубов закрыл руками окровавленное лицо и боком повалился на толпу. Я вырвался из давки, запрыгнул на стол, схватил свой плаг и с зубовным скрежетом размесил говняным кистенем башку мерзкого урода, пока тот не перестал подавать признаков жизни.
  
  26.
  
  Я рвал глотку несколько минут, пытаясь перекричать месиво бомжей в зале, пока не вспомнил о пистолете в кабинете у Вадима. Я долго пробирался к нему по горам вонючих тех и пару раз случайно отхватил пиздюлей. Со звенящей головой я выворачивал наизнанку все шкафы кабинета. Тяжёлая, заряженная дура лежала в нижнем ящике стола. Я снял её с предохранителя, выбежал на площадку и шмальнул пару раз в потолок.
  - Хватит! Стоять, суки, перестреляю всех нахуй!
  Возня и крики немного стихли. Вместо крика, буйства и безумия зал заполнился сдавленными стонами, глухими стуками и руганью.
  - Витёк, ты живой? - крикнул я в кучу лежащих тел, где я видел его в последний раз.
  - Я не знаю! - отозвался чей-то голос. Бомжи в углу держали за руки кореша Витька. Кто-то сзади сильно натягивал его рваную тельняшку, по лбу текла кровь из вырванного чуба волос. - Убери их от меня!
  - Люди! - снова заорал я, обращаясь ко всем снизу. - Мы сделали это! Мы скинули с себя рабское ярмо жестоких эксплуататоров!
  - Пошла нахуй!
  - На броневик ещё залезь, шлюха!
  - Подстилка дедовская! - кричали из зала.
  Недовольство возрастало и бурлило с новой силой. На ноги поднялись все лежачие. Те, кто стоял, продолжили добивать ползающих казаков, кто-то доедал упавшие на пол бутерброды.
  - Прекратить бойню! Мы должны всё сейчас обсудить и придумать план, по которому будем действовать дальше!
  - Открывай ворота, блядь потасканная!
  - Чё с ней говорить?
  - Открой двери!
  - Пизди её!
  "Ёбаные животные". Теперь я стал немного лучше понимать Вадима и его ссученный характер. Нормального языка эта вонючая шваль не понимала. Только пиздюли.
  - Стоять! - заорал я вновь наплывающей на трапы толпе и направил пистолет в ту сторону, где бомжи добивали еле-живого казака. - Все отошли от него нахуй!
  Грязные руки перестали трясти осунувшееся тело, но пальцев не разжали. Тогда я зажмурился и трясущимися руками всадил маслину в стену над головами бомжей:
  - Убью нахуй! - сипел я сорванной глоткой. - Ещё выстрел, и на стене мозги раскинете!
  Бомжи снова притихли и выпустили из рук казака, который упал на колени и медленно пополз на четвереньках в мою сторону. Я открыл тяжёлые двери Вадимового кабинета.
  - Вы идиоты! - орал я, направляя пистолет то в одну, то в другую сторону трапа, где замерла обезумевшая рвань. - Я по-хорошему с вами, а вы нормально не хотите!
  - Чего встали?
  - Добивай! - доносились голоса снизу.
  - Пусть идут! - орал кто-то сбоку. - Никуда не денутся теперь!
  - Я поймал за шкирку подползшего казака, затащил его, захлопнул дверь и закрыл все замки.
  В зале всё возрастал крик и шум беснующегося биомусора. Я кинул пистолет, сел за стол и обхватил голову руками. В мозгах гулял такой гул и охуевание от произошедшего, что хотелось сидеть так бесконечно и ждать, когда весь этот бесконечный, конченый сон уйдёт навеки и перестанет ебать мне мозги. Тело дрожало от холода и страха. Я перекручивал в голове случившееся за последние несколько минут и не знал, как ко всему этому вообще можно относиться.
  Со временем мне начинает казаться, что меня уже ничто не удивит. Всё самое страшное пережито, и ничего хуже просто не может случиться. Чувства притупляются. Страх, угнетение и боль становятся нормальным состоянием. Ко всему начинаешь относиться с максимальной отчуждённостью и хладнокровием. Но, кажется, сегодня в моё эмоциональное дно постучались с другой стороны. Точнее, не постучались, а кинули туда гранату, которая к хуям распидорасила мозги, и я снова начал бесконечно метаться в панике, слабоумно, но отважно, не понимая, что мне делать дальше.
   Лежащий на полу казак тяжело и обрывисто вздыхал, кашляя кровью.
  - Ты не сдохнешь? - спросил я сипло в пустоту. Я понятия не имел, что мне делать дальше.
  - Внутри... - стонал казак. - Что-то... порвалось внутри. Больно... Горячо.
  Снаружи послышался металлический шелест вставленного в замочную скважину ключа. Внутри меня взорвалась ещё одна граната.
  - У кого были ключи?! - вскочил я и подбежал к казаку. - Ты слышишь?
  - Прохор. Вадим...
  - От всех замков?
  - Два замка снаружи... Два внутри.
  Выдохнул. Эту тяжёлую дверь им и динамитом не выбить. Защёлка одного из замков провернулась. Бомжи стали подбирать ключ для второй скважины.
  - Нахуй они тебе? - сказал кто-то за дверью.
  - У них ключ от главных ворот...
  - Где ключ от главных ворот? - тряс я обмякшего казака. Тот снова открыл глаза.
  - Там код... Магниты.
  - Какой код?! Надо выпустить их!
  - Нельзя. Всем пиздец... если выпустим.
  - Мне похуй, говори код!
  - Пошла нахуй, - отмахивался казак из последних сил, - не хочу...
  - Да ты конченый говноед, я тебе башку щас прострелю, код говори!!!
  В двери защёлкнулась открытая скважина. Через секунду стержни замка открылись снова. Дверь несколько раз сильно дёрнули.
  - Дохлый номер... - доносились звуки.
  - Э, слыш, ты! Давай по-нормальному! Дай ключ от главной двери, мы уйдём.
  - Да нет у меня ключа! - орал я в дверь бил по щекам казака: - Говори код, пидор!
  - Пиздит... - послышалось за дверью.
  - Слышь, мы щас дверь вырвем, и тогда точно вам всё! Ты слышишь?
  - Вот что ты мне предлагаешь? - трепал я казака за грудки.
  - Вячеслав Николаич...
  - Очень приятно, Зоя Макаровна!
  - Телефон... - подкатил он глаза. - Ищи. У Вадима там...
  Я подбежал и взял со стола телефон Вадима и нашёл в справочнике нужное имя.
  - И кто это?
  - Начальник...
  - Шлагбаума?! Как он нам поможет?
  - ...МВД города...
  Казак закашлялся. Я сидел над ним и снова размышлял о прелестях незабываемой тюремной жизни. Снаружи край двери чем-то поддели и рывками пытались согнуть стальную обшивку. Через узкую дверную щель слышалось чьё-то натужное пыхтение и ругань.
  - И чего я ему скажу? Приезжайте, у нас бомжи взбунтовались?
  - Да! - крикнул казак, снова закашлял и обхватил руками больной бок. - Больно...
  Я поднялся, сел за стол и стал раскидывать мозгами о том, как лучше поступить. Нужно было играть новую роль, которую я для себя ещё не успел придумать. Одно я понял точно - нужно будет много пиздеть, причём пиздеть так, чтобы это было максимально убедительно, и так, чтобы мои слова никто не смог опровергнуть. Я вскочил из-за стола, подбежал к содрогающейся от тяжёлых ударов двери и закричал:
  - Эй, кто там в дверь стучит?
  - Подожди, я тебе щас по башке твоей настучу, пизда ты с ушами, - послышалось злобное шипение в щель.
  - Казаки есть живые?
  - Скоро и ты за ними следом отправишься, блядина...
  - Что, прямо за всеми?
  - За всеми, за всеми...
  В груди стало больно, когда я представил себе растерзанное тело Витька. Не время ныть. Я сглотнул и посмотрел на последнего живого казака, который лежал на полу, весь в кровоподтёках, и тяжело дышал, закрыв глаза. Ладно. Этот - не проблема. Я снова сел за стол и тяжело вздохнул. Тремор всё никак не проходил. Снова беру в руки телефон и набираю номер Вячеслава Николаевича.
  - Да? - послышался уставший низкий голос на том конце.
  - Вячеслав Николаич?
  - Кто это?
  - Я... Я правая рука Вадима, - взял я себя в руки, прочистил голос и старался говорить как можно официальнее. - У нас тут ЧП.
  - Какая ещё рука? Где Дубов?
  - Дубов в данный момент...скончался, - сказал я и осёкся когда понял, что сказал хуйню. Голос снова задрожал от волнения.
  - Чего? Что у тебя с голосом? Ты пидарас?
  - Нет, я женского пола. Просто голос низкий, - сказал я и до боли зажмурился от собственной тупости.
  - Что случилось там?
  Я вдохнул полную грудь.
  - Бомжи взбунтовались. Перебили всех казаков. Нужно что-то делать.
  - Вы охуели? - рявкнул голос. - Где Вадим? Я говорил ему, чтобы он аккуратнее со своими экспериментами!
  - Он стал вообще неуправляемым! - подхватил я замечания начальника. - В последнее время абсолютно неадекватный! Его все предупреждали - добром не кончится. Я просил его быть помягче, но...
  - Где он?
  - Он умер.
  - Охуеть. Что вы там натворили, ребята... Живые ещё есть?
  - Нет, - ответил я коротко, надеясь, что тот бомж мне не напиздел.
  - Я живой! - закашлялся казак.
  - Нам с парнями удалось закрыть дверь в ангар, - говорил я скороговоркой, пытаясь заглушить кашель казака. - Вдвоём с товарищем мы смогли пробиться к приёмной и забаррикадироваться там. Товарищ был смертельно ранен...
  - Я живой... - стонал казак.
  - Я долго одна не продержусь!
  - Так, я собираю группу, и выдвигаемся к вам.
  Начальник бросил трубку. Я судорожно выдохнул и ещё пару минут смотрел на сотрясающуюся дверь. Дверь ангара тем более им не по силам. Оставалось только ждать. Я посмотрел на казака. Казак тяжело дышал и с тоскою смотрел на меня.
  - Выпить хочешь? - спросил я.
  - Ты зачем так... Зачем так... сказала?.. - не хватало воздуху казаку.
  Я подошёл к шкафчику и взял начатую старую бутылку какой-то янтарной ссанины с потёртой, столетней этикеткой. Я всё ещё обманывал себя мыслями, что не знаю что делать, но кажется, мой мозг уже подсознательно всё давно решил. Коли и так уже руки в крови, ни к чему строить из себя филантропа. Своя жопа всегда важнее.
  - А я разве сказала, что ты умер? - пытался я говорить как можно спокойнее и дружелюбнее. - Ты ранен, ведь так? Так. Блин... чувак, просто не бери в голову. Мало ли что в такой панике спиздеть можно. На вот, держи.
  - Вдруг у меня правда... Что-то там порвалось... - смотрел он на меня растерянными глазами.
  - Смотри, - сел я рядом. - Ты сколько тут уже лежишь? Полчаса, наверное. И до сих пор живой. Мне кажется, было бы что-то серьёзное, ты бы давно уже откинулся. Кровью там истёк, не знаю. Ей же вытечь чтобы, времени много не надо.
  - Ты так д-думаешь?
  - Конечно! Хлебни немного.
  Я поднёс к его губам бутылку. Он сделал маленький глоток. Посидели. Я долго пытался оттягивать разговор, но бесконечно тянуть было нельзя.
  - Ты помнишь, как всё произошло?
  - Тут?
  - Ну да...
  - Расскажи.
  - Что ты хочешь?
  - Я хочу знать, что ты скажешь, когда они приедут, сказал я напрямую.
  - Слушай... Они тебя... всё равно расколят. Они опросят всех...
  - А если и правда все умерли?
  - Бомжи...
  - Бомжи тут не в счёт. Раб права голоса не имеет. Ты - единственный важный свидетель.
  - Я не знаю... - закашлялся казак и ухватился за бок.
  Я понимаю, что сейчас, когда тебе кажется, что ты умираешь, такие странные вопросы с моей стороны казались ему не важными. Важнее была своя жизнь, и её сохранность. Но что он скажет, когда очухается в больнице?
  - Где больно? Здесь? - заботливо погладил я руками его бок.
  Он кивнул.
  - Пиздец... Всё отбили... Дышать больно...
  Снова большая пауза. Эта неопределённость начинала раздражать. Я пытался тянуть момент, чтобы придумать что-то ещё. Меня душила жалось, и отчаяние от этой жалости и слабости. Я начинал чувствовать себя снова рабом неопределённых обстоятельств и людей, от решения которых могла зависеть моя судьба, и это злило ещё больше. Надо собраться. Надо просто собраться и сделать это.
  Удары в дверь стихли. По всему залу был слышен грохот запертых дверей и стен, которые бомжи, видимо, пытались разобрать, чтобы вздохнуть сладкий воздух свободы.
  Я сделал последний большой глоток, отбросил бутылку и поднялся. Давай. Это нужно. Не знаю, что будет потом. Может, я делаю только хуже, я сам себе отягчаю свой будущий приговор, но мой мозг, моё чутьё твердило мне, что я делаю всё правильно, что всё так и должно быть. Огнестрелом пользоваться нельзя - сразу будут подозрения. Я наклонился к казаку и стал развязывать его ботинки.
  - Что ты делаешь?.. - проскулил он.
  - Есть идея, - сказал я и опустил глаза в пол. Надо было сказать хоть что-то успокаивающее. Я надел на себя тяжёлые, большие ботинки и плотно зашнуровал их. - Придумал кое-что.
  - Что?
  - Сейчас увидишь.
  Я замахнулся и со всей силы въебал казаку в больной бок. Я бил всё сильнее, без разбору, стараясь попадать под рёбра, в мягкую, уязвимую плоть. Чтобы не слышать его криков и не видеть гримас страданий, я поднял глаза к потолку, вспомнил песню, которую мужики пели во Вшивом Лингаме и громко затянул:
  
  Помню как вчера
  В брюки, свитера
  Вечер деградировал
  А второй казак
  Пидор и мудак
  Меня изнасиловал...
  
  27.
  
  Когда казак потерял сознание от болевого шока, я аккуратно обнял его, крепко стиснул руками рот и заткнул нос. Один раз он ещё дернулся, пару раз поводил ногами по полу и совсем обмяк. Я вытер ему лицо влажной салфеткой и раздел до трусов.
  После месяца нудистской жизни его одежда была какой-то неприятной для кожи, сковывающей движения, даже не смотря на то, что висела на мне мешком. Я подтянул её как мог - заправил штаны в ботинки, гимнатёрку в ремень, застегнулся, попытался оттереть сгустки крови на груди разорванной тельняшки. Немного прошёлся по кабинету, потом решил, что тело лучше положить на диван, и вытереть пятна крови на полу. Нет, кровь лучше оставить. А тело лучше уложить аккуратно, а то как-то не по-человечески.
  В голове витала пустота. Я навернул несколько кругов по приёмной, после сел за стол и услышал где-то совсем глухо и далеко шипящий звук автогена. Они уже здесь. Шум бомжей стих. Через несколько минут напряженное молчание сменилось грохотом распахнутой двери и криком бравых парней в чёрных комбезах. Паника в зале и крики толпы. Пару раскатистых автоматных выстрелов и снова крики ОМОНа: "Всем спуститься со второго этажа!"
  Я слушал, как бомжи получают пиздюлей, где-то глубоко в душе торжествовал, но сердце колотилось ещё сильнее от неизвестности того, что будет дальше. Я продумывал одновременно десятки всяких сценариев общения с ментами, следователями и хуй знает с кем ещё. Надо было попытаться строить из себя важную шишку в этом месте. Если не получится - изобразить жертву и рассказать обо всей своей жизни, которую испортил Вадим. В таких пределах, чтобы не навредить самому себе, конечно же. Размышления вырвали меня из реальности на несколько минут, пока в дверь не затарабанили прикладом автомата.
  - Открывай!
  "Всё, - подумал я. - Зоя, держи себя в руках".
  Я медленно встал, подошёл к двери и открыл замки. Дверь резко распахнулась. Кто-то что-то гаркнул, и по команде в комнату вбежало человек пять в масках и бронежилетах и уложили меня мордой в пол.
  - Эй, ну кончайте уже, свои! - пытался я возмутиться чисто ради напускной важности, с наигранным недовольством, а у самого очко стянулось так, что и палец не вставить.
  - Ну, это мы ещё посмотрим, - глухо сказал какой-то тяжёлый, с надрывом, голос. - Поднимите.
  Меня рванули и поставили на ноги. Передо мной стоял грузный, гладковыбритый хряк с короткой стрижкой и раздавшейся от жира мордой. На его плетёных, генеральских погонах блестели две большие звезды генерал-лейтенанта.
  - Ты кто такая вообще? - заглядывал мне в глаза генерал и всё пытался восстановить дыхание от тяжелого восхождения на второй этаж.
  - Я зам Вадима по воспитательной работе. Смотрела за маршрутами бомжей. Состояла в вербовочной группе. Вадим только недавно меня перебросил из соседнего города, потому что ситуация стала выходить из-под контроля.
  - Ну и как, воспитала?
  Я молчал и пытался выдержать его тяжёлый взгляд, который буравил меня несколько секунд. Чтобы хоть как-то справиться со стрессом, в уме я перекручивал ту сцену из Лингама, где одетого в кожу Вячеслава Николаевича ебала в жопу мужиковатая Рита своим толстым членом. "Да он жалкий. Жалкий Содомит и извращенец. Просто жирный кусок дерьма. Успокойся, твою мать".
  - Поздно уже было, - отвечал я хладнокровно и более уверенно. - Как вам известно, у нас война на улицах, мы теряем каждый день по нескольку человек, люди в панике...
  - Да я прекрасно знаю про вашу войну! Договаривайтесь там сами, и чтобы вот такого вот, - указал он на открытую дверь, - больше не было! Я крышую и цыган, и бомжей, а всё что между вами - мне до пизды, сами разбирайтесь! Идите уже на мировую, договаривайтесь, как хотите, но ещё раз подобная хуйня будет - сядешь у меня далеко и надолго, ясно?!
  - Понял, - сказал я, серьёзно кивнул головой, а сам был в ахуе от того, что мне всё так легко может сойти с рук. - Мне нужны новые люди, чтобы навести здесь порядок и избавиться от тел.
  - Хуй тебе на блюде! - упёрся мне в нос генеральский кукиш. - Вадиму дали людей государственных, где они теперь?! Двадцать шесть трупов, и ещё этих... - сморщил он своё заплывшее лицо. - Что мне родственникам сказать?
  - Я разберусь...
  - Разберёшься! Ты у меня разберёшься, а не разберёшься - тебе пиздец. Я тебя ещё проверю, кто ты, и что ты! У меня у самого дел вот как! - ударил ребром ладони Вячеслав Николаевич по второму подбородку - предположительно, в то место, где у него должна была быть шея. - Нанимай чоповцев, я не знаю, с борделя охранников привлекай, я больше в этом не помощник! Компенсация всем семьям погибших на тебе, плюс то, что по счётчику!
  - Так какой мне интерес?
  - Девочка, ты охуела?! Жопа твоя собственная, вот твой интерес! Ебись, как хочешь! На неделе я найду смотрящего, и ты и сама всё теперь докладываешь мне, каждый день!
  - Оставьте мне ОМОН на неделю, мне нужно чоповцев найти.
  - Три дня тебе! - погрозил мне пальцем Вячеслав Николаевич и сказал стоявшим рядом людям в масках: - Рассредоточились. Ближайшие три дня пока здесь дежурить. Вечером сменят. Лёха, пока что остаешься здесь командиром группы.
  Я забыл всё, что держал до этого в голове - просто сел бездумно на диван рядом с трупом и дрожащей рукой смахнул слипшуюся прядь волос с лица. Труп зашевелился и захрипел. Что-то упало внутри меня на самое дно и засосало как от тошнотворного водоворота алкогольного отравления.
  - Это кто? - испуганно посмотрел на тело Вячеслав Николаевич, будто только что его увидел.
  - Это... Это бомж, он тут...
  - Не хочу больше ничего знать! - отмахнулся генерал и тяжело выкатился из приёмной в коридор. Вслед за генералом вышли и омоновцы. - Товарищи, это пиздец! - услышал я в зале эхо его причитаний и тяжело скрипящие под ногами железные ступеньки.
  Наверное, сейчас меня больше трясло не от пережитого за последние несколько часов пиздеца, а от того, как я смог так легко отделаться. Пока что я не смог оценить всех масштабов произошедших в моей жизни перемен, а думал только о том, что мне делать с этим бессмертным ублюдком. В комнате пока никого не было. Нужно быстро что-то придумать.
  Некоторые говорят, что убивать страшно только в первый раз. С этими мыслями я не был полностью согласен, потому что меня снова трясло, когда я развернул тело казака лицом к потолку и стоял над ним с тяжелой статуэткой минотавра в руках. Дыхание живого трупа было прерывистым и захлёбывающимся.
  - Чего дальше? - услышал я чей-то крик из зала. От гулкого эха тело казака вздрогнуло, с трудом разлепило губы и медленно приоткрыло глаза. Это было похоже на восстание из мёртвых зомбированного трупа, который сейчас кинется и попытается меня сожрать. Мне страшно было смотреть ему в глаза. Я зажмурился, как можно выше поднял статуэтку и упустил её казаку на лицо. Послышался глухой удар треснувшего кокоса. Статуэтка упала и звонко зазвенела по полу. Снаружи послышался топот армейских берец, бегущих по ступеням наверх. Я быстро прикрыл подушкой кровавое лицо казака и задвинул ногой статуэтку за угол дивана.
  - Что случилось? - спросил у меня вбежавший здоровый мужик в балаклаве.
  - Ты Алексей? - обратился я серьёзно к громиле, стараясь сохранять хладнокровие.
  - Я.
  - Подключи своих людей. Надо построить всех бомжей и найти зачинщиков бунта.
  
  28.
  
  - Долгого разговора не будет, - ходил я между нестройными рядами побитых бомжей, перешагивая трупы, - мне нужны все те, кто час назад пытался выбить дверь на втором этаже и называл меня пиздой с ушами.
  - Иди... - шептались где-то между рядов. Я пошёл в ту сторону, где между потрёпанными джентльменами завязалась смута и возня. Кем-то вытолкнутый, мне под ноги упал хиленький мужичок и тут же обхватил мне ноги.
  - Госпожа! - заревел он. - Бес попутал, госпожа! Не наказывайте, пожалуйста! Пожалейте, христа ради!
  - Уйди! - злобно пнул я ногой. - Значит так! Наказания избегут все те, кто выдаст мне зачинщиков бунта после его убийства, - указал я пальцем на лежавшее на столе обезображенное тело Вадима, - и те, кто добровольно признает себя виновным.
  Добровольно и неуверенно вышло четверо мужиков, тупившихся в пол. Ещё пятерых после ругани и борьбы вытолкнули насильно.
  Я представлял себя барином, который выискивает среди своих крепостных душ провинившихся мужиков для порки. Они и выглядели как крепостные мужики. В глаза мне никто не смотрел. Все стояли оборванной кучкой, с пристыженными лицами и готовились отправляться на каторгу.
  "Ну что, суки, никто больше не хочет мне пизду на голову натянуть?" - думал я и колотился от злости. Нужно было взять себя в руки. После смерти Вадима что-то во мне переменилось. Я почувствовал груз новой, возложенной на себя ответственности, где впервые в этой жизни кого-то буду ебать я, а не наоборот. К тому же, мне совсем не по кайфу было продолжать следовать установленным правилам предыдущего ебаната и скатываться в пучину безумия и тотального опиздюливания всех виновных и несогласных, и я хотел разгрести всё навалившееся на меня дерьмо максимально гуманно, а там как пойдёт. Попрессовать этот биомусор я всегда успею, но была во мне какая-то надежда на то, что стая этих животных всё же понимает нормальный язык.
  - Товарищи из органов, прошу нас оставить на минутку. Я должен с ними провести беседу, - сказал я пафосно после того, как все виновные оказались в моём кабинете, и как-то даже немного охуевал от распирающего чувства своей собственной важности.
  В комнате стояло десять человек. Я жестом хотел предложить им сесть, но убрал руку после того, как увидел на подушках всё ещё лежавший фиолетовый от синяков труп с пропитавшейся кровью подушкой на лице.
  - Ну? Вам есть, что ещё сказать? Языки в жопу позасовывали?
  В ответ тишина. Я испытал какую-то жалость, смешанную с отвращением. Злоба ушла. Я вздохнул, взял себя в руки и продолжил:
  - Ладно. Я собрала вас не для того, чтобы сраться, или разборки устраивать. Не сравнивайте меня с Вадимом. И только не надо это за слабость считать! Взбунтуетесь на меня - сюда придут люди пострашнее Вадима, и всем только хуже будет. Я хочу с вами по-нормальному договориться.
  В ответ тишина. Все немного напряглись, но продолжили молча стоять и слушать дальше.
  - Да выдохните, никакого подвоха! Нам нужно как-то продолжать жить дальше. Вы, конечно, можете идти на все четыре стороны, продолжать бухать, бичевать и жить на улице. А можете помочь мне обустроить в этом ангаре общину с местами, столовой и туалетами.
  Опять молчат. Я стиснул зубы и надеялся, что они согласятся и не разбегутся по городу как тараканы от тапка алкоголика. В противном случае, действовать придётся по-другому.
  - В чём подвох-то? - сказал один из Скифов, угрожающе надвинув на глаза свои кустистые брови.
  - Будете платить мне за аренду и за крышу.
  - Опять обираловка!
  - Ну, нет, хватит уже...
  - Да ничего нового!
  - Видели уже вашу крышу... - одновременно пораскрывало рты мужичьё.
  - А хули вы, халявы хотели, я не пойму?! - перебил я гомон, с силой хлопнул по столу рукой и почувствовал, как от холодного, монолитного мрамора у меня отсыхает ладонь. - Нам нужна дружная, крепкая коммуна. Организуете кухню, самоуправление, без надзора вертухаев вокруг, своими силами. Будете сами себе хозяева. Я не собираюсь никого обирать, как этот... Он бы с вас всё до копейки вытряс! Да и вообще... Я не просто так собрала именно вас, потому что вы - главные зачиналы всего вот этого...
  - Кто бы говорил...
  - Слышь, ты мне не дерзи, плешивый! - прикрикнул я снова и встал. - Кто тут всё это месиво устроил?! Нам теперь эти трупы три дня через дробилку пропускать, вас бы убили нахуй за такое! И какой вы иначе вариант хотите? Бичевать на улице? Сейчас всем надо держаться вместе, а не то вас цыгане всех по одному на перо посадят!
  - Так разобраться надоть...
  - Вот я и буду разбираться! У меня уже есть план, - сказал спокойнее и тише, потому что понятия не имел, какой у меня есть план. - Кто мне час назад в замочную скважину слюнями брызгал? Это ты, плешивый?
  - Да я это... Ну, так...
  - Как зовут? - я старался говорить и спрашивать строго и быстро, чтобы ни у кого не было времени на ненужные обсуждения, вопросы и сомнения.
  Лысый неуверенно помялся:
  - Валентин...
  - Значит так, святой, ты остаёшься пока что за старшего, там посмотрим. Все вот эти, - я указал ладонью на мусорную рвань за его спиной, - твои дружинники и подчинённые. Сейчас наводите в ангаре порядок и запускаете мясорубку в подсобном цехе. Снимите с себя нахуй этот мусор и вынесите в контейнер... Хотя нет! На улицу пока никому не выходить! Доедайте то, что осталось на столах и в ваших шкафах. Туалет я вам открою, не засрите только! Следи, лысый, за всеми, и к утру мне доложишь о положении дел.
  
  
  
  
  29.
  
  Я не знаю, насколько сильно убедили бомжей мои слова, но пока что они восприняли все распоряжения с большим энтузиазмом. Уже через несколько минут после их ухода в конце ангара послышался грохот запущенной дробилки, а по залу снова пошло оживление. Во всяком случае, это мотивировало меня продолжить разгребать всё то говно, что теперь повисло на мне по наследству от Вадима, и я жопой чувствовал, что сделать это нужно как можно быстрее.
  По найденным у Вадима в ноутбуке документам, помимо бомжовника, дома с блядями и агентств недвижимости, через которые на вторичный рынок уплывала вся скудная, отжатая у босоты недвижимость, он имел несколько левых благотворительных организаций помощи бездомным в пятнадцати крупных городах страны. Большая часть денег с этих организаций шла ему в карман. Остальная прибыль выплачивалась людям, ответственным за "вербовку" и перевозку нового мяса к их новому месту жительства и работы.
  Тех денег, которыми располагал Вадим на своих многочисленных счетах, пока что хватит для того, чтобы покрыть все долги, по которым я сейчас торчу. Проблема, главным образом, заключалась в том, как эти деньги со счетов достать. Пообщавшись ещё раз по телефону с Вячеславом Николаевичем, я быстро понял, что для таких высокопоставленных патронов это, в общем-то, не проблема.
  Пока с финансами эта бичарская шарага ещё терпела, то ситуация с цыганами больше ждать не могла - необходимо было срочно выходить на переговоры.
  Где располагался этот табор с конями и главной резиденцией пахана ни для кого не было большим секретом. Это была долина нищих на окраине города, с многоэтажным замком и домами поменьше для кучи родственников главного барона Шандора. Метастазы ихней шайки густой сетью расползлись по городу. В основном, это были обрыгаловки, пивнухи и киоски с чебуреками. По информации, которую мне удалось откопать, было ещё пару ночных клубов и большой ипподром с конезаводом в пригороде. Их теневым конторам, вроде кланов чёрных риэлторов, специалистов по поборам честных граждан, частных магов, гадалок и медиумов вообще не было счёту. Всего этого было достаточно для того, чтобы понять, кто в этом городе реально держит крышу, а Вадим с его бомжами - это что-то вроде гнойной болячки на теле большой городской черноты, который пытался бороться за право обирания лохов на чужой территории. Естественно, самим цыганам, ввиду их многовековой родовой традиции глубоко срать на любую честную работу, не пристало стоять за прилавками и в переходах с протянутой рукой, поэтому на них, по большей части, пахала почти вся среднеазиатская прослойка этого города.
  Естественно, идти одному в стан врага было полнейшим долбоебизмом, но способствовать мне в моём безнадёжнейшем предприятии было некому. Я снова с глубокой печалью вспомнил Витька, безвременно принявшего ислам, и представил, как с хрустом перемалываются его кости в мясодробилке.
  В телефонной книжке Вадима я нашёл номер его личного водителя, объяснил ему всю ситуацию, и всё же решил наведаться к цынагам в одиночку.
  Трудно объяснить такую удивительную поебень в цыганах, когда ты сам живёшь в доме размером с ебучий торговый центр, но при этом не имеешь на подступах к этому дому даже щебенчатой дороги, а только разъёбанную поверхность марса с несколькими широкими грязевыми колеями, где купаются обсосанные черномазые дети, которые при виде нормальной машины всем табором бегут её встречать с протянутой рукой. Цыганский переулок стоял немного особняком от всей улицы, с высокими колючими заборами и единственным фонарным столбом напротив чёрного замка главного барона.
  Я отбился от наглых пиздюков, проскочил по выложенным в грязи доскам и запачкал свои узкие брюки женского делового костюма, который только вчера прикупил по такому случаю. Судя по свинарнику вокруг и вечной стройке на дворовой территории дома, я мог бы насчёт одежды даже и не париться.
  - Ты кто такой? - хрюкнул мне домофон хриплый голос у больших ворот дома.
  - Бахталэс, генацвале! - крикнул я как можно приветливее низким голосом. - Я от Вадима! Разговор есть.
  - Аа, пацан, заходи.
  Магниты двери щёлкули, и я открыл железную дверь.
  Я преодолел извилистую дорожку внутреннего двора, петляя между насыпными горами песка, щебенки и керамзита и вошёл в открытую дверь дома, которая своей внутренней отделкой напоминала фашистский бункер фюрера. Все коридоры и комнаты этого самолётного ангара были грубо поштукатурены серым бетоном. Грубые неоштукатуренные колонны приёмного зала сложены неровной кирпичной кладкой, на которых уже висели картины в рамах, какие-то крючки и подвесные торшеры. У одной из стен большой, резного дерева шкаф для одежды. На бетонном полу красные узорчатые ковры и журнальные столики. Мягкий уголок кожаных диванов в углу, у зарешеченного витражного окна, одинокий кальян на подоконнике, торчащая в оконных проёмах старая, монтажная пена. Всё это смахивало больше на мебельную фабрику, чем на жилое помещение. Видимо, когда-то давно здесь хотели сделать всё хорошо и дорого, но после черновой отделки устали, и решили оставить всё как есть.
  Никакой серьёзной охраны в доме я не заметил. Складывалось ощущение, что Шандор не жил в девяностых, а в случае серьёзного набега врагов надеялся задавить их живым мясом своих родственников. Похоже, что пахан жил здесь со всей своей семьёй и родственниками до седьмого колена. В огромной гостиной, помимо длинного коридора, прорублено ещё пять арочных выходов без дверей, из которых был слышен старческий кашель, гул разговоров и шорох тапок, эхом отражавшийся от голых стен по всему этажу. По коридору из комнаты в комнату ходили бабы в длинных юбках с большими чёрными кустами волос на голове, какие-то небритые мужики в расстёгнутых до пупка рубашках. Выли дети. В одном из проёмов показалась вся разодетая и воняющая каким-то ладаном баба с лошадиной улыбкой и заорала:
  - Ты кто такая будешь, красавица моя?
  Баба взяла меня за талию как старую знакомую. На её крики из комнат вылезло ещё человек пять и стали меня рассматривать. Внутри сразу закопошилось мерзкое чувство, будто меня сейчас обшмонают как лоха, накачают опиумом, всучат орущего пиздюка подмышку и заставят ходить по вокзалу под присмотром крыши. Старый добрый ангар с родными бомжами казался мне сейчас гораздо уютнее, чем этот вокзальный долгострой.
  - Я пришёл к барону Шандору по важному делу.
  - Какие важные дела, красивая моя! Прислала бы мужа поговорить с мужчиною, дома дети, наверное, не кормлены, а ты приехала в такую даль! Аааа... - хитро улыбнулась она, стрельнув глазами по моим рукам, - да ты в девках ещё ходишь! Пойдём, познакомлю тебя с Мариком...
  В этот момент я сначала не понял, кто больше сейчас охуел: я, или эта страшная бабища, что собиралась меня знакомить с каким-то Мариком и навязывать охуительные прелести жизни под строгим присмотром тотальной патриархии.
  - Я от Вадима, мне нужно срочно с бароном переговорить!
  Бабища отдёрнула от меня руку как от прокажённой и скривилась ещё уродливее:
  - Тэ курэл тут джюкло! - взвизгнула она, и мне стало ещё противнее. Цыгане за её спиной недовольно замычали и стали расходиться. - Отведи её наверх! - кивнула злобно она головой стоящему за спиной носатому пацану с заправленной в штаны до самых подмышек фиолетовой рубахой.
  Пацан долго вёл меня по тёмному серому коридору с чёрными дверными проёмами. Мы поднялись по бетонной лестнице без перил на второй этаж и дошли до комнаты, которая была закрыта массивной, стальной дверью.
  За дверью, видимо, был рабочий кабинет барона Шандора - единственное нормально отделанное место в этом таборе с глянцевым паркетом, дорогими шкафами из красного дерева, ну и прочей дорогой хуйнёй, которую я уже заебался описывать.
  За огромным, деревянным столом, похожим на бильярдный, сидел пузатый, тотально облысевший мужик возраста Вадима. Был он в какой-то расписной накидке, похожей на халат арабского шейха, и ел черный виноград с серебряного подноса. Всё его лицо было обсыпано то ли бесцветными родинками, то ли жирными, мясными бородавками. Нижнюю половину лица закрывала чёрная борода.
  - Ты кто такая будешь, кар тути андэ кэрло? - эхом разнёсся по кабинету его хриплый голос.
  - Эта ваша фраза семейная, что ли? - немного огрызнулся я, но понял, что перед этим паханом ничего лишнего лучше не пиздеть.
  - Ты тут мне пришла хамить с порога сразу, да? - повысил он голос. - Чего тебе надо?
  - Меня прислал Вадим, чтобы обсудить перемирие... - старался я говорить осторожнее, потому что понятия не имел, что придёт в голову этому бородавочнику, если он узнает о смерти Вадима.
  - Значит, этот король бомжей уже боится свои кости ко мне кидать, так баб на переговоры отправляет? - хрипло захохотал барон, оголив золотые коронки передних зубов. - Скажи ему, баба, что я с его подстилками переговоров не веду. Если он хочет поговорить как мужчина с мужчиной, так пускай сам приходит ко мне обсуждать наши дела. А если зассал идти ко мне в гости, то я всегда на связи, обсудим встречу на нейтральной территории.
  - Я - его правая рука, и веду дела от его имени, и вот эти вот сексистские оскорбления...
  - А я-то думал, что он от старости уже хватку потерял, раз на улице за порядком не следит, - громко перебил меня Шандор, и снова залился хохотом, - а он, оказывается, бабу в управители поставил! Сиди дома, девка, лепи пельмени казакам, какие ещё ты дела можешь вести?
  "Ах ты ж сука ебаная..." - чуть не вырвалось у меня, и я почувствовал, как моя рожа наливается багряной краской и коленки начинают трястись от злобы.
  - То есть, ты сказать хочешь, что женщина не способна вести больше никаких дел, кроме как работать на кухне? - взял я себя в руки и старался говорить спокойным, но уже дрожащим и задыхающимся голосом.
  - Девочка, ты же вот училась в школе, да? Историю изучала? Где место женщины было испокон веков? Женщина - хранительница домашнего очага, ты слышала о таком? В Библии что говорится? Смысл жизни женщины - воспитывать детей, слушаться, и быть рядом с мужчиной. Это мужики сейчас сопляки одни. Бабы ими крутят как хотят, а потом все вот эти вот ваши речи о правах, о равенствах, это нормально, считаешь, да?
  - Да, это нормально! - говорил я всё громче.
  - А-ай, - махнул цыган рукой, - какие тебе нужны права? У тебя что, прав нет? Сиди дома, кушать готовь, радуйся жизни, зачем тебе все эти дела, в которых ты не понимаешь? Чего ты лезешь не в женские дела, я не пойму? Что ты в этом понимаешь?
  - Я что в этом не понимаю?! Ты думаешь, что я не смогу поставить тебя на место? - сжал я кулаки и злобно покосился на него исподнобья.
  Шандор зашёлся высоким, переливистым хохотом, напоминающим боевой крик тропической макаки и хлопнул волосатой ладонью по столу.
  - Нет, я тебя понял, - сказал он после того, как отдышался. - Ты тут себя дерзкой такой возомнила потому, что мужика у тебя нормального нет. Умной себя считаешь, да? Если у вас там мужики нормальные перевелись среди русских, приходи ко мне в дом, я подберу тебе достойного мужа. Я тебя с Мариком познакомлю, мужик нормальный вырос, мозги быстро тебе куда надо вправит, хамить не будешь!
  - Нахуй мне твой Марик не всрался! - не выдержал я. - Я теперь решаю здесь, будем ли мы мирно разрешать ситуацию, или воевать! Отныне все сделки и переговоры с Вадимом ведутся только через меня, и точка!
  - А я переговоров с бабами не веду, и точка! - хлопнул ладонью по столу Шандор и тоже приподнялся, но быстро сел и пододвинул к себе поближе поднос с виноградом. - Ещё раз так будешь дерзить, я тебя, соплю, прилюдно выпорю, чтобы знала своё место! Пошла нахуй отсюда!
  - Ах ты хуемразь ебучая! - вскочил я на ноги и ногою опрокинул его сраное кресло. Я тебе, Марику и всему твоему блядскому табору хуй конский на жопу натяну, костями будешь срать, хуила ты раздроченный!
  От этих слов барона всего передёрнуло, и он подавился виноградиной. Широко выпучив глаза, он тяжело закашлялся и с хрипом склонился над своим столом. Я развернулся, вышел в коридор и что есть сил с грохотом захлопнул стальную дверь.
  - Пиздец тебе, и всему твоему сучьему табору! - скрипел я зубами, быстро шагая по коридору к выходу. - На своем очке, сука, почувствуешь настоящую Pussy Power!
  
  30.
  
  - Уважаемый пролетариат! - поднял я ладонь над гомонящей толпой. Основная масса бомжей уже привела себя в порядок, убралась в зале, сбила из шкафов и тряпья нары для раненых и слабых. Я читал накиданную на бумажке речь. - Мы сейчас переживаем не очень лёгкие дни, потому что над нами нависла чёрная тень опасного врага, из-за которого мы больше не можем спокойно работать на улицах, ходить в Алкомаркет за портвейном, просто спокойно жить. Только сегодня утром я ходил в стан врага, чтобы договориться о мире для всей нашей большой общины, о взаимном уважении и неприкосновенности каждого честного трудящегося. Но главный барон этого отвратительного монгольского ига не хотел ничего слышать ни о мире, ни о взаимном существовании, и поклялся истреблять на улицах нашего брата всеми возможными способами! Он сказал мне, что его люди не остановятся ни перед чем, не будут знать ни сна, ни усталости, пока не очистят город от каждого бездомного, который всеми своими силами пытается заработать хотя бы копеечку для своей скромной жизни в этом большом, несправедливом городе!
  Звук моего голоса быстро захлебнулся в нарастающем с рёве толпы, в голосах, полных паники и ужаса. В зале завыли бабы, злобно забрюзжали мужики, застонали раненые. Мой толстый вброс охотно схавала толпа, и я понял, что иду по правильному пути.
  - Спокойно, товарищи! - пытался перебить я гомонящую толпу. - Тишина в зале!
  Гул снова начал стихать, когда подобострастный Валентин замахнулся толстым обрезком трубы и с силой ударил по железным воротам ангара.
  - Прежде всего, вы должны знать, что пока мне выпала честь быть старшим в нашей дружной общине, я вас не брошу, и буду биться бок о бок до самого конца с жестоким врагом то тех пор, пока бьётся моё сердце! Враг жесток и не знает пощады, но мы тоже не пальцем деланные, не хуем выструганные, и я сделаю всё для того, чтобы мы смогли одержать эту победу - победу за нашу жизнь и независимость! Как нельзя кстати нам предоставляется единственный удачный шанс на миллион, чтобы скинуть с себя гнёт страшного ига, а проще - дать всем чурбанам пизды!
  Ангар с грохотом морской волны наполнился криками "Ура", свитом и хлопаньем. Я с вырывающимся из груди мотором вдохновенно смотрел на эту ведомую по одному моему слову толпу, готов был обосраться от счастья, и даже на мгновение и сам представил себя ведущей шестеренкой в этом большом механизме возмездия ебаным цыганам.
  - Но прежде всего, - продолжал я, - нам нужны как сильные, рабочие руки, так и бойцы, которые могут стойко постоять на правое дело! Прежде всего, мне нужны токари, слесари, механики, сварщики, плотники и люди прочих подобных профессий, работа которых связана с железом и деревом. Есть такие?
  - Есть! - с энтузиазмом, почти в унисон отозвались из зала несколько человек и подняли руки.
  - Мужики! Ребята, прошу вас всех подняться ко мне наверх, чтобы мы смогли обсудить покупку всех необходимых вещей для борьбы с чёрной цыганской мразью! Только действуя сообща, мы сможем нанести сокрушительную победу над врагом! Эта победа будет за нами!
  Когда дружинники и весь рабочий народ плотной массой набился в кабинет приёмной, звучащие в зале одобрительные возгласы и крики всё ещё не стихли.
  - Значит так, товарищи, объясняю суть, - склонился я над столом и расстелил на гладком мраморе большой ватманский лист и крупномасштабный план города. - Через три дня в нашем городе устраивается самый крупный за последние несколько лет съезд исторических реконструкторов и ролевиков. Наша главная задача - слиться с толпой косплееров, рассредоточиться по главным точкам цыганских владений в городе и заебашить всю эту мразь палицами, мечами и топорами. Слесари, ваша главная задача сейчас - внимательно изучить все чертежи рыцарских доспехов и упростить их. Все вы понимаете, что сроки у нас горят, и сделать всё это нужно как можно быстрее, - я достал из ящика стола кипу бумаг и передал её в первые протянутые руки однозубого мужика с горящими огнём глазами. - У вас есть ровно час для того, чтобы определиться и составить список всех необходимых материалов и инструментов для доспехов и простого оружия. Для лёгкости, быстроты изготовления и мобильности все доспехи мы сделаем из алюминия и тонкой жести. Хорошая сталь нужна будет для щитов и оружия. При этом все мечи и топоры должны быть максимально простыми, но, желательно, острыми, тяжёлыми и убойными. Задача ясна?
  - Так точно, госпожа! - нестройно крикнула разрозненная масса.
  - Хорошо. Пиздуйте в соседнее помещение и обсудите. После мы оперативно снарядям в город группу для закупки всего необходимого. Машина уже заказана. А теперь мне нужно переговорить с моей дружиной.
  Рабочие ушли.
  - Так, теперь касательно вас, - сказал я оставшейся дружине надсмотрщиков. - Валентин, доложи обстановку. Трупы не найдут? Вертухаи давно ушли?
  - Да как вы им отбой дали с утра, так сразу и ушли... Трупы перемололи и закопали так, что и с собаками не сыщут. Останки засыпали хлоркой, продезинфицировали и промыли каждый угол ангара и дробилки. Следов не осталось.
  - Отлично. Скажи мне, на вскидку, сколько бойцов мы сможем собрать со всего ангара?
  - Думаю, человек двести наберём... - почесал за ухом Валентин. - Может, и баб ещё подключим, тогда и все триста...
  - Мало, мало... - недовольно бормотал я, бегая глазами по столу. Ладно, решим. Теперь по поводу тактики. Сразу скажу: хачей и простых обывателей в мелких чебуречных и пивнухах не убиваем! Это обычная босота, такая же, как и мы. Главное - взять крышу и самые главные точки противника. По моей инфе, в городе пятьдесят два потомственных мага...
  - А они ж это... Не сглазят? - осторожно поинтересовался голос одного из доходяг. - Они-то сидят там, заговоры строют, могут и порчу навести...
  - Толик, ты фентези перечитал? Никакая магия не страшна святому мячу правой инквизиции! Если кто боится, пусть повесят на себя православные кресты, и окропят топоры святой водой - это главное зелье противодействия магии. Водку не пить! Чтобы до всех донесли! - постучал я строго пальцем по столу. - Это сильный урон по запасу жизненных сил. Бухать будем после того, как избавимся от цыган. В каждой приёмной их магов по-любому будет крыша из пары ЧОПовцев. Парни из ЧОПа огнестрел не применяют, так что их тоже до смерти не пиздить, и главное - не дать им вызвать ментов! Резать только магов, точнее, только людей с характерными для магов ёблами. Я думаю, по паре человек на каждого мага в городе будет достаточно.
  Большая проблема в городе - это ночные клубы. Днём, скорее всего, они ещё не будут работать, так что нам надо будет попасть туда ближе к вечеру. Там охраны больше, парни серьёзные, не дедки из ЧОПа, может даже из цыган. В идеале, отрядить бы на каждый клуб человек по двадцать, но это уже перед боем решим. Опять же, убивать только цыган, следов оставлять по-минимуму, и никакого шума! Ещё по паре человек надо отослать в ночлежки, их по городу тридцать.
  Всем оставшимся бойцам предстоит выполнить самую опасную задачу, на которую нужно отрядить сотню. Пятьдесят человек, во главе со мной, идут захватывать ипподром с конезаводом. Я не знаю, сколько у них там лошадей, но я думаю, что хватит на всех, потому что без быстрой и мобильной кавалерии мы не сможем нанести по сердцу врага эффективный удар, моментально скрыться с поля боя и добивать убегающих врагов. Остальные пятьдесят человек резерва будут сформированы в засадный полк - его задачей будет окружить долину нищих и спрятаться в лесах с востока и юга и сделать всё необходимое для того, чтобы добить остатки убегающего врага, которого мы можем не заметить. Нескольким нужно будет выстрогать брёвна для штурма замка, чтобы быстро выбить ворота и двери. Да, я забыл. Ещё нам будут нужны с пяток электриков-пикинеров, которые смогут обесточить питание на улице, чтобы посеять панику и обесточить магнитные замки на дворовых воротах. В идеале, ещё нужно отключить вышку телефонной связи. Она стоит в гороховых полях, в четырёх километрах от долины, - водил я карандашом по карте, отмечая места для засады и пути продвижения по улицам боевой пехоты. - Диспозиция всем ясна?
  - Блять, это просто охуенно! - закричал бомж Толик, и хитро потёр свои ладоши. - Если что, доспехи защитят от огнестрела, шишаки с забралами скроют наши лица, и мы сможем уйти неопознанными! Попробуй нас в толпе узнай. Веди нас, Жанна Д"арк!
  - Спасибо, Толик. Найди электриков. Ты возглавишь засадный полк. Валентин едет со мной на ипподром, остальных рассредоточим по городу, где каждый будет отвечать за свой район. Мужики. Не подведите меня.
  Борьба против страшного, жестокого врага сплотила до того разрозненных и недоверчивых бомжей в один крепкий, слаженный организм, за действием которого я даже не успевал следить. Уже через несколько часов из заполненной газельки сотни этих тщедушных душонок таскали толстые листы железа, алюминия и меди, жестяные ведра заклепок, мотки стальной проволоки, ящики с инструментами, сварочный аппарат, бензоболгарки, дрели и пару наковален. На всю эту хуйню я спустил последние наличные деньги, которые смог найти по сейфам и по ящикам в Вадимовом кабинете.
  По всем углам длинного ангара застучали молотки, с рёвом завелись болгарки, затрещала сварка. Сильные бабы вырезали из жестяных вёдер квадратные шлемы тевтонцев, лепили на них рога, ебашили на заклёпки решетчатые забрала. Мужики выбивали из медных тазов пузатые кирасы, наплечные щитки, алюминиевые и железные наколенники и налокотники, подгоняли их под бородатых доходяг, туго стягивали доспехи тканевыми ремнями и кожей от стоптанных сапог. Сваркой мужики прихватывали четырёхугольные наконечники копий и насаживали их на заострённые черенки от лопат и граблей. К вырезанным из железа томагавкам приваривались длинные топорища, сбивались алебарды и пики. Кто-то вбивал в брусья и затачивал камнем длинные, серебристые гвозди, кто-то приваривал их к куску железной трубы и делал острые палицы.
  - Сашка! Шо это за дебильный крюк ты выпилил? - спрашивал один бич и смеялся с уродливого, криво сбитого куска толстого железа в руках у второго.
  - Это не крюк, - серьёзно отвечал тот и начал со свистом рассекать железом воздух. - Это ятаган Урук-Хая. Сейчас заточу, и буду только так вспарывать кишки неверным мразям!
  - Повторяю ещё раз! - кричал я со второго этажа в работающую толпу. - Никаких следов после себя! Быстро заебашили недруга, быстро ушли в тень. Старайтесь бить в голову, чтобы наверняка. Кровью старайтесь не пачкаться! Завтра доделываем доспехи и начинаем разминку! Нельзя терять времени! Враг не ждёт! Быть может, он уже ищет нас по подворотням и хочет первым нанести удар!
  
  31.
  
  Шестьдесят закованных в латы бородатых бомжей, вооружённых палицами, мечами и алебардами вошли на территорию конезавода и ипподрома поздним вечером. Лишняя шумиха была не нужна, поэтому мы под дружеским предлогом аренды коней для фестиваля попросили всё цыганское руководство пройти в административный офис, где резко и без лишней суеты заебашили сразу всех и без лишних вопросов. Пришлось немного повозиться с дезинфекцией своего тела и предварительно сломать две ноги конюху, чтобы тот рассказал нам, как оседлать и управлять лошадьми.
  Беглый галоп конских копыт выстукивал пыль с придорожных обочин окружной городской трассы. Тяжёлые латы и щиты гремели при каждом скачке, и через пару километров я с непривычки отбил себе пизду о жёсткое, кожаное седло. Где-то далеко на горизонте уже догорал закат, когда мы свернули на дорогу долины нищих.
  - Андрюха, приём, как дела? - вытащил я рацию из панциря кирасы.
  - Маги спят, один охранник тоже. Движемся дальше. Как слышно?
  - Поосторожнее там, чтобы такого больше не было! Клубы спят?
  - В клубах всё путём.
  - Хорошо. Как сделаете дело, не следите, аккуратно выходите и сливайтесь с толпой. Докладывай, как все закончат.
  - Сделам, так точна.
  - Отбой.
  Я переключился на другой канал.
  - Толик, мы на месте. Лес стоит?
  - Алло, лес на месте, - захрипела трубка в ответ. - Ждём команды к прогулке.
  - Ждите. Пикинеры готовы к ночи?
  - Башня связи пала, ждём команды к концу света.
  - Дуб готов пойти на ворота?
  - Ждёт своего часа. Время готовности три минуты.
  Я вздохнул, на всякий случай перекрестился, и снова щёлкнул рацией:
  - Настало время ночи. Город засыпает.
  Через минуту свет в домах долины погас. Единственный уличный фонарь замерцал, и весь переулок погрузился во мрак.
  - Ну всё, мужики, час икс настал. Вон наша цель - чёрный замок с резными башнями. Людей с нормальной внешностью не трогаем.
  - Какая тут нормальная внешность? - прогундел Коля. - Даже дороги нормальной нет. Сразу видно, в том переулке чернота живёт.
  - Если будет кто на улице - ебошьте, только тихо, чтобы пискнуть не успели.
  - А может, спалим тут всё нахуй, да по тапкам? - тихо прошипел Вова.
  - Не неси хуйни, - посмотрел я на него осуждающе. - Через пять минут тут будут уже и менты, и пожарная, и скорая. Издалека заметят, - ответил я. - Всё делаем тихо, а там как пойдёт. Идём шагом, галопом не скачем. Всё, двинулись.
  - Зоя Макаровна, а там вроде дети по колее бегают... - осторожно сказал Петька Пчеловод. - Чего с ними-то?
  - А дети что, не цыгане?
  - Оно-то верно, но как-то это неправильно... Ведь дети.
  - Да знаешь, вот хуй его знает, - уклончиво ответил я, реально не зная, что сказать. Излишняя жестокость может отпугнуть и заставить сомневаться простых мужиков. - Поступайте, как знаете. Если рубить жалко, можно и конём случайно затоптать. Цыганам-сиротам в детдоме всё равно живётся хуёво...
  - А матеря если выбегут?
  - Так, слушайте, дети бегают рядом с тем коттеджем, а мы в конец переулка едем. Просто проходим мимо.
  Когда дети уже хотели было увязаться за нами, ситуацию исправил Клим. Он поднял забрало своего шлема, громко захрипел и скривил такую уродливую гримасу с пеньками гнилых зубов, что те сразу же разбежались врассыпную.
  - Блять, только этого ора нам ещё не хватало, - раздраженно гавкнул я. - Прибавим шагу. Десять человек, окружаете замок с правого фланга, ещё десять поскакали на левый. Остальные со мною на ворота.
  - Дубы, пора на ворота, - сказал я в рацию.
  - Принял, - отозвались в ответ.
  - Опять ворота без света открылись, закурдан! - резко вывалился из проёма усадебного забора молодой цыганёнок и немного охуел от разношёрстной конницы бомжовских рыцарей. Мы подъехали ближе.
  - Подопри их ломом, Тамаз! - послышался голос со двора.
  - Пацан, закурить будет, а? - не потерялся Петька Пчеловод, расплылся улыбкой на всё лицо и неуклюже спрыгнул с коня.
  Цыганёнок с широко открытым ртом начал суетливо шариться по карманам и снова поднял голову:
  - Так я это... Не курю.
  - Ты с кем там разговариваешь? - снова раздался голос уже ближе, и на улицу вышел парень повзрослее, с давно небритой щетиной на лице.
  - Ооо, - громко затянул он, - это вы аж с города сюда пришли, с фестиваля!
  - Ага! - весело гыгыкнул Петька, снимая с пояса самодельный кистень с заточенными гвоздями. - У меня вон чего есть. Хочешь, покажу?
  Ответить цыган не успел. Острая Петькина кистень взметнулась вверх и застряла в небритом подбородке, распыляя брызги крови. Димон резко ударил свою лошадь под бока, и его длинный томагавк с хрустом пробил пацану грудную клетку.
  - Закройте ворота!!! - заорала в припадке бабища, которая всё это время наблюдала за рыцарями из окна второго этажа.
  Все наездники уже спешились и толпой вломились в открытые дворовые ворота.
  - Закройте двери! - истошно голосил бабский голос.
  Причин её крика никто не понял. В открытую дверь замка выбежала кучка цыган, резко опешила и повалила обратно, когда увидела несущуюся к ним через двор толпу закованных в латы бомжей с топорами наперевес.
  На пару секунд в дверях возникла давка и крики. За это время Сашка уже успел добежать до двери, и его орочий ятаган глубоко вонзился кривым остриём одному из цыган в рёбра спины. Сашка рванул и выдернул цыгана из смятой толпы на крыльцо. Железная дверь захлопнулась, щёлкнув массивными стержнями замка. Подоспевшие следом бомжи размесили топорами поваленного на ступеньки цыгана в кровавый фарш.
  Как раз вовремя во двор влетело шестеро рыцарей, неся на плечах длинное, заточенное дубовое бревно.
  - Вы хуй пробьёте эту дверь! - заорал я им. - Где болгарка?! Спилите решётки с окон!
  - Похуй-нахуй, аааааааа!!! - заревели бомжи с бревном и стали разгоняться, целясь остриём тарана в зарешечённое окно. От первого удара решётка глубоко вогнулась внутрь, проломив стеклопакет. Мужики вырвали бревно из решётки и пошли обратно для второго разгона.
  - Заебись! - орал я. - Ещё пару раз! Где болгарка?! Пилите решётки второго окна!
  Громкий хлопок охотничьего ружья ебанул эхом по двору. Крупная дробь пролетела над головами осаждающих и изрешетила тонкую жесть заборных ворот. Таран глухо упал на землю и все резко присели.
  - Ты чё, ёбу дал?! - заорал кто-то из бомжей в распахнутое окно второго этажа.
  - Все под щиты! - рвал я глотку. - Не останавливаться! Нахуя вам щиты, долбоёбы?! Вперёд!!!
  Бомжи снова взялись за бревно, прикрывшись сверху щитами стальных листов. Остальные укрылись за угол дома. Где-то сбоку завизжала заведённая бензоболгарка. Хлопнул ещё один выстрел. Свинцовые шарики взвизгнули рикашетом о толстую сталь щитов. Бревно снова упало.
  - Все за пращи! - заорал Клим и вытащил из-за пояса длинную полоску из ткани с кожаным кармашком посередине. Из-за угла, прикрываясь щитами, гуськом выбежало ещё двое человек с рогатками. Жалко, что я сам не догадался приказать всем бойцам сделать по рогатке.
  Мужики перебежали через строительный полигон большого двора и упали за горой щебёнки, откуда через пару секунд начали метать крупные осколки гранита в открытое окно. Стрельба прекратилась. Это всех приободрило, и ещё несколько человек подбежали к горе, и руками стали закидывать камни в окна второго этажа. Вновь поднятый таран шёл на второй разгон.
  В это время болгарка уже отпилила нижние крепления решетки у второго окна. Несколько сильных рук отогнули решётку наверх и выбили топорами стекло. Самый прыткий рыцарь схватился за железные прутья решётки, запрыгнул на подоконник, и тут же завалился назад с торчащим из груди пробитого панциря арбалетным болтом. Это уже никого не остановило. Бомжи толпой повалили в разбитое окно. Началась мясорубка. Весь дом пронзительно взревел высоким криком баб. Со второго окна в гостиную с грохотом влетел деревянный таран с вырванной из стены железной решёткой. Я залез в окно, в потёмках поскользнулся на чьих-то выпотрошенных кишках и упал на труп с отрубленной головой. Рядом стоял Володя и заряжал трофейный арбалет.
  - Мы это сделали, Зоя Макаровна! Победа за нами!!!
  - Рано, Вова! - отвечал я, стряхивая ошмётки. - Победим, как вырежем всех!
  Я вбежал в окровавленную гостиную, где бомжи уже добивали последних цыган и бежали дальше по коридору, рассасываясь в проёмах боковых комнат, выбегая обратно с окровавленными мечами и алебардами. По ступеням второго этажа послышался топот спускавшегося тела и яростный рык. В пролёте показался цыган с автоматом в руках, который сразу же дал длинной очередью от живота по коридору. Пули калаша пробили стальные щиты и уронили на бетонный пол сразу четверых рыцарей. Бомжи быстро разбежались в рассыпную обратно по комнатам.
  - Засадный полк, быстро к замку! - заорал я в панике по рации.
  Автоматная очередь прекратилась на несколько секунд, щёлкнул рожок нового магазина, и цыган начал стрелять одиночными по высовывающимся из арочных проёмов шлемам выглядывающих бомжей.
  - Выхади-и-и! - ревел он в коридор, не решаясь идти дальше по ковровой дорожке тёмного коридора. - Па одному выхади, суки, всех палажу!!
  Внезапно в районе второго этажа послышался треск разбитого стекла и грохот железа. Я выглянул в коридор. Между двумя пролётами лестницы башни замка было длинное витражное окно, освещавшее округлую лестничную площадку. Кто-то из бомжей по длинной приставной лестнице с улицы забрался в это окно, думая, что через него попадёт на второй этаж замка, но проломив стеклопакет упал с двухметровой высоты на ступеньки и кубарем затарахтел вниз. Цыган дёрнулся, развернулся, и со страху выстрелил одиночным куда-то в темноту.
  - Вперёд!!! - заорал я, и хлынувшая за мной из комнат в коридор толпа бомжей плотной волной смяла стрелка. Вытерев топоры, волна побежала по ступенькам на второй этаж и затормозила где-то наверху.
  - Чего встали?! - расталкивал я рыцарей по пути наверх.
  Во мраке коридора второго этажа стояло десятка три озлобленных цыган. На их груди была подвязана броня круглых и квадратных столешниц журнальных столиков, а в руках виднелись резные оторванные ножки стульев с торчащими на конце гвоздями, большие стальные тесаки, ножи, бутафорские шпаги и каминные кочерги.
  - Ебашь чурбанов! - заорал кто-то из бомжей, и силы света и тьмы схлестнулись в смертельной схватке в тёмном коридоре.
  Первый же цыган в полёте свалился с застрявшим в черепе арбалетным болтом, деревянная броня второго разлетелась в щепки от удара рыцарской кувалды, а третьего с разгону посадили на пики и бросили в толпу цыган. Разъяренный Сашка с застрявшей в жестяном шлеме ножкой от стула безжалостно рубил врагов своим ятаганом. Что-то большое и громоздкое с грохотом неслось к лестнице из чёрного жерла длинного коридора.
  - Атайди-и-и! - послышался громкий крик.
  Задние цыгане прижались к стенам, и из темноты коридора в сторону лестницы на полной скорости выкатилась огромная, двухметровая ебанина стального несгораемого сейфа на колёсиках с четырьмя толкающими её цыганами позади. Сейф по инерции прокатился до самой лестницы, сшибая всех на своём пути, и ебанулся с чудовищным грохотом на ступеньки, размалывая бегущих вверх по пролёту рыцарей в фарш. Железная дура прокатилась до лестничной площадки и впечаталась в стену, своим ударом отбив пласты бетонной штукатурки. Многие из рыцарей как кегли огромного боулинга попадали с пролёта на жёсткий пол первого этажа.
  На этаже осталось только трое бомжей, которые уже начали проседать под напором обезумевшей черноты. У меня сжалось очко. Я вскочил и побежал по скользким от мяса ступенькам вниз. Из-под скрюченного, кряхтящего тела упавшего бойца торчало чёрное дуло никем не тронутого калаша. Я выдернул автомат и скрюченными пальцами достал из-под кирасы рацию.
  - Где все есть?! Все кто рядом, быстро в замок! Осталось немного!
  Через длинный коридор я добежал до главной двери и открыл её. Через двор мне навстречу уже спешило два десятка засадных полков и окружавшие дом рыцари.
  Пока все собирались, момент штурма был упущен. Теперь на второй этаж замка попасть было намного сложнее. Цыгане добили последних бомжей, хорошо забаррикадировались наверху, и бросали вниз стулья, тумбочки, плошки с пальмами и столики, стоило только кому-нибудь показаться на ступеньках.
  - Да поебать мне на эти стулья! За мно-о-ой! - заорал Петька Пчеловод свои последние в жизни слова и запрыгнул на ступеньки, после чего был немедленно расплющен упавшим сверху пианино из красного дерева.
  - Всем стоять!!! - заорал я, и отпихнул назад рыцарей. - Никуда ни шагу! Всем оставаться здесь и ждать моей команды! Я сейчас прикрою!
  Я закинул автомат за плечо и выбежал из замка на улицу. Обогнув огромный дом, добежал до приставной длинной лестницы и тихо стал карабкаться к разбитому окну круглой башни, куда несколько минут назад завалился бомж. Осторожно высунув голову, я положил дуло автомата на подоконник и стал стрелять одиночными по столпившейся черноте у края лестницы на втором этаже. Все разом упали на пол, спрятавшись за кучей наваленной мебели.
  - Быстро наверх! - заорал я рыцарям, услышал бряцание доспехов и бегущих наверх людей. Отстрелянный калаш я бросил во дворе. Когда я спустился, обогнул замок и снова подбежал к лестничному пролёту в доме, наверху уже было всё кончено. Карательный рыцарский отряд добивал последних женщин и детей.
  
  32.
  
  - Рита, приём, как слышно? Ты на месте?
  - Слышу, но так шумно... - послышался голос из рации
  - Ты на месте?
  - Чего?
  - Мужики, передохните минутку! - крикнул я двум рыцарям, которые болгаркой выпиливали замки двери кабинета с забаррикадировавшимся в нём Шандоре.
  - Так лучше? - снова спросил я в трубку, когда визг болгарки затих.
  - Да! Интернациональная, восемь?
  - Там такой замок большой, чёрный. Ты всё взяла?
  - Ага. Вижу отсюда. Подъезжаю.
  Я уронил трубку рации на грудь. По захломленному мясом и обломками мебели лестничному пролёту вскарабкались три десятка забрызганных кровью бородатых латника, вернувшихся с улицы. Лица их были полны торжества и воодушевлённости, глаза горели.
  - Ну что? - спросил я.
  - Всех заебашили! - ответил Вова, кровожадно слизывая с губ присохшую сукровичную аэрозоль. - Те восемь домов как в нехуй вырезали! Ни одной черной мразоты вокруг!
  - Бля, как же это охуенно - цыган убивать! Кости трещат только так! - крикнул Димон.
  - Их бы в траншеи утрамбовать, убраться, и как же охуенно было бы в этом райончике жить! - мечтательно сказал Коля и присел на поваленную тумбочку, оперев руки о топор.
  - Молодцы, мужики! - устало улыбнулся я. - Но не время сейчас мечтать. Быстро ищите здесь ванную комнату, обмывайтесь и скачите скорее обратно в город.
  - А с нашими-то что? Трупы куда девать?
  - Да куда их денешь? - вздохнул я. - Пойди вон, с лестницы их отскобли... Тут хотя бы живым уйти, а потом что-нибудь придумаем. Главное, свои собственные улики быстро уничтожить. Федя, заводи шарманку, пилим дальше!
  Бомжи ушли. В коридоре осталось только четверо человек для прикрытия и выпиливания двери.
  - Ёб твою мать! - услышал я громкий, грубый голос Риты на первом этаже и вышел её встречать. - Ёб твою мать! - ещё несколько раз произнесла она, обводя охуевшими глазами облитые кровью стены. - Зоя, что ты там про жестокость Вадима говорила?
  - Ну, бля, ну психанула, с кем не бывает? - пытался я обратить всё в шутку, и взял из её руки чемодан.
  - Ни с кем не бывает... - как-будто в трансе проблеяла Рита. Она прикрыла рот рукою, аккуратно перешагивала и старалась не смотреть на ошмётки разрубленных тел, но куда бы она ни посмотрела, всюду натыкалась на мясо и кровь. - Ты понимаешь, что это пизда всему?
  - Осторожно, тут со второго этажа кровь стекает, - старался я не замечать её причитаний.
  - Я вижу...
  Когда спиленную дверь начали открывать, в кабинете грохнул выстрел. Картечь взвизгнула рикашетом от стали.
  - Живым не дамся! - прохрипел Шандор и пустил вторую порцию картечи в щит бомжа.
  Перезарядить двустволку ему не дали. Легионеры со щитами в руках как танк попёрли к столу, вчетвером навалились на грузное тело и вырвали ружьё из рук. Завязалась борьба. Мужики заломили цыгану руки, уложили корпусом на стол и прижали лысину щекой к столешнице.
  - Ну привет! - вальяжно заплыл я в кабинет и не смог сдержать злорадной улыбочки. - К переговорам готов, хуемразь?
  - Чтоб ты сдохла, шлюха! Гори в аду! - пускал Шандор слюни. - Тебе не уйти отсюда живой!
  - Тебе тоже, - хрипло передразнил я его и положил на стол большой чемодан.
  - Я не боюсь твоих пыток! Я тебе ничего не скажу!
  - Дружище, полноте! Я буду пытать тебя не с целью что-то узнать, а из чистого удовольствия. Знакомься, - указал я на транса в дверном проёме, - это Рита. Она настоящая, сильная женщина. Может она, конечно, всего лишь баба, с которой и говорить не стоит, но хуй у неё уж точно будет больше твоего. Ты с ним сейчас познакомишься. Но не только с ним, - я щёлкнул замками и открыл чемодан. В чемодане лежало несколько видов лубрикантов, металлические зажимы, белый конский дилдо с ремнём-пристёжкой и несколько резиновых хуёв поменьше. Я взял гигантский фаллос, пристегнул к поясу и поболтал им.
  - Еба-а-а-ать... - протянул кто-то из бомжей. Другие охуевали молча. У барона округлились глаза, и лицо его, до этого полное злобы, разгладилось и окаменело.
  - Оно же... Это же... Оно не влезет, - пробормотал он, не отрывая глаз от хуя, который болтался меж моих колен.
  - А ты пробовал?
  - Ты больная... Ты кто вообще такая?! Что ты за человек?
  - Я та, которая сейчас будет лечить мизогинию головного мозга путём пенетрации в твой анус конского дилдо. Ты готов?
  - Я не готов!
  - Все так сперва говорят...
  - Будь человеком! Ты не можешь так издеваться! Просто убей меня.
  - Ты не достоин простой смерти, собака!
  - Слушай, может мы его убьём просто? - неуверенно сказал один из охуевших бомжей.
  - Серёжа, тебе мало крови?! - доносился голос Риты из угла комнаты. - Отпусти хотя бы его, хватит!
  - Ты дура?! - крикнул я. - Мы кучу цыган и мужиков положили для того, чтобы просто отпустить его?! Тем более, таких опасных уёбков нельзя живыми отпускать, по опыту знаю. Это животное поступило бы с нами намного хуже, если бы мы не ударили первыми!
  - Это ложь! - орал Шандор. - Брешешь, больная ты тварь!
  - Мужики! - высунул я из чемодана металлические распорки. - Это растяжка для рта, её надо засунуть и раскрыть, чтобы эта мразь больше не плевалась. Постарайтесь там, а я пока займусь его жопой.
  Я вытащил из ножен острую финку и стал разрезать ей штаны заваленного корпусом на стол цыгана.
  - Там ещё резьба есть, открутите как можно шире, - говорил я им и смазывал лубрикантом небольшой резиновый член.
  - Это возмутительно! Это...унизительно! Фы зиотные... Поонки... Шуки...
  Пока бичи пытались засунуть в рот Шандору распорки, я познакомил его анус со сказочным и незабываемым миром ебли в жопу. По паркетному полу засучили его ботинки, стол качнуло. Шандор тяжело, но молча пыхтел, пытался вырваться из рыцарких захватов и начал рычать только тогда, когда член зашёл уже наполовину.
  - Рита! Мне долго тебя ждать?!
  - А чего мне делать?
  - Давай, дрочи хуй, и суй ему в рот.
  - Чего?! - не понял один из бомжей.
  - Я не буду ему хуй в рот совать! Мало ли, что он до этого сосал! Да и вообще, как у меня может встать хуй, если вокруг такой пиздец?! У меня вообще теперь хуй никогда в жизни встанет после всего...
  - Заткнись, сука, расстёгивай ширинку и делай что я говорю! - потерял я всякое терпение, бешено стрельнул на неё глазами и рывком засунул в цыгана хуй до самого основания.
  - Ы-ы-ы-ы... - замотал головой Шандор с распоркой во рту, брызгая слюнями.
  - Конченая дура, - пробормотала Рита, стянула тугие штаны и начала дрочить.
  - Да у неё ж хуй! - заорал кто-то из бомжей.
  - Бля-я-я, чего тут происходит? - подхватил второй.
  - Это... Это как вообще? - удивился третий.
  - Нахуй с меня этих извращений! - сказал четвертый, отпустил хватку и отошёл от стола.
  Шандор закинул высвободившуюся руку за спину и попытался вытащить фаллос из своей квадратной, волосатой жопы.
  - Всем позакрывать нахуй свои гнилые ёбла! - заорал я и ухватился за руку цыгана. - Я здесь бугор, и пока я не скажу вам, никто нахуй на уйдёт из этой комнаты, ебучие вы куски говна! Всех нахуй в мусарню сдам, если будете мне перечить! Ты, хуила, навалился на него обратно! - перехватил я за щиток и рванул к себе бомжа, который не мог оторвать взгляда от длинного хуя Риты, торчащего из ширинки.
  - Ты долго там возиться будешь?! - крикнул я ей.
  - Да не стоит у меня!
  - Поебать, пихай его так!
  Рита взяла из чемодана ополаскиватель для рта и брезгливо плеснула из бутылки в раскрытую черную пасть цыгана. Тот закашлялся и задёргался всем телом. Из его ануса выскользнул вымазанный в говно фаллос и покатился по полу. Я начал сверлить дырку цыгана хуем большего диаметра. Рита поднесла к его лицу своего вялого. Тут уже не смог удержаться сам цыган, и заорал что есть сил. Транс быстро засунул в него свой член и стал медленно двигать тазом. Крик цыгана захлебнулся, глотка заклокотала как откормленная индюшка с птицефабрики.
  Прошло пару минут. Бомжи злобно потупились в пол лицом и всем видом выказывали своё возмущенное негодование.
  - И долго мне так ещё? - спросила Рита.
  - Ладно, вытаскивай, и теперь засунь ему в рот свои яйца.
  - Зачем мы всё это делаем? - бормотала она. - В чём смысл?
  - Ты не понимаешь, что ли? - уже психовал я вовсю. - Не важно, стоит у тебя или нет, имеешь ли ты удовольствие. Главное - показать патриархии своё место, чтобы эта хуемразь на всю жизнь, сука, запомнила, что не надо катить бочку на сильных женщин!
  - Каких женщин?! В этой комнате вообще нет ни одной женщины, если так...
  - Закрой, блять, своё хлебало, и просто делай то, что я говорю! Как же вы заебали меня со своей моралью! Блять, да как меня всё уже разбесило! Нихуя на вас нельзя положиться! И этот ещё ебаный шашлык! - хлопнул я ладонью по выбившемуся из-под рубашки пузу цыгара. - Анус расслабь, писюн не влезает.
  Чтобы заглушить крики цыгана, Рита просунула ему в рот член вместе с яйцами и крепко прижала его лицо к своему лобку.
  - Держи так, чтобы меньше кричал, - сказал я и достал нож.- Такими темпами мы до утра фистинговать его будем.
  Я вытащил резиновый член, распорол анус острым лезвием и начал вставлять в окровавленную плоть конскую залупу. Ноги его мелко задрожали, а по толстым ляжкам ручьём побежала кровь. Даже с заткнутым ртом его крик эхом отражался он стен и всполошил бродячих собак на улице.
  - Это финиш! Отойдите, дайте я его добью! - снова крикнул самый слабонервный и потянулся за топором.
  Как бы я не рвал свою глотку, мои крики больше не могли заставить его остановиться.
  Я отстегнул от себя конский дилдо и оставил его в анусе, а сам потянулся за валявшейся под столом двустволкой. Пока я искал патроны и заряжал ружьё, бомж уже замахнулся своей короткой алебардой, целясь в шею, но промахнулся и снёс толстяку верхнюю часть лысой черепушки. Рита чудом успела вытащить изо рта член и завизжала, обрызганная кровью. В тот же миг я спустил курок в спину палачу. Изрешеченный картечью медный панцирь заструился кровью и мёртвое тело бомжа повалилось на стол, рядом с цыганом. Остальные попятились к стене и подняли руки на уровень груди. Рита продолжала визжать.
  - Я вам говорил его рубить!? - не спускал я с мушки оставшихся троих и плясал пальцем на курках. - Я вам говорил, спрашиваю?!
  - Нет... - сказал один невнятно.
  - Закрой свою пасть, - заорал я на Риту. - Закрой, сука, своё вонючее хлебало! Это чё за хуйня?! Я приказывал его убивать?! Сейчас все рядом с ним ляжете!
  - Мы на такое не подписывались! - ответил бомж уже увереннее.
  - За что-о-о мне всё это, - голосила и глотала слезы Рита.
  - Это полиция! Здание окружено! - разорвал тишину ночной улицы трескучий мегафон. - Всем выйти из дома с поднятыми руками!
  
  33.
  
  Наверное, было охуительно тупо надеяться на то, что после устроенной нами в городе мясорубки менты не упакуют нас в тот же вечер. Я наделся, что у меня будет времени, как минимум, до утра, но какая-то сука настучала на нас раньше.
  Я уже второй день сидел в одиночной камере, и только сейчас смог разлепить заплывшие, фиолетовые глаза. Тело всё ещё болит от сильного опиздюливания дубинками по почкам.
  - Открывай! - в какой-то промежуток времени услышал я знакомый голос по ту сторону карцерной двери.
  Гремя медалями, в комнату зашёл Вячеслав Николаевич. Был он будто ещё сильнее раздувшийся и возмущенный. Дверь за ним закрыли и щелкнули замком.
  Тяжело дыша, он сделал четыре шага к одинокому окошку у потолка. Я сел и молча уставился на него.
  - Знаешь, у меня до сих пор в голове этого не укладывается, - начал он тихо, громыхая всё громче и громче. - Это... Это... просто какой-то сюрр! Из-за подобных тебе в нашей стране нужно снова вводить смертную казнь! Мне просто кинуть тебя хотелось в коробку к чертям, чтоб они тебя там... Чтобы просто нахуй вот голыми руками разорвали... чтобы тебя стереть с лица земли, чтобы... вообще тебя не существовало! - задыхался генерал и выдавливал из себя каждую фразу, яростно сжимая кулаки.
  Вячеслав Николаевич развернулся, снова тяжело выдохнул воздух и сел на нару напротив.
  - Но...тут... - жестикулировал он руками, стараясь подобрать слова, - загвоздка в том, что тебя и так официально нигде не существует. Какой-то липовый паспорт в ангаре, и... всё! И никакой информации по базе о твоей жизни.
  Он наклонился ко мне ещё ближе, пытаясь что-то высмотреть в мёртвом, отрешенном взгляде:
  - Что ты вообще, блять, такое?!
  Я молча выдохнул и выдержал его взгяд.
  - Мало тебя пиздели при задержании... Надо было сразу дать команду живыми не брать, но... Мне вот просто интересно в глаза тебе посмотреть, и понять...
  Он что-то там говорил ещё, но я уже не слушал. Внутри меня была полнейшая опустошённость и абсолютный похуизм к происходящему. Не то, чтобы я не знал, что на всё это можно сказать, или боялся. Просто было уже абсолютно всё равно. Я облокотился о холодную, бетонную стену камеры и старался не думать вообще ни о чём.
  - ...случай вот, просто... Уникальнейший. За всю историю! Это просто такой...разрыв шаблонов, что у нас вся прокуратура с министерством сутки на ушах стояли! Я бы вот шлёпнул тебя, потаскуху, на месте, и скинул в канализацию собакам. Тебе просто повезло отсрочить свою скорую смерть. Тобой даже администрация заинтересовалась. Губернатор сейчас приедет! Ему интересно посмотреть тебе, паскуде, в глаза, потому что подобных уёбков можно увидеть только раз в тысяселетие!
  Я устало опустился на койку и положил руку на больные глаза. Ещё несколько минут жирный мусор раздувался фатальными речами, а я просто хотел уже заснуть и больше никогда не проснуться.
  Вскоре он вышел. По коридору ещё доносились какие-то звуки и шаги, и через час дверь снова открылась. В камеру зашли четверо: товарищ начальник мусоров, два короткостриженных вертухая и высокий, худощавый, гладковыбритый человек с зализанными волосами, тронутыми лёгкой сединой.
  - Выйдите, - сказал он своей крыше через плечо. - Значит, это ты во всём городе шума столько навела?
  - Шум - это ещё мягко сказано, Борис Олегович... - отозвался генерал. - Это крайне опасная...тварь. Случай не слыханный во всей стране!
  - Вячеслав Николаевич, пожалуйста, дайте мне с человеком поговорить, - колко блеснул взгляд чинуши в сторону начальника.
  Генерал кивнул и замолчал, а Борис Олегович мягко присел на соседние нары.
  - Мне вот что интересно, - продолжил он. - Как тебе удалось мобилизовать такое количество бездомных для своих разборок?
  - А это вы лучше у вашего товарища начальника спросите, - лениво ответил я и тоже сел.
  - Да вы её слушайте больше. Более отвратительной, лживой и хитрой заразы я в жизни ещё не встречал!
  - Вячеслав Николаевич, помолчите, - нетерпеливо и строго ответил мэр. - Эта "зараза" за одну ночь решила те проблемы, с которыми вы с вашим министерством не могли разобраться десять лет.
  - Да, но... Какими методами?! Такой дикости даже в девяностых представить было сложно!
  - Скажите, милая моя, - проигнорировал Борис Олегович реплику генерала, - а ваши бомжи смогут работать на освободившихся рабочих местах?
  - Да, - живо ответил я, почувствовав в его голосе какую-то тонкую хитрецу. - Почти все работоспособные, крепкие люди.
  У генерала уши отъехали немного на затылок, и он сел рядом с чиновником, напряженно пытаясь понять, что произойдёт дальше.
  - Вы сказали сейчас, что этот человек, - слегка мотнул он головой к толстяку, - каким-то образом может быть связан с той ночной резнёй?
  - Да никаким! - напряженно хохотнул Вячеслав Николаевич. - Вы её слушайте больше, она вам лапши на уши навешает.
  - Этот человек, - спокойно ответил я, - курировал две крупных подпольных организации: объединенную общину цыган нашего города во главе с их бароном и крупную, неофициальную общину бездомных с подставным управляющим. Всё это при пособничестве гвардейского подразделения казачьего братства. Он стравливал этих бандитов друг с другом, потому что их интересы во многом соприкасались, и никак не участвовал в разрешении конфликта...
  - Так вот значит, Славик, каким образом без вести пропало двадцать семь казаков? - повернул мэр голову в сторону генерала, лицо которого налилось пунцовой краской.
  - Я тебя, сука, за такой наглый пиздёж четвертую нахуй прямо сейчас! - вскочил на ноги Вячеслав Николаевич.
  - Почему же пиздёж? - спросил я. - Все копии документов с диска ноутбуков Вадима Альвиановича, твоей марионетки, хранятся у меня в надёжном месте. Там есть информация обо всех денежных перечислениях, переговорах, подставных фирмах и группах вербовки бездомных для стабильного ведения бизнеса по побору денег. Уверен, если пошариться по документам барона, то там тоже можно найти много чего интересного... Вы ещё не знаете, как в городе план по раскрываемости выполнялся. Это целая история...
  - Сука ты паршивая! - тяжело шипел генерал, сверкая частоколом жёлтых зубов. - Да я тебя голыми руками нахуй урою!
  Вячеслав Николаевич кинулся на меня, но мэр уже постучал в дверь, и в камеру вбежала его крыша, которая деликатно и мягко подхватила генерала под руки и стала выволакивать из камеры.
  - Считай последние часы, блядь! К вечеру тебя уже не будет! - послышался в коридоре желчный хрип начальника, пока за ним снова не закрыли двери камеры. Борис Олегович едва заметно растянул уголки губ и сузил свои морщинистые глаза.
  - Знала бы ты, девочка, как давно я искал случая, чтобы избавиться от этого скользкого куска... Гм, ну, не важно, - Борис Олегович встал и подошёл к зарешеченному окошку с видом на облупленные тюремные стены внутреннего двора. - Знаешь, в каком-то смысле он прав... Такой дикости не было даже в девяностых. Если в девяностых бандиты были некими криминальными аутсайдерами по отношению ко всей стране, то в начале нулевых они эту страну возглавили. Не нужны больше никакие войны, серьёзные перестрелки группировок криминальных авторитетов. Сегодня криминальные авторитеты предпочитают действовать тихо, неприметно, и от имени закона. Но знаешь... Это я так, отвлёкся... - повернулся он спиной к окну с улыбкой на лице. - А я-то долго не мог понять, почему мы год из года не можем вылезти из одного и того же чана с дерьмом и придушить местных, распоясавшихся, неподконтрольных нам князьков. И тут просто случайный человек, из неоткуда, который за день решает проблему с мигрантами и безработицей в городе, разоблачая всю эту гнилую подноготную... У меня просто нет слов. Я только похлопаю, - ещё шире улыбнулся Борис Олегович и слегка склонил голову.
  - Знаешь... - продолжал он. - Ты, видимо, девчонка дерзкая и пробивная, Зоя. Мне это нравится. Это очень полезные качества для тех людей, кто хочет дорваться до главной кормушки, - поднял он палец вверх. - Верные, хладнокровные, идеологически правильные люди всегда нужны государству. Холопы и тихие мышки садятся на пять лет за кражу бутылки пива из супермаркета. Нужные государству люди, попилившие на нацпроектах миллиарды долларов, отделываются месяцем домашнего ареста и штрафом в пару миллионов, лишь для виду, для усмирения бушующего возмущения бесправных холопов. Из верхушки реально садятся лишь те, кто по причине проснувшейся совести, или по иным абстрактным факторам идейно разминулся с принципами единого уклада правящей партии. Идейная преданность проверяется с годами. А сила характера и способность решать насущные проблемы быстро и глобально помогает вычленить из толпы перспективных для власти людей. Идеологическое воспитание остается за нами. Думаю, нам не составит труда замять твоё дело, и наказать за резню в городе того, кто этого действительно заслуживает. А ты, я чувствую, человек с правильным характером, поэтому я хочу тебе предложить работу...
  - Я слушаю вас... - едва дыша спросил я, когда пауза начала затягиваться.
  - Место нашего любимого Вячеслава Николаевича теперь вакантно. На него много кто метил, и есть один человек, который, скажем так, заочно выиграл на него тендер. Я предлагаю тебе походить пока под ним. Войти в курс дела, попробовать, понять что к чему, показать себя.
  Прикола я не понял. Я долго молчал, усиленно пытаясь прощупать тонкую грань между правдой и ссаньём в уши, но не мог её уловить. Сказанные им слова казались мне каким-то пиздежом.
  - Но... - хрипло ответил я и прочистил голос.
  - Не беспокойся об этом, - душевно улыбнулся мне Борис Олегович, загодя предугадав мой вопрос. - У меня одноклассник - ректор столичного юридического ВУЗа. Что ему стоит заказать пару лишних бумажек с отличием ради своего старого друга? Оформим тебе все документы, свидетельства, аттестаты. Заживёшь новой жизнью, поработаешь лет эдак пять, а там, глядишь, и в парламент городской изберёшься. Мне нужна верная команда. Молодая, горячая кровь. Что скажешь? Пойдёшь со мной?
  В какую-то секунду в моей голове промелькнула вся моя поганая жизнь, которую уже сейчас я могу навсегда перечеркнуть и выкинуть на помойку; забыть об этих глупых, подростковых мыслях и соплях по поводу рабства под душащим механизмом гнилой системы. Становится даже вредным думать об этом, когда скоро и ты сам можешь стать частью этой системы. Лицо моё расплылось в хищной улыбке, и я ответил:
  - Да.
  
  24.04.2020
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"