Тело разрывала боль. Такая сильная, что казалось, мир теряет звук и цвет. Но этого нельзя было допускать. Нужно было держаться, чтобы не соскользнуть по ту сторону. Хотя где-то в глубине почти неслышимый голос призывал уснуть в тишине. Но было слишком больно, чтобы оставлять это так. И вот на гребне волны всплыла злость. Ярая, кипучая ядовитой пеной, та самая, что заставляет вставать из могилы голые кости и покрываться мертвенной плотью. Она была противоположностью боли, которая сковывала и лишала разума.
Очень медленно она возвращалась к реальности человеческого мира. Сначала кончики пальцев, с которых непрестанно капала кровь, потом кости грудной клетки, когтями сжавшие трепыхающееся сердце, глаза, подтекающие, как и пальцы, кровью. Но кто-то благословенно омыл их прохладной влагой.
-- Александр?
-- Нет, он мёртв, -- ответил кто-то
-- Ненадолго, -- улыбнулась она, закашлявшись красной пеной.
-- При его травмах невозможно было выжить. Мы старались.
-- Неважно, так было нужно.
-- Лежите тихо, ещё нужно наложить несколько швов. Наркоз не работает, придётся терпеть.
-- Не вопрос. -- Она улыбнулась, снова отключаясь в контроль боли.
Она называло его своим Кристальным домом. Никогда нельзя было точно сказать, что будет в нём именно в этот день. Всё в нём постоянно менялось в зависимости от её настроения и событий в её жизни. Сегодня был день белых орхидей и белых трюфелей, столь нежных, что они гибли от комнатной температуры. Цветы покоились под хрустальным куполом, хранившим в себе влажный воздух тропиков. Их восковая неподвижность притягивала взгляд. Возле узкого ложа, закрытого белыми шёлковыми простынями, стоял стеклянный стол, будто взятый с иллюстраций кэрроловской Алисы, столь прозрачный, что огромная хрустальная чаша на витых серебряных когтях, казалось, парила в воздухе. Она была доверху заполнена льдом, на кубиках которого покоились крошечные чашечки китайского костяного фарфора, словно раковины, прячущие в себе жемчужины редкого лакомства.
Пол был сплошь застелен белыми пушистыми шкурами, чтобы уставшим ногам не было больно ступать по холодному мраморному полу. Они же помогали сохранять в комнате ледяное молчание, желание очиститься от всего мирского и забыть то, что происходило днём, или вечером, или за день до этого, или за неделю. Была только бесконечность белого цвета, способного распадаться на семь других оттенков, а потом ещё на семь, и множество, множество цветов, которые в конечно итоге превращались в ничто, в кристальную пустоту, которая была способна очистить разум. Хоть изредка, но это было необходимо.
Она никого не ждала в гости, потому что они только раздражали её, хотя никогда не знаешь наверняка, кто придёт в твой дом, если двери его открыты для любого, кому нужна помощь или кто хочет её предложить.
Было тихо. Настолько тихо, что казалось, звенит в ушах. Возле окна материализовалась огромная ваза с белыми пионами. Они уже полностью раскрылись, и наступало время, когда они начинали опадать. И этой тишине можно было слышать, как падают тончайшие лепестки с тихим шелестом, но не по одному, а внезапно всем скопом, словно сговорившись или собравшись с силами, белом снегом на ковёр. Эта странная японская печаль. Белизна луны, белизна выеденной кости. И всё же в ней таилось очарование жемчуга, способного переливаться всеми цветами радуги.
И вот это спокойствие нарушил гость. Александр.
Сегодня он был в чёрном, лаковый, блестящий. Чёрный, словно плавник касатки, разрезающий северные белые волны. Чего он хотел? Она не слышала, ей не хотелось это слушать. Она полудремала. Трикстер, казалось, бесцельно перемещался по комнате, переставляя какие-то предметы. Некая суматоха, суета жизни. Возможно, это должно было вывести её из некоего ступора, в который она впала, но вряд ли. И всё же она приоткрыла один глаз. Да, она решила поддержать общий настрой дома, и потому на этот раз надела белый парик. Его длинная чёлка полностью закрывала глаза и потому, отброшенная в сторону, она обнажила прядь её натуральных волос, нестерпимо ярких на фоне искусственной белизны.
Наконец Александр сел напротив неё в кресло, откинулся на спинку и наглым образом закурил. Обычно он не курит, и это было странно с его стороны. Ароматный дым, почти чёрный на фоне неизменно белых декораций, раздражал ноздри. Да, он определённо хотел её позлить. У него часто возникало это желание, когда он видел её в расслабленном состоянии:
-- Да, представь себе, -- безразлично ответила Дафна. -- А разве что-то случилось? Кто-то умер?
-- Возможно, всегда ведь кто-то умирает, -- в тон ей ответил трикстер. -- Каждую секунду, в не зависимости от того бодрствуешь ты или спишь.
--Ну, тогда, какой смысл меня беспокоить? Если уж ничего такого страшного, зависящего от меня, не происходит.
-- А смысл в том, -- сказал он, снова затягиваясь, -- что мне нужно, чтобы ты сопроводила меня.
-- И куда же ты собрался?
-- Хочу сходить на ту сторону.
-- Зачем? -- резко спросила она, поднимаясь на локтях.
-- А за тем, что есть у меня там одно незаконченное дело. Ученик. Который всё ещё колеблется в выборе, остаться ли ему там, или прийти сюда.
-- Ха, ну если он такой "сомневающийся", то пусть лучше остаётся там, -- пренебрежительно хмыкнула Дафна. -- Там ему будет гораздо легче, чем здесь, в этом чёртовом людском мире.
-- Возможно, а возможно, и нет. Я хочу, чтобы он принял определённое решение, и потому мне нужно там быть довольно скоро. Ты же знаешь, как там течёт время.
-- Знаю. И то, что можно оказаться там в любой момент, не задумываясь о течение времени.
-- И я это знаю, и потому я хочу, чтобы ты провела меня в нужный момент.
-- Хм, это не так сложно, но всё же займёт у меня определённые силы, а я ... устала. Да, именно устала, и совсем не хочу их тратить попусту, на тех, кто не может сам за себя решить. Я стала умнее.
-- Нет, ты стала холоднее, а я хочу снова видеть твой огонь.
-- Ты много хочешь от меня. Человек не может быть вечно живым, и ты это знаешь.
-- Знаю, я знаю всё, что знаешь ты, ибо мы с тобой части одного целого.
-- А, ну и чушь. Я не имею с тобой абсолютно ничего общего. Ты всего лишь фантом, а я жила в этом мире с самого возникновения.
-- Хм, фантом, -- усмехнулся трикстер, туша сигариллу о хрустальный стол. -- Ты сегодня зла.
-- Я сегодня просто уставшая, я хочу отдохнуть, а ты мешаешь мне.
-- Ты всё равно уже не сможешь отдыхать, ибо ты будешь думать о том, что я просил тебя проводить меня на ту сторону. Ты ведь сама хотела там побывать.
-- Ха, что я там не видела?
-- Кто знает...
И всё же она резко поднялась и встала возле белого окна. Небо было белёсым из-за облаков, надвигавшихся сплошной стеной. Такого она ещё не видела. Это огромная волна свила цунами из облаков, грозя накрыть весь город сплошной пеленой.
-- Хотя, -- сказала она, не оборачиваясь, -- возможно, я помогу тебе сегодня пройти на ту сторону. Это будет забавно, тем более, что как я вижу, у нас намечаются спутники.
Она хихикнула. -- Не так ли?
-- О да, -- озабоченно ответил трикстер, выглядывая из-за её плеча. -- Они всё-таки решили спустить на нас всех собак.
-- Так что лучше нам переждать в каком-нибудь более безопасном месте. Твой ученик ведь давно уже там, значит, знает, где найти надёжное убежище.
-- Да, у него оно не одно. Я даже, честно, не знаю точно, где его искать.
-- Ооо, это уже целое приключение -- искать непонятно кого непонятно где.
Кристальная комната стала терять свой белый цвет. Она не меркла на фоне чёрного, она изменялась. Перебирала весь спектр, словно решая, какого цвета ей стать. И вот она стала... алой. Как первая кровь. Все декорации сменялись соответственно этому.
-- Пожалуй, мне стоит подкрепиться, -- промурлыкала Дафна, пододвигая к себе тарелку карпаччо, того знаменитого блюда, когда куски сырого замороженного мяса нарезаются тончайшими ломтиками. На столе появилось красное вино, роза, но скорее больше шипов, чем собственно цветка.
Она была зла и воинственна, ибо она была такова по своей природе. Потихоньку её тело облекал чешуйчатый доспех, отливавший алым в общем интерьере. Но Александр знал, что он был чёрными, и скорее тяготел к лиловому оттенку. И вот чешуйки поползли уже по шее, шлем-капюшон закрыл лицо, оставляя только безликую маску, отражавшую лицо противника, коли ей такового хотелось. От локтей вытянулись длинные стальные шипы.
-- Пора, -- выдохнула она. Резким движением рук она разорвала воздух и пространство, открывая путь. Там уже полыхал гиацинтовый закат уходящего, умирающего солнца.
Бой был до безобразия коротким. Для проформы трикстер нанёс ей несколько поверхностных ран, из тех, что выглядят страшнее смертельных. А вот ей пришлось изрядно постараться, чтобы выжать все соки из его смертного тела. Потом она на остатках силы вышвырнула обоих обратно, почти под колёса трамвая, чтобы было меньше вопросов. Оставалось только ждать, пока он вернётся вместе с учеником.>