Штурман Дора Моисеевна : другие произведения.

"И Невозможное Возможно..."

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Когда-то, в разгаре первых радужных лет "перестройки и гласности", была у меня статья, посвященная представлению об их перспективах. Статья называлась "Соблазн прогноза" ("Время и мы", Љ 104, 1989. Нью-Йорк). Редактор журнала попросил меня назвать её "Соблазн оптимистического прогноза". Но категоричность эпитета не отвечала смыслу статьи, и я отказалась. Тогда статью обрамили короткое предисловие редактора и последующее эссе В.Чалидзе, и то и другое - альтернативного содержания (сплошной оптимизм). Между тем моя статья вовсе не была пессимистичес-кой. Я просто пыталась представить себе преграды, стоящие на пути у благополучного выхода СССР из штопора. Не из "перестройки", нет, а из всего семидесятилетнего ввинчивания тоталитарной махины в пропасть с неуклонно близящимся дном.
  
  
  
  
  
  
   Когда-то, в разгаре первых радужных лет "перестройки и гласности", была у меня статья, посвященная представлению об их перспективах. Статья называлась "Соблазн прогноза" ("Время и мы", Љ 104, 1989. Нью-Йорк). Редактор журнала попросил меня назвать её "Соблазн оптимистического прогноза". Но категоричность эпитета не отвечала смыслу статьи, и я отказалась. Тогда статью обрамили короткое предисловие редактора и последующее эссе В.Чалидзе, и то и другое - альтернативного содержания (сплошной оптимизм). Между тем моя статья вовсе не была пессимистичес-кой. Я просто пыталась представить себе преграды, стоящие на пути у благополучного выхода СССР из штопора. Не из "перестройки", нет, а из всего семидесятилетнего ввинчивания тоталитарной махины в пропасть с неуклонно близящимся дном.
   Ю.Рыжов в своей предновогодней статье, если не ошибаюсь, конца 1990 года ("Московские новости") употребил эту авиационную метафору, причём профессионально разъяснил (он тогда был ректором МАИ): вывести самолёт из штопора можно, только переведя его своевременно в пике и из него - в какие-то считанные мгновенья - в горизонтальный полёт. На слишком малом расстоянии от земли из штопора выйти невозможно.
   Сахаров и Солженицын, каждый по-своему, предложили "вождям" Советского Союза управляемый (сверху) выход из опасного "предштопорного" состояния, когда самолёт был ещё достаточно далёк от земли.
   Солженицын настаивал на том, что выход должен быть преобразовательно-авторитарным, то есть твёрдо регулируемым сверху. Самолёт не может выйти на спасительную траекторию, если пилоты лихорадочно отталкивают друг друга, а остальные члены экипажа судорожно хватаются за штурвал, испытывая на практике свои очередные соображения. Но "вожди" СССР были невменяемы. Доводы разума на них не действовали, а инстинкт самосохранения им давно отказал, вытесненный маразматическим власто- и сластолюбием.
   Когда авторитарному правителю удаётся вывести страну из гибельного кризиса, то все считают лишь жертвы, которых это стоило, и как правило не считают жертв, которыми угрожал другой (ис)ход событий. Но вот недавно В.Шляпентох ("Время и мы" Љ 124, 1994) высказал весьма еретическую для либерала мысль, что, не будь событий на площади Тянь-Янь-Мынь и некоторых аналогичных безобразных поступков властей КНР, то Китай провалился бы в кровавую бездну междуусобного распада, способную следом втянуть в себя мир. А так - идут экономические преобразования, сохранены
  терпимые формы жизни (разумеется, по китайским меркам). И, добавлю уже от себя, если этот процесс не сорвётся (благодаря многим вполне прекрасным качествам китайского и мирового либерализма), - того и гляди полуторамиллиардная махина пойдёт на взлёт. Тоталитаризм перейдёт - пусть не в европейскую демократию, но в нормальный, мирный, жизнеспособный и работоспособный строй, удовлетворяющий интересам большинства населения Китая.
   А вот скоростным методом "освободившаяся" ЮАР вызывает сильнейшие опасения. Когда задачи, требующие для своего решения десятилетий, пытаются решить за год, вспоминается старый советский анекдот:
   - Товарищ Иванов, через месяц вам предстоит длительная заграничная командировка.
   - Вам необходимо обзавестись женой и ребёнком.
   - Но для этого мне необходима женщина и девять месяцев.
   - Даём девять женщин и один месяц!
   Вот так...
   Сегодня без конца дискутируют о том, не лучше ли было сохранить в СССР социализм. Может быть, в социализме и была заключена для России её высшая сермяжная правда? Эта мысль порождает мощный порыв к реставрации во многих душах.
   Господа! Социализм нельзя было сохранить. И КНР (надо надеяться) сейчас сохраняет не его, а привычные политические и языковые формы. Они призваны оберегать стабильность в процессе экономической перестройки. Словосочетание как будто бы парадоксальное: стабильность процесса. Но Чернобыль недавно показал, что означает скачкообразное нарушение плавно идущего процесса.
   КНР (так это видится ряду сторонних наблюдателей-профессионалов) вводит в свою экономику ту меру и долю рыночной самоорганизации, без которой экономика сначала стагнирует, а потом рушится сама собой. Одновременно сохраняется та (пока ещё - очень высокая) мера верховного регулирования, без которой система, в коей нет ещё широких и прочных навыков рыночной самоорганизации, рухнет в хаос.
   Легко увидеть, что определённая доля государственного регулирования соблюдается и во всех старых демократиях, колебательно сохраняя свой оптимальный уровень. Избыток любой из этих взаимодополняющих тенденций над оптимумом приводит к состояниям околокритическим. Но устойчивы лишь те хозяйственные системы, которые вовремя отступают до нужного соотношения. Так, недавно ещё благополучная почти-социалистическая Швеция совершила в свое время некое отступление в направлении капиталистической рыночной самоорганизации, ибо в её экономике и быту появились признаки социалистического удушья. А сегодня она снова заколебалась и отдала большинство голосов социал-демократам. В США и Англии наблюдается реакция на социальные издержки "рейганомики" и "тетчеризма". Надо надеяться, что в их коррекции дальше определённой черты общество не зайдёт.
   Повторим: в СССР время регулируемого ослабления государственного диктата (= произвола) и постепенного, осторожного оживления узаконенной частной инициативы было упущено. Эти тенденции были обрублены Сталиным в конце 1920-х гг. Они не были задействованы ни одним после-сталинским коммунистическим реформатором, включая и Горбачёва. Скачкообразно же систему хозяйственных отношений, какая бы она ни была плохая, перестроить нельзя. Одномоментно можно только ломать, уничто- жать, взрывать. Хозяйственную систему невозможно также временно "закрыть", "хорошо почистить и опять открыть" (по рецепту Маяковского, мечтавшего о социалистической "перестройке" США).
   Государственная экономика не больной, которому можно дать сильный наркоз и на время операции подключить его к аппарату "сердце - лёгкие - почки". И плохая система хозяйствования - это не камни в почке или печени, не нарыв. В случае, о котором мы говорим, - это мозг, нервы и плоть огромной многонациональной империи, то есть, в конечном счёте, всё её народонаселение, организованное и работающее определённым образом. Более или менее вообразимо относительно-быстрое изменение политической стороны этой организации. Но не хозяйственной: здесь необходимо выращивание нового при не прерываемом, а постепенно заменяемом функционировании прежних форм. Причём убывать это прежнее должно в меру отстройки и задействования нового. Ничего похожего на это (в таких масштабах и с таким долговременным перерывом в нормальной жизни) история ещё не знала. Заходившие в разные тупики государства и цивилизации гибли, а не перестраивались. И ничего подобного истинной перестройке зашедшей в тупик советской державе горбачёвская "перестройка и гласность" не несли. А изживание системой ресурсов огромной многонациональной страны всё быстрее скользило к отметке необратимости.
   Я задавала тогда, в 1989 году, себе и читателям вопрос: готов ли гигантский социалистический правящий класс, в лице прежде всего вершины своей тройственной иерархии (партия - КГБ - генералитет), сократить свои полномочия до полномочий нормального чиновничества и выборной администрации, ограничить свою численность и привилегии, с чем неизбежно сопряжен отказ от социализма? Скорее всего, не готов. Тем более, что многие ли из его "столпов" будут конкурентоспособны в условиях демократии? Можно ли ждать, что они поведут к ней общество?
   И высказывала предположение: допустим, что в сознании правящих кругов патриотическая и общечеловеческая мотивация одолеет кастовую и шкурную. Но как перейти к свободному конкурентно-рыночному хозяйству от квазиплановой милитаризованной экономики слепых диктаторов и деклассированных наёмников? Как создать отсутствующее в стране векá "третье сословие"?
   Осуществить подобную операцию можно только в спокойной обстановке длительной взаимной лояльности правительства, науки и общества. И как исходное условие успеха требуется искренняя готовность власти к такому сотрудничеству. Возможно, открытое и убедительное заявление верхов о необходимости именно такого перехода, и при этом честная прикидка порядка и сроков реформ позволили бы народам СССР набраться терпения (а терпение необходимо, ибо всё это дало бы отдачу не скоро). Может быть, доказательность такой декларации уменьшила бы их скептицизм и усталый цинизм.
   Тогда, в 1988-89 гг., такого чуда не произошло: под "голошение" раскрепощённых средств массовой и немассовой информации ничего ровным счётом не перестраивалось, а распад нарастал.
   В августе 1991-го вспыхнула надежда. Я не буду телеграфной скороговоркой перечислять события лета 1991-го - осени 1994-го гг., о которых много писала по живому следу. Скажу только, что ни одного плодотворного начинания реформаторам гайдаровского призыва не дано было довести даже до половины и потому судить об их действиях невозможно. Энергии Ельцина, в конечном - пока - счёте, хватило на введение в действие новой конституции. В остальных случаях он то неожиданным всплеском энергической воли одолевал и отбрасывал наиболее близкую опасность, то словно бы засыпал и шел на плохо объяснимые уступки как будто бы побеждённым
  противникам. Наиболее загадочной из таких сомнамбулических уступок представляется несудимость инициаторов двух мятежей. Немотивированная сдача позиций после победы позволила реставраторам и пустоплясам от media совершенно исказить смысл событий. Отражение двух реставрационных атак подаётся сегодня как всплеск тиранического деспотизма Ельцина. Где все те, чьи голоса так трагически и торжественно звучали в августе 1991 и в сентябре-октябре 1993 со стороны атакуемой демократии, непонятно. И за какими событиями тогда следили, не отрываясь от телеэкранов сутками, с чем поздравляли друг друга, благо-словляя Ельцина, лучшие люди России, -непостижимо.
   Но возвратимся в наши дни.
   Сейчас (октябрь 1994-го) Ельцин находится в одном из своих загадочных энергетических спадов. Что будет по его пробуждении? Удалит ли он, действительно, как о том пророчествует mеdia, из кабинета последних "демократов" и заменит их всплошную своими свердловскими коллегами? Или, напротив, обопрётся на "демократов", решительно нейтрализует реставраторов и займётся конверсионными проблемами, приближающими страну к беде, пострашнее двух пережитых ею путчей? Этого я не знаю. Замечу только, что гигантский социалистический правящий класс не исчез, а переформировался и сомкнулся с "элитами" отнюдь не нового для социализма качества.
   Как и следовало ожидать, либеральные (когда им позволили залиберальничать) интеллигенты и заслуженные ветераны сопротивления не стали новым правящим классом: управление - это специальность, профессия, и это - не их профессия. В структурах власти застряли из них лишь одиночки.
   Порушенная, повреждённая, с порванными, а кое-где и перерезанными коммуникациями прежняя структура управления всё-таки (очень плохо, но) функционирует. И она притянула к себе свои старые кадры. Хотя бы потому, что они худо-бедно умеют "работать государственную работу" (Ленин). А это - сплошь бывшие или восстановившиеся члены КПСС.
   Администрация Агропромышленного комплекса и Военнопромышленного комплекса - сохранилась; сохранились и их рабочие контингенты. Но Агропром работает по принципу "не бей лежачего", в огромный убыток, лишь бы прокормиться, и концентрирует всю свою остаточную энергию против слабосильного фермерства. А ВПК ? О нём - послушаем Юрия Рыжова, ныне - посла России во Франции ("Русская мысль", 6-12 октября 1994 г., стр. 9). Его спрашивают об "утечке мозгов" заграницу, и он отвечает:
  
   "Главная "утечка" идёт не заграницу, главная "утечка" происходит внутри страны... В силу многих обстоятельств... В первую очередь, это та историческая позиция, на которую мы вышли к моменту начала крупных изменений в нашей стране. А держались мы к этому моменту на семидесятипроцентной милитаризации государственной экономики, промышленности, а следовательно - и науки (выд. Д.Ш.). Я процитирую самого себя, повторив, что у нас наука выжила на процент от бомб и ракет.
   ...Что не попадало в пакет оборонных отраслей - умирало. В лучшем случае - полуумирало, но иногда потом всё же реанимировалось, как это было в случае с кибернетикой или генетикой...
   Но вернёмся к 70%-й милитаризации. В этих 70% самое страшное как раз и состоит. Так или иначе все мы жили на эти проценты. И это было катастрофой! Не может общество жить, тратя 70% своего потенциала на невозвращаемое.
   ...Сейчас гуляет такая цифра, будто нам должны больше, чем мы должны.
  Только всё это опять же - фикция! Все те, у кого сегодня ностальгия по про- шлой "стабильности", почему-то быстро забыли то страшное положение, до которого было доведено всё общество во времена этой пресловутой "стабильности".
   В итоге, сегодня оказался невостребованным весь этот "стабильный" непомерный потенциал, нацеленный исключительно на производство "танков". Некому и нечем платить. Значит, молодые способные ребята уходят в коммерческие структуры".
  
   Итак, ВПК - это 70% (!) производительного потенциала страны, который сегодня камнем лежит на плечах страны и одновременно - стоит поперёк её дороги. Бездействует и овеществлённый в его "матчасти" титанический по объёму прошлый труд, и живой труд приписанных к нему людей. Такого веса незакреплённый балласт может потопить в непогоду любые плавсредства.
   Люди "уходят в коммерческие структуры", говорит Ю.Рыжов. Но чуть выше он назвал эти структуры криминальными. Почему? Об этом не раз писал в "Русской мыс- ли" Лев Тимофеев. Прежде всего - нет законов, легализующих и упорядочивающих некриминальную часть "теневой экономики", то есть частного бизнеса. Отсутствие плодотворного (а часто - и всякого) законодательства в этой сфере делает криминальной её всю, в том числе - и часть, жаждущую легализации. И она, эта и преступная и не преступная по существу своей деятельности "теневая экономика", ради своего выживания криминализирует весь управленческий аппарат, с нею связанный.
   Эта "теневая", или криминальная, экономика поневоле носит характер скорее торговый, спекулятивно-коммерческий, чем производственный. Почему - поневоле? Во-первых, для производства необходимо достаточное накопление средств. Купец всегда предшествовал крупному фабриканту. Во-вторых, в условиях правовой неопределённости и политической нестабильности держатели денег стремятся к возможно более быстрой их оборачиваемости и мобильности. Завод или ферму не перекинешь в случае чего
  за рубеж, не превратишь моментально в деньги. А валюту - пожалуйста: хоть прячь в отечестве, хоть переправляй на чужбину. В-третьих, средств на капитальное предпринимательство тоже нет, потому что 70%-й монстр ВПК практически не конвертируем или конвертируем очень медленно и в малых дозах. Он должен поглотить больше средств, чем уже съел, чтобы обернуться чем-то мирно-работоспособным. И то - не весь, а лишь какая-то его часть. Поэтому его руководящие и отчасти профессиональные кадры больны реставраторскими тенденциями. Колхозно-совхозные "аграрии" (паразитарный руководящий корпус дичающего более шестидесяти лет села) - тоже сплошь
  реставраторы.
   Итак: управленцы, ВПК и АПК, "теневые дельцы", их охрана и рекетиры (на фоне рядовых обывателей, чей уровень жизни резко дестабилизировался и/или упал) - вот массив просоциалистических и антидемократических сил. И - как в мутном потоке любого кризиса, охватившего всё общество, - орды разноцветных: красных, чёрных, коричневых - спасателей народа, нации и отечества.
   И всё-таки нынешний кризис - это следствие социализма, а не едва наметившейся демократической альтернативы. Это одна из фаз неотвратимого и неуправляемого социалистического распада. "Гласность" его резко ускорила, но не породила. Изначально нельзя было долго (в историческом масштабе, а не по меркам человеческой жизни, которую семьдесят лет часто исчерпывают) управлять обществом, убив его внутреннюю движущую самоорганизацию. Невиданно беспощадное принуждение до поры до времени отдаляло физический распад империи и досуха выжимало её резервы. Сегодня на старом пути спасения нет: никакой расцветки реставраторы страны не объединят и прошлого, ни дооктябрьского, ни послеоктябрьского, не вернут. Ни малейших положительных потенций ни у одной из реставраторских тенденций нет.
   Что же есть?
   Если оглянуться лет на десять назад, то мы вряд ли увидим себя ожидающими столь близкой аварии коммунистической системы. Её принципиальная нежизнеспособность была понята давно и математически обоснована в середине ХХ века. Но, казалось, она ещё сможет достаточно долго не только длить своё существование, но и переваривать страну за страной. Так, раковая опухоль растёт, разбрасывает метастазы, выделяет токсины и умирает только тогда, когда ею убит весь организм. Но недаром система так боялась Слова: освобождённое, оно её быстро разрушило. Точнее, резко повысило
  скорость её неизбежного саморазрушения. Судороги её агонии смертельно опасны. Неспособная обновить себя в прежнем качестве (Союза Советских Социалистических Республик или, на худой конец, нацистского Рейха), она ещё много может наделать зла попытками своего самовосстановления в этом качестве, если победят
  реставраторы социализма (даже на короткое время).
   Надо, однако, надеяться, что это не единственно вероятная траектория для нынешней России.
   Я не знаю, что может произойти к моменту публикации этой статьи (сейчас судьбоносны минуты). Но сегодня представляется не исключённым и другой ход событий. Главное - не допустить к власти ни одной экстремистской группировки коммуно-нацистского или иного агрессивно-имперского толка.
   Очень характерно, что либерально-социалистические круги старых демократий не только свою общественность и свои правительства убеждают быть толерантными к самым агрессивным и крайним силам. Они вложили немалую лепту в согласие белых властей ЮАР без гарантий сдаться на милость чёрного большинства. Они (и свои, и зарубежные доброхоты) толкают Израиль не только к неравноправию в переговорах о мире, но и к попустительству самым непримиримым, сугубо террористическим, группам, о мире не помышляющим. Мне это напоминает (в несопоставимо бόльших мас-штабах, но сходством по сути) сюжет Мопассановой "Пышки". Сначала все восхищались её неуступчивостью по отношению к домогательствам немецкого офицера; потом её спутников начала тяготить путевая задержка; затем они дружно толкнули её на сдачу. И в итоге, вырвавшись из пруссацкого плена, окружили свою освободительницу уничтожительным презрением. Но в данном случае свободному миру и внутренним либералам не откупиться односторонними уступками, ни своими, ни стран, пограничных между двумя мирами, Вернёмся, однако, к нашей теме - к сегодняшней России.
   Кто мог бы обеспечить там недопущение "крайних" сил к власти?
   Сильный лидер, надёжно преданное ему правительство и вооруженные силы.
   Кандидат на роль лидера? Я всё ещё не вижу кандидата на эту роль, кроме Ельцина. Но если примерно год назад я произносила его имя без оговорок, то сегодня они имеются. Ельцин может сыграть роль такого лидера, если он:
   а) не допустит замены последних реформаторов в своём правительстве коммунистами или другими имперцами;
   б) обеспечит себе силовой тыл;
   в) избавится от перепадов в своей активности, решительности и симпатиях.
   Мне представляется, что сейчас, ещё больше, чем в 1988-89 гг., важно не допускать в обществе неуправляемых резких движений. Когда-то, в статье "На крутом склоне" /Альманах "Стрелец" Љ 1 (61), 1989. Изд. "Третья волна". Париж - Джерси Сити/, я цитировала старую восточную притчу. Её мораль: "Если ты оказался на краю обрыва, остановись и осмотрись: обязательно найдётся обходная тропинка." Сейчас это уже не край обрыва - это уступ внутри обрыва. Нельзя допускать дестабилизирующих и провокативных движений, пока, в дополнение к конституции, не будут выработаны и
  обеспечены исполнением нормативные акты: для деловых кругов (финан-сы, промышленность, торговля); для конверсии; для защиты слабых слоёв населения. Иначе наступит "свободное падение" с непредсказуемым исходом.
   Подчеркну ещё раз самое непопулярное в кругах демократии условие выхода из штопора: лидер должен иметь силовых гарантов своего "преобразовательного застоя". Сторонникам демократии не следует (к чему они склонны) забывать: антидемократические силы всегда (исключений нет) - против силы в чужих руках. Сами они обеспечивают и длят своё господство только силой. Лидеру же, намеренному твёрдо возглавить фундаментальные преобразования, без которых страна не выживет ни под чьей властью, без силового обеспечения не сделать в нужном направлении ни шага.
  Сила нужна ему: и пока не выработаны и не задействованы основные нормативные акты, и после их введения в быт, в обыкновение. Ибо любой правопорядок - фикция без силовых гарантов его поддержания, в том числе - и демократический. В положении же почти безвыходном - тем более недопустимо быть слабым.
   Когда Солженицын говорил о преобразующей авторитарности переходного периода, на него набрасывались ревнители безбрежной свободы и демократии. Они путали демократию с анархией - матерью деспотии. Кажется, на этот раз все вкусили от "неограниченной демократии" вволю. Если не задержаться на уступе, исключающем априори все коммуно-нацистские шевеления, то обеспечена не деспотия, нет, а нечто невообразимо худшее, из чего то ли удастся выкарабкаться, то ли нет.
   А до того, как будет продуман и выработан регламент движения, регламент социальной жизнедеятельности, - пусть идёт, как идёт, но без эксцессов, смуты и свары. Нельзя обеспечить это "без" посредством непротивления злу насилием.
   Ещё одна утопия, невозможность?
   Но если другого выхода, кроме преобразовательной твёрдости, просто нет?
   Может быть, стόит попытать невозможного?
  
   /Д.Штурман/
  
  
  
   "Русская мысль" Љ 4052, 10-16 ноября 1994 г.
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"