Вечно со мной происходит одно и то же. Только что начну ощущать себя человеком,
только что почувствую, что передо мной открывается свет, открывается, если
хотите, сознательная жизнь, как тут же поднимается во мне даже не то, чтобы
чувство собственной важности, но чувство самоценности, что ли, или чувство
самоуверенности, и, руководствуясь этим чувством, в полном соответствии с
поговоркой "свинья грязь найдёт", хлоп - и падаю с этим моим чувством, с этим
моим зазнайством на самое дно, и при этом еще полагаю, что что-то собой
представляю. И повторяется это со мной из раза в раз, так
что я уже про себя решил - всё, впредь - никаких чувствований, никаких божеств,
никаких высших материй, и чувствую, что на этот раз слово перед собой сдержу.
Достоевский долгое время каялся перед Анной Григорьевной, что он - подлец, что
он не будет больше играть, и - играл. Только однажды он не стал каяться, а
просто сказал, что не будет играть, и с тех пор не играл. То есть что-то понял,
что ли. Чувствую, что для меня наступил этот же момент.
На чем человек, достигший порога сознательной жизни, может поскользнуться, как
на арбузной корке - ни на чем другом, как на бабе. То есть поскользнулся, упал,
потерял сознание - гипс. То есть стремился к солнцу, а упал в темноту. Я думаю,
всё из-за самомнения., самолюбования. Как только начал любоваться собой - пиши,
пропало. Помнишь, как наши казачки зашевелились, когда
явился Ельцин с его - ребята, берите, хватайте, хапайте, кто сколько сможет,
рассовывайте СССР по своим карманам - сколько сможете - всё ваше. Ну, и я,
как обезьяна, со всеми. А что такое обезьянничество - это когда упиваешься самим
процессом, не задумываясь о результатах, не действуешь, а как бы действуешь.
Представляешь, фантазируешь, создаешь всевозможные картины. Всё это делали мы,
дурачки, играли в дело, ничего при этом не делая. Как вспомню сейчас этот цирк,
эту киношность... Ведь как бы вернулись к началу века: на коня - и в соседнюю
деревню, дело, не дело, и устраиваем словесные представления. Словом, как
говорится, шумим, братцы, шумим. А результатом явилось самое что ни на есть
неожиданное: самые, т.ск., презираемые, самые никудышние казаки,
самые бедные и некультурные, и вдруг у них появились и деньги, и дома, и мы,
которые всегда себя уважали и смотрели на них свысока, оказались работниками у
них, то есть превратились в тех самых голожопников, каких их считали. Вот я и
думаю, они - как куколки, личинки насекомых - они спали, пока не было для них
подходящего климата, а как только этот климат появился, они и проклюнулись, и
повылазили из личинок мухи. А мы, как говорится, обратно, потому что
климата не стало. И ты понимаешь, конечно, что оказался я
в полной растерянности, и если я эту растерянность как-то преодолел, то не моя в
этом заслуга, а старинных друзей. Словом пристроили они меня на должность, и
появилась у меня уверенность в себе, а когда появляется у меня уверенность в
себе, почему-то откуда ни возьмись, возникают женщины с их матримониальными
наклонностями, и, конечно, в результате женского внимания нос мой
поднимается выше, а грудь разворачивается шире. Правда, у меня есть старая
подружка, которая от меня ничего не требует, принимает меня таким, какой я есть,
но я её как бы никогда и за бабу не считал, а просто как бы за что-то понятное и
своё, так что и высоких мыслей каких-то по отношению к ней у меня не возникало,
а всякие мысли возникали возникали именно относительно баб. Ну, и что? Вот
сейчас говорят, что большинство женатых чувствуют себя несчастными, а
большинство одиноких - счастливыми. Не скажу, у кого как, но лично относительно
себя могу это подтвердить. Однако говорю же, нонсенс в том, что только что
почувствуешь себя вполне счастливым, как спотыкаешься о бабу.
И вот последний мой опыт, на котором уже не я, а что-то внутри меня вынесло
вердикт - пора выкарабкиваться из ночей и жить дневной жизнью. Потому что это -
правда - споткнулся о женщину - и погрузился в ночь, в которой все кошки серы и
не разберешь, что к чему. Вам какой тип женщин нравится?
Ну, чтобы, то есть, ах! Мне лично нравится женский тип Ренаты Литвиновой. Вот
женщина, так женщина! Она сейчас по телеку о женском белье рассуждает и называет
советскую власть преступной за её, по её словам, преступное отношение к женщине,
поскольку женщина должна быть не человеком, а только женщиной, то есть обладать
силой обольщения. И вот Рената сегодня может это себе позволить, быть женщиной,
то есть обольщать, а будь советская власть, у неё такой возможности не было бы.
Вот на этой арбузной корке я постоянно и спотыкаюсь - вечно одно и то же,
какая-нибудь лярва, но ведь сладкая лярва, ну, и не удержишься, и ложишься спать
с божеством, да вот только просыпаешься рядом с крокодилом. Моя последняя
рената литвинова так забрала надо мной власть, что, кажется, на что я только ни
был готов даже не то, чтобы достичь доступа к телу (кстати, как раз когда
добиваешься этого доступа, тут - то и оказывается, что "необразованная барышня"
доставляет гораздо больше удовольствия), так что, кажется, не из чего было и
огород городить. Однако, кажется, это мучительство на расстоянии, этот процесс
обольщения как раз и доставляет наибольшее удовольствие. И вот рената
литвинова, то есть не рената литвинова, а другая женщина, но тип ренаты
литвиновой, говорит: что, мол, у тебя за должность. Займись бизнесом
и стань, наконец, человеком. И вот пристала она ко мне с этим, и даже настолько,
что я через себя начал приобщаться к этому делу. Приобщаюсь, а меня от него
воротит, и ничего не могу с этим поделать. Состояние после этого такое, что хоть
в петлю. А она стоит на своём: ты, мол, должен быть достоин меня, женщины,
потому что женская красота дорого стоит. Я, конечно. начинаю понимать, что
женская красота дорого стоит, и начинают приходить ко мне всякие ревнивые мысли:
я буду обеспечивать тебе красоту, а пользоваться ею будут все, потому что у всех
глаза, и все обольщаются. Да хоть бы, в принципе, как вот сейчас я, например,
обольщаюсь ею. И возникают слова мамы: "Красивая жена - чужая жена". Но
самое главное - возникает вопрос о цене достижения цели, а цена достижения
цели - это отвращение к тому, чем занимаешься, это постоянное пересиливание
себя. И я начинаю понимать, что это - примерно то же, как когда видишь
что-то вкусное, и так тебе захочется этого вкусного, что не в силах себе
отказать. Но стоит оно для тебя слишком дорого. И когда ты всё же себе не
отказываешь, когда это вкусное, наконец, ты можешь съесть, ощущение
опустошенного кармана портит всё настроение, и когда ты с этим испорченным
настроением ешь, то уже не чувствуешь вкуса того, что ешь, и оно вызывает в тебе
не чувство удовольствия, а раздражение и досаду.
И вот до меня стала доходить эта мысль, и я оставил мои попытки стать
бизнесменом. И когда она узнала об этом, а я, словно предчувствуя её реакцию,
дотянул моё признание до утра, она сказала: "Ах, так! Сегодня ты видишь меня в
последний раз". Кажется, я должен был оскорбиться. За себя. И я испытал это
ощущение. Я вышел во двор. Было уже почти светло. Сквозь
облако облачного неба слабо выделялся круг поднимающегося солнца, а в
просвете облаков на еще по-ночному синем, но уже сереющем небе
- бледный от лучей восходящего солнца круг луны. И сам собой, независимо от
меня, на фоне тусклого круга солнца явился образ моей подружки, и на фоне луны -
ренаты литвиновой, и явилась отчетливая, сухая мысль: прощай, моя ночная жизнь.
Наступило время дневной жизни.