Однажды Милтон Эриксон заметил: "Одна из моих дочерей как-то спросила меня: "Папа, почему люди выполняют твои дурацкие задания?" Я ответил: "Потому что они знают, что я это и имею ввиду". Я не понял этого высказывания, однако у меня осталось ощущение, что за ним что-то стоит. Через какое-то время это высказывание Эриксона непроизвольно и так, как будто оно принадлежит Эриксону, преобразовалось в следующее: "Одна из моих дочерей спросила: "Папа, почему люди выполняют твои дурацкие задания?" Я ответил: "Потому что и они так думают" Но и это высказывание я не понимал: что, они думают, что задания Эриксона дурацкие? Но тогда с какой стати они их выполняют? И вдруг до меня дошло: они так думают; потому что они думают по-дурацки. И тогда высказывание Эриксона приобрело смысл: они знают, что Эриксон имеет ввиду, что они думают по-дурацки, и они знают, что они думают по дурацки. И, тем не менее, зная, что они думают по дурацки, они с охотой предаются этому занятию.
Что значит думать по-дурацки
Четвертый маршрут автобуса редко ходит переполненный. Как-то я ехал этим маршрутом. Народа в автобусе было мало. В двух шагах от меня стоял молодой человек и говорил, обращаясь ни к кому. И при этом было очевидно, что он также не разговаривает и с самим собой. Что, впрочем, само по себе было бы тоже из ряда вон. Но, во всяком случае, это было бы нормой, поскольку у человека был бы собеседник - он сам. Т.ск., придурок, но не полный.
Молодой человек производил впечатление говорящего автомата. Я прислушался к тому, что он говорит. И если убрать контекст, в котором он говорил, то оказывалось, что говорит он всё правильные вещи. Значит, если человек что-то говорит, то говорить он должен к месту, чтобы это не вызывало ощущения странности. Мало сказать правильную вещь, нужно, чтобы существовала еще и причина для высказывания. Высказывание должно работать.
Т.о., наблюдался ярко выраженный случай разрыва между ситуацией и высказыванием. Высказывания существовали сами по себе, реальность сама по себе. В мозгу молодого человека крутилась какая-то лента. Молодой человек был не здесь, и он не мог прорваться в "здесь". Между ним и реальностью стояла стена. Молодой человек был "полный придурок"
В мою преподавательскую бытность, имея дело с заочниками и вечерниками, меня не покидало ощущение моей собственной недостаточности: я говорил слова, жил среди слов, и я верил словам, тому, что они есть нечто высшее. Между тем люди жили реальной жизнью, и меня не покидало ощущение моей собственной ограниченности, исключенности из жизни. Они - жили. Они жили в жизни. И я чувствовал, что они гораздо глубже меня, что они знают жизнь не понаслышке. Я же жил среди слов. Но слова - не жизнь. И я завидовал студентам. Они делали дело. Я же повторял вычитанные слова, рассуждал о вычитанных словах и стремился находить в них предписываемый им глубокий смысл, оправдывающий их, делая это вместе со всеми теми, кто в своё время искали и благополучно находили глубочайший смысл в высказываниях партийных деятелей или и посегодня ищут и благополучно находят глубочайший смысл в библейских сказаниях. И я думал: "Неужели я всю жизнь буду ходить по кругу, повторять одно и то же?!" Нечто подобное заметил однажды Борис Иванович, который работал в НИИ. Он сказал: "Приходишь на работу, надеваешь нарукавники и начинаешь писать. И я подумал: "Неужели я всю жизнь буду вот так каждое утро надевать нарукавники и что-то писать"?! И однажды я, подобно Борису Ивановичу, или Борис Иванович, подобно мне - словом, однажды мы бросили "это грязное дело и пошли трубы чистить".
И мы оказались среди людей, которые не жили среди слов, не задумывались о словах. И тут открылась неожиданная вещь: слова, как нечто значимое, для них не существуют. Для них слова - это не понятия, отражающие сущности, люди не доходят до сущности. Люди существуют на поверхности слов, и слова у них оказываются простыми метками, проявлениями чего-то совершенно иного, что стоит за словами, но что люди не осознают, или что люди осознают как свою непосредственную реальность, как свою собственную данность. Эта данность дана, и не о чем рассуждать.
И тут я снова вспомнил молодого человека из автобуса. Он где-то там переучился, где-то там жил среди слов, и настолько, что в конце концов застрял в их мире и потерял связь с чувственной реальностью. Вся его реальность - это существование где-то там, в какой-то части своего мозга.
Но и здесь, в этой чувственной реальности, мы также имеем дело всё с той же односторонностью, только наоборот. Не случайно же говорится, что противоположности сходятся. Слова в чувственной сфере сами по себе не имеют смысла. И поэтому они могут приобретать различный смысл, и эта их способность приобретать различные смыслы ничем не ограничивается. Слова приобретают тот или иной смысл в зависимости от того, к чему они привязываются и чему они служат. Слова в чувственной жизни применяются утилитарно и характеризуются утилитарным значением и в этом смысле совершенно справедливым оказывается высказывание: "Практика - критерий истины". Именно так: практика субъекта есть критерий истины. Именно в практике отдельного субъекта отражаются как субъективный, так и объективный аспекты его, субъекта, истины, и т.о. в практике субъекта соединяются две противоположные стороны истины - её субъективный и её объективный аспекты, и в практике же субъекта проявляют себя силы субъективного и объективного векторов его истины и его движение и развитие как в сторону субъективной стороны и субъективного значения слов, при которой слова переливаются друг в друга, изменяют свои значения, обслуживая индивидуальные импульсы субъекта, так и в сторону открытия объективных сущностей, стоящих за словами. Но если движение в сторону отражения объективных сущностей требует специальной работы и особенных усилий, то в основном объективный вектор слов развивается в той мере, в какой он является вынужденным насилием обстоятельств. Человек только тогда приходит в понятие, когда жизнь бьет его по голове и заставляет принять реальность. Вся остальная область существования человека принадлежит его чувственной сфере, сфере его удовольствий и неудовольствий, к которым он оказывается привязан. Т.о., чувственная сфера человека оказывается доминирующей, слова сами по себе, со стороны их сущностных значений, человеку не интересны. Слова всего лишь средство удовлетворения чувства, и поскольку критерием поведения человека являются чувства удовольствия и неудовольствия, то человек выбирает слова, которые ведут его к удовольствиям, и избегают слова, которые связаны с неудовольствиями.
Здесь и сейчас
Удовольствие и неудовольствие есть актуально переживаемые состояния, и поэтому слова привязываются к здесь и сейчас. Слова изменяются или изменяют свой смысл в соответствии с актуальными состояниями человека. Память человека есть способ его актуального перемещения во времени, а также его смещений во времени. Посредством памяти человек изменяет свои актуальные состояния, субъективно перемещаясь в иные ситуации. Помимо временного субъективного перемещения в пережитое прошлое и ожидаемое будущее, человек способен конструировать ситуации и реагировать на сконструированные им ситуации. Т.о. человек оказывается способен вызывать ранее пережитые состояния, застревать во времени, фиксируясь на своих состояниях в прошлом и превращая настоящее в прошлое, конструировать реальность и переживать её как актуальную реальность и реагировать на текущие раздражители с точки зрения сконструированной им реальности.
Текущее состояние сознания
Обычно существует инстинктивное убеждение, что человек существует здесь и сейчас. В реальности человек существует в своей памяти. Реальность человека - это его память, фиксация его памяти на тех или иных моментах его опыта или создаваемых им конструкций, которыми обусловливаются его выборы и интерпретация им раздражителей. Человек, т.о., оказывается тождественен своей памяти, и жизнь человека - это жизнь его памяти.
Общество и индивид
Человек существует в обществе и неотделим от общества. Судьба человека существенно зависит от его отношений с обществом. Обычная ситуация, с которой мы сталкиваемся, это видимость того, что человек ориентируется на общество, общественные установки им принимаются в качестве истинных и он действует, основываясь на них. Как обычно, то, с чем мы сталкиваемся в явлении, в сущности своей представляет собой нечто иное. Важная особенность, на которую необходимо обратить внимание, состоит в одной очень своеобразной вещи. Представим себе, что человек "в чем-то убежден", и он считает, что его убеждение соответствует некоторым общественным установкам. Однако, прежде всего, человек, разумеется, существует в обществе, но общество состоит из конкретных людей, ныне существующих, и людей, которые актуально существовали раньше и созданные установки которых существуют в настоящем, и в конечном счете оказывается, что то, что рассматривается в качестве всеобщего закона, на деле является установками каких-то определенных индивидов, ныне или ранее живших. Обществом, представляющем собой множество индивидов, каждый из которых "сам по себе", формируется множество положений, которые являются общими для значительной части индивидов. Т.о. отдельный индивид в чем-то согласен с общими установками и в чем-то они противоречат если не его убеждениям, то его внутреннему чувству. В любом случае индивиду приходится как-то соизмерять своё собственное поведение и импульсы с установками общества. И т.о. им вырабатываются некоторые стереотипные схемы поведения, которым он следует. Среди этих стереотипов содержится множество общественных установок, применение которых в человеке не вызывает противоречий, которые, в общем, для него в достаточной мере безразличны. В связи с этим возникает вопрос, как существующие у человека установки могут изменяться.
Разрушение схемы
Эриксон и один из преподавателей завтракали в кафе. Их завтрак состоял из кофе и бутербродов. Эриксон разрезал свой бутерброд на две части, взял одну половинку и стал есть. И вдруг увидел на лице преподавателя ужас. "Что случилось?- спросил Эриксон преподавателя, во все глаза смотрящего на Эриксона. "Как, и вы еще спрашиваете?!- воскликнул преподаватель - Да вы же совершенно не умеете вести себя за столом!" - "Почему?- спросил Эриксон. "Разве вы не знаете, что бутерброд нужно разрезать на 4 части и только после этого есть?!" На следующий день Эриксон вообще не стал разрезать бутерброд, а ел его целиком." Скоро способ употребления Эриксоном бутербродов перестал приводить преподавателя в шоковое состояние.
С подобным явлением пару раз столкнулся и я, только я был не на месте Эриксона, а на месте преподавателя.
На курсах телемастеров у нас был преподаватель, любимым словечком которым было "понял" с ударением на последнем слоге. Я был шокирован. Преподаватель, между тем, через каждые несколько предложений говорил своё "пон`ял", "пон`яли", и через некоторое время я обнаружил, что и я начал говорить "пон`ял", "пон`яли".
Второй случай был с Иваном Линьковым. Во время работы в "Водоканале" мы приезжали обедать в кафе на пересечении Красноармейской и Ворошиловского. Мы брали ложки, вилки, а Иван брал одну ложку. "Вот уж, деревня, никакой культуры" - скривился я про себя. Однако через некоторое время обнаружил, что и я стал брать одну ложку, и мне даже показалось, что это гораздо удобнее.
В приведенных примерах мы имели дело с, в общем, безразличными схемами поведения, которые не оказывают никакого влияния на нашу практику. И мы видим, что для изменения схемы на иную достаточно какого-то множества повторений. При этом всё начинается с того, что не мы повторяем какую-то схему поведения, это делают другие. Через некоторое время мы непроизвольно заражаемся схемой поведения другого человека. Потом человек исчезает, и мы снова возвращаемся к поведению, которое является для нас нормой. Другими словами, образованный условный рефлекс, если он не подкрепляется, через некоторое время затормаживается. Образованный условный рефлекс в то же самое время вытесняет рефлекс, которому он противопоставляется и который разблокируется в случае отсутствия подкрепления нового рефлекса.
Обычно нечто можно выполнять каким-то множеством сравнительно равнозначных способов. И каждый может выполнять нечто по-своему. Однако, если люди делают это на виду друг у друга, то постепенно множество способов действия вытесняется каким-то одним способом действия в соответствии с принципом партиципации (сопричастия), попросту, в соответствии с принципом подражания. Правда, партиципация содержит в себе подражание, но не ограничивается им. Подражание - механизм реализации партиципации. Но партиципация содержит в себе требование единственности схемы и представляет собой механизм выделения из множества равнозначных схем какой-то одной путем связывания её со сверхъестественными свойствами: можно делать только так; если сделаешь иначе, то произойдет что-то ужасное. Фиксация определенности, однозначности поведения всегда связана с партиципацией как её охранительницей
.
Смена субъективной установки
Любая наша установка связывается у нас с некоторым законом, принадлежащем объективности. Когда преподаватель ужасался тому, как ест бутерброд Эриксон, он исходил из того, что разрезать бутерброд на четыре части - это объективный закон, потому что "все так делают" или "все так считают". Само это выражение установки: "Все так делают, все так считают" в качестве универсального высказывания является неправдой, потому что, разумеется, не все так делают и не все так считают. Это универсальное положение является субъективным. Особенность поведения человека состоит в том, что он по преимуществу пользуется в своём поведении общими положениями: "все", "никто". И это, очевидно, оправдано с той стороны, что любая частность чревата необязательностью, отсутствием необходимости и однозначности. Но действие не может быть действием вообще. Оно всегда конкретно, определенно. Но конкретность, определенность есть "все". "Все" и единичное - противоположности. Однако в данном случае мы имеем дело с тем примером, когда противоположности сходятся. Единичное в себе есть "все", за "всем" стоят одинаковые единичные. а множество одинаковых единичных - это одно.
Нечто можно сделать так, так и так. И этим множество возможностей обусловливает невозможность выбора и осуществления действия. Т.о. "все" и "никто" на деле определяет определенность, однозначность человека и к действительно всеобщему не имеет непосредственного отношения. Внутренне для человека это выглядит как "только так и никак иначе". Все, что противоречит определенности, отвергается им. В реальности человек, разумеется, замечает факты, противоречащие его общим установкам. И тогда он говорит, что факты не соответствуют истине, что они есть ложь. Но вот что самое поразительное, так это то, что человек, перейдя к противоположной установке, вдруг обнаруживает, что, хотя он, пожалуй, и не считает её истинной, но её реализация не вызывает уже в нём никакого ужаса. Эта установка может противоречить принятым в обществе положениям, но человек совершенно спокойно относится к этому противоречию. У человека возникает противоядие против "если все, значит, это правда", он начинает обладать устойчивостью в себе, внутри себя.
Значит, всё-таки не какие-то внешние общественные положения определяют "совесть" человека, а его некоторая внутренняя установка, которая вполне работает, но которая при этом может быть какой угодно дурацкой.
Бабушка мне рассказывала случай из старого времени. Одна учительница пукнула в гостях, после чего пришла домой и повесилась. Похожий случай описывает Эриксон. Учительница во время урока писала на доске, потянулась повыше и от напряжения непроизвольно пукнула. После этого она ушла домой и заперлась у себя и не выходила. Ей казалось ужасным выйти на улицу, ей казалось, что все, кто её ни увидит, непременно будет думать о том, что она пукнула во время урока, и перенести то, что о ней подумают, она не могла. И она и по сегодня сидела бы у себя в доме и не выходила бы на улицу, если бы Эриксон не сказал ей: "Вы - правоверная католичка. И вы созданы господом. Как же вы можете думать, что господь бог мог создать что-то несовершенное?! Вы только подумайте, что господь создал такой совершенный механизм, как сфинктер, который, с одной стороны, способен удерживать каловые массы, и, в то же самое время, выпускать газы. Поэтому во искупление своей вины перед господом вы должны купить горох, сварить его, съесть, ходить по комнате и пукать, громко и шепотом, и делать это весь вечер, и в это время славить господа за то, что он создал такой совершенный механизм". И женщина купила горох, и сварила его, и съела, и пукала громко и шепотом, и восславляла господа. А на следующий день пошла в школу. И теперь ей было совершенно безразлично, что о ней подумают, что она пукнула во время урока. Она больше это не воспринимала как что-то ужасное. Потому что она знала, что этот механизм совершенен и его специально для этих целей создал бог. И мнение, воображаемое или реальное, других людей, перестало для неё иметь значение.
Другой случай изменения взгляда на событие, рассказанный Эриксоном. Одна девочка обладала большим чувством юмора. Но однажды она ехала с ребятами в автомобиле, и, как обычно, юморила, и в то время, когда она делала это, пролетавшая над автомобилем птичка какнула и попала ей в рот. Ребята, находившиеся с ней в автомобиле, умерли со смеху, а девочка с тех пор замкнулась. И так прошло много месяцев, и к Эриксону пришла мать девочки и рассказала о том, что произошло. Эриксон сказал: "У неё за это время, верно, накопилось очень много юмора". И написал ей открытку и опустил в почтовый ящик в городе, в котором не было знакомых у этой девушки и её родных. Он написал: "Нужно быть осторожней, когда ездишь в автомобиле с открытым ртом"- и подписался: "доктор Эриксон". Девочка, получив открытку от незнакомого человека, прочитала её и громко расхохоталась.
А вот история девушки с большой попой. У одной девушки была попа необыкновенных размеров, и девушка стеснялась её. Она любила детей, и стеснялась своей попы. И она поставила на себе крест. Тогда Эриксон сказал ей: "Вы стесняетесь, что у вас большая попа, и думаете, что это некрасиво. Но большая попа - это самая замечательная колыбель для малютки". И тогда девушка поняла, что на самом деле у неё очень хорошая попа. Потому что девушка любила детей, а её попа являлась идеальной колыбелью для малюток. И она перестала зажиматься, и через некоторое время пришла к Эриксону и познакомила его со своим молодым человеком, с которым они собрались пожениться.
То, что делает Эриксон - он изменяет взгляд на событие. Когда происходит что-то, что воспринимается как плохое, следует задать себе вопрос: а что в этом хорошего? Какая польза может быть извлечена из этого. И совершенно неважно, будет это правдой или нет. Важно только то, что люди думают по-дурацки. В качестве хорошего вы можете взять любую глупость, и она будет работать.