0268.504 Серебряные колокольчики

     Открываю дверь.  Слышу голос Ирины. Голос переливается серебряными ручейками  Где-то на периферии сознания возникает  недоумение, но не успеваю подумать об этом. Ирина вся светится.  Впрочем, Ирина относится к людям, счастье которых счастья окружающим не прибавляет: в этом состоянии она видит только себя., и никого вокруг неё не существует. Увидев меня,  Ирина засобиралась. "Помешал, что ли?"- "Пора, пора, пора" - серебряные колокольчики в голосе. "Я вижу, у тебя счастья полные штаны" - "А как ты догадался?"- ("Опа на, не разозлилась даже") -"Забеременела, что ли?" - Фу на тебя, не приведи господи" - "А что не приведи господи? Ты женщина замужняя".  Ирина ушла. "Есть будешь?"- говорит мать. "Что это с Ирой?" - "Ничего"- говорит мать. Не хочет говорить.  Мать собирает на стол, и потом садится напротив и смотрит, как я ем. "И что это  Ирка светится вся?" - говорю я. "Ешь, ешь, простынет" - говорит мать. Нет, точно, не хочет говорить. После обеда прохожу в свою комнату, по сладкой привычке ложусь соснуть "минуток этак на семьсот", потому что нет ничего слаще сна после обеда. В опускающийся сон, как в могилу, несу с собой недоумение. И вдруг проснулся, как обухом ударили, даже подскочил и сел на постели: " А ведь я её в таком виде не видел с того самого времени, как она замуж вышла за своего бизнесмена, и это при том, что встретила "настоящего человека". Я снова упал на постель. "Да, думаю я. серьёзная стала. И не то чтобы злая, а напряженная вся. Кажется, дотронься до неё пальцем, и тебя током ударит. А тут и на "штаны" не обиделась. Ого, да еще "а как ты догадался?"! "Это она в беспамятстве говорила, не контролировала себя"- сказал во мне один мой внутренний голос". "Ты хочешь сказать, что это у неё были слова, и больше ничего?"- возразил другой мой внутренний голос.- "Да ты посмотри, как она изменилась, какой удовлетворенной стала, словно обрела себя. Да ведь и обрела же! Чувство собственной важности, да и достоинства появилось" - "Да они у неё и всегда были" - "Всегда да не всегда. Были всегда, но не были подкреплены. А тут и муж, и положение, и дом, и машина , словом, обеспеченная женщина. И всё это на неё враз, и, считай, ни за что, ни про что, свалилось."- "В каком бы беспамятстве она это ни говорила, в любом случае это есть в ней." Дальше говорить  мне было нечего, и я отключился.  И увидел сон. Как будто Ирина взрослая и Ирина - девочка, т.ск, в двух лицах. И Ирина взрослая говорит: это не я -взрослая, это я -  девочка. И то, что непозволительно  взрослому, то позволительно девочке. Я смотрю на Ирину - девочку, и вместо неё вдруг отчётливо, ярко, очень близко вижу лицо Ирины, которое видел только что наяву, но теперь я его воспринимаю как настоящее её лицо, а не то, которое видел наяву. Проснулся и думаю: "Чушь какая-то". И, однако, не вяжется, никак не может быть такого лица у сегодняшней Ирины. Не может сегодняшняя Ирина так светиться. И серебряных колокольчиков в её голосе не может быть, потому что им неоткуда взяться. Чувство собственной важности - это сколько угодно, но колокольчики... нет, колокольчиков не может быть. Я вспомнил свадьбу Ирины с Максимом. Как она тогда смеялась, какие серебряные колокольчики звенели в её голосе. Серебряные колокольчики? Ну, да, колокольчики. А потом появилась мегера, Ирка-крокодил, вечно недовольная и озлобленная и сдерживающая себя.   
    Внезапно я засобирался, хотя и прекрасно понимал, что всё это глупо и бесполезно, потому что и оснований для этого нет. Так что это всего лишь "так". Наверное, среди своего нового круга нашла кого-то, кто заставил зазвенеть в ней колокольчики. Но как в этом круге может найтись такой человек, который бы заставил их звенеть? Нет, не может быть в среде бизнеса таких людей, потому что струны в бизнесе звучат совсем иные. 
    Итак, я отправился к Максиму без всякой надежды, просто потому, что никакой другой зацепки у меня не было. Жму на кнопку звонка. Сейчас откроется дверь и появится уравновешенный, трезвый Максим, повенчанный на своём коде соответствия, и скажет: "Ты чего?" И что я ему отвечу? Я не смогу даже предложить ему "по пиву", потому что, видите ли, ему нужна "трезвая голова". Мне захотелось уйти. В конце концов, что я привязался к Ире. Ну, колокольчики и колокольчики. Это, в конце концов, её дело, а никак не моё. Но однажды принятое решение требовало от меня идти до конца. В конце концов, скажу первое, что  придет в голову-  решил я, снова нажал на кнопку звонка и застыл в ожидании. Внезапно я почувствовал, что что-то изменилось. Я стряхнул с себя видения и увидел перед собой открытую дверь и Максима, неподвижно смотрящего на меня. "Сколько он уже стоит?" - подумал я. Увидев, что я вижу его, Максим лаконично сказал: "Входи". Войдя, я остановился в недоумении: в квартире стоял  известного рода запах щёлочи с кислотой, смешанный с запахом духов.  На меня вызывающе-откровенно и бесстыдно смотрела разобранная и растерзанная постель. "Я не вовремя"- утвердительно сказал я. "Всё нормально"- сказал Максим, подошел к окну и открыл его. Потянуло воздухом, и волна спертого воздуха смешалась с воздухом с улицы. "Иркины духи"-сказал я. "Что?"- спросил Максим. "Запах духов, как у Ирки"- пояснил я. "А..а"- протянул Максим. "Похожий"-сказал я.  "Ну, да, похожий" - подтвердил Максим. "Кому же и знать, как не ему"-пояснил я себе, и тут вспомнил, с какой целью я заявился к Максиму, во мне что-то щёлкнуло, и наступила ясность. На мой вопросительный взгляд, в котором проступило понимание, Максим, словно о самом обычном деле, сказал: "Ира здесь то появляется, то исчезает". Сказать, что я почувствовал, что меня словно ударили мешком по голове, значит выразить шок, который я испытал. У меня встало расстроенное лицо матери. Видно, Ирка ей всё рассказала, и всё это, надо заметить, с каким сияющим видом! И мать не хотела мне говорить.    Максим, впрочем, выглядел вполне трезвым, вполне собранным, хотя и со следами усталости. На моём лице, как видно, выразилось много вопросов. "Что?"-спросил Максим. Я пожал плечами. "Её это устраивает, и меня это устраивает". Моё лицо выразило недоумение, за которым стояло: а дальше-то что будет? И тут в моей голове начали крутиться шарики: а ведь ловко устроилась. Видно, у них это совсем недавно началось, может даже, чуть ли не на днях. Ирка-то, ладно,  при всей её удовлетворенности и важности, и появившемся высокомерии, взгляда этак свысока, но  морда-то у неё была голодная, и это не спрячешь. Правда,  её голод компенсируется чувством собственной важности, питаемой  поместьем, как я называю особняк, в котором она теперь живёт, собственной машиной и, главное, возможностями "позволить себе". Это совсем не та жизнь, не тот уровень, когда приходится жаться от зарплаты до зарплаты. Так что этими вещами женщина не бросается, потому что у женщины два основных инстинкта: секс и материальная обеспеченность, я бы назвал это системами репродукции и  пищеварения. И когда сталкиваются между собой секс и материальная обеспеченность, то материальная обеспеченность побеждает, потому что какая может быть репродуктивность, если есть нечего. В конечном счете материальная обеспеченность на первом месте, потому что здесь уже инстинкт, то есть трезвый расчет самки относительно её будущего потомства. Ведь вся эта страсть к материальной обеспеченности - это то же сало, тот же жир, который накапливают самки для того, чтобы было чем питаться развивающимся в них зародышам новой жизни. Так что это - природа, а природа не занимается ни вопросами справедливости, ни вопросами честности, вообще вопросами морали не занимается. У природы один закон - закон целесообразности.  Словом, тут инстинкт  заботы о потомстве, любви к нему, которая выше и сильнее любви к мужчине, потому что любому существу нужно знать, для чего оно живет, для чего оно появилось на этот свет. А появилось оно на этот свет для того, чтобы оставить после себя потомство, в этом природная функция женщины. И когда ей не удается оставить после себя потомство, у неё не может не возникать чувство, что она - пустой орех; она живет, но по большому счету у неё никогда не возникнет чувства, что она реализовала заложенную в неё природой её сущность.  Так что от   своей материальной стороны она ни за что не откажется. Ирина  чувствует себя с этой стороны удовлетворенной. И тут мне пришла другая мысль: но так рисковать! Ведь если всё раскроется, то она всего и лишится, пожалуй. Этого я не мог понять. Потому что, конечно, может муж не удовлетворять в чувственном отношении, но если он не бесплоден, то ребенка-то уж он может сделать. Так что тут как бы тебе и полное удовлетворение. И все цели, и весь смыл жизни удовлетворены. Ты, т.ск. уже имеешь все условия для того, чтобы реализовать своё природное предназначение. И вдруг всем этим рискнуть? Будь я на месте женщины, никогда не пошел бы на это. И тут я услышал ответ Ирины в связи с моим замечанием по поводу беременности: "Тьфу на тебя". Значит, она не хочет  беременности и, значит, всё то, чем она так гордится и так дорожит, вовсе не является для неё средством получения  здорового потомства, ребенок не является её конечной целью и конечной любовью. Ведь, формально говоря, если взглянуть на её замужество, то оно означает не что иное, как то, что она встретила своего принца. Но если ребенок не является целью, то возникает вопрос: а как же тогда с инстинктом? Ведь если ребенок не является целью, то в этом случае и инстинкт стремления "к нагуливанию сала" у неё не должен работать, и тогда она должна, фигурально выражаясь, быть худая, как жердь, и не заморочиваться этим самым принцем. Но ведь видишь, она дорожит своим принцем и, значит, здесь должен быть ребенок. И тут я понимаю, что для неё ребенок - это она сама. Как бы это сказать, она сама для себя одновременно и мать, и ребенок, мать, существующая в ней, ухаживает за ребенком, который тоже есть она, который в ней существует.  Но тут, конечно, возникает вопрос об отношениях матери и ребенка, я имею ввиду, кто из этих двоих кем командует. И, опять же, ведь каждый из них обладает собственными характером и собственной волей. Тут я чувствую, что это последнее допущение в качестве своих следствий имеет слишком много неопределенностей, а основной - то вопрос сводится к одному - к риску потерять всё. А если всё перевернуть. Вот ты - такой человек, который стремится к сохранению того, что имеешь. Это, т.ск., твоя стратегическая линия, это - твоё нормальная психология, и противоположную психологию ты считаешь неразумной, я имею ввиду, с точки зрения потери. Но ведь не все же такие, как ты! -хотя, пожалуй, таких, как ты, большинство. Что-то выпадет человеку судьбой, и он ухватится за это всеми своими конечностями, и всю жизнь трясется, как бы это не потерять. А если у человека психология риска? Можно потерять, но можно обрести и гораздо больше. И если ты и это большее потеряешь, то ты и в этом случае не делаешь из этого трагедии, потому что ты знаешь, что, рискуя,  можешь обрести. Уебя просто  психология риска, и это для тебя нормально, как нормально для человека, стремящегося к сохранению того, что имеет. Так что, значит, поведение Ирины определяется психологией риска. Может быть, с этим-то как раз и связано то, что мы с ней никогда ни в чем не сходились. Я пропущу тысячу случаев, которые даёт мне в руки судьба, ради сохранения тех крох, которые имею. А она не жмется над крохами, рискует ими ради большего, ради того, чтобы получить, чтобы ухватить.
    Разумеется, в то время, пока проходили в моей голове все эти мысли и догадки, мы с Максимом и разговаривали, и разговор и мысли шли параллельно друг другу. Во время разговора время от времени моя мысль цеплялась за какие-то сказанные слова, и тогда начинала раскручиваться в новом направлении. И основным моментом, занимавшим меня как человека, который думает о будущем, а не о настоящем, и готовится и готовит своё будущее, занимало: а что будет дальше? - вопрос, который, как я мог убедиться, меньше всего волновал не только Ирину, но и Максима тоже: они оба жили настоящим, а думать о будущем собирались  тогда, когда это будущее наступит. Однако слова, которые высказываются, сами по себе на нас не действуют, хотя бы они и тыкали нас носом в обстоятельства. Мы их слышим, но не воспринимаем, и это до тех пор, пока что-то в их не упадет на наше собственное содержание, и тогда оно начинает раскручиваться и приводить нас к выводам, может быть, совершенно не совпадающим с теми, на которые они пытаются нам указать. Во мне всё оставалось непонятным в произошедшем: во-первых, непонятна вся эта история с призраком, непонятна история ухода Ирины, как и непонятно, как она снова оказалась у постника Максима. И тут я услышал слова Максима, которые, "как блеск молнии", расставили все по своим местам и "наступила ясность" "Да ведь ей всё мало. Ей нужно каждый день и по возможности по три раза". Дальше Максим мог не говорить, хотя он и говорил. Понятно, если тебя хотят каждый день по нескольку раз, то это, само собой, истощает, а, с другой, надоедает. Скучно становится. Одно и то же блюдо, каким бы вкусным оно ни было, приедается до отвращения, до отрыжки, до тошноты. Нужно время, чтобы возвратились новизна и желание. Отсюда и появилась у Максима эта идея призрака, и даже настолько, что он вполне в неё уверовал, что так будет всегда, и это нормально, и он превосходно себя чувствовал, и, кажется, ничего не предвещало изменений. Но именно тогда, когда вполне уверуешься в том, что  обрел себя и полную свою свободу и самоуважение,  в эту же самую минуту ты и пропал, потому что эта наступившая в тебе уверенность, что ты полностью разорвал свою связь с прошлым и стал другим человеком, в эту же самую минуту ты отключил свои защиты, а, отключив свои защиты, потому что решил, что тебе уже ничто не угрожает, ты возвратился в своё прошлое, потому что ты даже и не подозревал, что связь с прошлым осталась, она всего лишь блокировалась твоими защитами. Но блокировка не может происходить вечно. И это ведь на обоих концах провода. Блокировка, поставленная Максимом, вызвала бешенство у Ирины, и досаду, и ненависть к нему, потому что в таком виде, в такой форме своего бытия Максим никак устроить её не мог. Конечно, есть у женщины дополнительные средства для того, чтобы продлевать связь, ведущую к истощению мужчины, превращению его в простой сексуальный агрегат, который неспособен, кроме секса, больше ни на что, путем его постоянного унижения, вызывающего сопротивление и возмущение с его стороны, то есть ведущее выбросу энергии, которой тут же женщина и воспользуется, из ведьмы превращаясь в нежную панночку, и весь разряд возмущения мужчины реализуется в сексе с "панночкой", но это ведет ко все большему загонянию проблемы в угол и к тем более катастрофическим последствиям для отношения мужчины к женщине, уже один вид которой начинает вызывать в нём "дрожь в коленях" и "бессильную пену бешенства изо рта". А тут... какая прелесть получается! Получается вполне равновесная система, в которой оказываются удовлетворены все, "кроме общественного мнения", которое сидит в каждом человеке. Но ведь общественное мнение на то и является общественным, что оно заявляет о себе только после того, как становится общественным, до есть гласным. До тех же пор, пока дело остается в частных пределах участников сторон, когда каждая из сторон может что-то подозревать, но знать ничего не хочет о том, от чего ему хорошо, то общественная сторона дела попросту вытесняется из сознания, так что нечто есть, но его как бы и нет, и каждая из сторон имеет в этом деле свой дивиденд. Во-первых, Максим, имея в качестве любовницы Ирину, имеет возможность удовлетворять свою чувственность, потому что Ирина, по признанию Максима, женщина, то есть  в этом деле истинный художник. Хотя, с другой стороны, мало ли вокруг нас женщин. По словам Максима, мало, настолько мало, что, оказывается, вообще  сложно встретить женщину, потому что и вообще большинство людей - среднего рода, и мужчины и женщины встречаются  как достаточно редкое исключение, а не правило в том смысле, что образ-то человек имеет мужской или женский, но этим всё и кончается, потому что большинство не понимает секса, будучи занято другими насущными делами, разве что, если следовать логике, проститутки высокой квалификации; да и желания нет у них заморочиваться искусством секса, поскольку люди в массе своей являются потребителями,  то есть людьми, требующими "хавать", но приготовить сами эту "хавку" (до чего противное слово, вызывающее ощущение испражнений) неспособны, так что только что требуют "дай", и всё тут. Так что тут я впервые от Максима услышал, какая Ирина "искусница и рукодельница" в этом деле. Однако секс ни в малейшей степени не является для Максима некоей сверх ценностью, Максим, на мой взгляд, существо, внутренне отрицающее секс, но пришедшее к выводу, что секс оказывает плодотворное влияние на все другие формы деятельности, в которые, собственно, и сублимируется сексуальная энергия, когда не замкнута собственно на самое себя. И поэтому он стремится ограничивать зону собственно сексуальных отношений и расширять сферу сублимации, тем не менее, как видим, всегда в какой-то точке расширяющейся и утверждающей себя сублимации, на самой её вершине, срывается в самую безудержную и бесстыдную похоть подобно алкоголику, ненавидящему свой алкоголизм и держащемуся так долго, насколько может, и, тем не менее, всегда в какой-то момент срывающемусяся в запой. Ирину положение любовницы и жены тоже удовлетворяет. В качестве жены "олигарха" она удовлетворяет свой женский инстинкт "в нагуливании сала", в качестве любовницы она удовлетворяет свою потребность в искусстве секса, и здесь Максим оказался для неё "единственным мужчиной, который способен дать ей удовлетворение, поскольку "понимает и ценит женщину"- лова, как-то сказанные Ириной,  и постольку в этом деле у них получаются "полная гармония и взаимопонимание". Не внакладе оказался и муж Ирины. Что такое сексуально голодная женщина? Это вечно раздражающаяся. выходящая из себя, постоянно сдерживающая и не могущая сдержать  себя карга. Это женщина, равнодушная к неудовлетворяющему её сексу. Это - пытающаяся играть роль хорошей жены лицемерка, не могущая скрыть своего лицемерия из-за прорывающегося изнутри неё раздражения сексуальной неудовлетворенности. А тут - какая красота! Мужа встречает любящая жена, продолжающая еще по инерции  переживать испытанные сладкие  чувства, жена-лапка, жена ласкающаяся, любящая, прощающая мужу его неловкости, ласкающая его слух достоинствами, которыми он не обладает ни в малейшей степени. Всё от начала до конца - лицемерие, но какое сладкое, приятное лицемерие, и как сладко, приятно жить в этом лицемерии человеку, который по природе своей деятельности не знает ничего, кроме лицемерия, строящегося на принципе "всё продается и покупается" и который никаких других отношений не знает и не понимает, потому что в противном случае он не смог бы быть успешным бизнесменом. Разумеется, по мере того, как длится время пребывания Максима в сфере сублимации, раздражение у Ирины мало-помалу возрастает, она становится всё суше с мужем, начинаются всевозможные "женские болезненные выплески", которые будут оправдываться месячными и всевозможными штучками, "потому что я женщина".  Словом, все оплеухи, которые предназначены Максиму, который может спокойно заниматься сублимацией, изливаются на муже. Но вот в один прекрасный день женщина снова превращается в ласкающегося ягненка, и нет никаких обвинений, нет никаких придирок к мужу, и снова для мужа начинается райская жизнь. Хотя, с другой стороны, всё раздражение Ирины даже и для неё имеет свою положительную сторону, поскольку предчувствие будущего удовольствия и воспоминания о прошедшем зачастую оказываются удовольствием более сильными, чем само удовольствие удовлетворения.
   После того, как я сообразил все эти вещи, мне стало любопытно, а как всё у них с Ириной заново началось. "Это целое приключение, воодушевился Максим,- подобное тому, которое случилось с  девицей, живет в моём пролете через дверь.  Отправили её родители в лагерь. Руководители лагеря предупредили девушек: вы, мол, смотрите, ведите себя и прочее. Девицам это предупреждение в одно ухо вошло, а в другое вышло, и стали они предаваться отдыху. Отдохнули, когда же срок кончился, оказалось, что девица и еще несколько  беременны. Девица стала возмущаться и обвинять в своём положении руководство лагеря: мол, как же так и по какому такому праву, я приехала в лагерь, в котором ничего со мной не должно было  случиться, а, между тем, случилось. Руководство говорит: мы же вас предупреждали". А девицы смотрят на руководство, и в их глазах написано: а причем тут это, предупреждали, не предупреждали. С нами ничего не должно было случиться, так что делайте немедленно так, чтобы всё стало  назад. Тогда руководство вздыхает и говорит: "Девочки, жизнь - сложная штука". И, представляешь, до девочек слова руководства дошли. И они стали говорить себе и друг другу: вот оно, оказывается, как, почему всё произошло. Потому, что жизнь - это сложная штука. И это объяснение вполне оправдало их состояние.  Так вот, по поводу того, что жизнь - сложная штука. Жил я всё время очень неплохо.  Девочка была во мне, и это давало мне чувство, что я не один. Чувство, скажу я, необыкновенное, замечательное, потому что ты ощущаешь, что полностью руководишь собой и своей волей. И вот я жил в этом превосходном состоянии, и ничего мне не было нужно, кроме него, и ни о чем другом я не мечтал. Как вдруг, и это сразу, что  тем более неожиданно, со мной что-то произошло, и я даже скажу, прямо на улице. Прямо на улице я вдруг ощутил совершенно отчетливо в верхней их части малые половые губы и клиторы встречающихся женщин. В первый момент я хотел возвратиться к моему прежнему состоянию и к девочке во мне, но девочка была постная, и любовь её была постная, и вообще мне было не до неё, и я утонул в вихре, который меня понёс. Для меня это было как удар или как открытие, потому что подобного рода образов у меня никогда раньше не было. То есть мысли-то на этот счет, пожалуй, что, и были, но вот такого вполне реального ощущения того, что ты именно и связан с тем, что видишь и ощущаешь так ясно, никогда не было. Я посмотрел, что со мной происходит, и увидел, что губы у меня сомкнуты, а внутри язык двигается, и вместе с этим движением я ощущаю, как во мне устанавливается чувственный контакт с частями женщины, а конкретно - с её нижним  этажом, и совсем не потому, что я не могу установить подобного же рода контакта - хоть с рукой, хоть с носом, с чем угодно, только ощущения от других частей  приятного ощущения не вызывают, а малые половые губы в полуоткрытых больших половых губах вызывают, и тут уже от этого дела оторваться сложно. Я покопался в себе и обнаружил, что подобного рода настройки у меня и раньше были, но они ощущались  большие закрытые половые губы. И это было приятное ощущение, однако в нём чего-то не было из того, что было сейчас. И тогда я подумал, что когда я точно также подключался и ощущал ягодицы женщины, то мысленно я стремился к тому, что было между ними, но никогда не ощущал, так что и ощущения от ягодиц хотя и были, но не очень, от вульвы были гораздо сильнее. Но тут вдруг, как только  я подумал об этих сомкнутых ягодицах, тут же у меня и возникло представление о раздвинутых  ягодицах, и возникло ощущение ануса и нижней части вульвы. Я стал соображать, что у меня действует. Очевидно, действуют глаза в качестве звена, ориентирующегося на объект. Глаза - что- то в роде прицела, а остальное - излучения. Поскольку установил контакт, дальше зрение отключается, часто даже объект как фон не отслеживается. Но то, что это - реальный контакт, здесь ошибки быть не может, потому что женщина реагирует. Действуешь - то ты на её определенную часть, и действовать, получая реакцию со стороны женщины,  ты можешь только на такую её часть, которая у неё напряжена, сексуально заряжена. Когда говорят об эрогенных зонах, то это - зоны сексуального напряжения, и тобой устанавливается прямой дистантный контакт именно с этими зонами, и если эти зоны не заряжены, то и контакта никакого не будет. И поскольку ты воздействуешь не на сознание, не на Я женщины, а на материальную её часть, то и реакция её на воздействия  зависит от того, какое ответное отношение ты в ней вызываешь, и  либо в лице  её возникает выражение отторжения, либо согласие. Но есть здесь и другая сторона. Потому что женщина как женщина, или как человек, тебя, пожалуй что, и не интересует, и ничего тебе от неё,  никаких отношений с ней тебе  не нужно, а единственное, что тебя занимает, это любопытство, как всё это получается. С другой стороны, также и безусловное подкрепление в виде разряда, сопровождаемого приятным ощущением, толкает людей друг к другу. Но на этот раз я обратил на то, что всегда, когда я устанавливал контакт с вульвой, с ягодицами ли, всегда это происходило воровато. Ведь, действительно, я устанавливал контакт не с женщиной, а с какой-то её частью.  Прямой глазной контакт был невозможен, и это притом, что такой контакт всегда вызывает удовольствие с обеих сторон. Но когда женщина обращала на тебя "свой открытый взгляд любви", говоривший, что ей это нравится и что она хотела бы это продолжить, в моих глазах возникала стена, потому что в моем отношении "не было ничего личного", я всего лишь "экспериментировал". Когда же я не успевал спрятаться за стеной отсутствия, возводимого глазами, я ощущал себя вором, каковым и был на самом деле: ведь, воздействуя на женщину, я стремился оставаться незамеченным. Впрочем, и многие женщины играли точно такую же роль. Словом, во всем этом присутствовали совестливость, стеснительность, стыдливость.  Но тут вдруг, когда я перешел к контакту с клитором, анусом напрямую, положение изменилось на прямо противоположное - бессовестность и бесстыдство как вполне положительные чувства, которые просто берут то, чего хотят. Кроме того,  я обнаружил, что когда я таким образом подключаюсь и ощущаю вполне  и клитор, и анус, совершенно то же самое ощущает и женщина, только ощущает она это не как внешнее ей состояние, а как её собственное состояние и собственное желание.  И тогда я вспомнил Вольфа Мессинга, который говорил, что чужие мысли являются в его голове как его собственные, и нужен опыт для того, чтобы научиться отличать чужие  от собственных мыслей. И это было моё открытие  для меня самого, именно то, что наряду с теми совестливостью и стеснительностью, которыми я жил до сих пор, существует прямо противоположное отношение, прямое, откровенное, без закрывания глаз, бессовестное и бесстыдное, область, в которой нет тех самых категорий, в которых я жил, во всяком случае,  до сих пор, и при этом не замечал, что на каком-то уровне отношений перехожу в эту откровенную сферу бесстыдства, то есть в ощущение бесстыдства как вполне положительного чувства.  Это, наверное, как подобно телу, летящему в космическом пространстве - оно может только смотреть на другие космические тела со стороны, пролетая мимо, и ничего не может сделать, чтобы приблизиться к ним. Но вот оно силой притяжения захватило какое-то тело  в свою орбиту, и возникает ситуация, когда захваченное тело, в свою очередь, ощущает точно такой же захват другого тела.  Тут я припомнил и раздвинутые ягодицы Ирины, и анус, и ощущения, которые я испытывал при взгляде на него, потому что чувствовал излучения, идущие от него, и то, как я тёрся лицом о низ её живота, и моё ощущение моего лица, из которого, я чувствовал, изливается сексуальность, и излучения, идущие от низа её живота, заставляющие меня тереться лицом о него. И в то же самое время я чувствую, что весь напряжен, потому что ощущаю Ирину и знаю, что сейчас она у меня. Подхожу к дому. В окнах свет. Сердце бьётся сильнее и я ощущаю поток, который подхватил и несет меня. И я думаю, не была ли основанием моих открытий агрессия со стороны чувственности Ирины и не ею ли был вызван этот разряд моего сексуального напряжения, до сих пор удерживавшегося моей девочкой во мне    "Постой, постой, ты сон рассказываешь, что ли? Как Ирина могла оказаться у тебя дома?" - "Очень просто. Ключ то у неё остался. Да ведь у них, у баб, всё это сложно, они и уходя остаются. Вроде того, что чувствуют свой долг и ответственность за того, от которого ушли. Де как же он без меня. Совсем  потеряется, а вдруг сопьётся или что-то другое. Так что нужно следить за ним. Это они так говорят, и гораздо больше себе, чем самому мужчине. Причина-то совсем в другом. У человека вообще  присутствует противоположность мысли и чувства, идеи и инстинкта. За всем в качестве двигателя стоит рефлекс, требующий своего удовлетворения, однако вопрос о рефлексе вообще не рассматривается, он вытеснен, но для того, чтобы дело делалось, нужно  сознание, которое при этом превращается в неосознающее себя, и оно  ищет для Я человека удовлетворительные общественные обоснования относительно предпринимаемых действий, которые  все на деле направлены на обеспечение пути для  удовлетворения рефлекса. Я бы сказал, что рефлекс извечно занимается тем, что обманывает сознание. Сознание Я, где я представляет собой природную сущность человека, убеждает осознание в его общественной часта,  что оно  делает одно, тогда как  делает при этом совсем другое. Говорится одно, а а имеется ввиду  другое. Вот так и Ирина, после того, как ушла, залетала, дома ли я, нет ли, приберется, если меня нет, наорет за беспорядок и тоже приберется, если я дома, и исчезнет. Это всё её бабье любопытство. Следила за мной. Мол, вишь ты, постник какой нашелся. То есть не верит она в то, что такое может быть.  Как-то  у неё вылетело: замечу, что девку в дом привел - убью, так и знай. Тогда уж точно не прикинешься сублиматором." - "А ты что?" - "А мне, пожалуй, и лестно, что она продолжает чувствовать себя хозяйкой дома. Я ощущаю поле между нами. Хотя и это тоже самообман, который пытается принимать явление за сущность, я имею ввиду не существующее поле, а наши мысли, пытающиеся переносить то, как внешне выглядит поведение человека, на его действительное отношение. Мы привычно принимаем явление за сущность. На самом-то деле - Ирина сама по себе, и я - сам по себе, и все люди - сами по себе. Все мы - единицы, затерянные в бесконечном пространстве. И вот единицы устанавливают между собой связи, чтобы ослабить чувство единичности " - "Ну, поле-то оно поле. Да ведь шворится-то она с другим. Я этого не понимаю. Представить, что в неё лазит какой-то другой член - фу, какая гадость! Нет, я бы так не смог. Я бы раз и навсегда" -"Понятно, ты из своей кружки никому не дашь воды напиться, потому что тот свои слюни на ней оставил" -"Но ведь это же неприятно" - "Я об этом вообще не думаю. Мыслей у меня об этом нет. А раз мыслей нет, значит, так и должно быть, то есть вообще оно, конечно, есть, но если я об этом не думаю, то оно для меня и не существует, и не имеет значения. Опять же, ты говоришь, что у тебя были бы мысли. Но ты ведь это абстрактно  говоришь, исходя из одних только представлений, из своего воображения, вне реальности, вне ситуации, вне ощущений, которые в ситуации испытаешь  на самом деле,  так что и слова твои абстрактные, головные. И эти абстрактные, головные слова ты говоришь потому, что представляешь себе, как твою женщину обнимает другой, какие ощущения наслаждения, страсти она при этом испытывает, как губы другого мужчины, возбуждающие её соски, вызывают в ней поток ощущений, связанный с собственно физиологическими процессами, по срединной линии вниз, как кожа низа у неё возбуждается, начинают работать железы, пещеристые тела влагалища наливаются кровью,  вход во влагалище открывается, и она снимает трусы, и она "готова и жаждет", и ты этой её жажды не можешь пережить. Ты всё это знаешь, какие ощущения она  испытывает, но не тебе всё это предназначено.  Хотя от другого она испытывает  другие ощущения. Но  тебе жалко, невыносимо, что женщина, которую ты считаешь своей, то есть принадлежащей тебе, являющейся, как это требует от тебя твой инстинкт, твоей  собственностью, эта женщина вдруг оказывается своевольной и начинает распоряжаться своей гитарой и играть на ней, кому хочет. И тут, конечно, является возмущение, и ты чувствуешь своё бессилие, а уверившись в нём, говоришь: ах, так! - и разом заканчиваешь все отношения, и именно потому, что она перестала быть твоей собственностью. Отношения собственности делают тебя зависимым от объекта собственности. Ты вечно боишься, что на твою собственность покусятся, а если учесть, что у твоей собственности есть собственные ноги и она и сама может уйти, то вся твоя жизнь превращается в бесконечные переживания и беспокойство, так что в конце концов  ты устаёшь от них и говоришь себе: лучше быть одному, чем беспокоиться. Но ведь всё это происходит в контексте отношений собственности. А если вещь не нужна тебе, или обладает качествами, которые не нужны тебе? Тогда для того, чтобы утвердить отношения, как раз и нужно создать условия, при которых эти ненужные тебе качества в человеке он будет удовлетворять в другом месте, потому что благодаря этому установится равновесие у всех вместо противоречий, которые будут подтачивать, разрушать существующие отношения.  Впрочем,  ты и я - пластинки, на которых записаны разные мелодии.  Я думаю не об Ире, а о себе. И Ира думает о себе. В отношениях устанавливается центр тяжести. И сегодня центр тяжести в этой комнате." - "И как долго вы уже барахтаетесь?" -"Да с неделю" - "Неужто и на ночь она у тебя остается?" - "Остаётся" - "Не понял юмора" - "Если я тебе скажу, что она своего мужика за член держит? Ведь она - искусница, и то, что она может дать мужику, ни с чем не сравнимо" - "Не понял. А если так, то ты-то зачем ей?" - "Так ведь это она мужику даёт, а не он ей. А ей-то самой, как ты думаешь, нужно? Для  души, для собственного удовольствия?" - "И от тебя она это получает, выходит?" - "Выходит. Потому что я её сексуальность понимаю. Я хороший ученик. Ну, видно, и еще есть во мне то, что её сексуальности нужно". - "Ты хочешь сказать, что поскольку она своего мужа удерживает  за прибор, он на всё глаза закрывать будет?"-"Непременно. И знаешь почему? - потому что ему её ухватить не за что. Потому что она пользуется им и за это платит ему, и этим достигается консенсус; но  если этого обмена не будет, она обойдется. Она за сало не держится" - "Нет, должна же она что-то ему говорить, когда не ночует дома. Прикрытие же должно быть?"  Да мало ли - уехала на дачу, у мамы, у подруги. Было бы сказано. Вопрос ведь не в этом. Вопрос в рыночной стоимости услуг.  Ведь покупается не человек, как у тебя, а услуга. Так что,  по большому счету до человека самого по себе никакого дела нет. Речь идет  о взаимной стоимости услуг"- "Но  всё же должно же такое положение, когда жена ходит на сторону, вызывать протест" - "Да ведь здесь вопрос выбора. Если женщина не ходит на сторону и превращается с тобой в мегеру, а когда ходит - лапочка, то поневоле выберешь  лапочку.  "Хорошо, допустим. А не возникает ли между вами разговоров, чтобы снова сойтись?" - "Да ведь это не нужно ни ей, не мне. Ей не нужно потому, что со мной она не будет получать больше того, что получает, но потеряет достаток. Мне не нужно потому,  что я уже не буду свободен от неё тогда, когда она мне не нужна "
    Когда я уходил, я подумал: "Нет, сложно это. Мне бы чего-нибудь попроще"

    13.02.13 г.