Каждое лето по крайней мере на два месяца наш дом превращается в бедлам, потому что вместе или вперемежку приезжают родственники с детьми из Баку, Москвы, Кропоткина, Хабаровска, и всё это стоит то, что называется, на ушах. Разумеется, больше всех достаётся маме с бабушкой, потому что всех нужно угостить и всем нужно угодить. Ну, они с этим справляются и не жалуются, а, как я понимаю, наоборот, довольны. Что до меня, то мне, в общем, всё равно, потому что летом большую часть времени провожу на улице.
В этом году приехали к нам еще новые гости, Катюшка с мужем и с девочками, примерно моими одногодками. Я, правда, с девчонками не очень дружу, но, как говорится, тем не менее, с Леной почти дружу. А Катюшка, скажу вам, мне хоть и тётка, но тётка всё больше на словах, а не на деле. С другой стороны,
она считает себя важной дамой, потому что муж её, Фёдор Карпович, занимает какой-то высокий пост, то ли мэра, то ли не знаю кого, так что она на нас
поэтому смотрит свысока, а еще больше потому, что они, как мама говорит, богатые, а мы - так себе, средние. И вот как они приехали, а сейчас, сами знаете, пошла черешня и клубника, а у нас между двумя входными дверями с двойными створками приличное пространство и со стороны одних створок папой сделаны полки, и на них хранятся всякие кастрюльки и вообще то, что связано с едой
и в ходу. А я же бегаю туда-сюда с улицы домой и из дома на улицу, и вижу, что на полке стоит большая тарелка с клубникой
горкой. Я думаю: если я возьму одну ягодку, то никто не заметит. И вот я бегал, бегал туда-сюда, и всё брал по ягодке, и думал, что никто не заметит, а когда в следующий раз забежал домой, обнаружил Катюшку в истерике, что де я брал клубнику. Я, правда, удивился, что Катюшка заметила,
потому что я и брал-то по одной ягодке. А мама на эту истерику Катюшки мне ничего не сказала, хотя обычно от неё за выволочкой не заржавеет.
А Фёдор Карпович, как приехал, лежал на диване и читал книжку, причем, что замечательно, когда его звали, он не слышал; когда
меня посылали позвать его и я подходил и говорил: "Дядя Федя, вас зовут", он и меня не видел и не слышал. Тогда я начинал его тормошить.
Тогда он как будто очнется. Это он объяснял так, что жил в общежитии и научился от всего отключаться.
И вот он так лежал и читал, а потом ему, видно, надоело это дело и он отправился в нашу администрацию знакомиться с коллегами. И стал там пропадать. И вот пропадал, пропадал, пока не пропал совсем. То есть и день, и два дня прошло, а его нет. Тут, натурально, Катюшка бросается в администрацию и там доброжелатели с удовольствием донесли до Катюшки неприятный для неё факт, что её супруг никуда не пропадал, а попросту загулял со свей коллегой по должности,
до того даже, что поселился у неё, так что я думаю, что пока тётя Катя разоблачала его коллегу в администрации, он лежал у
той в доме и всё также читал,
отключившись от всего. И правда, после того, как Фёдор Карпович вернулся, он
самым серьёзным манером уверял Катюшку, что совершенно ничего у него с коллегой
не было, оказался же он у неё единственно ради её богатой библиотеки.
Папа ухмыльнулся: "Оно и правда, у неё хороша библиотека"-, и показал
руками на грудь, а мама зашипела: "Замолчи, услышат".
О скандале, который закатила Катюшка "коллеге мужа", пронюхали журналисты, и в нашей городской газете появилась большая статья о моральном облике наших чиновников и о том, какого рода отрицательные примеры они подают народу, поскольку
с кого же еще народу и брать пример, как не с тех, которые им управляют, потому
де какие правители, такой и народ. Появились многочисленные отклики в интернете,
так что наметилась целая дискуссия по поводу морального облика наших чиновников,
которым всё позволено и которые разрушают семьи. Также в выпуске новостей местное телевидение, "как нам сообщили", "как говорят", кратко сообщило о случившемся скандале в администрации. Но хуже всего то, что эту новость растиражировало центральное телевидение. Дело принимало нешуточный оборот.
С первым сообщением прессы Федор Карпович срочно возвратился в семью со своими объяснениями, но Катюшка к себе его не допускала и с ним не разговаривала. Наконец, ко мне подошла Лена и сказала: "Пойдем к телевизору, папа будет выступать".
Включили телевизор. Действительно, на экране телевизора показалось оскорбленное
и жалкое, со слезинкой в одном глазу лицо Фёдора Карповича. Фёдор Карпович
оценил сообщения прессы как измышлизмы от начала до конца, сказал, что эти сообщения
есть не что иное, как интриги недоброжелателей с целью очернить его. Фёдор Карпович сказал, что это
сделали люди, ложь которых ни перед чем не останавливается, ни перед
какими гнусными измышлениями ради очернения не только и даже
не столько его лично, но и чиновничества в целом. Что, наконец, с буйными фантазиями борзописцев из желтой прессы нужно что-то делать, нужно принимать меры, что, в конце концов, дело не в нём, а в покушении на прочность государственности,
фундаментом которой является чиновничество.
Очень красиво, с большим
душевным волнением Федор Карпович поведал и о своей семье и его любви к
ней, о дочерях и в особенности подчеркнул свою любовь и верность дорогой супруге,
которую описал как идеальную мать и жену.
Словом, Фёдор Карпович очень красиво всё рассказал и произвел большое впечатление, причем, особенно большое впечатление произвел его жалкий вид со слезинкой
в одном глазу, показав всем, каким может быть лицо оскорбленного и ставшего от этого глубоко несчастным человека,
ставшего жертвой лжи. Выступление
Фёдора Карповича, во всяком случае,
достигло одной своей цели - примирения с Катюшкой.
Ради этого
обстоятельства закатили большой обед. Во время обеда много ели, мало пили
и выглядели уставшими и разбитыми, очевидно, понимая, что после всего
произошедшего нужно время, чтобы отойти и придти в себя.
Во время обеда у меня тоже явилась проблема. У папы есть своя столовая ложка. Я, глядя на папу, решил, что и у меня тоже должна быть моя столовая ложка. И выбрал себе ложку. Но мама с бабушкой вечно об этом забывают и используют её в своих
кухонных целях. Так и на этот раз, моей ложки рядом с моей тарелкой не оказалось. Я отправился искать её на кухню и обнаружил в кастрюле с пюре, которое,
очевидно, раскладывали моей ложкой. Ложку я изъял из пюре.
Ничего примечательного для меня во время обеда больше не произошло.
По окончании обеда я почувствовал, что устал от всех этих событий и мне хочется как-то уйти от них.
Решил сделать пробежку.
Побежал, но так как пообедал плотно, бежать было тяжело. Но я продолжал бежать, потому что был во время бега уже в другом мире, в котором не было ничего из того
мира, из которого я только что выбежал.