В песках горел костёр - у колодца наемники срубили несколько чахлых пустынных акаций. Большинство спало после долгой ночной езды, даже не разобрав палатки, раненых перевязали и укрыли одеялами. На барханах Альтестейн выставил дозорных - близился рассвет, и через два часа нужно было уходить. В воздухе висело напряжение.
Кее'зал сидел, ломая веточку и смотрел, как "варвар" якобы читает записку, что нацарапал кровью воспитанник Лехема на тончайшей рисовой бумаге, потом отдает её юноше, и тот выпускает птицу. Самец пильги скакал в клетке и тревожно кричал.
Дул прохладный ветер и струйки песка с еле слышным шуршанием ползли по склонам барханов вниз.
- Они найдут нас, несмотря на твою хитрость, - сказал сотник "варвару", когда тот подошел к костру. - Они дети пустыни.
- Керкета давайте сюда.
Туэркинтинец махнул рукой, и Тевелук с Кучлуком подтащили пленного, бросив его к ногам Альтестейна. Керкет был юн, по-мальчишески красив и старался выглядеть бесстрастным. На нем была разорванная хламида и хлопковые штаны. "Варвар" внимательнее вгляделся в показавшееся знакомым лицо и присвистнул.
- Даиф, ты ли это?
Услышав своё имя, юнец метнул на него ненавидящий взгляд.
- Ты его знаешь? - удивился сотник.
- Как видишь, - усмехнулся Альтестейн. - Это мой приятель из племени кутлу. Ему нет и шестнадцати зим, а уже готов головы рубить.
- Своего первого врага я убил в пятнадцать.
- Так то - врага... Сейчас я стану говорить по-ихнему, а вы смотрите в оба, чтобы не прозевать чего.
Костерок угасал, но вода в котелке нагрелась, и Альтестейн кинул туда листья мугелона.
- Ну что, поговорим, Даиф?
Юноша молчал, смотря на запад.
- Хорошо. Тогда я сейчас суну твою голову в костер, подожду, пока у тебя вытекут глаза, а потом отпущу на посмешище женщинам вашего племени.
Ты будешь плести корзины, Даиф, сучить веревки и играть на дудочке всю свою долгую жизнь. Никто не предложит тебе ножа, для тебя открыта только нечистая смерть удавленника. Больше ты ни на что не годен.
"Варвар" махнул рукой Тевелуку.
- Что тебе надо от меня? Как ты оказался здесь, предатель? Ведешь войска Маравенхарра к нашим стойбищам? Ты поднял руку на спасших тебя!
- Я ж не знал, что это вы, - спокойно сказал Альтестейн. - И притом, раньше ваш род презирал войну с земледельцами. Как там - жирными пожирателями сластей?
Даиф дернулся, но смолчал - ему нечего было возразить.
- Кутлу угоняли скот, преследовали караваны и бились с мерегами. Я знал вашего вождя. Что случилось? Почему вы оказались здесь, у южных границ империи, за два месяца пути от ваших владений? Старый Хишам сошел с ума?
- Старый Хишам умер, - отрывисто сказал юноша, - мы теперь другие.
- Кто сделал вас такими? Аббад? Солнце напекло ему голову? Насколько я помню, он уважал ваши законы.
- Законы... что знаешь ты о наших законах, чужак. Люди ветра пьют ветер свободы - вот главный закон.
- Всё остальное меняется, - покивал Альтестейн. - Что ж, это знакомо. В чем причина ваших изменений? Вы объединились с кем-то? Или написали новый... закон?
- Законы теперь устанавливает Бен-Шаннат, - смотря в землю, признал Даиф.
- Этот питающийся желчью змей жрец? - фыркнул "варвар". - Я думал, он давно подох. Жрецы же не вмешивались в управление племенем.
Молчание было ему ответом.
- Зачем вы пришли в Ахель?
- Война за веру, - выдавил из себя юный кутлу.
- И всего-то. То есть не будет союза племен, вы сами по себе?
- Мы сами по себе.
- А ты знаешь, что Бен-Шаннат роет вам могилу? Почему Аббад не снесет ему голову?
- Аббад тоже умер.
- Так, - кое-что понимая, сказал Альтестейн. - У Аббада было пять жен, три сына, а так же два брата...
- Все умерли, - безучастно сказал юноша.
- Да отчего, задери меня Хёрир, они все умерли?! - взорвался "варвар". - Скажи уж прямо - Бен-Шаннат отправил их к праотцам!
Даиф ещё ниже опустил голову и исподлобья посмотрел на затухающий костер. Небо на западе серело.
- Вы вошли в Ахель - там были какие-нибудь купцы? Кто-нибудь с востока?
- Я не знаю.
- Вы ждали какой-нибудь караван?
- Я не знаю.
- Что вы должны были сделать?
- Я простой воин. Что должен делать простой воин? - повиноваться.
- Даиф. Ты из знати, зачем говорить мне о повиновении? Раз уж тебя взяли в поход, ты имеешь право присутствовать на ароллане*. Я не хочу терять время, слушая твою ложь. Я спрашиваю тебя в последний раз.
Лицо юноши исказила мучительная гримаса.
- Я не вру тебе, будь ты проклят! Меня послали с воинами умирать.
- Кто послал? Что с вами произошло? Вы перестали быть керкетами?
Тевелук, уловивший изменение в тоне разговора, подошел и пинком опрокинул Даифа на песок, наступив ему на затылок каблуком своего сапога. Альтестейн покачал головой, и наёмник отступил, недовольно ворча. "Варвар" снял котелок с костра и глотнул отвара.
- Ты испытываешь наше терпение, юноша.
Кутлу лежал, тяжело дыша. Потом отрывисто заговорил, с невидящим взором.
- Через месяц после того, как ты ушел, наш старый вождь почувствовал, что время его пришло. Он созвал нас и сказал, что во время охоты видел, как восемь родов переправляются через мутные воды великой реки. Это было в глубокой древности, когда керкеты пришли в Хорб-ин-Тнес из тех земель, о которых они уже и не помнят. Хишам сказал, что понял этот знак и поедет к священному источнику в завершение всех своих земных дел. Аббад станет во главе рода и примет власть в то время, которое подскажут жрецы. Кто не согласен, может оспорить это в поединке. Мы услышали Хишама, и он покинул нас. А через четырнадцать солнц поздно вечером к нашим шатрам подошел бродячий жрец и попросил прибежища на время, пока дуют горячие ветры. Наш новый вождь отвел ему место в своем шатре и по вечерам слушал его притчи и расспрашивал о землях, где тот побывал. Этот жрец с глазами безумца плёл дивные небылицы, и мы верили, потому что никто ещё из людей кутлу не выезжал за пределы великой пустыни. Так было несколько вечеров, а потом наш вождь заметил, что по утрам этот жрец разжигает небольшой костер, бросает туда горсть семян и умывается едким дымом. И вечером Аббад спросил жреца, зачем он делает это, а тот сказал, что так вселяет в себя силы, чтобы прожить следующий день. Наш вождь спросил: "Это средство для избранных? Для таких, как ты?", а жрец ответил: "Каждый, кто захочет долголетия, провидения и ясного ума, может применять этот способ." И тогда Аббад сказал: "Я хочу проводить этот обряд вместе с тобой, если боги дозволяют.", и жрец согласился. Потом прошла луна, и жрец собрался уходить, потому что семена у него кончились, но он не сказал так, а сказал, что боги зовут его в пески и требуют уединения. И тогда Аббад сказал: "Я пойду с тобой", и все в шатре слышали это, и я слышал, ибо мы собрались, чтобы обсудить какую цену брать с караванов, идущих по нашей земле. И никто не удивился, потому что было такое - оставив своего подросшего сына, вождь уходил в пески и молился, очищая себя, а потом возвращался вновь. Но так как сыновья Аббада были ещё молоды, оставил он знаки власти среднему брату своему - Матсуру. И никто не перечил, а Матсур сказал, что будет справедливо править в его отсутствие и будет вместо отца своим племянникам. И Аббад ушел вместе со жрецом на Юг, а Бен-Шаннат сидел у своего очага и ни в чем не перечил среднему брату, но и не давал предсказаний. А потом и вовсе замолчал.
И опять через луну, когда уже прекратил дуть самум, Матсур выехал на охоту, и во время гона упал с коня и больше уже не поднялся. Младший же сын Хишама был помешанный и потому старейшины кутлу выбрали вождем Ипшана - старшего отпрыска Аббада, хотя это и вызвало волнение. Когда весть разнеслась по стойбищам, то в ставку стали стекаться воины из дальних пределов, все чувствовали, что будет большой дележ. Ипшан, не мешкая, послал верных ему людей на поиски отца во все концы света, а Бен-Шаннат всё сидел у своего очага и не давал предсказаний, только глядел днями и ночами в медную чашу с водой и что-то шептал на языке богов. А потом вернулись два воина из отряда, посланного на юг и упав к ногам Ипшана сказали, что видели высушенное тело его отца, висевшее на четырех столбах у колодца соли. Услышав это, удалился Ипшан в белый шатер вождя и слег. И умер через два дня. Говорят, что лицо его почернело. И мать его, и другие жены Аббада и дети его, заразившись, умерли тоже. И собрались старейшины на ароллан в растерянности, ибо предвидели великую смуту, и стали решать, как быть, и на собрание то проникли многие знатные люди и великие воины, и два дня и три ночи был спор, а когда вышли на солнце, то узнали, что вся семья Матсура погибла неведомой смертью - тела жен и детей были белы, когда их нашли. Тогда простой люд стал роптать и видеть везде болезни и смерть, а старейшины не знали, что делать, и вспомнили, что у них есть жрец.
И когда обратились к нему, вышел Бен-Шаннат из своего жилища и важно сказал, что забытые боги явились к нему в пламени жертвенных костров и гневаются они на народ кутлу, потому что не несут те другим племенам керкетов их мощь и... много чего ещё говорил. И так ловко повернул дело жрец, сказав, что лучше править кутлу неразумному, чем вероотступнику, что старейшины посадили на белую шкуру верблюда младшего сына Хишама - помешанного Кадзифа. Тогда Бен-Шаннат начал лечить страждущих и давать советы. А Ар-Зикаэли, которых осталось совсем немного, бежали из Иотанжи, ибо кто не уходил, тот рисковал жизнью. Неведомо откуда явился изгнанный десять лет назад Кучлук Аль-Кохара и принял пояс меслаха. Было много смертей и много чудес, пока все не пришли в волю Кадзифа, и жрец устами его не объявил войну всем остальным керкетам. И тогда Кадан - внук двоюродного брата Хишама, прокрался в храм и увидел там Бен-Шанната и того бродячего жреца, что увел с собой Аббада. И он услышал, как тот жрец требует награды за то, что убил вождя и принес Бен-Шаннату зелья, с помощью которых были отравлены семьи Аббада и Матсура. Они ругались, а потом Бен-Шаннат убил того человека и бросил его тело в огонь.
Пока Кадзиф сидит на белой шкуре - никто не тронет Бен-Шанната, а пока Бен-Шаннат жив - никто и близко не подойдет к Кадзифу. Всё.
Ослепительный край солнца показался из-за холмов. Альтестейн почувствовал биение времени в своём животе и ещё раз отхлебнул из котелка.
- А почему ты говоришь, что едешь с воинами умирать?
- Мы побратимы с Каданом. Когда он скрылся, его искали. Меня защитил отец с братьями, но в этом походе одного из них ужалила эфа, отец остался с семьёй, а старший уехал к раифам свататься. Ночью же, после захвата Ахеля, ко мне приходили фигуры в черном, спрашивали, куда делся мой неверный братец, я молчал, и мне приставили нож к горлу, сказав, что всю пользу я уже принес.
- Ты действительно не знаешь, что вы ищете здесь?
- Нет. После смерти брата я чувствовал тоску вот тут, - кутлу прикоснулся левой рукой к груди. - Я ждал смерти. Старшие же ничего не говорили воинам, даже у костров. В такие времена не принято спрашивать.
- Сколько вас в отряде?
- Нас выехало десять сотен, в пути присоединились раифы - и стало почти вдвое больше.
- Как вы вошли в оазис?
- Мы выпустили зверя нури в кожаном доспехе - он сломал ворота.
- Вы схватили хоть одного жителя Ахеля? Допрашивали их? Были ли караваны в оазисе, когда вы разграбили его?
- Ты спрашивал уже. Всех пленных доставили Кучлуку, их было немного. В караван-сарае были люди из Тидисты, они везли хлопок и пурпур с побережья. Больше я ничего не знаю.
Альтестейн бережно допил отвар и встал. Подошедший оруженосец Лехема молча стоял рядом в своих развевающихся одеждах.
- Ясно. Теперь мы поедем отсюда. Если поклянешься, что не сбежишь, то тебя не станут связывать.
Даиф поднял голову и посмотрел на золотящиеся верхушки барханов.
- Клянусь.
***
Нерадостная картина предстала взору Альтестейна. Лошади жалобно ржали - не всех успели напоить ночью. Туджиби сидел на плаще, брошенном на горячий песок, и бормотал сквозь зубы то ли молитвы, то ли ругательства, меняя повязку раненому стрелку из десятка Хирта. Воины, которых подняли на ноги, тревожно оглядывались, у многих тревога перерастала в ужас, а ужас вызывал ярость, как у загнанных в угол крыс. Глухие голоса повышаются до злобных криков. Все чего-то требуют, понимая, что остались одни - без проводника, без поддержки пограничников. Их сводит с ума пустыня, которая жадно скалится со всех сторон.
Кее'зал смотрел на всё это с осунувшимся лицом, подле него стояли Кутувал, Молеон и Эдрон. Франн презрительно улыбался, глядя на толпу. Верблюды ревели, чувствуя волнение людей.
- Нам надо выезжать, - сказал "варвар", подойдя к сотнику.
- Куда?
- Мы должны сбить керкетов со следа, запутать их, потому двинемся на Юг, потом сделаем крюк и вернемся к скалам.
- Посмотри на них, - кивнул на наёмников туэркинтинец. - Они хотят домой.
- Что ж, я не возражаю. Но сначала нам надо оторваться от врага.
"Тоакетс, Тоакетс, самое время тебе появиться."
- Что ты узнал у сопляка? - спросил Молеон, прищурившись. - Может, нам стоит напасть первыми?
- Их вошло в оазис две тысячи. Даже если Львы расправились с половиной отряда, то всё равно керкетов в десять раз больше чем нас.
- Слышите - мы уходим! Прекратите выть как трусливые псы! Мы уходим домой! Десятники всё вам разъяснят! Валк! Сиис! Грэм! По коням!
***
Сначала они заметили клубы пыли на горизонте. Потом стало понятно, что это керкеты, пустившиеся в погоню. Они скакали широким фронтом, оставляя свободным только путь на юг, и уйти от них на измученных лошадях не было никакой возможности. Сдаваться? Наемники знают, что делают кочевники с врагами. Лучше смерть. Опасность сблизила простых воинов и командира - все вновь поглядывают на Кее'зала, ожидая приказаний. Тот кричит:
- Сомкнуть ряды! В кольцо! В кольцо! Лучники - в середину! Копейщики - внешний ряд!
- Их что-то около четырех сотен, - приложив ладонь козырьком ко лбу, посчитал Туджиби. - Мы не прорвёмся.
Керкеты охватывали отряд справа и слева, смыкали крылья в отдалении, пока ещё не пуская в ход стрелы.
- Я поеду говорить с ними, - сказал Альтестейн, диктовавший до этого донесение воспитаннику Лехема. Тот выпустил последнюю птицу и опустил голову, будто в лицо ему заглянула смерть.
"Варвар" огляделся, увидел на Морате белую накидку, более чистую, чем у других, сорвал её, встряхнул пару раз и выехал из рядов наёмников.
- Сыграйте сигнал и ждите здесь.
Над песками резко провизжала труба, и керкеты остановились, видя, что на открытое пространство выехала одинокая фигура с белой тряпкой в руках.
Альтестейн ехал на своем рыжем и чувствовал, как беспощадная безмятежность заливает пространство. Керкеты перед ним неподвижно сидели на своих лошадях, лишь палящее солнце плясало на обнаженном оружии. Предводитель был в белой докали, белом бурнусе, белых шароварах и алой налобной повязке. Наборный пояс меслаха охватывал его стан. Тонкие черты лица застыли в неестественной маске спокойствия, будто он изо всех сил сдерживал бурю чувств. Его угольно-чёрный жеребец злобно косил глазом.
- С какими словами ты едешь к нам? - холодно спросил "варвара" на маравенхаррском военачальник кутлу, очертив границу приближения в семь шагов.
Альтестейн остановил коня.
- Мир вам, доблестные воины Юга, рожденные сильными женщинами. Я пришел говорить о союзе и покорности.
- Кто ты, чужак, прикидывающийся, что знаешь наши обычаи?
- Меня зовут Альтестейн и я говорю от имени своего отряда. Мы не хотим враждовать с народом ветра, нам нечего делить. Мы хотим уйти в Хибет-Куран или к Аль-Райшу и готовы выкупить жизни поверженных нами воинов.
- Каким образом?
- Среди нас есть пленный - мы возвратим его вам. Мы готовы служить вам пять лет, пока семьи погибших не признают, что отряд принес пользу в ваших войнах с врагами.
- Ты торгуешься как на базаре, презренный, даже зная, что на кону ваши жизни. По нашим обычаям убийца принадлежит роду убитого всецело, и только им решать, какое наказание он несет. Брать на себя защиту чужаков в таком случае - это опозорить своё имя, как ты мог забыть об этом? Может, потому, что ваше ремесло - подлый грабёж ночью, насилие над женщинами и детьми, пока мужчин нет дома? Много ли пользы от таких как ты, скажи мне? Ваши слова легки, как пух грифа, и смердят так же. Кто-то из этих ничтожных хулагидов, тщась спасти свою жалкую жизнь, признал, что их вели гирдманы, а главный у них и вовсе говорит с духами через какое-то там кольцо.
- Я прошу верить мне, - сказал Альтестейн, чувствуя биение крови в висках. Он спрыгнул с коня и встал на одно колено. - Я клянусь, что не враждовать мы пришли с керкетами, а выяснить, что случилось в Ахеле и оставить там новый гарнизон. Львы вступили в битву без приказа - их сахеби за это лишился головы. Оставшиеся восемь Львов пленены нами, и мы готовы выдать их. Нас слишком мало, чтобы воевать, вы же видите.
- Прочь, - брезгливо сказал Кучлук. - Верить тебе - всё равно что пытаться просеять песок этого эрга меж пальцев. Тех из вас, кто останется жив, мы отвезем в ставку и предадим нашим богам. Можешь передать своему главному, что никакое колдовство его не спасет.
"Варвар" покачал головой и вскочил на коня.
- Было время, когда я гордился днями, проведенными в шатре Хишама, - сказал он на диалекте кутлу. - Его мудрость не знала границ. Знайте же, что вы затеяли это, и пролитая вами кровь падет на ваши же головы. Птица улетела. Позор, обладая силой, унижать слабого, когда он просит о снисхождении. Ты скажешь, что мы белокожие нелюди, и на нас этот закон не распространяется. Десятки матерей расцарапают себе лица и обреют головы, потому что их дети не вернутся домой по решению твоему.
- Ты слишком много говоришь, гирдман! - крикнул один из керкетов по правую руку от Кучлука. - Я сам отволоку тебя на веревке к Пяти столбам, и посмотрим, какие песни ты там запоешь.
- Приходи. Приходи за мной туда, - Альтестейн рукой показал на строй наёмников. - Я буду ждать.
И он поехал назад, чувствуя, как холодеет в груди.
***
Керкеты налетели буйным смерчем со всех сторон, выпустив перед собой тучу стрел. Наёмники подпустили их поближе, стреляя в упор, а потом коротким броском в центр смешали их ряды. Смертный хрип стоял над местом схватки. Ломались пики, неустанно махали кривые сабли, пластая полуденный воздух, визжали горячие кони. В давке битвы, казалось, забудут сейчас, кто чужой, а кто свой, и вот-вот керкет пронзит керкета, а покрытый кровью саллиец зарубит ниппилара. Молеон черной глыбой ворочался впереди, собирая жатву, рядом крушил черепа своим молотом эшебец, несмотря на кровь, льющуюся из-под повязки. "Дарующие забвение - назовут вас." - отстранённо подумал Альтестейн, уже потерявший шлем, и пропустивший по телу два шальных удара вскользь. Маленький круглый щит на левой руке был разбит булавой и "варвар" бросил его прямо в лицо надвигающемуся новому противнику. Они съехались, стукнувшись коленями, Альтестейн, изогнувшись, перехватил занесенную руку с саблей и рубанул раз, второй, поперек смуглого лица. Кто-то попытался запрыгнуть на рыжего сзади, но обученный конь взбрыкнул, и развернувшийся "варвар" ударом меча поверг керкета под копыта. Внезапно кочевники оторвались от наемников и закружили вокруг них на почтительном расстоянии, перекликаясь.
Наёмники, кто пеший, укрылись за валом мертвых тел. Конные стояли на месте, пытаясь перетянуть раны на скорую руку. Альтестейн начал считать оставшихся и сбился. Что-то около пяти десятков. Вторая атака будет последней.
- Не доживём мы до седых бород, Кее'зал, - пробормотал "варвар", утираясь.
Потом спрыгнул с коня и подобрал свой шлем, а заодно вывернул саблю из окостеневших пальцев керкета, мертво скалившегося в небеса.
- Что ж ты такого им сказал, Альтестейн, что они так нас невзлюбили, - хрипло рассмеялся Эдрон у него за спиной.
- Попросил предоставить нам всех девственниц кутлу.
- Обииделись коневоды. Пожалели нам своих дикарок.
- Едут!
"Странно, может, это последние мгновения моей жизни, а я совсем ничего не могу вспомнить."
Керкеты скакали, выпуская стрелы одну за другой. Они спешили почти всех наёмников, рыжий Альтестейна, жалобно заржав, опустился на колени и посмотрел на него влажным глазом, полным муки. "Будь ты проклят, Мефестуфис, - с ненавистью подумал "варвар", вскрывая жеребцу яремную вену. - Будь ты проклят, ты и твоё черное семя."
Он укрылся за трупом коня и приготовил клинки. Дыхание текло через него широким потоком, и ничто не могло прекратить это. Альтестейн видел только серые силуэты, колеблемые светом, и стоило рассечь тенета, как пространства под солнцем становилось больше. Он очнулся только когда неудачно пущенная стрела опять сбила шлем с его головы. Смуглые лица, коричневые накидки, руки, творящие недоброе. "Варвар" обрубил пару наконечников копий, распорол кому-то бок мечом, потом его плечи захлестнула петля и опрокинула навзничь, Альтестейн отчего-то подумал: "Даифа обязательно зарежут", и двое упали ему на спину, выкручивая руки.
Подъехал тот, кто похвалялся отволочь "варвара" на веревке к пяти столбам - узкие глаза, узкое лицо, выпирающие скулы. Спросил:
- Помнишь меня?
- Что толку помнить будущий труп? - вяло пробормотал Альтестейн.
- А? - не понял керкет. - Что ты там бормочешь? Говори по-нашему, пес!
- Где ж ты был? - на языке кутлу ответил "варвар". - Боялся, что я отрублю у твоей кобылы хвост?
Воин хищно усмехнулся, махнул плетью и оказался совсем близко. Склонился в седле, поигрывая плетью, и сорванным голосом прошипел:
- Думаешь, я навлеку на себя гнев меслаха, зарубив одного из вшивых падальщиков?
Альтестейн повел плечами.
- Не знаю, трусишка.
Кутлу вскинулся, перетянул "варвара" плеткой по голове и был остановлен грозным окриком.
- Это добыча храма теперь! - и уже тише говорил кто-то за спиной "варвара": - Всех живых увести! В дороге не трогать. Отвезем их к Бен-Шаннату, он покажет кутлу как умирают неверные. Обыскать мертвых, найти пленных Львов и привести для допроса.
Альтестейну связали руки перед собой и вскинули, как куль, поперек седла. По дороге "варвар" пытался рассмотреть, кто остался в живых, но, вися лицом вниз, увидел немногое. Зато услышал, как пронзительно перекликаются грифы, почуявшие запах смерти.
***
Они вернулись в Ахель под вечер. Оазис был тих, над домами витал слабый запах дыма, чернели обглоданные огнем развалины, пахло смертью.
Альтестейна и остальных пленников бросили в местную темницу, сложенную из саманных блоков, обмазанных известковым раствором, с единственным узким окном, в которое едва ли можно было просунуть руку, под самой крышей.
"Варвара" втолкнули последним, сняв веревки с распухших кистей, и он стал озираться в полутьме.
- Ба, - сказал откуда-то справа Кее'зал, - Альтестейн тоже здесь.
- Сколько нас? - спросил "варвар", разминая запястья и пальцы.
- Приглядись, - посоветовал кто-то.
Глаза Альтестейна постепенно привыкли к скудному освещению и он стал узнавать шевелящиеся у стен фигуры. Туджиби, Кее'зал, Молеон жив (интересно, кто свалил могучего франна?) Грэм... антаксатец из десятка Эдрона, эдшиец, с которым они входили в храм, ещё один пиуррин... всего шестнадцать человек. Почти все были ранены.
- А Львов, значит, нет. - задумчиво сказал он.
- Что, хулагида можно взять в плен, а мы на заклание предназначены? - догадался сотник.
- Раньше решали воины, - ответил Альтестейн. - Теперь, может, всё изменилось.
- Что всё изменилось?
- Мир меняется, Кее'зал... а мы того не замечаем, уповая на старые традиции.
- Его ударили по голове, наверное, - сказал антаксатец. - Пусть проспится.
"Варвар" и вправду сел, скрестив ноги, у стены, справа от двери, поводил ладонью в пыли и закрыл глаза.
Наёмники негромко переговаривались между собой, поражение и страх перед неизвестным возродили давние суеверия и небылицы. Они не желали слушать десятников или туэркинтинца, лишь эдшиец с благоговением смотрел на неподвижную фигуру "варвара", потому что считал, что, зайдя под древние своды по приказу Альтестейна, он тоже попал под защиту богов пустыни и потому выжил в бою.
День угасал, за толстыми стенами тюрьмы было слышно, как керкеты разводят большой костер на главной площади, чтобы отпраздновать свою очередную победу. Они пели гортанными голосами и играли на цимбалах и тиркахах, которые нашли в оазисе. Ветер доносил рев верблюдов в загоне и плеск воды в бадьях, с которыми мимо тюрьмы шли невольники, чтобы напоить их и лошадей. Альтестейн и сам не заметил, как погрузился в тяжелый сон.