Он бежал навстречу отцу, по девчачьи раскинув руки, видя только фигуру в нагруднике из потемневшего серебра, плаще и кожаных штанах, заправленных в сапоги. За штаны он крепко ухватился, когда, задыхаясь, достиг этого большого, родного, своего - стоял дрожа, рассматривая сапоги с отворотами, и чувствовал, как сильные ладони отрывают его от земли, чтобы поднести к смеющемуся лицу.
Взметнувшееся небо потемнело, и Альтестейн оказался на каменистом берегу по колено в клубящемся тумане и смотрел на прибой. Туман клубился и прибывал. Он не удивился, услышав голос за своей спиной.
- Ты подал мне весть. Я пришел.
- Да, я хотел сказать тебе, что не узнал ничего. Близится время бурь.
- Ищи, - скрипуче ответил пришедший. - Помни, ты жив только благодаря мне.
Туман поднялся выше пояса, и когда "варвар" обернулся, он увидел только размытый удаляющийся силуэт.
Громко кричали голодные чайки. Они требовали мертвецов, которым можно было сесть на беззащитное лицо и выклевать глаза. "Я стремился привести его к Генабуну, но это не Фринния."
- Тоакетс! Тоакетс из Уатталы! - "варвар" без нужды побежал по берегу по грудь в тумане. - Тоакетс!
Волна захлестнула его колени, он оступился и чуть не упал. "Кто-то водит меня. Ты водишь меня. Что ж."
Альтестейн присел на корточки, посмотрел себе под ноги и увидел старавшуюся затеряться между булыжниками крошку янтаря. "Варвар" схватил её, прежде чем набежала новая волна. Весь мокрый, он встал и закричал во всю силу лёгких, чувствуя, как туман оседает в горле.
- Тоакетс из Уатталы! Я принимаю твое предложение! Услышь, приди - вот моя весть! - и широко размахнувшись, бросил янтарь в море.
Неведомая мелодия заиграла где-то на пределе слышимости, и переплетались в ней шелест лиан с ревом тигра, звонкие гонги и легчайшая поступь дев луны.
***
Альтестейн проснулся оттого, что эдшиец, склонившись над ним, вытирал ему лицо от пыли своими руками.
- Господин, ты плохо спал, господин, ты стонал во сне.
- Что, Альтестайн, завел себе раба? - прогудел Молеон из своего угла. Утренний свет наискось падал на стену над его головой. - Даже темница тебя не исправит.
Эдшиец оглянулся на франна, скрывавшегося в тени, потом отодвинулся от Альтестейна.
- Он не раб мне, - встав, "варвар" потянулся. - Тебе померещилось.
- Да что ты? Ты ж вертишь всеми исподтишка. Приехал к нам, а за спиной у тебя сорок слуг-язычников, сидишь в плену, а курчавый тебе ноги вылизывает.
Грэм и второй пиуррин с рассеченным лицом поднялись на ноги при этих словах.
- Ты ищешь ссоры? - спросил Альтестейн, бросив взгляд на них и на Кее'зала. Туэркинтинец сидел рядом с Кутувалом, который, похоже, бредил.
- Я хочу знать, что с нами будет, и что ты понесешь такую же кару, как и мы, а не выкрутишься, наплетя им с три короба на родном языке, - рыкнул Молеон. - Нам надо было оставаться и держать их в ущелье до утра, а утром договариваться, пока они видят кучу трупов своих!
- Я ответил тебе тогда, отвечу и сейчас: они бы просто перестреляли нас с рассветом, забравшись на утёсы. А про то, что с нами будет, все уже слышали - нас ждёт смерть у Пяти столбов. И керкетам не важно, знаю ли я их язык или нет.
- Да покроются их рожи гнойными язвами! - заорал франн во всё горло. - Я воин, а не пёс, и хочу умереть в честном поединке! Я убил двести сорок шесть человек, участвовал в битве при Вирборо, сражался на Красных Полях и при Мариевендере! Я не боюсь смерти, пожри вас Декорх! Кто рискнет бросить мне вызов, шелудивые шакалы, будьте вы прокляты?!
Снаружи только засмеялись. Франн вскочил и бросился к двери, расталкивая наёмников, под ввалившимися глазами у него чернели круги - следствие сильного удара по голове.
- Да ослепнут ваши глаза, неверные твари! ...
Когда кочевникам надоело слушать его вопли, они крикнули на ломаном маравенхаррском:
- Будет крик, нет пищи!
Это немного оживило наемников. Молеон обессилено оперся о дверь.
- Ничего вы не стоите, малодушные трусы. Ничего. Выпустят вам кишки, как баранам.
- Да кто ты теперь, трухлявый пень, что указываешь мне? Ты вел нас к гибели с самого Асция, ни одного правильного поступка, седой, выживший из ума старый хрен! Надо было зарезать тебя ещё тогда, в холмах, как предлагал Морат. Вместо этого мы доверились тебе и в компании с мерзкими язычниками, которых у нас во Франии сжигают на кострах, оказались здесь, в пустыне!
- А ты носил шпоры, да? - спросил Молеона Грэм. - Там, у себя. Получил их за то, что вторгался в наши селения и убивал мой народ.
- Именно это я и делал, вонючий отступник, не видящий свет истинный...
Два пиуррина бросились на франна, как волки. Низкорослые и коренастые, они всё же сумели повалить его, и один пытался выкрутить Молеону руку, а второй, вцепившись в горло, изо всей силы бил франна головой об пол. Все трое хрипели, Молеон свободной рукой молотил Грэма по лицу стараясь попасть в висок.
Дверь с треском отворилась и влетевшая внутрь стрела поразила Грэма прямо между лопаток. Он застыл, рассматривая наконечник, торчащий из груди, и Молеон спихнул его с себя. Второй пиуррин проворно отполз в тень стены.
- Соб-бака арагнашская, - с трудом выговорил франн и сплюнул тягучей слюной. - Ублюдок...
- Если будет драка ещё, каждый второй - смерть! - с яростью выкрикнул страж. - Медленно будем убивать!
Альтестейн покивал головой, словно встретил старого знакомого. В наступившей тишине керкет подошел к трупу, рывком выдернул стрелу и вышел, хлопнув дверью.
- Ну что? - спросил "варвар". - Непонятливые есть или ещё повторить?
Молеон встал, пошатываясь. Потрогал затылок и посмотрел на свою окровавленную ладонь.
- Ты говорил, что мы чужие им, и потому должны держаться вместе. Но я понял ещё: мы чужие между собой тоже.
- Тогда молись, ибо тебе не на кого больше надеяться, - угрюмо ответил Альтестейн.
***
Еды дали немного: горсть сушеных фиников, черствая лепешка, да два небольших меха с водой. Пили поочередно.
- Керкетам что, действительно не нужны рабы? - подал голос хируанин с плато Дзухар.
Альтестейн нехотя ответил:
- Кутлу собрались вести большую войну со всеми остальными племенами. В такую пору избавляются от тех, кто может служить обузой или угрозой. Скорее всего, они оставили всех своих стариков и поменяли ставку, а так же перебили взрослых рабов, за исключением женщин и некоторых детей.
- Дикари, - пробормотал кто-то по-мохаристански.
К вечеру выяснилось, что Кутувал сошел с ума - туэркинтинец смеялся, распевал песни и разговаривал с мертвым братом и матерью. Во всяком случае, так сказал Кее'зал.
***
Сколько себя помнил Альтестейн, столько при нем был браслет из темного металла с вязью слов на нуанретском. Его нашли вместе с ним. Так, по крайней мере, говорил старый Витар, а уж он-то и хозяина цирка видывал младенцем.
"Мы тогда катили по северу Ниппилара - были за Тилорком и направлялись к границе с Индэльгеймом, хотели аж до Эвранда добраться и вот заночевали в каком-то занюханном городишке на главной площади - мэр разрешил. Остановились, значит, и вовремя - к тому времени дождь уж второй день подряд шпарил, лошади и мулы выдохлись, да и людишки-то поотсырели, хе-хе, так что это пристанище нам за благо большое было - ей-ей. Разложились мы, дали одно бесплатное представление, за доброту мэрскую, значит, и в благодарность местным жителям, и одно платное - на следующий день, где чего поинтереснее показали, купили припасов и стали думать дальше - что да как. Осень ведь поздняя на дворе, того и гляди - снег выпадет. И вот Ферт собрал всех, кто право голоса имел, у себя в фургоне потолковать, а тебя в это самое время в крайнюю телегу и пихнули под тент. Лорма с ведром шла от колодца, ну и услышала, как собаки лают, и плачет кто-то. Был ты в чистые тряпки завернут, и в них же браслет - он тебе большеват тогда был, хе-хе, всего можно было в отверстие протолкнуть. Ну, Лорма и отнесла тебя на собрание, раз уж все там сидят, вот, мол, решайте, как быть с тем, что нам досталось не трудом тяжким, а так, в подарочек. Ветер воет, говорю я тебе, листья мокрые обрывает и шлёпают они по пологу фургона нашего, дождик мелкий сечет, и мы на тебя смотрим. Цирковые - народ скрытный, сам же знаешь, нам абы чего доверять нельзя. Ну вот и были некоторые за то, чтобы тебя местным подбросить - вернуть, так сказать, лишний рот - нам такого добра не надо, свово хватает. Но Ферт смотрел на тряпки твои, на тебя и на браслет, на буквы эти на нем выгравированные, и он хоть и неграмотный, а кое-чего смекнул. Или прельстился наградой, хе-хе, которой нет как нет, да, малыш? Так ты и стал одним из нас, хлеб свой ешь не даром, а в Нуанрет мы, если Единообразный милосерден будет, ещё попадем. Докатимся как-нибудь."
Витар умер лютой зимой в Ангмассалике, когда Альтестейну было семь.
Ферт, превратившийся за это время из справедливого, подтянутого и благодушного хозяина в располневшего пьяницу с дурным характером отделал мальчишку до кровавых синяков, когда тот заикнулся о том, что весной надо двигаться в Эвранд и дальше, на Север.
- Ты у нас тут кто? Герцога-короля сын, что ли? Щенок, белая рвань, будешь делать, что я скажу или околеешь под забором! Знай свой канат и булавы, сукин ты сын.
Ферт умер от белой горячки, когда Альтестейну было одиннадцать, а перед смертью страшно кричал, что его обманули, метался в своём фургоне и никого к себе не подпускал. Под утро он утих и только жалобно стонал, и тогда мальчишка, решившись, скользнул под полог и встретился с хозяином глазами.
- А, это ты, - сиплым шепотом сказал Ферт. Он поманил к себе мальчишку истощенной рукой. Альтестейн, как завороженный, приблизился.
- Слушай, - бескровными губами лихорадочно заговорил Ферт. - Это тебе наука - никогда не доверяй знакам. Никогда. Я тебя взял, чтобы продать, чтобы ты принес мне барыш - увидел твой браслет и взял тебя, потому что не могли простого младенца вот так вот нам оставить, мы должны были увезти тебя, спрятать, и я повернул наши пути, мы зимовали тогда в Ар-Тахасе, - о, золотое время! - хотя я всем встречным-поперечным на границе говорил, что мы едем в Гаурдан, представь себе, как я рисковал из-за тебя. Я тебя спас и браслет сберег, они должны были прийти ночью, так же бесшумно, понимаешь, ни одна живая душа бы не услышала, как не почуяли наши псы, когда тебя подбросили - только когда ушли... И они должны были дать мне награду - я, верно, сберег тебя от страшной участи и назвал тебя так же, как называют на Севере, чтобы сразу отличить, а теперь прошло время, и ничего уже не изменишь, и никому ты не нужен, и я чую горбатую за левым плечом, но ты - ты! - хозяин до боли сжал плечо мальчика, и Альтестейн, скорчившись, упал на колени. - Ты зачем пришел ко мне в мой смертный час? Все оставили меня, испугались, думают, я нечист - духи овладели мной. А я одинокий, отчаявшийся человек, веривший в приметы. А ты не верь. Зачем ты пришел, что хочешь сказать?
- Я хотел взять браслет.
- Ах, браслет, - Ферт откинулся на грязные подушки. - Браслет. Поищи там, - дрожащая рука показала на сундук, окованный медью. - Крышка открыта, не бойся, поднимай со стороны стены, там нет замка и нет ловушек, я все обезвредил когда искал... что же я искал?...
Альтестейн, со страхом косясь на бредящего хозяина, мечущегося в своей постели, осторожно откинул крышку и увидел, что сундук почти пуст. Там лежали какие-то куски пергамента - скорее всего охранные грамоты и подорожные, несколько серебряных кубков, кипа шелка и маленький ларец. Мальчик вытащил ларец, потом взял свечу со столика и пошарил по дну сундука. Браслет он нащупал сразу же, вытащил его и поднес к глазам.
В это время Ферт захрипел и страшным голосом закричал:
- Прочь! Подите прочь от меня, я всё сделал! Чего вы хотите, грязные твари! Прочь! Прооочь!
Альтестейн бросил свечу и она погасла. С колотящимся от ужаса сердцем мальчишка выскользнул из фургона и в сером рассвете прокрался на своё место, к лошадям.
***
На следующее утро к ним заглянул "узколицый", чтобы проверить насколько серьёзны раны наёмников. Он нашел взглядом Альтестейна, ласково осклабился. Пообещал:
- Скоро поедем.
И ушел, не обратив внимания на бессвязно бормотавшего Кутувала.
Через два дня, когда труп Грэма уже начал гнить и всё, казалось, провоняло его запахом, керкеты подожгли городок с четырех концов, вывели пленных и привязав их к верблюдам ("Наши, обозные." - прошептал эдшиец), ушли из оазиса.