Альтестейну снились каменные города, затерянные в густых лесах Нуанрета, рыцари в блестящих доспехах, тонущие у брода под дождем стрел, и рокочущие водопады Энеш Лоак на юге Ильсеммира. Проснулся он от того, что в лицо ему кинули горсть горячей ещё золы от костра и сопроводили тычком копья.
Ветер дул теперь постоянно: днем и ночью, то усиливаясь, то ослабевая. Он нес собой тончайшую пыль, которая по прошествии времени вызывала бешенство у мулов и верблюдов, и потому их головы тоже были обмотаны тряпками, как и у людей. Пленные укрывали лица рваниной. Ветер ежечасно изменял облик пустыни. После битвы шли ночами, ориентируясь по звездам. Делали короткие переходы днем, когда знали - близко колодцы, доверяя чутью животных, наблюдая за полётом птиц. Многие керкеты держали маленькие камешки во рту или пучки сухой травы. Через неделю пути на юго-восток остановились на большую стоянку у трех больших старых колодцев, вырытых в незапамятные времена и способных напоить караван в пять тысяч верблюдов. Наемников и других пленных заставили черпать воду и поить животных, следя за тем, чтобы сами они не могли напиться, и поторапливая их древками копий. Когда работа подходила к концу, у колодцев появился Кучлук и заметил Альтестейна.
- Ты жив ещё. Что ж. Харамар, приведите его в мой шатер после ужина, я хочу с ним поговорить.
Начальник стражи, приставленной к наёмникам, сдержанно кивнул. Он был воин старой закалки и не стал складывать руки на поясе, склоняясь ниже, чем могут позволить себе вольные. Кучлук заметил это и глаза его недобро блеснули. Ещё раз обойдя колодцы, проверив упряжь и осмотрев некоторых верблюдов он удалился со своей охраной, так ничего и не сказав.
Альтестейн, прищурившись, смотрел, как размещается на ночлег керкетский лагерь, как разъезжаются дозорные, вьючные верблюды, освобожденные от тюков с добычей, ложатся, согнув ноги, и погонщики устраиваются рядом с ними. Как начинают разводить костры для приготовления пищи. Из созерцательности его вывел укол лезвием копья в бок. Харамар жестами показывал "варвару", что тому следует попить и умыться. "Дабы запахом своим не осквернить присутствующих." - усмехнулся Альтестейн. Он с наслаждением приник к кожаному ведру. Потом их снова отвели в самую середину лагеря и усадили на песок, связав руки спереди. "Скоро дни станут холодными, а ночи ледяными, - подумал "варвар", машинально грызя лепешку. - Грядет месяц аль-оа, вызывающий безумие, пробуждающий гэлов."
За эту неделю он спал всего лишь три раза, чаще лежал, смотря в глубокое беззвездное небо. Черная бездна, поглотившая луну, простирала свои крылья над миром, и странные видения тревожили душу Альтестейна. Прошлая жизнь искажалась, и он никак не мог уравнять её. "Где же я оступился? В чем поддался соблазну?" "Варвар" скрупулезно разбирал свои поступки, растирая руками предплечья. Ему вспоминались и южная Франия, и Икаония, и Халлундия, и Джамархия. Дешт-и-Науф дышала ему в лицо горькой полынью, свинцовые валы Ледяного моря вновь обрушивались на нос снеккара. Первый учитель, от которого он в гордыне своей отказался, сидел со своим посохом на главной площади Гханазви и добродушная усмешка прорезала его морщинистое лицо.
"Я виноват перед тобой, - склоняя голову, прошептал Альтестейн. - Я забываю твои слова. И силы, полученные от тебя, не всегда употреблял во благо." Служитель Ринда качал головой так же, как будто "варвар" был тем же самым пятнадцатилетним несмышленышем. "Не ты первый, не ты последний. Кости этого мира способны выдержать глупость ещё столь многих... Безверие только чуждо им. Гнев меняет мир..."
Альтестейн снова шел, омываемый теплым воздухом Рилфейского моря, звеня медью и серебром в кошельке. Ему было пятнадцать зим и он, совершив два рейса по побережью Икаонии, сошел с корабля в её столице, привольно раскинувшейся по берегам широкой бухты с тремя искусственными островами. За плечами у него была котомка с нехитрым скарбом, за поясом короткий саллийский меч, на ногах крепкие сандалии. Он умел жонглировать, метать ножи, ходить по проволоке, был гибок, строен и ловок, как и любой акробат. Детство в цирке маячило позади серым пятном.
Как и любой большой город, Айслак таил в себе много соблазнов, но Альтестейн за свою короткую жизнь успел много где побывать, и облапошить его было не так легко. Он шел по улицам, принюхиваясь к запахам и прислушиваясь к наполовину понятному уже быстрому говору икаонцев. Зазывалы и уличные торговцы пытались взять его под руку, но он уворачивался, твёрдо зная, что заночует в таверне близ торгового порта, где останавливаются приезжие из других стран. Она была даже сделана по саллийскому образцу и там можно было не бояться ненароком нарушить какой-нибудь местный обычай.
Выйдя на огромную площадь, юноша огляделся. Он ожидал увидеть очередной рынок, но лавки ютились только по краям, а в самом центре площади разгуливала, спорила и обменивалась новостями толпа праздных жителей Айслака. Были здесь богатые и бедные, икаонцы и люди с окраин, и вовсе чужеземцы из дальних краев. Пестрые одежды и гвалт поначалу смутили Альтестейна, но потом он увидел торговца лепешками, что в торбе разносил свой горячий товар, и стал протискиваться вслед за ним.
Альтестейн догнал торговца и остановил, положив руку на плечо. Жестами договорившись о цене, он купил пару лепешек с сыром и одну с творогом - так было дешевле и сытнее. В самой середине площади на мангале готовили шашлык и каждый желающий мог получить порцию. Рядом юноша углядел водоноса и виночерпия и неторопливо побрел к ним, откусывая от лепешки. Он шел, проталкиваясь между группой чернобородых магерландцев, которые стояли, засунув большие пальцы рук за свои широкие пояса, огибая настороженно оглядывающихся горцев с Хэгвея, прислушиваясь к округлому говору завитых и напомаженных икаонцев.
Когда он осушил свою кружку с прохладным напитком, кто-то взял его под руку. Обернувшись, Альтестейн увидел щегольски одетого молодого человека. Его тонкий плащ был выткан золотом по краям, а на двух перстнях, украшающих пальцы правой и левой руки, блестели рубины. Штаны и хитон были из чистого тисаэского шелка, сандалии пахли сандаловым деревом.
- Ты понимаешь по-нашему? - протяжно спросил Альтестейна щеголь, позванивая браслетами на левой руке.
Тот покачал головой и освободил руку.
- Проклятие всем лемореям, - буркнул икаонец, тщетно пытаясь продолжить разговор. - Погоди! Ты хочешь пить? Вино? - я угощу тебя! Эй, Кадамис!
Альтестейн не оборачиваясь, пошел прочь.
- Да стой же ты! - в спину выкрикивал щеголь, несмотря на откровенные смешки окружающих. - Куда пошел, грязный варвар! Мне надо только поговорить с тобой! Только поговорить!
- Не все хотят дружить с нашим Банисом, - ехидно сказал кто-то. - Есть и несговорчивые.
Щеголь метнул в толпу яростный взгляд и пошел прочь, одергивая плащ.
Альтестейн был уже у противоположного конца площади и стоял перед лавкой, торгующей ножами, как к нему вновь обратились. На сей раз это был крепкий на вид старик в коричневых одеждах с посохом, вровень своему росту.
- Что ты ищешь в столице? - спросил он Альтестейна по-саллийски.
Юноша вновь сделал попытку прикинуться непонимающим и пожал плечами.
- Я видел, как ты избежал приставаний там, - старик махнул рукой в сторону мангала. - Ты осторожен и знаешь как себя вести. Я не причиню тебе вред, - он улыбнулся в усы. - Я просто любопытен.
- Я хочу немного отдохнуть от моря, - буркнул на саллийском Альтестейн. - Пережду сезон бурь и вернусь.
- Что ж, правильная мысль. Приятно наблюдать за столь здравомыслящим юношей, - Альтестейн никогда не думал, что можно одним прищуром глаз выразить столько добродушия. - Ты моряк, насколько я понял. Остановился где-нибудь в порту?
- А ты кто такой? - подозрительно осведомился юноша. - Что тебе до меня?
- Нет-нет, я ничего не выпытываю, поверь мне. Просто мне показалось, что ты ищешь укрытия.
- Я? - изумился Альтестейн. - От чего?
- От кого, странный юноша, от кого. Кто-то стоит у тебя там, за спиной. Но он пока далеко.
- Мне пора, - вздрогнув, сказал Альтестейн.
- Не торопись так. Может, я сумею тебе помочь?
- Я тебя не знаю и не нуждаюсь в твоей помощи, - отрывисто бросил юноша
через плечо. - Оставь меня.
Он вновь пересек площадь и направился к порту. В груди неприятно ныло. "Да что же это - всё у меня на лбу написано, что ли? Сглазит меня проклятый колдун! Может, надо было его убить? Да, прямо посреди площади - очень хорошо!"
Запах рыбных отбросов особенно неприятно ударил в нос, юноша моргнул и понял, что идет в незнакомом месте. Он украдкой осмотрелся - высокие каменные дома со сплошными стенами и небольшими окошками-бойницами на высоте примерно третьего этажа, неглубокая сточная канава, узкие проходы во дворы. Было необычно тихо в этом месте, распаренный воздух густо висел перед лицом - Альтестейну показалось, что он присутствует при зарождении какого-то южного тумана. И тут юноша услышал глухие шаги - неспешные, полные силы и уверенности. Невозможно было понять, с какой стороны они доносятся, и юноша почувствовал озноб в затылке. Казалось, кто-то идет на него прямо из стен. Альтестейн развернулся и побежал обратно, придерживая левой рукой меч у пояса. В который раз он пожалел, что не стащил у пьяного Джебара его пару метательных ножей, с ними он бы чувствовал себя гораздо увереннее, чем с мечом, которого совсем не знал.
Выскочив на какой-то перекресток, юноша увернулся от всадника на лошади, нырнул под неспешно плывущий на плечах невольников паланкин и бросился в ближайший проулок, отчетливо понимая, что теперь окончательно потерял направление.
Кончилось тем, что к вечеру он выбрел к городской стене и пошел вдоль неё на север, постоянно оглядываясь.
Впереди, высоко над черной водой горели фонари на мачтах кораблей и далекой яркой точкой виделось пламя маяка, охранявшего вход в бухту.
Мимо Альтестейна постоянно проскальзывали какие-то приземистые, сухощавые личности. В неверном свете факелов юноше стало казаться, что это какой-то подземный народ выполз из своих нор, чтобы ночью танцевать у моря.
Улица, на которой стояла таверна была забита шумным народом - моряки и путники с разных концов земли праздновали окончание длительной качки и благополучное прибытие в столицу Икаонии. Альтестейн неслышной тенью проскользнул на второй этаж и с удовольствием растянулся на набитом соломой тюфяке, заложив руки за голову. Возбуждение схлынуло и он почувствовал огромную усталость, будто целые сутки в одиночку ворочал длинное весло второго яруса на галере. Есть не хотелось. Юноша нашарил рукой кувшин в изголовье и с удовольствием выпил воды, сдобренной лимонным соком. За закрытыми ставнями он слышал шум музыки, которая переместилась из центрального зала прямо на улицу. Кто-то с грохотом танцевал на ступенях, выкрикивая нечто бессвязное. Глаза у Альтестейна закрылись сами собой.
Цирк направлялся из Герафа к озеру Импир, куда летом частенько выезжал королевский двор, а значит, можно было прилично заработать, не обременяя себя ценами и законами Наннона. Регольм уже второй раз поступал так, предпочитая этот маршрут устоявшемуся уже пути в Индэльгейм или Гейцмунд. "Хватит с нас и Юга, - говаривал новый владелец цирка после смерти Ферта. - зачем мотаться туда-сюда по всему континенту. Нас прокормят Ремий, Эольс, Саллий и Франия. Будь я проклят, если когда-либо заеду севернее Ферры."
Пребывание в Герафе было неудачным - находящийся в центре отвоеванного Альбатаса город контролировал неспокойные территории и по сути своей не был склонен к развлечениям. Весной произошло два не особо удачных похода против арагнашцев, в результате чего гарнизон вынуждены были усилить, и местные жители стекались из окрестных сел и долин, ожидая мести язычников.
Разузнав все эти новости, Регольм сделал правильный вывод о том, что, скорее всего, в городе потребуется личное присутствие короля, а двор в это время будет пребывать у самого красивого озера Франии, от которого уже рукой было подать до Архаозии.
И потому цирк присоединился к обозу, доставляющему пустые бочки, олово и оленьи шкуры к владениям графа Люса, несмотря на предупреждение капитана городской стражи, что на дорогах уже неспокойно. Были на то у Регольма ещё причины. Три дня назад, когда цирковые на арене разминались перед выступлением, в тени у стены неведомо как оказался высокий незнакомец в черном плаще. Регольм к вящей своей досаде заметил его только тогда, когда он уже выходил, откинув полог, чем, собственно, себя и выдал. Кроме Регольма его заметил конюх, но посчитал что у незнакомца есть какое-то дело к хозяину и ни о чем спрашивать того не стал.
А поздно вечером, когда Регольм сидел в трактире на Оружейной и пил горячее вино с корицей, обдумывая, насколько удачным будет следующее выступление, к нему за столик подсели двое. Первый, севший напротив, был среднего роста, одет в чистый дублет, облегающие ноги штаны, гладко выбрит, на голове у него щеголевато сидел берет с фазаньим пером, руки в перчатках из тонкой кожи покручивали прутик. На поясе у него висели дорогой кинжал и расшитый серебром кошель. Второй был высок, закутан в плащ, лицо его скрывал капюшон, а на руках он имел латные перчатки. Регольм нутром почувствовал угрозу, исходящую от них и огляделся по сторонам. Вид военных, распивающих свои напитки, и повседневная работа трактира придали ему уверенности.
- Что вам угодно, господа?
- Ты новый хозяин цирка, мы знаем, - сказал тот, что был в берете. - У нас были дела с Фертом в Ниппиларе, но ты третий год не появляешься в наших краях. Пришлось поискать тебя.
- Я выплатил все долги, - немного повысил голос Регольм. Он подумал, что можно не опасаться чужаков в таком месте.
- Не о долгах речь, - спокойно сказал незнакомец и посмотрел Регольму прямо в глаза.
Повисло молчание. Регольм потупился и предпочел молча хлебнуть своё вино. Сейчас оно показалось ему горьким и тёмным как кровь.
- У нас к тебе предложение. Мой друг видел вчера, как тренируются твои жонглеры и акробаты. Мы бы взяли пару детей. Русоволосого и девочку. Пацану есть пятнадцать?
Регольм вздрогнул. Что-то липкое вкрадчиво потекло внутри горла.
- На что они вам? - неестественным голосом спросил он.
- Какое твое дело? Мы платим не за то, чтобы ты задавал вопросы.
- Бог запрещает...
- Что тебе бог в этом деле? Смотри, - человек в берете бросил на стол свой кошель с заранее развязанной горловиной и там засияло чистое золото. - Вы иногда берете сирот и детей с улицы, есть у тебя сейчас такие? Отдай нам кого-нибудь вместо девочки, если она имеет родителей, а парню соври, что отпускаешь его. Уж больно он ловок и не похож на вас, чернявых.
Регольм не понял намёка. В голове его глухо стучало "и воспретил Единообразный чинить беды близкому своему, паще ты заботишься о них, а потом продаешь - будь ты проклят во веки веков..." Воздух теснился в груди. Вся таверна в неверном блеске свечей была полна хохочущих рыл.
Регольм хотел встать, чтобы крикнуть во весь голос, но едва он оттолкнулся рукой от стола, как высокий незаметно чужому глазу ударил его под ребро. Тот, что был в берете, небрежным движением смел кошель со стола, и они пошли к выходу из трактира, учтиво раскланявшись с парой рыцарей.
Регольм полежал щекой на теплой тяжелой столешнице, а потом с усилием разогнулся, дыша сквозь стиснутые зубы. Осторожно ощупал бок, но крови не было. Он покачал головой подавальщице, которая присматривалась к нему, размышляя, не кликнуть ли вышибал, чтобы вывели пьяного и поднял вверх палец, заказывая ещё вина.
Оно не имело ни вкуса, ни цвета, ни запаха.
Той же ночью Регольм в сопровождении стражи добрался до дома коменданта крепости, описал двух незнакомцев и выпросил разрешение присоединиться к обозу, следующему в Монфаннар. Рано утром, невзирая на недоуменные, порою даже озлобленные ругательства циркачей, шапито было свернуто и тронулось в путь.
Альтестейн спал в фургоне вместе с ещё восемью детьми. Он был самым старшим среди них, уже получал свою грошовую долю от выступлений, и редкие серебряные монетки зашивал в пояс. Регольм обещал ему, что по достижении семнадцатилетнего возраста отпустит юношу на все четыре стороны света и даже, может быть, позволит выкупить Ветерка, к которому он так привязался. Поэтому Альтестейн никогда не пропускал тренировки, работал усердно и выполнял самые тяжелые и головокружительные трюки, чем неизменно привлекал публику. Браслет с вязью рун теперь болтался у него на предплечье, иногда вызывая насмешки
пьяных. Мальчишка рос крепким, жилистым, а упражнения развили в нем цепкость, гибкость и точность в движениях.
Если бы он знал, кто говорил с Регольмом в трактире, то, возможно, сам бы убежал к этим людям, потому что, как и все дети, он больше всего любил таинственные истории и оружие.
Свет падал в фургон косыми струями через дыры в холсте. Альтестейн пошевелился, чихнул и перевернулся на другой бок. Но тут переднее колесо попало в ухаб, и он окончательно проснулся. Выглянув наружу, он убедился что они всё ещё едут среди скал, и когда всё это кончится - неизвестно.
Военная колонна ехала впереди, и, по-видимому, мало внимания обращала на плетущихся сзади циркачей. Конные, во всяком случае, не стремились в арьергард, а ехали кучей под флагом красного вепря, вставшего на дыбы на черном поле.
Альтестейн зевнул, встретился глазами с возницей - это был Карчи и пристроился рядом с ним на сиденье. Зеленоглазый и вихрастый уроженец Рокрама-де-Лугса (во всяком случае, сам он так утверждал) подмигнул мальчишке и кинул ему яблоко.
- Ну что, снились голые девки, да как они в воде пляшут?
- Второй день снится, когда мы уж доедем до места, да ты кости мои перестанешь на кочках трясти, - огрызнулся мальчишка.
- Ой, попищи ещё, что ни рук ни ног не чувствуешь, - заржал бывший фокусник, потирая себе переносицу. - Два дня он со мной в фургоне едет, невмоготу ему. Признайся лучше - мечтаешь же о той грудастой, что
скачет по кругу, блестят крутящиеся в воздухе булавы и кинжалы, все находится в ритме рук и пляшет и пляшет... Вот успеваешь нырнуть под живот коня и появиться с другой стороны. Вот на полном ходу делаешь кувырок вперед. Опилки летят во все стороны. Вот они - клинки, появляющиеся из воздуха, долженствующие пригвоздить допустившего оплошность мальчишку прямо к полу, но они только слегка царапают одежду и становится понятно, что это такой же трюк, как и все остальное, показанное в процессе выступления.
Толпа кричит. Альтестейн, лежа на спине, видит смазанные движения рук в колеблющемся огне и распяленные рты. Медь и серебро летят на арену, одна монета больно щелкает его ребром по переносице, и мальчишка, поморщившись, решается встать. Его движения вызывают новую волну криков. Внезапно справа от себя Альтестейн краем глаза видит, как ограду арены перескакивает девица в мужском костюме.
- Ласка! Ласка! - кричат и смеются жители Герафа. - Поцелуй его, он заслужил!
Девушка отмахивается от пожеланий, приближается к Альтестейну и кладет ему руку на плечо. К безмерному удивлению мальчишки она на ладонь выше его ростом и... что-то есть в её движениях такое, в её запахе... он невольно покачивается, как пьяный, и не вполне осознает, что с ним сейчас происходит.
А Ласка вытаскивает из-за уха лилию и ласковыми пальцами вплетает ему её в непослушные русые волосы и говорит тихо и распевно:
- Я видела, как ты скачешь, храброе сердце, и видела, что удача сопутствует тебе. Я захотела посмотреть в твои глаза и попросить у тебя доброго слова, ведь нам завтра уходить к пуще, но теперь вижу, что тебе самому надо быть осторожным и не хочу тревожить твою веру.
Прости меня, малыш и пусть этот цветок напоминает тебе об охотнице.
Она уходит, а Альтестейн все ещё стоит, ошеломленный и внезапно чувствует как его берет за руку подошедший со спины Регольм и мальчишка сначала кланяется, а потом идет к выходу, уступая сцену силачам, клоунам и хищному льву, номер которого приберегли напоследок.
Только ржание и белые бока Ветерка немного приводят его в себя. Он прижимается к шее коня и провожает животное в стойло, принимаясь
чистить его и поить...
- Как там её выкликали местные - Ласка? То-то и оно.
- Она сказала, что охотница.
- Да? Во Франии так зовут тех, кто уходит за черту - к арагнашцам. Говорят, охотники сведущи в их колдовстве. В Саллии и Анриаке большие деньги платятся тем, кто может пройти по тайным тропам и провести за собою войско. Теперь ты знаком с очень интересной девицей, не то, что эти столичные фифы или баронские дочки. Гордись! - и возница взлохматил мальчишке волосы на затылке.
- А что у нас в зверинце? Король ест или всё по-прежнему? - из-под руки спросил Альтестейн.
- Мы едем вторые сутки почти без остановок. Конечно, ему это не нравится! Он рвет мясо, но куски глотает, не беспокойся. Можешь сбегать посмотреть на него, он только что перестал реветь на всю округу. Если хочешь знать, это из-за них на нас окрысились эти горе-вояки. Говорят, мол, шумят звери, да и отстаем мы, потому что волы еле плетутся с этими клетками. Чует мое сердце, что как только покажутся луга этого благословенного графства, как нас бросят словно котят малых, и потащимся мы дальше сами, тщетно взывая о милости божией.
Альтестейн высунулся с сиденья и посмотрел назад, где, почти не пыля, неторопливо шли большие волы и тащили за собой цирковую поклажу и зверинец. В воздухе тонко запела птичка.
- Ишь ты, - удивился Карчи. - Козодой! Я думал, он не живет в камнях...
Смотри!
Мальчишка дернулся от окрика и взглянул куда указывал рукой возница. Там, впереди, со скалы сорвался огромный валун и смял голову колонны. Всадники бросились врассыпную, бессильно повисая в седлах, пораженные стрелами и дротиками, летящими со всех сторон. Знамя упало. Возницы с криками нахлестывали лошадей, грохотали телеги, зверинец вновь заревел на разные лады.
- Это засада! Надо разворачиваться!
Альтестейн, весь дрожа от возбуждения, вцепился в борт фургона. За его спиной тревожно кричали проснувшиеся дети.
- Тихо! - заорал внезапно появившийся со стороны Карчи Регольм. - Тихо мне! - он сунул голову под полог и погрозил кулаком. - Карчи, давай распрягай лошадей, живо!
- Мы что же, всё бросим? - округлив глаза, спросил возница.
- Ты не понял? - это не разбойники, они головы режут! Мне жизнь дороже!
Альтестейн, не обращая внимания на недоуменный крик хозяина, соскочил с подножки и кинулся в хвост колонны. Сердце гулко стучало в груди. Он обогнул две упряжки волов и с разбегу вскочил на платформу, где стояла клетка с горным львом. Лев тревожно бегал в ней, ударяя лапой по прутьям.
- Подожди, Король. Погоди немного, - пальцы соскальзывали с металла.
Вокруг визжали шакалы, купленные у магерландского купца в Трипадейосе,
ревели верблюды, заморский зверь страус бросался грудью на дверцу, теряя перья. Мальчишка судорожно обернулся через плечо и увидел, как люди в шкурах, потрясая тусклыми короткими мечами и ручными секирами, запрыгивают на обозные телеги, вспарывают животы лежащим и ловят лошадей. Несколько дикарей, присматриваясь, неторопливо подходили к цирковым фургонам. Они насмешливо засвистели, видя убегающих мужчин и женщин.
Кровь выступила у Альтестейна из-под ногтей, но засов поддался и дверца клетки хлопнула. Лев, коротко взрыкнув, одним прыжком покинул и клетку и платформу. Те из арагнашцев, что увидели зверя, удивленно закричали. Альтестейн соскользнул на землю и бросился искать Ветерка. Перевязь с четырьмя метательными ножами наполовину развязалась и хлопала мальчишку по бедру.
"Увести Ветерка, и в Гераф, к Ласке!" Он застонал от бессилия, когда увидел, что на коне уже скачет атлетДаудико, направляя его в сторону города. Альтестейн побежал было к фургону Шильме, но внезапно среди язычников на глаза ему попалась высокая фигура в тёмном плаще с капюшоном. Воин быстро шел среди трупов и опрокинутых телег, держа в руке длинный, дымчатого цвета клинок. На поясе у него болталась голова женщины, русыми косами примотанная к широкому ремню и мальчишка, оцепенев, с ужасом узнал лицо Ласки. Рука его сама собой выдернула метательный нож. Чужак, казалось, кого-то искал, но не задерживался около павших, и у Альтестейна ледяно кольнуло в груди от предчувствия, что тому надо что-то именно от них, циркачей. Воин прошел только первые три фургона, мельком заглядывая внутрь, ударом меча добив Сальма.
Альтестейн на миг потерял его из виду и сошел с дороги, чтобы полнее охватить взглядом картину разгрома; вот он заметил плечо, обтянутое черной тканью, вот мелькнул капюшон, мальчишка подпрыгнул, выцеливая, тут же совсем рядом появилось раскрашенное охрой лицо и вытянутая рука, обвитая кожаными ремнями, и Альтестейн, опрокинувшись, со всего маху саданул ножом наотмашь. С хрипом склонился над ним арагнашец, царапая ногтями кожу на плече. Альтестейн выбрался из-под тела, чувствуя, как по пальцам течет что-то липкое, и, смахнув с глаз непослушную прядь волос, понял, что его заметили. Один дикарь бежал на него слева (и как только успел обойти), а чужак в плаще, перемахнув через дышло фургона, был уже в восьми шагах.
Нож он отбил левой рукой и Альтестейн, чудом избежав замаха арагнашца, вновь упал на одно колено, извернулся и побежал в сторону Герафа, петляя как заяц. Дикарь, сопя, бросился за ним, ловя удобный момент. Какой-то холодный азарт объял Альтестейна. Он дважды поменял направление, оглянувшись через плечо, увидел маячущую фигуру в темном, краем глаза отметил, как в ревущего Короля мечут дротики как минимум пять язычников, и с пол-оборота метнул клинок в дикаря преследующего его. Попал в голый живот. Арагнашец в горячке пробежал еще несколько шагов, споткнулся и недоуменно посмотрел на несуразно короткую рукоятку, торчащую под левой рукой. Рывком выдернув нож, он зажал рану и опустился на камни, свернувшись клубком.
Необъяснимым образом "рыцарь" вновь оказался в двух шагах и небрежным движением коснулся плоской стороной меча щеки мальчишки.
Альтестейн сделал сальто назад, потом ещё два. Сжавшимся нутром он понимал, что противник просто играет с ним. Случай спас мальчишку. В суматохе битвы кто-то перерезал постромки и двое лошадей промчались мимо, волоча за собой упряжь. Альтестейн вскочил на спину одной из них и направил её в сторону юга, так как что-то ясно подсказывало ему, что на обратном пути ему легко может встретиться еще один такой же воин с чьей либо головой на поясе.
Он проснулся ранним утром, когда всё было настолько тихо, что отчетливо слышались крики чаек в порту. Потянулся, легко вскочил на ноги и выглянул в окно. Увидел неспешно едущего по пустой улице всадника в типичном наряде франна и присмотрелся к нему повнимательнее. Всадник был явно не из бедных, но ехал один, без свиты, без слуг. Он поднял голову на стук открывающейся ставни и встретился глазами с Альтестейном. Юноша смутился, будто его поймали за подглядыванием, и быстро отошел от окна. Потом подумал, окинул взглядом комнату, подхватил свою котомку и закинув её на плечо, спустился на первый этаж. Он допивал свой лимонный сироп, поданный заспанной служанкой, когда в таверну кто-то вошел.
Силуэт казался темным из-за света, бьющего ему в спину из окон, но мальчишка знал, что это тот самый франн, которого он видел на улице. На предплечье его легла рука и Альтестейн вздрогнул. Сзади него стоял вчерашний старик с посохом и тоже смотрел на вошедшего.
- Мне кажется, мой друг, самым разумным будет сейчас покинуть эту гостеприимную залу через кухню, - тихо сказал он Альтестейну и легонько потянул его в сторону.
К франну, зевая и утираясь, подошел служка, но ничего не успел сказать.
- Я знаю, что у вас остановился мальчишка с севера. Он переплыл море, чтобы избежать наказания. Я ищу его, дабы отвезти на родину. Проведи меня к нему и я щедро вознагражу тебя.
- Как он чисто говорит по-нашему! - восхищенно пробормотал старик, подталкивая Альтестейна к двери. - Тут недоразумений быть не может...
Служка немного оживился, движения его стали осмыслены и не столь вялы.
- О благородный господин! - напыщенно начал он, стараясь сообразить, выгодную ли сделку сейчас совершает. - Я...
Что-то яркое мелькнуло в воздухе и коснулось горла слуги.
- Сейчас же, - прошипел незнакомец.
Альтестейн переступил порог и, приложив палец к губам, на цыпочках миновал единственную пока повариху на кухне. Она уже приготовилась заворчать на него, подняв коричневую руку в звенящих браслетах, но тут появился старик, подмигнул ей, быстро сотворив какой-то знак и женщина успокоилась, снова вернувшись к своему тесту.
Они вышли на задний двор и быстро направились к воротам. Миновав их они услышали, как с треском вылетают ставни на втором этаже и, не сговариваясь, побежали по улице вверх, в город.
Выскочивший во внутренний двор незнакомец бросился к воротам, выглянул наружу, но уже никого не увидел.
***
Альтестейн перевернулся на бок и встал с колен, отряхивая затекшую руку. Верблюд, принадлежащий одному из кутлу, повернув голову, осмотрел "варвара" и равнодушно уткнулся носом в свой горб. Охранник, заметив движения пленного, присмотрелся внимательнее, а потом повелительно крикнул:
- На место!
- Вечер уже наступил - когда поесть дадите? - на окрик ответил Альтестейн.
- Вы уже пожрали сегодня, грязные псы. Хватит с вас и воды, что вы осквернили своим дыханием.
"Варвар" окинул взглядом зашевелившихся наёмников, потом посмотрел на садящееся в пыльной дымке солнце.
- Разжирели вы, воины ветра. Наверное, потому, что каждую горсть фиников считаете.
Кочевник стремительно передвинулся ближе и древком копья подсек Альтестейну ноги. Жало смотрело "варвару" прямо в лицо, покачиваясь, как змея.
Подошедший Харамар удержал воина за плечо и сказал Альтестейну.
- Встань. Кучлук хочет видеть тебя.
Они прошли по лагерю, петляя между кострами родов, возле которых под
звуки бубнов и лаудо плясали невольницы с кувшинами, подливая вина в протянутые чаши. Запах мяса и приправ щекотал ноздри.
Кучлук расположился в тени бархана. Его огромный черный с красно-синей вышивкой шатер тоже не соответствовал правилам ведения войны. Керкеты в походах исповедовали скромность, граничащую с аскетизмом, их правила гласили, что ни вождь, ни простые воины не должны отягощать желудок свой веселящими напитками, а тело своё плотскими удовольствиями, а скарба при себе иметь так мало, чтобы он не мешал ни нападать на врага, ни отступать. Но, видимо, времена менялись.
В шатре ярко горели четыре светильника в форме мака, пол устилали ковры, а в глубине, на ложе, сооруженном из пальмовых ветвей, покрытом львиной шкурой, лежал, опершись на локоть, Кучлук, и две нагие девушки оглаживали его плечи. Альтестейн огляделся ещё, заметив золотой поднос с остатками ужина, узкогорлый пузатый серебряный кувшин для вина и оружие, висящее на шесте. В самом темном углу лежали мешки с добычей.
Кутлу, приведшие его сюда, отступили на шаг, но уходить не собирались.
За пологом стояли ещё двое лучников. Кучлук махнул рукой, и рабыни послушно соскользнули с ложа, растворившись в глубине шатра.
- Даиф сказал мне, что ты был главный у гирдманов и Львы подчинялись тебе, - лениво растягивая слова, сказал предводитель кутлу.
Альтестейн неопределенно пожал плечами.
- Что ж ты не разговорчив, гор нами? Забыл наш язык?
- Забыл поесть.
- Что, в шатре у Хишама кормили тебя? - остро взглянул на "варвара" Кучлук.
- В шатре у Хишама чтили путников, - осторожно ответил Альтестейн.
Лицо керкета исказила гримаса, но потом он искренне расхохотался.
- Да-а, ты ж у нас знаток. Я помню твои речи перед битвой. Не волнуйся, Бен-Шаннат уже пишет новые правила кровью неверных. Ваша тоже сгодится. Поешь пока, приди в себя.
На хлопок ладоней одна из рабынь проворно принесла два блюда, сверху накрытые лепешками и ещё один кувшин. Кувшин у неё забрал Кучлук и взвесил в руке.
- Настоящий магерландский, ты смотри. Там, за Фрийтосом, наваб Камдеи бросает в него лёд, наполняет рубиновой влагой, а потом хранит в глубоких сырых погребах. И пьёт ледяное вино и не пьянеет. И мечтает снова пересечь великую реку и пройти войной от равнин Нашхаба до Сильджамассы. Но что у него есть на том берегу? - только Йоргой с вечно бунтующими ларитянами. Пей, гирдман, утоли свои печали.
Альтестейн склонил голову, чтобы не выдать своего удивления. Керкеты редко покидали пределы Хорб-ин-Тнес и не интересовались делами других государств, а уж чтоб хоть кто-то из них разбирался в политике далёкого Магерлана... "Варвар" сел, поджав ноги.
- Я видел, вы уходили от колодца рассыпавшись, чтобы следы быстрее сгладились на песке. Этому ты научился у нас, - говорил меж тем Кучлук, скаля белые зубы.
- Это знает любой, кто хоть раз побывал в песках Тюнкукюр. Не обязательно учиться у вас, - Альтестейн увидел то, что и предполагал: под подгоревшими с одной стороны лепешками лежали объедки. Он разломил лепешку пополам, понюхал и принялся неспешно жевать. - Где это место, о котором ты говоришь? - Далеко на севере, за Диррахием и степью Аньсу. Союз Трёх посылает туда караваны. - Ничего не знаю об этом, - притворно зевнул Кучлук. - Если ты не лжешь, как обычно. - Видишь, я мог бы быть вам полезен. А то, что я сказал, можно проверить, спросив больших купцов - они знают, что происходит в мире. - Нам нет нужды в сказочных сведениях, которые нельзя проверить, гирдман. Я спрошу тебя о другом и ты ответишь честно. Сколько вас было в отряде? - Легко сосчитать, о могучий. Пять сотен Львов пограничной стражи и сто наемников. Мы не желали войны, хотели просто... Предводитель кутлу грязно выругался и выплеснул вино из чаши. - Спросят, скажешь, что вас было три тысячи. Скажешь так, умрешь быстро. Бен-Шаннат любит мучить пленных, - улыбка керкета была змеиной. - Расскажи мне, зачем вы ехали в Ахель. - Об этом я буду говорить только наедине, - Альтестейн оторвал взгляд от подноса. Кучлук испытующе посмотрел на него. - Ты считаешь, что тебе есть, что сказать мне, гирдман? - Как победителю, решать тебе, - Альтестейн не отвел глаз. - Скажу лишь только, что не собираюсь поколебать тебя в вере. - Ты научился сладко говорить, там, в больших каменных городах, - Кучлук задумчиво поболтал вновь наполненной чашей. - Эй, приведите сюда Фарума, - властно распорядился он. Одна из теней за пологом сдвинулась и пропала. Вскоре в шатер, пригнувшись, протиснулся полуголый великан в ошейнике раба. Рукоятки двух кинжалов торчали у него за поясом. - А теперь оставьте нас. Он немой, - пояснил Кучлук, - но все понимает. Я нашел его покрытым паразитами на берегу Смиллы десять лет назад и выходил. Остры ли твои клинки, Фарум? - великан что-то утвердительно прогудел. - Что ж, гирдман, ты можешь говорить. Но если речи твои будут пустым звуком, то он, - Кучлук ткнул пальцем в Фарума, - отрубит тебе руку. - Хорошо, - сказал Альтестейн, облизывая пересохшие губы. - Позволю себе спросить: предводитель много времени провел вне пустыни? - А ты наблюдателен, гирдман, - вновь улыбнулся змеиной улыбкой кутлу. -Да, я долго отсутствовал, что дальше? - Может быть, в своих странствиях ты посещал Маравенхарр? - Да, я бывал там. И что? - Наверняка ты слышал о Мефестуфисе. - Этом черном колдуне из высокой башни, что может обращаться в орла и огромного змея? - насмешливо сказал Кучлук. - Слышал. - Довелось ли тебе видеть слуг этого колдуна и знает ли предводитель, какое место он занимает при дворе шахиншаха? - Говорят, что этот ожиревший боров ест с его руки, но к чему ты клонишь? - уже раздраженно спросил Кучлук, сморщив свой тонкий нос. - Мефестуфис действительно колдун и занимает второе место в империи после Светлейшего. Силу и Власть его невозможно измерить, демоны ночи слушают его голос. Своим слугам он ставит вот такой знак. - Альтестейн раскрыл лохмотья на груди. Кучлук, прищурившись, смотрел на черную вязь на коже. - Я послан, чтобы найти одну вещь. Мефестуфис щедро наградит того, кто доставит её ему.
- Что же это за вещь?
Альтестейн потянул паузу, оглядываясь. Пакля в светильниках горела ярко и ровно, освещая покрытое красными пятнами разгоряченное лицо Кучлука. Фарум преданно смотрел на хозяина.
- Я ищу жезл. Он идет с караваном из Джамархии. Когда пришла весть о том, что произошло в Ахеле, Мефестуфис забеспокоился. Он готов двинуть войска в пустыню, если узнает, что жезл попал в ваши руки. Но... может так же и щедро наградить. Предводителя заинтересовал бы, скажем... собственный удел, простирающийся на пять конных переходов в любую сторону света, и земля эта будет не безжизненными песками, а на ней будут цвести сады, расти виноград и лежать города, богатые города с многочисленным и покорным населением.
- Чъто д'елает тот ж'езл? - вино всё-таки подействовало, и керкет говорил немного невнятно, глотая начало слов.
- Об этом знает лишь чародей. Но награда, повторюсь, будет щедрой.
- Награда? Что знаешь ты о награде, шакал? Десять лет назад Аббад изгнал меня из племени словом Хишама, я был лишен всего, только коня оставили мне, саблю и запас воды. Все знали, что я умру в песках - либо от жажды, либо меня убьют сахханы - мои кровники по прошлым сражениям. Я предавался отчаянию в скалах Маона, когда меня нашел мой старый раб, который ходил за мной с детства. Он привел Бен-Шанната. Знаешь, что сказал мне этот и тогда уже тощий как жердь жрец? Терпи. Выживи, и я подам тебе знак, когда можно будет вернуться, и ты утолишь свою месть.
Десять лет я, Аль-Кохара, скитался по всему востоку - видел больше чудес, чем блох у нищего в кармане и вот шесть лун назад что-то потянуло меня домой со страшной силой. Я прошел враждебные земли и ночью прокрался к Бен-Шаннату. Он сказал: чаша терпения твоя пролилась, я отомстил за тебя Ар-Зикаэлям. Он! - Кучлук заскрипел зубами. - Но я вернулся в племя и многое послушно моей руке. А теперь, когда мы сплотим другие колена керкетов вокруг себя, то сила наша возрастет многократно и мы вырвемся из Хорб-ин-Тнес на плодородные равнины Маравенхарра и вся империя будет нашей! Что мне титулы и золото, которое ты предлагаешь - пройдет год и я окажусь под стенами Кирайт-Сафэ, ничто не удержит меня. А жезл, который ищет твой колдун, пригодится Бен-Шаннату, да проскрипят его кости еще несколько лет.
Ты это хорошо придумал - тебя никто не тронет, раз только ты сможешь узнать жезл. Мы найдем этот караван, найдем. А тебя я буду водить на цепи,
как собаку. Что же ты не ешь?
- Я уже сыт.
- Может, тебе нужны другие утехи? Гирдманы пьют как ослы. Да и похоть у вас такая же. Я насмотрелся на вас, сидел у ваших костров. Вы - мерзость этого мира. Т'ы знаешь, что такие как ты рушат этот круг жизни? Вы, забывшие родной кров, нарушившие свои обычаи, бежавшие, спасая свои ничтожные ж'изни, потерявшие честь и гордость, собираетесь в стаи, приходите и убиваете, грабите, насилуете, не помышляя больше уже ни о чем. Вас можно купить, продажные твари.
- А такие, как ты, рождаются в своём тесном мирке, и когда места уже больше нет, вы приходите на другие земли, обширные поля и пастбища, и всё пытаетесь привести к своей воле, - содрогаясь, процитировал Альтестейн.
Кутлу сипло рассмеялся.
- Ты дерзкий, да. Хочешь показать свою ученость. Но что она тебе, скажи?
Вот ты у меня в руках, вот твой палач, - он указал на Фарума. - Чем же помог тебе твой ум? Чем помог тебе твой господин?
Альтестейн осторожно встал и удерживая в поле зрения косящегося на него исподлобья великана, ответил.
- Ты десять лет странствовал, предводитель. Ты видел всё сам, своими глазами. Я не буду спорить с тобой. Слова мои пусты для тебя и не имеют силы. Вели мне возвращаться в свой загон для ослов и жить надеждой милости от Бен-Шанната.