Тусклый месяц в холодном небе постепенно начал наливаться ядом, желтел и делался всё больше. Лица великанов в его свете стали кобальтовыми, сотня огромных фигур с закатившимися под лоб глазами была теперь похожа на спящих, готовых проснуться от шороха песка под ногами горниста.
Проведшие несколько часов в тревожном забытье наемники ждали сигнала к выдвижению, но керкеты безмолвствовали, сидя отдельным кругом и не решаясь побеспокоить Кадана, который ушел думать к колодцу.
Становилось всё холоднее, неуютнее и страшнее. Шидун вскочил со своего места и стал бесцельно ходить взад-вперед, потом круто развернулся к Альтестейну.
- Почему мы никуда не идем? Почему нам не выдадут оружие?
- Не мы решаем, когда и куда идти. Оружие же у всех керкетов передается из рода в род или добывается в бою. Мереги до сих пор испытывают своих юнцов, посылая их к врагам с одной только пращей или костяной острогой.
Мы не получим ничего, кроме того, что есть у нас в руках.
- Пять сабель, шесть кинжалов, три копья и два лука! - Шидун топнул ногой. - Да они нас в жертву принести решили, клянусь Даггазом! Сидят и ждут, когда эти, - он испуганно оглянулся через плечо, - встанут!
- У тебя пена появится на губах, - Альтестейн внимательно всматривался в искаженное ужасом и яростью лицо. - Остынь.
- Шидун дело говорит, - подал голос Молеон и тоже встал, косматой фигурой выделяясь на фоне звезд. - Что это за проклятое место? Зачем нас привели сюда? У них кони, они сидят отдельно и болтают на своём языке. Их главный может уже говорит с демонами из той дыры и нас спихнут туда, чтоб эти мумии встали и служили их целям! А? Мы ничего не можем знать! - у нас переводчик сам колдун и керкетский прихвостень!
- Я устал от твоих речей, франн, - сказал "варвар", понимая, что ничего не может противопоставить такой ненависти. - Если ты хочешь уйти - уходи так, как есть. Без коня - кутлу ни за что не дадут его тебе, без воды, ибо тебе не во что её набрать, с одним клинком. Иди и сдохни в двух днях пути отсюда, ибо ты даже не знаешь, куда идти.
- Мы все уйдём! - взвизгнул Шидун.
- Не все, - сказал Альтестейн.
- Прежде чем уйти, я зарублю тебя. Сам, - тяжело выговорил Молеон. - А потом мы перебьём этих вшивых пустынников и возьмём их коней, бурдюки и воду. Одного оставим, чтобы вывел нас из песков на Юг. Там есть города, я знаю. Там мы сядем на корабли и каждый отправится, куда хочет.
- Что ж, - Альтестейн тоже встал и крутанул своё копьё в руке. - К чему слова - ты же выбрал.
- Давно! - прорычал франн и отбросил ножны своей сабли.
- Хэлай! - резко прозвучало в темноте.
Кутлу, которых они оставили без внимания, стояли в пяти шагах полукругом с натянутыми луками.
- Что случилось? - на плохом маравенхаррском спросил Дареш.
- У нас свой спор, - в голос заорал Молеон. - Подите прочь, твари!
- Здесь нельзя проливать кровь. Смерть притягивает смерть. Хотите биться ступайте в пустыню или мы прострелим вам ноги, а потом живыми закопаем в песок.
Франн с перекосившимся лицом готов был уже броситься на кочевников, и стало ясно, что его могут поддержать Шидун и хируанин из десятка Эдрона.
Альтестейн танцующим шагом отступил назад и стукнул наконечником копья по холодному камню.
- Эй, рыцарь, я здесь, - и отступил ещё на шаг. - Я же здесь. Пойдем со мной, поиграем.
В холодном воздухе поднимался пар от дыхания Молеона.
- Или ты трусишь?
"Варвар" пятился, а франн начал идти за ним неотвратимо, как смерть. Так они прошли мимо лошадей, миновали границу круга с его неярким мерцанием и пошли по песку. В ушах у Альтестейна периодически закладывало, но он не обращал на это внимания.
- Клянусь Единообразным, ты хорошо идешь, франн. Таким шагом можно уйти на дно моря.
Они были на полпути к вершине бархана. Керкеты и остальные следовали за ними на расстоянии. Ещё "варвар" увидел, что Кадан, вероятно, услышав шум спора, покинул место своего размышления и тоже идет к своим людям, скользя меж мертвых фигур.
Молеон, заметив, что Альтестейн отвлекся, в два больших прыжка нагнал его и взмахнул саблей. "Бой двух оборванцев на краю света." - "варвар" отогнал эту мысль и дважды наметил удары копьём в лицо, чтобы держать противника на расстоянии. Франн сделал вид что остановился, потом вновь
кинулся вперед, что-то просчитав, и ему удалось разрубить древко копья. Альтестейн упал на спину, чтобы избежать гибельного удара, Молеон склонился над ним и заревел, когда остриё копья до половины вонзилось ему в правую руку, удерживая кончик сабли в волосе от живота Альтестейна.
"Варвар" вывернулся ужом из-под ног Молеона, попутно ударив его концом древка по голени и покатился вниз, выигрывая расстояние и время. Франн бросился за ним, перекинув саблю в левую руку, чтобы рукоять не скользила от крови. Альтестейн сумел подняться на ноги и швырнул противнику в лицо кусок древка без наконечника. Молеон отбил его в сторону и легко рубанул косым крестом, "варвар" схватил его за запястье на возвратном движении и ударил обломком копья в живот. Франн, разгадавший приём, перехватил кисть "варвара" и снова вскрикнул, когда тот сандалией выбил ему коленную чашечку. Альтестейн рванул на себя свою левую руку в которой было зажато копьё, уже скользкую от крови с ладони Молеона, они вновь упали, причём франн оказался сверху. Он вздрогнул, когда лезвие пробило его бок, взмахнул эфесом сабли, заехал Альтестейну по скуле и вздрогнул ещё раз, когда "варвар" вновь всадил ему обломок между ребер, правой рукой сумев ухватиться за рукоять сабли.
- Будь ты проклят...
Они сплелись в удушающем объятии, а потом Альтестейн сбросил с себя руки Молеона и пошатываясь, встал. Подобрал саблю, блестевшую на темно-синем песке и побрел к тонкой цепочке людей, стоявших полукругом.
- Что ты решил? - спросил "варвар" у Кадана, который стоял среди своих воинов, как равный с равными. - Видишь, мы убиваем друг друга во имя тебя.
Наследник Хишама выступил вперед и обнажил саблю. Провернув в ладонях засиявший клинок, он коснулся им песка.
- Вы можете быть спокойны. Мы примем вашу помощь. Уже поздно, похороните своего соратника и отдыхайте. Мы не будем мешать вашему обряду.
- Хорошо, - сказал Альтестейн. (обыграть это в разных языках?) - Кее'зал, идите спать. Я закопаю... его. Или кто-то ещё хочет стать свободным?
Керкеты ушли первыми. Наемники потянулись за ними, двое или трое, уходя, оглянулись через плечо. Альтестейн не стал запоминать, кто это был.
Он вернулся к телу франна, распластавшемуся под звездами и сел рядом с ним. Покачал на цепочке медальон, звонко щелкнул по нему ногтем и закрыл глаза.
***
"Курбат, Курбат, во дворце Тысячи Алых Цветов мы расстались с тобой. Ты учил меня владеть саблей, ты стал мне другом, ты показывал, где правда, а где ложь. Ты учил меня доверять и держать слово. Где ты теперь? Какие травы, в каком конце степи топчет твой конь? Семь лет прошло, но я берегу память о тебе. Как мне тебя не хватает."
***
Когда Альтестейн возвращался к дрожащему в свете истончающегося месяца огромному диску с призрачными великанами на нём, путь ему преградила фигура.
-Ты чужеземец, - гортанным женским голосом сказала она, проводя грань в их отношениях.
- Даже камни кричат мне об этом.
- Знаешь ли ты, как выжил Кадан?
- Надо ли мне это знать? - парировал "варвар", подумав. "Несладко тебе будет лежать в этих песках, Молеон, даже в смерти."
- Он был послан с отрядом в сторону Зеленой тропы и попал там в засаду. Работорговцы везли его в цепях, намереваясь продать в Аккезе. Я спасла его - моё сердце вело меня много дней и ночей. Я и мои братья вызволили соплеменников на границе Хорб-ин-Тнес и степных солончаков. Там мне дали новое имя - Питающая Грифов, ибо грифы в тот день наелись до отвала.
Прохладный ветер шевелил складки её одежды, Альтестейну стало зябко, но он не подал вида.
- Мы вернулись и он мой, мой по праву. Он предводитель по рождению и духу своему. Когда он пережил пятнадцатую зиму, он провел в этом месте ночь и день в одиночестве и запомнил это. Он ведет нас уже три месяца и мы неуловимы как ветер.
- Зачем ты рассказываешь мне?...
- У меня острый глаз. Я видела знак на твоей груди, когда ты бился со своим человеком. Я видела и твой талисман. Мои родичи, оставшиеся в племени, говорили мне вчера, что слышали, как Кучлук сказал Бен-Шаннату, что ты колдун.
- Я не колдун.
- Пронзающий знал тебя. Он не доверяет тебе. Запомни, если ты задумаешь что-то худое - я увижу это, а мои стрелы не знают промаха.
- Посмотри мне в глаза, Питающая Грифов, не будь столь надменна, - сказал "варвар", вздохнув. - Посмотри, - он внезапно оказался всего в двух пальцах от её тела и чуть-чуть склонил голову, заглянув ей в лицо.
- Ты быстр, - признала девушка, когда Альтестейн накрыл своей ладонью её ладонь, мешая вытащить кинжал.
- Раз твоё зрение так остро, то смотри глубже, - почти приказал "варвар". - Ты же дочь ветра, не бойся.
Они застыли друг напротив друга.
- В тебе нет колдовства. Только ярость и боль. И путы.
- Я, возможно, скоро умру, дева ветра. Но никого из вас обещаю не брать с собой, - Альтестейн убрал свою руку с её руки и внезапное сомнение пронзило его.
Питающая Грифов отступила на шаг, потом переплела пальцы в сложном жесте. Глаза её светились зелёным.
- Эмваури ра мм, - сказала она мужским голосом и песок под ногами "варвара" расступился. - Мы упадём вместе.
Альтестейн извернулся в тщетной попытке достать изменяющуюся фигуру саблей, но это был прыжок в пустоту.
Они проваливались в какие-то туманные вертящиеся слои и с каждым разом лицо Мефестуфиса вытягивалось всё больше, пока не стало похоже на маску скорби.
- Ты закрыл от меня свои сны, дикарь, но я управляю силами, которые тебе не осмыслить, даже если голова у тебя увеличится вдвое. Сейчас мы окажемся там, где властвую только я.
- Зачем эти усилия? Если ты можешь прийти в Хорб-ин-Тнес, зачем послал меня? - я ничего не узнал!
- Из твоего молчания я черпал сведения, даже сейчас из твоих слов я узнаю больше, чем тебе ведомо на самом деле. Но ты противился мне, раб! Думаешь, за этим не последует наказания? Я разуверю тебя в этом.
Пепел и туман вздымались от их шагов. Альтестейн ударил саблей ещё раз, но она истаяла в воздухе в момент замаха. Печать же на груди "варвара" словно ожила, и он схватился за сердце, чувствуя, как его переворачивают неведомые силы.
- Я не нашел твоего жезла, - с искаженным лицом прорычал он колдуну. - Но сейчас я даже рад. Кому от этого польза? - только тебе, будь ты проклят!
Маска скорби неловко дернулась, словно от удивления.
- У тебя жёлтые глаза...
Что-то извне грубо раскачивало тело Альтестейна.
- В глаза! Смотри мне в глаза! - закричал Мефестуфис, испустив вопль ярости. - Не смей уходить!
"Варвар", теряя сознание от тошноты, только слабо улыбнулся ему.
- Вставай, гирдман. Не пробуй здесь колдовать больше, ты привлечёшь злых духов, - жесткая рука Дареша подталкивала Альтестейна в спину. - Ступай в круг, спи там.
***
Утром тоже никто не разжигал костер - вокруг колодца не росло ничего и наемникам пришлось довольствоваться черствыми лепешками и вяленым мясом. Кое-кто из кутлу, соблюдая пост битвы, съел только горсть фиников. Альтестейн вообще отказался от своей доли, выпив только три чаши воды.
В двадцати шагах от них, возле коней, играл на зурне кочевник. Её тягучие, заунывные звуки очень шли к этой безжизненной, дикой местности.
- Воет и воет, - задергался Шидун. - Чего он воет? - кажется, эти сейчас встанут и будут ему подпевать.
- Ты рехнулся, Шидун, - пробурчал Кее'зал. Туэркинтинец сидел, опустив голову на согнутые руки, покоившиеся на коленях. - Кони тревожатся, а он успокаивает их.
- Значит, коням есть чего бояться. Была б их воля - давно отсюда ускакали бы, а мы тут сидим, будто этот колодец мёдом намазан, - сумбурно огрызнулся вэрансиец.
- Заткнись, - угрюмо сказал Гисам. - Ты же сам вчера въехал сюда. Завтра всё или ничего.
Старый наёмник полировал доставшуюся ему саблю и посматривал на горизонт.
Шидун сплюнул себе под ноги.
- Вы как будто не хотите жить! Я не боюсь схватки, но кто уверит меня, что моя душа не замарана черным колдовством, оттого что я пребывал в этом месте?
- Посмотри, - Альтестейн поднял на свет медальон, - это серебро. Ничто здесь не противоречит ему. Ты прав - здесь не место для людей, но они неподвластны нашей магии, а сами давно уже не колдуют.
Шидун посмотрел на "варвара" красными от бессонницы глазами и ничего не ответил.
- Со времен когда книги воровал, не видел таких потерянных, - громко сказал антаксатец. - Или тебе притчу рассказать о терпении, а?
- Что ты делал? - повернул к нему голову "варвар".
- А что? - бесшабашно улыбнулся антаксатец. - Впервые слышишь о таком ремесле? - купцы хорошо платят за карты и записи своих более удачливых собратьев по ремеслу, да отсыпется и тем и другим поровну колючек за пазуху. Я был шпионом в Михете, очень хорошим - знал грамоту и память была что надо. Меня община продала одному купцу - постоянно на него работал, даже в чужие области ездил, в другие города - Дорак, Вилькенд...
- И что потом? - спросил Альтестейн, присматриваясь к загорелому округлому лицу, что излучало добродушие, несовместимое с окружающей обстановкой.
- Да что потом? - потом как всегда. Попался я в одном доме, дали мне по голове и две недели в темном подвале держали на воде и хлебе, ну, я признался, кто мой хозяин-покровитель, те послали к нему гонцов, чтоб уладить дело миром, он отрекся от меня, должен был быть суд, но моя община договорилась о выкупе.
- Как же ты в наемниках очутился? - заинтересовался Гейри. - Мог бы и дальше так...
- Да не мог уже, не мог, - отмахнулся антаксатец, - мне память-то всю отшибло после удара этого: тут помню - тут не помню, потому и прожил у них там две недели, что толком очухаться не мог. Наши же вообще хотели отдать меня купцу на расправу, благо у меня сестра проведала о их планах и предупредила меня, денег дала и сменную одежду. Так я и уехал в столицу, одетый паломником и оттуда сразу - куда подальше, чтоб вообще с глаз долой. Пять лет назад это было. Видишь - до сих пор не нашли.
- Ну что, кто ещё какие истории знает веселые? - буднично спросил Гисам, бросив свой клинок в ножны. - Нет, что ли, желающих? Давайте я расскажу. Помню, восемнадцать зим назад ходили мы в поход к озеру Йлынь-Луарох или Луарок? - кто уж теперь разберет. Вёл нас тогда отец солнцеликого, да пребудет его власть и слава в веках - Раурим Однорукий, он тогда подчинил себе Алсию и север Хибет-Курана до самой Гиллы, собрал под свою руку все земли от Фрийтоса до Чангхи и двинулся на Север, имея при себе двадцать тысяч воинов - большего количества те леса не прокормили бы, да и обозы удобнее собирать... Короче, дошли мы до тех мест, где осень - совсем как у нас в марке (Альтестейн вспомнил, что Гисам родом акланотец) и пар изо рта по утрам. Листья уже пожелтели, а мы всё вперед шли - шахиншах хотел своими глазами на озеро взглянуть и его обмерить...
- Говорят, берега Йлынь-Луарока полны золотого песка, а корни сосен покоятся на самородках, - бесцветным голосом сказал Альтестейн, чтобы поддержать беседу. Что-то подсказывало ему, что это необходимо, - и что весной вся вода бела от лебедей, что прилетают с зимовки, а озеро такое, что его не переплыть на рыбачьем баркасе и за неделю.
- Не знаю, есть ли там золото и лебеди, - усмехнулся старый наёмник, - как и не знаю, кто тебе про это рассказал, Альтестейн. До озера мы не дошли, э-э, опять же не знаю, сколько дней. Я вообще не знаю, есть ли на свете то проклятое озеро, да разверзнется под ним бездна. Купцы, что торгуют с сумеречными племенами, клянутся, что есть. Мы шли уже среди тиса, бука и кленов и я начал думать, что проводники выведут нас прямиком к Фрийтосу, как пошли каменные пустоши. Там осталась добрая половина нашей конницы... Из-за каждого валуна в нас стреляли дикари в турьих шкурах, а наконечники стрел были из горного хрусталя - очень красивые. Когда вытаскиваешь стрелу, а били они очень метко - всегда в глаз или в горло, то острие становится красноватым с белыми прожилками. При закатном солнце эти стрелы вспыхивали в воздухе... кое-кто из нас набивал сумки этими наконечниками, а потом продавал их торгашам, идущим в обозе - жадность толкала этих стервятников прямо в пасть смерти вместе с нами. В лошадей эти турьеголовые стреляли как в баранов, под конец кони стали чуять их запах и порывались ускакать, чтобы не умереть, вместо разъездов мы выставляли пешие посты на деревьях...
- Сколько тебе тогда было? - спросил Кее'зал.
- Двадцать пять, и я думал, что это мой последний поход...
- А я помню, - неожиданно сказал Туджиби, - когда в семнадцать впервые в солдаты пошел - от голода, - улыбнулся он, вспоминая минувшие дни, - направили наше войско в степь Энго, а там солончаки и жара - жуть. ("А южнее - Поющие пески, - подумал Альтестейн. - Весь мир окружен песком и водой.") Тоже - разбойники провинцию разграбили, Ихар осадили, те еле отбились, вот мы в карательный поход вышли. А у нас бескеби - ну сущий идиот был, в Ихаре полвойска оставил, треть по краю степи раскидал - мелкие разбойничьи шайки ловить, а с оставшимися: тысяча всадников, пять тысяч пехоты реку перешел и в степь подался. Я тогда совсем глупый был - думал, как нас много, как мы сильны и гордо пыль глотал, да ещё не понимал - чего это бескеби все ругают? На пятый день под вечер, когда все уже выдохлись, нас посекли. Не знаю, сколько их было, помню только, что казалось, будто налетают они со всех сторон. Визжали страшно. А я что? - я сын землепашца из Хэгвейских гор, только своё копьё и видел. Держался за него и трясся, потом тоже визжал, только от страха и колоть начал. Лошади шею пропорол, копьё сломал... до рассвета в обнимку с мертвецом валялся, а у него голова от макушки и до челюсти расколота.
- И что потом? - видя, что икаонец замолчал, спросил Шидун.
- Потом поднялся и обратно в Ихар пошел, - Туджиби почесал голову, сбросив грязный платок на камень. - Дня через три, когда совсем уже от жажды на ногах не стоял, встретил наше войско. Подмогу. Всыпали мне, как трусу, тридцать плетей и в строй поставили лучником на самое опасное место. А я в горах хорошо диких коз бил... С тех пор вот лучник.
- И стрелы тебя не берут, - напевно сказал антаксатец. - А теперь мы голодные оборванцы с заточенными ножами, у которых даже нет знамени, сидим и ждем, что нам прикажет юный сын пустыни.
- Да что вы всё скулите, знамя, дикари, будто сейчас в могилу? - досадливо спросил Гейри. - Хуже, что ли, никогда не было? Я молод, но хочу ещё раз увидеть, как цветёт вереск ранней весной на наших островах и я увижу это, даже если сам Йарох-Дагг разинет передо мной свою пасть!
- Да услышит Вауз твои слова, - угодливо пробормотал хируанин и мелкими движениями поочередно проставил точки щепотью пальцев по левой и правой руке от локтя к кисти. - Сотник, что ты скажешь? Ты веришь этим? - он кивнул головой в сторону керкетов, которые собирались вокруг игравшего на зурне и стали протяжно напевать в тон мелодии.
Кее'зал поднял голову.
- Почему ты спрашиваешь меня, Нарма? Пусть отвечает Альтестейн. А я уже не столь порывист, как наш островитянин.
Гейри вспыхнул, но сдержал себя. В ожидающем молчании "варвар" погладил ладонью полированный камень и коричневый свет залил его пальцы.
- Скоро он подойдёт к нам и будет говорить. Я переведу и вам решать, верить или нет. Я... - слова давались ему с трудом, но он сглотнул и всё же продолжил. - никого не держу. Вы свободные люди. Слышите? Вы свободны в своих решениях, - чувствуя, что сейчас захрипит, Альтестейн откинулся спиной к бедру великана. И закрыл глаза.
Ветер тихонько шелестел среди Мертвецов, соединяясь с тянущимся мотивом кутлу. При этих звуках перед глазами вставала бесконечная вереница всадников, неспешно едущая среди барханов.
***
Все смотрели, как Кадан идет к ним меж застывших в смерти фигур.
Кочевник подошел, окинул всех внимательным взглядом и с достоинством сел, будто под ногами у него был не жесткий камень, а мягкий войлок в шатре.
- Гирдман, ночевавший у наших костров, слышишь ли ты меня?
- Я слышу тебя, - ответил Альтестейн, чувствуя, что его голос доносится будто из-под воды.
- Скажи им, - Кадан снова окинул всех взором, - что между нами нет вражды и мы пойдем в бой как единое целое - как всадник и его конь. Скажи, что не моя вина, что они проливали кровь в песках Хорб-ин-Тнес.
- Да, - сказал "варвар", делая попытку всплыть на поверхность разговора, - это не твоя вина. Но мы вместе можем попытаться исправить её.
- Я отправлю вас домой, когда войду в белый шатер, и вы принесете в Маравенхарр весть о мире, и караваны снова будут ходить по нашим землям.
- Это хорошо.
Серая кайма облаков нависала над лесом. С пригорка была видна вьющаяся внизу тропа и отряд рыцарей с разноцветными флажками, едущий со стороны Поморья.
- Подпустим их поближе, - сказал барон за плечом Альтестейна.
- Скажи им ещё, что если завтра у нас ничего не выйдет, то я, может быть, пойду с вами и буду искать помощи в границах империи, - задумчивое лицо Кадана чуть дрогнуло. - И ещё скажи, что я буду честен ними. Если вы хотите пойти с нами, то нескольким из вас нужно будет сложить оружие и предстать пленными - на всех просто не хватит одежды и плащей.
Погода указывала на дождь, но он так и не пошел. Лошади спокойно бродили меж павших тел. Много, много их было и с той и с другой стороны, пронзенных длинными стрелами, разрубленных мечами и секирами, заколотых кинжалами и копьями.
- Хорошо, что ты привел лучников из Биреса.
- Я готов.
- Ты знаешь, у нас принято, что перед битвой вождь всегда говорит со своими воинами, чтобы вселить храбрость и спокойствие в их души. Вы не нашего племени и я не буду говорить о том, что чувствую, и что найдет отклик в душе керкета, но расскажу короткую притчу.
Много сотен веков назад жил на земле первый воин и первый конник, разжегший в очаге костер Эль-Антуэн. Боги даровали ему крепость мышц и небывалое долголетие - то поколение людей, которых он обучил петь, ездить на лошади и сражаться давно лежало в могилах, а Эль-Антуэн всё ещё жил среди внуков их внуков. Он выбрал себе особое место и уединился там и его блестящая сабля висела под пологом шатра, а боевой конь больше не купал копыта в крови умерших врагов, а сам Эль-Антуэн поседел и не совершал никаких подвигов, тетива на его могучем луке, посылавшем стрелу на три дня пути, давно сгнила, и сильный учитель людей теперь бездействовал, только говорил, а не показывал, что и как надо делать. Боги посещали его во сне и давали ему мудрость, которую он не спеша передавал смертным, сумевшим разыскать его среди диких скал. А ещё Эль-Антуэн научился колдовать и ему ничего не стоило превратить ласточку в коня, а человека в змею...
И вот однажды пришел к Эль-Антуэну сильный и ловкий воин - другие и не добрались бы до пристанища мудреца и сказал, что у него есть просьба и он готов заплатить за её исполнение ту цену, что назовет ему Первый из Людей. А Эль-Антуэну тогда нужен был камень опал - в нем он видел царство богов и послал мудрец воина в опасное путешествие, сказав, что если добудет тот камень, то он, Эль-Антуэн, выполнит любую его просьбу.
И не было человека два года, но когда он вернулся, то нес в руках дивный самоцвет, чьё огненное сияние превращало ночь в день. И обрадовался тогда Эль-Антуэн и спросил, что у воина за просьба, ибо за такое богатство не жаль было отдать и трех сотен белых коней, вспоенных северным ветром. И сказал юноша, а было ему не больше пятнадцати зим, когда он в первый раз достиг прибежища Эль-Антуэна, что хочет испытать все напасти, что достанутся ему в жизни в один день, чтобы дальше уже его годы были счастливыми и беззаботными. И спросил Эль-Антуэн, как зовут юношу и тот сказал: "Кулькан", что значит "Твердый, как сталь". И тогда ещё спросил Эль-Антуэн: "А выдержишь ли ты такое испытание?", а Кулькан ответил: "Будь что будет, боли я не боюсь". И ещё тогда молвил мудрец: "Даже если ты испытаешь все земные страдания, то от смерти не уйдешь.", а Кулькан сказал: "Смерть приходит ко всем. Или обещания твои - пустые слова?" и понял Первый Конник что юношу уже не переубедить.
Тогда заглянул он острым взором в его будущее и увидел, что ждут Кулькана войны, битвы и приключения, и будет он поражен оспой, и обезобразит она его красивое лицо, и будет он в битве семнадцати племен лишен правой руки, но убьёт вождя - кровавого убийцу, чьи дела позорили его род, и вырастит он сына, чьи подвиги превзойдут дела отца, и умрет он, окруженный почетом близких.
И обратился Эль-Антуэн к богам, воссев на коня, которого увел он тайком из их конюшен во времена своей молодости и конь заржал и глас его, подобный зову трубы, достиг небес. И боги услышали и изменили судьбу человека и испытал Кулькан в один день все удары, коим суждено было сыпаться на него всю жизнь и ослеп и оглох от боли.
И впал Кулькан в беспамятство и пролежал так целую неделю, а когда очнулся, то обрадовался, что уже всё кончилось и попрощавшись с Эль-Антуэном, засобирался домой. Но едва он хотел накинуть на плечи котомку, как увидел, что нет у него право руки, в которой всегда держал он верный меч. И закричал Кулькан горестно: "О мудрец?! За то ты лишил меня моей защитницы и кормилицы? Разве я похож на вора?" и ответил ему Первый Конник восседая на белом жеребце: "Такова была твоя воля." и сгорбил юноша, свои плечи и побрел к скалам, но идя мимо шатра Эль-Антуэна с откинутым пологом, увидел саблю, висящую на стене, а на её блестящей поверхности - своё лицо.
И не поверил Кулькан глазам своим, бросился к воде, но и вода подтвердила, как он обезображен. И издал тогда юноша, в одночасье превратившийся в старца, вопль отчаяния и покатился по земле, словно его сломило безумие. Эль-Антуэн молча смотрел на него и думал, что уже не родятся герои. И словно услышав его мысли, встал Кулькан, пошатываясь, и достал левой рукой кинжал из ножён.
- Ты мудр, а я был глуп, - сказал он Эль-Антуэну. - Я был глуп, упрям и теперь пожинаю плоды своих слов. Пусть кровь моя падет на тех, кто сделал это со мной, ибо даже отомстить я не в силах!
И сказав так, вонзил Кулькан кинжал себе в горло, прямо в ямку между ключицами и умер, а Эль-Антуэн взял его семя и чтобы не перевелись среди керкетов герои, отправился из своей обители на поиски достойной девушки...
Кадан замолчал и посмотрел поверх голов великанов на цепочку барханов, колыхающихся в закатном солнце. Альтестейн глубоко вздохнул и оглядел наемников, которые сидели, пытаясь осмыслить слова притчи.
- Кее'зал, скажи ему.
Бывший сотник потер переносицу, переглянулся с Туджиби, а потом медленно поднялся. За ним встали на ноги и остальные.
- Твоё сердце открыто, а рука тверда, вождь. Я верю тебе. Мы пойдем за тобой.
- Хорошо, - кивнул Кадан. - Ночью мы возьмем долг с Бен-Шанната. Я приглашаю разделить с нами ужин.
- Мы принимаем приглашение, - сказал Альтестейн. И добавил. - Это честь для нас.