Утро было неприветливым. Исайа открыл окно и прохладный воздух затопил комнату. С деревьев падали редкие капли - ночью прошел дождь. Сыро. Сырой рассвет. Исайа вздохнул и принялся одеваться.
Он вышел из дому полседьмого, а дорога вела через кладбище. Самый короткий путь представлялся сейчас немного...нервным. На улицах было безлюдно и тихо, даже надсадно ревущие днем автобусы сейчас бесшумно шелестели по мокрому асфальту. А машин на удивление мало, очень мало, так показалось Исайе. И влажно-противный ветерок, этакая холодная, липкая рука.
Исайа уже приближался к парку, через дорогу от которого лежало кладбище, и всерьез задумался о возможных путях обхода. Кладбище можно было обойти сверху - по Арсенальной, и потерять полчаса, или снизу - по Южной, и застрять на кольце, потому что светофор там сияет оранжевым уже второй месяц. Через кладбище - это напрямик. Надо только потом, уже у выхода, повернуть вправо - будто на буровую. Время поджимало.
В парке по земле бегали шустрые серые белки. От кого-то Исайа слышал, что они живут не более трех лет. "Странно, - подумал он, - столько энергии...ничто им не угрожает, а живут так мало". На тропинках кое-где поблескивала вода и было почти темно: солнце еще не встало настолько высоко чтобы освещать деревья.
Ворота кладбища как всегда показались внезапно; черные, в потеках ржавчины, с табличкой "Въезд запрещен". Исайа даже не заметил, как перешел дорогу и очнулся только тогда, когда споткнулся о бордюр. "Черт, машин нет, вот и не слежу за обстановкой. Задавят тут меня когда-нибудь..."
На кладбище было по-особому тихо и мрачно. Деревья, посаженные у могил, росли больными, искаженными, а вот кусты сирени напротив, были пышными и раскидистыми, и за ними ничего не было видно - ни крестов, ни покосившихся оград. Кладбище было старым, памятники теснились и налезали друг на друга, иногда расстояние между ними не превышало вытянутой руки. Исайа шел по гравийной дорожке и его шаги четко отдавались в воздухе.
Непонятное чувство охватило Исайю, он непроизвольно завертел головой, оглядываясь, выискивая что-то. Вдруг впереди себя Исайа заметил бегущую прямо на него собаку. Она низко опустила голову к земле и, казалось, шла по следу. Это была овчарка, большое, мощное животное в расцвете сил. Издалека ее легко можно было принять за волка. Исайа замедлил шаг, настороженно наблюдая за зверем. Шагах в пятнадцати от него овчарку будто что-то толкнуло - она подняла голову, увидела человека, вновь уткнулась в землю, но в каких-то восьми шагах свернула налево, на боковую тропинку и бесшумно исчезла среди кладбищенских холмиков. У Исайи отлегло от сердца и он снова ускорил шаг. Он знал, что если идти по этой дорожке то скоро упрешься в забор и тогда надо будет идти вдоль него чтобы выйти к воротам и заброшенной проходной. Туда же можно было попасть и другим путем: прямо сейчас свернуть на ведущую направо тропу и пройти шагов сто, а там уже будет аллея, параллельная этой, тоже посыпанная гравием.
Но Исайа не пошел направо, потому что внутренний голос этому панически воспротивился. Неясная пустота висела в воздухе. Звуки из города сюда не долетали вообще. Исайа обернулся и увидел следующую за ним собаку. Это была та же овчарка, вернувшаяся на аллею. "Ищет! - мелькнуло в голове. - Что ищет?! Кого!?" Было в этой собаке что-то пугающее: ее упорство, безразличие к постороннему человеку... Исайа глазами встретился с глазами собаки. Овчарка смотрела на него, но не залаяла и не стала рычать. Она приближалась. "Не оглядываться больше! Они чувствуют страх!" - приказал себе Исайа. Пес был довольно далеко и Исайа надеялся, что успеет дойти до забора. Он шел довольно быстро, хрустя гравием. В конце-концов Исайа споткнулся, выпрямился будто пришпоренный и, не выдержав, обернулся. Собаки не было.
" Исчезла... - подумал Исайа. - Ушла. Не я". Солнце пробивалось над забором. До ворот он дошел так же быстро, оскальзываясь на мокрой земле. Проходная без окон и дверей, по самые подоконники заваленная мусором показалась ему самым желанным зданием. Открытая калитка у ворот была ярко освещена солнцем. Уже ступив на улицу Исайа еще раз обернулся и посмотрел на аллею, ожидая, что увидит пса, но, естественно, ничего не увидел, кроме белесого гравия, стелящегося в сумраке чахлых деревьев и всевозможных крестов.
Было семь часов, и на заводе ЖБК радостно и раскатисто прогудела сирена.