Аннотация: Все, что есть у леди Эрвин: остатки магической силы и маленький отряд, чтобы продержаться до прихода помощи. Если помощь придет. Вольный пересказ сюжета песни PepelSbey - Моя Госпожа
Старый замок Шад не был предназначен для удержания вражеских войск, но оставался единственной из доступных возможностей для маленького приграничного отряда задержать наступление. Имперские войска давно смели бы этот ком из полуосыпавшихся камней и земли, если бы не река - и не магия.
Леди Эрвин, "ангельская жемчужина", как называли имперцы таких, как она, людей с севера - светлокожих и беловолосых, появилась в Белом Городе около десяти лет назад, точнее скажут только летописцы и сборщики налогов. Зачем она покинула родину и отправилась так далеко на юг, не знал никто из ее приближенных, а лорды из совета Города не делились информацией с подчиненными и слугами. Осталось только принять как данность, что эта белая, пугливая, задыхающаяся от жары женщина нашла себе новый дом.
Она всегда была немного странной, как, должно быть, и положено аристократкам, но упрямо переламывала себя. Сначала - чтобы занять более-менее устойчивое положение среди равных, таких же колдуний и магов Дома Аркс. После - чтобы добиться места в совете.
Она заслужила его, иначе не была бы сейчас здесь, на "ничейных землях", принадлежащих по праву некромантам. Имперцы, впрочем, утверждали то же самое, но в свою пользу, только что-то не могли перейти чертову речушку, рассекшую долину Ида. Солдаты, выбираясь к берегу, поддразнивали праведников под бело-алыми знаменами, хотя и прекрасно понимали - ни чужим, ни своим лучше не соваться в проклятую северянкой воду.
Шад, продуваемый всеми ветрами, ждал. Ждал действий врага. Ждал подмоги от оставшегося далеко позади Белого Города. Гонцы, и живые, и мертвые, отправились туда без малого неделю назад. Не вернулся ни один. Не было знака. Ни единого намека.
Долгая, долгая ночь.
***
Юлиус прикрыл дверь, с трудом удерживая ее от хлопка. Сквозняки пробирались даже в глубину южной башни, наиболее уцелевшей за те столетия, что врастает в землю этот замок. От них не спасают даже ковры и меха - да и было бы их много, на войне-то... Магия и вовсе не приносила пользы, слишком специфической она была. В лучшем случае не происходило ровным счетом ничего. В худшем старилось дерево и крошились камни, не выдерживая мучительных прикосновений смерти. "Убить ветер", как предложил один из молодых колдунов, тоже не выходило, зато от крыс в старых развалинах не осталось и следа. Все к лучшему.
- Все к лучшему, - повторил вслух советник, медленно отходя от двери и до последнего не отпуская медную ручку. - Пусть мы пока еще этого не осознаем.
- Если вам так легче, мой лорд, - отозвались из темного угла у самого окна. Сегодня в комнате горело всего четыре свечи, расставленные между уцелевших книг на старых полках, а плохо прочищенный камин и не пытались зажечь.
Некромант нахмурился, по тону понимая, насколько дурное настроение овладело леди, но не ушел, а приблизился, накрепко сцепив пальцы.
- Леди Эрвин, они успеют. Они в пути, и вы это знаете.
- Кади сказала, что снова видела сон. Огонь, много огня, и все сжимается до этого пламени. - Сидящая на кровати женщина, простоволосая, в нижней рубашке и босая, не подняла головы, когда ее друг и любовник сел в кресло, собирая ее ладони в свою и накрывая другой. - На этот раз она видела тебя.
- Но не тебя?
- Она видела моими глазами. - Руки дернулись назад, собирая и комкая край тяжелого, по-деревенски цветастого одеяла, но не решаясь закутать продрогшее тело. - Чувствовала моей кожей. Она клянется, что там была я, - хрипло выдохнула леди и только ниже наклонила голову. Нечесаные светлые волосы на затылке свалялись в крупные узлы. - А теперь и ты. И ты знаешь...
- Что мы в чем-то ошиблись, - согласился Юлиус так спокойно, как только сумел. Внутри все словно перевернулось, а к горлу подкатил ком. Стараясь не моргать защипавшими от соли глазами, он наклонился и набросил одеяло на колени под голубой тканью сорочки.
Пророчества просто так не меняются. Никогда. Ни при каких условиях. И пусть он не верил этим ясновидцам и панике издерганной и уставшей возлюбленной, но сейчас ему стало страшно.
- Мы уедем, если станет слишком опасно, - твердо пообещал он и, не встречая сопротивления, снова взял одну руку Эрвин, разжимая сведенные пальцы. - Бояться нечего.
Некромантка только содрогнулась от беззвучного, тошнотворно-горького смешка. Она не строила иллюзий: стоит отдалиться от реки, и магия, оставшаяся без подпитки заклинательницей, рассеется. И боги, и сама Мортис знают, как тяжело удерживать под контролем целую реку!
А что потом?.. Надеяться, что горстка солдат сдержат войско, в котором треть - маги и священники? Или что полуголодные лошади сумеют оторваться от товарок, которым вдоволь хватает фуража, посреди необъятной долины?
- Одно меня успокаивает: среди них нет инквизиторов. - Эрвин подняла голову, и Юлиус разглядел, как опухли ее веки и нос. Она снова плакала. За последние месяцы не проходило и недели без слез, и это пугало едва не больше всего остального. В некоторые дни мужчина ловил себя на мысли, что его "ангельская жемчужина" сходит с ума. - Кади не Всевидящая Мать. Возможно, если Аркс не пришлет подкрепление, то нам придется сдаться. Имперцы не причинят нам вред, если мы сложим оружие и попросим защиты и справедливого суда. Я не сельская ведьма, чтобы от этого так легко отмахнулись.
Юлиус слабо качнул головой.
- Если среди них не будет инквизиторов, - напомнил он тише.
***
Птичье тельце ударилось в мутное стекло и часто забило крыльями, разбудив с таким трудом убаюканную Эрвин. Некромантка резко села, свешивая ноги, и ошалело завертела головой.
Юлиусу прибытие вестницы обошлось дороже: больное сердце заныло остро и сильно, и он упустил первенство на пути к окну, остановившись у стола и подрагивающими руками высекая огонь и зажигая лежащие без дела свечи.
Голубка, которую пришлось ухватить обеими руками, продолжала биться, расцарапав Эрвин ладони. Птицам не нравилась черная магия, а этой, похоже, не повезло повредиться крохотным птичьим рассудком.
- Сварим в суп? - хмуро предложил советник, снимая письмо и придвигая ближе пустую клетку. Женщина поспешно затолкала внутрь безумную птицу и захлопнула дверцу.
- Пусть приходит в себя. Если это от Алесто, с ней же отправим послание обратно.
Она приняла проверенное на предмет заклятий письмо и развернула. Почерк Алесто, только текст принадлежит не ему.
Губы зашевелились, и если начало короткого письма звучало только в голове леди Эрвин, то ближе к середине она начала читать вслух.
- ...а порочной девице надлежит покаяться и со смирением ожидать нашего решения, как положено женщине, а не придворной шлюхе чернокнижников, очернившей себя и опозорившей свой род.
Юлиус, склонившийся над ее плечом, чтобы не мешаться, проскользил взглядом до конца. По костяшкам темно-песочной ладони, схватившейся за меч, расползлись белесые пятна.
- В глотку затолкаю... - невнятно поклялся он, тяжело дыша от боли, разрывающей грудную клетку. - Он отве..
- Принеси мне голубку, Юлиус. - Леди, согревшись от вспышки гнева, аккуратно сложила бумагу по сгибам и положила на край стола. - Я хочу ту, рыжую в подпалинах, которая нравится Лину.
- Но...
- Помощи не будет. Никто не доехал до Города и не передал вести. Поэтому мы начнем переговоры. Еще неделю я не выдержу, Юлиус. Так мы сможем выиграть время. Как принесешь голубку, отправь Бирена собираться, а я напишу письмо к совету. - Выдвинув стул, она села, сосредоточенно расправляя на бедрах и коленях сорочку, прежде чем вытащить письменные принадлежности.
Обернулась.
- Иди, Юлиус.
***
Два гонца разлетелись в разные стороны: немолодой Бирен отправился к белым стенам на другой стороне долины Ида, рыжая голубка - на тот берег реки. Оставалось ждать и глядеть на пятна костров впереди и гадать, стало ли их больше, или рассудок начинает лгать, опьяненный бесконечной усталостью.
Когда Юлиус вернулся, спустившись вниз за хлебом и горячим травяным чаем, его возлюбленная стояла, прижавшись лбом и ладонями к холодному стеклу. Подушечки ее пальцев темнели от крови, а в клетке лежала мертвая голубка, жестоко истыканная длинными спицами.
Мужчина не стал ничего говорить. Если бы колдовство прошло успешно, лицо Эрвин не было бы таким... таким.
Леди тоже решила почтить тишину и только наклонила голову, прижимаясь щекой к ладони колдуна. Они простояли, вглядываясь в мутно-прозрачную пелену, много часов, наверное, целую бесконечность, погруженные в свои мысли, кутающиеся в одну куртку.
- Абел тоже не добралась, - без предупреждения, даже намека, произнесла женщина, выдыхая на стекло. - Дикое зверье, перебравшиеся на этот берег маги-одиночки, неудачно споткнувшийся конь. С ними что угодно случиться могло.
Пальцы на ее плечах сжались. Юлиус наклонил голову, прижимаясь к светлым спутавшимся волосам, глядя на медленно, пока еще чуть заметно блекнущие звезды.
- Если бы Абел не была Абел, я бы поверил в это, - мучительно подбирая слова, шепнул он, не отстраняясь и не пытаясь спрятаться от охватывающего душу страха. - Если бы Абел была человеком, то все это могло бы ей помешать. Она чаще останавливается, поэтому доберется медленнее, чем могли бы другие. Но погибнуть в дороге она не может. Иначе ты бы знала точно и не сомневалась.
Эрвин кивнула.
- Верно. Нам нужно бежать.
- Что? - Нахмурившись, мужчина заглянул ей в лицо, пытаясь понять, не ослышался ли. Или любовница бредит? Но нет, сосредоточена, встревожена, похожа на лисицу, почуявшую капкан.
- Бежать. Сейчас. Пока не настало утро, у нас есть шанс добраться до рощи, а здесь нас хватятся к обеду. Мы будем далеко.
- Мы бросим наших людей.
- Мы спасем им жизни, - со слегка ощутимым равнодушием медленно протянула Эрвин, хмуря брови и вглядываясь в россыпь искр на том берегу. - Имперцам хватит чести не казнить сдавшихся солдат, а солдатам хватит ума сдаться превосходящим противникам. Это и так произойдет в ближайшее время, но тогда магов не пощадят.
- А переговоры? - чувствуя, как глупо звучит надежда в голосе, все же спросил Юлиус и тут же поморщился от гримаски на лице любовницы. - А... а Кади?
- Имперцы не тронут провидицу. В конце концов, откровения она берет от высшей силы. Для нас - от Мортис. Для них - от Творца.
- И... - Мужчина отошел, а после заметался по комнате, едва сдерживаясь от бега. - Во имя Матери, Эрвин, как? Как?! Бежать из Шада через огромную Иду... да что там! Просто из Шада! Нас прирежут свои же!
Женщина немного заторможенно кивнула, закидывая руки за голову и принимаясь распутывать первый попавшийся клок. Кривясь, задергала агрессивнее, выпутывая пальцы.
- Окно, - процедила она, почти раздирая светлые волосы. - Найди мне веревку, а отвести глаза я смогу сама.
***
Веревочная лестница болталась под порывами ветра, и Юлиус успел проклясть себя с десяток раз за неосмотрительность, начиная с того дня, как появился на свет в Белом Городе. Что ему мешало родиться в семье крестьян где-нибудь за Жемчужным морем, где цветут огромные хмельные цветы и нет ни некромантов, ни инквизиции? Жил бы в мире и покое, пахал бы в поле и благополучно скончался от лихорадки лет в двенадцать...
Следом за ним спускалась Эрвин. Заплетенные в косу волосы рвал ветер, а слишком свободную одежду с мужского плеча пришлось перевязать, чтобы она хотя бы не хлопала под особо сильными порывами.
Звезды еще горели, и это придавало уверенность. До земли совсем немного, до лошадей - совсем немногим больше, а до свободы отделяет только терпение и капля храбрости.
Или чуть больше, чем капля. Искушение разжать руки и прекратить эти попытки сбежать от предопределенного становилось навязчивым.
В ноги толкнулась земля.
Прижимаясь лбом к старым запыленным камням стены, Юлиус на секунду закрыл глаза, собираясь с силами. Над ним, тяжело дыша, сползала Эрвин, последние два метра проходя на руках.
Если мужчина разжал руки с готовностью, то его любовницу пришлось почти уговаривать спрыгнуть в подставленные руки.
Меньше минуты спустя они уже бежали, скрываясь в тенях, к своим лошадкам, дремлющим в полуразвалившемся загоне. Сердце рвало грудную клетку, руки леди тряслись...
Юлиус, не успев вовремя остановиться, с размаху влетел Эрвин в спину, но та не покачнулась, намертво вцепившись в камни дверного проема, ведущего из внутренней части замка во двор. Он не сразу понял, что у конюшни стоит человеческая фигура, но не та, которая должна - или, вернее, могла - там быть.
Более того, человек был тем, кого в Шаде быть не могло и вовсе.
- Бирен? - выдохнул советник. Его госпожа, не отдышавшаяся после бега, размениваться на слова не стала: разжала пальцы и стиснула кулаки, зашагав быстро и широко, почти не сгибая колен.
В чуть отошедшей назад и в сторону, готовящейся к замаху левой руке соткалось темное лезвие.
Глупо было спрашивать, почему не прилетела голубка с ответом, а доверенный гонец, отправленный за помощью, все еще в замке.
Бирен вскинул голову, когда от него до женщины оставался шаг, но не отстранился. Зачем, если знаешь, что вместо пробитого бока отделаешься легким ушибом?
Колдовской клинок разломился, а вместе с ним хрустнуло запястье колдуньи. Она не закричала - не успела, дернувшись на подгибающихся ногах, когда шею захлестнула цепь, передавливающая горло.
Юлиус не помог. С клинком, удерживающим голову высоко запрокинутой, сложно кому-нибудь помочь.
***
Тесная клетка, куда засунули их свои же солдаты, была переправлена на тот берег еще до рассвета. Леди Эрвин почти не приходила в себя: заклятая цепь выпила из нее слишком много сил.
Много часов спустя пленников, оставленных в темноте какого-то помещения без окон, вытащили и, перетряхнув одежду в поисках оружия, повели в неизвестность.
Юлиус плохо запомнил этот путь. Его не раз хорошенько приложили по голове, и теперь мир вокруг то сливался в серую муть, то взрывался яркими пятнами, вызывая страшную тошноту и боль за глазными яблоками. Еще один тычок, пришедшийся по затылку, опрокинул его на колени, и остаток пути некроманта волокли по камням и земле.
Бело-алые пятна шатров. Золотые стяги имперской гвардии - значит, прибыла особо важная персона. Наверное, из любопытства, чтобы посмотреть на Иду, отданную без боя насмерть перепуганными предателями.
Наверное, самое время молиться богу, в которого верят имперцы. Говорят, он бывает милосерден.
***
Эрвин, силком втиснутая в женское платье, стояла на коленях, исподлобья глядя на невысокого священника, расхаживающего перед ними, и сжимала в ладони кончики пальцев Юлиуса. Возлюбленный был совсем плох. Ему бы лекаря, а не этого трепача.
- Да, господин, - постаралась она придать голосу робость и покорность, кивая на очередное глупое и высокопарное замечание священника. - И все же я молю вас о снисхождении. Я лишь слабая женщина, и если даже благородный сэр Юлиус с трудом противостоял ереси некромантов, то что говорить обо мне? Если бы не моя дочь...
"Если бы не эта цепь, ты бы харкал легкими, тварь, а твои послушные псы на себе испробовали, какими бывают проклятья земли и воздуха."
Синн Танзи кивал ее словам и не догадывался о мыслях. Этот серьезный, но слишком верующий человек, похоже, не отличался проницательностью. Если Юлиус продержится, а собственного терпения и хитрости хватит, чтобы заставить этого осла согласиться на признание их пленными, а не преступниками, то они спасены.
Еще долгие полчаса, еще больше опустошение в груди и еще больше страха, когда пальцы любовника начали слабеть. Еще больше расслабленности и даже некоторого сочувствия в глазах Танзи.
Еще один человек, вошедший в шатер и одним своим видом надломивший волю леди Эрвин.
Простой костюм и небрежно сложенный и переброшенный через руку плащ, бледно-бежевый, похожий оттенком на кость, вышитый белым и золотым.
Инквизитор.
- Сеон Каррэра, - коротко поклонился он Танзи, и тот, растерянный и как-то обмякший, с промедлением ответил на поклон.
- Чем обязаны, милорд? - промямлил он, хотя наедине с некромантами был холоднее льда. - Все дела мы, хвала Создателю, завершили сами...
- В Шаде нашли еще одну колдунью и несколько ведьм попроще, - пожал плечами назвавшийся лордом Каррэра, оглядывая с высоты своего роста коленопреклоненных и хмуря густые брови. Смуглое лицо не отражало лишних эмоций - только спокойствие. - Младших доставят в нашу резиденцию при монастыре Незримой Длани, а с остальными разобрались на месте.
- Тогда, возможно, вы заберете с собой и этих?
Инквизитор обошел коллегу, перебирая длинными пальцами по небрежно заросшему подбородку, хмыкая и щурясь на свет магических шаров. Эрвин изо всех сил сдерживалась, чтобы не зашипеть, выщерившись на убийцу и ублюдка, единолично решающего чужую судьбу.
- Забрать, говорите? Почтеннейший Танзи, полно вам, - немного выше и холоднее прозвучал голос Каррэра, остановившегося напротив Юлиуса, почти уткнувшегося лбом в земляной пол, - такие затраты времени и сил нужны только в тех случаях, когда инквизиция имеет сомнения. А чего же здесь сомневаться?
Он, ловко подобрав плащ, чтобы не запачкать в пыли, опустился на одно колено и свободной рукой быстро ухватил женщину за волосы. На него глядели расширившиеся глаза, прячущие за испугом лютое бешенство загнанного зверя.
- Некромантка Эрвин с севера, самозваная леди самозваной аристократии черных колдунов самозваного Дома Аркс, шлюха и потаскуха. И ее ручная падаль.
Зубы сомкнулись на его запястье, и инквизитор, не сдерживая силу, наотмашь ударил Эрвин по лицу, пачкая плащ кровью из прокушенной руки.
Поднялся на ноги он, впрочем, с подобающей его званию неторопливостью, а вот пинок сначала ведьме, а следом, чтобы разжать ладони любовников, и Юлиусу мало вязался со служителем церкви.
- Сжечь, и все.
***
Во рту еще стоял вкус чужой крови, когда одетый в белое рыцарь, намотав на кулак длинные светлые волосы, резал их кинжалом. Эрвин не плакала, когда прислужники двух церковников учили ее почтению, как не плакала и печати, поставленной под приговором, но сорвалась в этот момент, разрыдавшись в голос, захлебываясь им до удушья и принявшись рваться с такой силой, что ободрала закованные запястья.
Серые от грязи пряди падали под ноги, и вместе с ними уходила надежда.
Что делали с Юлиусом, женщина не видела, но знала, что вреда ему не причинят. Если не считать за вред костер, который должен запылать под вечер на берегу. Но пока их не покалечат еще больше. Только подготовят к казни.
Когда Каррэра пришел посмотреть на результаты, Эрвин ощутила, что больше не сможет проронить ни слезинки. Когда инквизитор открыл рот со своими пренебрежительными "шлюха и падаль" - закричала.
- Чтоб ты подох в еще больших мучениях, чем я! - надрывала она горло до хрипоты, пока двое крепких мужчин пытались удержать ее на месте. Серые глаза на смуглом лице впечатались в ее память, и на этот раз в них замер такой же холодный, как и все прочее, страх. - Чтоб ты больше никогда не мог спать спокойно! Убийца! Убийца! За кровь Кади, за Юлиуса, за всех остальных ты заплатишь, мразь! Ты и твое гнилое семя!
Удар разбил ей губу и вышиб несколько зубов, но некромантка заходилась уже хохотом, пуская кровавую пену.
Она запомнила страх в глазах убийцы.
Она знала, что он никогда из них не уйдет.
***
Происходящее казалось Юлиусу дурным сном: полная мути голова, расплывающееся зрение, горечь и сухость во рту и чудовищный шум, заполняющий уши.
Клетка. Но на этот раз больше и стоящая в палатке, не заглушающей идущих снаружи звуков и запахов. Запаха смолы, например.
Мужчина, привалившись к решетке, обессиленно смотрел в пол. Искусанные, покрытые ссадинами руки и ноги его любимой, смятая юбка платья, полугнилая солома, чьи-то ноги, шарканье, голоса...
Когда глаза заметили короткий блеск среди соломы, сознание немного прояснилось. Подобравшись к противоположной стороне клетки, советник - или, вернее и честнее сказать, бывший советник - разрыл влажные веточки и с недоумением уставился на тонкий, острый кинжал с безликой и простой рукоятью. Как он оказался здесь и кто мог его принести, даже не приходило в мысли. Но вот зачем...
Юлиус, с трудом подняв голову, посмотрел на Эрвин. Она сидела, забившись в угол, с потемневшим пятнами лицом и черными кругами под глазами, взмокшая, в полубреду.
Некромант помнил предсказание Кади, да примет ее Мать. И сейчас, в шаге от его окончательного претворения, он понял, что если не может этому помешать, то изменить его ему по силам.
- Эрвин, - беззвучно позвал женщину Юлиус, с трудом подтаскивая тело ближе. - Эрвин?
Ему не ответили, и мужчина, прижимаясь спиной и боком к решетке, сел рядом, касаясь губами неровно остриженного виска. От прикосновения ладони к разбитым губам худое тело вздрогнуло, но Юлиус придержал, кое-как обнимая и прижимая к белому горлу отточенное лезвие.
- Я люблю тебя.
***
В ворота Белого Города влетела взмыленная лошадь со всадницей на спине. Узнать в грязном существе леди Абел смог только молодой бальзамир*, прибежавший на ругань стражи и первые всплески магии.
Растолкав вооруженных остолопов, лекарь пробился к женщине, орудуя коротким кинжалом и, поперхнувшись воздухом, выругался, уже громче требуя вести путницу к Бальзамину**. Вернее, спутниц.
Уже в тепле и тишине, когда Абел перевязали, а младенца отмыли, бальзамиры выбрали самого неудачливого коллегу, чтобы ее покормить, и наблюдали, как девочка плюется и хнычет.
- Леди Ииша, - покачал головой один из старших учеников, разглядывая контраст темной кожи и пробивающегося светлого пушка. - Кто бы мог подумать.