Нет, ничего такого печального в этом нет, конечно, большинство людей - неграждане. Мне еще очень в жизни повезло, если вдуматься. Вот сижу за этим столом, разбираю переписку Гая Авзония, не мешки таскаю или на мельнице мелю. А мог бы и на мельнице надрываться или в каменоломнях. Видел я ребятишек, которые в каменоломнях тачки таскают. Тоже найденыши, как и я, только повезло им меньше. Спасибо моему второму хозяину, дал мне хорошее образование и продал в неплохой дом, к этому Авзонию. Приметил меня, когда я совсем ребенком был, что я смышлен. Ох, смышлен-то смышлен, поболе старшего хозяйского сынка смыслю, он никак не научится гомеотелевты и колоны в риторике различать, ко мне бегает тайком спрашивает, чтобы учитель в школе не заругал. Ему, впрочем, уже пятнадцать лет исполнилось, неделю назад пуэрильную тогу на взрослую сменил, все красовался. Лисиппа его подстригла красиво. Самая большая радость у него - это не тога, а то, что в школе пороть теперь не будут. Ну да, конечно, он уже свободный римский гражданин - хотя и подростком считается, но это так, это несущественно. А ты, Крискентий из Лариссы, хоть тебе пятнадцать лет уже лет семь назад исполнилось, так и ходи в своем хитоне, как раб-секретарь. Смышлен я, смышлен - а толку в этом? Тут вольную-то не получишь, еще молод, обычно к тридцати годам можно на что-то надеяться, а у Авзония вообще вольными не разбрасываются. Авзоний сейчас с клиентами, а я пишу письмо его другу и родственнику, хозяин мне велел.
"Гай Авзоний - Титу Просдокию радоваться!"
Просдокий ведь не из патрициев, его отец всадник, а прадед вольноотпущенник из кесаревых рабов был... За услуги семье императора вольную дали, и дед уже свободным родился. Ну, я-то не императорский домочадец... я даже не "верна", как Лисиппа. Она у новой жены Авзония из прошлого дома взята, ее мать кормилицей у хозяйки была.
... сын мой Гай печалит меня...
Еще бы не печалил. Меня бы такой сынок тоже печалил.
- Эй, Крискентий, что все корпишь над папирусом?
Помяни волка - вот и явится.
- Здравствуйте, молодой хозяин Гай.
Мешать пришел. Сбил с мысли.
-А я сегодня иду на пир к Теренцию. Что скажешь? Тебе тоже, наверное, хочется?
- Нет, молодой хозяин, мне не хочется, - соврал я.
- Правильно, что рабам на пирах делать, только под дверью с фонарем дожидаться, - заметил высокомерно юный отпрыск Авзония. Я смолчал. Он нарочно задирает меня, чтобы я что-то сказал. Очень хочется спросить, как у него в школе дела. Но я сдерживаюсь и спрашиваю вместо этого:
- Как дела в палестре?
- Отлично, Крискентий! Педотриб научил меня новому приему в кулачном бою. Вот жаль, не на ком тренироваться...
Я молчу, только стилос сжимаю. Ты в своей палестре совсем и поселился бы, разреши тебе отец! Это не Гомера с Еврипидом наизусть учить. Блестящий и тупой сам скоро станешь, как в палестре столб.
Он точно мои мысли прочел - рассмеялся мне в лицо и как скинет все мои папирусы и чернильницу со стола!
Я вскрикнул и бросился за этими несчастными папирусами. Благие боги, сейчас все мои черновики чернилами зальет, недели работы! А еще воспоминания хозяйские переписываю с вощеных табличек, ему в день Сатурна зачитывать надо, что получилось...
А этот Гай-младший стоит и смеется во всю свою рожу прыщавую, пока я на карачках по полу перед ним ползаю, собираю, еще и ногой подденет табличку. На папирус с начатым письмом и вовсе наступил и не отдает.
- Молодой хозяин, отдайте! - прошу я, глядя на него снижу вверх - стоя на коленях, прижимая к груди собранные папирусы. Чернильница укатилась, вот и след ее до угла комнаты, еще чернила эти отмывать с пола остаток дня.
-Отдам, если обещаешь дяде Титу не писать, что я плохо учусь. Напиши вот это!
И сует мне под нос папирус со своими каракулями. Я там только разобрал, что успехи у него "в гречесткой громатике".
- Я по-гречески набросал тут, чтобы тебе легче было, а не с латинского на греческий переводить.
Дядя Тит - большой любитель греческой культуры. Прямо как наш император Адриан. Надо бы послать ему вот это Гаево письмо как оно есть. Сразу поймет, что племянник - филэллин большой.
- Гай, отец прочитывает письма, прежде чем подписать! - взмолился я.
- Крискентий, а ты подмени! Покажи ему одно, а пошли другое.
Холодный пот течет у меня по спине между лопаток. Вот это прямая дороженька не под розги, а под бичи даже!
- Молодой хозяин, да как же я подменю...
Я все еще стою на коленях, прижимая к груди треклятые папирусы.
- Что ты так побледнел, Крискентий? Тебя так и так высекут. Я скажу, что ты пьян был, и я тебя в таком виде здесь нашел, все папирусы и дощечку на полу валялись, а ты дрых. Кому отец больше поверит - мне или тебе, как ты думаешь?
- Знаешь, Гай, - я встаю, наконец, и кладу папирусы на стол. - Иди, говори. Хорошо, меня высекут. Тебе радостно будет. Только я этого письма писать не стану и подменивать письма не собираюсь.
- Не станешь? - говорит мне мальчишка. - Ну ладно.
Вот тут я и расслабился, утратил бдительность. Как он схватил стилос незаметно, я так и не понял. Или в одежде где-то прятал... Прямо в горло попал. Глаза безумные, трясет меня, на пол швырнул, как в своем панкратионе в палестре, ногами под дых бить начал, прямо в солнечное сплетение и в пах попал пару раз...
- Гай, что здесь происходит?
Благие боги, это хозяин.
- Отец, Крискентий пьян...
И давай рассказывать. Правда, я как сквозь туман слышу. Да мне уже все равно становится.
А я ничего сказать не могу, горло рукой зажимаю, кровь течет, к ножке стола прислонился. Авзоний меня трясет за плечи, а я и правда как пьяный, слова вымолвить не могу.
- Он напал спьяну на меня, я защищался, - говорит Гай-младший над моей головой.
Вот теперь мне на самом деле худо стало. Напасть на хозяина - это хуже не придумаешь. Бичами дело может не ограничиться... Распнут, как Лисиппиного бога, и дело с концом.
- Хозяин! Хозяин! - это Лисиппа. Откуда она здесь?
- Гай, - говорит женский голос. Неужели госпожа Туллия, мачеха этого мальчишки?
- Гай, - повторяет она, - Крискентий не был пьян. Я слышала их разговор. Лисиппа меня позвала. Это Секунд на него напал.
Какой Секунд... так это же Гай-младший Секундом называется, второй то есть.
Ну, тут я уже сознание потерял и ничего не помню.
+++
Я пришел в сознание оттого, что почувствовал, будто мне кто-то на голову воду холодную льет. В нос попала, закашлялся.
- Ну, все с ним хорошо будет. Кровь остановилась.
Это Филипп врач! Я его по голосу сразу узнал, правильно говорит по-гречески, без акцента варварского. Открываю глаза, оглядываюсь - оказывается, я в иатрейона у Филиппа лежу! Мы за стеной, у него дома, в триклинии маленьком, столько в прошлые времена вина выпили...
А здесь, в иатрейоне, он больных принимает, всякие фистулы да геморрои лечит. Ну и посерьезнее вещи, конечно. Вывихи вот еще вправляет, рядом же палестра. Выгодное место, в общем. Через две улицы от нашего особняка.
- Вот, выпей вина, - он говорит. Да я не против. Пью. Хорошее какое, Филипп часто меня таким угощал. Он зажиточный вольноотпущенник. Хозяину бывшему уже все выплатил, только лечить его с семьей бесплатно обязан. Ну, они сейчас в Египет уехали, так что там их есть, кому лечить. Все египтяне - врачи, как Гомер еще сказал. Вот мой приятель Гарпократ, например...
- Ой, Крискентий, как хорошо, что ты очнулся! - верещит Лисиппа. - Кровь все не могла остановиться, но я молилась, и...
- Да, еще немного, и стилос сонную артерию бы тебе проткнул, - говорит Филипп.
Ну, верно, не наловчился Гай еще протыкать с первого раза. Вот отправят его трибуном латиклавием в легион, тогда и научится. А пока - живи, дорогой Крискентий Ларисс, радуйся жизни и бумаги Авзония разбирай.
Я пытаюсь Лисиппе сказать что-нибудь ободрительное, ведь точно, молилась она своему Иисусу, хотя я, конечно, с сомнениям к таким молитвам отношусь. Кому он может помочь, если его самого как раба распяли? А вот чтобы наоборот, похуже все сложилось, как раз, поди, и может посодействовать...
Тут я даже вином поперхнулся.
Кашляю, а из горла звук не идет. Я испугался, скажу честно - подумал, Гай мне дыхательную артерию проткнул, раз в сонную не угодил. Дыхательной артерией старые врачи трахею называют.
- Ну, осторожнее, - Филипп меня усадил, по спине похлопал. - Не глотай залпом, как варвары!
- Бедный Крискентий!
А это, оказывается, хозяйка. Вся заплаканная, как и Лисиппа. Меня за руку взяла, ласково так.
- Ты не бойся, Крискентий, - говорит. - Авзоний на тебя не сердится. Он уже все выяснил. И я ему рассказала, как ты отказался подлог совершать. Я все слышала, я как раз в таблин зашла с Лисиппой. И письмо Титу Авзоний нашел...
Тут она замолчала, глаза вытирает. Она добрая, молоденькая совсем, Лисиппина ровесница. Пасынков ей жалко. Хотя этот Гай ее терпеть не может.
- Спасибо, добрая госпожа Туллия, - говорю. Голос хриплый, я даже сам себя не узнал. Точно, словно мне трахеотомию по Асклепиаду Вифинскому сделали, да зашили на скорую руку.
Щупаю горло - точно ли не было этой трахеотомии. И голова гудит, как будто отравился. И мутит слегка. Ну, отрок же по голове меня тоже бил.
- Ты есть не хочешь? Мы тебе лепешек принесли, - Лисиппа говорит. Туллия улыбается, головой кивает. Красивые у нее сережки, из яшмы. Когда забеременела, Авзоний ей подарил. Это камень в родах помогает. Авзоний, говорят, первую супругу потерял вскоре после рождения младшего сына, Марка. Очень боялся за вторую жену. Но ничего, удачно родила, мальчишечка хороший, еще года нет. Авзоний доволен, уже право трех детей получил, может магистратом стать. Клиенты вовсю за него уже агитируют. Конечно, этого мало, но он и хлеб раздавал уже не раз, и починить водопровод на нашем конце города собрался. Давно пора его чинить, что уж говорить! Тит, опять же, со связями при императоре, это брат старший Туллии.
- Ты, Лисиппа, лучше поцелуй меня, - я осмелел.
Больному ведь больше позволяется! А тут, тем более, чуть не умер. И опять же, она за меня молилась, неважно, кому, но ведь помогло же.
Она глазами своими огромными хлопает, и уже готова была меня чмокнуть, как что-то меня за язык потянуло, и я сказал ей:
- Да ты смелей, я же вот тоже, считай, из мертвых восстал, как Иисус ваш!
Ну, это, конечно, большой моей тактической ошибкой было. Я вообще в делах с Лисиппой совсем не Сципион Африканский.
Ее глазищи слезами наполнились, губенки хорошенькие надулись.
- Да ну тебя! - говорит. - Ты уже совсем здоров, раз шутишь так глупо.
В-общем, засобирались они и пошли с госпожой Туллией домой. А меня Филипп еще сказал в иатрейоне оставить, чтобы наблюдать, как и что. И вообще, кровотечение может возобновиться. Велел мне лежать, а их пошел провожать. Лисиппа даже не обернулась, хотя я вслед ей хриплым своим голосом крикнул, дескать, пока, Лисиппа, скоро увидимся!