Шульчева-Джарман Ольга : другие произведения.

Возложи на очи коллирий. Глава 7

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ГЛАВА 7. О СЫНЕ ЧЕРЕПАХИ
    - А ты очень любишь Макрину, дядя?
    Кесарий вздрогнул.
    - Ты не думай, я сама догадалась. Еще тогда, в асклепейоне. Все вы меня глупенькой и маленькой считаете, а я порой прикидываюсь нарочно.
    Кесарий молчал, продолжая растирать малахит в ступке.
    - Я вижу, что очень, - вздохнула Аппиана. - А меня Никовул так сильно не любит. Я его заставила себя поцеловать, потому что совсем уж с ним скучно. Только маме не говори, - спохватившись, добавила она. - И бабушке. У Никовула глаза синие, как у тебя. Мы много раз целовались уже, мне понравилось. А то скоро свадьба, а я нецелованная. Я, правда, еще не поняла, люблю я его или нет. Надо успеть разобраться, чтобы знать, счастливой я буду в браке или несчастной! Я еще Никовула подговаривала меня украсть, чтобы веселее было, но он боится, что его отец выпорет. Все у нас с ним не как у людей, - вздохнула она и добавила шепотом: - А почему ты Макрину не украл?
  Кесарий рано утром заглянул в комнату друга.
  - Спишь? - крикнул он почти в ухо Каллисту. - Давай, начинай понемногу чудесно исцеляться! Для начала прокатимся верхом. Лошадей уже седлают, я приказал.
  - Что случилось? - не понял спросонья Каллист, таращась на младшего сына епископа Григория невыспавшимися глазами.
  - Да что ты такой сонный, раньше ты на рассвете вставал! Вот вода, умойся, и едем.
  - Раньше меня не били христианские епископы, - заметил Каллист. - Что за спешка? Я только уснул сегодня на рассвете, а ты бессердечно меня будишь.
  - Если не поедешь со мной на конную прогулку, пойдешь молиться с папашей, - пригрозил Кесарий.
  С Каллиста мигом слетели остатки сна, и он, соскочив с ложа, вылил себе на голову кувшин холодной воды, потом с помощью губки и масла, заботливо приготовленных Горгонией, убрал остатки предсмертной косметики, и сказал Кесарию, что он готов.
  - Плащ не забудь, - заметил тот. - С утра прохладно.
  Они сразу пустили коней галопом, устремляясь к лесу, синевшему на горизонте. Мириады капелек росы сияли на травах, сладковато-горький аромат летних трав поднимался вверх и достигал и лошадиных, и человеческих ноздрей. Урания, к радости Каллиста, не последовала за ними.
  - Как у вас здесь хорошо! - не выдержав, воскликнул Каллист. - Я завидую тебе - ты провел детство на этих лугах, рядом с этим лесом... Там много медведей, говорят?
  - Сейчас уже меньше, поистребляли охотники. У каппадокийского медведя шкура очень ценная. Помнишь, у Леэны мальчишки с Севастианом на ней спали?
  Кесарий неожиданно улыбнулся, и Каллист, кивнув, улыбнулся в ответ.
  - Да, здесь у нас красиво... - продолжал Кесарий, - Но народ другой, чем на вифинском побережье - правду говорят про каппадокийцев, что они хитры и прижимисты. А если голодный год случается или моровое поветрие, то помощи здесь друг другу не оказывают, каждый сам за себя... Василий, хотя я его и не люблю, борется, чтобы изменить "каменные сердца каппадокийцев", как он выражается, тратит много денег на помощь прокаженным, но его пример, увы, никого не зажигает.
  - И много здесь прокаженных? - спросил Каллист.
  - О, очень много. Прокаженные и больные трахомой. Это самые главные болезни, увечащие бедняков и не только их.
  Каллист только хотел заметить, что он не встретил пока ни одного прокаженного, как Кесарий вдруг резко осадил коня.
  - Не гневайтесь, барин, - раздался хриплый, надсаженный голос. - Мимо хотели пройти мимо вашего батюшки владений, да, верно, заплутали. Сейчас, сейчас уходим.
  - Не торопитесь, - отвечал Кесарий кому-то, разговаривающему с ним из высокой травы. - Осторожнее, здесь змеи. Выйдите на обычную дорогу!
  - Погонят нас вашего батюшки рабы, - продолжил невидимый собеседник, закашлявшись. - Феотим управляющий велел всех прокаженных на римскую милю к дому не подпускать.
  - Это что еще за новости? - воскликнул Кесарий. - Кто такой Феотим? Подумаешь, управляющий! Мало ли что он говорит, слушайте его больше! А я вам приказываю, я, сын епископа Григория, - немедленно идите в наше имение, спросите госпожу Нонну, мою мать, и она о вас позаботится. Скажите, что меня встретили и я вас послал. И не слушайте никакого Феотима. Нашелся начальник, тоже мне.
  Теперь Каллист разглядел среди высокой травы сбившихся в кучу людей, одетых в тряпье, с изуродованными проказой лицами и руками. Старший, слепой на один глаз - болезнь частично лишила его зрения - с посохом в руке, разговаривал с Кесарием, остальные жались к своему вожаку, боясь поднять глаза на хозяйского сына.
  Когда процессия несчастных направилась по дороге в имение, Кесарий обратился к другу:
  - Видишь, что творится... Их надо собрать всех в ксенодохий и лечить... или, по меньшей мере, кормить и ухаживать. Они летом прячутся в лесах, а зимой каково? Часто зиму не переживают. Живут, как бродячие собаки. Все их гонят, все их ненавидят. Мать о них пытается заботиться, и отец не против, а ты посмотри, Феотим что за их спиной творит. Вот отцу будет интересно узнать о своем любимце, что он прокаженных гоняет от дома христианского епископа!
  Кесарий смолк, потом продолжил:
  - Василий хотел открыть ксенодохий здесь, мы еще с ним поспорили, не помню, на сколько-то золотых, что я в Новом Риме раньше открою... Как видно, я Василию проспорил, а золотых монет-то у меня и нет.
  Тут он резко, отрывисто засмеялся.
  - Неужели... - осторожно спросил Каллист, щурясь от солнечного света и не в силах рассмотреть лицо друга, чтобы понять, какие чувства он испытывает, - неужели Василий потребует с тебя долг?
  - Ну... положим, это не совсем долг, - нехотя ответил Кесарий. - Василий считает, что грешно спорить на деньги, в общем-то. Речь была о том, что, если я открою ксенодохий, то пожертвую на ксенодохий Василия, и наоборот. Но ксенодохий открывать будет Орибасий. У него остались все мои наброски и планы. Юлиан, несомненно, уже подписал первому архиатру прошение об открытии ксенодохия в столице - для эллинов. Он же хочет сделать старую веру такой же, как христианская.
  - Как это? - не понял Каллист.
  - Он искренне считает, - усмехнулся Кесарий, - что, если перевоспитать жадных жрецов, то они станут любить бедных и больных, как христиане. И он не верит, что их перевоспитать невозможно. Да и нельзя лить новое вино в старые мехи для вина. На христиан он обижен, да и я на его месте был бы обижен, но сам-то он в душе христианин. Отсюда у него и эта дискразия, и эти странные поступки. Он словно бы хочет свое христианство основать... из эллинских вер слепить. Хочет стать эллинским Константином. Вот что я понял, пока я был рядом с ним. А его свита ему подыгрывает, честного человека там не найти. Пожалуй, только Орибасий ему предан как пес. Поэтому он меня так и ревновал к Юлиану.
  Каллист молчал, слушая друга. Их кони стояли, прядая ушами, в тени большого дуба.
  - Я ведь его помню в раннем отрочестве. Мы ходили играть с ним в мяч. Юлиана держали в полу-заперти неподалеку от нашего имения, но, чтобы он и его брат развивались нормально, было принято решение, не без давления императрицы на Констанция, я думаю, чтобы к нему приходили играть христианские мальчики из благородных семей. Императрица ведь считала, что ее бездетность - Божие наказание за ту резню, что учинил Констанций с братьями над родителями и родственниками Юлиана, чтобы не было конкурентов на престол после смерти Константина... ну ты знаешь сам, все это знают, но молчат. Вот мы и играли. Мы с Григой ладили с ним, он странноватый был, это правда, а его брат вообще слабоумный, его не пускали играть, только Юлиана. Ну, мы частенько в мяч играли... Только другие мальчишки стали дразнить Юлиана, издеваться над ним, когда поняли, что у него бывают припадки - кидается на землю и заходится. И доводили. Я даже с ними дрался из-за этого. А потом наставники Юлиана приняли решение, что лучше эти совместные игры прекратить, и Юлиан остался один. Мы еще какое-то время через забор переговаривались, даже два-три раза на речку сбежали. Наконец, нас поймали, меня отец выдрал, а Юлиана потом перевели в какое-то другое место, и больше мы не встречались. Уже позже намного, юношей, Грига в Афинах с Юлианом учился, тот все про меня спрашивал, где я и как. Ну, Грига факел дружбы с Василием возжигал, ему не до Юлиана было... А если бы мы, христиане, поддержали его в трудные дни, то, может быть, не было бы этой дискразии с ним.
  Каллист вспомнил бред Кесария, лежавшего при смерти в имении Леэны, когда она спрятала у себя друзей от воинов Юлиана, выдав Кесария за своего внебрачного сына, и поплатившись за это своим покрывалом диакониссы. Тогда Кесарий стыдил мальчишек-обидчиков Юлиана и пытался бежать вслед за маленьким затворником, чтобы остановить его.
  Кесарий неожиданно замолчал. Каллист чувствовал себя неловко, как обычно чувствовать себя человеку, перед которым вдруг открылась какая-то глубоко личная тайна старого друга. Он решил перевести разговор на другую тему и сказал:
  - Я слышал, в Каппадокии много старых варварских обычаев сохранилось, это правда?
  - Ну, это у простых земледельцев... да, собственно, и в Вифинии есть обычаи, оставшиеся от вифинов, разве нет? - рассеянно ответил Кесарий, покусывая губы.
  - Ну, в Вифинии как-то все мелочи, не такой размах. А у вас, говорят, до сих пор невест крадут - удивляюсь, что ты себе не украл! Ты ведь парень горячий...
  Кесарий вдруг зло и с какой-то невыносимой внутренней болью глянул на друга, молча развернул коня и погнал его прочь галопом.
  Растерянный Каллист остался посреди поля. Его конь, не менее растерянный от такого стремительного исчезновения вороного товарища, заржал и забеспокоился.
  - Поедем и мы к дому, - вздохнул вифинец, почесав своего буланого между ушей.
  Он не следил за дорогой, а буланый шел так уверенно, что погруженный в свои мысли Каллист считал, что конь сам привезет его в имение Григория-старшего. Но когда он, наконец, поднял голову, вокруг не было никакого намека ни на имение, ни на проезжую дорогу - огромный луг простирался далеко вперед, до синей сверкающей ленты реки.
  - Привет, что ты у нас в имении делаешь? - раздался над его ухом веселый голос.
  - Рира! - воскликнул Каллист. Он видел бывшего чтеца, несостоявшегося врача и теперешнего ритора Григория-младшего, брата Василия, всего несколько раз, когда тот приезжал в Новый Рим, но узнал его сразу.
  - Гефестиона бросил его Александр? - продолжал задавать вопросы Рира, обращаясь к растерянному Каллисту. - Ты чего один шляешься? Почему не вижу вместе Кастора и Поллукса, Ореста и Пилада, Давида и Ионафана, или кто вы там? Мы-то уже прослышали, что непутевый сын домой вернулся! Вовремя, вовремя Кесарий успел, папаша его уже готов был наследства лишить. Ну как он, заболтал старика-отца?
  - Нет, - кратко ответил Каллист.
  - Нет?! - Рира, гарцующий на прекрасном гнедом иноходце, резко натянул поводья, так, что конь захрапел. - А что, старик не поверил, что это подложное письмо?
  - Хуже, - так же кратко ответил Каллист. И добавил: - Кесарий подрался с отцом.
  Рира присвистнул.
  - Так Кесарий где? Уже под стражей в Арианзе? Или в самой Кесарии?
  - Типун тебе на язык! - разозленно рявкнул Каллист. - Дома он. Мы утром вместе на прогулке были, потом у него ... короче, он вспомнил, что в имении срочное дело, и уехал. А я заблудился.
  - Вы разругались с ним, что ли? - хохотнул Рира.
  - Почти, - глядя исподлобья, не сразу ответил Каллист.
  - Не похоже на вас! - заметил Рира. - Хотя Кесарий, подобно его батюшке, порой страдает приливами желчи к мозгу.
  - Я хотел развлечь его беседой, стал спрашивать про каппадокийские обычаи, - вдруг начал горячо, словно оправдываясь, говорить Каллист, и лицо его мгновенно покрылось красными пятнами, - я стал спрашивать, крадут ли здесь до сих пор девушек...
  - О-о! - схватился за голову Рира, роняя поводья. - Ну ты даешь, Каллист! Нет, ну ты даешь! Так прямо и спросил у него?
  Потрясенный Каллист, не двигаясь, смотрел на причитающего Риру. Их кони понимающе притихли, и, казалось, молча осуждали легкомысленность вифинца.
  - Хорошо, что он тебя, как батюшку своего, не приложил, - заключил Рира. - Поехали к нам, пообедаешь.
  Всю дорогу Рира рассказывал Каллисту об их каппадокийском провинциальном и скучном житье-бытье, попутно расспрашивал про Новый Рим, не особо, правда, слушая ответы, но пресекая всякие расспросы про кражу невест. Каллист так и остался в неведении, отчего его друг впал в такую ярость от невинной шутки.
   +++
  Нонна, осторожно постучав, вошла в комнату младшего сына.
  - Александр! Александр!
  Ответа не было.
  - Ушел, - проговорила диаконисса. - Опять ушел... Ускакали на лошадях с Каллистионом...
  Она присела на стул и задумалась. Взгляд ее упал на простой плащ сына, на его потертый дорожный мешок.
  - Император - киник, - повторила она. - Простой быт, презрение к роскоши... Все верно, но откуда у тебя седина, дитя мое?
  Она встала, молча перестелила постель сына и взбила подушку.
  - О, госпожа, зачем же вы сами все делаете! - раздался позади нее встревоженный голос Мирьям.
  - Мне это в радость, Мирьям, - отвечала Нонна. - Я не так уж часто вижу Сандриона и могу что-то для него сделать.
  - Посмотрите, госпожа, - продолжала Мирьям, - я перекладывала вещи Сандрио... господина Кесария, и вот это выпало!
  Нонна взяла из рук рабыни свиток.
  - Это послание святого Павла к Филиппийцам, - улыбнулась она. - Он не расстается с книгой, подаренной мною... Как кто-то даже предположить мог, что Кесарий стал эллином! Что за вздор! И я ведь тоже почти поддалась этим сплетням, Мирьям!
  - Мар Григорий был очень сердит, когда получил это нечестивое письмо, - покачала головой мать Салома. - Кто-то хотел зла нашему господину Кесарию и написал подложное письмо...
  Ее речь прервал вскрик Нонны: из свитка выпал лист пергамена с печатью императора Юлиана. Нонна судорожно схватила его, сердцем чуя недоброе, и медленно начала читать строки, каллиграфическим подчерком выведенные на мертвой бычьей коже.
  - Мирьям... - прошептала она, бессильно опускаясь на дифрос, рабыня едва успела ее подхватить. - Александр... Христос великий... Александр... Он едва не стал мучеником...
  И маленькая диакониссв обхватила руками голову, зарыдав.
  Где-то на улице пели дети, играя в хелихелину:
  - Черепаха-пряха, что творишь в кругу?
  - Из шафрана милетского шарф я тку.
  - Как погиб, открой, этот отпрыск твой?
  - Сел на бела коня, да и в море плашмя.
  - Какого коня приказал Сандрион седлать? - словно встрепенувшись, проговорила Нонна.
  - Не волнуйтесь, госпожа, вороного, вороного, как его прежний Буцефал. Я сейчас скажу девчонкам замолчать, - засуетилась Мирьям.
  - Нет... пусть поют... тешатся, - проговорила Нонна. Дети запели громче - игра продолжалась.
  - Как погиб, открой, этот отпрыск твой?
  - Сел на бела коня, да и в море плашмя.
  - Позвольте, госпожа, я им велю замолчать, - произнесла с неожиданной твердостью Мирьям и выскользнула за дверь.
  +++
  Кесарий, спрыгнув с вороного и бросив поводья подбежавшим рабам, отрывисто спросил:
  - Прокаженные пришли?
  - Да, молодой хозяин, ваша матушка уже дала приказ о них позаботиться. Она сейчас пошла проведать, как их поселили.
  - Дядя, ты вернулся! - завопила Аппиана, отделяясь от кружка девочек-рабынь, что водили хоровод вокруг нее, задавая вопросы "черепахе-пряхе", и подбежала к Кесарию, повиснув у него на шее. - А что ты так сердито смотришь? У тебя живот болит? - с сочувствием произнесла она, вглядываясь в его лицо, и назидательно продолжила: -Ты, наверное, с той яблони яблоки зеленые ел, а еще рано...
  -Чем это ты тут занимаешься? - стараясь быть строгим, спросил Кесарий, но не мог сдержать улыбку при виде племянницы, замотанной в шафранно-желтое покрывало.
  - В черепаху играем! Мне надо во все игры наиграться, я скоро замуж выхожу, там мне не до игр будет, так все говорят! - выпалила Аппиана, растягивая над головой трепещущее покрывало, и ее худенькое личико пожелтело, как у египтянки. - А еще мы играли в медведицу и праздник Бравронии! Я медведицу Артемиды изобра...
  Кесарий в панике зажал ей рот, ухватив покрывало за край, и она договаривала уже невнятно, весело махая руками и пытаясь вырваться:
  - ... медфефифу Афефифы ифофрафала, как ее в фефртфу пфифосят...
  - Ат у дайвана? Тебя сейчас дедушка Григорий в жертву принесет! - переходя с сирийского на греческий, страшным шепотом прорычал Кесарий, словно каппадокийский медведь. - Ты что, совсем глупая, в такие игры у нас в имении играть?
  Аппиана выплюнула шарф и обиженно произнесла:
  -Ты, дорогой дядя, никогда не считал меня глупой, и мог бы сейчас принять во внимание, что, раз я никогда не была глупой, отчего бы мне так вдруг сразу поглупеть? Но ты не принял это во внимание. Дело же, которое я тебя изложу, состоит вот в чем: дедушка уехал к Василию вместе с дядей Григой. Поэтому я позволила себе слегка развлечься.
  Кесарий расхохотался и обмотал голову племянницы желтым шарфом, завязав его сзади на два крепких больших узла.
  - Ты, часом, вместо замужества, не в риторы собираешься податься? - спросил он.
  - Нет, - гордо ответила Аппиана, пытаясь развязать узлы. - Сегодня как-то день не задался. Сначала бабушка послала Мирьям, чтобы мы не пели хелихелину про белого коня, теперь ты...
  - Аппиана! - воскликнул Кесарий в тревоге. - Неужели у тебя хватило ума петь хелихелину бабушке и Мирьям!
  - Мы в садике снаружи пели, а они в твоей комнате сидели... - растерянно сказала Аппиана. - Я не знала, что они там. А тут Мирьям как выбежит, чуть не плачет, и говорит, чтобы мы не пели.
  - Аппиана, они же волнуются обо мне... и Саломе, - тише прибавил Кесарий. - А там такие слова. Надо ведь соображать.
  - Эх... да, действительно, - вздохнула Аппиана, расправившись с одним из узлов. - Вы свободны, девочки! - махнула она властно рукой девчонкам-рабыней, внезапно напомнив Кесарию сестру Горгонию. - А я пойду поговорить с моим дядей, мне необходимо, - добавила она с хитрецой. - Ты обещал научить меня делать самой косметику. Думаю, пока дедушка не приехал, сейчас самое время этим заняться.
  - Ну, пошли, Аппиана, научу тебя, раз обещал, - сказал Кесарий. - Только, может быть, сделаем по-другому? Давай начнем не с косметики, а с мази для прокаженных, которые пришли, чтобы им стало легче.
  - Да, дядя, - ответила Аппиана, - я тоже хотела тебя попросить! Я видела этих прокаженных, бабушка велела рабыням приготовить для них поесть и помыться, а потом сказала, что ты придешь их осмотришь. Вот я и подумала, что сначала мазь, а потом уже косметику. Дедушка еще не скоро вернется.
  - Ты - добрая девочка, - засмеялся Кесарий. - Сейчас приготовим мазь, а потом пойдем поможем Каллисту. Наверняка мама его попросила заняться прокаженными.
  Аппиана кивнула, и они с бывшим архиатром отправились к кухне. Повар заворчал, увидев девочку, и сказал, что сладостей госпожа Нонна не велела давать, но следом вошел Кесарий, и потребовал оливкового масла. Вздыхая, повар дал молодому хозяину ключ, добавив шепотом - "Феотим только чтобы не узнал!" Кесарий нахмурился, но ничего не сказал.
  Вскоре Аппиана весело толкла в большой ступке шафран и малахитовую крошку, помогая дяде. Громко чихнув и подняв облако целебной пыли, осевшее на ее лице и волосах, она спросила:
  - А ты очень любишь Макрину, дядя?
  Кесарий вздрогнул.
  - Ты не думай, я сама догадалась. Еще тогда, в асклепейоне. Все вы меня глупенькой и маленькой считаете, а я порой прикидываюсь нарочно.
  Кесарий молчал, продолжая растирать малахит в ступке.
  - Я вижу, что очень, - вздохнула Аппиана. - А меня Никовул так сильно не любит. Я его заставила себя поцеловать, потому что совсем уж с ним скучно. Только маме не говори, - спохватившись, добавила она. - И бабушке. У Никовула глаза синие, как у тебя. Мы много раз целовались уже, мне понравилось. А то скоро свадьба, а я нецелованная. Я, правда, еще не поняла, люблю я его или нет. Надо успеть разобраться, чтобы знать, счастливой я буду в браке или несчастной! Я еще Никовула подговаривала меня украсть, чтобы веселее было, но он боится, что его отец выпорет. Все у нас с ним не как у людей, - вздохнула она и добавила шепотом: - А почему ты Макрину не украл?
  - Понимаешь, Аппиана, - вдруг спокойно и серьезно ответил Кесарий, - понимаешь, дитя мое, я ведь и на самом деле чуть было не украл ее. Едва-едва.
  - Да?! - воскликнула Аппиана. - А почему не до конца украл? Она против была?
  - Сандрион, дитя мое, ты здесь? - в подсобное помещение кухни, где свисали с потолка пучки лекарственных трав и на покрытых мраморными плитами деревянных столах стояли закупоренные кувшины с различными снадобьями и сухими травяными приправами, стремительно вбежала маленькая диаконисса в сопровождении высокой, плотной Мирьям. - Сандрион, куда уехал Каллист? Ты ему сказал, чтобы он не вздумал купаться в Ирисе? Рабы видели, он к Ирису поехал. Почему вы не вместе вернулись?
  - Каллист не дома? - закричал Кесарий, оставляя ступку и срывая с себя запачканный маслом и смесью шафрана и малахита фартук. Потом, оставив растерянных Нонну, Мирьям и Аппиану, выскочил во двор и бросился к расседланному вороному, оттолкнув конюшего.
  +++
  Кесарий гнал вороного по бескрайнему лугу. Их имение уже закончилось, а Каллиста нигде не было видно. В отчаянии Кесарий направился к реке. Что, если его друг решил искупаться? Он же не предупредил его о том, как опасны водовороты Ириса! Воспоминания юности, тяжелые, словно дурные сны, ожили и встали перед глазами Кесария, как дурман и морок. "Нет!" - воскликнул он, отмахиваясь в ужасе от теней прошлого, словно впавший в безумие Орест, и внезапно почувствовал, что летит.
  Удар о землю разогнал его морок, и Кесарий понял, что вороной конь сбросил его - напрасно он понадеялся на свою ловкость и не стал его седлать, ведь это был не его верный Буцефал, а просто какая-то лошадь из конюшни Григория-старшего и Григория-младшего. Конь чужой, да и что вообще в этом доме, в этом имении принадлежит ему, младшему сыну епископа Григория? "Моя доля здесь - ненамного больше, чем у Салома", - проговорил молодой человек. - "Только одно и отличает нас теперь - то, что я не раб..."
  Он долго лежал на мягкой, словно пашня, земле, и упругие стебли сочных трав, поднимающихся вверх, поддерживали, надежно и ласково, его голову.
  +++
  - Ты передал Дионисии колечко, как я просил?
  - Конечно, Салом!
  - А что она?
  - А она решила, что я - это ты, и меня поцеловала!
  Салом молча выдохнул, а потом резко наотмашь ударил брата.
  - Ты что, решил, раз ты - свободный, то тебе можно с девчонками-рабынями шутки шутить?- закричал он по-сирийски. Юноша Кесарий, - тогда все его звали Сандрион, - растерянно смотрел на сына рабыни, но не ударил его в ответ, а закричал в отчаянии:
  - Послушай, Салом, но она же приняла меня за тебя! В чем же я виноват? Только поцеловался с Дионисией вместо тебя, и то почти на бегу! Ты же сам просил меня прийти к ней на свидание и отдать колечко, раз отец тебя не отпустил сегодня вечером!
  - Раз ты хозяйский сын, то тебе, конечно, все можно - и над рабом смеяться, и девушку обманывать! - горько произнес Салом и повернулся к Сандриону спиной.
  - Постой, - младший брат, все еще прижимая руку к лицу, кинулся вслед за Саломом. - Зачем ты так обижаешь меня, Салом?
  Салом медленно повернулся. Их глаза встретились - двух юношей, одетых в рабские туники, для одного - повседневная одежда, для другого - переодевание для розыгрышей.
  - Я не сказал тебе - она узнала, что это не ты! И мне тоже от нее попало! А теперь еще и от тебя! - возмущенно пошел в наступление Сандрион.
  - Узнала? - карие глаза Салома загорелись от счастья. Он схватил брата за плечи и, встряхнув, потребовал: - Рассказывай!
  - Она сначала говорит: "Это ты, Саломушка?", а я молчу и колечко ей отдаю, - начал Сандрион и с некоторой опаской добавил: - а она раз! - и поцеловала меня.
  Салом нахмурился.
  - А потом, - поспешно продолжил Сандрион, - как закричит: "Ты не Салом! Кто ты такой, демоненок, на Салома похожий! У тебя глаза другие! И как закатит мне оплеуху! И убежала! Вот!
  - Глаза другие? - мечтательно проговорил Салом, ослабляя хватку. - Сандрион, а она... Дионисия... Она ничего мне не передавала?
  - Передавала! - с воодушевлением произнес Сандрион. - Еще как!
  - Что же ты сразу не сказал! - воскликнул Салом, отпуская младшего брата. - Ну, говори же, не тяни, что она мне передала?
  - Вот что! - Сандрион неожиданно для Салома влепил тому затрещину.
  +++
  Кесарий, повернувшись на бок, ощупал ноющую левую руку - на нее пришелся удар при падении с вороного. "Кажется, не сломал", - с облегчением проговорил он. Земля здесь была мягкая, словно на вспаханном поле. Он огляделся и увидел впереди темный силуэт огромного креста - из-за его перекрестия сияло полуденное солнце. Кесарий, замерший и потрясенный долго смотрел, не отрываясь, на крест, пока его не окликнул женский голос.
  - Пришел? Я спрашиваю, пришел? Давно тебя не было...
  Кесарий вздрогнул. Он только теперь заметил маленькую женскую фигуру, замотанную по самые глаза в траурное покрывало.
  Кесарий с усилием поднялся на ноги, и удивился, каким огромным касался ему, лежавшему на земле, простой намогильный крест из дерева. Так хоронят убитых молнией.
  - А она тебя ждала... - продолжала старуха. - Ждала, что ты из рабства выкупишься и к ней посватаешься. А ты, смотрю, выкупился, вон, как барин одет - да и позабыл про нее. Ни слуху, ни духу. А она в грозу в поле ходила, смерти искала. Нашла, уж нашла! Все из-за тебя, паршивец!
  Растерянный Кесарий смотрел на сморщенную беззубую старуху, грозящую ему бессильным кулачком с выступающими синими венами-прожилками.
  - Я не Салом, - наконец, проговорил он, поднял плащ и, шатаясь, пошел прочь.
  +++
  - Ты прости, швак ли, ахи, я не сдержался. Мне не следовало... Я ведь раб мар Григория, а ты - ты его сын, ты тоже мой хозяин.
  - Да ладно, Салом, Ну, подрались и подрались. Можно подумать, мы до этого не дрались. Я только с Григой не дрался никогда, он болезненный. А с тобой - это по-братски. Разве мы не вместе росли?
  - Вместе-то вместе, но ведь ты - хозяйский сын...
  - Ты тоже - хозяйский сын, - отвечал Сандрион. - Вот увидишь, я тебя освобожу.
  И они, обнявшись, пошли к реке.
  - Я люблю Дионисию. Так сильно люблю, что и рассказать не могу...- говорил Салом Сандриону.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список