И вновь пришла ночь с пришитыми к подкладке сновидениями.
На этот раз забытьё было не долгим...
Сквозь решето сна меня окропляют брызги чужого крика...
Я вздрагиваю, пытаюсь забиться глубже в ночь...
Но она будто мелеет, выталкивая меня на поверхность.
Мне не надо подходить к окну...
Я всё знаю...
Сразу направляюсь к киоску.
Ночь сжалась вокруг него плотным кольцом.
Сквозь крепкую темноту с трудом различаю очертания киоска...
А так же кое-что ещё...
Возле киоска...
Груду человека...
Человека рухнувшего в себя, в свой провал...
Киоскёр возле киоска, с душой высосанной мрачной ночью...
Он пуст, как и киоск, рядом с которым лежит...
Они оба мертвы.
Я бы хотел закричать, но удивления нет.
Я всё знал.
Я не знаю лишь, чья это фигура, продираясь сквозь темноту, спешит скрыться отсюда.
Высокая, чуть раскачивающаяся...
Будто поймавшая хмельную волну.
И пара мощных рук разгребает ночь...
ЗАМЕТКА НАПЕЧАТАННАЯ В ГОРОДСКОЙ ГАЗЕТЕ
Очередное убийство произошло в одном из спальных районов нашего города. Погибший - продавец круглосуточного газетного киоска. Среди ночи жителей окрестных домов разбудили душераздирающие крики, доносившиеся со стороны киоска. Прибывший на место происшествия наряд милиции обнаружил труп киоскёра, со следами многочисленных ножевых ранений. По подозрению в убийстве, задержан житель соседнего дома, некий А.. Очевидцы свидетельствуют, что в последние дни этот А. вёл себя самым неадекватным образом, сначала он пытался помешать рабочим устанавливавшим киоск (к слову, киоск появился на этом месте всего день назад), затем в необычно эмоциональном тоне разговаривал с погибшим и наконец, его видели в ту саму ночь неподалёку от места убийства. Сейчас задержанный даёт показания.
Эта горстка букв, пришпиленная к белой простыне рыхлой газетной бумаги хорошо видна из витрины того самого киоска. Новый киоскёр бледный, вздрагивающий от каждого звука протягивает газету забулдыге Гере, бурая монотонность которого закрывает почти всю витрину. Гера разворачивает бумажный лист, кромсая взглядом заметку об убийстве. Огромное лицо Геры шевелится, проглатывая застарелые морщины. Оно жуёт морщины, смешивает их в одно, и превращает в длинную яркую улыбку. Забулдыга Гера идёт. Идёт свободно и радостно. Идёт долго. В подмышке его зажата газета. Чёрные буквы, рапортующие о нежданной радости, наполняются пахучим духом Гериного естества. И Гера идёт, покупает по дороге бутылку пива, идёт дальше. Идёт до тех пор, пока кулисы города, сшитые из похожих на лоскуты панельных многоэтажек, не раздвигаются, открыв перед его взглядом неровную плоскость нового пустого места. Гера закуривает и открывает бутылку пива. Пробка, скалящаяся помятыми зубцами, падает на глинистую землю, а вскоре за ней последует и окурок. Так родятся первые штрихи будущей мозаики. И откуда мне знать, какой смысл зашифрует на этот раз в своём полотне Гера. Как не постиг я и смысл предыдущего. И я лишь верю в то, что однажды в камере, когда голова моя запутается в паутине тревожного сна, я увижу эту новую мозаику во всей красе.