Аннотация: Написано для конкурса "Cosa Nostra". Тема - "Любовь и Чужие".
Бывают психи тихие,
Неизлечимые.
В. Высоцкий
Тропинка терялась между высокими мачтовыми соснами. Человек проходил этот путь уже далеко не первый раз. Ему здесь нравилось. Обволакивающий, глубокий шум леса, резкие крики случайных птиц, негромкий шорох хвои под ногами. А позади - мерное бормотание соседей, крики санитаров, вопли телевизора. При одном воспоминании об этом плечи гуляющего передернулись.
Глаза тоже могут отдыхать. Нет ни раздражающе ровных клумб, ни черного асфальта дорожек, ни вечно беспокойных людей. Вокруг одна гармония. Именно такая, какой он всегда ее представлял. Стоит только поднять взгляд, и над тобой зеленые облака крон, заслоняющих голубое небо. Впереди - ровные коричневые стволы, разбросанные в таком приятном, умиротворяющем беспорядке. Под ногами - бесконечное море желтой хвои с темными островками тяжелого, налитого влагой, мха.
Как хорошо, что ему, все-таки, разрешили гулять здесь! Ведь так трудно было притворяться здоровым. Врачи поверили, но человек не строил иллюзий. Он знал, что так же болен, как и в тот миг, когда его забрали. Он все еще не мог переносить ровного, красивого, упорядоченного. В этих словах люди увидели идеал и стремятся достичь его. Оглянитесь, глупцы. Разве есть вокруг хоть что-то, что не имело бы изъяна? Хоть одна вещь в этом сказочном, завораживающем лесу вписывается в такой любимый вами прямой угол?
Он вспомнил лицо Лу. Даже в нем можно найти асимметричность, маленькие, но такие точные, недостатки. Краешек правого глаза чуть опущен, на левой щеке родинка, небольшие морщинки возле тонких, бескровных губ. Пусть глупые, не имеющие чувства вкуса, поэты описывают голубые, как небо, сияющие, как солнце, глаза. Эти люди потеряли элементарное умение видеть, пребывая в плену своего, якобы такого нужного и востребованного другими таланта... Зеркала Ее души были то ли серыми, то ли зелеными, но никак не сияющими. При взгляде в эти глаза, он всегда вспоминал осенний, зябкий туман.
Человек улыбнулся. Ее лицо вызвало в памяти картины их первой встречи, любви, разлуки. Воспоминания успокаивали и радовали. Так приятно, когда они нежной невесомой завесой ограждают его от мира и позволяют снова и снова прожить самые счастливые минуты жизни.
Он влюбился, как в пятнадцать лет, с первого взгляда. И сразу же понял, что Лу не отсюда. Потом он много раз пытался узнать, под каким солнцем Она родилась. "Скоро увидишь, Писатель" - только и отвечала его любовь. Лу всегда его так называла. Слегка растягивая букву "а" и улыбаясь, когда он недовольно морщился. С Ее легкой руки даже здесь человека стали звать "Писатель". Сначала ему не нравилось. Он всегда очень хотел, чтобы эта профессия покорилась ему. Но в глубине души понимал, что этого никогда не случится. Слишком пресными и вялыми получались рассказы, написанные им. Прекрасные идеи, рожденные разумом, губились невнятными сюжетами, исходящими от тусклой фантазии. Потом он привык - Писатель, так Писатель. Слово ни чуть не хуже и не лучше других его прозвищ и имен.
Жаль, в этой жизни он никогда не узнает, как Она выглядит на самом деле. Ведь здесь и сейчас ему нравилась только маска. Возможно, под всем тем, что было для него верхом красоты, скрывается идеальная, без единого изъяна, и одновременно такая отвратительная сущность. Писатель не хотел об этом думать. Лу не раз говорила, что для счастья он многое должен будет вынести. И человек терпел. Но все таки, как хочется взглянуть на настоящую Лу сейчас! Ведь в будущем он поменяется, стремительно и необратимо. Возможно, не потеряет свое "Я", но перестроит его. Это пугало и тревожило, но Писатель верил Лу.
В начале, лишь обретя любовь, он мог только радоваться. Писатель никогда не испытывал такого яркого, безбрежного, нереально легкого чувства. В те дни мир переливался слишком яркими и в тот же момент слишком простыми красками. Именно тогда он посмотрел на окружающее другими глазами. Все вызывающее восторг, радость, умиление, все многообразие короткого слова "красота", сосредоточилось в Ней.
Писатель понял, что заболел, но изменить уже ничего не мог, да и не хотел. Чем больше он встречался с Лу, говорил с ней, узнавал ее, тем глубже он погружался в пучину любви и тем сильнее отторгал мир, в котором он жил. Ежедневно он видел все тот же город, улицы, людей. Он возвращался к жене - женщине, которую после встречи с Лу ненавидел больше всего. Перед сном через силу читал Достоевского, каждая фраза которого уже не вызывала былого восхищения, а будила только легкое раздражение.
Так продолжалось ровно месяц. За это время Писатель разительно переменился. Ни с кем, кроме Нее, он не общался. Благо Лу могла каждый день приходить к нему домой. Жена Ее просто не замечала, но Писателя уже не волновала эта странность. Они закрывались в его кабинете и вели бесконечные беседы. Она говорила мало. В основном о том, как его любит, и о том, что нужно потерпеть, пострадать для счастья. Он всегда соглашался, говорил, что готов принять все, лишь бы всегда быть с ней. Иногда он начинал кричать, громко доказывать Ей, что сейчас же выгонит жену, разорвет все, что связывает его с этой реальностью, и тогда они будут свободны. Лу только улыбалась, отчего морщины в уголках глаз становились еще заметнее.
Однажды ночью жена не выдержала, куда-то позвонила, и Писателя забрали. Он думал, что попадет в больницу, но судьба оказалась благосклонной. Клиника, или, если угодно, реабилитационный центр, была частной. Его жена смогла оплатить такое лечение для любимого мужа. Он был благодарен ей за это. Но благодарность не означает, что ненависть к женщине ушла. Она стала еще глубже, еще осязаемее и тяжелее.
Первые дни писатель страдал. Ему было наплевать, на окружающих психов, на "тяжелый" диагноз - шизофрения, на заверения доктора, что у него легкая форма, и все скоро закончится. Он не мог вынести разлуки с Лу. Но Она все-таки нашла лазейку. Его любовь приходила к нему во сне. Именно тогда Лу рассказала Писателю о том, что ждать осталось совсем недолго. Она научила его обманывать врачей, и дала силы притворяться нормальным.
Целый год прошел, прежде чем доктор сказал, что он уже почти здоров. Писателю разрешили гулять где угодно и не придерживаться строгого распорядка. Первым делом он поинтересовался, не опасаются ли они, что он захочет пройтись в лесу, находящимся на территории центра, и убежит. Доктор только улыбнулся и ответил: "Ну что вы, конечно не опасаюсь. Вы уже вполне нормальны, и мы не собираемся задерживать вас дольше, чем на месяц. Зачем вам это? Я знаю, что вы не убежите. Да и стены там, к тому же, о-го-го! А склонности к суициду у вас не было и нет. Так что..."
Писатель был счастлив. Он знал, что там, в этом крохотном огрызке леса, Лу сможет прийти к нему наяву. Ведь сон это совсем не то. Там не было лица, голоса, глаз. Только Ее мысли в гулкой, бесконечной пустоте. Писатель оказался прав. Теперь Она ждала каждый день, и каждый день он приходил.
Грохот ударил по ушам. Он разбил все остатки здравого смысла, оставшиеся у Писателя. Человек с трудом сообразил, что этот шум можно назвать музыкой. Когда-то он тоже любил эти взрывы барабанов, визг гитар и мерный рокот басов. Теперь же все было невыносимым. Писатель упал на землю и накрыл голову руками. Эти моменты были самыми тяжелыми в его ежедневных путешествиях. В этом месте он превращался в жалкого, брызжущего слюной идиота. И всегда чудом ему удавалось удержаться за тонкий слой реальности.
Так же внезапно музыка умолкла. Послышался звук плевка.
- Эй ты, вставай. - голос был насмешливым и резким.
Писатель поднял голову. Каждый раз становилось все труднее видеть этого юношу. Он вызывал у Писателя страх и жалость. Но это был единственный человек, не считая Лу, которому он мог смотреть прямо в глаза.
Если бы кто-то посторонний увидел двух людей, напряженно гипнотизирующих друг друга взглядом, то решил бы, что видит братьев. Старшего, одетого в темный халат и в мягкие комнатные тапочки, и младшего, в джинсах, кроссовках и футболке "на выпуск". Вот только наблюдатель удивился бы, почему это мужчина пытается подняться с земли, и на лице у него отголоски страха и отчаяния, а молодой человек при этом так беззаботно сидит, опираясь спиной на старую, замшелую сосну.
- Чего смотришь? - голос парня прозвучал все так же иронично, - Думаешь, о том, что потерял?
- Уйди, - прохрипел Писатель. - Зачем ты здесь?
- Как это зачем? - удивление прозвучало вполне натурально. - Ведь я - это ты, а ты, как ни странно, это я. Смотри, внимательно смотри. Именно таким ты был десять лет назад. Задолго до того как встретил эту тварь. Ты был веселым, открытым, настоящим. А теперь? - лицо юноши налилось кровью. Он вскочил, спокойный до этого голос сорвался на крик. - Ведь она, как паучиха, впрыснула в тебя яд, а теперь ждет пока душа переварится, и ее можно будет сожрать. Как? как можно этого не замечать?
- Я тебя вижу каждый день. И всегда ты говоришь одно и то же. Одно и то же. Без конца. - Писатель опустил глаза. Его руки дрожали.
- Не волнуйся. Сегодня - последний раз. Скоро нас не станет. Можешь гордиться мной, а значит и собой. Десять лет назад ты был самым жизнерадостным, самым сильным, больше всего любил жизнь. - "Младший брат" умолк и почти шепотом добавил. - Других уже не встретишь. Они все мертвы. Только я остался.
Писатель молча, не глядя на собеседника, повернулся к тропинке.
- Я прошу тебя последний раз. Умоляю. - Парень опустился на колени. - Не ходи. Ты же еще помнишь меня. И я тебе нравлюсь, иначе меня бы здесь не было. Вот и пусть все так продолжается. Останься собой. Не ходи.
Голова юноши упала на грудь, и он заплакал.
Не говоря ни слова, мужчина продолжил свою дорогу. Его альтер-эго вскочил и бросился вдогонку.
- Как ты мог? Как ты допустил это? Ведь всегда ты... мы сопротивлялись. Помнишь, ту белобрысую, на курс младше. Она такая же, как эта тварь. Но ты тогда не допустил, не дал ей. Впусти меня, дай мне вновь стать тобой, обрети себя наконец, и мы сможем побороть и эту напасть!
Писатель ощутил на своем предплечье хватку цепких молодых пальцев. Вряд ли кто-то может представить, какую цену он заплатил, что бы просто закрыть глаза и сделать шаг. Потом еще один, еще...
Ощущение того, что все кончилось, нахлынуло внезапно. Он открыл глаза и увидел перед собой Лу. Странно, в воспоминаниях Писателя жило только лицо и неясный силуэт. Сегодня же он первый раз обратил внимание на одежду. Невысокая девушка, в фиолетовом, под горло, свитере и потертых джинсах. Такая, которую только он смог бы полюбить. Та единственная, что может любить его.
Мужчина прислонил голову к ближайшему дереву и тихонько заплакал.
- Не надо, - теплая рука коснулась щеки, вытирая слезы, - все уже кончено. Остался последний шаг.
- Он говорил правду?
- Ну что ты! Конечно, нет! Я же любовь, твоя любовь. А как это чувство может убить? Оно только освобождает, дает крылья. Не вешай нос, Писатель. - В серых мутных глазах мелькнул лукавый огонек.
Он улыбнулся:
- О каком шаге ты говорила? Я уже так давно жду... Так давно. Я не могу больше.
- Но ты ведь сам все знаешь. Не бойся. Вот, возьми.
В руке Лу, словно из ниоткуда, появился кусочек белой звезды. Такой красоты Писатель нигде еще не видел. Мелькнула совсем дурацкая мысль, что Фаберже удавился бы при одном взгляде на этот кулон.
Маленькие руки застегнули цепочку на его шее.
- Только не снимай. Это залог того, что мы всегда будем вместе. И не бойся. Вы такие смешные. Всю жизнь к чему-то идете, а потом всегда боитесь сделать последний шаг. - Она сделала паузу и улыбнулась, - Если станет страшно, то просто посмотри на звезду.
Пальцы Лу скользнули по кулону, отчего тот на миг вспыхнул ярче солнца.
- Я не испугаюсь, ты же знаешь...
- Знаю. Все же не нужно терять времени. Главное - не бойся. Я всегда с тобой.
Писатель развернулся и молнией бросился назад к корпусам центра. Впервые за много недель его уже не волновало то, что ждет впереди. Знакомая тропка вывела из леса за считанные секунды. И вот уже под ногами мелькают клумбы. Писателю приятно было сознавать, что сейчас он своими ногами разрушает отвратительную прямоту цветочных рядов, оставляя прекрасные неровные проплешины.
В стороне закричали. Наверное, санитары заметили его и спешат перехватить, не дать совершить должное, помешать такому близкому счастью. Рука нашарила на груди нужный в эту минуту медальон. Страх отступил, и писатель понял - им не успеть.
Ржавые перекладины пожарной лестницы впиваются в холеные ладони. Все тело ощущает, как дрожит ненадежный кусок метала под весом преследователей.
Писатель вылез на крышу и посмотрел вниз. Нормально. Здание достаточно высокое - шесть этажей. Случайности быть не должно. Мужчина понял, почему раньше одна мысль о самоубийстве внушала ужас. Если бы он ушел просто так, то навсегда потерял бы Лу. Писатель вспомнил, как переливалось украшение в ее руках.
"Как солнце, - пришло на ум банальное сравнение. - Или еще лучше, как Ее душа"
Внезапная мысль поразила человека. Так вот, что она доверила ему. Что ж, смерть освободит не только его душу. Лу была права, другого пути не существует.
Последний шаг самый трудный? Это не так. Там, в лесу, перешагнуть через свое "Я" было гораздо тяжелее.
Стоящие внизу больные и санитары не поверили своим глазам. Человек прыгнул, и исчез. Без шума, вспышек и дыма. Тело словно испарилось, и только маленькая искра продолжила свой путь к земле. Позже кто-то нашел на месте, где она упала, серебряную цепочку и осколки небольшого стеклянного кулона.
***
- Вы не сдали зачет. Идите, доучивайте. - в голосе преподавателя осталась одна усталость.
- Но почему?
- Не выполнен последний пункт методических указаний. - Интонация говорила о том, что сегодня эта фраза произносилась уже не первый раз.
- Почему не выполнен, я же все сделал...
- Да ничего не все... О чем сказано в пункте шесть?
- Ну... объект должен получить счастье.
- Правильно. Но ведь он его не получил! - преподаватель брезгливым взглядом окинул сидящего напротив. - Если бы вы посещали лекции, то знали, что единственным выходом является смерть объекта. Только так он сможет остаться счастливым.
- Но ведь он мечтал навсегда остаться со мной. И останется....
- Вы еще долго будете морочить мне голову? Возьмите, наконец, конспект у своих товарищей и почитайте. Я же не могу на зачете вам объяснять суть предмета, который читается вам уже не первый семестр. Да, вы поняли, что такое любовь. Вы хорошо просчитали, что именно нужно существу, и прекрасно проработали трудности, необходимые для укрепления этого чувства. Но нет финала. СЧАСТЛИВОГО финала. Вспомните первую теорему: "Любовь приносит пользу, испытывающему ее объекту, только если она ведет к счастью оного объекта". Но ведь еще есть и следствие этой теоремы: "В безвыходных положениях ТОЛЬКО смерть за любовь или с мыслью о любви ведет к счастью".
- Но ситуация не безвыходная....
- Почему же? Вы ведь не могли остаться там с ним?
- Нет, не мог. Именно поэтому я его и забрал. - В голосе студента проскочили неуверенные нотки.
- Забрали, а головой не думали, - раздражение преподавателя достигло высшей точки. - Не будет ему в этом мире счастья. Он же никогда не станет таким, как мы. Вы сделали его инвалидом, ущербным! Да, сначала он забудет обо всем. Вы всегда будете рядом, возможно, даже привяжетесь, как к щенку, украшающему жизнь, но никогда не полюбите, как равного. А потом, глядя, как вы зажигаете и гасите звезды, как общаетесь с другими нашими, как одним взмахом руки дарите низшим любовь, и так же легко ее отбираете, он поймет, что является только объектом для вас. Лягушкой, препарируя которую вы учитесь. Все тем же щенком, в конце концов. Какое уж тут счастье? - он посмотрел в окно, и вяло бросил - Идите. Я еще буду принимать завтра...