Лапидус вздрогнул и натужно изогнулся в кресле, замерев на секунду в такой неудобной позе. Его глаза в изнеможении закатились назад и остановились на грязно-голубом шарике, потерянно парившем над самой головой на фоне могильной черноты и редких звезд. В тишине мерно гудели кондиционеры, но отчего-то Лапидусу постоянно было невыносимо душно. По его спине, не переставая, градом катил пот.
Это что-то новенькое, рассеянно подумалось Лапидусу, и он провалился глубже в кресле, устало прикрыв глаза.
Очертания шарика дрогнули и расплылись влажной кляксой, извиваясь во все стороны мутными очертаниями. Подбородок безвольно опустился на грудь, веки тяжело сомкнулись, и во тьме льстиво засуетились разноцветные круги. Разум мягко осел в податливую пустоту.
Лапидус резко встрепенулся и нервно протер глаза толстыми кулачками. «Ну что за жизнь?— в который раз пожаловался он сам себе.— Вот если бы ...» Но не окончил фразу, а развернул кресло к своим владениям и со вздохом покрутил шеей.
Овальная зала, на краю которой потел Лапидус, была единственным обитаемым островком на корабле, а он- единственным обитателем на нём. И тут он обосновал и спальню, и сортир.
Прямо от Навигатора по гладкому пластиковому полу тянулся длинный шлейф грязной одежды, опорожненных банок и прочей дребедени. Над кушеткой громоздилась гора скомканных простыней. Чаще бесполезных, потому что по обыкновению Лапидусу не хватало всего каких-то пары шагов, чтобы добраться до постели, и он замертво валился с разных сторон на подступах к ней. С некоторых пор ему стало и вовсе как-то наплевать, где дрыхнуть. Вот недавно, например, ему случилось отключиться прямо в голубой раковине, в которую он перед этим самозабвенно блевал, а проснувшись по утру, он с омерзением обнаружил, что вся его морда покрыта заскорузлым похабством.
Лапидус неприязненно покосился на едва приоткрытую дверь ванной, из-за которой на пол падал голубой конус света. Над раковиной по сей день заупокойным светом сияла не выключенная гелевая лампа.
Он уронил голову на бок и подумал о чем-то совсем невеселом, вследствие чего родил раздраженное «ай!». Потом уныло оглядел свое недавнее пристанище для сна— вытертое до сального лоска кресло первого пилота— и горестно скривил губы. Грязный шарик все так же плясал и ехидно подмигивал ему из темноты, суля неслыханные богатства.
Лапидус не удержался и зычно рыгнул. По рту растеклась горечь. Будь, пробормотал он себе и втянул слюни. Черт бы подрал эту язву. С тех пор, как он снялся с насиженного места у Мраморных Гор, никакие хитроумные пилюли не могли избавить его от этой напасти. То ли борт-медик врал, то ли от того все шло хуже некуда, что пьянствовал Лапидус сутки напролет и клял на чем свет стоит Биржу труда тридцатого квартала свободного поселения «Заря». Питался он исключительно всухомятку. Однако не голодал. Но это вряд ли можно было считать подарком судьбы, а потому слабо утешало.
Он провел ладонью по подлокотнику. Вот через это кресло он заработал себе геморрой, и ни на одной станции еще не нашлось толкового киберфельдшера, чтобы залечить его. Кругом в глубоком космосе попадались одни остолопы, которым ни до чего не было дела. Завтраки в полиэтилене, ужины в полиэтилене, фекалии в полиэтилене... Лапидус с тоской оглянулся на супермодный рефлексивный тренажер, пылившийся в сумраке за койкой.
Чтобы избавиться от мучительной боли в животе, надо было отыскать таблетки. Вчера они еще лежали на серебристой лицензии торговца. Лапидус это точно помнил. Он намеревался развернуться на непослушном кресле, но зацепился локтем за штурвал и съехал вниз носками с подмостков Навигатора.
Таблетки он проглотил не запивая, сразу три штуки, причмокнув толстыми губами.
Хотелось бы знать, где я, подумал Лапидус, пряча пузырек в карман комбинезона. Он отлепил вспотевшую спину от обивки и провел по воздуху грязным пальцем. Из ниоткуда возникла светящаяся строка с голубыми переливами. Под ней заструились змейки слов и разноцветных линий. Лапидус поковырял в носу и задумчиво перенес содержимое в рот.
«А, что тут гадать!»— наконец хлопнул он себя по колену. Нечего тут было гадать, решил он, сворачивая эту богадельню. Он с хрустом распрямился в кресле и включил турбины. Торговый челнок осторожно пополз к незнакомой планете, с дрожью набирая обороты.
Лапидуса выбрала стезя торговца. Именно так и никак наоборот. Он был и оставался ни на что не годным обалдуем. Поэтому, когда скончалась старушка-мать, старейшины вежливо намекнули, что пора было убираться из поселения. Это выглядело как пинок под зад, и звучало как приговор.
Челнок описал полный круг над ничейной планетой. В этом Лапидусу чертовски повезло. Ведь кончался шестой месяц безделья, и до сего момента впереди его ждали только мрачные, потерянные для жизни, кошелька и жалкой карьеры дни.
После третьего захода, корабль пошел на снижение. Внизу перед Лапидусом открывалась многообещающая картина. Много Звонкого Золота и полное невежество. Просто дармовой хлеб для торговца. Поглядывая сквозь пол, который теперь превратился в светящееся окно в новый мир, Лапидус наспех смастерил себе подобающий костюм из поливолокна, расчесал колтун на затылке, включил автопилот и нырнул вниз.
Целый час он бродил среди шумной толпы по базарной площади, вдыхая вонь помета и немытых тел. Надо сказать, от него самого несло за версту, но только тут, в пыли заваленной барахлом площади, заставленной телегами и тюками, вдали от бортовых очистителей Лапидус впервые перестал замечать за собой такую особенность. С капризным выражением на лице он заглядывался на мощные стены замка, нависавшего над грязью и копотью базара. Лапидуса толкали, волокли за собой, совали в лицо пахучую дрянь, тряпки, кувшины и кур. Плевали под ноги, сморкались, чихали прямо в лицо. Люди вокруг сплошь были все какие-то странные. В чудаковатых одеждах с массой нестираных месяцами бантиков, висюлек, рукавов и юбок.
Лапидуса вообще-то трудно было увлечь. Такой уж он был человек. Но тут незаметно для самого себя он раскрыл рот и на полном серьезе включился в окружающую сутолоку. Коверкая слова, до хрипоты спорил с продавцом специй и отвратительно кокетничал с розовощекой толстушкой. Выставлял губу и раздавал бесполезные советы, чем успел нажить себе кучу недругов. Однако по счастливой случайности ему всегда удавалось улизнуть в последний момент.
Потом везение внезапно кончилось. Перед повозкой с чем-то наподобие брюссельской капусты из спины Лапидуса, словно черви, полезли нити поливолокна. Они извивались и гнойно шипели на полуденном солнце. Толпа выдохнула и расступилась в немом ужасе. А затем в кристаллизовавшей до состояния хрупкого стекла атмосфере вдруг раздался чей-то истошный нечеловеческий вопль: «С-с-с-тра-а-а-а-ж-ж-ж-жа-а-а!!!»
После недолгой погони с брыканием, сопением и всем прочим, Лапидуса изловили облаченные в латы гвардейцы, извозюкали в пыли и затащили в серый каземат, где грубо спихнули в сырой мешок. Там он не далее как через час, охрипнув от монотонного крика, узнал от пришибленного жизнью ключника, что его величество находились при смерти и рубили почём зря головы направо и налево. Придворные вельможи лишались голов раз в неделю, ведьм сжигали на кострах каждые два дня, простолюдинов секли и били палками ежечасно. Даже своей фаворитке вздорный коротышка в припадке безумия приказал вырвать ноздри и сослать в монастырь на озера, чтобы, сучий потрох, после смерти августейшей особы ее ненасытная красота «ни-ни!» Пока лекари сбившись с ног смешивали одно за другим бесполезные чудотворные зелья из сушенных пиявок и пауков и наперебой предлагали их королю, святые земли, словно лихорадка, охватывала паника. Начиналось настоящее светопреставление, о чем и так давно пророчили Блаженные Слепцы.
Да, когда короля выворачивало от лекарств, лекарей тоже сжигали.
— ...и тебя, сучье семя, неведомое, сожгут,— хитро подмигнул щербатый ключник с топором, завершая свой короткий рассказ.
Лапидус понял, что дела его были плохи. Разве с такими можно было вести разговор? Раздосадованный, он даже хлопнул себя по ляжке. От страха и неожиданности ключник отпрянул, а после со всем презрением харкнул сверху на Лапидуса и убрался восвояси.
Однако выручило извечное везение дурака. Своим последним желанием, прежде чем дать деру, торговец загадал увидеть короля, этого идиота. И к его удивлению, просьбу удовлетворили. Августейшая особа в сильнейшем бреду ежеминутно желала сама не ведая чего.
Хмурый конвой, заранее не ждавший ничего хорошего от затеи, ввел Лапидуса в затененные палаты. Несмотря на жару, в ней полыхал камин, но тесные окна были раскрыты настежь. Воздушные занавески вздымались ввысь до самого потолка. Лакеи в плотных ливреях обтекали потом, стоя по углам залы.
Король лежал на спине, страдальчески разметав руки в стороны и налитыми глазами буравя потолок. На шум он измождённо приподнял голову и уставился в никуда пустыми глазами. Потеряв всякую надежду что-либо понять в происходящем, он только слабо просипел:
— Пшли прочь, свинопасы!..
— Ваше величество!!!— визгливо пропищал Лапидус, понимая, что это был его последний шанс. Он торопливо сбросил с плеча невесть откуда свалившуюся лапищу солдата.
— Ва-аше величество,— продолжал конючить невозмутимо и подобострастно Лапидус, сквозь цепкие руки стражей подбираясь все ближе и ближе к королю,— я могу вмиг избавить ваше преподобие от страданий! Я даже могу полностью излечить вашу хворобу!! И лишь только за этим я пожелал видеть ваше преосвещенство, перед лицом собственной незаслуженной, ай!.. но неминуемой погибели!!!
— Че-е-его?— в мутных глазах сумасброда зажглась слабая надежда, впрочем, тут же угасшая и сменившаяся горечью. Взгляд короля затуманился, и он лишь безвольно тряхнул рукавами ночной рубашки.— Прочь, нечисть, прочь...
На глазах у обалдевшего конвоя Лапидус вдруг выхватил из воздуха маленькую зелененькую коробочку и потряс ею. Король, еще не успевший окончательно впасть в беспамятство, настороженно замер.
Старый хрыч долго упирался, прежде чем согласился принять предложенное лекарство, и был несгибаем до тех пор, пока Лапидус самолично не проглотил тройную дозу антибиотика, от чего торговца не далее как через час пробрал крепкий понос. Потом же, как Лапидус не убеждал заносчивого идиота не жрать все капсулы сразу, помогло лишь упоминание божьего проклятия и вечных адских мук. В конце концов дело было сделано. Лапидус скормил королю сильнейший антибиотик, и августейшая особа уснула.
За ночь жар спал. Щеки короля порозовели. Проснулся он бодрый и во всеоружии. Сожрал трех перепелов, выдул две бутылки вина, отбросил накрахмаленную салфетку и возжелал видеть фаворитку. Свита попряталась по щелям и не казала носу, пока малоизвестный виконт, тут же, кстати, снова забытый, не подбросил идею разыскать близняшку изуродованной пассии. Ну, ту самую.
Что касается Лапидуса, то он провел эту ночь в мучениях. Гадил кровью практически под себя, из этических соображений выключая Бортовой журнал, чтобы не шокировать торговую полицию. За час до рассвета Лапидус вернулся с корабля в темницу, и когда ему принесли деревянную миску смердящей крысами и посыпанную шерстью похлебки, он уже был даже не в силах послать всех к чертям. Поэтому его безотлагательно отвели к королю.
— О, кто ты, кто, мой избавитель?— восторженно-настороженно встретил изжеванного Лапидуса король. Растерянный, пышущий энергией и обуреваемый ураганом чувств, он распростер объятия.— Как попал в наше королевство, о, чернокнижник?
Лапидуса повело, он тяжело засопел, отстранился рукой от венценосного болвана и с трудом повалился в первое попавшееся кресло. Кратко, не поднимая головы и прикрыв налитые свинцовой тяжестью веки, он изложил королю свой дальнейший план. Тут же на вечер был назначен бал.
Надо сказать, что в этой части Святых Земель люди сходили с ума по эффектной наружности. Нельзя было явиться к званому ужину, не выразив на себе все те чувства восторга и умиления, которые уместны при этом. Кокетливо распущенные кружева, повязанный на заднице бант или сурово надвинутая шляпа, изъеденная молью, были тонкими намеками, сальными непристойностями или прямыми вызовами всем и каждому по отдельности.
И Лапидус не ударил в грязь лицом, явившись на бал в совершенно новеньком, еще хрустящем крахмалом штурмовом комбинезоне, что продаются в глубоком космосе на каждом углу за пять медяков. Ни единой лишней складочки, ни единого выступа не было на однотонной и легкой одежде. Проходя мимо напудренных до полной обездвиженности дам, Лапидус галантно и просто расшаркивался ножкой, обдавая пораженные лица смесью лосьёна и лечебного шампуня. С первых минут собрание было покорено незамысловатым обаянием незнакомца, и даже некоторая бледность сослужила ему добрую службу.
Прежде всего Лапидус произнес пламенную речь на чистейшем местном диалекте, между делом потрясая гладко причесанной шевелюрой. Затем по настоянию публики незамедлительно перешел к демонстрации образцов.
Но едва он успел сорвать брезент и прикоснуться к первому контейнеру, как позади толпы с грохотом распахнулись высокие дубовые двери, и в залу влетел сгорбленный старикашка в мрачном кафтане. Матерясь на ходу, он пробился к Лапидусу, грубо ведя за локоть невиданное божественное создание, в своём длинном серебристом платье похожее на морскую зарю или райское облако.
По толпе пронесся нервный шепоток, и все попятились назад. Старикашка резко остановился, впился буравящим взглядом в переносицу Лапидусу и зашипел, зашелся ядовитыми слюнями, вознеся к небу костлявые руки с заранее припасенным посохом. Божественное создание слепо ткнулась в сгорбленную спину и едва не упало.
Лапидус наконец водворил на место отвалившуюся челюсть. Только тут до него начало доходить, как плохи были его дела. Он без труда распознал в старикашке колдуна, о которых в свое время много понаслушался от несчастных собратьев по цеху за рюмочкой-другой крепкого. На каждой планете они были разные, но неприятности от них везде и всегда случались одинаковые. И никакой бластер не мог уберечь от этой напасти, никакой силовой бронежилет не мог огородить. Лапидус страдальчески скривил рот и весь напрягся, ожидая удара молнии, разверзшейся земли или, того гляди, чего по-хуже.
Но ко всеобщему удивлению ничего не произошло. Ровным счетом ничего. Старикашка как-то странно дрогнул, надломился, словно тростинка, закашлялся, повалился на пол и там вовсе сник, разразившись тихими проклятиями, перешедшими вскорости в еле приметный скулеж.
И разом все стало на свои места. Толпа облегченно и как-то даже злорадно выдохнула и перестала жаться. Небесное создание моментально очнулось ото сна. Голова на стройной шейке резко дернулась, и неземная красавица с омерзением отшатнулось от убитого горем колдуна, с хрустом вырвав из его цепких лап рукав. Зал одобрительно загудел десятком голосов, а плечи Лапидуса в изнеможении упали. Он был готов разрыдаться от радости.
Белок, тут что-то со структурой белка, пронеслось у него голове. Об этом он тоже слышал ни раз, да подзабыл с перепугу.
Но в этому волшебную ночь некогда было предаваться унынию или размышлениям! Взбодрившись, Лапидус без промедления принялся демонстрировать страждущей публике новейшие кристаллофоны с квадрорасширителями, печки-самобранки и остальную дьявольскую дребедень. Кто-то недоверчиво надувал щеки, глупенькие фрейлины хлопали в ладоши и звонко хихикали, мешая Лапидусу говорить. При виде своей физиономии в стереовизоре почтенная старушка у громадной колонны мягко повалилась в обморок.
Король корчил умные рожи, благосклонно кивал, пыжился, но наблюдал за всем происходящим находясь на порядочном удалении, с видом человека, страдающего запором. Впрочем, наблюдал очень пристально, ничего не упуская, словно замышляя недоброе.
Сникший старикашка-колдун терся теперь в передних рядах, рассеянно кивая головой всякий раз, когда кто-то восторженно бил его под локоть, желая поделиться с ним своим восхищением.
Лапидус же был в ударе, и, как фокусник, извлекал из грузового контейнера все новые диковинные штучки. Боязнь прошла, и вместе с этим зрители стали жаться к помосту все ближе и ближе, вследствие чего вокруг Лапидуса вскорости образовалась натуральная куча-мала. Оставленный без присмотра, разнузданно грянул придворный оркестр. И с первыми звуками дерзкого мотива исчезли последние следы пристойности…
Под конец головокружительного вечера, когда за высокими окнами забрезжил кислый рассвет, очнувшийся на троне король выронил золотую чашу, неуверенно поднялся на кривые ноги и, пошатываясь на ходу, с трудом разыскал в груде тел Лапидуса. Он за пояс выволок торгаша из укромной ниши, где тот почивал на смазливой фаворитке, не забывая при этом поглаживать по голове божественное создание, которое свернулось тут же калачиком у его ног, словно верная собачонка. Лапидус с трудом разлепил сначала глаза, потом испачканный соусами, помадой и вином рот и вылез наружу. Создание только сладко причмокнуло во сне, нехотя отпуская его толстенную ногу.
Лавируя между тел, король отволок шатающегося Лапидуса в свой кабинет, провонявшийся клопами и какой-то кошатиной, втолкнул в ближайшее кресло, и кротко, но решительно начал держать ответную речь.
— И вы и я знаем, что все эти соблазны— от Лукавого,— с лихорадочной хитрецой в черном масленом глазу поведал он.— Святая Церковь учит нас противостоять искушениям дьявола!.. Но она уже ничерта не смыслит в жизнеустройстве и государственных делах! Посему, я призываю, прочь химеры!!!
Лапидус сдержанно поаплодировал и поправил воротник. Кажется, он слегка перебрал на этом фуршете…
— Мы— вольные люди! Мы— знать, мы сами отвечаем за свои дела, и не ровня какой-то там черни!— гордо вскинув плешивый чурбан, заявил король.
С этим тоже нельзя было не согласиться. Лапидус сдержанно кивнул.
И слева и справа королевство окружали Хищные Супостаты, внутри цепкой хваткой за горло держала Святая Церковь. И это в то время, когда король помышляет о Светском Государстве, а Чернь и Доброе Старое Дворянство ни на минуту не оставляет тебя в покое, порождая все новых дураков, фанатиков, бунтарей, предателей и шпионов!
Король просил у дьявольских сил в защиту светлых идеалов (и свою защиту) совсем немногого, сущую малость— Священный Огонь. Пусть всемогущий демон замолвит словечко там, наверху. Ведь был же когда-то во благо дарован Огонь людям!
А за ценой корона не постоит.
Король закончил и сел. Глаза Лапидуса лихорадочно загорелись. Он покрутил головой по сторонам, уже зная, куда клонит коварный старикашка, перегнулся через свое пузо и вытащил из-под ножки стола красочный буклет этих нелюдей-милитаристов с крикливой, но избитой галорепродукцией термоядерного взрыва.
А чем черт не шутит, лихо подумалось Лапидусу. Имею же я право!..
Вплоть до Пожизненной Каторги с Маслями, припомнились Лапидусу сокровенные строки. Параграф №3848275531082629317402/3089 Общеторгового Криминального Кодекса.
Но он решительно хлопнул себя по жирной ляжке и резко встал.
— Не будет знать границ,— льстиво подыграл Лапидусу коварный коротышка, старательно изгибаясь. Пламя свечей хищно заиграло тенями на его горбатом носу.
— Хорошо!— торжественно объявил Лапидус под подобострастные кивки. И тут же сурово прибавил.— Но корона должна помнить, что Огонь— это Огонь!
Сутки спустя, сгружая в бронированный отсек последний ящик Звонкого Золота, Лапидус по-прежнему не мог взять в толк, отчего же все так получилось. Торговый челнок медленно плыл через космос, унося несметные богатства от озаренной яркими вспышками когда-то грязно-голубой, а теперь почти черной планеты.
Закончив погрузку, Лапидус, как шкодливый кот, забился в угол засаленного кресла первого пилота на подмостках Навигатора и притих в ожидании неминуемой кары. Он даже не вздрогнул, когда межгалактический факсотрон выплюнул ядовито-желтую ленту криминального предписания.
«Сучий потрох. Нельзя-нельзя. Могли бы по-человечески разъяснить!— то и дело вторил он своим мыслям, обиженно выпячивая толстую губу и кивая головой.— Кто же мог знать, что этим чертовым идиотам придет в голову их ВЗРЫВАТЬ!?»