Образное несоответствие в восприятии этого человека, начинаются с его имени. В отделе кадров, бухгалтерии, и командировочных бланках обозначен как оформленный назначением снабженец Захарий Павлович Герли. Сам он состоянием, крашенный биллиардный шар, влетевший в лузу от первого удара начатой игры. Когда кому-то представляется, всегда морщится, лицо у него на баклажан похожее, борода упирается в отвисшую губу: все знают его как Жорик Герли, ...или просто Гурла. Что-то путанное в нём сидит.
Большое государство вползает в историю, уже распадается; и Межколхозстрой тоже сыпется. Случайное совпадение. Закрывают строительную контору, период незавершённой стройки заканчивается. Все спешат, выносят, тащат, несут что-то, бегут, кричат. Начальника Николова Илью Васильевича, никто не замечает. Контора в конец континента превратилась. Мимо Николова носятся, словно он привратником тут служил, пихнут случайно как кота выдворенного, и никто даже не извинится; недовольны, что мешает в наступающую пустоту входить.
Снабженец Жора Герли на крыльце управления выпрямлено присутствует, держит папку под мышкой, на голове феска красная, похожая на ведёрко ссыпающее недоразумения закончившегося века. Утягивается Жора, будто бей перед Ататюрком стоит; вроде в папке у него преважный доклад заготовлен; продолжает службу как не сдавшийся адъютант главного бункера во взятом Берлине.
- Илья Васильевич! - обращается он к председателю упразднённой организации, - будут ли какие-нибудь указания?
И держится так преданно, аж крыльцо бетонное шатается, кажется, на самом деле готов выполнить любое, крайне невыносимое задание ненастной обстановки в которую его поместило отчаявшееся время.
Николов смотрит расплывчатым соображением, пересиливает неожиданно выплывшее намерение Герли, впервые заметил, что феска соразмерна с сообразительной Жориной головой, и спина у него прямая, словно каток дорожный укатал. Противоречия в тонкой шее и бугристом созревшем лице казались, сопоставимыми с сортаментами арматуры, которую он доставлял для работы стройуправления. Жора всегда хвастался, что на Главной Межбазе, у него есть одна "белая лебедь", которая выписывает ему любой прокат, и с которой он постоянно плавает по гладям вод ресторана "Голубой Дунай". Николов колеблется от неустойчивости ног, и неизвестности положения в наступившей перемене строя.
- Да, Герли, скоро будут неповторимые указания и решения... - Илья Васильевич не знает, какие ещё решения будут, но уверен, что они не последние в этом веке.
Опустела развалившаяся смутная контора, Жора один остался. Надо кого-то чем-нибудь снабжать, а чем он не знает. Мир сделался пыльным и гнетущим как тягота вечно пустынной дороги.
Бывшая оперативно-передвижная советская военная техника, что стояла для мира во всём мире, расшевелилась назначением. Машины Пехоты. Боевые Транспортёры. Танки, - все боевые единицы распавшегося Варшавского блока, стала расползаться бедной ценой по нищим странам, где всегда есть нужда в малой войне.
Оставшаяся без выдающихся руководителей, какими были славные коммунисты Николае и Елены Чаушеску, великая Румыния, навсегда открещивается от агрессий в последней войне, усиленно избавляться от наследия казнённого социализма. Романия, - вновь усталый отголосок памяти бывшей Римской империи, и самый удачный проект Австрийской империй перед своим неизбежным закатом.
Жора Герли выведал неожиданное снабженческое намерение: все танки в Тимишуаре убыстрённо перекрашивают, готовят для продажного назначения. Стандарт военных дизелей, нуждаются в запломбированной топливной аппаратуре.
Жорик мигом придумал для бывшей жены мотив займа, и даже нанял для своего увлечения, бывшего свояка Ромку с собственным транспортом, гарантировал всем небывалый подъём.
Объехали со свояком: Мариуполь, Донецк, Харьков; загрузили салон битой "Волги", новыми упакованными топливными распределителями, и направились к советским танкам в венгерскую Румынию. Поехали через новый таможенный пост Оанча. Наспех обученные румынские таможенники, посмотрели в всегда уверенные, обнадёживающие глаза домне Герли, шлёпнули печать, для увеселения начавшейся работы шлёпнули Жору по шее, и проводили старую "Волгу" ехать по раскрепостившимся дорогам новой буржуазной Румынии.
В первом небольшом городе Брайл, машину с чужими номерами остановили дорожные полицейские. Они насмешливо смотрели на автомобильное достижение бывшей главной страны СЭВ. Набитый промасленными коробками салон и багажник несли кочевую диковину. Проверили таможенные документы, - не нашли положенную "гаранцию". Посоветовались, и дали направление машине ехать в полицию.
Жора намеренно применил все известные ему румынские выражения, испытал уйму предварительных способов увести полицейскую службу от европейской обязанности, но полицаи ещё больше удивлялись, разглядывая такое количество незадекларированного цветного металла в непредназначенной для этого легковой машине.
Все продают прошлое, а полицаи этой страны плавают по усохшему времени, - возмутился Жора, рядом протекал Дунай, он вгляделся в мутные воды, и не увидел ни одной белой лебеди в волнах реки.
Чужой берег, чужая речь, чужие облака. Никто не понимает сортамент людей наученных жить без задекларированных вымыслов, без гарантии по полному течению жизни.
В полицейском участке Браила ахнули, хотя и не такое видели. Полувоенные люди поинтересовались, не имеют ли двойное назначение топливные инжекторы. Для порядка, оклеили машину длинными штрафными лентами, составили протокол, сделали снимки, сняли отпечатки пальцев задержанных, посмеялись над их фамилиями, зафиксировали конец служебной смены; отвезли взятых под опеку в ведомственную гостиницу, и пожелали спокойной ночи: - Конфискация! - сказали полицаи.
Когда остались одни в гостиной комнате, Рома испуганно спросил: изымут ли и машину заодно с военным товаром.
Жора потеребил окатыш круглой выпирающей бороды.
- Не имеют право, - ответил он уверенно, и решил: надо быстрее засыпать, а то румынская ночь чересчур долгой покажется.
Утром задержанных отвезли в региональную таможню. Похоже, начальник доброжелательно настроен к бывшим союзным людям. Он смотрел в окно на плывущие воды Дуная и говорил на румынском, часто повторяя, - контрабанда.
Нарушители совершенно помрачнели видом, одно знакомое слово делало румынский язык ужасно понятным.
- Мы работаем согласно европейской хартии, - сказал Жора наугад, он знал, что чиновники из бывшего Варшавского договора, страшатся такого словосочетания больше целой танковой дивизий. Контрабандистов тут же, попросили подождать в коридоре. Таможенник принялся, что-то объяснять полицейским.
Видно, что здание таможни давно и добротно посажено на берегу Дуная: коридоры высокие, широченные, и пустые. Один только человек прошёл мимо. Он остановился, поправил стопку папок, которые держал в руках:
- Проблема? - спросил он заботливо, папки, которые нёс, были наполнены, куда большими проблемами. - Не волнуйтесь, тут все вопросы разрешимы, - он указал на щит с вывесками из непонятных букв, и скрылся за одной из ошеломляющих дверей.
Жора доверчиво пожалел, что не этот начальник уясняет их задержание. К полицейским присоединили молчаливого форменного таможенника, бегло знающего русские слова, все вместе поехали к опечатанной машине. Таможенник долго всматривался в чужие госномера, что-то записал. Поднялись в кабинет следователя. Жору и Рому оставили в узком с бордовыми панелями коридоре, дверь оставалась открытой. В следовательский кабинет зашли ещё полицейские, шумели различные голоса, и особенно один худой, невысокий, коротконогий полицай громче всех выкрикивал:
- Конфискация, конфискация!
Жора с Ромой ходили взад-вперёд, нервно шуршали по линолеуму коридора, мелькали и топали мимо открытой двери.
Низкий полицай нервно выскочил и, срывая голос, наорал на беспокойных контрабандистов:
- Милитаре империя, агрессор, террористул! - он притаптывал худыми ногами.
Слова вполне вразумительные, Жора понял, что всё-таки есть чем тут гордиться. Уже более спокойно, полицай, спросил у задержанных что-то важное; а они шевелили веками, не поняли румынского вопроса. Служитель порядка присел, ударил кулаком об кулак:
- Зачему не знаишу романски изик? - казалось, он выл всеми кривыми костями и сморщенной кожей, - наш романски изик любиш всей мир! Всей Европа, Европа!
Люди, записанные румынской полицией, - в международные нарушители, - приуныли. Тоже стали в полголоса повторять по-румынски: милитаре, империя, и мировая конфискация. Жора в замкнутом пространстве сгруппировался так, что совсем недосягаемым хочет оказаться. Оба подавлено и скучно молчат.
Вскоре пришла полная красивая пожилая женщина, её густые, пышные волосы важно, широко сидели под косынкой; в руках несла сумку с книгами. Представительным незаметным поклоном роскошных волос и затаённой улыбкой, она поздоровалась с иностранцами, плавно зашла в открытую следовательскую комнату.
Полицейские мгновенно стихли, видно, что содержат страх и осторожность, подготовлено приняли важную женщину.
Прокурор Соломия Статинеску сняла плащ, села за стол, отодвинула подальше пепельницу; всё делала степенно и строго по положению привычки и установленному порядку. Следователь капитан Константинеску начал говорить планируемое решение, принялся объяснять: законность намеченной конфискации, показывал на людей в коридоре, на невидимый автомобиль, и на самую могучую за окнами Европу, - заслоняющую весь остальной мир.
Прокурор выслушала следователя, спросила у остальных работников полиций их мнения.
- Конфискация! - ответили все в один голос, но не так смело как прежде. Видно, что они робели перед законом, который содержала эта важная женщина. А их служба всегда любила - конфискацию! Поэтому они суетились, настаивая на выгоду решения, с обидой тут вспомнили, что когда-то вдоль всей нефтеносной румынской границы Чужое, не владеющее румынским языком государство, усиленно бурило шурфы; собственно, пыталось перехватить их нефтяную жилу. Теперь Румыния подала в международный суд иск о желании присоединить весь нефтеносный шельф Чёрного моря. Того моря, которого не было у них сто двадцать лет назад, в год сотворения не существовавшего прежде государства. Выход к морю, Романия приняла должно, - как подарок старой Европы новой державе.
Прокурор открыла поизносившуюся книгу законов, и показала всем сразу, некую статью. Полицейские молча жевали несогласие со статьёю.
Константинеску, в такт своим словам крутил плоскость мысли, пытался завлечь понимание прокурора в интерес государства, и в то, что никак не мешает следствию подвести дело под конфискацию контрабандного товара. Можно даже и не замечать эту лишнюю статью.
Соломия Статинеску выражением лица определяла удивление, и твёрдость непоколебимой законности, она однозначно отрицательно махала копной волос, и показала полицейским ещё какое-то иное содержание из своей книги, и своего опыта работы.
Пришёл, похоже, самый главный в этой полиций, он тоже осторожно стал объясняться с прокурором. Все остальные полицейские стояли смирно, смотрели, как прокурор ставит в тупик их начальника.
Спокойное шевеление уверенных губ прокурора, было слабо слышимым и непонятным для Жоры с Ромой. Её уверенная непреклонная строгость, будто отголосок и объятия родной матери содержали. Они смотрели и были рады, что никакое количество полицаев, не в состоянии поколебать твёрдое заступничество одной славной женщины. Жора выпрямил ровную спину, утянул тонкую шею, обнадёживающе смотрел на прокурора; серо проводил маленького полицайчика, когда тот насупленный из кабинета удалялся.
Домнишора Соломия, с привычной невозмутимостью тоже собрала свои книги со стола. Всегда преданная только совести закона, она ещё раз улыбнулась "бойцам" в коридоре, погладила ладонью мрачную длину узкого помещения, показала, что ей удалось поставить на место спесивую службу.
Её два сына тоже юристы. Они здоровее, красивее, и более мужественные, чем эти чужие парни. Сама, всегда учила своих сыновей, держать справедливую сторону.
Соломия с самого детства была прихожанкой Румынской православной церкви. Раздвоено переживала безрассудное незаконное убийство заблудших Елены и Николае, считала совершённое, отголоском споспешников всякой ереси. Коммунизм появился и исчез.
А инквизиция оказалась вечной!
Капитан Константинеску, и молчаливый таможенник, посадили Жору в полицейскую машину, Рома с малым полицаем ехали на загруженной "Волге", возвращались в пограничное село Оанча.
Наряд таможенного поста, тут же получил письменное указание своего регионального начальника с выговором, и требованием немедленно оформить таможенный груз согласно процедуре международного стандарта.
Полицейские, как и положено, имели своё служебное подозрение в отношении таможенников. Привлекательная молдаванка перевела для следственного протокола свидетельские показания не знающих романскую речь парней. Жора тут же окрестил переводчицу "белой лебедью", узнал, что она из Тараклии, обрадовался, и стал объяснять ей, где у него там конкретно дядя проживает. В отношении таможенников поста Оанча уверенно заявил, что тут сидят самые честные работники передового рубежа новой Европы.
Честные таможенники пересчитали количество товара и ахнули, - железная машина резиновой оказалась.
Для какой такой техники предназначена аппаратура? - перевела вопрос следователя бывшая соотечественница.
Жора уплыл в фантазию, разглядывая наполненную прелестями молдаванку, вспомнил, что его дядя водит большой похожий на танк трактор с мощной задней навеской.
Для трактора ХТЗ - 170, ответил однозначно Жора.
Полицейский плохо разбирался в дизелях, поэтому свои сомнения о двойном назначении груза отклонил.
Снабженцы уплатили предположенную таможенниками "гаранцию", показали переводчице воздушный поцелуй, и во всю законную мощь понеслись на запад Румынии, в Тимишуаре.
- Какие такие европейские ценности, всё время толмачила "белая лебедь"? - спросил Рома.
- А чёрт её знает, я с ней в волнениях любви не плавал! - Жора откинулся на потёртое сиденье, обнадёживающе смотрел вперёд, был уверен: новыми евриками заплатят европейские хлюпики за непобедимые наши танки. - Мы всегда эту их Европу славно били, и теперь победим, - заключил он.
В чистом небе плавало только одно малое облачко похожее на одинокую белую лебедь, оно вдруг грибом стало точиться.
С Югославией большую войну НАТО затевает, снаряды с ядерной начинкой готовят, - зарассуждал вдруг очень осмелевший Жора, - может Милошевичу и Караджичу атомную бомбу сплавить?..
Думал он, и в быстроте езды, начинал сипло похрапывать.