Ватага босых мальчишек с закатанными штанинами, спешат на стадион, несутся по пыльной дороге, горячая пыль сзади жёлтым облаком висит; они удаляются и облако падает по ширине всей улицы, пыль оседает, ждёт, когда её снова кто-то разбудит. На стадион! В киоск стадионного сквера, - в каждой руке по пустой стеклянной бутылке, в карманах пыль; за две пустых стекляшки одну полную с шипучей сладкой водой дают. Ситро самое прелестное умывание горла. Пустое стекло превращается в пол-литровое ожидание, затем, другую полную бутылку делят на двоих, жаждущие глаза меряют положенную половину. Наконец, бутылка вертится по кругу, каждому всего по глотку достаётся. Кирилл выливает в горло последнее удовольствие, прошипели дразнящие пузырьки, - 12 копеек в пыль кармана упали. Бутылок больше нет.
Слышно, кричит кто-то: - Быстрее Ёсюф уже на месте! - Все бегут на стадион, - Ёсюф подпирает штангу, выставил выпирающий живот, значит, матч начался. Два футбольных тайма он смотрит, не отходя от штанги. Команды меняют ворота, - Иосиф своё место заколдованным держит.
Никто точно не видел, как семейство его появилось в селе. После бессарабской голодовки 46 - 47 годов осталось много выморочных дворов с пустыми домами. Один такой не самый хороший двор недолго горевал пустотой, - он в середине села, возле стадиона за ручьём стоял. Дом отдали приехавшему механику Иосифу Унгарецу, - человек этот, - местный болгарский язык не знает, - говорит только по-русски, но не так как на Донбассе или в Харькове говорят. Был откуда-то из мадьярских земель. Направили его, - по линии продвижения технического совершенства во вновь созданные колхозы. Иосиф Аронович набрал в бригаду трудпродвижения ремесленную молодёжь, вернувшуюся из деятельной послевоенной повинности, связанной с малолетством и разрушительной войной. Харьков и Донбасс зародили в молодых воображениях направленность нового состояния. Металл ударными поступательными усилиями вытеснил из юных мозгов живое тягловое напряжение, державшееся триста поколений подряд. Измазанные технические работники, внедряли в колхозах третье поколение неподвижных катерных дизелей, крутящих из громоздкого бетонного основания поступательный переход к совместному труду. Их отцы, - бывшие единоличники, уставали от быстрых перемен, без всякого восторга смотрели на последние совершенства; не понимали, сторонились внутреннего огня; умели хвалить только откормленный скот и свою крестьянскую молодость. Они считали: что обода колёс в телегах, обручи на бочках, и железные мотыги, - достаточные места для наличия метала на земле.
Для них - Отсталость! - лучшая форма жизни.
Утром молодая железная бригада собиралась у начальника во дворе, угадывали, какой наряд придёт из конторы, потом рассыпались по фермам и полеводческим отделениям колхозного хозяйства. Зимой, механизаторы ждали наряд в тепле доме, из шумящей кухни выглядывали, когда хозяин с правления вернётся. Дом обогревался тремя паяльными лампами, выплёвывающие горящие струи в отверстия перевёрнутой железной бочки. Два закопчённых чайника, беспрерывно кипели на поверхности горячей жести, вода варилась для тех, кто хотел пить чай. Иногда на дне бочки ставили кувшин принесенного вина; приучали технического руководителя вместо чая, пить горячее раннее вино и закусывать запечёнными, жирными кривыми свинскими кишками. В отмерянный час, после наряда и завтрака, Иосиф заверял жену и сына, спящие в спальне с приоткрытой дверью, что вернётся только вечером; заправленные лампы оставались плевать удушливое пламя. В доме было тепло, везде закопчено, грязно, и всегда неряшливо. Иосиф Аронович шёл на самый отягощённый участок, заодно с воспитанниками смазанные гайки крутил; пока ни исправит все горячие неполадки не уходил домой.
Когда Иосиф был таким же молодым как его нынешние воспитанники, которых учит любить моторы, назревала война, он заболел какой-то долгой болезнью. Временами ему становилось невыносимо тяжело, и тогда он намеревался придумать двигатель из сердечных ударов, колотящийся в железном скелете, хотел заставить беспрерывно ползущих по жилам муравьёв превратиться в существа живого мотора. Потом, обратил внимание, что обычная ручная работа, - уводит все боли в усталые мышцы. Лёгкие физкультурные занятия, предназначенные против неизвестной болезни, помогали только сомнениям, а физический труд в мастерской отца при ремонте моторов, и на собственной земле возле речки давал существенно выздоравливающее восприятие, имел нужное воздаяние, окончательно изгнал недуги из организма. Видно, при приложении чувственных усилий, трудовая польза, - имела решающее значение для выздоравливания тела. Он потом, некоторое время в иршавской сборной по футболу вторым вратарём играл.
На выровненном новом стадионе, Иосиф не пропускал ни одного футбольного матча, не потому, что был когда-то вторым вратарём, и не за то, что стадион был возле его дома сразу за ручьём, а потому что почти вся колхозная команда состояла из его воспитанников. Делать крученые удары и неожиданные выпады, тоже его основополагающая причастность. Все два тайма он смотрел стоя, упёршись на штанге ворот, беспрерывно кричал своим футболистам забивать точные голы. Иногда мяч попадал ему в живот, он привык обниматься с летящим футболом, потому озорно ругал кривые ноги игроков, выкрикивал, как удачней заводить мячи в не свои ворота.
Опаздывающие на игру болельщики, тоже спешили не пропустить голы, торопили минуты, уверенно кричали: - Иосиф штангу подпёр!
На работе, команда привычно ловила его напоминания. После упорного поиска моторной поломки, и трудного исправления железной кривизны, Иосиф Аронович отпускал мотористов домой, сам оставался дежурить внутреннее сгорание и ток генератора, выуживал остаточные неполадки деталей. Мазут заканчивался, дизель глох, и он просыпался от тишины уверенный, что до вечера, электричество ферме больше не понадобится. Шёл на ранний наряд нового дня.
Его сын Исаак по годам не намного уходил, от самого младшего из воспитанников. Младшего фамилию имел Волчёк. Когда подрос, стал Василии Афанасьевичем, - руководителем колхозного трудпроцесса. Село электрифицировали, инженер - механик перерос устаревшие технические знания Иосифа Ароновича, и механик-старик уехал с женой так же неожиданно, как и появился в невзрачном доме. Уехал на родину, чтобы пенсией подправлять двор своего отца, где когда-то научился иметь технические навыки и нужное здоровье.
Его женатый сын остался работать в потребсоюзе района, - рассыльным перевозчиком продуктов местного производства. Тяжёлым мотоциклом с объёмным боковым прицепом, развозил по магазинам района внутрицеховые товары. Иногда, - когда Исаак снабжал буфет и магазины села, в котором познал себя, - он гостил у Волчка; в отличие от его отца, воспитанник имел время для отдыха, не грязнил руки мазутом, ни спал рядом с устаревшими моторами. Так теперь устроено.
Каждое поколение меняет обстановку.
Друзья пили вино и, называли годы, в которых живёт начальство: длинным удовольствием, самым удачным строем настоящего времени. Своим образом жизни начальники показывали, как смена строя влияет на текущее поведение. Сам по себе строй, не имеет лица, о нём нужно судить по новым людям. Их много в старом селе. Выморочных домов больше не осталось.
Дома в сёлах, как и прежде, не закрывались на замки. Велосипеды, мопеды, мотоциклы оставляли на улице без всякой страховки, не нуждались в запорах и пробоях. Всякая домашняя живность беззаботно бродила весь день по травянистому стадиону и остаткам бывшего луга, беспашенной земли осталось мало. Простые люди, вынуждено соблюдали стеснённые возможности, ждали быстрое наступление коммунизма, при котором отпадут все остатки принуждения.
...Хотя, в любом селе всегда найдутся работники, для которых принуждение самое удачное чувство в жизни.
Сынок Волчка, - Малый Волчёк забрался на мотоцикл дяди Исаака, бренчал губами работу цилиндров и хвастался, говорил ребятам махалы, которые его окружили, что сейчас пока отец и дядя Исак пьют вино, он гоняет по каменным брусчаткам Харькова. Малый, о наличии других городов не слышал.
- А что там под брезентом в коляске? - спросил Бобочка, - набитый коротыш, младше остальных, но старше Волчка. У него три брата старшеклассники, потому он смело ходит по махале, и по всем улицам села.
Из-под брезента, действительно пахло чем-то вкусным. Ребятня окружила коляску, все стали пронюхивать покрывало. Ваня Модуль дольше всех держал нос над накидкой, перед тем как поднять голову ещё раз звучно вдохнул материю и сказал:
- Там колбаса и сыр!
Волчёк был горд, что управляет таким насыщенным мотоциклом, гордо сидел в седле с резиновой лукой. Он нажал вздутую чёрную кнопку на руле, и пузырчатым ртом продудел всей толпе предупредительный сигнал: - Ппиииииппп! Ему показалось, что от протяжности сигнала все повисли над потресканной землёй. Из высокого неба три брата-сокола повторяли сигнал, клекочут соколы, скрипят клювами - выглядывают куриных птенцов.
- Давай посмотрим, угадал ли Модуль, - предложил Петя Панч, он был выше многих, к тому же родственник, поэтому первым принялся отстёгивать накидку. Вова Буря надул губы и тоже помогал открытию дня. Волчёк часто замигал веками, не знал, продолжать ли гордиться тем, что самый младший тут сидит за старшего, или обидеться на старших. Откинули скрипучую материю и, все увидели то, что сразу захотелось распробовать: ржаное печенье в коробках, ящики с бутылками лимонада, буханки сыра, чесночный шпик, леденцовые петушки... Самые несдержанные стали облизываться, принялись чесать носы. Панч взял бутылку лимонада и посмотрел через неё на солнце.
- Я скажу дяде Исааку, - Волчёк глядел в сторону калитки.
- Предатель! - заключил Вова; и все согласились с ним. Только Лёша Пельтек несогласным стоял в стороне, он не разделил Вовин вывод.
- Скажу отцу!..
Все приуныли, даже отошли в сторону, насуплено глядели на раскрытую коляску. Волчёк тут же вырос.
Атаман махалы Мачо Кирилл подошёл к Волчку и стал шептать на ухо секрет: - Понимаешь Малый, - он положил руку на малое плечо, - мы в воскресенье с каракуртскими албанцами, на развалинах хутора, будем играть в войну, ты тоже будешь воевать; если не подкрепимся перчёными колбасками и печеньем, - не будет силы, можем не выиграть.
Волчёк обрадовался, что его берут на войну с албанцами, начинал понимать, как военный успех будет зависеть от подкрепления, посмотрел на всех, увидел что Лёша, попеременно прикрывает глаза.
- Ладно, - сказал Малый, - только по одному петушку и одному рыжику каждому.
- Нет, сейчас не надо, будем кушать перед боем, - утвердил своё решение Кирилл, - нужны кошёлки.
Модуль и Бобочка побежали за кошёлками. Кирилл, продолжал объяснять, какую военную тактику он придумал, сразу назначил Волчка своим заместителем, сказал, что разрешит ему смотреть в бинокль. Все завистливо поглядывали на Малого, только Лёшка Пельтек ухмылялся, - он в школе с первого класса отличник, а Волчёк ещё не ходит в школу, умиляется обещаниям.
Принесли кошёлки, Кирилл тут же начал давать указания, чего сколько накладывать, что именно понадобится для победы над албанцами. По пыльной дороге застучали деревянные колёса одинокой дроги полной бидонами обрата. Кирилл дал команду замаскировать объект, сосредоточиться на не разминированные провозимые снаряды. Все застыли как листья на акациях. Трезвый молоковоз знал шалости пацанвы, стегнул вилами волов и пока не удалился, всё время смотрел назад, убеждался, что не откроются плотные крышки. Он помнил, сколько вскрытых бидонов обнаруживал на ферме, когда трезвел после поездки в молочный цех; каждый раз, хулиганы одинаковые литры обрата вычерпывали из бидонов.
Назначенный беспрерывно смотреть в щелку ворот Бобочка, дымил подобранным окурком и давал сигнал рукой: вялая ладонь отмечала, что никто не идёт. Отбросили покрывало и продолжили запасаться, наполнили плетёные корзины, и два расчёта унесли груз, - как запас предстоящего боя. Панч и Буря застегнули накидку, замедленно отошли от мотоцикла, криво убыстряли шаги; наконец, понеслись, побежали догонять полные корзины. Улица опустела, Волчку почему-то стало страшно, он тоже ушёл прятаться за навозным увалом в огороде.
Отец и дядя Исаак долго прощались во дворе, потом ещё дольше стояли у мотоколяски, слышны были голоса, не разобрать обнаружилось ли вскрытие. Наконец бренчания цилиндров задорно удалилось. Малый вышел из засады, сразу стал складывать пальчики, - высчитал, сколько дней осталось до начала войны.
Играли в лапту и чилик, про корзины все нареченно не вспоминали, ждали начало главных событий. А воскресенье всё же пришло, Волчка никто рано не будил, он сам проснулся и выбежал на серую улицу, решил, что пора назначать подкрепление. Выстучал Бобочку, - одна корзина в сиреневых кустах за домом спрятана.
- Давай неси, набираться силы будем, - потребовал он у сонного наблюдателя. Было видно, что назначенный заместитель атамана озабочен предварительной подготовкой, кажется ещё немного и начнёт из бинокля обследовать местность.
Бобочка сопит как сытый заяц, не понимает, что хочет от него Малый, трёт сонные глаза, вспоминает, куда вчера окурки спрятал.
- Корзину неси! - Волчёк уточнил, что игра уже началась, - пора подкрепляться.
Бобочка беззаботно почесал голый пуп, не знал никакой корзины:
- Собаки всё разворошили, давнооо, сразу всё скушали, и кошки доедали.
Волчку стало грустно, что такую вкусную корзину скушали собаки.
- Где вторая? - спросил он обиженно, ему совсем невесело от того что кошки вылизали петушки, которые не распробовал.
- У Мачо, ...может у Модуля, - Бобочка задрал руки в ещё мутное небо, видно, что не выспался. Радость утра стала сомнениями наполняться.
Пошли торопить Мачо, Бобочка надеялся, что леденцы ещё остались, зашли во двор, разбудили всех, Кирилл недовольным вышел, не понимал, что малышня тут хочет, стал подтягиваться:
- Войййнна отммменятся, албанцы не захотели с нами играть. Иссспугались!..
- Тогда петушки и колбаски будем кушать без подготовки, - предложил сдавленно Волчёк. Бобочка без надобности глядел в щель ворот, ему до скрытного выкуривания бычка, хотелось вылизать ещё один леденцовый петушок.
- Мои старики обна...аааружили военный запас, вместе с помоями вскормили всё свиньям, - продолжал зевать Кирилл, давал понять, что ничего не осталось, - если бы коварные свиньи ни съели все бутылки, их можно было бы по 12 копеек сдать. - И больше ничего не захотел стеклянным голосом говорить Мачо Кирилл, ему хотелось каждому подзатыльник влепить, лениво зашуршал тапочками, поплёлся досыпать утро.
Волчёк окончательно приуныл, знает, что третьей корзины нет, шёл домой медленно как селезень наглотавшийся перебродивших виноградных выжимок, шёл разочарованным, огорчённым шёл, расстроился от досады, спотыкался; ему казалось, что албанцы давно выглядывают из развалин хутора. Разуверился в рассыпанной махале, не обнаруживал победу дня, плохо быть самым малым.