Шуваев Михаил Аркадьевич : другие произведения.

Невероятные каникулы гл.1-5

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Часть первая "Истории древнего города"

Михаил Шуваев

Н е в е р о я т н ы е к а н и к у л ы

(повесть)

  

Прелесть этой книги - не столько в литературном

стиле..., сколько в безыскусственной правдивости.

Джером К.Джером

Это не факт, товарищи.

Это действительный случай.

Ю.Никулин

От автора

   Дорогой читатель,
   Предлагаемая вниманию повесть относится к экспериментальному жанру фантастико-реалистических воспоминаний. Многие забавные истории, происходившие в г.Козьмодемьянске и вокруг него, описаны мной со слов очевидцев, многих из которых - увы! - уже нет с нами... Моего деда Михаила до сих пор помнят старожилы городка, а о дяде Сереже пересказывают легенды, каждый раз добавляя новые детали и подробности. Тетю Лию с удовольствием и придыханием вспоминают любители театра и изобразительного искусства. Все эти истории - не досужие выдумки автора, а лишь художественная обработка реальных событий. В названии города  я сначала хотел изменить несколько букв на случай, если кто-то из жителей любого другого городка, прочитав книгу, обидится, считая, что его город не менее знаменит забавными эскападами местных персонажей. Но потом подумал и решил, что древний русский город, основанный еще Иваном Грозным в день святых Козьмы и Демьяна достоин быть того, чтобы его название не коверкали.
   Относительно того, что приключилось в то далекое лето со мной и моим братом, скажу - это, отчасти, вымысел, отчасти - правда. Где проходит та неосязаемая грань между миром реальным и миром иллюзорным, я и сам теперь не могу сказать. Может быть тебе, читатель, повезет, и ты найдешь ускользнувший от меня золотой срез между краем твердой земли и зыбкой туманной далью миражей, отражений и грез...

Часть 1

Истории древнего города

Глава 1

День первый

Порт Козьмодемьянск и дебаркадер

  
   Полный восторг!
   Впервые в жизни лечу на таком самолете. Я не без оснований считал себя "асом": на ИЛ-18 и ИЛ-62 уже летал, на АН-24 тоже, а вот на "кукурузнике" - не приходилось. Это потом мне довелось полетать на Тушках, Боингах, Аэробусах, Фоккерах, Бомбардье, Эмбраерах, Лирджетах и на вертолетах, так что сейчас, когда пишу эти строки, есть с чем сравнивать. А тогда! В салоне самолета пассажиров было человек десять: я с мамой, несколько бабулек в платочках с корзинками, в которых кудахтали куры и шипели гуси, двое мужиков в кирзовых сапогах с удочками и рюкзаками и девчонка лет тринадцати с мамой. Бабки постоянно переругивались меж собой и безостановочно цепляли смолящих "Приму" рыбаков, которые нехотя отбрехивались. Двери в кабину пилотов не было, и поэтому все действия экипажа, состоящего из крупной женщины-пилота с "Беломорканалом" во рту и полусонного штурмана, были видны пассажирам. Самолет весь скрипел и раскачивался. Я-то думал, что эти самолеты из железа сделаны, а оказалось - они фанерные! Но все равно, здорово! Летел этот биплан совсем низко над лесом, и на земле были видны и проселочные дороги, по которым катили грузовики и ползли трактора, и вполне различимы были фигурки людей, работающих в поле. Что-то звякнуло и сразу сильно задуло. Я обернулся и увидел, что один из мужиков, выкидывая за борт бычок своей "примы", сломал замок окошка, и стекло, треснув, выпало наружу.
   - Б...ь!.. - вырвалось у мужика.
   - Да что же вы делаете, ироды? - запричитали бабки. - Окошки в йероплане ломають, нехристи. Спасу от вас нет!
   - Молчать, курятник! Случайно я! - повысил хриплый голос провинившийся.
   Как и большинство волжан он сильно окал.
   - Ай-ай, случайно, как же! Дует ить таперь, хворь каку надут... - не унимались вредные бабки.
   - Ничего, не простудятся ваши пернатые, вон, чай, и йеропорт видать в люминатор.
   Бабки не могли угомониться еще несколько минут и продолжали ворчать, но уже тише и, скорее, по инерции.
   Женщина-пилот, видимо, и не заметила этого небольшого летного инцидента и заложила вираж, от которого натянулись и загудели перетяги меж крыльями, а вся конструкция опасно захрустела и напряглась. Я невольно плотнее вжался в деревянную скамеечку, на которой сидел и посмотрел на маму - она была совершенно спокойна и с интересом смотрела в окошко. Тут я почувствовал, что скамейка подо мной падает вниз и понял, что мы пошли на посадку. Куры и гуси пришипились и затихли, бабки, наконец, закрыли рты, прикусив зубами платочки, и стали украдкой креститься. Вот ведь тоже - в Бога верят, крестятся, а на "йероплане" всё одно, летают!
   "Кукурузник" сильно тряхнуло, подбросило вверх, опять сильно ударило колесами о землю, после чего он покатился, подскакивая и раскачиваясь на ямах и ухабах обычного поля, которое здесь называлось громким словом "Аэропорт Козьмодемьянск". Из всех строений тут была лишь изба диспетчера и кассира с торчащей из крыши погнутой антенной, небольшой сарайчик, для ожидавших очередного рейса пассажиров, и невысокая мачта с красно-белым сильно потрепанным полосатым "носком" на верхушке.
   Помнится, несколько лет назад, когда мы плыли по Волге в Козьмодемьянск на пароходе из Чебоксар, с нами был папа, которому удалось выкроить недельку отпуска летом. Я тогда Кузьмы почти не помнил - в последний раз гостил у дяди Сережи и бабы Лены, когда мне было всего три года. И вот я, стоя на верхней палубе теплохода, с важным видом спросил папу:
   - Пап, а скоро будет порт Козьмодемьянск?
   - "Порт Козьмодемьянск"!.. Ира, - это он маме. - Ой, я не могу... Ха-ха! Большие Васюки! Ох, ха-а-а...
   Папа еще долго не мог успокоиться, так ему понравилось словосочетание "порт Козьмодемьянск". Когда мы подплыли поближе к яру, на котором стоит этот древний русский городок, и я увидел пристань, мне стал понятен папин смех: "порт" был похож на сегодняшний "йеропорт". Деревянная пристань, хоть и довольно большая - в два этажа, была вся какая-то битая, искалеченная и слегка накренившаяся на один борт, сто раз перекрашенная так, что теперь цвет можно было разве что угадать. У бортов на измочаленных канатах висели старые, настолько изодранные автомобильные покрышки, что вряд ли справлялись со своей задачей амортизировать удар корабля при причаливании.
   В связи с пристанью мне вспоминается один забавный эпизод, произошедший с дядей Сережей. Дядя Сережа, хоть я и называю его дедушкой - не мой дедушка. Мой дедушка, Михаил Константинович, умер в далекие довоенные времена. Мне рассказывали, что он был против присоединения Козьмодемьянска к Марийской республике, являясь одним из руководителей района, специально ездил в Москву, где встречался с Михаилом Ивановичем Калининым. Козьмодемьянский уезд исторически всегда входил в Казанскую губернию, и включение его в новую Марийскую автономную республику было обусловлено, по-видимому, желанием властей дать горномарийцам выход к Волге. Но, судя по всему, отговорить всесоюзного старосту от административного переподчинения района ему не удалось, и, возвращаясь зимой в родной Козьмодемьянск, он вместе с санями провалился под лед, жестоко простудился и спустя две недели умер от воспаления легких. Меня назвали в его честь. Дядя Сережа - его брат - женился на овдовевшей бабушке Лене. Но тогда это была еще далеко не бабушка. Я видел на фотографиях, какая она была в молодости. Красавица, каких поискать! Так вот. Дядя Сережа, большой оригинал и придумщик, обладал недюжинной народной смекалкой и зачастую легко находил выход из ситуаций, которые других ставили в тупик. Причем, его решения были не лишены изящества, смелости и новаторства. Благодаря своим причудам он был известен далеко за пределами Кузьмы. Однако причуды причудами, но большинство горожан относились к нему уважительно, некоторые, особенно руководители района - с опаской. И вот однажды, в бытность его начальником пристани Козьмодемьянска, или, как эта должность официально называлась - начальником пароходства малых рек - приключилось такая история.
   Пароходы тогда ходили не так часто, как теперь, да и не все из них удостаивали заходом "порт Козьмодемьянск". Опоздав на старинный паровой колесный утюг, приходилось часов по шесть-восемь ждать следующего. Бывало и сутки просидишь. А тогда - не сейчас! Гостиниц особо не было. Дом колхозника, расположенный в здании бывшей дореволюционной купеческой гостиницы, всегда переполнен неизвестно каким контингентом, вот и приходилось, в лучшем случае втридорога, снимать на ночь койко-место в ближайшей к пристани избе у какой-нибудь ворчливой старой карги, либо ночевать на лавочке в городском сквере.
   И вот, только-только дядя Сережа рындой лично дал сигнал отдать швартовы, и колесный пароход "Комбриг Буденный" медленно отвалил от дебаркадера, по сходням, переброшенным с берега на пристань, взбежал разгоряченный крупный человек в костюме, шляпе, при галстуке и с большим портфелем в руке. Увидев, что опоздал, он хотел сначала сходу перепрыгнуть с пристани на палубу отходящего парохода, но замешкался, забоялся, да и дядя Сережа оказался тут как тут:
   - Куда? Покажь билет!
   - Какой билет! Мне срочно в район надо! Я на совещание в райсовет опаздываю! Я инструктор райсовета! - закричал опоздавший и схватил щуплого дядю Сережу за шиворот. Дядя Сережа вывернулся из цепкой хватки незнакомца и пригрозил вызвать наряд милиции.
   - Какая милиция? Немедленно прикажи капитану пристать обратно! Эй, матросы, сходни давай! - кричал райинструктор, сложив руки рупором и засунув портфель под мышку.
   С палубы парохода и с пристани десятки зевак с интересом и удовольствием наблюдали за разворачивающимися у них на глазах событиями. Дядя Сережа отошел в сторону и стал рядом с рындой. Всем своим отстраненно-независимым видом он давал понять, что вмешиваться в ситуацию не собирается. Тогда инструктор опять подскочил к надменному начальнику пристани, схватил его за грудки и взревел:
   - У меня с собой важные документы! Давай сходни, а не то!..
   Эта фраза и сгубила разгоряченного, самоуверенного бюрократа: дядя Сережа опять ловко вывернулся, цапнул портфель у того из подмышки и, широко размахнувшись, запустил его в Волгу-матушку. Все ахнули. Портфель приводнился в аккурат между пристанью и пароходом и медленно стал дрейфовать по течению. Райинструктор постоял несколько секунд, словно громом пораженный, а потом, громко всхлипнув, прям в чем был, сиганул в воду.
   Позже, инструктор требовал арестовать дядю Сережу за вредительство, но, как выяснилось, документов в портфеле никаких не было, а многочисленные свидетели происшествия показали, что он сам бросался на дядю Сережу с кулаками. В конце концов, разбиравший инцидент младший сержант посоветовал райинструктору не "качать права, а продолжить движение по маршруту", и мокрый, злой административный работник через несколько часов отбыл следующим пароходом, заранее купив билет, за чем дядя Сережа специально внимательно проследил.
   Помнила эта старенькая пристань и "поцелуй" легендарного Героя Советского Союза, летчика. Фамилию называть не буду, скажу лишь, что его подвиг был хорошо известен в стране. Он бежал из немецкого плена, угнав у фрицев самолет. Настоящий герой! После войны, уже в шестидесятые годы, он капитанил на Волге, командуя судном на подводных крыльях "Метеор". И вот однажды, лихо подведя свой "Метеор" к Козьмодемьянску, капитан заложил крутой вираж, но чуть запоздал с реверсом и рубанул носом корабля по причалу. От удара несколько пассажиров с причала слетели в воду, откуда их всех благополучно выловили баграми и тросами. В конечном счете, дело закончилось чуть погнутой обшивкой "Метеора", парой сломанных бревен и десятком выбитых стекол, но шуму было много. Как же - сам Герой Советского Союза в пристань въехал!
   А вообще, судьба у этой пристани довольно грустная, но закономерная. В постперестроечные смутные годы один депутат, избиравшийся от Марий-Эла в Госдуму, но никогда не живший и даже не бывавший в Йошкар-Оле, по фамилии... ну, скажем, Командиров, купил ее и отбуксировал в Москву. Там ее отремонтировали и переоборудовали в плавучий ресторан. Но простоял этот ресторан у причала на Яузе недолго: конкуренты, либо просто недоброжелатели в одну темную безлунную ночь подожгли его, и сгорела древняя пристань Козьмодемьянска в далеком городе на чужой воде... А в Кузьме пристани до сих пор так и нет. Командиров что-то пообещал взамен, да так и не выполнил. Депутат Госдумы - это вам не просто так, у него столько дел, всё и не припомнишь сразу, тут понимать надо. Одним словом - слуга народа...
   Самолет довольно лихо подкатил к "терминалу" и развернулся. Летчица выключила мотор и обратилась к штурману:
   - Слышь, Вань, трап спускай, а!
   Штурман Иван вылез из кабины, прошел к двери, бухая по фанерному настилу сапогами, и отодвинул обыкновенную щеколду. Дверь с неприятным скрипом открылась.
   - Попрошу на выход, граждане. Прибыли в Козьмодемьянск! - громко объявил он и первым, с грохотом приставив снаружи железную пятиступенчатую лестницу, спустился на поле.
   Мы с мамой выбрались из самолета и, подхватив небольшой чемодан и неудобную дорожную сумку, направились к остановке автобуса, от которой к нам быстро шел, размахивая рукой и улыбаясь, Володя, мой двоюродный брат, по которому я за год успел здорово соскучиться. Мы обнялись, Вовка подхватил у мамы чемодан, и мы втроем встали под небольшой деревянный навес, сработанный, наверное, еще во времена Ледового побоища, настолько он был облезлым и дырявым. Рядом стоял столб, с прибитой табличкой: "Маршрут N 2. Аэропорт - райцентр". Что такое "райцентр" никто, естественно, не удосужился пояснить. Предполагалось, что все знают. Мы, к счастью, знали.
   Вскоре подошел автобус, мы сели в него, купили билеты по пятнадцать копеек и поехали в Кузьму.
   Через сорок минут тяжело, астматически дышащий ЛАЗ остановился в квартале от дедушкиного дома. Мы вышли и почти сразу свернули на улицу Н.Г.Чернышевского. Собственно, это было ответвление от улицы, тупик, а в роли слепого конца выступал немного покосившийся забор старенького деревянного дома дяди Сережи.
   Веселым лаем у калитки нас встретила овчарка Джульба, а сами дядя Сережа и баба Лена - на крыльце дома. Мы все начали обниматься, а бабушка все ахала и удивлялась, какой я стал большой.
   За разговорами, смехом, обменом подарками (я подарил брату перочинный нож со многими лезвиями, а дедушке - небольшой охотничий топорик) прошел остаток дня и все, наконец, расселись за столом, на который бабушка поставила свои знаменитые пирожки с картошкой, с луком и яйцами, с грибами, малиной и черникой. Готовить баба Лена была большая мастерица. Я уплетал пирожки так, что за ушами свистело. Наконец, подошла и тетя Лия, Вовина мама. Они с моей мамой были сестрами.
   Когда всем уже захотелось спать, решили, что тетя Лия и Вова не пойдут домой в свою однокомнатную квартиру в новом районе города, а переночуют в дедушкином доме. Мне предложили лезть спать на печку, что я с огромным удовольствием и сделал. Сейчас мало можно встретить людей, которые могут похвастать тем, что спали на старой русской печи, а жаль! Это ни с чем не сравнимые ощущения. Я уж не говорю о том, что в холодную зиму или дождливую осень - и так понятно, что забраться на каменную печь, дышащую теплом и уютом, верх удовольствия. Но, что удивительно, немного протопив печь в жаркую летнюю погоду и устроившись на ее верхнем лежаке, не чувствуешь жара, не потеешь, а внутренне согреваешься и очень быстро засыпаешь.
   Вовка пошел спать в сени, и оттуда донесся скрип пружин старенькой раскладушки.
   Скоро все угомонились, но я, наверное, был первым, кто уснул, потому что последнее, что я помню, это голос мамы, который уговаривал дядю Сережу не беспокоиться и ложиться спать...
  
  
  

Глава 2

День второй

Хлеб, вода и железные трубы

  
  
   Проснулся я от крика петуха, который кукарекал где-то совсем рядом, видимо, у соседей. Свесившись с печки и протирая глаза, я увидел дедушку, который зашел в избу, громко брякнув дверью в сенях.
   - Сережа, да что ты, в самом деле? Тише! Гостей разбудишь, спят ведь с дороги! - раздался тихий приятный голос бабушки.
   - Неча спать! Пущай стают - делов невпроворот! Лена, а ты давай завтрак готовь.
   - Каких делов, Сережа, ты что? Гости отдыхать приехали! - всплеснула руками баба Лена и пошла на кухню.
   Я с сожалением слез с еще теплой печки, но предвкушение сегодняшнего дня, обещавшего много нового и интересного, мгновенно выветрило из головы всяческие сомнения, а, главное, сон.
   - Баб Лен, я по воду схожу, можно? - спросил я одеваясь.
   - Миша, а не тяжело будет тебе? - сразу забеспокоилась бабушка. - Может Володю разбудить?..
   Тут я приосанился и напомнил бабе Лене, что учусь уже в седьмом классе и что по волейболу у меня третий юношеский, в хоккей за сборную школы играю ну и так далее, в том же духе. Баба Лена улыбнулась и проводила меня через сени, где еще спал Володька, во двор.
   - Вот тебе, Миша, коромысло, а вот два ведра поменьше... - увидев, что я собираюсь протестовать, она добавила. - Поменьше не потому что ты слабый, а потому что еще не умеешь управляться с коромыслом - это не так просто, как ты думаешь.
   Я насупился, но спорить с бабушкой не стал, взял коромысло на плечи и вдруг понял, что не вполне представляю себе, как ведра-то цеплять? Наклонившись правым боком и опустив правое крыло коромысла, я попытался цепануть ручку ведра - не тут-то было! Ручка лежала на краю ведра, и тупой крючок коромысла никак не мог ее подцепить. Тогда я присел и помог себе рукой. Получилось! Но как быть с левым ведром? Применив зеркальную тактику, я подцепил-таки и левое ведро, но слишком накренил коромысло, и правое ведро, съехав, больно тюкнуло меня по голове. Я выпрямился, придерживая одной рукой коромысло, а другой потирая макушку. Бабушка заходила в дом и то ли сделала вид, что ничего не видела, то ли действительно не заметила моих упражнений. Я вышел за калитку и зашагал по поросшему высокой травой переулку.
   Колонка располагалась совсем рядом, метрах в ста пятидесяти от дома, "на взвозе", как говорили в Козьмодемьянске. Взвоз - это такая мощеная булыжником улица с очень крутым подъемом, которая вела из нижней части Кузьмы (от пристани) к верхней. Раньше не всякая лошадь могла затащить наверх груженую телегу. Да и сейчас машины частенько буксовали, не доехав совсем чуть-чуть до верха.
   С этой колонкой связана одна история, которую мне рассказал Вовка, мой двоюродный брат.
   Несколько лет назад старая колонка стала работать все хуже и хуже и, наконец, совсем "засохла". Жители близлежащих улиц, где еще не было центрального водоснабжения, пожаловались в райсовет, и там приняли решение поставить новую колонку. Работы были поручены единственному в районе СМУ. Пригнали экскаватор, бульдозер, прибыли с десяток рабочих с лопатами, ломами, прорабом и инженером, дыхнули перегаром, поплевали на руки, и работа закипела. Трубы выдернули из земли, а все вокруг на десятки метров перекопали и перерыли так, что это скорее походило на возведение то ли противотанковых эскарпов, то ли фортификационных сооружений, то ли на рытье траншей и выемку грунта под фундамент крупного ДОТа, чем на плановую замену скромной артезианской колонки. Грязь развезли такую, что по взвозу, заляпанному мокрой красноватой глиной, уже никто и никак в верхнюю часть города заехать не мог. Приходилось колесить дальней кружной дорогой - а это крюк в несколько километров. Наконец, ударная трудовая вахта работников СМУ подошла к концу. Гигантский котлован засыпан землей, поставлена новая колонка, вокруг нее положили деревянные мостки и даже сколотили широкую скамейку. Культура быта! Единственное, что немного портило пейзаж, так это лежащая неподалеку гора грунта, который не поместился обратно в котлован.
   Зачем-то райсовету захотелось обставить открытие колонки торжественно: с речами и разрезанием ленточек. Видимо, это была единственная стройка в районе, которую умудрились закончить. А коли так, то надо гражданам конкретно показать, что достижения у СМУ есть. Наскоро сколотили трибуну, рядом с колонкой врыли два столбика для ленточки, а некрасивую кучу замаскировали кумачевым плакатом "Слава труду!".
   На торжественное мероприятие собралось все районное начальство, приехал даже кто-то из обкома. В присутствии нескольких сотен человек, среди которых выделялись белыми рубашками и красными галстуками пионеры ближайшей школы, отпущенные по этому случаю с уроков, прозвучали пламенные речи, прерываемые аплодисментами, и был сыгран Интернационал сводным самодеятельным оркестром Дома культуры. После этого высокое начальство разрезало алую ленту, натянутую между столбиками. Откуда-то появилось новенькое цинковое ведро, которое повесили на носик колонки и председатель райсовета нажал на рычаг. Директор СМУ приготовил для начальства рушник, обтереть руки - как-никак на дворе не лето уже, да и вода артезианская всегда холодная до ломоты в зубах.
   Как вы, наверное, догадываетесь, после этого ничего не произошло. Нет, не в том смысле, что ничего, а в том, что ничего не произошло такого, что ожидалось. Колонка молчала. Раз за разом председатель качал рычаг, а воды все не было и не было, хоть тресни! Наконец, всем стало понятно, что колонка не работает. Гость из обкома, многозначительно посмотрев на председателя райсовета, нервно дергающего рычаг, запахнул полы плаща, сел в черную Волгу и укатил. Председатель райсовета, бросил бесполезный насос, вплотную подошел к начальнику СМУ и, судя по побелевшему лицу строителя, что-то пообещал последнему. После чего хлопнул дверцей своего служебного козла и умчался в контору. Начальник СМУ, по-прежнему держа на вытянутых руках белый рушник, остался стоять столбом. К нему подошла пионервожатая и поинтересовалась, когда пионерам можно будет спеть "Орлята учатся летать"? Директор школы строго-настрого наказала спеть.
   Начальник открыл и снова закрыл рот, понимая, что стоящий перед ним молодой объект женского пола просто не выдержит эмоционально-лингвистического напора, готового сорваться с его губ. Он сунул пионервожатой рушник, оттащил чуть в сторону слабо сопротивляющихся инженера и прораба и обматерил их так, что вороны, устроившие перекаркивание на ближайшем дереве, замолчали и стали с интересом прислушиваться к происходящему внизу. Строители вяло, без особого рвения, огрызнулись - премия-то всё одно, накрылась!
   Позже, когда разошлась судачащая, ворчливая толпа, прораб и инженер пригнали экскаватор и сковырнули упрямую колонку. Каково же было их изумление, когда обнаружилось, что колонка просто стояла на деревянных мостках, а никаких труб внизу не было! Как ни копали они - труб так и не нашли. Почесав затылки, они пришли к выводу, что трубы продали и пропили пролетарии их же управления.
   Через два дня колонка работала. Нашлись новые трубы и были поставлены. Старые же под шумок списали. Обошлось даже без оргвыводов и взысканий по партийной линии. А загадка исчезновения труб раскрылась той же осенью, когда после долгих проливных дождей намок и завалился фанерный плакат "Слава труду!", обнажив частично сползшую на взвоз и размытую водой глиняную кучу, из-под которой скорбно торчали ржавые концы столь таинственно исчезнувших труб.
   Я подошел к колонке и встал в очередь. Передо мной набирала воду в два огромных ведра молодая женщина в белой кофточке, длинной темной юбке и цветастом платочке. Мои ведра были значительно меньше. Памятуя свои крендели с коромыслом в саду у дедушки, я внимательно наблюдал за тем, как женщина набирает в ведра воду, как легко их ставит на положенный вокруг деревянный настил и как одновременно цепляет их, слегка присев. Трудно было поверить в то, что она понесет сейчас в общей сложности двадцать четыре килограмма. Но уходила она ровной скользящей походкой, и ведра не колыхались на крыльях коромысла: ни одна капля не проливалась!
   Я вздохнул и постарался сделать все так же, как и она: наполнил ведра, поставил их на ширину коромысла на помостки, помогая руками, подцепил обе ручки и только после этого "подсел" под коромысло и поднял сразу оба ведра. Ура, получилось!
   Гордый своими успехами, я сделал первые шаги в направлении дома, и понял, что трудности только начинаются. При каждом шаге полные ведра начинали опасно раскачиваться в противофазе и расплескивать воду. Я останавливался, пятился назад, раскачивался влево и вправо, но до дому донес едва ли не треть из того, что налил на колонке.
   Залив, стараясь особо не шуметь, воду в рукомойник и самовар, я тихонько поставил коромысло и ведра на место.
   В этот момент рядом со мною громко хрюкнуло, что-то ударило меня по ногам, и я полетел вверх тормашками на землю. Скажу честно, хоть и не был никогда трусом, в первую секунду захотелось немедленно тикануть и перемахнуть через покосившийся забор к соседям. Но я пересилил себя и вскочил на ноги, озираясь.
   Со стороны крыльца раздался Вовкин смех:
   - Ну, что, познакомился с Лаской?
   Я оглянулся и увидел, что, оказывается, это ко мне сзади подошла бабушкина домашняя свинья и боднула пятачком под ноги. Раньше я никогда не видел вблизи взрослых свиней. Ласка была просто огромной! Но ничего угрожающего в ее облике не было: она что-то деловито жевала и поглядывала на меня своими маленькими глазками.
   - Не бойся ее, Миш, она добрая. Погладь ее! - громко посоветовал с крыльца Володя.
   Я настороженно протянул руку и слегка потрепал большое ухо Ласки. Она удовлетворенно хрюкнула и попыталась пройти мимо меня к крыльцу, бесцеремонно выдавив меня с дорожки. Но тут из дома выбежала баба Лена и, размахивая полотенцем перед рыльцем Ласки, стала теснить ее обратно в загончик, из которого она умудрилась выбраться. Наконец, обиженно похрюкивая, Ласка удалилась восвояси, попутно копнув пятачком плотно утоптанную дорожку сада и оставив на ней борозду глубиной сантиметров десять. Я потом попробовал сделать это штыковой лопатой - куда там до пятачка свиньи!
   Баба Лена заперла за Лаской загончик и погрозила ей пальцем:
   - Ишь, разыгралась!
   Потом обернулась, тяжело дыша (у нее была астма), посмотрела на меня и Вовку и сказала:
   - Ну, а вы что замерли? Пошли завтракать! Давайте, давайте!
   На завтрак я с удовольствием умял с десяток оладьев со сметаной и малиновым вареньем, запив их своим любимым кофейным напитком с цикорием.
   Мама с тетей Лией пошли на квартиру к тете, Володя собрался на работу, чтобы оформить себе отпуск на неделю, а баба Лена занялась домашними делами.
   Я походил по саду, постоял у загончика Ласки и увидел, что дядя Сережа куда-то собирается. Я сразу подошел к нему:
   - Деда, а можно с тобой?
   - Да я просто в магазин за хлебом, и все, - удивился дядя Сережа.
   - Ну и что? Можно?
   - Конечно, пошли.
   Мы закрыли за собой калитку и направились по переулку в "город". Я, подражая заправскому рыбаку-волжанину, "артельщику", как их раньше называли, надел Вовкины армейские кирзовые сапоги и гордо гремел ими сначала по деревянным помосткам, а потом, на взвозе, по брусчатке. Тогда мне казалось, что это придает мне мужественности и силы.
   Наконец, за ничего не значащими разговорами, мы с дядей Сережей добрались до магазина. На слегка покосившейся и сильно выгоревшей вывеске значилось: "Продукты" и мельче: "мука, сахар, хлеб, крупы".
   Открыв дребезжащую полувывалившимся стеклом дверь, мы оказались внутри магазина, или сельпо, как его называли местные. Я с интересом стал рассматривать ассортимент торговой точки. Конечно, он был скудным, но сказать, что купить поесть нечего, тоже было бы неправильным. Это я тем нынешним горлопанам поясняю, которые вопят о том, что при советской власти жрать нечего было. Особенно заинтересовал меня "сахар кусковой". Это сахар, который был наколот здоровенными кусками. Вот, оказывается, откуда выражение "сахарная голова"! Я тут же вспомнил, что дядя Сережа пьет чай из блюдечка, а вот этот сахар ломает специальными щипчиками и ест вприкуску.
   В отделе "мясо рыба" все было заставлено консервными банками с крабами. Это сейчас они деликатес, а тогда на них никто и не смотрел - морские пауки, бр-р-р, гадость какая!..
   Мы с дедушкой купили большую и, честно говоря, жестковатую буханку белого хлеба и круг черного - посвежее. Дядя Сережа скептически помял белый батон и вопросительно посмотрел на дородную продавщицу с ярко накрашенными губами. Та, видимо, хорошо зная дедушку, затараторила:
   - Сергей Константинович, вы же знаете, наша пекарня на ремонте, возят из соседнего района. Машины не каждый день...
   Дедушка ничего на это не сказал, только многозначительно хмыкнул и сунул авоську с хлебом мне.
   Я припомнил вдруг историю, которую услышал с год назад от мамы.
   Дядя Сережа, в бытность директором консервного плодоовощного Козьмодемьянского завода, и не понаслышке зная о продовольственных проблемах и трудностях района, в очередной раз зашел в продуктовый магазин за покупками и получил совершенно черствую буханку белого хлеба. Он не стал поднимать скандал в магазине и вышел. План его был намного более изощренным и коварным. Сунув хлеб за пазуху, дедушка двинул прямиком к райкому партии.
   Будучи известным в районе старым коммунистом, он смог практически беспрепятственно дойти до кабинета первого секретаря райкома и войти. У того как раз проходило очередное совещание на тему снабжения района.
   Войдя в кабинет, дядя Сережа, подошел к столу и внимательно оглядел вопросительно замерших начальников и управленцев. Секретарь райкома, хорошо знавший дедушку, заподозрил вдруг, что что-то не так, добром это не кончится и судорожно попытался загасить еще не возникший пожар:
   - Товарищи, прошу знакомиться - наш старый коммунист Сергей Константинович, гордость района, прошу любить и жаловать! - и демонстративно, призывно захлопал в ладоши. - Он - директор Козьмодемьянского консервного завода, и может поделиться с нами кое-каким опытом! Прошу, Сергей Константинович!
   Но все втуне! Секретарь попался в ловушку, словно глупая голодная церковная мышь. Дядя Сережа победно обвел хитрым взглядом присутствующих, медленно извлек из-за пазухи батон и, слегка подбросив его, швырнул на стол партийному боссу. Хлеб упал на важные плодоовощные бумаги с громким деревянным стуком, и всем стало понятно, что хлебобулочное изделие безнадежно черство. Дедушка внимательно посмотрел на остолбеневшего, потерявшего дар речи партагеноссе, и громко спросил:
   - Федор Кузьмич, не покажешь ли нам на своем, личном, примере, как трудящиеся пролетарии должны жрать эту окаменелость времен Николашки, не ломая себе при этом зубы?
   Скандал произошел довольно громкий, как теперь говорят - резонансный. Несколько человек, приглашенных на совещание, встали на сторону старого коммуниста, и дело пришлось заминать на уровне обкома, но огласку и поддержку среди населения оно получило, и тронуть деда опять не посмели.
  

Глава 3

День второй

Огонь и розовая баня

  
   После сельпо мы с дедушкой зашли в соседний "Продмаг". Я соблазнился и купил себе еще несколько бухточек лески, поплавки, крючки и грузила для привезенной мной удочки, и мы направились домой.
   Дорога проходила мимо пожарной каланчи и располагавшейся рядом бригады Козьмодемьянских брандмейстеров. Через настежь распахнутые ворота было видно, как, подсоединив к одной из пожарных машин брандс-пойт, молодые пожарники с "голым торсом" с удовольствием окатывают себя водой и веселятся, как мальчишки. Чуть в сторонке курил на скамеечке офицер, видимо, дежурный смены.
   - От разрезвились, - проворчал дядя Сережа, так, чтобы куривший лейтенант услышал. - Теперь курим... Небось, как горели, не до обливаний было - в одних подштанниках сбёгли.
   Лейтенант вздрогнул и, отведя руку с папиросой в сторону, вопросительно посмотрел на нас:
   - Ты чё, дядя?
   - Я те не дядя, умник, тоже мне!
   - Эй, ты, полегче, а то щас живо...
   - Чего-чего? Угрожать? Кто у тебя начальник? Селиверстов? Так вот передай ему - еще раз увижу курящего пожарного - в райкоме будет отдуваться, понял? Партбилет на стол положит, сукин сын! Пошли, Микаэль, - это он уже мне.
   Я несколько опешил от такой сцены и минут через пять молчаливого буханья кирзой по дороге, спросил деда:
   - Дедушка, а что там у них произошло такое, что ты так сердишься?
   Дядя Сережа только крякнул, но рассказал.
   Год назад, ночью, три пожарника - командир расчета и двое рядовых - от нечего делать выпили послегка и разошлись. Командир и один рядовой пошли в казарму спать (была их вахта), а один полез на каланчу дежурить дозорным. Теперь уже трудно установить, что же произошло на самом деле, но факт остается фактом - в три часа ночи загорелась казарма, и почти сразу за ней занялся гараж с тремя пожарными машинами. Пожарная часть тогда была единственной в городе, поэтому пока дозвонились до соседнего городка, да пока оттуда прикатили машины, тушить было уже нечего. Сгорела и казарма, и каланча, и гараж с тремя машинами. Слава богу, никто не погиб, а дежурная смена отделалась легкими ожогами. Начальника части тогда судили и дали два года условно.
   Вообще Козьмодемьянск, наряду с реальной и богатой историей (основан был в 1583 году войском Ивана Грозного), о которой речь еще пойдет впереди, интересен тем, что в нем постоянно происходили какие-нибудь колоритные истории, которые будто специально выбирали своим местом действия этот древний русский городок.
   Ну, где еще мог дежуривший на каланче пожарник так рьяно нести службу, что зевнув, вывихнул себе челюсть и так с открытым, перекошенным ртом прибежать в городскую больницу, благо та была рядом, где ему пьяненькая фельдшер челюсть эту обратно и вправила. Это случилось еще до пожара.
   А история с монастырем из розового камня! Не слышали? Да вы что? Так слушайте.
   На окраине города не одну сотню лет стоял монастырь, сложенный из редкого розоватого известняка, который добывали раньше неподалеку. Стоял себе этот монастырь, никому не мешал, но постепенно хирел и ветшал. Два попа в советское время кое-как поддерживали его, но сил у них хватало только на небольшую церкву, где по воскресеньям они службу вели. Но вот пришла из обкома разнарядка - построить городской банно-прачечный комбинат, причем срочно. Видимо, решили, что с 17 года достаточно времени прошло, пора и помыться. А кирпича, как водится, на это дело не отпустили, в плане по району не предусмотрели. Стали в райкоме голову ломать: как им из такой ситуации выйти? И какому-то умнику пришла идея разобрать монастырь и из розового известняка сложить этот, как сейчас сказали бы, СПА-салон. Нет, чтоб место найти, где раньше этот известняк брали! Нет - разобрать!
   Идею одобрили и давай ломать монастырь и церковь. Попов выгнали, набожных бабок припугнули. Но монастырь сносили так рьяно, что использовать для строительства комбината смогли лишь мизерную часть камня - большая половина была безнадежно испорчена и раскрошена. "Цемент" трехсотлетней давности спаял камни намертво, не то что современный раствор, замешанный на совести прораба и пьяного рабочего. Поэтому на полноценный комбинат стройматериалов не хватило, и построили только баню.
   На торжественном открытии несколько бабок публично прокляли строителей и их творение, пообещав Божью кару за такой тяжкий грех. Они потрясали маленькими костлявыми кулачками и шипели что-то нелицеприятное в адрес местной администрации. Их поспешили оттеснить в сторону пионерским отрядом в белых рубашках и красных галстуках, тоскливо затянувшим глуховатым заунывным дискантом "Там, вдали, за рекой...".
   Небесный гнев, как это ни странно, не заставил себя долго ждать. Через несколько дней наспех построенная розовая купальня дала трещину, которая разорвала трубы и вспорола фасад. Водопровод и трещину попытались заделать, но не тут-то было! Часть жиденького фундамента оказалась на плывуне (никто ж не проверял, где строили - куда указал секретарь райкома, там и рыли), и половина здания просела в землю почти на метр. Весь этот банный архитектурный ансамбль, треснувший пополам, со щелями, наспех заделанными цементом и со слегка покосившейся трубой котельной, смотрелся, как декорация к военному фильму об обороне Сталинграда. Не знаю, как сейчас, в 2012 году, функционирует ли банно-монастырский гибрид, но тогда, в начале семидесятых, когда я приезжал на каникулы, вполне был посещаем местными жителями и достаточно популярен.
   Набожные старушки в темных платочках на головах, с палочками и какими-то кулёчками в руках частенько приходили к бане, как к месту паломничества, и удовлетворенно крестились, созерцая, по их мнению, апокалипсическую картинку кары Господней.
   Воистину, на всё воля Божия!
  
  
  
  

Глава 4

День второй

Лопата и круг

   Вернувшись домой, я спросил у дяди Сережи, не мог бы я что-нибудь по дому или по саду сделать. Этот мой вопрос услышала бабушка и сразу же ответила:
   - Конечно, Мишенька. Вот, возьми маленький тазик и сходи к дальнему забору. Там малина по-прежнему растет. Ты так ее маленький любил. Бывало, хватимся тебя - где Миша? А ты из малинника возвращаешься - все щеки красным перемазаны. Иди, сам покушай и всем нам собери. С холодными сливками и сахаром вечером поедим.
   - Лена, ну что ты парня с панталыку сбивашь? Я его собирался пристроить нам погреб рыть, а ты - малина! - насупился дед, отпирая замок на дверях сарая.
   - Какой еще погреб рыть? Ты что, Сережа?! - всплеснула руками бабушка, поставив эмалированный тазик на крыльцо. - Это когда ж ты надумал новый погреб-то рыть? Никак прям сейчас?
   - Ну, и что? Погреб-то нужон! - не унимался дядя Сережа.
   - Дедушка, я быстро наберу малины и приду к тебе помогать с погребом, - попытался я внести компромиссную линию.
   - Ладныть, только бегом, - дед, всем своим видом выражая неудовольствие таким развитием событий, скрылся в сарае и демонстративно загремел инструментом. - Малину им подавай, сластены...
   - Иди, Миша, иди, - слегка подтолкнула меня в спину бабушка. - Ему волю дай, он всех запряжет в какую-нибудь работу. Подпола ему мало, погреб удумал рыть. Ворчит, ворчит, сладу нет...
   Через час, сдав бабушке полный таз ягод и изрядно надегустировавшись и малины, и крыжовника, и красной смородины, я предстал перед дядей Сережей. Он молча вручил мне штыковую лопату, взял несколько полутораметровых деревянных брусков и повел меня в сад.
   Выбрав подходящее на его взгляд место, дедушка бросил бруски на землю, обозначив квадрат со стороной в полтора метра.
   Я повертел головой:
   - Деда, а ничего, что здесь косогор? Настил-то как ставить потом?
   - Ничаво, я тебя потом научу. А место здесь удобное, и земля легкая - копать легче.
   Дедушка удалился слегка пошаркивающей походкой. Старенький ватник, линялые, стиранные-перестиранные галифе образца тридцатого года и стоптанные кирзовые сапоги сейчас его как-то особенно старили. Я смотрел ему вслед и думал, что ведь ему уже семьдесят лет! А он еще крепится, не сдается, занимается своим хозяйством и не устает нами всеми командовать. Вот бы мне в этом возрасте столько энергии и жизненного оптимизма.
   Проводив дядю Сережу взглядом, пока он не свернул за угол дома, я поплевал на ладони и взялся за лопату. Рядом со мной на землю шлепнулись грязные строительные рукавицы.
   - Надень, не то руки в кровь сотрешь!
   Я поднял глаза: дедушкина голова подмигнула мне и окончательно скрылась за бревенчатой стеной. Я решительно отодвинул рукавицы в сторону, но, слегка подумав, все-таки надел их и стал активно вгрызаться в мягкую и податливую землю русской средней полосы. Когда я погрузился в вырытую яму почти по-пояс, в доме открылось окошко, и в нем показалась баба Лена:
   - Миша, иди обедать, всё готово!
   - Иду! - откликнулся я и выбрался из своего окопа.
   Помыв руки в рукомойнике на улице, я зашел в дом и присел в предбанничке после сеней, где у окна стоял накрытый белой кружевной скатертью стол. А на нём уже дымилась и распространяла невероятный, сводящий с ума аромат, тарелка, до краев наполненная супом из белых грибов. Рядом лежали грубый деревенский хлеб и стеклянная банка со сметаной. У меня аж слюнки потекли. Я, не долго думая, схватил ложку, зачерпнул изрядную порцию сметаны, бухнул в тарелку и стал размешивать. Суп был такой густой, что ложка в нем буквально стояла. Но самое удивительное, что основную часть гущи составляли не картошка, морковь и перловка, а порезанные на крупные куски шляпки огромных боровиков! Баба Лена явно помнила мои гастрономические пристрастия. Зря говорят, что у нее рассеянный склероз, и она многое забывает.
   - А хте фсе? - спросил я с набитым ртом.
   Бабушка, сев на табуретку напротив меня и с удовольствием наблюдая, как я уминаю суп, вытерла сильные, натруженные руки о фартук:
   - Да где ж? Вовка, тот с утра на завод убег. Лия с Ирочкой по базару пошли, а Сережа по своим делам в райсобес. Ты кушай, кушай, Мишенька. Сейчас картошечки с маслятами жареными принесу.
   Бабушка тяжело встала и пошла к печке с трудом переставляя отекшие ноги. Только сейчас я осознал, как она постарела за тот год, пока я ее не видел: ходит с трудом, дышит со свистом. Сердце кольнула холодная льдинка недоброго предчувствия, которое я постарался поскорее отогнать.
   Почти ровно через год, когда мы с мамой приехали на бабушкины похороны, мне вспомнился этот эпизод, и душу затопили глухая тоска и раскаяние, что я ни тогда, ни раньше ничего для бабы Лены - Елены Николаевны Дашковой - не сделал, чтобы облегчить ее непростую жизнь. Приезжал себе, как турист, жил, как у Христа за пазухой, на всем готовом и в ус не дул. Помню, я тогда ушел в дальний конец сада, в тот самый малинник и долго плакал, и никак не мог успокоиться, потому что не мог смирится с мыслью, что бабушки больше нет и никогда - никогда! - уже не будет. Дурацкое свойство нашего характера - осознавать необходимость присутствия рядом близких людей только тогда, когда они от нас уходят. У меня это была первая, но - увы! - далеко не последняя тяжелая потеря в жизни. И каждый раз я переживал наново, потому что привыкнуть и смириться с этим невозможно...
   Так, что-то меня не туда...
   Бабушка вернулась с картошкой и жареными маслятами и опять села напротив меня, с улыбкой наблюдая, как я ем.
   Через полчаса, сытый от пуза, я спрыгнул в яму и продолжил вгрызаться в землю. Наконец, когда я углубился настолько, что, выбрасывать грунт на образовавшийся бруствер стало трудно, я решил, что моя миссия на сегодня выполнена. Легкомысленно выбросив лопату наверх, я собрался вылезти и замер: выбраться отсюда я не мог. Яма была глубиной в мой рост, да еще бруствер полметра. Я подпрыгнул и постарался зацепиться руками за край ямы и подтянуться. Не тут-то было! Земля ползла, крошилась и осыпалась вместе со мной на дно. Я пожалел, что выбросил лопату. Её можно было бы закрепить между соседними стенами и использовать в качестве ступеньки... Тогда я позвал бабушку. Сначала тихо, потом громче, потом во все горло. А в ответ - тишина...
   Озадаченный, я присел и привалился спиной к холодной стене. Баба Лена ушла что ль куда? Непонятно. Естественно, я прекрасно понимал, что ничего со мной не случится. В конце концов, кто-то да придет домой, заинтересуется моим отсутствием и обнаружит меня в яме. Но уж больно не хотелось долго сидеть, а тем более стать объектом для насмешек и хихиканий. Тогда мне пришла в голову мысль воспользоваться брючным ремнем. Закидывая его раз за разом на бруствер, я, наконец, зацепил один брусок и стащил его в яму. Прикинув и так и эдак, я установил его на бруствере подобно турнику. Схватившись за толстую палку руками, я подтянулся и попытался сделать "выход силы" и забросить ногу на импровизированную перекладину, но брусок предательски провернулся, я переместился вниз и остался висеть, подобно несчастному пленному на шесте, которого несут на костер голодные каннибалы.
   Где-то в небе обрисовалась голова дяди Сережи:
   - Ну, что, Микаэль, закончил?
   - Закончил, - пробормотал я и рухнул со своего турника на дно.
   - Обожди, щас лестницу принесу.
   Голова исчезла и через пару минут в яму сползла деревянная лестница. Я быстренько выбрался из западни и глянул вниз. Даже сверху яма, которую я вырыл, смотрелась внушительно. Не котлован, конечно, но и не лунка для саженца.
   - Надобно настил деревянный таперь мостить... - то ли мне, то ли сам себе пробормотал дядя Сережа, направляясь к дому.
   Я сделал вид, что не услышал, тем более, что увидел входящего в калитку Володю. Он хлопнул меня по плечу и радостно сообщил:
   - Всё, на две недели отпустили! Давай готовься, я с ребятами договорился вечернюю посидеть у костра, песни попеть, шашлыки сготовить...
   - Это откуда ж вы шашлыки-то возьмете? - тут-как-тут оказался дядя Сережа.
   А с мясом тогда, действительно, проблема была...
   - Да у Толяна тетка свинью забила, вот ему и перепала пара-тройка кило. Он и замочил шашлык, - улыбаясь пояснил брат. - Не украли же мы!
   - Кто вас знает, оболтусов... - проворчал дедушка, но больше ничего не сказал и скрылся в сарае.
   Пока бабушка кормила обедом Володю, я слушал его рассказ о подготовке вечера.
   - Сегодня ведь пятница у нас, значит не только я, но и Игорь, Толя и Андрей смогут допоздна гулять - завтра же выходной! Пойдем туда на моторках часов в десять. Идет?
   - Конечно! - тут же с энтузиазмом согласился я. - Что мне надо делать?
   - Сейчас я поеду на мотороллере по делам, а тебя подброшу до бонов - поможешь мне в канистру бензин залить, там сейчас должен бензовоз стоять.
   Боны - это такие металлические понтоны, из которых состоял причал для частных моторных лодок. Часть дюралевых казанок и деревянных лодок были ошвартованы и покачивались у бонов, часть - вытащены носами на берег и привязаны к якорной цепи, лежащей вдоль берега в нескольких метрах от воды. Каждый владелец имел свое причальное место и небольшой шкаф на берегу, в котором хранился лодочный мотор, канистры и прочие принадлежности речника.
   Мы с Володей быстро погрузились на его "Вятку" и с ветерком помчались к Волге. Проехав по уже упоминавшемуся крутому взвозу, мы вскоре оказались у берега. Володя отвел мотороллер в сторону и приковал его цепью к железному забору. Потом мы с ним подошли к ящику для хранения лодочного мотора, достали оттуда две плоские канистры и направились к бензовозу, вокруг которого толпилось порядочное количество рыбаков. Вовка поставил меня в очередь, а сам пошел к деревянной лодке дяди Сережи - тот его попросил что-то в ней взять и принести домой.
   - Не урони спасательный круг! - крикнул я ему вдогонку.
   Володя обернулся и рассмеялся. Это была наша дежурная шутка. Дело в том, что в прошлом годе, когда я приезжал в Козьмодемьянск, дедушка несколько раз брал меня с собой на рыбалку. Во время одного такого каботажного плавания случилась забавная история, связанная со спасательным кругом.
   Дедушка, как я говорил, был не только большим оригиналом, но и педантом. Правда, этот педантизм преломлялся у него, порой, необычными гранями и мог озадачить даже знакомого человека. На любом плавсредстве, как известно положено иметь спасательную технику, в нашем случае круг. Соответственно, на лодке Дяди Сережи он присутствовал и занимал почетное место на носу или, как сказал бы опытный речник - на баке. И вот, в то время как на корме, или на юте, дедушка крутил катушку сетки, принайтованной к транцу лодки, ему понадобился сачок, чтобы достать запутавшегося в сетке язя. Дедушка обернулся ко мне:
   - Микаэль, ну что сидишь как истукан? Давай садок скорее, он там - на носу.
   Я сразу встал со скамеечки, где сидел, подгребая веслами, чтобы лодку не разворачивало течением, и пошел к носу. Лодка узкая, длинная, да еще на дне всякое барахло валяется: удочки, кошка (якорь) на тросе, рюкзак с термосом и едой и многое другое. Поэтому, пока я перешагивал и огибал все это придонное хозяйство, лодка опасно кренилась с борта на борт, что вызывало ворчанье дяди Сережи. Наконец, я добрался до носа и стал вытаскивать садок. Однако он оказался придавлен спасательным кругом, выкрашенным в красно-белый цвет, как и положено. Я попытался приподнять его и, к своему удивлению, не смог сдвинуть с места. По простоте душевной я подумал, что он просто закреплен на юте и дернул его что есть силы.
   Спасательный круг отлип от палубы, но мое резкое движение вызвало очередной опасный крен лодки, и мне пришлось присесть и схватиться руками за борта, чтобы не свалиться в реку. Естественно, я был вынужден выпустить круг. И тут произошло, как потом выяснилось, непоправимое: поставленный мною на попа спасательный круг плюхнулся в воду, подняв тучу брызг.
   - Что там у тебя опять?! - закричал с кормы дедушка, продолжая возиться с сеткой.
   - Круг в воду упал! - ответил я, оборачиваясь.
   - Так вылови его, еще уплывет куда! - приказал капитан судна.
   Я лег на носовой короб и свесился за борт, выискивая спасательный круг. Каково же было мое удивление, когда подлый круг на моих глазах, лениво булькнув пару раз, стремительно ушел на дно, быстро растворившись в мутной воде. Я даже не понял, что на самом деле произошло.
   - Достал? - вопрошал с кормы дед, продолжая воевать с большим язем, норовившем выскользнуть из мотни.
   Я растерянно сел на короб и повернулся к дедушке, не зная, что и ответить.
   - Чаво замолк? - не унимался дядя Сережа.
   - Дедушка, круг того... это, ну... утонул, - наконец, подобрал я слова.
   Дед, услышав такое, плюнул на язя и бросился на нос, спотыкаясь и опасно раскачивая лодку. Но было поздно: чертов круг утоп окончательно и бесповоротно. Потом-то я понял, что старый пробковый круг прогнил насквозь, пропитался водой и стал таким тяжелым, что плавать никак не мог, не то, что кому-то помочь держаться на воде. Как потом сказал Володя, хорошо, что я не бросил этот круг какому-нибудь утопающему, не то бы обязательно его насмерть зашиб этим дедушкиным спассредством.
   Но дед ни тогда, ни после, юмора ситуации не воспринял и частенько мне припоминал сгинувший в волжских водах спасинвентарь.
   - Вот ничего молодежи поручить нельзя - спасательный круг и тот утопят, - частенько ворчал он и вздыхал. - Эх, то ли в наше время - порядок был...
   Но я за это на него ничуть не обижался, потому как прекрасно понимал, что на самом деле на круг деду ровным счетом наплевать, а вот воспитательный эффект происшествия налицо, как этим не воспользоваться!
  

Глава 5

День второй.

Воднолыжная феерия

  
   Часам к семи вечера, наконец, все было готово к ночному путешествию. Володина лодка "Вега" с подвесным мотором "Нептун-23" и Толина "Казанка" с "Вихрем-25" покачивались на плоской речной волне у самого берега. Вещей мы натащили в них под самую завязку. Я сначала думал, что мы вполне обошлись бы одной лодкой, но теперь, когда они были полностью загружены палатками, спасательным жилетом, водными лыжами, мангалом, канистрами, удочками и прочим барахлом, я осознал, что мы легко отделались: еще чуть-чуть и пришлось бы брать третью!
   - Ну, что, гвардия, по коням? - широко улыбнулся долговязый Игорь и, дождавшись, пока Толя и Андрей не сядут в лодку, сильным толчком спихнул ее с берега и ловко запрыгнул на транец. Мы с Володей оттолкнулись от берега веслами и опустили мотор в воду. Оба движка завелись со второго-третьего рывка, и лодки медленно начали лавировать между бонами, пробираясь к выходу. Спустя пару минут мы вышли на оперативный простор, мотористы дали полный газ и груженые лодки, тяжело выйдя на скольжение, понеслись по рябой поверхности реки вверх по течению к местечку, которое местное на селение называло "Под красным".
   Такое несколько необычное название объяснялось легко. В том месте судоходный фарватер Волги подходил очень близко к берегу и красный бакен покачивался на волнах в каких-нибудь семидесяти метрах от каменистого пляжа. Место это находилось километрах в восьми-десяти вверх по реке и, учитывая относительно высокую скорость лодок, мы рассчитывали добраться "Под красный" минут за тридцать.
   Я, конечно же, упросил Володю доверить мне управление спортивной Веги и теперь гордо сидел, как заправский волгарь на задней скамеечке и крепко держал ручку мотора, дозируя газ и следуя указаниям брата, который устроился на носу и пытался запихнуть в багажный короб сапоги, телогрейку, фал для лыж, которые валялись на дне лодки. Мало что, однако, влезло туда, потому что, хоть внешне короб и выглядел внушительно, на самом деле был маловместительным из-за того, что там располагался отсек непотопляемости.
   Погода стояла хорошая, ясная. Днем так было просто откровенно жарко, да и сейчас, в начале восьмого, нас обдувал очень теплый и приятный ветер речного простора. Брызги, вылетавшие из-под днища идущей рядом Казанки, иногда попадали на нас с Вовой, но доставляли только удовольствие. Мы летели по поверхности воды, будто пытаясь догнать медленно катящееся к горизонту краснеющее солнце, жар которого ощущался даже в этот предвечерний час. Хотя, как сказать. На дворе начало июля, и, несмотря на то, что летнее солнцестояние уже прошло, дни оставались длинными, а ночи короткими. Поэтому мы рассчитывали успеть доплыть до "Красного", выгрузиться и разбить лагерь на крутом косогоре яра еще засветло. Ведь заметно потемнеет лишь к полуночи, а к тому времени уже и костерок будет и шашлык зажарится!
   Красный бакен показался неожиданно. Следуя изгибу берега, лодки стали огибать небольшой плес, а за ним и прятался речной навигационный знак. Володя обернулся и махнул рукой, чтобы я сбавил обороты. Наша Вега сразу просела в воду, и пенный кильватерный бурун приблизился к самому транцу. Если сбросить скорость резко до нуля, то вас может ожидать небольшой сюрприз в виде резко догнавшего вас водяного вала, который, в лучшем случае сильно качнет и подтолкнет лодку, в худшем - того, кто сидит на транце у мотора может с головы до ног окатить водой. "Казанка" Володиных друзей тоже сошла со скольжения и стала приближаться к берегу. Вскоре под днищем лодок заскрежетала галька - мы достигли цели нашего путешествия. Заглушив и подняв моторы, мы повыпрыгивали на берег и вытащили лодки из воды.
   Место было изумительное. Метрах в пятнадцати от воды берег переходил в косогор, поросший кустарником и травой, а дальше круто уходил вверх, теряясь в ветвях густо стоящих сосен. На этом косогоре будто специально находилась широкая площадка, где мы и решили остановиться. Началась разгрузка и разбивка нехитрого лагеря: кто-то ставил небольшую двухместную палатку, кто-то собирал мангал, а меня послали за дровами. Тогда еще никаких углей для мангалов не продавали, и предстояло собрать и сжечь немало толстых веток. Я захватил небольшой топорик и стал карабкаться по довольно крутому склону. Мне пришлось сделать пять или шесть ходок, прежде чем дров набралось достаточно, и Толя запалил первую кладку.
   Пока я собирал сучья и хворост в лесу на косогоре, я стал свидетелем необычного явления. Спустившись в очередной раз к площадке, я свалил ветки у мангала и на несколько минут замер, наблюдая яркий, алый закат. Солнце зримо садилось за горизонт, будто утопая в густых лесах на той стороне Волги. Игорь, аккуратно положив на камни водные лыжи и заметив, что я замер в созерцании пылающего горизонта, тоже повернулся на свет и сказал:
   - Красиво, да?
   Я лишь молча кивнул и досмотрел, как Солнце полностью скрылось на западе и, повернувшись снова направился на косогор за дровами. Стало постепенно смеркаться. Нагнувшись подобрать очередную ветку, я вдруг увидел, что освещение в лесу стало ярче. Абсолютно машинально я повернулся и увидел в небе между соснами золотой шар Солнца. Не придав в первую секунду этому никакого значения, я отвернулся и продолжил сбор. И тут меня осенило: какое Солнце? Ведь оно уже село! Я сам видел! Я мгновенно развернулся и устремил взгляд в небо. Но оно было пусто - лишь редкие облачка были размазаны по его лазури, переходящей ближе к горизонту в кармин, да где-то в вышине летел невидимый отсюда самолет, оставляя за собой ровную, медленно расползающуюся инверсионную черту.
   Я сильно озадачился этим явлением и, когда спустился к костру, спросил у Володи:
   - Ты не видел в небе желтый шар?
   Но брат лишь пожал плечами. Расспросы других тоже ни к чему не привели, и я уже был склонен считать это необычное наблюдение обманом зрения, если бы не последовавшие затем ночные события. Тогда я пошел и забросил пару удочек - тут, под "красным", неплохие лещи ходили. И сразу мне вспомнился случай, произошедший в прошлом году.
   В один распрекрасный день решил порыбачить и выпросил у Вовки его новый спиннинг. Получив рыболовную снасть, я уговорил отвезти меня на моторке вниз по течению в место, где река Ветлуга в Волгу впадает - там хорошего судака вытащить можно было.
   Выгрузил меня Вовка на длиннющую песчаную косу, где уже торчало человек пятнадцать опытных рыбаков в брезентовых плащ-палатках. Погода была пасмурная, и слегка моросил мелкий, противный дождик. Я, не обращая внимания на рыбаков, важно собрал спиннинг, нацепил катушку и блесны, встал неподалеку от одного дядьки, который на меня периодически неодобрительно косился, и приготовился. По молодости я нахальным был и очень самоуверенным, поэтому считал, что всё у меня с первого раза получится. Памятуя все наставления старшего брата, я совершил замах и бросок.
   Мне, конечно, уже виделся огромный судак, заглотивший блесну. Но блесна с леской не полетели туда, куда планировалось, а серебряной пулей, со свистом пронеслись на бреющем над головой дядьки, попутно прихватив с собой его брезентовую панаму. Приземление рыбацкой шляпы произошло метрах в пятнадцати от берега. Дядька присел от неожиданности, а другие рыбаки вопросительно повернули головы в нашу сторону.
   Я весь заледенел. Мне стало совершенно ясно, что меня сейчас будут бить, возможно, сильно и унизительно. Но бежать с этой песчаной косы было решительно некуда, а подойти и извиниться духу не хватало, да и гордость не позволяла. Вот и стоял я как соляной столб, даже не пытаясь вытравить из воды леску вместе с дядькиной панамой. А рыбак, тем временем, поймал лесу от моего спиннинга и вытащил свою шляпу из реки. Аккуратно отцепив блесну и надев мокрую панаму, он двинулся в мою сторону. Я втянул голову в плечи, ожидая, в лучшем случае, пинка или увесистого подзатыльника.
  
   Дядька подошел ко мне, внимательно посмотрел, потом взял у меня из рук спиннинг, смотал лесу и застопорил катушку. После этого он сунул спиннинг обратно мне в руки, наклонился и зучающее взглянул на меня. Лицо у него было загорелое, обветренное, всё в мелких морщинках и совсем не злое, а, скорее, задумчивое. Он покачал головой и, взяв меня за плечи, развернул:
   - Коса большая, парень, места всем хватит. Ты иди-ка во-о-он туда, к коряге, - его палец указал на торчащий метрах в ста из песка корень дерева. - Там никому не помешаешь и побросаешь спиннинг в свое удовольствие. А то у нас тут аптечек с собой нет.
   Сказав это, он слегка подтолкнул меня в спину, развернулся и пошел обратно.
   Я был потрясен до глубины души его спокойствием и добродушием. Но и урок извлек. С тех пор, прежде чем сделать что-то, я всегда стараюсь убедиться - не помешаю ли я кому-нибудь. И еще. Если мне самому кто-то мешает, я сразу вспоминаю рыбака из далекого детства, и желание сказать что-то колкое, обидное, а то и на рожон полезть, исчезает. Очень помогает, особенно за рулем.
   А ведь если бы тот дядька просто взял бы и накостылял мне по шее (что было по-всякому абсолютно справедливо), такого эффекта не получилось бы. Я бы просто обиделся и всё, а то еще и злобу затаил бы. А так запомнил и выводы сделал. На всю жизнь.
   Побольше бы таких рыбаков на нашем жизненном пути...
   Через полтора часа, когда стало заметно темнеть, мы зарядили шампуры мясом и положили на мангал. Володя взял гитару, а Андрей сходил к лодке и принес бутылку водки, которая охлаждалась в воде. Я тогда не пил, а мой брат - только символически. Ребята это знали, поэтому ему налили всего треть стакана, а все остальное распределили между собой. Мне досталась дефицитная бутылка новороссийской Пепси-колы. Мы вместе спели несколько туристических песен, а я рассказал несколько историй о жизни в Москве. Долговязый Игорь стал рассказывать о Ленинграде. Его мама еще совсем девчонкой была эвакуирована из блокадного города во время войны. Родственники ее в людском кровавом урагане войны затерялись, и она осталась жить в Козьмодемьянске. Здесь она вышла замуж и у нее родился Игорь. Кстати, в городе жили, да и до сих пор, наверное, живут потомки эвакуированных во время блокады.
   - Игорь, да ты в Ленинграде сам-то и не жил. Был только пару раз наездами, - заметил Андрей, переворачивая шампуры, на которых шипело мясо, распространяя по всему берегу восхитительный запах.
   - И то верно, но какой же красивый город! А девчонки там! - он мечтательно закатил глаза.
   - Ну, допустим, баб и у нас тут вполне хватает, не жалуемся, - вступился за родной Козьмодемьянск Толя. - Вот чё сейчас их не взяли...
   Я увидел, как Вовка пихнул локтем Толю, и тот, скосив глаза на меня, закончил:
   - Хотя, зачем они нам тут в чисто мужской компании, верно, Мишаня? Вот завтра Евгений Петрович подгонит нашу ласточку и потренируемся в свое удовольствие!
   Дело в том, что мой брат и его друзья были членами Клуба воднолыжников Козьмодемьянска "Чайка" (КВК "Чайка"), чем очень гордились. Клуб этот организовал один преподаватель из Ленинграда, которого за какие-то грехи (не то политические высказывания, не то статьи в самиздате, не знаю) "сослали" еще в шестидесятые годы из Питера в Козьмодемьянск. Тут ленинградец, которого звали Евгений Петрович, осел, стал преподавать в школе, а так как у себя в Ленинграде был большим любителем водных лыж, то и здесь организовал КВК "Чайка". Вся работа строилась на голом энтузиазме членов клуба, однако результаты говорили сами за себя. За два года ребята под руководством Евгения Петровича своими руками построили мощный по тем временам шестиместный скоростной моторный катер с пятидесятисильным мотором от "Москвича", который развивал скорость до 60 километров в час и мог буксировать до двух воднолыжников одновременно. С воднолыжным инвентарем в то время было плохо. Достать даже простые прогулочные лыжи, не говоря уже о фигурных или монолыже было практически невозможно. И вот тут помог тот факт, что мы проживали в Москве, где такие раритеты иногда появлялись в продаже. Нам с сестрой периодически из Кузьмы приходили заказы то на лыжи, то на фалы и мы с ней бегали по спортивным магазинам и доставали воднолыжные принадлежности, которые потом с оказией переправляли на Волгу. Я очень гордился тем, что мой вклад в развитие КВК "Чайка" был достаточно весом. Во многом благодаря этому, а не только из-за того, что я Вовкин брат, меня приняли в клуб.
   Тут мне вспоминается случай, который произошел со мной за год до описываемых событий на ежегодном водном празднике, который тогда проводился в день Военно-морского Флота. Гвоздем программы на празднике всегда были показательные выступления воднолыжников КВК "Чайка". Вот и в тот раз Толя и Володя прокатились на фигурных лыжах мимо раскрашенного флагами дебаркадера, а Игорь показал класс на монолыже, поднимая, к восторгу зрителей, высоченные брызги.
   Я был в катере и принимал самое активное участие во всем процессе, когда неожиданно Володя спросил меня, когда я помогал выбраться из воды Иорю:
   - Ну, что, Миша, покажешь класс на прогулочных?
   Хорошо, что в это время я уже затащил Игоря в катер и вылавливал монолыжу, иначе бы вместе с ним свалился за борт.
   - Что застыл, давай за борт! - поторопил меня Вовка.
   Я не заставил себя уговаривать и сиганул в воду. Игорь аккуратно спустил на воду лыжи и подал фал:
   - Будешь готов, махни рукой, - напутствовал он, и катер стал медленно отплывать.
   Когда катер отошел метров на десять, я быстро надел лыжи и принял в воде стартовую позу. Фал слегка натянулся, я поднял руку. Катер почти сразу стал набирать скорость, а мне пришлось бороться с упругими струями, выполняя упражнение "выход на скольжение со старта из воды". Спустя несколько секунд я мчался по водной глади, а сам был на седьмом небе от счастья. Ветер трепал мои длинные волосы и хлопал застежками оранжевого спасательного жилета - обязательного атрибута спортсмена-воднолыжника. Восторг переполнял меня, и я стал выполнять волнообразную циркуляцию, которая позволяет спортсмену в какие-то моменты даже обгонять катер. Вовка погрозил мне кулаком и показал жестами, что они сейчас развернутся и пойдут к дебаркадеру для торжественного прохождения перед трибунами. Я перестал хулиганить и пристроился точно в кильватер "тягачу", который был почти на середине Волги. Ребята постепенно завершили разворот, наддали газу и наша связка понеслась параллельно берегу с огромной скоростью. Передо мной не стояла задача обогнуть установленные на воде буйки, а просто легкой "змейкой" пройти перед зрителями. Показать, так сказать, легкость и непринужденность владения водными лыжами.
   Только я приготовился и сгруппировался, как почувствовал, что фал внезапно провис. Лыжи пронесли меня по воде еще несколько метров, а потом скорость упала, и я стал неумолимо погружаться в воду. На катере в это время началась непонятная суетня, очень похожая на панику. Кто-то из ребят откинул кожух мотора и стал в нем копаться. Катер не остановился совсем - он плыл, чихая двигателем и дергая фал со скоростью 15 километров в час, которая не позволяла мне выйти на скольжение, но и окончательно утонуть не давала. Вот так мы и проплыли мимо дебаркадера и берега, заполненного под завязку зрителями, пришедшими полюбоваться на воднолыжников. Мотор гремел и взревывал, фал дергался и норовил вырваться из моих рук, а я почти по пояс в воде пытался все это время сохранить равновесие и не плюхнуться в воду, принимая далеко не артистические позы. В конце концов, мотор снова взревел, катер рванул вперед, я вышел на скольжение, но зрители остались далеко позади. Водный праздник закончился пусть небольшой, но кляксой!
   Помню, я тогда страшно расстроился, но ребята подняли мне настроение, сказав, что я молодец, не бросил фал и боролся до конца. Потом мы все вместе примерно посчитали, что по пояс в воде меня буксировали не менее 200 метров - нелегкая нагрузка даже для опытных спортсменов!
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"