Уединение и отречение от всего, что развращает душу -- то единственный способ спасти ее.
Черешневое, ноябрь 1989 г.
В середине осени балку наводнили бесконечные ливни. Нижняя половина огорода превратилась в непроходимые болота, потоки дождевой воды с шумом неслись вниз по скользким плитам двора.
По ночам мерный стук капель наводил на девочку какую-то странную печаль. Пока старик мирно храпел у себя в спальне за стеной, она выбиралась из кровати, усаживалась на холодный подоконник и следила за тем, как дождевые капли ползают по окну, как одна сливается с другой, а затем они вместе стремительно падают вниз, скрываясь во тьме.
Мише все чаще становилось по вечерам грустно и одиноко, однако она гнала прочь от себя эти мысли и чувства, припоминая слова старика.
-- Одиноко бывает только тем, кому нечем заняться, -- тихо говорила она сама себе, пытаясь пристыдить. -- А у меня хлопот полно. Дружить с кем-то -- и вовсе пустая трата времени. Чтобы выбить тоску из себя, нужно больше работать, есть как следует да спать ночами.
Так утешала себя девочка, успокаиваясь от этих слов, а затем отправлялась в кровать. Она не понимала, что такие мысли в детской голове звучат слишком странно и чужеродно, что они бы больше подошли взрослому человеку, который многое пережил и многое успел повидать на этом свете.
В один из ноябрьских дней Захар выглядел особенно мрачным и встревоженным, с самого утра он ходил с хмурым лицом, все размышлял о чем-то. За обедом он попросил Мишу начинать экономить припасы, не увлекаться поеданием варенья и консервированных фруктов из погреба, потому как близилась зима, а с нею угроза голода вновь становилась близкою и реальною.
-- И сегодня мы уйдем в дом сразу с наступлением темноты. Пораньше закончим дела, поужинаем, запрем скот и -- спать, -- добавил он вдруг. -- Я как следует запру в доме все двери да окна.
-- А отчего так, дедушка?
-- Оттого, что сегодня будет самая скверная ночь из всех. Еще до полуночи начнет бродить по деревням нечисть, черти да души покойных. До рассвета они будут мучить и пугать живых, не давать им покоя. Будут хлопать ставнями, заглядывать в окна, свистеть в дымоходе. Такая ночь выдается один раз в 6 лет, и лучше не испытывать свою судьбу.
Мы уляжемся спать, погасим везде свет, чтобы наш дом они обошли стороною. Злыдни хитрые да коварные -- могут притворяться кем угодно, зазывать на улицу, выманивать из дома. Ни в коем случае нельзя ни к окнам подходить, ни, тем паче, из дома высовываться. Все тебе ясно?
Однажды, еще до войны, когда я был возрастом с тебя примерно, молодую девку из нашего села нечисть обманула и утащила из деревни. Утром нашли ее в пруду, утонула она. Говорили, что черт прикинулся ее женихом, обманом вывел ее из хаты, дотащил до воды и утопил там. Черти, они ужас как воду любят, людей топить -- для них одно удовольствие. А ныне за окном который день ливень, вот уж где разгуляется Нечистый. Что бы ты ни услыхала, что бы не померещилось -- лежи в своей кровати до утра да посапывай. Если и не выманит тебя бес из дому, то уж точно попытается. А ежели ему в глаза посмотришь -- то увидишь в них свою смерть. Людям такое знать и ведать не положено. Подыхать надобно в неведении, как и пристало доброму человеку. А черти тем и пользуются -- увидишь свою кончину, испугаешься, остаток дней так проживешь, что уж точно после смерти твоя душа ему достанется. Или и вовсе с ума сойдешь, от горя или тоски. Так что ты в окна не гляди.
Испуганная Миша кое-как доела свой обед, наскоро выпила чаю и побежала браться за свои дела, чтобы закончить их как можно скорее.
Когда на небе начал сгущаться сумрак, старик взял пса и затащил его в дом. Постелил ему у двери в коридоре, погладил по голове, потрепал за уши и молвил:
-- Тут и тебе будет спокойнее, и нам.
Миша улеглась в постель, Захар выключил у нее свет, закрыл дверь и пошел к себе. Через минуту в доме стало совсем тихо и темно. Пес, утомленный дневной суматохой, уже давно спал у двери. За окном все так же тихо постукивал дождь, издали доносилось низкое урчание грома. Месяц, изредка выныривавший из тесных объятий тяжелых туч, тускло освещал бледным светом голые и мокрые деревья в саду у дома, отражался в мутных лужах во дворе.
Девочка лежала, скованная страхом и желанием поскорее уснуть, прислушиваясь ко всему, что слышала за окном. Вот вдруг в саду захлопал крыльями сыч, а потом сипло залаяла собака в деревне наверху. Мише вдруг стало по-настоящему страшно -- дом старика, совсем одинокий, стоял так далеко от стальных, некому было их защитить, они были совсем одни в этой полузатопленной, сырой низине.
Перед ее глазами мелькали жуткие образы: странные длинные тени и скользкие существа, покрытые шерстью, рогатые уродцы, похожие на свиней, все они тихо обходили каждый дом наверху, а потом их взор неизменно устремлялся на дом старика и балку, лакомый кусочек, где они могли дебоширить и резвиться в полную силу, не боясь любопытных людских глаз. Видела она и плачущую обманутую невесту, она шла следом за ними, хватаясь тонкими руками за мокрые ветви деревьев, стенала и взывала к своему любимому, а в потускневшие волосы ее были вплетены водоросли.
Собрав всю свою волю в кулак, Миша заставила себя отбросить эти мысли и видения, крепко-крепко зажмурилась и начала думать о другом, вспоминать о самых счастливых своих днях, что приходилось ей переживать, о давно позабытых друзьях, вспоминать лица родителей. Так она и уснула.
Старик уже тоже давно спал, когда вдруг услыхал какой-то звук, который вырвал его из объятий сладкой дремы. Поглядел на часы, в слабом свете то появляющегося, то вновь скрывающегося за тучами месяца увидел он, что уже заполночь. Он хотел было вновь закрыть глаза, но звук повторился, став более отчетливым и ясным.
На улице было совсем тихо, не слышно было ни капель дождя, ни шума ветра. Обнаженные деревья замерли в своих стыдливых позах, распластав корявые ветви в стороны, воздух был свежий и чистый, в нем слышался запах сырой земли и прелых листьев. По небу едва-едва ползли низкие тучи, дождь закончился.
Захар повернулся на бок, поудобнее умостился в постели, укрылся до самой шеи. В комнате уже было прохладно, приближающаяся зима понемногу начинала диктовать свои законы. Через пару дней уже бы следовало натаскать дров из сарая, чтобы топить перед сном. По утрам из постели выползать и вовсе не хотелось, промозглый и серый мрак предрассветного времени наводил тоску. В комнате пахло сыростью и газетами, на тумбочке у кровати их громоздилась добрая стопка. Рядом же лежали очки старика, надевал он их только тогда, когда собирался почитать. В остальное время он их не носил, хотя и был уже изрядно подслеповат.
Когда звук повторился в третий раз, уже совсем близко, Захар успел снова заснуть. Не открывая глаз он с раздражением подумал: "Ты хоть там обсвистись, бесовское отродие, я не стану с кровати вставать. Проваливай ко всем чертям туда, откуда вылез".
Но затем его сердце замерло и будто бы куда-то провалилось -- он мог поклясться, что за окном прозвучал тихий голосок его внучки. Неужто глупая девчонка ослушалась и вышла из дому, хотя он строго-настрого это запретил делать? Одурили нечистые мелкую девчонку, увели? Что, если и ее вот так он найдет утром -- мертвую в балке, утопшую в этой мутной и грязной жиже?.. От этих мыслей Захара враз бросило в жар, он скинул с себя одеяло и вскочил с постели. Собирался уже было бежать к комнате Миши, чтоб проверить -- на месте ли внучка?
И тут вновь звук повторился. Тихий, вкрадчивый, как ночной ветер в степи, что гуляет среди полей. В другую ночь Захар не разобрал бы в нем ничего, кроме скрежета ветвей или свиста сквозняка на крыше, но сейчас он точно слышал жалобный стон девочки. Позабыв обо всем на свете, старик повернул голову к окну и вгляделся в темноту, щуря подслеповатые глаза. И тут он увидел.
Темная, колышущаяся тень за окном, она висела там всего какую-то долю секунды, а может, и того меньше. Промелькнула мимо окна, застыв на самую малую толику мгновения, а потом так же внезапно скрылась за деревьями в саду. Но и этого оказалось достаточно, чтоб в двух горящих зеленых огоньках Захар успел разглядеть нечто. Застыв на месте, он еще долго глядел в пустоту перед собою, на темный сад и черно-серое небо над ним, не мог пошевелиться и сдвинуться, скованный своим страхом.
Только лишь по прошествии часа смог он выйти из своего безумного оцепенения, смертельно уставший и обессилевший добрел он до своей кровати и упал на нее, погрузившись в беспокойные сны. Перед взором его проносились странные и пугающие видения: вот пес его грызет кость под окнами кухни, а уже через мгновение вся пасть у него в крови, он ощетинился и рычит на старика; утонувшая невеста просит заплести косу из ее мокрых и спутанных волос; зимняя буря разыгралась над домом старика, а затем порыв сильного ветра сорвал с него крышу и унес ее прочь...
Много чего жуткого и бредового снилось Захару той ночью. Но он точно знал, что увиденное им в окне не было ни бредом, ни сном. В зеленых глазах бесовского отродия он явственно разглядел лицо своей внучки.
Черешневое, декабрь 1989 г.
Рождество в этом году справляли весело и сытно. Захар выпек большой пирог, наварил еды, Миша надраила дом до блеска, они накрыли на стол в гостиной, зажгли свечи, даже Боцману позволили зайти в дом и посидеть вместе с ними.
На улице кружил мокрый липкий снег, а дома в печи весело потрескивали поленья, пожираемые огнем. После ужина Захар уселся читать, а для внучки он включил радио. Та сидела в продавленном кресле, обернувшись в шерстяной старенький плед, пила чай с клубничным вареньем и слушала колядки и песни, которые то и дело прерывало сиплое шипение и потрескивание в колонках радиоточки.
Морозный ветер завывал где-то на чердаке, тревожил спящие деревья в саду, срывал с их ветвей тонкое снежное покрывало. Тускло светил торшер у кресла старика, пес мирно посапывал у его ног. На столике торшера красовались свежие журналы -- подарок деда. Он тайком оформил подписку на молодежное издание, и теперь толстый почтальон Степан каждую неделю приносил свежую, пахнущую типографской краской брошюру.
С ним Миша даже немного сдружилась. Хотя тот и был старше, но вел себя, словно ребенок. Обычно он отдавал девочке журнал, рассказывал ей последние новости из деревни, добродушно прощался, махая рукой, а затем садился на свой велосипед и убирался восвояси. Он был грузным, наивным и немного глуповатым, потому Захар считал его то ли слабоумным, то ли простаком, нелестно отзывался о Степане, часто называя его дегенератом и отпуская в его адрес обидные колкости, на которые, впрочем, мальчишка никогда не обижался. На самом же деле, Степан был обыкновенным деревенским жителем, который и родился, и вырос в селе, не смог получить полноценного образования, имел примитивные мечты и желания, зато был добрым, отзывчивым и хорошим человеком.
Однажды он даже угостил девочку шоколадом, который раздобыл в каком-то магазине в одном из более крупных окрестных сел. Вручил ей съедобный прямоугольник в красочной фольге, сияя от счастья, когда девочка пришла в настоящий восторг от такого подарка и принялась благодарить Степана от всей души. Ей казалось, что она нравится почтальону, но он не решается признаться в том. И Миша втайне радовалась этому, потому что Степан ей казался забавным знакомым и радушным собеседником, но не более. Старик же по этому поводу и вовсе не беспокоился. Во-первых, Миша была слишком уж юна для дел сердечных. А во-вторых, разве мог ей понравится такой слабоумный толстяк, как Степан? А стоило ему только замешкаться и привезти почту не вовремя, как старик начинал ворчать и чертыхаться:
-- И где только черти носят этого злыдня? Сожрал он, что ли, мои газеты? Или снова не может умостить на детском велике свой огромный зад?
В ту ночь разыгрался настоящий ураган. Ветер то и дело неистово бросал в окна пригоршни снега, деревья стонали под его порывами. Резко похолодало, да так, что старик вставал три раза за ночь, чтоб подкинуть поленьев в печь. Утром Степана и своей почты он так и не дождался, осыпал толстяка проклятиями, взял большую лопату и ушел чистить курятник. Пес тут же последовал за ним, радостно подскакивая и резвясь на белом снежном настиле.
Чтобы животина не страдала зимой от лютых морозов, Захар утеплил сарай со свиньями, выложив его изнутри старыми газетами, большими картонными листами, пожелтевшими комьями ваты и пакли. Туда же он перетащил и козу, клетки с кролями. По ночам животные жались друг к другу, спасаясь от вездесущей и пронизывающей степной сырости и мороза, укладывались спать тесно в ряд, а то и вовсе друг на друга.
Миша осталась во дворе ожидать почты. Она оделась потеплее, нацепив поверх своей куртки еще и старый ватный жилет Захара, но все равно мигом продрогла. Степан появился только ближе к обеду, непривычно грустный и даже, как показалось девочке, немного испуганный.
-- Ох, тебе и достанется, если дедушка тебя увидит! Давай мне почту и ступай домой побыстрее.
-- А я не просто так задержался сегодня! В деревне такое случилось, такое случилось! -- причитал он, притоптывая ногами у своего велосипеда и тараща круглые голубые глаза. Его нос раскраснелся больше обычного, он нервно теребил ремешок своей сумки, охал и вздыхал.
Степан рассказал Мише, что вчера после обеда пропала местная девчушка, Варвара.
-- Ты знаешь ее, вы в одном классе ведь учитесь... -- он на секунду умолк и напрягся, услыхав где-то вдалеке сиплое покашливание старика. Но затем взял себя в руки и снова начал рассказывать, судорожно сминая свою туго набитую сумку. -- В общем, пропала девка, не явилась на обед. Поискали ее сперва, потом решили, что она где-то по своим делам пошла. Она всегда сама по себе гуляла, вечно от книг своих глаз не отрывала. Все мечтала выучиться и уехать отсюда в город, я ей то и дело эти книги да учебники таскал... Но потом она и на ужин не явилась, а утром уже вся деревня пошла на ее поиски. Потому я и не приехал вовремя, что мы по соседним деревням сперва рыскали, а потом по черешневому саду. Вот в нем и нашли Варвару. Одному Богу известно, на кой она в ту чащу полезла. Но я так думаю, что частенько она там гуляла одна, может, колодец искала, чтоб снять с мертвой панночки ее драгоценности и побрякушки, продать их и уехать отсюда.
Степан быстро перекрестился, переводя дыхание.
Оказалось, что девочка замерзла в лесу этой ночью. Вспомнив, как громко свистел и завывал ветер на крыше до рассвета, Миша поежилась и по ее спине пробежал холодок. Должно быть, хуже места для ночлега в такую ночь, чем непроходимые заросли на окраине села, и не придумаешь!
-- Что ж она домой не пошла, когда темнеть стало?
-- Да кто ж его знает! Вот и мы все удивились этому. Я к Варваре близко не подходил... Увидел, что лежит она на снегу, около дерева. Мать ее, когда увидала ту картину, так начала вопить и кричать, до сих пор у меня кровь в жилах от этих воплей стынет! -- Степан и правда внезапно подернул плечами и поежился. -- Всей деревней ее успокаивали и отпаивали, а она все вопила да вопила...
-- Как странно все это... -- Миша задумалась и посмотрела вдаль, за тяжелые низкие тучи, что обволакивали деревню на холме, душили ее в своих сырых объятиях. Где-то за Черешневым, за ровными квадратами полей, сейчас пустовала ее школа. Миша никогда не была близка с девочкой и они даже толком и не разговаривали друг с другом, но ей вдруг стало жаль Варвару, что так страшно и нелепо погибла этой ночью. Представила она и ее безутешную мать с заплаканным лицом и глазами, полными тоски и горя.
-- Не следовало ей так увлекаться этими мыслями о городе, -- сокрушенно покачал головой почтальон. -- Ты знаешь, она же и не дружила ни с кем в своей деревне. Все дома сидела, уткнувшись в книги. А бывало, что и...
-- Оно и верно. Эта земля просто так никого не отпустит отсюда, -- голос Захара, внезапно прозвучавший за их спинами, заставил обоих вздрогнуть. -- И что это вам, молодым, здесь так неймется? Все вам плохо, все не по душе, вечно тянет вас куда-то нечистая сила. Вот тебе, Степан, плохо разве здесь живется? Погляди, какую ты себе харю отожрал, уж скоро будешь жирнее, чем мои свиньи в сарае. А сунься ты в город -- засмеют тебя, твое толстое брюхо и пустую голову. И все равно претесь туда, как будто медом помазано.
Степан замялся и испуганно умолк, протянул старику его газеты. Тот молча забрал их, небрежно бросил на лавку, достал сигареты из кармана и с удовольствием закурил. Пес подбежал к почтальону, обнюхал его ботинки и добродушно завилял хвостом.
-- Я не... я никогда и не думал покидать село. Мне здесь хорошо, я в город бы и не поехал... -- промямлил, наконец, Степан. Взобрался на свой велик и отвесил вежливый прощальный поклон.
-- Хоть одна здравая мысль обжилась у тебя под волосами. Нет ничего удивительного, что девка померла -- коли в такую погоду на ночь глядя суешься в чащу, то беды не миновать. Это и дураку понятно. Не ищите себе напастей на свои задницы, учитесь обживаться и обустраиваться там, где вы есть. В погоне за своими мифическими целями и мечтами вы вечно теряете голову и мрете, как мотыли в печи. А другая часть из вас и вовсе не знает, чего хочет. Так и идет напролом, расшибая голову, надеясь узнать все ответы уже по пути. Что за поколение такое, что за время? Много думаете, да не о том, о чем бы следовало. Одна часть вас слишком быстро взрослеет и зреет, а зато другая навечно остается недоразвитой, как у младенцев. Свое место в жизни нужно начинать искать сперва внутри себя и, прежде чем лезть во внешний мир и погружаться в него целиком, неплохо бы выяснить, что находится у вас самих в темном нутре и чего ждать от него стоит.
Степан неловко кивнул, как бы соглашаясь со словами Захара, которых он совсем не понял, поправил сумку на плече и резво стал крутить педали, со скрипом удаляясь прочь.
Захар сгреб свои газеты и пошел в дом. Изрядно замерзшая внучка последовала за ним. Они уселись в кресла у печи, за окном было мрачно и хмуро, а потому старик включил торшер. Сперва он молча читал свои газеты, не обращая на Мишу никакого внимания. Пару раз он бросил на нее взгляд из-под толстых стекол своих очков. Девочка сидела непривычно притихшая. Сгорбившись в своем кресле, она положила голову на колени и застывшим взглядом таращилась в окно, сквозь оледеневшие ветви яблонь.
-- Ты чего это такая пришибленная? Из-за этой окоченевшей в лесу дурехи, что ль?
-- Дедушка, как Вам не стыдно! -- воскликнула Миша, удивляясь бестактности и жестокости старика. Но тот лишь равнодушно пожал плечами.
-- А чего тут стыдиться? Можно и в таз с кипятком башку свою засунуть и свариться заживо. Что толку жалеть дураков и убиваться от горя? Коли Господь мозгов не дал, то это лишь дело времени. Не замерзла бы здесь -- то померла бы позже, где-то в городе.
Миша рассердилась. Бесчувственные слова старика задели ее, разбудили в ней гнев. Она глядела на его холодное и равнодушное лицо и не могла поверить, что такие люди вообще могут жить на свете.
-- Вас послушать, дедушка, дак все мертвые -- дураки! И никто сожаления не достоин! -- выпалила она, в надежде хоть немного пристыдить старика за его холодность.
-- Ты мои слова не перекручивай. Одноклассница твоя прекрасно знала, что зимой на ночь глядя уходить далеко от села нельзя. Такая умная, книжки читала дни напролет, а про то, что люди в эту пору насмерть замерзают без укрытия -- позабыла, что ли? Да и что вообще можно было делать в чаще, где сейчас одна мерзлая земля, голые корявые ветки да снег? А коли сам человек смерти ищет и находит ее -- к чему ж его жалеть? Жалость живым нужно дарить, это им тяжко и тоскливо, у них трудности и заботы на плечах, горе и страдания в сердце. Мертвому-то что? В гроб положат, в землю зароют -- и все, уж не нужно голову ломать себе о том, где пожрать достать да как протянуть до весны. У таких паразитов только и забот, что сидеть и свои невеселые думы в голове перебирать, как бусины. Пока другие спины гнут, выживать пытаются. Больно хитрая твоя эта Варвара была -- ишь, мы все здесь дураки да кретины, торчим в захолустье и в нищете, а она вон какая выискалась, принцесса да умница: только книги читать могла да в доме сидеть, строить грезы о лучшей жизни. Я тебе уже сколько раз говорил, что все горести у людей в судьбе случаются от того, что те слишком много думают и слишком мало делают. Когда человек от безделья мается, ему всегда плохо и горько. А работящему нет времени тосковать, он свои дела за день выполнил, с благодарностью поел, вымылся и спать пошел.
Миша ничего не ответила. Гнев ее понемногу проходил, а на смену ему пришла грусть. Долго она думала о словах старика, пытаясь найти в них истину. Тот не тревожил ее и не мешал девочке, понимая, что внучке необходимо о многом подумать.
-- Как Вы здесь оказались, дедушка? -- внезапно спросила она, нарушив свое долгое молчание. -- Не всю ведь жизнь Вы тут провели?
-- Сейчас тебе будет в это сложно поверить, но когда-то я и сам жил в городе, даже был богат. Не сказать уж, что баснословно, чтоб не привирать, но на жизнь мне хватало уж точно.
Детство я провел свое в деревне у реки, неподалеку от горной гряды. Затем пришла война, и я покинул деревню вместе с войсками, а после уже обосновался в городе. Там я нашел себе приличную работу, купил жилье, завел семью, вскоре родился и твой отец. Только все это продлилось недолго. После того, как я вернулся с войны, я будто стал совсем иным человеком. Я стал явственно видеть настоящие лица людей, легко различал ложь, клевету, лесть, зависть. Иногда мне казалось, что я даже мысли их могу прочесть. Сперва мне это не особо докучало, но потом я стал уставать от такой тяжкой правды, от людского двуличия, от всей той мерзости, что они скрывали внутри себя, напяливая на свои лживые лица улыбки, как надевали ботинки или шляпы.
Мне стало все тяжелее находить с людьми общий язык, да и они начали меня бояться и сторониться, ведь видели, что я не верю их пустым словам, могу видеть их нутро насквозь. Никто не любит правды, это лишь на словах все ее хотят да ищут. А скажи ты своему другу, что он подлый, завистливый да низкий человек, который рожден напрасно топтать ногами землю, что ничего хорошего его в жизни не ждет, что так и помрет он, окруженный своими пороками, то враз он тебе другом быть и перестанет. Пусть даже люди сами знают или догадываются, что в них есть чернота и гниение, но слышать о таком они не хотят, предпочитая кормить себя иллюзиями и сладкими мечтами, забываться в своих радужных мыслях и внушать себе, что они гораздо лучше остальных. Никто из них не захочет признать, что он -- завистливое да грязное ничтожество, пусть это и триста раз правда. Чем больше гнили у людей внутри, тем больше мишуры они навешивают поверх, чтобы скрыть это зловоние, не дать ему просочиться на поверхность сквозь их шкуры, чтоб никто никогда не дознался об их черном разлагающемся нутре, не смог разбить их хрупкие иллюзии о самих себе.
Настал тот день, когда я уже совершенно ясно осознал, что мне в обществе не место, что город и его пыльная, грязная жизнь для меня является смертельной отравою. Я продал все, что у меня было, купил дом в самой далекой деревне, которую только смог отыскать. Переехал сюда с женою и сыном. Тяжелее всего пришлось, конечно, мальчику. Твоему отцу было уже почти одиннадцать, когда мы покинули город. Он никак не желал с этим смириться, не хотел оставлять привычную жизнь, своих друзей. Он возненавидел этот дом еще до того, как мы сюда перебрались, и каждый день его нежелание остаться здесь все больше укреплялось. Чем старше он становился, тем сильнее хотел покинуть деревню. И однажды он это сделал.
Я не виню его и никогда не винил, каждый из нас сам вправе выбирать свою судьбу и дорожку, по которой он хочет идти. Я лишь надеюсь, что его выбор принес ему счастье, что он был верным и он о нем никогда не пожалел. Наверное, это и есть самое главное -- получить то, чего всегда так страстно желал, понимая, что именно так все и должно было быть, не жалеть о тех утерянных тропах, которые остались где-то вдалеке, на которые ты так и не свернул.
Когда Захар закончил говорить, девочка уже уснула. Длинные тощие ноги ее торчали из-под деревянных перил, голова запрокинулась на спинку кресла. Он отложил свою газету в сторону, подошел к шкафу, приоткрыл его скрипучую дверцу и достал потрепанный шерстяной плед. Осторожно накрыл им внучку, засунул в печную пасть еще пару поленьев и вернулся в кресло, вновь принявшись за чтение. Часы на стене показывали первый час ночи, за окном продолжал буянить ветер.
В самом низу замерзшей балки проснулся филин. Ночная птица расправила свои крылья, выбралась из дупла старой ивы, гулко ухнула, приветствуя наступление новой морозной ночи и взмыла вверх, растворившись над стылыми полями.