Аннотация: Грызи. Кусай. Карабкайся. Сожри врага живьём. Его мясцом обчавкайся в заботе о своём. Отъев у бога богово, на трон его вползи. Пока живёшь - карабкайся. Вперёд, кусай, грызи!
Пролог.
Довольно избитая завязка сюжета - проснуться в гробу, попытаться поднять крышку и понять, что вас уже прикопали. Неоднократно обмусоленная, многажды испытанная, безотказная. Поверьте, я знаю, о чём говорю - читал, смотрел фильмы, примерял на себя. Воображение у меня что надо, поэтому я всегда знал - для меня это полный писец. Клаустрофобия, страх задохнуться, темнота и теснота... Совет "не волноваться, чтобы не тратить кислород" выглядит в таком раскладе крайне издевательски. Я не йог. Заистерю, выдышу кислород за пару минут и сдохну в муках.
Поэтому я готовился заранее. Разработал план и в деталях и неоднократно прорепетировал свои действия. Мысленно, конечно.
Нет, вы не подумайте, я не сумасшедший. Я обычный городской житель, который больше всего рискует, переходя дорогу в неположенном месте. Поэтому, кстати, я и не перехожу её там, а иду к светофору и жду зелёного сигнала. И к краю платформы в метро не подхожу, если платформа открытая. И сажусь на монорельсе всегда спиной по ходу движения - так безопаснее. И...
Вы уже наверняка поняли - я очень осторожен. Многие говорят, что я трус. Меа кульпа, что уж. Но я минимизировал риск ценой простого исполнения некоторых правил. Ещё я аккуратист и стараюсь максимально точно выражаться. То есть педант и зануда, по мнению коллег и знакомых. Завидуют, наверное - я всегда знаю, что и где у меня лежит и никогда не трачу время на судорожные поиски - "Да куда я сунул эту "флэшку"-то?.. Тут же была...". Моя - вот. Лежит там, куда я её всегда кладу. Рядом с портом подключения, разъёмом к нему, правым боком вверх. Взять, повернуть, вставить. Вынуть, повернуть, положить на место. Что в этом сложного, а тем более неправильного - быть аккуратным и предусмотрительным?
Конечно, не всегда можно предусмотреть всё, но ведь можно минимизировать проблемы. Подготовиться к тому или иному событию. Выработать алгоритм поведения. Возвращаясь к пробуждению в гробу - когда я впервые представил, как это может быть ужасно, я сразу начал прикидывать варианты и строить алгоритмы выживания.
Сперва я поискал в Сети. Обнаружил большое количество инструкций "как выкопаться". Но по здравом размышлении понял, что они однотипны и не решают самой важной проблемы. Помните - "не волноваться"? Вот её. Как копать землю я и так более-менее представляю, за что спасибо дачной каторге.
Беда в том, что в отличие от авиа-, авто- и иных видов катастроф, в случае погребения живьём мозг не занят разными быстросменяющимися событиями вокруг. Нет сенсорной перегрузки, есть только ты, темнота, и клаустрофобия. И немного, очень немного кислорода. Паника неотвратимо ухватится когтистой лапой за сердце, за лёгкие, за горло, и напрочь вышибет здравый смысл. Не волноваться? Не дёргаться? А это выполнимо? В лучшем случае из таких попыток у меня получится не проявляющийся внешне страх, спокойный приступ удушья и судороги в судорожно, простите за тавтологию, стянутых мышцах. Что, учитывая тесноту, в перспективе будет проблемой похлеще приступа буйной истерики со слезами и криками.
Поэтому главное в моём плане отводится не методике, но - мотивации! Это ключевой момент, провалив который, можно забить на план и начинать грызть вены. Это, кстати, план Б - не хочу умирать от удушья. Но не будем пока о худшем, подумаем об оптимальном.
С самого начала надо твёрдо уяснить: единственный шанс выжить - это максимально эффективно выкопаться. Без излишней поспешности, спокойно, но быстро. Очень важно успеть это вспомнить до того, как накроет приступом паники. Будет глупо и обидно потратить на истерику лишнюю минуту, которой вам не хватит потом, чтобы спастись. Ещё раз: истерить - бесполезно, до поверхности не больше двух метров. Прокопать два метра земли снизу вверх несложно, даже если земля мокрая и тяжёлая. Слежаться она не могла, поэтому копать её будет легко. Уяснил? Успокоился? Мозг принял условия и начал работать в нужную сторону? Вот и хорошо. Спасение в осмысленном действии, истерика ничем не поможет. Повторяйте это как мантру. Спасение - в осмысленном действии.
Технические проблемы, с которыми можно столкнуться, сводятся к трём пунктам, которые надо решать постепенно, но обязательно до начала землепроходческих работ. Во-первых, состояние организма. Точнее, волнует нас только одно: насколько вы способны шевелить конечностями? Слушаются ли руки, не отлежались ли ноги? Шевелятся? Вот и хорошо. Отлежали что-то - разомните. Судороги? Максимально растяните мышцу и массируйте вдоль, не резко, но с силой. Остальные мелкие неприятности - игнорируйте, выкопаетесь - сходите к доктору.
Второе - это свобода движения. Гробы бывают разные, погребальные костюмы тоже. Проверьте, насколько вы можете двигаться. Если тесно и неудобно - вот вам совет: сдвигайте всё, что можете, в ноги. Удостоверьтесь, что можете свободно работать руками.
Третье: инструмент. Между вами и землёй есть препятствие - крышка, обитая тканью. Не бойтесь, она обычно непрочная, сосновая или даже пластиковая. Часто - трухлявая. Никто не будет тратить хорошую доску на гроб - всё равно под обивкой не видно, что закапывают. Но так или иначе, а пробивать её как-то надо. Ищите вокруг. Сомневаюсь, что вам с собой на тот свет положили лом или топор, да оно и к лучшему - всё равно с ними в тесноте не развернёшься. Идеально, если в последний путь вам сунули под подушку ваш любимый мультитул. Если нет - придётся импровизировать. Самое вероятное, что окажется под рукой - пряжка ремня, язычок молнии, металлическая пуговица. Менее полезно, но тоже вероятно обнаружение мебельной скрепки. Очень хорошо - найти недозабитый гвоздь, который вы можете расшатать и вытащить. В целом, подойдёт любой твёрдый предмет с острым краем. Если вы очкарик - помните, очки это бесполезная в темноте кучка металла и стекла, легко ломающаяся на острые обломки.
Сгодится и обломок зажигалки, если вам её вместе с пачкой сигарет подкинули верные друзья. Нет, вот только не курите на нервах. И не надейтесь пережечь доски - если не полыхнёт обивка, запекая вас в собственном... ну пусть соку, то всё равно скоро выгорит весь кислород. Короче говоря, ни в коем случае не пытайтесь использовать открытый огонь. Да и вообще, не рекомендую светить - зачем? Только добавите дров в костёр паники, визуально подтвердив замкнутость пространства. А сигарету пообещайте себе выкурить как только выберетесь. Лишний стимул не повредит.
Если вам вдруг подсунули стеклянную бутылку - возрадуйтесь, но не очень. Её, чтобы использовать, ещё надо разбить, что в замкнутом пространстве крайне сложно, особенно без чего-нибудь твёрдого. Пить алкоголь тоже не рекомендую, разве что совсем нет сил бороться - тогда пейте залпом и засыпайте. Если, конечно, уверены в достаточности дозы. Шампанское лучше вообще не трогать - оно вонючее и липкое, в нём куча углекислого газа, а бутылку тяжело разбить даже при наличии молотка. Вот молотком, кстати, оно может послужить, но лучше не рисковать. Короче говоря, стеклотара - потенциально неплохой инструмент, но также источник проблем.
К инструменту необходимо причислить и маску - есть немалый шанс поднять тучу пыли, которая не даст нормально дышать. Достаточно будет прикрыть голову куском простыни или наволочкой от подушки. Всё равно глаза вам не нужны, как и подушка, а вот наглотаться и нанюхаться пыли и стружек она вам не даст.
Итак, техническая сторона обеспечена. Приступайте к царапанью крышки. Помните, ломать дерево удобнее по волокнам, но процарапывать лучше поперёк. В доске волокна вдоль. Вам нужно проделать отверстие, достаточно длинное и широкое, чтобы пролезть и не застрять. То есть длиной примерно с ваше туловище и не уже головы. Или задницы, это уж по ситуации. Значит, как минимум надо выломать одну доску от головы и до пояса. Скорее всего - две.
Рекомендую начать с правой (если вы правша) стороны. Где-то на уровне груди или пояса. Но в целом - начинайте там, где вам удобнее скрести доску или лучше отламываются щепки. Постарайтесь проскрести канавку поперёк, а потом зацепить доску и потянуть вниз, чтобы она сломалась в процарапанном месте. Помните, в этот момент главное - методичность. Лучше сделать десять лишних царапок, чем потратить силы на два-три безуспешных силовых упражнения по излому доски. Меняйте направление, чтобы сильнее разлохматить волокна. Спасение - в осмысленном действии, помните?
Вскоре вы сломаете одну доску. Поздравляю, этим вы отсрочили конец, получив немного кислорода из пустот почвы. Тем не менее, не торопитесь. Начинайте выгребать землю из пространства над крышкой и отпихивать её в изножье. Трамбуйте тщательнее, пространство ограничено. Используйте выломанный кусок доски в качестве лопаты.
Имея возможность высунуть руку из гроба, ещё одну доску вы легко выломаете. Но повторяю ещё раз: используйте всё доступное место для складирования выкопанной земли. Не торопитесь, иначе зажмёте себя в ловушку. Помните, глубина могилы у нас - от полутора до двух метров, вам ещё копать и копать. Принимайте сидячее положение и копайте вверх, выкопанную землю отправляйте в изножье, пока можете.
В принципе, дальше уже дело техники. Рано или поздно вы получите вертикальный шурф, из которого и вылезете, как морковка из грядки. Всё, можете счастливо засмеяться, вздохнуть полной грудью, рухнуть в изнеможении на спину... Только сперва - советую снять с головы наволочку и оглядеться на предмет возможных житейских неудобств. Камешек под спиной, кучка, оставленная бродячей собакой, сама бродячая собака, неприкаянный зомби, многолюдная похоронная процессия молча охреневающая от вашего появления...
Мне вот, например, когда я валялся в изнеможении, какой-то упырь на руку наступил.
- ...Кто у нас ещё в перспективных?
- На сегодня осталось ещё четыре кандидатуры. Я вам отправлял их досье и суммарную выжимку.
- Некогда было проверить почту... Да, вижу. И сразу вопрос: первый курс, неуспеваемость...
- Поступал по программе "Шаг в будущее". Свобода и столица ударили в голову. Потенциал...
- Вундеркинды - не наш материал. Передайте дело на разработку в кадры. Суицид?
- Не травилась, не прыгала. Вены в ванной. Вовремя обнаружена, ЦНС не пострадала.
- Контрольная группа? Ясно. Разрешаю превентивно обеспечить надзор и охрану.
- Благодарю. Ещё один...
- Настаиваете?
- Да, потенциал есть.
- Хорошо, но криминал? Нам уже не нужен расходный материал на альфа-тест.
- Выжимка не отражает всего, прошу обратить внимание на досье.
- ...Убийство?! Нет.
- Дальше. Седьмая страница, выводы наших аналитиков. Несчастный случай.
- Так отдайте следствию. Гарантирует нам лояльность кандидата, помимо реабилитации.
- Следствие само придёт к тем же выводам. К тому же, прямое вмешательство в их дела вовлечёт нас в административный конфликт. Невыгодно.
- Хорошо. Под вашу ответственность.
- Безусловно.
Глава 1.
В течение бессонной ночи, проведённой в камере предварительного задержания, я не раз подумал - ну что мешало остаться на работе? Компьютеры и там и там совершенно одинаковые, а выспаться можно было бы на диванчике в приёмной. Но нет же, дом - крепость, там дверь запирается на два замка, стерильная чистота в ванной, чистое постельное бельё... Вот это и было отправной точкой моего падения. Будь ты проклято, чистое постельное бельё, ха-ха-ха, пометка "сарказм".
Второй вехой на моём пути в тартарары был оклик охранника на выходе: "Витя, куда ты на ночь глядя собрался? Обожди, я тебе транспорт вызову!" Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю - он, скорее всего, хотел добра и/или выполнял инструкцию. Во всяком случае, не имел в виду ничего плохого. Но усмотрев в его словах попытку мной командовать, излишнюю фамильярность, а может быть даже скрытую насмешку и намёк на мою чрезмерную осторожность, я гордо ответил "Спасибо, не надо!" и смело шагнул в холодную осеннюю ночь.
Третьим и последним камнем преткновения стал общественный транспорт. От Международной до Сокола я обычно добирался по наземной линии монорельса, с пересадкой на Балтийской. Но в десять часов вечера можно встретить отнюдь не тот контингент, что в семь.
Когда я вошёл в вагон, я сразу почуял грядущие неприятности. К сожалению, благой порыв выйти обратно был задавлен нежеланием опозориться, выказать трусость. Двери закрылись у меня за спиной, оставляя меня наедине с рассевшейся в самом начале вагона троицей не вполне трезвых молодых людей. Компания, прервав беседу, воззрилась на меня оценивающе-хищными взглядами.
Всё, что мне оставалось - это попытаться пройти мимо них с каменным лицом. Увы, не сработало. Сами знаете, как это бывает. Нога поперёк прохода, "гы, лол, ботан, костюмчик не жмёт?" - "азаза тупае, зырь как припух" - и неизменное "вейпануть е чо? А еси найду?"
Наверное, самым рациональным решением было бы просто сдаться. Молча перетерпеть унижения, потерять имущество, деньги, чувство самоуважения и, возможно, немного здоровья. Но я почувствовал себя загнанным в угол и действовал практически рефлекторно.
На вынутый разрядник компания откликнулась гоготом. Видимо, они не верили в мою решимость его применить. Возможно, ожидали, что я буду пытаться их отпугнуть, а они - запугивать меня вербально до тех пор, пока я сам его не брошу. Возможно, с другими это срабатывало.
Я просто ткнул ближайшего из них в плечо и нажал на кнопку. Его тряхануло, а я развернулся ко второму.
Тот уже тянул руку - отобрать у меня опасную игрушку. Вот и совпало так, что я попал ему контактами прямо в растопыренную пятерню, моментально схлопнувшуюся в капкан. К его несчастью, этот же капкан прижал мой палец к кнопке. Разряд не дал ему разжать пальцы, и нас обоих затрясло с частотой около ста герц. Сознание моё погасло почти моментально.
Когда я пришёл в себя, я находился уже не в вагоне. Холодный свежий воздух пах осенью и железной дорогой. Вокруг царила спокойная тихая суета. Сосредоточенно сновали железнодорожники в синих жилетах. Что-то упаковывали в большой мешок два медика в белом. Что-то дёргало меня за руку. Я с трудом приподнял голову. Платформа монорельса, тусклые линии диодной подсветки... Я лежал на складной медицинской каталке, и в данный момент меня к ней пристёгивал наручниками здоровенный детина в полицейской форме. Встретившись со мной взглядом, он быстро защёлкнул браслет, придавил мне голову обратно лопатообразной ладонью и неожиданно высоким голосом предупредил: "Лежи тихенько. Не бузи. Лады?"
"Бузить" не было ни сил, ни желания. Глаза ворочались с трудом.
Мой собеседник убрал лапищу от меня, протянул её в сторону одного медика, дёрнул его за край белой жилетки и кивнул в мою сторону. Тот с видимым недовольством оторвался от своего занятия, сдёрнул с рук одноразовые перчатки и подошёл ко мне. Не снизойдя до разговоров, бесцеремонно повернул мою голову в сторону ближайшего плафона, оттянул мне веко, свободной рукой помахал перед глазами. После отвернулся, буркнул "всё, отдавайте носилки, он более-менее в норме".
Полицейский выразительно поднял белёсые брови. Медик нервно передёрнулся, но потянулся ко мне снова. Выдернул откуда-то из-под лежака браслет-диагност, накинул на свободную руку. Подождал немного, глядя на экранчик, стянул обратно и выдал сварливым тоном более детальный анамнез: "Давление пониженное, небольшая аритмия. В целом - норма, причин госпитализировать не вижу. Забирайте своего психа, пока он нам оборудование не поломал, или вызывайте психбригаду!"
Полицейский печально вздохнул и отстегнул наручники от каталки. Защёлкнул браслет на моём втором запястье, аккуратно взял меня подмышки и легко выдернул из уюта каталки. Без видимых усилий подержал на весу, поставил на землю, но придержал за плечо. Это оказалось кстати - голова кружилась, в ушах звенело. Глухо донёсся голос медика "Да нормально, говорю же - у него давление сбито! Везите его сами, у меня и так пересменка полчаса назад должна была быть! А мне ещё вашего поджарка везти, отчёт составлять!"
Вклинился новый голос, равнодушно-усталый: "Чилик, отконвоируй задержанного в отделение. Я со смежниками договорился, дали машину и наряд".
"Есть, товарищ лейтенант!" - и здоровенная ручища мягко, но непреклонно повлекла меня к турникетам - и дальше, на улицу и в видавшую виды патрульную "Квенту". Придавленный своим огромным провожатым к задней боковой двери, под писклявый вой разболтанного электродвигателя и шорох колёс, я понемногу приходил в себя. Мимо проплывали огни Сити, экипаж Квенты дисциплинированно молчал на передних сидениях, бросая искоса любопытные взгляды в зеркало заднего вида.
Очень хотелось в туалет. И плакать.
* * * * *
Спустя полчаса я уже сидел за толстенным стеклом КПЗ. В одиночестве. К сожалению, не гордом, а довольно жалком - слёзы по пути я всё-таки не удержал. Смеяться, вопреки опасениям, надо мной не стали, по приезду сняли наручники и отвели в уборную. Конвоир мой, оставив меня под охраной патрульных, принёс чистое полотенце. Было оно из текстурированной в мелкий квадрат ткани, и лицо после знакомства с ним горело как натёртое наждачкой. Но оно, как и всё вокруг, было ослепительно белым. Это успокаивало. Вообще, внутренние помещения участка больше напоминали больницу - белые стены, яркий рассеянный свет и пустая безликая чистота. Даже скамья в камере была белой и чистой как операционный стол. Это перечёркивало все мои опасения об антисанитарии, разведённой предыдущими обитателями.
Но всё равно от мысли о проявленной слабости накатывало смущение, перемежаемое мыслями о произошедшем. Мозг, отойдя от потрясения, снова начал привычное - рефлексивный анализ моих поступков. Сиречь - включил задний ум, в классическом неопошленном смысле.
Можно было бы сдаться на милость этих уродов. В конце концов, камеры в вагонах не позволили бы им меня слишком уж жёстко обработать. И меня не засунули бы в это некомфортное во всех смыслах помещение, а отвезли в больницу. Или можно было бы попробовать с ними поговорить. Может быть, они и не имели намерений... Но - нога поперёк прохода, наглые голоса, глумливые глаза... Парадоксальным образом, это воспоминание успокаивало. Нет. Всё правильно, на меня напали, я защитил себя. Но - наручники... Может быть, с утра всё прояснится и меня отпустят, извинившись?
Прояснилось. Увы, не так, как хотелось бы.
Ближе к утру, когда я наконец нашёл положение, в котором на жёсткой скамье можно было относительно расслабиться и задремать, вернулся усталый лейтенант, по приказу которого меня сюда привезли. Судя по его виду, он тоже не спал этой ночью. Сняв фуражку и с силой протерев глаза, лейтенант привалился к стойке, бросил фуражку на неё, развернул планшет и начал что-то перетаскивать по экрану, параллельно засыпающим голосом инструктируя дежурного:
- Задержанного на Газетный собери, как заступит дневная смена - пускай сразу же отвезут. Медики обещают к обеду экспертизу, технари по шокеру вообще сразу дали заключение. Следак уже ждёт, будет предъявлять. Дело однозначное. Скинул тебе тряпку, расфасуй там - писал в кучу медиков, техников, свидетелей туда же... Копию записей с камер отдельно следаку на руки под роспись. А то пока в базе пройдёт - он мне всю плешь выест. Всё, меня нет до обеда.
- Тащ лейтенант, а чего?..
- Чего-чего... - лейтенант наклонился поближе и понизил голос, что-то разъясняя любопытному подчинённому. Я перестал разбирать его слова, но видел, что дежурный искоса бросает на меня нервные взгляды. Лейтенант закончил, забрал фуражку, и направился было к дверям, ведущим в служебный коридор, когда дежурный привстал и спросил неуверенным голосом:
- Та-ащ лейтенант, а может лучше Сашу с ними отправить?
- А он тут ещё? Его смена ещё вчера кончилась, я его на выходе сорвал по срочняку. Сейчас шугану домой. Чилик! Ты какого хрена ещё тут? - поприветствовал он вышедшего ему навстречу заспанного великана. Тот пожал плечами и заразительно зевнул. Лейтенанта перекосило в ответном зевке, он только и смог слабо погрозить кулаком, уходя.
Огромный Саша и нервный дежурный, оставшийся для меня безымянным, тихо перекинулись парой фраз, потом первый ушёл, а второй уткнулся в терминал. Начинали подтягиваться отработавшие ночь наряды, разбавленные свежими сменщиками. Я сидел и натужно осознавал факт: для меня всё кончилось так, что хуже некуда.
* * * * *
Время и события прессовались в одну клейкую неопределённо-мутную стену, которая окружала меня и на которой сновали расплывчатые ирреальные тени. Меня везли куда-то по Садовому. По прибытии сдали на руки другим охранникам, поперекидывались с ними шуточками, которые я не мог разобрать - они доносились как будто из-под воды, перемежаемые короткими булькающими хохотками. Потом новые конвоиры привели меня в серый кабинет с окном без штор, но с мощными жалюзи. Усадили меня на стул сбоку от какого-то стола. Обитатель кабинета сидел за столом, не поднимая глаз, и что-то говорил довольным голосом, но смысла сказанного я не улавливал. Слова казались незнакомыми наборами звуков, волнами накатывался звон в ушах. Наконец он, кажется, заметил моё молчание, поднял глаза, огорчённо поморщился и вышел. Вернувшись, бесцеремонно сунул мне что-то под нос.
Резкий удар нашатыря по обонянию словно разбил окружающую меня стену из мутного стекла.
- Виктор Степанович! Вы меня слышите?
- Да... А... - все слова повыскакивали из памяти и я мог только мотать головой. Впрочем, от меня больше ничего не требовалось.
- Виктор Степанович, вы задержаны по подозрению в предумышленном убийстве. Меня зовут Шамадрин Константин Георгиевич, я являюсь следователем отдела по уголовным преступлениям. Вы согласны ответить на несколько вопросов под запись с занесением в протокол?
Он был взволнован, бодр и, кажется, счастлив. Дождавшись моего кивка и невнятного "дыа...", демонстративно передвинул в мою сторону небольшой микрофон и начал заваливать меня чётко выверенными казёнными фразами, периодически сверяясь с информацией на мониторе.
- Вас зовут Виктор Степанович Гулин, две тысячи тридцать четвёртого года рождения?
- Д-да... - датчик холодный и немного жирный на ощупь. Чип в запястье привычно нагревается.
- Замечательно. Готовы продолжить? - Молча киваю. - Скажите, знакомы ли вам следующие граждане: Степчук Дмитрий Станиславович, Сольников Алексей Александрович, Добрянко Андрей Святославович?
- Нет.
- Возможно, вы узнаете их визуально? - Он разворачивает ко мне монитор. На нём фотографии давешней троицы. - Вчера вы с ними встречались, но может быть вы были знакомы раньше? Нет?
Он заинтересованно наблюдает, как я мотаю головой. Повисает пауза. Я опускаю глаза.
- Ладно, значит - не были знакомы... Итак! Согласно показаниям свидетелей и записям видеокамер на станции "Сити" и вагоне электропоезда кольцевой монорельсовой линии, вчера, восемнадцатого октября, вы вошли в вагон электропоезда наземной кольцевой линии монорельса. В вагоне находились граждане Добрянко, Степчук и Сольников. Вы, приблизившись к ним, внезапно совершили нападение с применением электрошокера повышенной мощности. В результате ваших действий гражданин Добрянко получил электрический удар и потерял сознание, гражданин Сольников подвергся продолжительному воздействию электрического разряда и скончался, гражданин Степчук, по его заявлению, получил сильную психологическую травму. Почему вы на них напали?
- Они... - А что они? Фактически - ничего. Но... - Они угрожали мне.
- Согласно показаниям потерпевших, они не успели вам сказать ничего плохого. К сожалению, микрофоны на камерах в вагонах отсутствуют, и мы не можем проверить ни ваши, ни их утверждения. Но на видео видно - с момента входа в вагон до момента нападения прошло от десяти до пятнадцати секунд...
Следователь запустил на мониторе видеозапись из вагона. Камера находилась над входом, и выставленную в проход ногу того, кого я выключил первым - Добрянко, получается? - было не видно за моей фигурой. Шамадрин тем временем комментировал происходящее:
- Вот вы вошли в вагон, подошли к потерпевшим, они улыбаются, что-то говорят, и тут вы атакуете. Сперва вправо, потом влево. Сольников хватает вас за руку с шокером, но неудачно...
Нас, оказывается, трясло секунд десять-пятнадцать, пока мы не упали. Судя по конвульсиям, рук падение не расцепило... от вида этих безвольных судорог меня вгоняет в ступор, скулы сводит как от лимона. Я закрываю глаза и стискиваю зубы, но не могу сдержать стон.
- Если бы вас не зацепил этот разряд, всё могло бы сложиться иначе, не так ли? - тон следователя вкрадчив и полон фальшивого сочувствия. - Вы бы, конечно, не стали бы убивать бедного Сольникова. Правда ведь?
Я потерянно киваю, не открывая глаз. Если бы меня не выключило, я бы просто вызвал полицию. Ещё - позвонил бы шефу, тот всегда мне говорил, чтобы я чуть что звал его. Он был немного в курсе моей... давней проблемы. Следователь, похоже, тоже.
- Виктор Степанович, как давно вы были у психиатра?
* * * * *
В детстве меня не трогали. Боялись. Знали, если меня довести - я буду преследовать обидчика днём и ночью, невзирая ни на возраст, ни на соотношение сил. Весь детдом знал - если меня довести, я пойду до конца. Буду караулить за углом с кирпичом, украду вилку на обеде и наточу, приду ночью колоть, душить и грызть. Не то, чтобы это кого-то удивляло, у нас весь контингент был... неординарный. Проблемный. Но только меня в итоге дважды увозили в больницу, а моих обидчиков не раз переводили куда-то. В третий раз - увезли бы насовсем, поэтому наша воспиталка, тётя Гуля, всё время ходила за мной и при малейшем подозрении хватала в охапку и держала. Только ей я позволял себя так хватать, другие воспитатели, получив пару укусов, зареклись меня трогать. Равно как и весь детдом. В итоге установился шаткий паритет. Я был в полной изоляции, и только тётя Гуля изредка подходила и гладила меня по голове. И говорила "лечиться тебе надо..."
Потом наша группа стала классом, и тётя Гуля больше не вела у нас ничего. Но за мной навсегда закрепилось прозвище - "этот Гулин псих". Когда в восемнадцать нас выпихнули в крошечные однокомнатные клетушки, я обнаружил у себя в документах фамилию "Гулин" и пометку "подлежит надзору психиатра по месту регистрации".
Психиатр в поликлинике почти не говорил со мной - просмотрел инфу из медбазы интерната, перебросил её на сервер поликлиники и выписал мне седативы. Я их даже забрал в аптеке. Лежат дома. Но проблемы они не решили бы. Проблема была в том, что психом я не был. Точнее, не был тем психом, которого во мне видели.
Наверное, если бы я рос в семье, я бы меньше замыкался в себе и не рвал бы контактов с обществом... Но увы, оттеснённому от воспитателей толпой других жаждавших внимания детей, мне не перепадало ни ответов на глодавшие меня вопросы, ни банального целеуказания 'хорошо-плохо'. От потихоньку формировавшихся вокруг компаний меня отсекла физическая слабость и нелюдимость. Я был не нужен никому, и как итог - я замкнулся в себе окончательно.
Но как только я выпал из разряда 'свой', я перешёл в категорию 'добыча'. Сквозь стену, отгородившую меня от мира, стали пробиваться чужие кулаки. Вначале я терпел, и это кое-как помогало. Скучно бить того, кому всё равно. Нет азарта, нет чувства победы. Но безответность - не выход, когда есть, что терять.
Когда старшие начали отбирать у меня обед в столовой, я начал думать, как сделать так, чтобы меня не трогали вообще. И придумал. Я стал демонстрировать, что меня опасно трогать. Что я пойду до конца, если меня зацепить. Что убью, если надо, за любую мелочь.
Не могу сказать, что это было легко. В книгах, которые я читал, таких как я спасал добрый (или не очень добрый, но почему-то решивший помочь) бывалый человек, который учил героя драться, воспитывал в нём характер, помогал советом социопсихологического толка... Чаще всего это был сторож. Наш сторож был старым татарином, добрым ко всем понемногу. Днём он без устали подметал, красил, чинил что-то и таскал всякие тяжести для поваров. В редкие минуты бездействия он сидел на скамеечке, мягко нам улыбался, но никогда не выделял никого особо и не вступал в разговоры.
Ещё в книгах встречался добрый и мудрый директор интерната. Чаще, впрочем, это наоборот был самодур и садист. Или садистка. Наша директриса была не книжной. Она вообще редко появлялась в интернате, будучи в постоянных разъездах, а когда была - то не выходила из кабинета, до ночи решая какие-то проблемы, вызывая через секретаря то одного, то другого сотрудника. Интернат не знал нужды ни в чём, это была её заслуга. Но помогать кому-то из учеников она не могла - мы и видели-то её, пожалуй, только на построении первого сентября.
Воспитатели... Сплошь женщины, в основном - добрые, но опять же - чисто физически не успевающие быть нам всем родителями. В число их любимчиков выбивались те, кто умел хорошо притворяться или и правда были совсем беспомощны. Я не был ни тем, ни другим.
Преподаватели... в основном это были задёрганные люди, учившие нас - но и только.
У меня был только я и попавшие под руку предметы.
В первый раз меня отправили в больницу с переломами - левая рука и три ребра. Во второй - с сотрясением и двумя глубокими порезами. Моих противников переводили в другие интернаты четыре раза. Сколько раз это было сделано из-за опасения за меня - не знаю, но подозреваю, что все. Это не помешало слухам раздуть мою дурную славу. Через год меня не трогали, сторонились, и мне всё реже приходилось внутренне напрягаться в страхе от каждого брошенного на меня взгляда.
Да, в страхе. Я боялся до дрожи в коленках, и продолжал свою затею на двух костылях - сознательном упрямстве и ещё большем страхе вечного унижения и контроля над собой. Больше всего меня пугал собственный страх, от которого тянуло скрючиться и захныкать. Я боялся, что единожды согнувшись перед кем-то - никогда не разогнусь. Сумбурный клубок страха, упрямства и отчаяния под маской равнодушия - таким я был на самом деле. Впрочем, я настолько этим себя измотал, что просто перестал что-то чувствовать. За семнадцать лет, прошедших со дня выпуска, меня только недавно начало отпускать.
Если подумать отвлечённо, то это смешно. Страх, который спас меня в детстве, теперь поломал мне жизнь.
Следователь долго и участливо смотрел на меня. Ожидающе-участливо. Невыносимо долго. Но так и не дождался ответа.
* * * * *
В 'следственном изоляторе номер один', куда меня отвезли после беседы, всё было так же безлико, как и в опорном пункте. Только ещё чище и безличнее. Белая стойка у входа. Чёрная форма дежурного и конвойных. Стеклянная перегородка с окошком, в которое мой сопровождающий отдал все мои вещи, включая куртку и пиджак. Белые стены коридоров, белый пластиковый пол. Прозрачные перегородки тамбуров. Прозрачная дверь камеры мягко задвинулась за спиной, отрезая все звуки.
Я стоял и невидяще смотрел перед собой. Потом зажмурился. Открыл глаза.
Яркий свет и белизна вокруг. От тишины звенело в ушах.
Обстановка камеры не поражала разнообразием. Примерно четыре метра в длину. Два в ширину. Потолок - сплошная световая панель, на которую больно было смотреть. В углу рядом с дверью - примитивный санузел, состоящий из раковины, зеркала и напольного унитаза. В дальнем правом углу - угловой стол-полка, перед ним - пластиковый табурет. Над столом, заглублённый в стену и забранный толстым прозрачным пластиком чёрный экран. Единственное чёрное пятно во всей камере.
Экран вдруг посерел, потом снова потемнел. В его левом верхнем углу появились белые цифры: 17:55. Я подошёл ближе и осторожно сел на табурет. Поставил локти на стол - он неожиданно сильно прогнулся - и опёрся подбородком на руки. В пустоте головы равнодушно проползали мысли: 'Крупный пиксель. Без пяти шесть. Рабочий день окончен.'
Цифры сменились. 17.56 - жаль, что нет секунд. Хоть какое-то движение в этом застывшем мирке. Пластик стола - ни тёплый ни холодный. Воздух вокруг - как неподвижная тёплая вода. И кажется почти невозможным, что где-то там есть холодный ветер, шум города, голоса людей. Что где-то есть что-то ещё. Я закрыл лицо ладонями и застыл.
В мозгу от сенсорного голода начали всплывать какие-то телефонные номера, пароли от разных учёток, строчки кода... Надо же. Это тот кусок, из-за которого я задержался на работе допоздна. Владивостокская команда, уходя, сбросила крупный блок. Они полдня бились над поиском ошибки, просили протестировать свежим глазом, почему на один и тот же параметр их схема реагировала неоднозначно... Я нашёл три схожих по стилю функции, явно кто-то адаптировал готовый сегмент из однотипной программы. И проблемы начинались именно после вызова этих функций. Но, во-первых, сами по себе они работали как надо, а во-вторых, ошибка повторялась нерегулярно, как будто что-то влезало после отработки. Я уже наизусть всё могу воспроизвести, до последнего костыля...
Стоп. Костыль. Отмотаем вверх... Вот тут вызывается ещё одна функция. Я её помню... Ну-ка откроем тот блок... Да. Вот тут кто-то вбил константу вместо динамического параметра с датчика для проверки этих функций. И даже вписал комментарий - 'Ксантер2: тут высчитал на повышенной точности - девиации слились'. Я даже вспомнил сопутствующее описание - этот кусок закончили ещё месяц назад. Это приём и обработка показаний датчиков - и в конце концов оказалось, что чувствительность датчика слабовата. Но похоже, что от радости они забыли убрать грубо вписанную глобальную константу, в которой вместо десяти знаков после запятой пятнадцать, что отразилось на выводимом значении. Среда обновлялась, значение константы присваивалось промежуточной переменной вместо результата неоднократно проверенной функции. Вот тут стоял флаг, на нём значение было правильным. А вот тут, сразу после проверки, константа принудительно подменяет значение. В функцию идёт двойная численная вместо плавающей... Вот! Её хвост перекрывает соседний адрес, вместо итогов вылезает каша, функции берут бешеные значения и выдают бред... Ошибка не после функций, а вместо. Позор мне. Элементарно же, прошлый век практически... Надо сохранить и отправить им, пусть этому Ксантеру два фитиля вставят... Фитиля Ксантеру-два или два фитиля Ксантеру? Сами решат... Жмём 'Отправить'...
Тонкий монотонный писк вырвал меня из сна-галлюцинации. Нет-нет-нет-нет... Только не это. Нельзя поддаваться, ещё немного - и я бы так и остался править код в воображаемом мире. Не хочу! Я должен сам управлять собой! Но... Всё было так реально - я почти чувствовал клавиатуру под пальцами... а теперь яркий белый свет выжигал последнее зыбкое видение из прошлой жизни. И я не мог удержать остатки этого видения, как ни зажмуривай глаза.
Теперь я знаю, какой цвет у безнадёжности. Он ослепительно и бескомпромиссно белый.
Нервирующий писк исходил от экрана, на котором теперь красным по чёрному мигала надпись: '18:58. До получения ужина осталось: 2 минуты. Необходимо убрать со стола посторонние предметы'.
Я убрал со стола руки. Надпись моментально поменяла цвет на белый, писк прекратился. Интересно, как они собираются доставлять сюда ужин? Стараясь не трогать стол, осмотрел стены. На них обнаружилось несколько едва заметных щелей. Похоже, что...
Так и есть. Прямоугольный кусок стены, высотой около пяти сантиметров и шириной во весь стол, выдвинулся вперёд, оказавшись цельным лотком-подносом с продольными секциями - двумя узкими по краям и двумя широкими ближе к центру. В крайней левой секции были пластиковые столовые приборы - ложка и вилка. Во второй - большой - жидкость, пахнущая мясом и какой-то искусственной зеленью. В третьей была комковатая размазня. Пахло картошкой. Четвёртая секция была пустой.
Надпись на экране снова сменилась. Теперь там мелким текстом были обозначены 'Правила приёма пищи'. Желудок требовал срочно загрузить в него содержимое лотка, но я наискось проглядел 'Правила', с трудом сдерживая его демарши.
Первым же пунктом было выведено 'Меню' - Первое блюдо (бульон: список белков жиров, углеводов и витаминов; выдаётся на завтрак обед и ужин), Второе блюдо (искусственная белковая масса и гарнир: список белков, жиров, углеводов и витаминов; выдаётся на обед и ужин), Салат (овощи, растительное масло; выдаётся на обед). Суммарный дневной рацион, согласно последнему пункту, перекрывал с небольшим запасом суточную норму витаминов, калорий и жидкости, необходимых организму.
Далее в списке значились различные 'можно', 'нужно' и 'нельзя'. В сумме - нужно было быстро съесть поданное, положить использованные столовые приборы в любую секцию лотка и ждать, пока лоток не уедет обратно. Можно было: не есть. Нельзя было: разбрасывать еду по камере, пытаться сломать лоток, оставлять себе столовые приборы. Любое нарушение каралось одним из трёх вариантов: задержка выдачи пищи, отмена выдачи пищи, перевод в камеру строгого режима.
Рекомендовалось только одно: мыть руки.
Вкуса еды я не почувствовал. Просто съел всё, что было, положил ложку и отодвинулся. В 19:25 экран замигал предупреждением, в 19:30 лоток втянулся обратно в стену.
В 20:55 из стены выехала полка-кровать. Толстое основание, толстый бортик, пенопластиковый матрас с подголовником. Ни белья, ни одеяла. Экран лаконично сообщил: Отбой в 21:00.
С утра сознание способно на разные выверты. Просыпаешься, идёшь на кухню, включаешь чайник. Мажешь масло на хлеб, наливаешь чай, размешиваешь сахар - а ложка, стукаясь о стенку чашки, не звенит, а почему-то пищит. Просыпаешься, встаёшь, ищешь будильник. Но тут писк прекращается и включается свет...
Признаюсь честно, я просто сел на пол, обхватил голову руками и взвыл. Я так в детдоме не плакал, как в этой белой камере, похожей на дешёвый пластиковый террариум. Я сжимался в комок и рыдал, вытирая слёзы и сопли об колени.
Наконец, истерика сошла на нет. Лицо саднило, брюки на коленях были мокрыми и скользкими. Кровать уже вдвинулась обратно, экран равнодушно показывал: 6:28. Я почти полчаса сидел и размазывал сопли? Надо было срочно умыться... но почему-то мне было всё равно. Странно. Обычно я по малейшему поводу срывался к раковине и мыл руки с мылом до локтя. А сейчас - сижу на полу в камере, где до меня наверняка побывал не один десяток незнакомых людей, потенциально - преступников, что всегда ассоциировалось у меня с грязью, заразой и ещё бог весть чем. И мне совершенно всё равно. Видимо, ощущение стерильности всего и вся, помноженное на пост-истерическую апатию, сыграло свою роль.
Всё же, посидев немного, я подошёл к раковине. Из зеркала на меня опухшими глазами воззрилось чумазое, обросшее щетиной лицо в пятнах лихорадочного румянца. Мятая со сна рубашка только подчёркивала всё безобразие моего облика. Умыться захотелось просто из эстетических соображений.
Вода была холодной. Регулятора температуры я не нашёл, зато нашёл трубочку - диспенсер жидкого мыла. Донельзя противный химический запах даже не пытались скрыть ароматическими добавками. Мылилось оно не лучше, чем пахло, смывалось тоже отвратительно плохо. Но холод и химическая вонь позволяли хоть немного отвлечься от белой бездны тоски и отчаяния. Я снова и снова набирал воду в ладони и расплёскивал её по немеющему от холода лицу. Потом глубоко вздохнул и тщательно вытерся полой рубашки. Заправил рубашку в брюки, поправил воротник. Взглянул в зеркало. Уже лучше. Теперь надо сесть за стол, выпрямить спину и начинать думать. Глубокий вдох...
Постепенно я успокаивался, на смену отчаянию и растерянности приходила мрачная решимость пополам с робкой надеждой. В конце концов, следователь мог просто запугивать. Я всё ещё не в тюрьме, а в следственном изоляторе. Следственном - следствие - презумпция невиновности - суда не было. Ещё есть надежда, пусть и небольшая. Начальник уже мог знать о моей ситуации, и поможет - у нас были не то чтобы дружеские, но достаточно тёплые отношения. Если подумать, я довольно ценный сотрудник... Хотя этот пункт под вопросом. Но всё равно - он мог помочь из чисто прагматических соображений, ради демонстрации того, что компания своих не бросает. Если уж на то пошло - пусть ещё и вычитают у меня из зарплаты, в возмещение средств, потраченных на моё спасение... Не может быть, чтобы всё закончилось так глупо. Выход обязательно найдётся...
От размышлений меня оторвал ненавистный писк от экрана. 7:13. Красная надпись в рамке: 'Входящий вызов. Пожалуйста, дождитесь процедуры верификации абонента'. Неужели я не зря рассчитывал на помощь?.. Но почему в такую рань? Или шеф снова в Новосибирске? Или это не он? Но тогда кто? Я сидел за столом и одёргивал себя, сдерживая нервное притоптывание. Это шеф. Это должен быть он, остальные возможности маловероятны, слишком рано для следователя или адвоката.
7:15. Какая к чёрту решимость? Простое ожидание взбаламутило меня до точки кипения всего за пару минут. Да когда же...
7:16. Хотелось вскочить и начать бегать по камере кругами...
7:18...
Ровно в 7:20 все мои ожидания и чаяния осыпались трухой. На экране был совершенно незнакомый человек. Серый костюм, серый галстук, незапоминающееся лицо. За его спиной - серая ровная стена, не намного темнее его костюма. Ни одной бросающейся в глаза детали. Возможно, наложенный эффект - программы такого типа довольно распространены.
Я сидел и напряжённо смотрел на него. Он, в свою очередь, спокойно смотрел куда-то мимо камеры, наверное - в экран, на котором среди белого обрамления пугалом торчало моё лицо.
Спустя минуту, когда я уже начал жалеть об отсутствии возможности обрубить вызов, серый человек наконец пошевелился, перевёл взгляд на камеру и, кашлянув, заговорил:
- Здравствуйте, Виктор Степанович, - голос у него его, вопреки ожиданиям, оказался глубоким и тяжёлым баритоном. Тоже искусственный, возможно. Что вообще из показанного мне - настоящее?
- Меня зовут Сергей Сергеевич, - перебил он меня, даже не моргнув. - Я являюсь сотрудником корпорации 'Российские нанотехнологии'. Корпорация в моём лице предлагает вам сотрудничество.
Представьте, что к Галилею, ожидающему вердикта инквизиции, придёт некий неприметный человек и скажет: 'Здравствуйте. Я начальник Пулковской астрофизической лаборатории. Вы не хотели бы у нас работать?' Я отнюдь не сравниваю себя с Галилеем, но уровень абсурда ситуации - примерно такой же.
Лет пятнадцать назад на базе Ижевского Радиозавода, Ижевского Механического завода, АО 'Роснано', АО 'МЦСТ' и пары каких-то НИИ создали монстра - корпорацию 'Российские нанотехнологии'. Её ругали, её восхваляли, над ней смеялись, её проклинали. Но в одном пункте сходились все: работа в 'Нанотехе' - это предел мечтаний. Для сравнения можно привести гигантов эпохи ДВС - 'Лукойл' и 'Газпром', в которые мечтали попасть хотя бы уборщиками.
И вот некто от имени этого индустриально-технического гиганта предлагает работу подследственному, подозреваемому в убийстве, психически нестабильному (если уж мне звонят в камеру - у них есть возможность получить всю информацию обо мне) человеку. Паранойя била в набат, требуя немедленно спрятаться под стол, зажмуриться и заткнуть уши.
Моё состояние не было секретом для моего серого собеседника. Выдержав паузу, он кивнул и продолжил:
- Чтобы прояснить ситуацию, я дам краткие разъяснения, после чего отвечу на возникшие у вас вопросы. Итак. В ближайшее время вас признают виновным в непредумышленном убийстве. Прогнозируемый приговор с учётом обстоятельств: от десяти до пятнадцати лет. Но сперва вас поместят в исправительно-коррекционное психиатрическое учреждение особого режима. После прохождения лечения вас обучат одной из нескольких несложных профессий, и до окончания срока заключения вы будете заниматься примитивным физическим трудом в компании криминальных элементов... - Он выразительно помолчал, давая мне проникнуться перспективами. - Но если вы согласитесь на наше предложение, то у вас будет альтернатива. У Корпорации есть договор с правительством, позволяющий нам осуществлять коррекционные программы в отношении преступников, при согласии последних. В этом случае те же десять-пятнадцать лет вы проведёте в нашем специализированном учреждении, где будете работать... Скажем так, более-менее по специальности. Я не имею права разглашать детали работы до получения вашего согласия, но в общих чертах - это тестирование комплекса оборудования и программного обеспечения. Стадия - бета. Задавайте вопросы.
- Зачем вам это нужно? Точнее, зачем вам нужен я? - Держу себя в руках, как могу. Голос почти не дрожит. - Учитывая... обстоятельства.
- Мы набираем группу тестеров по довольно узким медицинским и психологическим критериям. Вы подходите.
- Наличие судимости - обязательное условие?
- Нет. Но в вашем случае - мы не считаем это помехой. В какой-то мере наоборот.
Мой собеседник задумчив и спокоен. Он снова бросает взгляд в сторону, прищуривается. Потом устало вздыхает и пожимает плечами.
- Я понимаю, как со стороны выглядит наше предложение. Также я понимаю ваши опасения. Но полный ответ на этот вопрос затрагивает некую чувствительную к разглашению информацию. Я не могу полностью обрисовать вам ситуацию, хотя это решило бы множество проблем. Скажу только: все, так сказать, травмоопасные моменты, были устранены на стадии альфа-тестирования. Часть альфа-тестеров участвует в следующей фазе проекта. Как раз они, скажу честно, по большей части были... заменимы. - Лицо моего собеседника на секунду твердеет в жёстком прищуре. - Но те из них, кто перешёл в бету, сделали это добровольно.
- И какие у меня гарантии?..
- Будет составлен договор. Вам сегодня же пришлют копию для изучения. До суда - неделя, успеете его тщательно прочесть. На суде будет присутствовать наш представитель. Возможно, даже я сам. Там это предложение будет озвучено при свидетелях. Если вы его примете, мы заключим договор, копия которого будет заверена ключами судьи, представителя корпорации и вашим, после чего её отошлют в архивы Министерства Юстиции. Гарантом и посредником, фактически, выступит государство. Ещё вопросы?..
Собеседник терпеливо ждёт, но в голову мне более ничего не приходит, кроме опасливого 'в чём же подвох?'. Сделав глубокий вдох, я хрипло выдыхаю:
- Давайте договор. Окончательное решение - в день суда.
- Вам его выведут на экран по окончании разговора, - кивает мне серый Сергей Сергеевич. - До свидания.
- До свидания, - хриплю я, стараясь не закашляться. Горло снова пытается внести свои коррективы в беседу.
Экран гаснет, потом на нём снова появляются часы. Но почти сразу же они перескакивают в угол, освобождая место четырём колонкам мелкого текста. 'Договор ?... о добровольном согласии на изменение условий отбывания наказания...'
* * * * *
Суд состоялся спустя четыре дня, рано утром. За трое суток меня оповестили всё тем же способом - назойливо замигал и запищал экран, немало ошарашив меня, вчитывающегося в подпункты условий содержания. Оповещение крупным шрифтом висело на нём полчаса. После - вернулся текст договора.
Я не удивился бы, если бы суд провели в удалённом режиме, но в тот же день как я был оповещён, двое малоразговорчивых охранников отконвоировали меня сперва в душевую, по пути предложив получить казённое нижнее бельё, посетить парикмахера и пообщаться с представителем службы внутреннего контроля прокуратуры, на тот случай, если у меня есть жалобы на следователя. Я отказался от всего кроме бывшего обязательным душа.
Сам следователь вызвал меня один раз - по видеосвязи - поинтересовавшись кратко, не желаю ли я изменить показания. Он был чем-то озадачен, смотрел в сторону и вообще как-то странно себя вёл. Услышав моё не особо дружелюбное 'нет', кивнул и отключился, даже не попрощавшись.
Договор за это время был мною заучен чуть ли не наизусть. Впрочем, ничего из ряда вон выходящего в нём не было, сплошь обтекаемые казённые обороты. Государственное Управление Исполнения Наказаний России в лице четырёх прочерков и частное корпоративное объединение 'Корпорация 'Российские Нанотехнологии' в лице трёх прочерков договаривались о передаче осуждённого в лице трёх прочерков на содержание. Государство гарантировало частичную компенсацию расходов на содержание, а также преференции согласно постановлению номер 7623 от 06.08.2066. Корпорация обязалась перед государством содержать, кормить и обеспечивать медицинский уход, в том числе специализированный, на сумму, предоставленную государством. Корпорация обязалась перед осуждённым не наносить непоправимого вреда здоровью, а также предоставлять возможность улучшать условия содержания путём предоставления возможности трудиться. Для этого Корпорация получала право заключать с осуждённым дополнительные договоры в неограниченном количестве, если эти договоры не нарушали действующего законодательства.
Государство имело право затребовать осуждённого обратно в любой момент, но с уведомлением за 30 суток, если остальные пункты договора не были нарушены.
Осуждённый имел право ознакомиться с текстом договора и выразить согласие или несогласие.
Отдельным пунктом шли: гарантия постоянного нахождения осуждённого в пределах специального учреждения, принадлежащего Корпорации и гарантия соблюдения условий содержания согласно всё тому же постановлению номер 7623.
Выдержки из постановления 7623 были приведены в конце текста. Само постановление фактически было разрешением создавать частные тюрьмы. Государство оставляло за собой право проверять условия содержания, за осуждёнными - подать жалобу на условия содержания, за частным предприятием - платить пониженные налоги. И не отчитываться, что именно делают заключённые, в целях соблюдения коммерческой тайны. Я мельком припомнил ажиотаж в сети пару лет тому назад, который возник из ниоткуда и также в никуда ушёл.
Всё было более чем неопределённо, но я для себя выделил три пункта: 'не наносить непоправимого вреда здоровью', 'заключать дополнительные договоры' и 'соблюдение коммерческой тайны'.
Оставалось непонятным, зачем корпорации понадобился я. Но с рациональной позиции их предложение было лучше нахождения в обычной тюрьме.
За день до суда меня снова повели на помывку. На этот раз мои конвоиры были более настойчивы в предложениях, выразительно косясь на мои довольно заношенные тряпки. Подумав, я попросил смену белья. Далеко идти не пришлось, окно выдачи было за двумя поворотами.
На удивление, выданная футболка была вполне удобна и презентабельна, я даже не стал надевать рубашку - она на фоне белоснежной футболки выглядела откровенно мерзко. Трусы, больше похожие на шорты, тоже оказались вполне приличными. Только великоваты, но это даже радовало - свежей пары брюк мне не предложили. Грязное бельё, завёрнутое в рубашку, мне предложили засунуть в пакет и сдать кладовщику. Подумав, я попросил просто выкинуть всё. Не хотелось бы через десяток лет получить этот дурно пахнущий ком. А если я не доживу - то тем более не жалко.
Суд прошёл как-то обыденно. Я думал, что он будет сходен с художественным описанием - толпа зрителей, приставы всякие... Вместо этого - небольшое помещение, несколько видеокамер, женщина-судья, незнакомый человек в знакомом сером костюме и большой экран, на котором демонстрировались улики и доказательства.
Судья зачитала заключение от медицинского эксперта - 'ожоговое поражение тканей', 'нарушение кардиоритма'; техническое заключение - 'кустарно модифицированный электрический разрядник'; заключение психолога - 'не использованные рекомендованные препараты', 'сезонное обострение'. Продемонстрировала видеозапись из вагона. Зачитала протокол допроса, на котором я в полной прострации поддакивал следователю. Вывела на экран запись из моего мед-файла. После - неожиданно - зачитала рапорт следователя о возможно не попавшей в кадр вербальной провокации и в заключение огласила 'недавно вскрывшееся обстоятельство': по итогам результатов расследования на граждан Степчука и Добрянко было заведено уголовное дело по статьям 'Грабёж' и 'Организация преступного сообщества'. Их показания были дискредитированы, а потому суд, ввиду отсутствия доказательств, снимает с меня обвинение в нападении с целью убийства или нанесения тяжких телесных повреждений. По итогам следствия ситуация квалифицируется как несчастный случай, повлёкший за собой смерть человека. Учитывая как отягчающее обстоятельство орудие - нелегальный модификат, а как смягчающее - предположительную необходимость самообороны, окончательный приговор: непредумышленное убийство, ограничение свободы на двенадцать лет с обязательным прохождением курса психологической коррекции.
В целом судья подавала приговор как сильное послабление. Невольно подумалось: каким был бы приговор, если бы не скелеты в шкафу этих маргиналов? Пожизненное, или вообще укол? Так или иначе - а прогноз серого человека оказался точен.
Когда судья закончила оглашение приговора, присутствовавший 'в зале' серый человек поднял руку.
- Прошу слова, - нудным тоном сказал он. Судья равнодушно кивнула. - Во время предварительного заключения подследственному Виктору Степановичу Гулину две тысячи тридцать шестого года рождения была предоставлена информация об альтернативной возможности отбытия наказания. Виктор Степанович, желаете ли вы, ознакомившись с предоставленной информацией, воспользоваться предложением частного корпоративного объединения 'Корпорация 'Российские Нанотехнологии'? Прошу вывести на главный экран текст договора. Также прошу судью подтвердить, что данный договор является утверждённой типовой формой соответствующей действующему законодательству.
На главном экране появился уже знакомый мне текст. Вместо прочерков были вписаны имена. Я вгляделся. Серого человека, согласно договору, звали Поярковым Андреем Анатольевичем, судью - Рябушевой Анной Ивановной. Текст был тем же, что я изучал в камере.
Анна Ивановна немного демонстративно просмотрела текст, прищуриваясь и утвердительно кивая, подтвердила его соответствие установленной форме и спросила, согласен ли я отбыть наказание альтернативно. Я кивнул и торопливо, пока сомнения не раскачали мою решимость, выдохнул: 'Согласен!'
* * * * *
Спустя два дня я сидел в уютной лекционной аудитории, исподтишка оглядывая наполнявшую её толпу. О недавних перипетиях напоминал только тонкий браслет на правой руке - как мне сказали, этот контрольный маяк, пропуск и комм был единственным средством контроля. Никаких зарядов самоликвидации, замков и ограничений - я был свободен в перемещениях в пределах комплекса. Как заявил мне Андрей Анатольевич, надевая браслет по прибытии:
- Без браслета вы - чужой, так что не снимать его в ваших интересах. С браслетом, но вне зоны Б - тоже. Система безопасности отмаркирует вас как цель. Охрана сперва выстрелит, а потом уже будет устанавливать личность. - Подтверждающий кивок сопровождающего нас охранника не нёс ни грамма шутки. - Нелетальным боеприпасом, конечно, но есть возможность получить серьёзную травму.
- Зоны?
- Комплекс подразделяется на три зоны допуска. Зона А - закрытая зона, цвет маркировки красный. Зона Б - внутренний сектор вплоть до забора, цвет синий. Зона В - внешняя, вспомогательные структуры. Зелёный, соответственно.