Ещё не рассвело, и по востоку было видно, что рассветёт не скоро. Но фонари уже светили не так ярко, как среди ночи. И глухой ровный шум города, хорошо слышный в ночное безветрие, стал почти неразличим. Но вот начал работу городской транспорт, и очень ясно слышался проходящий вдалеке поезд, город будили гудки локомотивов на товарной станции.
Утро совсем не хмурое. Ни к чему нам хмуриться вообще. Вы не пробовали улыбаться по утрам? Хотя бы самому себе в зеркало. Помогает поднять настроение. Пара улыбок и никакой физзарядки не нужно. Кофе, кстати, тоже.
Старик оскалился беззубой улыбкой, смотрясь в зеркало. Отражение подбодрило его дружеской ухмылкой. И придало смелости. Он потянулся к телефону в эдакую рань.
-- Зяма, не спишь?
-- Давно поднялся, Ваня.
-- Сегодня выйдешь посидеть на лавочке?
-- Смотря как по погоде.
-- Погоду обещали ясную, Зяма.
-- Ближе к полудню выйду, Ваня. Хоть я и полуслепой филин, но яркое солнышко люблю.
Оба старичка, соседи по подъезду, еле шаркали ногами. Лавочка во дворе - их единственный выход в люди. Поговорить с живым человеком и то приятно. Ну, хоть с полуживым. Их дружба растянулась аж на пять собачьих веков. Разговор на лавочке нередко заканчивался брюзгливой старческой перебранкой, но только ненастье и мороз могли помешать их встрече на лавочке.
Деды были одинокие, не могли обиходить себя. За дедом Ваней присматривала многодетная соседка, которой он отписал квартиру на случай его смерти. К деду Зяме наведывались крепенькие и шустрые старушки из еврейской общины. Каждый день приносили ему пол-литра свежей крови с бойни при мясокомбинате. Дед Зяма страдал от недостатка гемоглобина. Нередко старушки оставались у него ночевать неделями. Соседки хихикали, мол, дедок ещё тот, ого-го! Всё может быть, но нам-то с вами какое дело?
* * *
В полдень небо казалось чисто вымытым и прозрачным. Оно отражалось в чисто вымытых и прозрачных же стёклах домов. Хозяйки перед праздниками вымыли окна, очистили рамы от прошлогодней автомобильной гари. В стёклах отражались и облака. Они переливались перламутром, голубым и розоватым оттенками, как створки раскрытой речной ракушки. А в лужах на асфальте отражённое небо было глубоким и синим.
Когда грузный дед Зяма вышел из подъезда, опираясь на две палки, он щурил большие круглые глаза, хлопал ресницами и вертел головой, как филин. Очков он не носил. Линзы уже не помогали. И вот наконец он высмотрел костлявого деда Ваню на лавочке. Тот сидел, опершись обеими руками на трость.
Дед Ваня приветственно помахал ему палкой в ответ. Могучий дед Зяма твёрдо доковылял до лавочки и грузно плюхнулся на сиденье. Лавочка жалобно скрипнула.
-- Сидим, Ваня?
-- Сидим, Зяма... Кстати, а сколько тебе годков, Зяма, стукнуло? Всё-то я забываю.
-- Девяносто два.
-- Ого! На десять лет меня старше, а выглядишь моложе.
-- Мне нельзя стариться, Ваня. Хочу дождаться внуков и правнуков. Жду, когда они вернутся на родину предков.
-- Так они у тебя и так живут на родине предков.
-- На землю русских, я имею в виду.
-- Сами они-то чего хотят?
-- Никак не уговорю молодых. Побаиваются.
-- Так и не дождёшься, Зяма. Подомрёшь.
-- Да не будь я Залман-Шнеер Сройлович Катценелебоген -- дождусь! - решительно сказал дед Зяма и повертел головой по сторонам, словно с минуты на минуту надеялся увидеть приехавших правнуков.
Удивительной расцветки грач, чёрный, с белыми пятнами, словно припорошенный снегом, подхватил с земли кусок проволоки и взлетел на опору высоковольтной линия электропередачи, где он устроил себе гнездо.
-- Вот же дурень! - помотал головой дед Ваня.
-- Кто? Я?
-- Да не ты, а грач. Сидит на проводе под напряжением с проволокой в клюве.
-- Где-где? - прищурился дед Зяма.
-- Да вон же! - ткнул вверх клюкой дед Ваня.
-- Вижу... А может, это у него прутик.
-- Прутик так не блестит на солнце.
-- Тонкий ивовый так и блестит.
-- Нет, это сталь или алюминий.
Грач сидел под напряжением и как ни в чем не бывало вертел клювом из стороны в сторону. Стоит ему только ткнуть проволокой в стальную опору -- вспышка, легкий хлопок, и обгорелый комочек слетит вниз жжённой тряпкой. И никто не заметит. На пульте в управлении энергосетей не дрогнет стрелка индикатора напряжения, не успеет сработать автоматическая защита от короткого замыкания.
-- Беспечный и непредусмотрительный, как все вы, русские. Так ничему и не научили вас ваши беды.
-- С чего это вдруг ты, Зяма, русских в придурки записал?
-- Сам подумай, Ваня. Может, и поймёшь под конец жизни... У нас, евреев, каждое слово из предания праотцов наших ценится пуще всего святого. За три с половиной тысячи лет мы ни словечка не потеряли. А вы, русские, свою историю ни в грош не ставите.
-- Так вас же щепоть малая, вот и цепляетесь за святую историю, чтоб не запропасть.
-- Не щепоть, не горсть, Ваня, а грозный кулак. Вот вас много, да вы обновляетесь всякий раз, как тот компьютер на чужой операционной системе. Громоздите нелепицу на небылицу -- Аттила, варяги, Киевская Русь, литвины, Батый. Надумали, чего в помине не было.
-- Как это - не было? Рюрик Русскую державу построил.
-- Эх, Ваня ты, Ваня! В раскопанных слоях времён Рюрика шведские археологи находят только следы рыбацких поселений. Дикий чужак не мог знать, как построить русским мир-цивилизацию. Кто ж на вашей земле за тыщу лет до Рюрика освоил тончайшее литьё по восковым формам? Высочайшие технологии открыли ваши предки на Урале и в Сибири. Серебро и золото такой чистоты, что современные металлурги просто диву даются. Ты ж инженером-литейщиком был когда-то до пенсии. Разве может такое появиться у дикарей? Хе-хе, вас таки устраивает сказочная история?
-- Учёные врать не станут.
-- Ну и живите в сказке, сказочные дурачки. Евреи прежде Рюрика на земли русских пришли, Киев основали, а вы всё лепите нелепицы про Киевскую Русь. Память у русских отшибло или вам её отшибли? То варяга призываете вами володети, то польскому королевичу крест целуете, то переряженных в русских немцев, Романовых, готовы в задницу целовать.
-- Ты, Зяма, Романовых не трожь! Они Россию продвинули.
-- Как у вас говорят - "один лапоть, один чунь, хоть ты дома не ночуй". В лапти они русских обули, а золото русское за границу вывозили. И дворцы там себе строили. Россию продвинули после революции молодые грамотные евреи.
-- Тут ты прав, Зяма. Когда мои прадеды, белогвардейские офицеры, показывали народной власти фигу в кармане, молодые евреи выстраивали новое государство. Честь и хвала вам за это.
-- Так, может, не норманнов, поляков и немцев, а евреев вам в правители призвать? Лучше с умным потерять, чем с дураком найти.
-- Добро пожаловать, Зяма! Приезжайте. На Святой земле арабы вам жизнь рано или поздно отравят вконец.
-- Палестинцы.
-- Понятно, те самые филистимляне. Вы их так и не согнали с вашей земли обетованной.
-- Реки Ханаана давно уж не текут молоком и мёдом, Ваня. На кой нам цепляться за клочок выжженной пустыни с Мёртвым морем?
-- Дома вам будет лучше, Зяма, согласен. Да и с нами надёжней и безопасней, чем с арабами и неграми. Давно мы сжились и притёрлись. За нами вам, как за каменной стеной.
-- Хе-хе! Русский народ больше не сплочённая твердыня, защита для своих, гроза для чужаков. Твердыня, утёс ваш растрескался, распался на щебёнку. Волны инородного влияния обкатали острые осколки в гладкую морскую гальку -- круглые плоские камушки на забаву детишкам. Разноцветные, потому что волны чужеродного влияния окрасили их в цвета своих флагов. Эти камушки больше не твердыня, а пляж. Рассыпанные, они похрустывают и даже похрюкивают под ногами, не создавая никакой преграды для вторжения. Так-то вот, друг мой Ваня.
-- С чего это мы рассыпались?
-- Потому что не цените русских людей. Замалчиваете великих первооткрывателей и мыслителей. Евреи провозгласили мошенника Эйнштейна величайшим учёным. А он всего-навсего украл идеи у Жюля Пуанкаре. Мы трезвоним по всему миру о любой нашей бездарной певичке, закрывая глаза на её безобразное поведение. Лишь бы была из наших.
-- Но вы же не возвеличиваете Чаплина.
-- Чаплин был неправильный еврей. Он слишком любил русских. Нет, это был не еврей.
-- Еврей не должен любить русских? Разве мы с тобой не ладим, Зяма?
-- Ты не с того боку подходишь, Ваня. Вы должны наконец-то научиться любить самих себя, а то и оставшуюся от вас пляжную гальку перетрут в пыль. Любой вихрь истории сдует эту пыль, как и не было вас вообще. Нас отовсюду гнали и везде гнобили, да евреи только крепче становились в борьбе за выживание. Учитесь у нас.
-- Гля-ты, какой шустрый, Зяма!
-- Я, Ваня, своё давно отшустрил.
-- Да не ты, а грач. Вставил-таки проволочку в своё гнездо.
-- Без короткого замыкания?
-- Словчил.
-- Вот вам бы, русским, словчить и из западни вырваться, куда вас загнали.
Дед Зяма разламывал сухой коржик и жевал его беззубым ртом. Швырял крошки голубям перед лавочкой. Голуби дружно слетелись со всех сторон. Голубиная братва никого в городе не боится, а вот ворона опасливо хватала свой кусочек и тут же отступала. Сорока же пикировала на плитки перед лавочкой и улетала с добычей в клюве.
-- Это она сорочатам в гнездо понесла.
Взъерошенный воробей суетился между голубями и всюду поспевал первым. Голуби пыжились, раздували зобы, топтались на месте, возмущённо ворковали и отгоняли нахала. Воробей увёртывался, снова пробивался в самую гущу и только громко заверещал, когда самый представительный из голубей ухватил его за крыло и потрепал в воздухе.
-- Вот тебе и голубь мира, Зяма!
Дед Зяма бросил крошки чуть подальше в сторону, чтобы голуби могли клевать спокойно, но всё тот же воробей с вырванными перьями подскочил и сюда.
-- Знаешь, Ваня, как деревенские русские на юге воробьёв называли?
-- Знаю - жидами.
-- Вот так-то ж мои правнуки и опасаются ко мне переселяться.
-- Чего опасаться? Северные русские никогда евреям погромов не устраивали.
-- Нам строгий порядок нужен, Ваня. Сами израильтяне так и не навели у себя порядка в доме с давних пор. Всё воюют с террористами.
-- Покойный отважный главарь ваших врагов как-то сказанул, что израильтян победит не оружие, а матка арабской женщины. Арабка рожает десятерых, а еврейка одного-двух.
-- Знаю, Ваня. Нам для спокойной жизни на русской земле нужен строгий порядок, а вы хилые. Вас нагло пнут, а вы в ответ- ешьте меня мухи с комарами. Полусонные, как осенние мухи. Таких тряпкой прихлопнешь.
-- У нас ракеты, Зяма!
-- Ай, кого вы пугаете! Это израильтяне на каждую атаку отвечают атакой - око за око, за зуб. А ваши мироеды дворцы для внуков и правнуков построили на вражеской территории. Позволят русские кровососы пулять ракетами по своему отродью?
-- Да уж, Зяма, -- почесал за ухом дед Ваня.
-- Соберитесь, проснитесь, очнитесь!
-- Старый я, Зяма, аж дряхлый. Толку с меня, даже если проснусь и очнусь.
-- Молодых будите.
-- Сам сказал - молодые податливы под ногой властителя, как пляжная галька. Вон как на том пляжике, что насыпали у канала для ребятни.
Прежде тут протекала речушка, со всех сторон зажатая городом. Она несла в пузырчатой мазутной пене обломанные веточки, досочки от разбитых ящиков, бурые прошлогодние листья, раскрошенный пенопласт упаковки, коробочки и пластиковые пакеты. Посреди реки -- островок, куда с обоих берегов перекинули два мостика. В этом месте речушка чуть раздавалась вширь и плавно омывала островок с толстой пустотелой вербой на нём. Такие же вербы, но невысокие, стояли по берегам. Тонкие лозины пустостволой вербы на островке полоскались в воде и шевелили крону. Вербы по берегам своими плакучими веточками до воды не доставали.
На берегах речушки когда-то паслись гуси, женщины стирали на кладках бельё, когда ещё не было многоэтажек. Потом речку спрямили, углубили, почистили и превратили в канал для спортсменов-лодочников, а на бережок навезли гальки для любителей позагорать под пляжными зонтиками.
Чугунные завитушки на чугунных перилах мостков кое-где уже отбиты. Через островок по мостикам можно выйти на противоположный берег и пройтись мимо частных домиков, спрятанных за заборами в густой зелени высоченных деревьев. Домики уже почти нежилые. Они дожидались своего часа. На заборах выведено краской: "Продается на снос".
Но не все опустели. На том берегу ещё паслась корова с телёнком. Бодливые козы с козлятами цокали копытами по мостику на островок, где кусты гуще и трава посочнее.
По стволам верб и прибрежным камням зеленел мох, радугой переливалась под солнцем вода на искусственных водопадиках, молодые листики на вербах просвечивали насквозь, как полупрозрачные. Темнела набухшая влагой после ночного дождя земля по берегам. И сочно пахла, распаренная теплом.
- Скворцы неужто? - сказал дед Зяма.
-- Полуслепой, а увидел.
-- Не увидел, по свисту распознал.
Оба повернулись к мостику за островком. Стайка скворцов густо обсыпала прибрежные вербы. Их пересвист заглушал даже шум проносившихся машин. Полуденное солнышко вызолотило небо так, что глазам больно. Оба деда опустили веки и мирно задремали в безветренном затишке на лавочке.