Аннотация: О том, как Панарин приезжал в славный город Петра, и что из этого вышло.
Панарин в Петербурге
Всякий раз, когда я читаю и перечитываю очередной отчёт о встречах самиздатовцев в Петербурге, смешанное чувство из радости, ревности и грусти овладевает душою моею. Симбиоз этот понять сложно, а объяснить ещё труднее. Многим встречам, пока они проходили в баре "Окоп", был я живым свидетелем и о многом мог бы правдиво и честно рассказать. Например, мог бы раскрыть такой секрет: почему в последнее время в дни традиционных питерских встреч администрация "Окопа" от греха подальше закрывала кафе. Мог бы, но не буду этого делать. Во-первых, потому что не хочу бросать тень на весёлых участников этих "посиделок", а во-вторых, мне ещё работать в этом кафе, и конфликт с его администрацией пока не входит в мои планы. Не о том я хотел рассказать.
А рассказать я хотел вот о чём - об истоках этого мероприятия. На самом деле предтечами питерских встреч, ещё за полгода до того, как они стали традиционными, явились два скромных автора Самиздата - Сергей Васильевич Панарин и Александр Сергеевич Непушкин (Михаил Юрьевич Фигулин). Об их краткой встрече на болотной питерской земле и пойдёт речь в этом очерке.
Познакомился я с Панариным задолго до того, как пришёл на Самиздат. Собственно он и был инициатором того, что я решительно показал свои начинающиеся стихи строгой общественности. Хвалить его за это или ругать, я так и не понял, но об этом судить уже не мне, а вам - моим редким, но преданным читателям.
А познакомился я с Сергеем на рязанском сайте анонимных алкоголиков, где я собирал материал для дипломной работы своего среднего сына, а Панарин... Панарин... словом, тоже решал свои локальные задачи. Изредка мы обменивались e-mailированными письмами, познакомились с обстоятельствами жизни друг друга и в шутку мечтали распить что-нибудь алкогольное в знак нашей исторической встречи.
Всё это я воспринимал как лёгкую шутку, ни к чему не обязывающую и ничем не чреватую. Но шутки эти аукнулись довольно быстро. Однажды я получил письмо от Панарина, в котором он писал мне, что у нас в Питере присутствуют лучшие специалисты антиалкогольного метода Довженко. (Прошу не считать эту фразу рекламой, потому что денег за неё эти лучшие специалисты мне не заплатили, что я их стороны я считаю грубейшей ошибкой всей ихней жизни.) Так вот. Панарин писал мне, что собирается на пару дней в Питер и был бы не против наконец-то встретиться со мной. Я в свою очередь был бы не против встретиться с ним.
Сразу возникла проблема, которая тут же была разрешена. Как нам, никогда не видевшим друг друга даже за глаза, не разминуться во время встречи? Выход из этой щекотливой ситуации был найден буквально через месяц. "Приходи на встречу, - писал мне Сергей, - с журналом "Здоровье" за май 1982 года и держи его в правой руке раскрытым на 17 странице на статье кандидата медицинских наук О.М. Мелковеликанова "Геморрой - это серьёзно". Ещё полгода у меня ушло на поиск этого журнала. Найдя его, я - фигурально - пустил в небо зелёную ракету.
В назначенный день и час я пришёл на речной вокзал, куда приплывал теплоход с Панариным на борту и с нужным журналом встал в оговоренном месте.
Ждал я недолго - минут сорок. Теплоход приплыл, и по пришвартованному трапу на гостеприимный Невский берег потянулись люди. Глазами прощупывая толпу (в метафорическом, конечно же, смысле), я искал высокого весёлого парубка с длинными красивыми ногами и зелёными насмешливыми глазами, каким в моём возбуждённом представлении виделся мне автор уморительнейших фантастических рассказов, которые, впрочем, я не читал. Но время шло, вместе с ним шли люди, а высокого стройного красавца среди них не было. В основном попадались маленькие, плюгавенькие с грязными ногтями и небритыми кадыками.
"Не приехал", - разочарованно подумал я и вдруг услышал сочувственный женский голос:
- А вы свечи не пробовали?
Рядом со мной стояла старушка лет пятидесяти.
- Какие свечи? - очень сильно удивился я.
- Противогеморроидальные, - старушка кивнула на раскрытый журнал в моей руке.
И только я хотел сказать ей, что неэтично разговаривать с незнакомым человеком о столь интимной проблеме профессионального писательского заболевания, как незнакомка озорно улыбнулась сквозь толстые стёкла очков и добавила:
- Сашка? Непушкин?
- Откуда вы знаете? - опять удивился я.
Старушка заулыбалась ещё интенсивнее.
- Так а какому ещё придурку придёт в голову стоять на речном вокзале со статьёй о геморрое?! Привет, поэтище! Я - Серёга Панарин!
"Вот ведь как бывает в жизни! - огорчительно подумал я. - Где только не приходится встречать сумасшедших старушек!" Но потом у меня в голове шевельнулась мысль, что если она знает это имя, значит, имеет к нему какое-то отношение.
- Вы, наверное, его бабушка? - догадался я.
- Ага! Щас! - засмеялась старушка. - Я его мама и его папа в одном флаконе.
Я посмотрел на неё пристальным взглядом опытного психотэрапэвта.
Скажу честно: материализация виртуального Панарина в образе пожилой бабушки в длинной серой юбке и с волосами головы, собранными на затылке небольшим стожком, стала для меня ударом.
- Не ожидал? - продолжала улыбаться старушка Панарин.
- Дык... Пых... Однако! - не сразу нашёлся я что ответить. - Ты... вы не шутите?
- Разве ж с этим шутят? - посерьёзнев, укоризненно сказала старушка.
Постепенно я приходил в себя.
- А как тебя... то есть вас называть-то? - с трудом оправился я после первого удара.
- Как называл, так и называй. Серёга, Серёжа, Сергуня... На выбор!
- Серёжа?! - удивился я.
- А что? - в свою очередь удивилась Панарин в юбке. - Первое склонение, вполне женское имя.
И тут же снова расхохоталась:
- Что ж ты так удивляешься! Это же Интернет! В нём перемена пола проводится мгновенно, безболезненно и бесплатно.
Я не успел осмыслить этот аргумент, как на весь зал речного вокзала прозвучал невероятно радостный вопль:
- Ёханый хахай!!! Мишка!!! Непушкин!!!
Я оглянулся вместе со всеми. Распахнув объятия, ко мне со всех ног неслась стриженая старушка в драных джинсах.
- Здорово, старый хрен! - завизжала она, бросившись мне на шею.
Оторопь овладела мною.
- Вы кто?! - с трудом смог совладать я со своей пошатнувшейся психикой после троекратных лобызаний незнакомки.
- Как это "кто"?! А кого ты тут ждёшь, козлина графоманская?! Панарин я! Серёга Панарин!
Я растерянно посмотрел на первого Панарина в юбке. Что-то уж больно много приплыло в Питер внучек лейтенанта Шмидта.
Очкастая старушка со стогом волос на затылке, улыбаясь, согласно закивала головой:
- Панарин. Панарин она.
- Это... как это?!
Стриженая Панарин в джинсах радостно заржала на весь зал ожидания:
- "Как-как"... Дурак, что ли? Не понимаешь?
Я не понимал.
- Ну, ты совсем тупой. Да соавторы мы! Пишем вместе! А псевдоним у нас один - "Сергей Панарин".
До меня стало доходить.
- Панарин это такой собирательный образ, - продолжала объяснять Серёжа в юбке. - Что-то вроде Козьмы Пруткова.
- Ну да! - подхватила её мысль Серёжа в джинсах. - Наподобие Бенилюксов!
Очкастая тут же её оборвала:
- Дура, что ли?! Каких Бенилюксов? Кукрыниксов! Ты бы ещё Росагропромстрой вспомнила!
- Сама ты дура! Я что - Бенилюксов от Кукрыниксов отличить не могу? Это же юмор такой! Правда, Мишка?
- Ну, какой же это юмор?! Если ты думаешь, что это смешно, значит, ты полная дура!
- Конечно, смешно! А дура это ты!
Я ошарашено молчал.
- Вот всегда с ней так, - пожаловалась Серёжа в джинсах. - Пишет хорошо, но ни капли юмора. Представляешь, она от Петросяна ржёт! Правда! А ещё в КВН играет...
- А у самой-то есть юмор?! Я, Мишка, перед отплытием на пристани в говно вляпалась, так эта фантастка хренова чуть со смеху не сдохла. Ей было смешно!
- А что? Ты бы видела себя со стороны! Вот умора! Стоит такая вся в очках, а туфли в дерьме!!!
Во время этой весёлой перебранки мне с трудом удалось придти в себя. И чтобы творческая размолвка не кончилась поножовщиной, я решительно пресёк их дискуссию:
- Эй, Серёги! Вы что - ругаться сюда приехали?
Серёги посмотрели на меня и заулыбались.
- Да не обращай внимания! Мы всегда так пишем.
И мы все весело рассмеялись.
Уже выйдя из здания вокзала, я поинтересовался у Панарина, надолго ли они приехали и каковы их планы. Выяснилось, что уже сегодня вечерней электричкой с Варшавского вокзала им необходимо было уезжать по делам, не терпящим откладываний.
- А посмотреть в Питере я хочу Третьяковскую галерею, - сообщила мне Серёжа в юбке.
- Так ведь Третьяковка в Москве! - удивился я.
- Правда? - разочарованно протянула Серёжа. - Ну, тогда хоть давайте на могилу Собчака сходим.
- Сходим, - гостеприимно обещал я.
- А я хочу попасть в музей Арктической флоры и Антарктической фауны, - мечтательно промурлыкала Серёжа в джинсах.
- Зачем это? - удивилась её соавторша.
- А прикольно! Все в Эрмитаж прутся, а я на антарктических козявок пойду смотреть.
- Но прежде всего, - строго сказала Серёжа в юбке, - нам надо попасть на место дуэли Пушкина.
- Точно! Обязательно надо. Может, сразу и поедем?
И мы сразу поехали.
По дороге мы обсудили множество вещей. И в их числе: 1) Правда ли, что Максим Мошков сын Людмилы Зыкиной и Бориса Березовского? 2) "Тихий Дон" написал не Шолохов, а Марина Цветаева, после чего её повесили по тайному распоряжению Совнаркома. 3) Телевизионная реклама задолбала!!! 4) Гуманоиды тоже произошли от обезьян, только от маленьких и зелёненьких. 5) В Самиздате никто кроме Панарина и Непушкина по нормальному писать не умеет!
И вот наконец мы приехали к месту, где вражеская французская пуля воткнулась в солнце русской поэзии.
- А метро тут рядом? - спросила Серёжа в юбке, оценивающим взглядом осматривая памятный обелиск.
- Тут две станции недалеко. Туда - "Чёрная речка", а туда - "Пионерская".
- "Пионерская"! - радостно воскликнула Серёжа в джинсах. - Пусть будет "Пионерская"!
- Почему? - удивилась соавторша.
- А так прикольнее! Представляешь: Пушкин - и вдруг метро "Пионерская"!
Серёжа в юбке скептически ухмыльнулась.
- Зачем это вам? - попытался я выйти из недоумения.
- Погоди... Считай до скамейки, - скомандовала Серёжа в джинсах другой Серёже, и пока та, подобрав юбку, широкими шагами мерила расстояние от обелиска до скамьи, объяснила: - Это нам для рассказа надо. Мы рассказ пишем для "Блэк Джека". Сюжетец таков. Короче, Пушкин вызвал на дуэль Дантеса, поскольку приревновал его к Кюхельбекеру. А Дантес спёр в секретной лаборатории Менделеева самонаводящуюся пулю. И вот они тут стреляются. Пушкин пальнул - бац! - мимо! Дантес только отхлебнул шампанского, только прицелился, а тут на парашютах спускаются Толстой с Хакамадой и Карлсоном, хватают Пушкина за шкирняк и дуют к метро "Пионерская"...
- Тридцать два! - доложила Серёжа в юбке результаты своих замеров, а её подруга быстренько записала эту цифру шариковой ручкой на своей ладошке. - И неправильно ты рассказываешь! Самую фишку-то и пропустила. Во-первых, Толстой был не Лев Николаевич, а Алексей Константинович. А во-вторых, время у них шло не параллельно, а перпендикулярно. Причём, у каждого в свою сторону. Словом, все они потом встретились в одной точке и оказались братьями Вайнерами.
- Зыко? - тащась от своей задумки, спросила меня Серёжа в джинсах.
Но ответить я не успел.
- Опаньки! Бабцы, вы уже тута?! - раздался звонкий мальчишеский голос.
Мы обернулись. Тинэйджер лет тринадцати небольшого росточка приближался к обелиску.
- Ну, что, замерялы? Осуществили шагометраж? - спросил он, подойдя.
- Тридцать два! - отрапортовала Серёжа в юбке.
- Ништяк!
И тут он посмотрел на меня.
- Та-ак! А это кто у нас тут такой толстенький? - игриво спросил он. - Дайте-ка я отгадаю с тридцати семи раз!.. Ну-ка, поворотись-ка сынку! Никак сам Саня Непушкин?!
От такой борзости я раскрыл рот. А пацан продолжал веселиться:
- Ай да Непушкин! Ай да не сукин сын! Хорош, бродяга! Только я не думал, что ты на самом деле такой маленький и лысый, как моя задница!
- Кто сей отрок? - просипел я, выходя из ступора.
- Майкл! Ты только не волнуйся и держи себя в руках, - ласково попросила меня Серёжа в джинсах.
- Главное, не бери близко к сердцу, - поддакнула ей Серёжа в юбке. - Ты, Миша, будешь смеяться, но это - Панарин.
Вселенная на три секунды остановилась.
- Как?! Ещё один?!
- А чё удивляться-то? - развёл руками отрок. - Эти же ископаемые бабуленции из нормального русского языка одни запятые знают! Кто бы им их каракули переводил на человеческий язык?
- Ну, вы, блин, даёте! - только и сумел сказать я.
И мы все дружно засмеялись.
А потом мы пошли захватывать город. До самого глубокого вечера он беззащитно лежал перед нами. В Музей Арктических Козявок мы не попали, во-первых, потому что он был закрыт на просушку, а во-вторых, он вообще оказался Музеем Внутричерепной Хирургии. Но это нас не огорчило, потому что пива в Питере было хоть упейся, и мы упились. Потом мы бродили по городу, проверили шагами длину моста Александра Невского, сфотографировались на бронзовой шее Петра Алексеевича шемякинского разлива, забили в выхлопную трубу милицейского УАЗика толстую краснорожую морковку (а потом весело убегали от ментов, пригибаясь от ихних свистящих пуль-дур), возложили цветы к мемориальной доске "В этом здании в 1952 году скоропостижно умер академик Мусоропроводов", повторили легендарный переход Ленина с конспиративной квартиры к пивному ларьку у Смольного (причём, для исторической достоверности отрок-Панарин перевязал платком щёку очкастой Серёже в юбке)... И всё это время мы бесконечно говорили о разном - о незавидной судьбе русскоязычной литературы и реаниматорских свойствах Самиздата, О Любви и Дружбе, о Смерти и Бессмертии, о Чубайсе и средствах от поноса. А когда мы с моста лейтенанта Шмидта проводили солнце в соседнюю Финляндию, пришло время расставаться. Заметно погрустневшие, мы отправились на Варшавский вокзал.
Чем ближе мы подъезжали к станции, тем тише становились наши голоса, тем грустнее печалились наши глаза. За этот удивительный, длинный и весёлый день я успел прикипеть сердцем к такому разноликому и неожиданному Панарину. Все три его составных части стали близки мне и дороги. Расставание поселило грусть в моём сердце.
- Ну, вот и приехали, - сказала Серёжа в джинсах, когда мы вышли из здания вокзала к платформам. Дрогнувший голос выдал её волнение.
- Простимся тут, - тихо промолвила Серёжа в юбке, пряча за линзами очков повлажневшие глаза. - Не люблю прощаться у вагона.
Мы обнялись и даже поцеловались.
- Приезжайте ещё, - гостеприимно пригласил я.
- Ты тоже подруливай в Рязань, - позвали и они.
- Вы удивительные люди с заглавной буквы! - горячо, от чистого сердца воскликнул я.
- Сенечки веримачевые, - смахнула слезу Серёжа в джинсах.
- Грандовые мерсибы, - хлюпнула носом Серёжа в юбке.
- Хорош сопли лить. Пора, - подвёл черту под нашими прощаниями Панарин-отрок, часто хлопая ресницами. - Нас уже ждут.
На платформе у вагона электрички толпилась группа инвалидов. Пятеро из них были на костылях, трое в инвалидных колясках, а один лежал на носилках.
- Кто это? - поинтересовался я.
- Это Панарины, наши соавторы, - хором ответили мне трое Серёж, уже направляясь к ожидавшим их калекам.
- Удивительные люди! - негромко сказал я, чувствуя, как сердце моё переполняется нежностью.
- А кто бы мог подумать, что Панарин это плод коллективного творчества! - воскликнул мой соавтор по Фигулину-Непушкину.
- Надо бы что-нибудь у них почитать, - подвела итог наша третья соавторша.